Это был ничем неприметный день. Я устало шагал к трамвайной остановке, несколько оптимистично надеясь, что мне удастся уехать уже через несколько минут. Раскисший снег, мелкая сыпь с неба - надоедливая и неприятная. Природа не может определиться: дождем полить безликих прохожих или мокрым снегом облепить? Вот и сыплется эта бесполезная труха, которая быстро растворяется, соприкасаясь с мокрым тротуаром.
Наушники, приятная музыка и несколько человек около меня, вытягивающих свои гусиные шеи, словно соревнуясь, кто первым заметит железного рогача. Унылые, нарисованные лица, покрасневшие ладони, нервно стреляющие по сторонам глаза. Лишь неприязнь вызывают подобные индивиды, живущие, так сказать, одним днем. Мужчина, лет сорока пяти на вид, в модном нынче драповом пальто с приподнятым воротничком лихорадочно тискает наручные часы, видимо опаздывая туда, где его толком и не ждут. Раскрашенная, как на маскарад, девушка в ярко-розовом пуховике то и дело поправляет свою пеструю сумочку на плече, которую, как светоотражающий элемент в ночи, видно за сотню метров. И, наконец, паренек, с лицом как у печальной селедки, медленно покуривает мятую сигарету, беззвучно шевеля губами. Очевидно, с ним случилась какая-то беда, в которой он упорно проклинал опаздывающий трамвай. Кто знает, быть может у него осталось десяток сигарет в нарочно засветившейся всем присутствовавшим пачке "Кента", а до зарплаты еще пару недель. Троица случайных людей, выживающих каждый день, а не живущих, если мои догадки верны.
Я поворачиваюсь спиной к дороге, опускаю свой полный нужных и ненужных дум взгляд на землю и обнаруживаю за тротуаром... стайку воробьев. Пернатые комочки с наслаждением плескаются в раскисшей луже, радостно чирикая. Рядом, в качестве полотенец, поджидает пучок жухлой травы, все еще сохранившей пышные шапки крохотных листочков. Трескучие морозы не коснулись их. Побеги сохранили свой нарядно-желтый осенний вид.
Один смышленый воробушек выскочил из лужи, стряхивая с крыльев лишние капельки влаги, разлетающиеся во все стороны россыпью драгоценных камней. Затем он гордо оповестил своих сородичей насмешливым щебетанием, очень похожим на собачий лай некрупного породистого представителя, и заскочил с головой в траву, будто нырнул с трамплина "бомбочкой". Я видел, что доставляет ему громадное удовольствие - игриво перебирать лапками и поклевывать бледные травинки. Вскоре вся стайка последовала его примеру, так же проворно углубившись в созданные природой полотенца. Воробьи дышат и бегают, летают и поют, умирают и живут.
Они не боялись меня. Они знали, что у меня и в мыслях не было причинить им вред или хотя бы спугнуть. Я замер, с глубочайшим интересом наблюдая за взъерошенным шариками, которых после купания за птиц выдают лишь хвост и клюв. Мне казалось, что тот смельчак, что первым прыгнул в траву, улыбается, ворочаясь на холодных перинах. Это было видно по черным точкам глазенок, живо мерцающих на фоне всего остального. Воробушек изредка посматривал на меня, на всякий случай удостоверяясь, что ему и его стайке не грозит опасность. Легко объяснима необходимость таких проверок. Не все прохожие столбенеют и пристально наблюдают за их действиями, на время потеряв интерес ко всему остальному.
К остановке подбежал красноносый юноша лет двадцати на вид, в кожаной куртке и в отполированных до блеска черных туфлях. В побледневшей руке - букет из трех обветренных роз, упакованных в изумрудного цвета целлофан, узорами имитирующий густые заросли камыша. Парень улыбается нахохлившейся дамочке с сияющей сумкой и с не неподходящим в таком отрывистым движением вручает ей букет. Кажется, она улыбается. Полагаю, что она осталась довольна. Оказывается, не только воробушки сегодня светятся от счастья. Парочка гордо уплывает, о чем-то живо беседуя. И, как мне показалось, девушка заняла атакующую позицию. Да, похоже она не полностью довольна.
Я вновь переключаюсь на стайку пернатых. Они почти закончили нежится средь теряющих природную силу травинок. Предводитель удалился последним. Он чирикнул на прощание и настороженно повертел головкой. Я до последнего момента ждал чего-то особенно важного, таращась на коричневато-бурое создание. Воробей повернулся ко мне спинкой и, как мне почудилось, кивнул. В следующую секунду он скрылся за голыми ветвями плачущего от влаги дерева. Почему-то вспомнилась старая добрая фраза, часто звучащая из динамиков авиадиспетчеров: "Взлет разрешаю".