Бывший член Государственной Думы Василий Витальевич Шульгин, испытавший на себе все прелести эмигрантской жизни и «совдеповского рая» еще в 1920-е годы, о Франции и об отношении к русским эмигрантам писал буквально следующее: «…Французы не доросли еще до того, чтобы щадить «больную нацию». В международных отношениях царит средневековье — век звериный. Горе заболевшим!» Это произошло в эпоху крушения Русской монархии. Примерно в те же годы 4 июля 1920 года известный русский писатель А.И. Куприн писал: «Французы очень плохо относились к иностранцам вообще и особенно к эмигрантам. Мне приходилось нередко слышать такие слова: «Грязные иностранцы, убирайтесь к себе домой!»
Прекрасная Франция со всеми ее культурными ценностями, великой историей и традициями, порожденными французской революцией, которую она невольно экспортировала в другие страны Европы, Франция, давшая миру великих людей: Вольтера, Руссо, Бальзака, Гюго, Мопассана, импрессионистов, можно перечислять до бесконечности, — не должна забывать, что в трагический период своей истории ей помогала Россия. Когда в 1813 г. русские войска вошли в Париж вместе с другими армиями, Франции грозил раздел. Именно Россия, основная победительница этой войны и русский царь Александр I настоял на сохранении национальной независимости и государственности Франции, реставрировав династию Бурбонов. Многие любят Францию как образец европейской культуры и прародительницы демократии.
И вот в мае 1991 г. Владимир Оболенский отправлялся в Париж на фестиваль «Молодой европеец» вместе с делегацией русских школьников — наиболее литературно одаренных детей. Фестиваль ежегодно устраивало Французское правительство, Министерство культуры народного образования, МИД Франции, мэрия Парижа во главе с Жаком Шираком. В этом фестивале участвовало еще. 15 стран Европы. Вместе с детьми поехали их учителя, писатели, профессора университетов. Фестиваль обещал быть интересным и увлекательным праздником детей. В Шереметьево-2 быстро был пройден таможенный досмотр. Таможенники не заставляли детей выворачивать свои сумки, а заодно не трясли и взрослых. Хотя по лицам, одежде и багажу видно, что валюты ни у кого нет. И ее действительно не было, ибо никому не поменяли ни одного франка, а на вопрос «А как же быть?» ответили: «А как хотите». Валюта, имеющаяся в советском государстве, конечно, не могла затрачиваться на детей. Она нужна была госчиновникам, вождям и партократам. Поэтому летели все… как говорится, «на милость победителей». То есть, ни за что не могли платить и прекрасно вписывались в роль нищих из страны, стоящей на 82 месте по уровню жизни.
«Любимый» аэрофлот, конечно, не мог сравниться с авиакомпанией «Эр Франс», где детям во время полета показывают видео и мультики и предлагают «Пепси» и «Кока-колу», фрукты и конфеты, а взрослым еще и другую всячину. Аэрофлот на международных рейсах, мало чем отличается от обычных внутренних полетов. Пожалуй, что только стюардессы откровенно не хамят и одеты чуть поаккуратней, но в салонах также неуютно и грязновато. Источает дурные запахи туалет, и пассажирам дают обычный примитивный стандартный завтрак: котлету, сделанную неизвестно из чего, микроскопический кусочек сыра, кусок черного хлеба, непонятную лепешку, изображающую пирожное, жидкий чай и странный напиток под названием «кофе» выплескивают в пластмассовые чашечки грязно-серого или коричневого цвета. Полагающиеся на этом рейсе взрослым пассажирам микроскопическая доза сухого вина, в основном, не доходила до путешествующих. По законам убогого советского сервиса и воровской наклонности обслуживающего персонала самолетов, в том числе и стюардесс, бутылки с вином воровали, а дозировку определяли сами стюардессы. Наконец, самолет набрал высоту, закончился убогий завтрак, и все предвкушали удовольствие от приземления в Париже, от предстоящих радостей и красот, которые удастся увидеть.
Все на время забыли о советских огорчениях. Дети заснули под мирный гул двигателей авиалайнера. Сон умиротворил и успокоил. И вот по радио объявили о снижении. Пассажиры встрепенулись, ожили и стали смотреть в иллюминаторы. Самолет приземлился в аэропорту Шарля-де Голля. Великолепное современное здание на уровне мировых стандартов. Эскалатор длинный, прямой и широкий, напоминает ленту шоссе. Эскалатор движется горизонтально по ярко освещенному тоннелю. Дети шумят и смеются, им весело и интересно. Они смотрят по сторонам, везде чисто и красиво. Мелькают рекламные вывески. И вот все попадаем в огромный красивый зал. Здесь растут экзотические цветы. Стены из мрамора и камня. Кругом удобные уютные диваны, сделанные в виде клумб. У таможенных стоек, в кабинах сидят элегантные полицейские. Люди вокруг удивительно спокойны, уверены в себе, сохраняют чувство собственного достоинства. Одеты пестро, но красиво. Много негров, японцев, арабов и вообще полно иностранцев, но никто никого не толкает. Только и слышно восклицания «Пардон, мадам», «Пардон, месье». Красивые молодые француженки в форме служащих аэровокзала приятно радуют глаз. Несколько стаек детей, одетых пестро и ярко, стоят поодаль и о чем-то щебечут. Русские детишки, глядя на них, притихли, и тут только Владимир Николаевич обратил внимание, как плохо они одеты. Ему стало жаль их, и он отвлек их внимание шуткой. Таможенный контроль прошел быстро. Ни на кого не обращают внимания, механически ставят каждому штамп в паспорт, и все, сгрудившись, оказываются на выходе. К делегации подходят две миловидные француженки-сотрудницы «Жес» — организации, непосредственно занимающейся фестивалем. Тут выясняется, что гостиница для детишек и взрослых заказана только с завтрашнего дня, а гости из России по какой-то невероятной оплошности прилетели на день раньше. Поэтому вечером всех детей и взрослых любезно разберут к себе ночевать работники «Жес» на одну ночь. А пока можно погулять по Парижу сколько душе угодно, аж до 7 часов вечера.
