Марша проводила друзей до калитки и вернулась в дом. Часы показывали два ночи.
Виктория Эдуардовна устроилась в дальней комнате, там зимой останавливались Юстас и Лариса. Лейла уснула на кушетке в кабинете. Вдоль тахты, на которой всегда ночевала Марша, пространство заполнил не собранный после ужина массивный раздвижной стол, и лечь как обычно Марша не могла. Здесь же, в гостиной, находились еще небольшая софа и кресло-кровать, которое по надобности раздвигалось вперед, образуя спальное место. Заниматься этим сейчас, поднимать шум не хотелось. Она боялась разбудить остальных, жалела, что не продумала все заранее.
Марша устроилась на маленьком диванчике, вытянув ноги на подлокотник – мягкий валик, обитый гобеленом. Она решила, что так лежать довольно удобно. Ступням, уставшим за день, это положение было даже показано. Почему-то уснуть не получалось. Сразу захотелось повернуться на бок, просто нестерпимо захотелось.
Марша думала о том, что Ольга Викторовна отдала ей переведенную рукопись второй книги о работе иностранных специалистов в России, а она так и не нашла время посмотреть и почитать. Обидно. Стыдно, человек старался!
Марша поражалась, как много Ольга Викторовна сделала для нее, для Антона и для дома Вульфов. Чтобы предоставить материалы в Исполком, в Комитет по культурному наследию, Ольга Викторовна собрала все необходимые исторические документы, по которым выходило, что Генрих Вульф был направлен в город К. в 1931 году для строительства здания ремесленного училища, иначе ФЗУ. Ему выделено помещение для работы по адресу ул. Вагонная, дом 2. С собой он привез техников-чертежников, а на месте в помощь выделили двух специалистов-инженеров «для осуществления проекта здания ФЗУ». Он получил подъемные деньги на строительство собственного дома, а поначалу жил в гостинице. Ему назначено жалование шестьсот рублей, в том числе в валюте – сто долларов.
Марша и Ольга Викторовна, продолжительное время изучавшие историю немецких архитекторов в России, понимали, что это был из ряда вон выходящий случай, абсолютно нетипичный для той ситуации. Условия, в которых работали иностранцы, складывались совсем не так, как те предполагали вначале. А к Вульфу в городе К. было очень хорошее отношение. Видимо, его уважали и в долгом пребывании в городе нуждались.
Ольгой Викторовной собраны справки и выписки о регистрации брака с Ворониной Еленой, а также о рождении сына Коли. Николенька, действительно, появился на свет в Магнитогорске, хотя семья, судя по документам, в это время уже проживала в городе К. Кроме того, нашелся чек, по которому следовало, что предприятие «Feldhaus Klinker» отгрузило некоторое (Марша забыла сколько именно) количество кирпича клинкерного ручной формовки, цвет «Schwarz» для доставки в Советскую Россию.
Отсюда следовало, что уникальный камень для строительства дома Вульфу привезли официально. Вероятно, это указывает на сверхособое к нему расположение кого-то из высших городских чинов. Кого именно и почему, пока было неизвестно. Ольга Викторовна подобрала с помощью знакомых в Германии фотографии построек, выполненных в похожем стиле, чтобы доказать художественную ценность дома. Она предлагала подстраховаться и попытаться занести здание в реестр памятников не только истории и культуры, но и архитектуры.
Марша собиралась познакомить приехавшую хозяйку с Ольгой Викторовной, но решила на первый ужин с друзьями ее не приглашать, а выбрать для этого отдельный день. Договорились, что она придет в среду, после трех.
Ольга Викторовна очень хотела побеседовать с Викторией Эдуардовной, и Марша не сомневалась, что у нее заготовлен целый список вопросов. Марша уже рассказала гостье о том, какая Ольга Викторовна замечательная, какая она настоящая, красивая, умная, и та, видимо, заранее прониклась симпатией к таинственной подруге Марши, предложив приготовить для встречи чего-то вкусненького, но немного, потому что будут одни «девочки». Она сама сходила на рынок, купила язык, грибы. Сделала «жюльен» из шампиньонов по собственному рецепту, заливное из языка и испекла коричневую, пахнущую непередаваемыми сочетаниями специй, коврижку, политую апельсиновой глазурью.
