В конце нашей беседы он протянул мне розу.
- А, из хлеба?- улыбнувшись, спросила я.
- Угу,- утвердительно кивнул мальчишка.
Разглядывая эту розу, я вспомнила еще одну, несколько лет назад подаренную мне другим зеком. Тот был взрослым мужчиной под сорок лет, уже несколько раз бывавшим в тюрьмах обеих стран. В тот раз он сидел за жестокие побои своей жены. Его любовь к ней кровоточила не переставая, но расстаться он не мог. Так же как и она.
Та, взрослая роза была настоящим воплощением изящества и миниатюры, хоть и была абсолютна бледна - красок в нее зек не добавил, и она сохранила цвет хлеба похожего на цвет слоновой кости. Помнится, она впечатлила меня безмерно, и я не смогла сдержать вздоха восхищения!
- Да это Вам!- удовлетворенно кивнул мужчина.
Та роза простояла на моем столе много месяцев, и постепенно покрылась плесенью. Однажды я забыла закрыть окно в кабинете, через него ко мне на стол забрел голубь и склевал её...
...Эта же роза была намного больше и краснее. И хотя и в ней тоже чувствовался несомненный талант и старание её создателя, но ее грубоватые черты и размеры выдавали нехватку опыта и чувственности. Развратный мальчишка, самобытный тельавивский панкист обвинялся в сексуальных преступлениях по отношению к своим малолетним подружкам, которые конкурировали между собой за его внимание, в том числе и через постель. Они выступали в суде в его защиту и отрицали его вину.
Его любовь к ним была пуста, отнимала смысл жизни, и он сокрушался, что не может принадлежать и любить только одну из них, несмотря на то, что очень хотел бы этого.
- Очень красиво, - похвалила я.- У тебя есть все шансы стать хорошим скульптором и сделать карьеру в искусстве.
И я протянула ему розу обратно.
- Это Вам!- настоял он.
Не желая его обидеть, я приняла подарок и сказала:
- Спасибо.
При выходе из СИЗО крупная блондинка-надзирательница с длинными крепкими ногтями, раскрашенными под хохломскую роспись, с сильным русским акцентом произнесла, указывая на творение мальчишки:
- Тебе нельзя это выносить отсюда!
Я знала, что можно принимать самодельные знаки благодарности, ценность и стоимость которых не велика, но спорить с ней не стала.
Впоследствии до меня дошли слухи, что в результате рапорта надзирательницы, панкисту пытались поставить в вину попытку дачи взятки.
Я пожалела о своей неосторожности и о том, что пренебрегла давно известным мне выводом: со стороны наши действия выглядят вовсе не так, как их чувствуем мы.