Королевские войска

ТАЛГАТ  САБИТОВ               
      
«КОРОЛЕВСКИЕ    ВОЙСКА»
Литературный сценарий.
город Семей, 2014 год.


                «КОРОЛЕВСКИЕ    ВОЙСКА».

     Первый эпизод

– Семёнов, нерусский с русской фамилией, это ты что ли?
К солдату в большом, не по размеру, бушлате и шапке, сползающей на глаза, обращается с ухмылкой водитель бортового, тентованного «ЗИЛ-130». Он только что приехал на строительный объект, остановился недалеко от солдата. Объект – это новый, многоэтажный жилой дом, построенный из белого силикатного кирпича.
Водитель, русский мужчина лет 35, в солдатском бушлате, в чёрной, заячьей шапке с поднятыми и завязанными наверху клапанами. Из-под шапки видны светлые волосы. Чёрные брюки, мятые, давно не глаженные. Чёрные ботинки, облупленные на носках. Бушлат расстегнут, под ним видна синяя «олимпийка» на короткой «молнии», до груди. У него карие глаза. Он соскочил с подножки кабины на землю, хлопнул дверцей, подошёл к солдату.
Солдат слегка сутулый, субтильного телосложения, с большой головой, крупными губами, прямым, крупным носом. В руках у него дымящаяся головешка. Он, сидя на корточках, поддерживает небольшой костер, который горит под железной бочкой. Бочка стоит на силикатных кирпичах. Рядом с костром лежат обрезки паркета, досок, высохшие ветки деревьев.
На улице весна, начало марта, снег почернел, начал местами таять.
Сапоги солдата грязные, измазаны глиной, полы бушлата в двух местах испачканы сажей. Лицо его тоже слегка закопченное.

– Ну что, Семёнов, вот и определили тебе место, – водитель подошёл к солдату.
– Дай-ка прикурю, – он взял из рук солдата головешку, поднес ее к костру, затем прикурил от нее. На правой руке водителя, на четырех пальцах с тыльной стороны ладони татуировка «Юрий».
– А дайте закурить, – выпрямился и попросил торопливо у водителя солдат и шмыгнул носом. Говорил он на русском чисто, без акцента.
– А что, у Кавказа, своих сигарет нет что ли? – спросил, зло улыбаясь, водитель. Он полез рукой во внутренний карман бушлата, достал пачку сигарет «Ява». Извлек одну сигарету, дал ее солдату. – На, не жалко, – сказал Юра.
– О, спасибо, покурим, – радостно заулыбался солдат. Он опять втянул носом каплю, которая вытекла у него из одной ноздри. Он также прикурил от костра.
– Что у тебя нос протекает, заболел что ли?
– Да, немного простыл.
Солдат пошёл принести доски для костра. Походка его напоминала птичью, руки над спиной и в сторону, как крылья, шагал он полуприседая.
Солдат наложил на левую, согнутую в локте руку, несколько деревяшек. Принес, подложил в костер.
– Ты не болей давай, а то вдруг нападут на нас, а ты болеешь. Кто же будет Родину защищать? А, Семёнов? – зло хохотнул Юра. Он явно пытался зацепить солдата, испытывал к нему антипатию.
– Что ты тут, кашу варишь? – спросил Юра.
– Мыловар, мы сегодня шпаклевать начнем, – ответил солдат.
– Понятно, ротный здесь?
– Да, здесь.
– А Валя?
– И Валя здесь.
– А сержант твой, Кузнецов, тоже здесь?