Ольга Викторовна пришла с большущим букетом синих и фиолетовых ирисов и бутылкой белого грузинского вина, которую достала прямо из дамской сумки.
Она рассказывала, смеясь, как завороженно смотрели на нее прохожие:
– Женщин украшают не только меха, но и цветы.
– Женщин украшает в первую очередь осанка, стать! Поэтому на вас так смотрели, дорогая Ольга Викторовна, – с улыбкой приветствовала ее Виктория Эдуардовна.
Они оказались практически ровесницами. Обе в преддверии пенсионной даты молодились, следили за собой и совсем не выглядели на возраст по паспорту.
– Я вон уже Марше рассказывала, как подружилась с ее родителями. Мы видимся буквально каждую неделю, да еще записались в секцию, занимаемся специальной возрастной гимнастикой. Отец Марии нас вечером встречает на машине, сначала они отвозят меня, а потом уже сами едут домой. А в выходные мы непременно собираемся у кого-то на квартире или посещаем театр, выставки. Я не представляла, что можно так подружиться в нашем возрасте, но они оказались настолько моими людьми, что я досадую, когда понимаю, как мне не хватало их всю мою жизнь. Вот наверстываю. Они замечательные, спокойные, при этом не медлительные романтики, а такие, без суеты и обмороков, интеллигентные люди. Отец Марии – настоящий глава семьи, но с каким пониманием, уважением и снисхождением он относится к жене! Они всегда разговаривают между собой дружелюбно, постоянно шутят. Если возникают проблемы, говорят негромко, не кричат, не психуют, берегут друг друга. Главное – это их союз, семья. Они так любят Марию, так скучают и ждут ее. Они ее все время ждут! Очень переживают и волнуются. Трепетно собирали для нее гостинцы, боялись и меня обременить, но, действительно, глупо не воспользоваться оказией. Они настолько тактичные люди, я ведь их с собой звала, если не вдвоем, то хотя бы кого-то одного, но они знают деловую причину поездки, постеснялись помешать. Я, если честно, думаю, вот вернусь, они мне домой не дадут заехать. Кирилл сказал, что к поезду подъедет встречать. Ну а я уже знаю, чем это все кончается, тем более, день будет выходной.
Женщины моментально нашли общий язык. Они поговорили на отвлеченные темы, возвращающие их в юность, о чем-то вспоминали, близком им обоим, пока Марша собирала на стол.
Ольга Викторовна с удовольствием попробовала угощение, не сдерживалась в похвалах.
Постепенно разговор сошел на интересующую всех тему дома и его бывших хозяев – Вульфов. Самой компетентной, как ни странно, оказалась Ольга Викторовна. Она по этому вопросу прочитала много различной информации, а для Марши, как правило, выбирала и копировала особо интересные выдержки и факты. Марша все-таки успела прочесть последний перевод рукописи Ольги Викторовны. Накануне они засели с Викторией Эдуардовной на диванах в гостиной и углубились в изучение собранных материалов.
Марша спросила Викторию Эдуардовну о том, как прощались с Николаем, и была ли она на похоронах.
– Да, приезжала. Мне позвонили из милиции, сообщили. Пока я добралась, соседи Полежаевы практически все уже подготовили, я присутствовала почти как гостья. Единственное мое участие – это финансовое, да и то у Николая деньги были и лежали в доступном месте, так что я сразу рассчиталась с соседями. Поминки проходили в этом доме, вот тут в гостиной. Я привезла конфеты, копченые колбасы, скумбрию – то, что не портится и то, что успела достать по своим каналам перед поездом.
– А был ли кто из его друзей?
– Я знаю одно, пришли только местные – Полежаевы и соседи двух снесенных домов. Всего человек десять – двенадцать. Не хватало старушки из дальнего сруба. Лучше остальных Николая знали Полежаевы, он с ними приятельствовал. В основном они регулярно общались на участке, через забор, благо он не высокий и не сплошной, в гости практически не ходили, только иногда, по делу.
