* навеяно романом Алины Чинючиной aka Нион "По праву крови", который можно почитать здесь: http://www.proza.ru/2008/12/26/176 , здесь: http://www.proza.ru/2008/12/26/180 и здесь: http://www.proza.ru/2008/12/29/447
Люсьен Аженнэ, регистратор министерства внутренних дел, с брезгливой гримасой придвинул к себе очередную стопку бумаг и вздохнул. Как все надоело!
Служба у него была скучной, нехлопотной и непыльной. Знай себе разбирай входящие да исходящие, одни записываешь в один журнал, другие – в другой, потом раскладываешь – что по отделам, что министру, что секретарю, что в курьерскую службу, что во дворец, а что просто в папку подшить. И вставать из-за стола необязательно – посыльные или секретари бумаги принесут, они же и унесут. Выхлопотали родители местечко, ничего не скажешь…
Уволиться бы, да тогда средств не хватит жить в столице, а возвращаться домой в провинцию… там скука еще почище министерской.
Секретарю, секретарю, в отдел городского порядка, секретарю… А это что? На листе серой дешевой бумаги крупными каракулями выведено: «Жалоба». Жаловалась некая вдова Клуазе на шумных соседей, припоминая им еще десяток подобных «прегрешений» – и все это с чудовищным количеством помарок и ошибок. Таких жалоб министерство получало по двадцать в день, и все яйца выеденного не стоили. Для них была отдельная папка, которую раз в неделю все же просматривал секретарь.
И только Люсьену Аженнэ был понятен скрытый смысл именно этой кляузы.
Он побарабанил задумчиво пальцами по столу – и аккуратно подшил жалобу в папку, еще и разгладив напоследок. Ему как раз нужны были деньги.
Домой Люсьен в тот день попал очень поздно. Он снимал квартиру недалеко от министерства, но вместо того, чтобы идти прямо домой, пришлось пройти три квартала до заведения мадам Оньер. Пока то, пока се, пока обратно… а дорога назад была тем еще удовольствием – по темным улицам, под мелким и противным дождем.
Мерзкая в этом году выдалась осень – сырая, холодная, с обложенным тучами низким небом и коротким днем. Еще и уличная шваль распоясалась, уж Люсьен-то по долгу службы прекрасно знал, сколько нынче развелось грабителей, попрошаек, воришек. Подскочит мальчишка, сорвет с цепочки часы – и поминай как звали. Или в темном углу подойдет кто с ножом… хорошо если кошельком да перстнем отделаешься…
А если не грабитель – так патруль. Их тоже стало больше (еще бы толк от них был). Объясняйся потом.
Тем более сейчас, с письмом в кармане.
Письмо ему передала Пьеретта – бойкая черноволосая смуглянка из девочек мадам Оньер. И для нее, и для ее товарок такой приработок новинкой не был, и всякий раз радовал своей нехлопотностью. Всего-то дел – припрятать конверт, а потом отдать кому надо. А монетку дадут оба – и отправитель, и получатель. И с мадам делиться не надо.
Съев холодный поздний ужин, Люсьен отослал слугу, вытащил из кармана конверт и долго вертел в руках, разглядывая. Письмо означало хлопоты – а хлопоты Люсьен Аженнэ не любил. Но еще оно означало деньги – а деньги никогда не лишние. Можно будет отдать пару карточных долгов, а на остальное попробовать отыграться. Должно же ему когда-нибудь повезти!
Наконец, когда тянуть время стало совсем уже невмоготу, Люсьен сорвал плоский кругляш воска и развернул письмо.
Внутри было косноязычное и путаное сообщение о каких-то ставках, скачках и верных шансах за долю в выигрыше. Люсьен пробежал все это взглядом, не вчитываясь, и поднес бумагу ближе к пламени свечи. От нагрева ниже неразборчивой подписи проступили коричневые буквы.
Настоящее послание оказалось лаконичным.