– Здесь он, на втором этаже.
– Понятно. Слушай, Семёнов, я вот до сих пор понять не могу. У тебя фамилия русская. А ты говоришь, что ты с Кавказа и что ты нерусский. Разве так бывает? Может, врешь всё?
– Да, я с Кавказа, – эмоционально, волнуясь, отвечает солдат.
– Да разве русские живут на Кавказе?
– Живут. Но я не русский, – опять эмоционально отвечает солдат, повышая непроизвольно голос. Он машинально поднимает и опускает руку с головешкой.
– Ну вот откуда ты?
– Из Кабардино-Балкарии.
– Значит, ты кавказец?
– Да.
– А почему фамилия русская? У тебя фамилия – Семёнов, ну какой ты кавказец? Ты же русский.
– Э, мозга не делай, да! – крикнул солдат. – Я кавказец, кабардинец. Ну и что, что фамилия русская. Я с Кавказа, значит, я кавказец, – злым голосом отвечает солдат. Он отшвыривает в сторону палку. – Ты что, не веришь мне? Все знают, что я кавказец.
– А почему у тебя фамилия русская? Был бы ты Карапетяном или Манукидзе, тогда понятно, – не торопясь, со злостью говорит Юра. – А то Семёнов… – делает он короткую паузу. – Кто тебе русскую фамилию дал? Откуда русские на Кавказе?
– Живут русские на Кавказе, – Семёнов бросил на снег потухшую сигарету, которую он держал в другой руке. – Но я не русский, – с вызовом отвечает Семёнов.
В этот момент к ним подошёл с ведром другой солдат. Он слегка хромал на левую ногу. Это был азиат, казах. У него светлое лицо, он среднего роста, обычного телосложения. Он был в старом, рабочем бушлате, рабочих брюках, на брюках в двух местах были пятна от краски зеленого цвета.
– Семёнов, хорош греться, давай мыловар. Помоги мне, – обратился к Семёнову солдат.

Они взяли ведро за дужку с обеих сторон и осторожно опустили в бочку, постепенно заполняя его жидкостью из бочки. Затем, одновременно потянув, они вытащили ведро. Осторожно поставили на землю.
Водитель Юрий, докурив сигарету, пошёл в сторону вагончика начальства.
Солдат осторожно понёс ведро с мыловаром в первый подъезд нового кирпичного дома.
В коридоре второго этажа, куда солдат принёс ведро, находились сержант и двое солдат. Сержант был среднего роста, чернявый, со слегка раздвоенным подбородком. Сержант был в чистом бушлате, с двумя красными лычками на каждом погоне. На нём были рабочие брюки от х/б, надетые поверх сапог. Брюки внизу были слегка распороты.
Солдаты были одеты в старые, в пятнах от краски, кители и брюки х/б. На головах у них были старые тряпичные строительные шлемы чёрного цвета с белой тесьмой сверху, которые обычно надевают под строительные каски.
– Ну-ка, дай валик, Коржик, – приказал сержант одному солдату невысокого роста. Тёмнолицый солдат по прозвищу Коржик подал сержанту Кузнецову валик на длинной палке. У Коржика фамилия была Коржов, прозвище он получил из-за своей фамилии.
Второй русский солдат, высокий, тощий, молча смотрел на них.
– Ну-ка, посмотрим, что Семёнов наварил, – Кузнецов окунул валик в ведро и сразу стал раскатывать его по стене. На стене оставались мокрые полосы, Кузнецов быстро раскатывал валик вправо и влево, вверх и вниз, закрашивая мокротой стену.
– Что-то ху***ко, – сказал Кузнецов. – Не скользит, ну-ка, Птица, пройдись шпаклевкой, посмотрим, – обратился он ко второму, худому солдату. Фамилия у этого солдата была Грачёв, поэтому в роте его прозвали Птицей.

Птица взял в руки два шпателя, в левую широкий, в правую узкий. Узким он положил на широкий шпатель из стоящего на полу старого тазика белую массу, напоминающую по цвету и консистенции творог. Это была шпаклевка. Затем узким шпателем он размешал ее на широком шпателе и взял широкий в правую руку.
Подойдя к мокрому куску стены, он быстро и ловко начал плавными круговыми движениями равномерно распределять шпаклевку по стене.
– Ну что, как шпаклевка идет? – спросил его Кузнецов.
– Да вроде неплохо, – ответил Птица.
– Ну-ка, дай я попробую. Кузнецов осторожно взял у Птицы его шпатель и тоже сделал несколько профессиональных движений, равномерно распределяя шпаклевку по стене.
Затем он отдал шпатель Птице, провел пальцами по мокрому куску стены, на котором ещё не было шпаклевки.
– Так, б**, одна вода, видишь, подсыхает быстро и шпатель туго идет. Мыла не хватает. Так… Жизнь, пойди скажи Семёнову, пусть мыла ещё настругает, воды зальет до конца и пусть костер разгорит посильнее. Всё. После обеда надо два коридора зашпаклевать.
Солдат по прозвищу Жизнь пошёл на улицу, к Семёнову.
– Семёнов, Кузнецов сказал, чтобы ты ещё мыла настругал, мыла не хватает. Воды налей по полной и огонь сделай сильней. После обеда мыловар должен быть готов, – сказал с улыбкой Жизнь. Он увидел, что Семёнов стоит недовольный.
Семёнов кивнул головой:
– Всё понял, щас сделаю.
– А ты что, Семёнов, без настра? Что такой грустный? – спросил Жизнь.
– Да нет, всё нормально, – ответил тусклым голосом Семёнов. – Жизнь, у тебя есть курёха? – спросил своего собеседника Семёнов.
– Нет. Мне самому курить хочется, – сказал Жизнь. – А что ты у Юры, у шофера, не попросил, вот же его машина, – сказал Жизнь.