Париж прекрасен! Ярко светит солнце, великолепная старинная архитектура, улицы чистые, словно их вылизала языком корова, хотя выясняется, что причина чистоты в четкой механической уборке и аккуратности парижан. Дети с интересом разглядывают все окружающее. Вот они увидели фонтан в центре сквера. Здесь много молодежи и детей. Кто гуляет, кто просто отдыхает, сидя у фонтана. Детишки визжат, набирая в пластмассовые бутылки воду, и брызгают друг на друга. Маленькие россияне сориентировались и кинулись к воде. Много молодежи. Они сидят спокойной с блаженным видом в обнимку и целуются с девушками. Девушки смеются. Чуть поодаль — на небольшой площади на булыжной мостовой актер-мим в черном балахоне и цилиндре с белым шарфом на шее изображает разных персонажей, а потом начинает корчить рожи детишкам, приглашая их поиграть с ним и повторить его движения. Атмосфера всеобщей радости и покоя. Удивительное чувство раскованности людей. А время бежит, не останавливаясь, и наступает полдень. Взрослые собирают всех 25 мальчиков и девочек, ставят их попарно и под руководством Мари-Анн направляются в ближайшее кафе-бистро. По пути встречаются удивительные, прямо сказочные магазины, витрины их неописуемо красивы. Глаза у женщин разгораются и останавливаются на ярких туалетах, костюмах и платьях всевозможных расцветок, а детишки упиваются неподражаемым зрелищем гастрономических и кондитерских магазинов и магазинчиков. Это так красиво и вкусно, но, увы, ни у кого в кармане нет ни одного сантима. Шок проходит. Все поскорее перебегают улицу и попадают в кафе-бистро. Учительницы набирают на подносы булки с котлетой под названием «гамбургеры», жареный картофель и пепси-колу в стаканчиках. Все проголодались и едят с удовольствием, а цветные пластмассовые соломинки в пепси отвлекают от грустных мыслей. Обед оплачивает «Жес».
После обеда остается еще много времени. Делегация спускается в метро. Ах, парижское метро! Как легко в нем заблудиться особенно тому, кто в первый раз туда попадает. Огромное количество линий и направлений, а станций просто не счесть.
Внизу на платформах и в переходах стоят торговцы мелочным товаром. Здесь продают всевозможные сувениры, часы, дешевые украшения — бижутерию, конфеты, орешки, всевозможные фрукты от огромных внушительных ананасов до экзотических плодов гуава. Есть здесь и бананы, и апельсины, и клубника, и все что душа пожелает. У всех разбегаются глаза, но мы их отводим в сторону и смотрим на огромную яркую рекламу дамской помады. А вот и реклама женских бюстгальтеров и пива «Корона». Остановка на станции «Бульвар Шарон». Двери в парижском метро надо открывать самим, просто дернуть за металлическую ручку-защелку, и она откроется. На входе в турникетах не надо бросать никакую мелочь, а вставить карточку с магнитной пластинкой и шифром, где указывается срок вашего проездного. Нет никаких контролирующих служащих, все делают автоматы. Бульвар Шарон очарователен. Здесь много старинных платанов, цветут каштаны. Скамеек хоть отбавляй. Основные посетители — старички или пожилые семейные пары. Есть, правда, и мамаши с колясками. Встречаются и красивые девушки. В эту весну были модны трикотажные штанишки до колен в обтяжку: золотистого, стального, черного и других цветов. Модницы щеголяют в них. На бульваре полно палаток, ларьков, где продают: шарики, конфеты, игрушки, мороженое, фрукты, картинки, календарики, свистульки. Гид Мари купила целый бумажный мешок дешевого фруктового мороженого на всех детишек.
Приближается вечер, семь часов. Но сумерек еще не видно. В конце мая в Париже уже настоящее лето. На улице жарко, почти как в Москве в июле. Все снова спускаются в метро и выходят на одной из центральных улиц. Здесь расположен «ЖЕС». Это небольшой красивый особняк в несколько этажей. Подъезд залит светом и детей встречают сотрудницы «ЖЕСа», в основном молодые женщины, на лицах улыбки. Пока все гуляли по Парижу, сюда из аэропорта привезли багаж. Учителя достают русские подарки, а они красивы. Здесь и расписной хохломской самовар, и великолепные гжельские вазы с их кобальто-синими традиционными цветами, и украшения из финифти. Даниэль Сарья в своем просторном кабинете с мраморным камином, он директор «ЖЕС», вместе со своими сотрудницами принимает подарки и по русскому обычаю троекратно целуются с нами. Потом наших детишек разбирают девушки из «ЖЕСа» и развозят по своим домам. Ребятишки расстроены и несколько напуганы. Им придется провести ночь в незнакомых домах, расставшись на время со своими друзьями. Девочки начинают реветь, но учительницы их одергивают, а когда не помогает, уговаривают.