«Паспорт. Людвиг ван Эйрек, 24 года, рост выше среднего, телосложение стройное, осанка прямая, лицо худое, нос прямой, черты правильные, цвет лица бледный, волосы и брови светло-русые, глаза серые, особых примет нет. Деньги на выполнение – как обычно. Сообщить – тем же способом, что в прошлый раз»
Люсьен переписал имя и приметы на клочок бумаги, спрятал его в потайное местечко под крышкой эмалевой табакерки, а письмо, перекрестясь, сжег на свечке.
Назавтра Аженнэ опять вернулся домой поздно, поскольку после службы он зашел в церковь святой Троицы. Исповедальня была занята, и Люсьен успел поставить свечу Богоматери и бросить мелкую монетку в кружку для пожертвований. Он бы и трех святых королей, покровителей картежников, как-нибудь умилостивил, да их не принято было почитать в церкви.
Из исповедальни вышел немолодой дворянин, одетый неброско, но и недешево. Он встретился взглядом с Люсьеном – и спокойно прошел мимо, не дрогнув ни единой чертой лица.
Аженнэ шмыгнул в исповедальню и преклонил колена на жесткой скамеечке. Припоминая и с запинкой излагая невидимому священнику свои грехи за последний месяц, он наклонился и пошарил у дальней левой ножки скамьи. Туго набитый кошелек лежал именно там, где ему и полагалось быть. Люсьен тихонько сунул его в карман, получил соразмерную своим мелким грехам епитимью и с тайным облегчением покинул церковь.
К секретарю паспортного департамента Аженнэ с большим удовольствием бы не пошел. И вообще, он бы предпочел, чтобы все образовалось как-то само… ну и чтоб деньги ему все равно заплатили. Тогда… тогда отдать долг Крейнцу и Лассалю, а остальные пока перебьются. И пойти к барону Горуа играть… или к Лейнеру, там каждый вечер играют по крупной, деньги позволят сделать пару ставок, а когда повезет… А уж теперь-то непременно повезет. И кстати, о деньгах…
Дождавшись, пока Дарьенн, сосед из числа министерских мелких клерков, выйдет из маленькой темноватой комнаты, где они работали, Люсьен развязал принесенный из церкви кошелек и отсыпал немного, стараясь, чтобы суконный мешочек не выглядел особо похудевшим. Воровато оглянувшись, он сунул горсточку монет в один карман, кошелек – в другой, достал из стола бутылку элалийского вина и, вздохнув, тоже вышел.
Младшие секретари паспортного департамента, в отличие от клерков и регистраторов, пользовались привилегией иметь собственный кабинет. Пусть это была маленькая квадратная клетушка, заваленная папками и бумагами, пусть в ней помещались лишь стол, стул, табурет перед столом и два-три потрепанных шкафа, с гнущимися под тяжестью бумажного груза полками, но обладатель ее мог с полным правом свысока поглядывать на всякую мелюзгу, обреченную тесниться по двое-трое, а то и по пятеро в одной комнате.
А еще подобный кабинет знаменовал собой, при известной ловкости и нахальстве, некоторую неофициальную прибавку к жалованию. В общей комнате деликатный вопрос обсуждать не станешь, а вот в отдельном кабинете… О! это совсем другое дело.
Старший секретарь, которому подчиненные время от времени в знак безграничного уважения подносили (то один, то другой) приятно позвякивающие мешочки, готов был смотреть сквозь пальцы на их возможные проделки, конечно же, пока никто не попадался на горячем. Скандалы в службе ему были не нужны, но если все будет шито-крыто… Меньше знаешь, полнее мошна.
Аженнэ деликатно постучал по филенке, а потом осторожно приоткрыл створку. Петли взвизгнули – почему-то в министерстве их смазывали исключительно плохо. Впрочем, это было даже удобно – если вы хотели быть уверенным, что никто не подслушает разговор, чуть приоткрыв дверь.
Робер Лашерон, младший секретарь паспортного департамента, сидел за столом и быстро что-то писал, держа в левой руке кусок сыра, от которого успевал откусить за те мгновения, пока обмакивал перо в чернильницу. Когда заскрипела дверь, он сделал такое движение, словно собирался спрятать еду, но, увидев, кто стоит на пороге, успокоился.
– А, Аженнэ. Садись пока, я допишу.
Люсьен опустился на табурет. Вино он пока что держал не на виду.