– Получается, что самые близкие люди, друзья, не были на похоронах и, возможно, даже не знают о его смерти?
– Выходит, так. Не приезжали точно, а в курсе или нет, затрудняюсь сказать.
– Мне кажется, их адреса и телефоны должны быть где-нибудь в бумагах.
– Думаю, что-то есть в записных книжках. Когда я приезжала на похороны, у меня не было возможности из-за работы пожить тут несколько дней. Я уехала в тот же вечер, после поминок. Все личные вещи и документы собрала в коробку и спрятала в кладовую с врезным замком, а ключ увезла. Приехала я через два месяца, чтобы проверить дом и найти квартирантов, это когда познакомилась с Марией. Жила тут с ней несколько дней. Кладовую открывала, документы на дом забрала, но личные вещи не трогала, опять заперла дверь и ключ увезла. Я ведь совсем не знала эту девушку, мало ли что. Думаю, настало время нам разобраться. Вот попьем чаю, выйдем во двор, подышим свежестью, и можно будет посмотреть документы.
В саду было очень хорошо. Марша вспомнила, как Женька Бархин на закате поил ее чаем из термоса. Она вскипятила небольшой электрический самовар и вынесла его во двор.
– О! Мария! У тебя наполеоновские планы!
– А чего мелочиться! – Марша достала высокие керамические чашки, толстостенные, чтобы дольше не остывал напиток.
– Правда, здорово чаевничать на солнышке! Смотрите, как припекает, можно уже куртку снять! – сказала Виктория Эдуардовна, расстегивая верхние пуговицы.
– Добрый день, соседи, приятного аппетита!
– Здравствуйте, Клавдия Дмитриевна, как ваше здоровье?
– Спасибо, все хорошо, вот по хозяйству занимаюсь.
– Присоединяйтесь к нам!
– Благодарю, я уж в другой раз, вам мешать не буду, да и дел много запланировала.
– Вот так они с Николаем и общались, наверное, а что, нормально! Кроме того, раньше весь забор был невысокий. Это сейчас, после пожара, часть секций им пришлось заменить.
Всем не терпелось посмотреть документы Николая, и долго засиживаться за чаем не стали. Виктория Эдуардовна открыла чуланчик и вынула коробку из-под бумаги для ксерокса.
– Запылилась, сейчас протру крышку, чтобы не пачкать белейшие чехлы на диванах.
Виктория Эдуардовна начала выкладывать на журнальный столик содержимое коробки: блокноты, пару записных книжек, телефонный справочник, пакеты из-под фотобумаги «Бромпортрет» с фотографиями, старые газеты и подборку вырезок из журналов. Лежали там несколько удостоверений и небольшая коробочка со значком «Союз архитекторов СССР». На самом дне хранилась папка с надписью «Дело».
Марша взяла стопку с корочками удостоверений. Открыла первое и сразу поразилась. Внутри разворота кожаного переплета лежал сложенный вчетверо загранпаспорт Генриха Вульфа. По сути, паспорт представлял собой справку, лист бумаги с надписями на русском и немецком языках с подробными данными владельца, на нем стояло три круглых печати.
Марша от удивления не могла прийти в себя. Во-первых, почему он хранился дома и его не изъяли, во-вторых, паспорт был выдан в СССР для поездки за границу. Но ведь Генрих – иностранец и, по логике, должен иметь свой документ гражданина Германии, значит, для выезда этого было недостаточно? Снова загадки. Паспорт с фотографией, углы фото по диагонали заверены круглыми печатями.
Марша с замиранием сердца рассматривала потемневший от времени маленький снимок Генриха Вульфа. Вместе с паспортом в переплете лежала небольшая фотография малыша, одетого в белую широкую рубашечку ниже колен. Ребенок был крошечный, но уже самостоятельно стоял на ножках, придерживаясь за спинку стула, наряд и кудрявые светлые волосы делали его похожим на девочку.
– Это, верно, Коля! Генрих, видимо, возил фото с собой, если он, конечно, успел воспользоваться таким правом.
Марша отложила загранпаспорт, чтобы потом повнимательнее изучить и сопоставить даты выдачи с той информацией о жизни Генриха Вульфа, которую они уже имели.