Первый день знакомства Владимира с Парижем заканчивается. Он приглашен на ужин к директору «Жес» Даниэлю Сарья. И вот они уже едут в его шикарном «Рено» последней марки, который движется плавно и почти бесшумно, в его квартиру. Богатый квартал, старинные красивые особняки. Вот и застекленные дубовые двери подъезда. Набирается код, раздается небольшой щелчок и дверь открывается. Подъезд сверкает чистотой, медными ручками. Вот они уже входят в шикарную переднюю, и их встречает красивая молодая женщина Натали. Несмотря на русское имя и возможное полурусское происхождение, она ни слова не говорит по-русски. С Владимиром Николаевичем еще два мальчика, десятилетних школьника — оба Андреи. Сегодня они будут ночевать в этом доме. Квартира большая и просторная. Обставлена со смешением разных стилей. Гостиная — модерн. Мягкие низкие диваны и кресла. Толстые паласы, причудливо-геометрической формы лампа на полу, стерео проигрыватель и встроенные в стены полки с записями. Низенький столик, на нем напитки для аперитива и лед. Все просторно и низко, и кажется, что сидеть придется не на диване, а на полу. Слышна приглушенная музыка Баха. Даниэль Сарья улыбается, и, сняв свой темно-бордовый парадный пиджак и водрузив его торжественно на плечики, отправляется переодеваться. В гостиной сидят еще двое молодых мужчин. Один из них Серж Емельяненко — потомок русского казацкого офицера царской армии, не знающий по-русски ни бум-бум, но зато помнивший десятилетнюю дочь Владимира Оболенского Кристину, приезжавшую в прошлом году с делегацией школьников, которая понравилась ему. Но все же по-русски он несколько слов выучил: «Пожалуйста, прошу вас и спасибо». Другой мужчина - француз с лицом бесстрастным и холодным по фамилии Паскаль. Сложность отношения гостей и хозяев заключалась в том, что гости не говорят ни слова по-французски. За столом все сначала долго молча жуют отбивные и зеленый салат, объясняясь знаками. Зрелище сие походило на сборище глухонемых. Потом месье Владимир, как назвали Оболенского французы, решил поискать выход из нелегкой ситуации и предложил пятиклассникам Андрюшам из французской московской спецшколы блеснуть способностями в знании французского и выступить в роли переводчиков.
Мальчики побледнели, потом покраснели и, заикаясь, стали уверять, что они не умеют и еще ни разу не говорили с живыми французами. Владимир засмеялся и начал уверять ребятишек в том, что нельзя ударить в грязь лицом, опозорить свою французскую, спецшколу и учителей, ведь как никак, но они представляют русскую делегацию. Оба Андрюши поперхнулись дистиллированной водой, закашлялись, но вынуждены были согласиться. Их бледные мордашки и округлившиеся глаза уставились на всех присутствующих со страхом.
Французы, наблюдавшие диалог русских, пытались угадать его смысл и теперь с интересом ждали развязки. Наконец, «пресс-конференция» открылась. Первый Андрюша поблагодарил хозяев за угощение и попросил немножко рассказать о Париже и о предстоящем фестивале. Так началась «непринужденная» беседа. Маленькие переводчики пыхтели, надували щеки и, подбирая слова, смотрели и в потолок, и по сторонам или опускали взор скромно в свои тарелки, и часто просили пощады, уверяя, что не могут больше переводить, ибо не знают, как сказать. Но их подбадривала мысль, что на них «смотрит Европа». И тогда Владимир Оболенский подумал, что в его незабвенное время с конца 40-х — начале 50-х годов, когда учился он в простой советской школе в городе Москве и тем паче в Мещере, не существовало никаких языковых спецшкол, а преподаватели «знали» иностранный язык примерно так же, как и ученики, но продолжали преподавать. Не лучше была картина и в обычных советских вузах, а в целом это называлось советской действительностью, в которой большинство занимались не своим делом, являясь непрофессионалами, начиная от вождей в Кремле и так называемого советского правительства и кончая простым школьным учителем. Увы, приходилось с сожалением признать, что его поколение языки иностранные выучить просто не имело возможности. Но сейчас, слушая здесь, в Париже, в 1991 году переводчиков — десятилетних Андрюш, он пришел к мысли, что в советской школе мало что изменилось.
А надо отметить, что столовая, в которой ужинали, была обставлена в другом стиле, со старинной дубовой мебелью, дубовым резным буфетом и картинами-гравюрами прошлого века на стенах. Разговор за столом продвигался тяжело, на пути его было немало рытвин и канав, переводчики часто спотыкались, но все же всем присутствующим кое-как удалось поговорить о русских эмигрантах, о предках Сержа Емельяненко, и хозяйке дома Натали, и совсем немного о нынешней жизни в России. Когда на десерт подали клубнику со сливками, мальчики кинулись поглощать ее с утроенными силами, и были счастливы, что их трудовой день переводчиков закончился.
Наступил вечер, 10 часов. Детей увели спать, а Владимиру позвонила по телефону учительница Ира и сообщила, что он ночует в доме не директора Сарья, а его сотрудника Паскаля с лицом человека, которое говорит: «Я вас никого не знаю, и знать не хочу».
Торжественный вечер закончился. Спустились вниз, сели в «Рено» и хозяин любезно провожал гостя до места ночлега на своем автомобиле.
Набережные Сены в Париже прекрасны не только, когда светит солнце, но и в вечернем покое. Старинные перекидные каменные мосты, неслышно текущая река и дома, словно заснувшие стражи, стерегущие Сену несколько столетий подряд. Меняются времена, эпохи, целые поколения людей. Бурлят человеческие и политические страсти, и все они уходят в небытие, а каменные стражи остаются, и все так же смотрят на блестящую гладь реки Сены.
Около Эйфелевой башни, освещенной и украшенной как рождественская елка, сверху донизу лампочками, целовались парочки. Какой-то старик играл на аккордеоне. Ночной Париж замечателен своей тишиной улиц и погружающихся в сон бульваров и домов. Парижане рано ложатся спать, ведь большинству из них в 7 утра на работу. Ночная жизнь продолжается только в «веселых» кварталах, где полно казино, ресторанов, бардаков и ночных баров. Там жизнь бьет ключом до утра, и затишье наступает, наоборот, на рассвете.