– Да ну его, опять докопался, не верит, что я с Кавказа, почему у тебя, говорит фамилия русская. Каждый раз пристает ко мне, задолбал.
– Да ладно, херня всё это, – Жизнь посмотрел на Семёнова и понял, что Семёнов обиделся на водителя.
Он решил поддержать Семёнова:
– Юра простой шофер. Необразованный, он не догоняет, у него 7 классов за плечами и все. Он не знает, что такое диалектика, он не знает декларацию ООН по правам человека и он не читал работы Ленина по национальному вопросу, – Жизнь с улыбкой посмотрел на Семёнова. – Он такой... Не думай ты об этом… вспомни дом, сразу полегчает, – Жизнь подмигнул Семёнову. – Вспомни Кабардино-Балкарию, мамку, ее булочки и пирожки, или у вас не пекут пирожки?
– Делают, мама делает, – улыбнулся Семёнов.
– Ну всё, чуть-чуть осталось, через полтора года поедешь домой, на Кавказ, немного потерпи.
Жизнь, щурясь, посмотрел на солнце. Опустил голову, задумался.

Второй эпизод

Воспоминания солдата по прозвищу Жизнь

Осень. Октябрь. Яркое солнце, но на улице уже прохладно, люди одеты в куртки и плащи, листья на деревьях пожухли, они желтого цвета.
Учебный корпус филологического факультета. В коридоре на стенах портреты Белинского, Герцена, Чернышевского,
Ушинского, Толстого, Луначарского, Макаренко, Абая, Ауэзова. На отдельном стенде фотографии преподавателей факультета.
Отдельно в рамке большой стенд, на котором вверху, по всей ширине, крупными буквами написано: «РАСПИСАНИЕ ЗАНЯТИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА НА 1984-1985 гг.».
Недалеко от входа расположена вахта. За столом сидит мужчина средних лет, смотрит на входящих людей. Перед ним на столе стоит приемник, из динамика слышны сигналы точного времени, и сразу же голос диктора-женщины: «В МОСКВЕ ШЕСТЬ ЧАСОВ. ДОБРОЕ УТРО, ТОВАРИЩИ. СЕГОДНЯ ДВАДЦАТОЕ ОКТЯБРЯ. ВЫ СЛУШАЕТЕ РАДИО «МАЯК».
На втором этаже на стенах размещены высказывания великих людей о педагогике.
Ф. Энгельс
«...все люди в равной мере имеют право на образование и должны пользоваться плодами науки».
В.И. Ленин
«...наша школа должна давать молодежи основы знания, уменье вырабатывать самим коммунистические взгляды, должна делать из них образованных людей».
Н.К. Крупская
«Воспитание должно заключаться в том, чтобы организовать жизнь детей так, чтобы в основу ее был положен коллективный разносторонний труд, освещенный светом науки. Такой труд будет воспитывать из детей специалистов».
Л.Н. Толстой
«Потребность образования лежит в каждом человеке; народ любит и ищет образования, как любит и ищет воздуха для дыхания».
Ф.А. Искандер
«Самым важным явлением в школе, самым поучительным предметом, самым живым примером для ученика является сам учитель».