В это время Ольга Викторовна раскрыла папку «Дело». На самом верху лежал снимок молодой женщины. Фото было крупным на стандартном листе, напоминало карточку из серии «Актеры советского кино».
Марша любила рассматривать альбомы с такими открытками. Еще бабушка начала собирать коллекцию, а мама потом дополняла. У женщины темные вьющиеся волосы, она не улыбалась, но в лице не чувствовалось напряжения и строгости, фото было очень удачным и, вероятно, даже отретушированным.
– Ида, – тихо сказала Виктория Эдуардовна.
В папке хранился дневник Николая. В комнате стояла тишина, прерываемая шелестом страниц. Ольга Викторовна листала записи. Это была общая тетрадь в коленкоровом переплете коричневого цвета, на первой странице написано:
«Архитектура распределяет массы и объемы. Вдохновение превращает инертный камень в драму» (Ле Корбюзье).
Были видны следы нескольких вырванных листов. Потом шла дата: 23 июня 1957 года, затем текст:
«Сегодня умерла Ида. Ее больше нет со мной. Но я жду. Мне кажется, что страшный сон последних дней когда-нибудь кончится, и мы снова возьмемся за руки.
Я подарил ей колечко. Самое обыкновенное, без камушков. Гравер смог сделать надпись там, внутри: «Спаси и сохрани!». И я освятил его в церкви, тайно, через знакомых. Она надела кольцо молча, без благодарностей, и не снимала уже никогда. Такая вот точка отсчета, наша помолвка. С того дня мы не расставались ни на минуту. Мы были. А теперь я остался один. Совсем один. Навсегда.
Сегодня в окно стучалась бабочка. Билась с невероятной силой, и каждый удар ломал ее, коверкал ее нежные крылья. Я смотрел почти равнодушно, пока мне не пришла в голову мысль, что это ОНА, ОНА вернулась ко мне попрощаться! Я вскочил, хотел открыть окно, но рама была заколочена. Поддалась только форточка. Я ничего не мог сделать. Высунулся в форточку, протягивал к ней руки, а она не знала, не понимала, что я хочу ее спасти, продолжала биться и биться в это проклятое стекло, пока совсем не ослабела и не затихла где-то на подоконнике, под палящим солнцем. Это было невыносимо. Это было еще страшнее, еще ужаснее, чем то мгновение, когда Ида закрыла глаза и последняя слеза медленно скатилась у нее по щеке к уху. Она так ничего и не сказала мне на прощание. Ушла молча, печально и скромно, без истерики и надрыва. Я держал ее пальцы, гладил и целовал эту свободную от капельниц правую руку с колечком «Спаси и сохрани!». Но почему, почему ОН не спас ее и не сохранил! Почему ОН позволил ей умереть так рано и так страшно! Почему ОН так наказал меня, за что? За что с таким постоянством ОН отбирает у меня самое дорогое в моей жизни? За что? В чем я виноват?».
– Николай Генрихович умер 23 июня 1991, в тот же день, через тридцать четыре года. Вот такое совпадение! – опять очень тихо сказала Виктория Эдуардовна.
Ольга Викторовна отложила дневник в сторону:
– Не могу дальше читать!
Марша взяла тетрадку в руки, открыла последнюю запись, произнесла вслух:
«Прошел год. Страшный год дальтоника. Без цвета и света. Я ругаю себя, может, я был неправ? Зачем крематорий? Твои родители канули в газовых печах польского Штуттгофа. Зачем я так тебя? Уцепился за фразу «избежать тлена».
Меня спросили, какую я куплю урну? Человек, стоявший в очереди передо мной, взял пластмассовую, похожую на кубок победителя, самую дешевую, как он попросил. Я долго выбирал и нашел небольшую деревянную шкатулочку тонкой работы с инкрустированной зеленой ящерицей. Мне показалось, тебе бы понравилось. Я завернул коробочку с прахом в газету, потом еще в одну, перетянул аптечной черной резинкой. Очень боялся, что рассыплется.