Квартирка Паскаля под самой крышей была скромной, чистой и холостяцкой. В ней жили три кошки и Паскаль.
Перед сном кошки захотели познакомиться. Они напомнили о себе, поскребли в дверь, помяукали. Их пришлось впустить. Кошки были настроены дружелюбно, они обнюхали гостя, потерлись о его ноги и ушли восвояси. В комнате стоял огромный довоенный шкаф. В него могли поместиться не менее пяти человек. Широкая пружинная тахта без спинки и ночник у изголовья. Крошечный балкончик выходил во двор. На окне висели жалюзи. Володя погасил лампу, прочитал на ночь «Отче наш», вспомнил всех своих близких, оставшихся в Москве, и попросил Господа им здоровья и благополучия и терпения в ожидании его возвращения. После этого он спокойно заснул.
Второй день для Владимира начался рано в 7 утра. Он выпил стакан апельсинового сока, молча предложенного Паскалем, отдал кошкам жаренную куриную ножку из Москвы, погладил их и вместе с Паскалем отправился в «ЖЕС».
В «ЖЕСе» уже собрались детишки после проведенной ночи и напоминали встрепанных воробьев, взахлеб рассказывающих друг другу, кто где спал и чем вкусным их угощали. Володина одиннадцатилетняя дочь Кристина, вцепившаяся вчера вечером в папу накануне расставания и боявшаяся с ним расстаться, сегодня повеселела. Она ночевала у молоденькой сотрудницы «ЖЕСа» Эклер — миловидной девушки, напоминавшей красивую экзотическую птицу с добрым нравом.
Сегодня всеобщая программа была невелика. Полдня длилась экскурсия по Парижу, потом отправились в гостиницу для детей. Это был небольшой колледж. Детей и учителей стали размещать на втором и третьих этажах по двое и по четверо. Потом все гурьбой отправились ужинать. Большая сумрачная зала с высокими сводчатыми потолками, огромные дубовые столы, такие же скамьи, цветные витражи на окнах. Все напоминало средневековую обстановку. Детей кормили обильно и вкусно. Много мяса и овощей. Стоял веселый детский шум и гам. После трапезы детишки отправились по своим комнатам, а Владимиру предстояло ехать на другой конец Парижа в гостиницу «Аркад». Дело, в том, что его и еще двух профессоров МГУ французы решили поместить отдельно в хорошем трехзвездочном отеле, куда и надо было добираться на метро с пересадкой. Кристине снова пришлось расстаться с папой до завтрашнего утра. Она обняла его, но была спокойней и не ревела.
Гид Марианна так долго объясняла и рисовала маршрут поездки, что все перепутала и вместо станции «Камброн» отправила месье Оболенского на бульвар «Шарон». Володя шел пешком до ближайшей станции метро. Вот знаменитый Нотр-Дам-Собор Парижской Богоматери. Он узнал его по документальным фильмам о Париже. И вот он стоит рядом и смотрит на это величественное чудо архитектуры. Сколько великих исторических событий связано с ним. Здесь, проходили пышные коронации французских королей, но все меняется. Сейчас другая эпоха и Нотр-Дам скорее памятник истории и величия Парижа, напоминающий о прошедшей эре расцвета католицизма во Франции. В Париже он иногда видел монашек, но заметил, что сами парижане к вере относятся спокойно и сдержанно.
В метро, доехав с пересадкой до бульвара «Шарон», Владимир вышел наверх и стал разыскивать «свой» отель. Улица была широкой и красивой. Она тянулась километра на два. Начался закат. Солнце походило на золотисто-красный шар и опускалось все ниже и ниже за край неба. Наступил вечер. Прохожих стало меньше, но магазины, кафе, бары были ярко освещены, и он любовался на их витрины. Улица в своем окончании стала узкой. Старые обшарпанные дома, и разбитая мостовая, и афиши на деревянных тумбах, и фруктово-овощные лавочки с товаром прямо на тротуаре. Улица кончилась, а отеля «Аркад» нигде не было. Тогда его охватило беспокойство. Он понял, что заблудился в этом огромном городе, и стал обращаться к редким прохожим, но поскольку его французский оставлял желать лучшего, никто толком ему ничего объяснить не мог. Наконец, негр-зеленщик видно пожалел его и посоветовал обратиться к своему приятелю — хозяину малюсенькой гостиницы в полуразвалившемся трехэтажном доме времен франко-прусской войны, который находился рядом с его магазинчиком.
Хозяин гостиницы, пожилой добродушный негр, сначала пытался понять, из какой страны гость, потом, увидев на его куртке большой круглый значок с изображением эмблемы «ЖЕС» и телефона, сориентировался и позвонил по этому телефону. Минут через сорок за ним приехали две встревоженные девицы из «ЖЕСа» и, пересадив его в такси, дали шоферу-водителю адрес отеля. Володя простился с добродушным негром, поблагодарил его, и не прошло и часа, как, наконец-то, очутился в отеле «Аркад», сверкающим своим великолепием и европейским лоском. Внизу его встретила соотечественница Таня Макеева, почти парижанка, преподающая здесь в Сорбонне русский язык и часто живущая в Париже. И когда он услышал русскую речь и увидел ее улыбку, ему стало легче на душе.
Подошла гречанка Анастасия из «ЖЕСа» и вручила красивую папку, в которой хранилась большая карта Парижа, схема метро и подробное расписание всех дней фестиваля, где, и когда, и во сколько следует быть каждый день. Еще вручила магнитную пластинку — это и был ключ от номера.