Перо деловито бегало по бумаге, то и дело вспархивая в чернильницу и возвращаясь на лист. Аженнэ, от нечего делать, рассматривал небольшую, но уже заметную лысинку на макушке Лашерона и вспоминал, кто из знати каких лошадей покупал в последний месяц. Его это обычно мало интересовало, но Робер Лашерон был заядлым лошадником, пусть даже доходы и положение не позволяли ему держать собственный выезд. Он пунктуально посещал все бега и скачки, всегда делал ставки, нередко выигрывая, а новое приобретение графа Виннеля или баронессы Ренуо готов был обсуждать часами. Полезное свойство, если не хотите переходить прямо к делу, а желаете сначала поговорить на безобидные темы.
Наконец Лашерон присыпал исписанный лист песком, сунул перо в держатель, закрыл чернильницу, потер пальцами глаза и спросил:
– С чем в этот раз пожаловал?
Аженнэ, уже собравшийся спросить мнение секретаря о новой гнедой паре графини Улиш, на мгновение замялся, потом поставил на стол бутылку.
– О, – сказал Лашерон, поворачивая ее этикеткой к себе. – Удача подвалила?
– Еще нет, – многозначительно ответил Люсьен. – Но может и подвалить. От тебя зависит.
Лашерон быстро взглянул на дверь – плотно закрытую Люсьеном – и понизил голос.
– Опять паспорт?
Аженнэ вместо ответа протянул список примет. Секретарь мельком проглядел его и спрятал бумажку под оловянной песочницей.
– Только с задатком.
– Конечно.
Люсьен достал кошелек, не торопясь развязал, давая Лашерону возможность оценить округлость его боков, и отсыпал примерно четверть.
– Остальное – когда будет готово.
– Само собой, – согласился Лашерон, сгребая монеты. Смотрел он при этом на возвращающийся в карман Аженнэ мешочек.
– Через три дня, раньше не получится.
– Хорошо, – согласился Люсьен. – Как тебе новые гнедые графини Улиш?
На следующий же день, сразу после службы, Аженнэ отправился играть. Отсыпанного из кошелька хватило на две ставки, а потом Люсьену пошла карта, и домой он вернулся повеселевшим и немного богаче, чем уходил. Сомневаться не приходилось – удача наконец-то повернулась лицом. В министерство наутро он явился чуть ли не насвистывая. Уже смешными казались давешние колебания, а уж вспомнить, как он трясся, когда первый раз шел к Лашерону, полгода назад… умора, да и только.
Аженнэ работал на господина Грона уже второй год. Они познакомились в очень неудачный для Люсьена вечер – он тогда проигрался в пух и прах, а достойный с виду господин предложил ему денег. В обмен на небольшие услуги. Аженнэ чуть не отказался вначале, но очень уж заманчивым было предложение.
Многого от него не требовали: послушать там-сям, потом записать и положить лист в условленное место; или скопировать из определенных бумаг кое-что; или понаблюдать за кем-нибудь из министерских. Люсьен быстро привык и бояться перестал. А что, каждый зарабатывает на жизнь как может. Вон Лашерон даром разве паспорта делает? А всего-то работы – лист бумаги исписать да подсунуть в пачку, что старший секретарь несет на подпись начальнику департамента.
Паспорт Грон заказывал Люсьену в третий раз, и Аженнэ уже чувствовал себя стреляным воробьем, опытным и уверенным. Его нисколько не смутило даже то, что паспорт пришлось ждать не три дня, как обещалось, а почти неделю. Лашерон, отдавая заказ, объяснил извиняющимся тоном:
– Сейчас много выдавать приходится, сам понимаешь, строгости эти, да и многие едут из столицы от греха подальше…
В наказание за эту задержку Аженнэ снова тайком зачерпнул из мешочка, прежде чем отдать его секретарю. Полагаются, допустим, ему комиссионные или нет? Ему, конечно, заплатят, но из-за Лашерона позже, чем могли бы. Значит, с Лашерона и причитается.
По дороге домой Люсьен бросил нищему, который всегда сидел на углу квартала, серебряный грош и сказал условленную фразу:
– Помолись, добрый человек, за мою удачу.