Прости меня, я не приобрел место в колумбарии. Я повез тебя в Коктебель. Ты ведь никогда там не была. «В Коктебеле всегда ветер, – говорила ты и смеялась, – мальчики запускают бумажных змеев. Вот бы посмотреть!». Я полез на самую высокую высоту, куда смог подняться. Я не покорял Кара-Даг и не пытался. Нашел цветущее плато на достаточной высоте. Почувствовал этот твой ветер. Я открыл шкатулочку и подпорол небольшой мешочек. Я не смотрел, что делает ветер, не мог, я отвернулся. Пустую шкатулку зарыл там же, где она стояла. Копал ножом, руками. Не глубоко, только чтобы спрятать.
Я был один в крематории. Никого не позвал проститься с тобой. Идиот. Не хотел горе делить ни с кем. Людям, которые воспитали тебя вместо родителей, я не сообщил о твоей смерти. И они, наверное, целый год обижались и ругали тебя, вместо того, чтобы молиться о тебе! Прости меня! Я не мог тогда этого сделать. Но теперь я могу. Я все понял. Я все исправлю!
23 июня 1958 год».
Марша последние слова дочитывала уже в слезах.
– Все, хватит! Девчонки, пойдем выпьем немного вина, помянем Иду и Николая, может, хоть от сердца отойдет. Теперь понятно, что этот дневник – крик боли, – заключила Ольга Викторовна.
– Да, несколько неожиданно все повернулось! А ведь Николай в какой-то мере повторил судьбу Иды. Друзьям тоже не сообщили о его смерти, – сказав это, Марша вспомнила фразу, пришедшую ей в голову, когда она рассматривала фотографию Николая: «Не останавливайся, доведи до конца!». «Обещаю, я все исправлю!» – мысленно проговорила она.
– А вдруг мы сейчас открыли «сундук Пандоры»?
– Похоже на то. Дневник читать страшно. Может, продолжим потом, когда свыкнемся с этой информацией. А что все-таки случилось с Идой? Понятно, умерла она в больнице, но не ясно, болезнь это, травма или суицид?
– Ну не думаю, что суицид, так уж совсем печально!
– Тем не менее, стоит еще взглянуть, что там в «сундуке».
Все понимали: смотреть надо, но решили опять попить чаю с коврижкой, чтобы слегка оттянуть этот момент. Ольга Викторовна подробно расспрашивала, как печь такую вкусноту, записывала с короткими пояснениями. Марша прислушивалась к их беседе, ей тоже хотелось освоить что-то оригинальное и выпекать свой фирменный десерт, но она спросила о другом:
– Виктория Эдуардовна, я заметила, что шкафы в доме все старинные, начала века, а диваны и кресло в гостиной практически новые.
– Николай делал ремонт как раз в то время, когда строил флигель. Сантехнику заменил, трубы. Он ведь еще планировал отдельный санузел в коридоре, у флигеля, вот решил сразу все коммуникации поменять. Душ вместо ванны сделал. А второй туалет не успел, какая-то срочная работа заставила его уехать. Обратила внимание на его отменный вкус? А какое качество отделки! Диваны он, возможно, привез из Прибалтики, там с этим все-таки получше было. Новые они потому, что мало использовались. Он вот чехлы на них заказал, наверное, чтобы кот не подрал, аккуратист. Немец. И отец его, Генрих, мама рассказывала, такой же, очень собранный был человек, организованный.
– Послушайте, может, среди этих документов мы еще найдем что-то и о Генрихе Вульфе? Вдруг история Грэты раскроется сама собой! – предположила Ольга Викторовна, – там вот есть фото, их смотреть не страшно, пошли?
Фотокарточки лежали в трех конвертах. Один размером семь на двенадцать сантиметров, а два других побольше. Снимки любительские, фотографии рассортированы по длине пакетов и по теме.
В первой пачке запечатлена какая-то совместная вылазка. Изображения выцветшие, видимо, распечатаны с одной пленки. Там увековечено много народу, почти все фотографии в нескольких экземплярах, качество ужасное, разобрать что-то конкретное на них было трудно.
В следующей пачке фотокарточки подобраны исключительно по габариту, только чтобы помещались в пакет, из разного времени, в основном любительские.