В лифте, сверкающем полировкой и зеркалами, поднялись на четвертый этаж. Когда он вставил в дверную щель пластинку, замок щелкнул и раскрыл его апартаменты. Здесь было красиво и удобно. Фырчал кондиционер, под потолком торчал цветной телевизор с дистанционным управлением. Ванная блестела кафелем и никелем, а широченная постель на пьедестале с огромным пружинным матрацем, обтянутым шикарной тканью, и окруженная мягкими подушками, напоминала «диванную султана». В эту ночь он хорошо спал.
В восемь часов утра в лифте незнакомые люди сказали ему «Бонжур, месье». Он удивился и ответил им тем же. Внизу уже стояли Татьяна Макеева и доктор наук — Аникин из МГУ. Они вошли в небольшой ресторанный зал на первом этаже, показали метрдотелю зеленые карточки и им вручили подносы. Здесь завтракали, был шведский стол. Изобилие и разнообразие радовали глаз: соки, свежие фрукты, свежие сыры, булочки, пирожные, простокваша, сметана, свежие яйца, кофе, сухой бисквит, джемы, мед, масло. Чего здесь только не было! Позавтракали в полное свое удовольствие.
Теперь нужно было ехать на метро до площади Ратуши (бывшая Гревская площадь) и попасть на праздник, начинавшийся в девять утра возле Ратуши Парижа. Здесь стояло оцепление полиции, а на огромной площади перед зданием мэрии уже построили эстраду. Даниэль Сарья в своем парадном бордовом пиджаке произносил торжественную речь открытия фестиваля, и дети всех пятнадцати европейских стран, приехавших на фестиваль, засмеялись и завизжали от удовольствия, когда узнали, что сейчас их пригласят во дворец мэрии, где для них Жак Ширак устраивает грандиозный праздник с угощениями, фруктами, сладостями и прочими вкусными вещами. И детишки шумной толпой ринулись в ратушу, а их учителя и руководители едва поспевали за ними.
В огромном зале тысячами огней горели уникальные хрустальные люстры, инкрустированный дубовый паркет блестел, как зеркало. Великолепное убранство, живопись, краски, расписные стены и потолки создавали ощущение торжественности. Бронза и позолота, серебро и хрусталь, высота и простор являли перспективу грандиозности и казалось, что из-за портьер выйдет сам Наполеон или король Людовик XV. Но вместо них на импровизированной эстраде оказался Жак Ширак. Он поднял руку и приветствовал ребятишек, и тут же произнес краткую речь в честь открытия фестиваля, улыбнулся, и тысячи детей ответили ему шумным приветствием. Потом все пятнадцать делегаций дарили ему подарки, выходя на сцену, и читали стихи и поздравления, пели песни, и было много радости, шуму и гаму. Наконец, торжественная часть закончилась, и дети ринулись к длинным столам, к своим яствам.
Официанты, напоминавшие статуи командора, в белых перчатках и фраках бесстрастно наблюдали этот детский Лукуллов пир.
В этот же день мэрия Парижа и президент «ЖЕСа» Ив Корсель устраивали торжественный обед в честь взрослых, членов и руководителей делегаций пятнадцати стран. Сюда же были приглашены деятели культуры Франции, писатели, артисты, художники, пресса и телевидение работали в своем профессиональном качестве. Были распечатаны списки гостей и пригласительные билеты. Это торжественное собрание и банкет должно было происходить на северо-западе Парижа в модном современном квартале, застроенном небоскребами на улице Ив Тюдик. Главное многоэтажное строение в форме арки, отсюда и название «Великая арка».
После праздника в ратуше приглашенные на банкет отправились в отель, чтобы немного передохнуть. У детишек в этот вечер планировалась прогулка по Сене на пароходике.
Наступил вечер. И вся троица: Владимир Оболенский, профессор Аникин во главе с Татьяной Макеевой, признанным лидером, направились на сие торжественное мероприятие. Ехали на метро, потом пересели на скоростную дорогу в направлении станции.
Когда они оказались на месте, то увидели колоссальные пространства, застроенные небоскребами, холодные пастельные краски — бело-голубые, серые тона, дул сильный ветер, благодаря аэродинамическому эффекту самой «Великой арки». И стало неуютно. Они поежились, хоть и не было холодно, и направились к входу. После проверки пригласительных билетов все оказались в стеклянном панорамном лифте, из которого, казалось можно выпасть наружу. Наконец, поднялись на нужный этаж, еще раз миновали охрану, сдали верхнюю одежду, у кого она была, и оказались в хвосте очереди гостей, которых дотошно проверяли по спискам. И тут Володя подумал, что корни отечественной Российской бюрократии проросли во Франции. Его спутники ничего не замечали. Наконец, они оказались в большом зале с полукруглой стеклянной верандой. Здесь уже ничего не проверяли. Официанты в белых перчатках и во фраках разносили шампанское и другие напитки. Здесь же на буфетных стойках-барах выстроились всевозможные бутылки, и можно было спросить все, что тебе захочется. Владимир решил продегустировать несколько оригинальных вин, а под финал заказал прекрасное шотландское виски.
С этим янтарным виски, прогуливаясь, он начал рассматривать приглашенных. Его соотечественники быстро от него откололись и побежали на веранду — разглядывать панораму города. Среди гостей немало было красивых женщин в вечерних платьях и меховых накидках. Сверкали бриллианты, настоящие или фальшивые, он не понял. Матовая кожа молодых красавиц хорошо оттеняла их вечерние туалеты. Мужчины в парадных костюмах. И все улыбались, демонстрируя хорошие зубы, свои или вставные, непонятно. Правда, попадалась и молодежь, одетая просто, в джинсы и куртки, и совсем декольтированные девицы.
