Я встретила его случайно на маленькой железнодорожной станции. Высокий и импозантный когда-то мужчина сам по себе привлекал внимание, несмотря на то, что последнее время жил, видимо, под открытым небом. Об этом говорило его модное когда-то чёрное драповое пальто и помятая фетровая шляпа.
Ожидая поезд и читая довольно скучную книжку, я жевала пирожок, он же присев неподалёку, негромко и вежливо кашлянул. Оторвав глаза от книги, я заметила, как мужчина судорожно проглотил слюну. И, заглянув в его уставшие, серые, точно от пыли, глаза, я тогда едва не расплакалась... Достав пакет с мамиными пирожками и термос с горячим кофе, я расстелила на свободное кресло газету. Мужчина делал вид, что аромат свежих пирожков его ничуть не волнует, однако... Однако, когда я протянула еду, он отстранился и глаза его слезами блеснули. Мужчина хотел было отказаться от угощения, да не смог... Взяв пирожок и безжалостно расправившись с ним, обжигаясь, сосед залпом проглотил стаканчик кофе.
"Прошу прощения, барышня... - пробормотал он, - Набросился на
вашу еду, аки зверь голодный..." - и, виновато опустив взгляд, принялся разглядывать свои видавшие виды, давным-давно не знавшие щётки и крема ботинки. Молчание наше неловко затянулось, в раскалённом июльском воздухе повисла пауза, и я решила-таки её нарушить.
"Вы к кому-то в гости едете?"
Мужчина, оторвав взгляд от своей обуви, взглянул на меня. и я прочла в его погасших глазах тревогу.
"Простите... Я понимаю, что веду себя как последний... Можно мне ещё кофе?" - робко попросил он.
"Бомж, скорее всего..." - подумала я, протягивая стаканчик с кофе.
И новый знакомый как будто прочёл мои мысли... Рука, потянувшаяся было за кофе, дрогнула, и мужчина, закашлявшись, неловко её отдёрнул.
"Вы ведь меня за бродягу приняли. Простите за причинённые неудобства..." - покраснев, проговорил он и, не глядя в глаза мне, поднялся с кресла и живо пересел на соседнее. Мне же так стыдно стало, что слёзы на глаза навернулись.
"Ну что вы... Я так вовсе не думаю..." - краснея, пробормотала я, памятуя пословицу: от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Он же, не слушая меня, отвернулся и, казалось, задремал... Находясь в одиночестве, я довольно скоро заскучала. Книжка ни в какую не читалась. Малюсенький, засиженный мухами зал ожидания скучал со мной вместе - кроме нас в нём не было ни души. И я уже благополучно задремала... Приснились мне какие-то голоса, они ссорились, матерились, орали. С трудом разлепив сонные веки, я с изумлением вылупила глаза на престранное действо: прямо в зале ожидания дрались двое мужчин. Одного я узнала, им оказался мой недавний собеседник, его же соперника видела впервые .В грязной овчинной дублёнке, драных спортивных штанах и цветной бандане на голове, гнусно сквернословя, мужик яростно наяривал кулачищами, успешно опуская их на голову и плечи моего бывшего соседа.
"Помогите! Помогите же!" - что было мочи завопила я. Полиция подоспела очень вовремя, так как у того, второго, в руке блеснул нож. Дерущихся с трудом растащили в разные стороны, на одного из них одели наручники и увели. Недавний мой знакомец, тяжело опустившись в кресло, смущённо извинился и поблагодарил меня.
"Вы мне жизнь спасли, - проговорил он. Из глаз его покатились слёзы, оставляя светлые, блестящие дорожки на давно небритом лице. - Хорошая ты. Вот и мои дочки такие же красивые, - произнёс он и запнулся. - Вернее, одна моя дочь... Аринушка моя... Маринушку свою сам я убил..." - И, наклонив голову, беззвучно заплакал.
"Женились мы с Леночкой по большой любви, и вскоре родила она мне Мариночку. В роддоме с ней вместе какая-то крашеная девица рожала, видать, та ещё прощелыга! Девочку малюсенькую родила, слабенькую, накалякала отказную да сбежала! У Лены моей молока много было, она и кормила маленькую брошенку. Ну, а когда выписываться стала, не смогла малышку ту в больнице оставить. Удочерили тогда мы Ариночку да и объявили всем, что родились двойняшки. Когда маленькие были, болели то и дело, жена по больницам с ними без конца моталась. Зарплаты моей едва хватало, хоть я и не последним человеком на заводе был, хорошо зарабатывал. Однако, выходили мы дочек и нарадоваться не могли, какие они умненькие да красивые растут.
Как куколок Леночка их наряжала: платьица, бантики, туфельки - всё одинаковое. Арина спокойная была, заберётся на диван с куклой да и возится с ней, а Марина - нет. Мариночка была непоседой, боевая такая, шустрая. Она и ходить-то раньше сестры стала. Да и говорить тоже. Всё к матери на кухню лезла, неугомонная такая девица...
Дочкам по три года исполнилось, когда Леночка вышла на работу. Медсестрой в ночную она дежурила. Я же работал только днём, и девочки зачастую со мной оставались. Всё бы было хорошо у нас, если бы..." - Мужчина, опустив голову, замолчал, видно, трудно давался ему этот его рассказ... И всё же, собрав все свои силы, он продолжил:
"Однажды жена, как обычно, поцеловав дочек и меня, ушла на работу.
Чмокнув её в дверях и пожелав спокойной смены, я накормил дочек ужином, посмотрел с ними вместе "Спокойной ночи, малыши!" и уложил спать.