Это переводилось так: «Заказ готов, нужно встретиться».
Погода в тот день была на редкость переменчивой – словно на побережье, где-нибудь в Усть-Тирне, а не в глубине страны. Пока Люсьен сидел в Министерстве, дважды принимался идти дождь; когда Аженнэ вышел со службы, вовсю светило солнце, но к тому времени, как он дошел до святой Троицы, резкий порывистый ветер пригнал низкие серые тучи и город померк и нахмурился. Как бы не пришлось опять под дождем возвращаться.
В церкви оказалось неожиданно людно. Какое-то большое семейство крестило двух горластых близнецов, созвав, судя по всему, всех родственников, ближних и дальних. Горожанки в темных бархатных платьях с батистовыми косынками снисходительно косились на суконные корсажи и высокие старомодные чепцы деревенских кузин и теток; гостьи в ответ осуждающе качали головами при виде выпущенных по обеим сторонам лица волос хозяек. Мальчишки прятали за спину непривычно чистые руки, девочки, разряженные в лучшие платья, боялись и сесть, и повернуться, а потому стояли столбом. Отцы семейств делали значительный вид, зорко посматривая то на домашних, то на соседей. У алтаря и у входа было не протолкнуться, приглушенное шушуканье, монотонный рокот священника и старательное пение маленького святотроицкого хора сливались в единый нестройный гул, иногда разрываемый младенческим воплем.
Люсьен выбрался в середину церкви, в боковой проход, где было попросторнее, вытащил из кармана молитвенник и медленно пошел вдоль рядов, словно выискивая, где сесть. Свободных мест хватало, но Аженнэ решительно прошел мимо нескольких совершенно пустых скамей и опустился рядом с дворянином средних лет, неотрывно смотрящим в сторону алтаря. Некоторое время они молчали. Затем дворянин перевел взгляд на соседа и со вздохом переменил позу.
– Простите, сударь, – с извиняющейся улыбкой произнес он, – не одолжите ли вы мне ненадолго свой молитвенник?
– Конечно, – Аженнэ передал ему книгу.
Высокие спинки скамей надежно загораживали от посторонних взглядов их руки. Дворянин нащупал под книгой плотно прижатый к обложке лист бумаги, отделил и мельком взглянул на текст. Ловкое движение – и бумага исчезла.
Дворянин перевернул несколько страниц, нашел в книге нужное место и, кивнув, вернул ее владельцу. Ее – и прикрытый ею тяжелый кошелек.
– Спасибо, сударь, – он снова повернулся к алтарю.
Люсьен выждал для приличия несколько минут, притворяясь, будто читает молитвенник, и старательно шевеля губами, затем поднялся и торопливо пробрался к выходу.
Ветер нес дождевые капли прямо в лицо. Люсьен плотнее прижал шляпу и торопливо зашагал по пустынной улице. Кошелек в кармане сулил большие возможности. Зайти домой? Или сразу отправиться играть? Сейчас достаточно поздно, у Лейнера уже открыли и можно не тратить времени. Или все же переодеться получше?
Когда человек, с которым он только что встречался в церкви святой Троицы, догнал его и взял под левый локоть, Люсьен удивился: господин Грон всегда требовал не показывать, что они знакомы.
– Что-то слу?.. – начал Аженнэ и не успел закончить.
Спутник ударил его левой рукой, но так точно и уверенно, словно бил правой. Узкий длинный кинжал вошел между ребрами, в сердце.
Люсьену хватило времени лишь понять, в чем дело, и чистосердечно обидеться на судьбу, которая так подло его обманула.
Он уже не почувствовал, как с него снимают часы и перстень, вытаскивают из шейного платка булавку, а из потайного кармана – кошелек с только что полученным вознаграждением, и сталкивают тело в сточную канаву. Наутро его найдут, и никому даже в голову не придет, что это не жертва ночного грабителя.
Принц Патрик так никогда и не узнал, какой ценой был оплачен паспорт на имя Людвига ван Эйрека, так хорошо служивший ему в годы Смуты.
09.06.2011 – 22.04.2015