Здесь демонстрировалась выставка книг и картин. Наконец, подали сигнал, и все ринулись в залу, где стояли накрытые столы. Прошло оживление по рядам приглашенных. Гости внимательно рассматривали номера столов на своих билетах и начали рассаживаться. Но тут выяснилось, что столы красивы — на них даже поместили живые цветы… но пусты и ничего, кроме посуды, нет. Оказывается, это было сделано преднамеренно: сначала духовная пища. По этому случаю вокруг были разбросаны маленькие возвышения — эстрады, где помещались актеры и прочие выступающие. Официанты, выстроившись, как шеренги солдат, стояли у стен с салфетками наперевес. Погас свет, прожектор высветил пожилую эстрадную девицу, и она хриплым голосом начала что-то петь по-французски, а потом, завывая, продекламировала стихи. На минуту дали свет. Зрители вяло поаплодировали, и свет снова погас. Теперь гостей приветствовал Даниэль Сарья — милейшей человек со своей милейшей улыбкой. Потом на эстраду выскочили два толстяка и сыграли небольшой скетч, и снова зажгли свет, и зрители, как мне показалось, с удивлением разглядывали свои пустые тарелки.
Тут Владимир заметил, что взгляды многих мужчин и не только их, устремлены на его бокал с виски, которые он с удовольствием и аппетитом попивал, совершенно не страдая от ожиданий.
Прошел час, а концерт продолжался, и белоснежные столы по-прежнему сверкали своей наготой сервировки. Снова погас свет, зажгли прожектор на эстраде у всех за спиной. Тощая и совсем засушенная девица спела песенку на итальянском, и потом начала декламировать стишки на разных языках, и вдруг на плохом русском пропела частушку о том, что в России нету мыла. Но французы ничего не поняли, хоть сия информация о мыле уже запоздала, в России появилось мыло, зато все остальное исчезло.
Наконец, торжество для зрителей наступило. Кто-то неведомый и невидимый подал знак официантам, и те, как штурмующее войско, словно на редуты, бросились к столам, в мгновение ока раскидав тарелки с зеленью и тонко нарезанными кусочками рыбы, напоминавшей своей прозрачностью слюду.
И тут же, как и положено, обхватив бутылки белыми салфетками, официанты так же быстро разлили белое сухое вино по фужерам. В микрофон мужчина произнес тост, и гости, слегка опешив, схватились за ножи и вилки. Но радость их была преждевременна. Закуска быстро кончилась, официанты исчезли, свет погас. Наступила мертвая гробовая тишина, и гости не знали, чего же теперь ждать. На эстраду выпорхнули две женщины, пожилая и молодая, и стали петь дуэтом. Закончив и сами себе поаплодировав, они ушли. Появилась еще одна женщина в длинном черном, усыпанном блестками концертном платье, она открыла рот и долго декламировала и декламировала…
Замученные гости уже не обращали внимания на эстраду, стали переговариваться, курить сигареты, переходить от стола к столу. Владимир заметил, что их две соседки по столу не выдержали и сбежали. Прошел еще час. Потом он часто думал, что это были за актеры и исполнители? В России самый захудалый и замордованный провинциальный театр стоит на десять голов выше. Может быть, это были не профессионалы? Осовевшие гости, похоже, уже забыли про торжественный обед и общались между собой. Виски благополучно закончились и тут Володя, наконец, разглядел своих соседей по столу. Сделать сие было не просто, т. к. освещение все время отключали и они сидели в полном мраке или полумраке. Кроме него и профессора Аникина в полном парадном костюме и бордовом галстуке, так понравившемся официанту, по левую руку от них разместилась молодая итальянская парочка — интересный мужчина и немыслимо уродливая женщина. При свете он ей улыбнулся, и она ответила тем же. Зубы у итальянки были ровные и белоснежные. Ну, хоть что-нибудь!
Кульминация так называемого обеда наступила часов в десять вечера, когда подали маленький кусочек фаршированной индюшки с овощами и выставили на стол на всех (шесть человек) бутылку «Бордо». Часам к одиннадцати ночи, под финал, те же официанты на десертных тарелочках выдали гостям по куску торта без чая или кофе и «банкет» закончился. Большинство гостей расходились полутрезвые и напрочь голодные. И тогда Владимир подумал: «О Россия, великая страна — ты всегда была хлебосольна! Неужели и в России когда-нибудь будут жить также, при полном изобилии, и уходить голодными со званого обеда? Может, это исправило бы русские фигуры и русский аппетит?»
Утром в гостинице он проснулся от страшной боли в горле. Ледяное шампанское дало себя знать. У него начался фарингит, и поднялась температура. В этот день он должен был ехать с детишками в Булонский лес, но ничего не вышло. С трудом, позавтракав, он с высокой температурой свалился в свою широкую «султанскую» постель.