По телевизору крутили какой-то интересный фильм, я им увлёкся и решил досмотреть до конца. Зашёл в спальню девочек, они крепко спали. Поправил на них одеяльца и, пройдя на кухню, решил выпить горячего кофе. Однако, чайник остыл. Включив электроплитку, я поставил подогреть его и поспешил к телевизору. Как заснул - не помню... Проснулся от какого-то шума на кухне. Вскочив, бросился туда. Мариночка... Она лежала на полу, сплошь покрытая страшными волдырями, и умирала... Оказывается, она встала, пошла на кухню и, пододвинув стул к столу, на котором стояла электроплитка, опрокинула на себя кипящий чайник... Я был в ступоре от произошедшего, схватил ребёнка на руки и бросился к соседям по лестничной клетке. Они-то и вызвали "скорую". До приезда медиков мы пытались оказать ребёнку первую помощь, поливали ожоги подсолнечным маслом... Но это не помогло... Оказывается, Мариночка отхлебнула кипятка из чайника и получила ожог трахеи, гортани, пищевода...
Сутки врачи боролись за жизнь ребёнка, однако, спасти его не удалось. По истечении этих суток наша Мариночка скончалась, так и не придя в сознание. Не в силах описать я вам нашу беду, не в силах.. Леночка вся почернела от горя, поседела вмиг... Но после похорон она выгнала меня из квартиры, спустив вещи с лестницы.
Какое-то время жил я у своего отца в соседнем городке, хотя жизнью это не назовёшь. Пил, стараясь забыть всё, пил так, что нет слов передать это тебе, дочка... Всюду чудилась мне покойная дочка, чудилась в том же белом платьице, в котором её схоронили... Плача, тянула ко мне ручонки, звала: "Папуля, папуля! Мне горячо, папуля, больно!" Как же хотел я тогда к ней, к своей дочери! Ведь лучше смерть, чем такая жизнь! Пил я тогда просто до беспамятства... Дважды отец вытаскивал меня из петли. И я был не рад своему спасению, нет, совсем не был рад...
На могиле Мариночки был я всего лишь два раза... Первый раз - в день её рождения и... застал там бывшую жену. Лена лежала прямо на могильном холмике и дрожала. Я же, подойдя, легонько тронул её за плечо. Лена встрепенулась, приподняла голову, уставившись на меня мутным, затуманенным каким-то взором. Мне показалось даже, что она не узнаёт меня.
"Леночка... Прости..." - прошептал я, не узнав своего голоса. Она вздрогнула, словно от удара током.
"Простить? Тебя? Убийца!" - прохрипела глухо жена и, закрыв лицо грязными от земли руками, вновь уткнулась в могильный холмик...
Так вот я и живу теперь. Несколько лет уже, как похоронил отца, живу теперь один в его доме. Мариночка моя по-прежнему в снах приходит, хотя уже двадцать лет со дня её гибели прошло. Чувство страшной, непоправимой вины всё так же гложет душу и жизнь не мила мне вовсе. И всё же... И всё же недавно совсем, в день рождения дочки, осмелился я вновь навестить её могилку. Раскалённое солнце склонилось уже к закату, и небо празднично заалело вечерней зарёй, когда подходил я к погосту.
Вот она, могила Мариночки, и знакомая оградка на ней... И какая-то девушка стоит подле неё на коленях, усаживая у креста большую нарядную куклу и бережно поправляя на ней яркое платьице. Заслышав шаги, девушка пугливо вздрагивает, оборачивается и видит меня.
"Папа? Пришёл? Ты... Ты её тоже помнишь?" - прошептала она, и, поднявшись с колен, уткнулась мне в грудь взмокшим от слёз лицом... А мне стало так стыдно, до боли стыдно, что отсутствовал я в её жизни все эти годы... Стыдно, что не искал с ней встреч и не пытался всё-таки вымолить прощение у её матери, у Лены... Я должен был дневать и ночевать под их окнами, должен был валятся в ногах, должен был сделать всё, чтобы Леночка простила меня!.. Однако же, я пил, заливая нестерпимую боль проклятой самогонкой, просыпался и снова пил! Пил!..
Мы долго разговаривали с Ариной, разговаривали обо всём. Она рассказывала, что живёт по-прежнему с мамой, учится в ВУЗе на доктора и о том, что её мама теперь тяжело больна. И что она, Арина, обязательно станет хорошим врачом и вылечит свою маму...
Та ночь выдалась тёплой, над нами уже занимался рассвет, а мы всё говорили, говорили... А когда расставались, дочка попросила меня вернуться к ним. Прямо так и сказала: возвращайся, мол, папка..."
Мужчина замолчал.
"А вы? Вы-то что ответили ей?" - не выдержала-таки я.
"Пообещал я, но... Право слово, дочка, не знаю... Я ведь так виноват перед Леночкой, так виноват, понимаешь? И всё же еду к ним... Не знаю даже, как примут, да и примут ли вообще... Я по-прежнему люблю Леночку и Ариночку. И я никогда, никогда не забуду Марину! Я виноват перед всеми ними, и вина моя не имеет срока давности. И всё же надеюсь я, верю, что вымолю прощение у жены..."
Вскоре подошёл его поезд, и мужчина, смахнув слезу, напоследок растерянно посмотрел мне в глаза, вышел на перрон и несмело как-то встал на подножку.
"Гражданин, проходим в вагон" - железным каким-то голосом произнесла проводница, толкнув его в спину.
"Примут! Обязательно они вас примут! Вы надейтесь и верьте, что всё будет у вас замечательно! Удачи вам и счастья!" - прокричала я вслед уходящему составу, а про себя подумала, что у этого человека обязательно всё получится! Ведь он, не смотря ни на что, ВЕРИТ, НАДЕЕТСЯ и ЛЮБИТ. А счастье ВСЕГДА приходит к тем, кто в него ВЕРИТ и ЖДЁТ...