Виктория Эдуардовна по какому-то дополнительному признаку вытащила одну фотографию из общей пачки:
– Вот, Марша, смотри, карточка, про которую я рассказывала. Мы втроем с Николаем и Идой.
Начали рассматривать фото. Виктория стояла посередине, она обхватила Колю и девушку за талию и сделала торжественное выражение лица, но ее душил смех. Николай и Ида слегка скосили на нее глаза и тоже пытались сдержать улыбку.
– Хорошее фото, живое! И все живы! А какая вы еще маленькая!
Остальные снимки не внесли ясность в общую картину. Почти на всех присутствовал Николай разного возраста, в разной одежде, с разными людьми. Лишь однажды он был снят один за этюдником, сосредоточенный, не смотрящий в объектив. И больше не встретились фотографии с Идой.
В третьем пакете хранились старые снимки, они датированы и отличались лучшим качеством. Виктория Эдуардовна узнала на них кого-то из родственников по материнской линии.
Записные книжки оказались заполнены мелким печатным шрифтом с наклоном, очень аккуратно. Фамилия, место жительства, телефон, дата рождения. Список в алфавитном порядке, согласно буквенной классификации. Адресатов было много.
– Виктория Эдуардовна! Знаете, давайте обзвоним всех этих людей, сообщим о Николае Генриховиче. Я могу взять на себя эту миссию, Ольга Викторовна мне поможет, или вы сами? Как скажете. Еще я предлагаю сделать в июне, двадцать третьего числа, поминальный обед и пригласить всех, кто захочет и сможет. Думаю, что в процессе разговоров по телефону близкие друзья выявятся.
– Ну, Мария, ты меня поражаешь с каждой минутой больше и больше. Ведь этим я должна была заниматься, а мне даже в голову не пришло.
– Легко объяснимо. Мы с Ольгой Викторовной продолжительное время пытаемся что-то узнать об этих людях, они нам близки и дороги. Новые контакты могут внести ясность в их историю. И еще, у меня как будто долг перед этим человеком, я имею в виду Николая.
– Я совсем не против, а очень даже «за», если вы сделаете все, как ты сейчас предложила. Не могу сказать, что я человек безответственный, просто мне кажется, у меня может не получиться так, как вы это представляете. Я не слишком хороший собеседник, теряюсь, путаюсь, задаю странные вопросы.
– Значит, договорились!? Что касается поминок на годовщину. Мы обязательно сделаем это, и на кладбище сходим, и с памятником решим. Как раз уже можно его установить, земля достаточно осела. А вы тоже постарайтесь быть, хорошо?
– Я приеду обязательно, и не на один день, отпрошусь опять на недельку. И вам помогу, и отдохну тут в саду.
– Я просто счастлива, Виктория Эдуардовна! Жду с нетерпением!
– Вот так, я еще не уехала, а ты уже соскучилась!
Все рассмеялись, что немного разрядило грустную атмосферу.
Они долго перекладывали вырезки из газет и журналов. В основном были заметки про строящиеся архитектурные сооружения. Марша решила обязательно прочитать текст и разобраться, что заинтересовало Николая в данной информации. Виктория Эдуардовна посоветовала все найденные документы приобщить к «Делу» и использовать для дальнейших поисков новых сведений о судьбах архитекторов Вульфов.
Этот эмоционально наполненный день подходил к концу. Пришло время расставаться. Они еще разок попили чаю, на дорожку – Марша предложила Виктории Эдуардовне проводить Ольгу Викторовну.
Был теплый безветренный вечер, они с удовольствием вдыхали запах весны, свежести, молодой зелени набухающих почек. Расставаться не хотелось, они прошлись по центру, провели небольшую экскурсию для гостьи. Весь обратный путь Марша расспрашивала о своих родителях. Потом они разговаривали по душам с Викторией Эдуардовной, она рассказывала о семье, бывшем муже, сыне, который учится в Англии. А Марша слушала и думала, какие хорошие, интересные люди ее окружают! И о том, что она обязательно позвонит друзьям Николая Вульфа.
Продолжение (глава 39) http://www.proza.ru/2015/07/09/1212