Его соотечественники посочувствовали и принесли ему французский аспирин, пожелали выздоровления и уехали в Булонский лес. Он опустил аспирин в пластмассовый стаканчик с водой. Тот зашипел и превратился во вкусную газировку. Целый день лежал Володя в постели, это было скучно и утомительно, тем более в Париже, особенно когда за окном светит солнце и ясный майский день радует своими красками и запахом сирени. Когда он ходил по улицам Парижа, то обратил внимание, что люди встречались всякие: спокойные и уверенные, озабоченные и равнодушные, веселые и приветливые, иногда холодные и слишком рационалистичные. Владельцы магазинов и магазинчиков были счастливы, когда у них покупали любой их товар. Девушки и женщины были довольны, когда мужчины замечали их обаяние и грацию. Мужчины успокаивались и расслаблялись после трудного делового дня. Молодая мать двоих детей в одной французской семье радовалась, как ребенок, когда муж привозил ей вечером после работы мелкие скромные подарки, знаки внимания. В общем, все как везде. Он пытался понять, есть ли несчастные парижане и что выражают их лица? И вспомнил стариков в его стране и безногих калек, сидящих в подземных переходах в метро в Москве. Их лица безысходно равнодушные или отупевшие маски. Иногда можно прочитать отчаяние и надежду. Чаще полное безверие во что-либо. Он вспомнил матерей, разбросанных по всей многострадальной голодной нищей России, которую довели до этого состояния большевики-коммунисты, подавшиеся теперь в коммерсанты вместе со своим родным уголовным миром. Он вспомнил лица этих матерей, которые до сих пор не могут накормить и одеть детишек и живут в карточной системе, как во время последней войны, с той лишь разницей, что сегодня на карточки им ничего не дают. И тогда ему показалось, что самый последний пьяница и бродяга в Париже, который распивает бутылку «Бордо» на станции метро и спит тут же на лавочке, счастливее его соотечественников, живущих в Советской России. Он вспомнил слова В. Максимова, что эмигрантам жить очень тяжело в чужой стране, у них много проблем, и тот же А. Солженицын и Ю. Любимов все испытали на себе, но у них, пожалуй, нет только одного — угрозы незаконного ареста, тюрьмы, пыток, однако в его стране, в России, опасность эта существует и по сей день для всех и для каждого, независимо от чина и звания, возраста и пола, взглядов и убеждений. Любой и них может быть спровоцирован, избит, незаконно посажен в тюрьму и даже в любой момент убит, тайно или явно в зависимости от ситуации. И это совершается в его неправовом государстве ежедневно. И это угрожает даже детям, и что будет дальше? Никто не знает! И тогда он сказал себе: «Да здравствует демократия Франции, избавившая своих граждан от такой страшной судьбы!» — а сказав сие, начал смотреть французское телевидение по всем телеканалам и всех телекомпаний. И увидел массу детективов, боевиков, комедий и веселых телепередач, мультфильмов и эротических фильмов, приключений и фантастики, диалогов политиков и рекламу, передачи для домохозяек и школьников, бизнесменов и т. д.
И день у него не прошел даром. А самым угнетающим зрелищем оказались отрывки именно из советского документального фильма о лагерях заключенных. Он будто окунулся на полвека назад, в знакомый советский фашизм и военизированную коммунистическую помойку. И он перевел телепрограмму. Ночью ему снились французские детективы и девушки из эротических фильмов.
На следующее утро Владимир с удовольствием почувствовал, что почти выздоровел. В окно светило майское солнце, недомогание и температура у него исчезли, и он ощущал себя бодро и свежо. Сегодня все должны были отправиться в Версаль. Это загородная резиденция французских королей, куда съезжаются толпы туристов, находится в пригороде Парижа в весьма живописном месте. Огромный удивительной красоты парк стоял в свое время образцом дворцовых парковых ансамблей в Европе. И Петергоф и Сан-Суси прусского короля — все лишь подражание Версалю. Когда-то Версаль имел колоссальное значение для французского двора. Здесь рождались великие замыслы Людовика Солнца и Людовика XV, здесь бывали маркиза Помпадур и кардинал Мазарини, не обошел своим благосклонным вниманием Версаль и Наполеон. Теперь Версаль — дворец-музей. В нем хранится масса уникальных исторических реликвий и произведений искусств. И все же он мертв, потому что в нем не живут люди. Он сам, как прекрасная картина, выставленная в галерее дорогих реликвий. Огромное полотно «Коронация Наполеона и его жены-императрицы» производят сильное впечатление. Здесь же портретная галерея маршалов Наполеона и его сподвижников. Французы гордятся своей историей. Портреты Людовиков, Марии-Терезы, Марии-Антуанетты покоряют воображение яркостью и парадностью дворцовой живописи. Версаль — это уникальный дворец и парк неповторимой красоты, изысканность архитектуры и необычайные просторы парковых ландшафтов. Гуляя, они остановились возле огромного пруда, где детишки кормили зеркальных карпов. Их было множество, они выныривали на поверхность и открывали рты. Зрелище забавное и умиротворяющее. Все наслаждались просторами и ухоженностью парка и провели там почти весь день. Особенно удался пикник на лужайке. Детишкам очень понравился Версаль. Они не хотели уходить. И все же пришлось бросить прощальный взгляд на сей роскошный рай французских королей и с грустью удалиться.
Фестиваль приближался к своему завершению… Но была еще и вторая часть программы. Правда, плохо продуманная и неорганизованная. Советские ребятишки должны были жить еще пять дней в семьях французских детей на полном обеспечении. С этого момента официальные устроители фестиваля слагали с себя все обязательства и «миссию» распределения брали на себя начальные школы Парижа, к которым их прикрепили. А куда девать взрослых? Этот вопрос пришел в голову поздновато. У нас, русских, подумал Володя, есть пословица: как на травлю ехать, так собак кормить. Неподражаемая и неповторимая игра слов имеет глубокий смысл. В таком же положении оказались сейчас они. Причем, по своей вине. Не надо быть мудрецами, чтобы догадаться, что на прагматическом, расчетливом западе российское «авось» не поймут. И вряд ли родители французы будут рады брать на себя обузу и содержание целых пять дней, предоставляя незнакомым людям кров и хлеб насущный… Так и получилось. Штаб состоял из трех молодых женщин: учительницы «француженки» Ирины Владимировны и директора этой «французской» московской школы Надежды Сергеевны — все женщины милые и симпатичные, плюс один мужчина — Владимир Николаевич Оболенский. Вторая сторона — начальная школа рядом с бульваром Александра Дюма. «Распределить» детей и взрослых оказалось делом тяжелым и непредсказуемым. С этого «исторического» события и пошли страдания от недомыслия.
Перед этим, 26 мая, завершилось торжественное закрытие фестиваля на холмах Монмартра — большой шумный праздник детей с театрализованными представлениями, песнями, клоунадой. Веселый оркестр, состоящий из разряженных в цирковые костюмы музыкантов, вызывал неописуемый восторг детей. Ярко светило солнце, детишки радовались празднику.
На следующий день все собрались во французской школе, и началась не фестивальная жизнь. Полдня совещались и препирались и, наконец, детишек и взрослых раскидали по семьям. Некоторым повезло, особенно тем, кто попали в семьи мулатов, негров и марокканцев. Там обстановка была попроще, и люди сердечнее и добрее, благо многие из них на себе испытали и что такое эмиграция, и как трудно выживать в чужой стране, зато те, кто оказался в семьях с традиционными порядками французских буржуа, тем пришлось не сладко, отсюда нередко возникали конфликты из-за непосредственности русских детей, которые могли себе позволить роскошь поплакать и потосковать о мамах и папах. Французская учительница Клодин — женщина злобная и крайне истеричная, была склонна к скандалам и базарной брани и напоминала скорее рыночную торговку. Она классически и профессионально мордовала советских учительниц и издевалась над ними, как только могла, отчего те ходили все время зареванные. Владимир с Кристиной оказались в семье состоятельного тулузца по имени Марк и его жены Жизьены. У них была шикарная большая квартира в центре Парижа, но жили они с Кристиной в доме отца Жизьены, расположенного недалеко от школы. Мансарда наверху дома выходила на кладбище. Отец и мать Жизьены были старички сдержанные, немного суровые, люди старой закалки, живущие очень уединенно, но, в общем, достаточно приветливые и симпатичные. Они вызывали приязнь, своей тактичностью, спокойствием и доброжелательностью.
Жизьена — женщина экспансивная, эмоциональная, вспыльчивая, хорошая хозяйка и хорошая мать. Марк человек честолюбивый и самолюбивый. Ему все время казалось, что кто-то хочет задеть его самолюбие, или причинить какое-то неудобство, или покушается на его интересы. В Тулузе, где он работал, у них был большой дом, и он постоянно туда ездил. Больше всего в этой семье радовали душу дети — два мальчика семи и десяти лет — внешне очень похожие на отца, особенно хорош был старший Девьен. Это совсем другое поколение и другое мышление. Внешне он подчинялся родителям, выполнял все требования и традиции семьи. Сказывалось патриархальное воспитание, переданное среднему поколению еще родителями Жизьены и Марка. И в то же время у мальчика было собственное мнение, он был даже в таком возрасте способен на самостоятельные поступки, пусть небольшие, детские… Его отличали тактичность, чувствительность и доброта. Он с большой симпатией и интересом отнесся к Кристине и трогательно укладывал ей в корзиночку фрукты, чтобы она могла ими позавтракать утром в мансарде. По ночам, засыпая в их временном пристанище — мансарде, они ощущали тишину и вечный покой кладбища. Владимира это умиротворяло и успокаивало. Кристина же пугалась покойников и всерьез верила, что в полночь они встают из своих могил, гуляют по кладбищу и могут заглянуть к ним. Володя успокаивал дочь и уверял, что покойники самые безобидные люди на свете, но Кристина, похоже, в душе ему не верила, Еще она тосковала по маме. Дни шли быстро, почти каждый вечер ровно в девятнадцать часов тридцать минут их приглашали на ужин и они отводили душу с детишками Марка и Жизьены, а сам Марк почти все время был в Тулузе.
Прошло уже больше полугода с этого памятного лета, и Владимир часто думал, почему они так и не подружились с этой семьей, не нашли общего языка и не поняли друг друга. Теперь он знал, причин, конечно, более чем достаточно и главная из них заключалась в том, что они росли в совершено разных мирах. Их разделяло больше, чем китайская стена, которая в свое время отгораживала китайцев от врагов и иноплеменников. Они же были отгорожены от мира советским строем, живя в тоталитарном режиме, в стране, заполненной концлагерями, трудно после почти семидесятипятилетнего мрака, вырвавшись на волю, избавиться от своих комплексов, а французам не менее трудно понять их, ибо многие из них заражены прагматизмом, равнодушием и в душах их та же «Великая китайская стена», которую они возводили себе сами, отгородившись от мира. Психология «все, что не связано с моим благополучием, меня не касается» для них — превыше всего.
В Париже Владимир имел возможность ознакомиться с книжицей с картинками и иллюстрациями, изданной в виде комикса о сегодняшней России, в ней по-прежнему русские представлены, как медведи и дикари, стоящие в очередях за хлебом и мылом по талонам, а кругом зимняя стужа и безысходность. Действительно, правда, похожа на рисованные комиксы, даже еще хуже. Но все же Россия великая страна с великой культурой и на протяжении веков у России и Франции было много общего! Наступил день отъезда, Владимир Оболенский с сожалением прощался с Парижем — центром мировой культуры — городом необычайно красивым и противоречивым, который может вызвать самые разные чувства, но никого не оставляет равнодушным. «Так и не разыскал он здесь своих родственников, живущих в эмиграции — Оболенских! Жаль! Ну что ж… оставим до другого раза, если таковой представится»,— подумал он с грустью. По пути в аэропорт Шарля-де Голля они ехали в скоростном пригородном поезде. Удивляли чистые, ухоженные станции, великолепные зеленые пейзажи. Спокойные, уверенные в себе парижане, шумные путешествующие иностранцы. Атмосфера спокойствия и уверенности в завтрашнем дне.
В аэропорту быстро преодолели все формальности и таможенный досмотр, которого фактически не было. Самолет взмыл в небо и взял курс на Россию.