В учебной аудитории за столами сидят 10 девушек: казашки, русские. В стороне от них за столом сидит один русский парень. Столы размещены в три ряда. За первым столом, в первом ряду, отдельно от всех сидит полная русская девушка с тяжелой косой, в очках. На ней серый свитер грубой вязки с глухой горловиной. Она что-то пишет в общей тетради. Остальные девушки собрались вокруг одной подруги, рассматривают косметический набор «Pupа», делятся впечатлениями, завидуют хозяйке набора.
– Жанна, а где ты это достала?
– На барахолке купила…
– Дорого?
– Полстипендии отдала.
– Ого, дорого…
– Ну вы посмотрите, девочки, она раздвижная, двухэтажная, видите, всё по отделам разложено – тени, тушь, пудра, помада… нет, этот набор стоит этих денег. Красиво всё, элегантно.
– Ну всё равно дорого, как ты дальше будешь жить на 20 рублей?
– Да ладно тебе, кто хипует – тот поймет…
Все девушки засмеялись.
Парень читает конспект.
В дверь, слегка прихрамывая на левую ногу, заходит ещё один парень.
Это наш солдат по прозвищу Жизнь. Но он ещё пока студент, он в гражданской одежде. На нем тёмно-коричневый плащ, серые брюки. Плащ расстегнут, под ним виден свитер чёрного цвета. Парень среднего роста, у него короткие тёмные волосы. Он светлолицый. Парень здоровается со всеми:
– Всем привет.
За руку здоровается с парнем:
– Костя, привет.
Девушка в очках поворачивается к нему:

– Омирбек, ты где вчера был?
– Лена, я болел. А что? – настороженно спросил Омирбек.
– Вчера тебя искала Найля из деканата, говорила что-то про военкомат и сказала, чтобы тебя не допускали к занятиям.
– Почему?
– Не знаю. Сейчас препод придет и я, как староста группы, скажу про это. Поэтому ты лучше сам сходи в деканат.
Костя комментирует ситуацию:
– Омирбек, сейчас призыв идет, как бы тебя не забрали. Хотя у тебя нога, должны отсрочку дать до весны.
Омирбек:
– Ладно, схожу в деканат.
В деканате стрекотала электрическая пишущая машинка «Ятрань», на ней быстро печатала сотрудница. Она не могла сосредоточиться, так как ее отвлекали телефонные звонки. Она допускала ошибки в тексте, нервничала.
Секретарь деканата Найля, женщина лет 35, полная, с короткой стрижкой, в синей блузке, серой юбке, стояла у открытого сейфа и что-то искала. Обернулась на звук открывшейся двери, посмотрела на вошедшего:
– А, Нуржанов… ты где вчера был? Почему занятия пропускаешь?
– Я болел. Найля, староста сказала, что вы меня искали.
– Не я искала, декан тебя искал.
– Декан?.. Зачем я ему?..
– Он тебя искал, потому что ему звонили из военкомата, тебе повестку в общежитие отнесли, а ты в военкомат не ходил.
– Не видел я никакой повестки. И у меня нога болит, у меня отсрочка будет до весны.
– Короче… я не знаю, что у тебя болит, но Юрий Николаевич сказал, чтобы ты из военкомата принес справку, что тебя или оставляют, или забирают в армию. Ты меня понял?
– О, первый раз слышу. Таких справок не дают, наверное.

– Вот сходи и узнай. Пока справку не принесешь, допуска к занятиям у тебя нет. Я всем преподавателям уже сказала. Ферштеен?..
– Ладно, завтра схожу.
– Не завтра, а сегодня. Прямо сейчас иди.

Третий эпизод

Районный военкомат. Перед входом большая группа молодых парней – призывников. Рядом с ними небольшой кучкой стоят родители, они о чём-то переговариваются между собой.
Неподалеку от них стоят офицер в звании старшего лейтенанта и сержант. Оба курят, смотрят на гражданских. У лейтенанта и сержанта петлицы войск связи.
Внутри военкомата работает призывная комиссия. В коридоре ходят, стоят перед кабинетами врачей призывники в трусах и майках, с личными делами в руках.
В кабинете хирурга на стуле сидит Омирбек Нуржанов, у него распухшее левое колено. Призывник наблюдает за тем, как врач что-то пишет в личном деле призывника.
Врач, которому лет 30, закончив писать, отдает дело парню:
– Ну все, иди в следующий кабинет.
Нуржанов, не вставая со стула, читает записи врача:
– Доктор, вы почему написали, что я здоров? Вы что, не видите мою ногу, мое колено? Вы что, не видите, как оно распухло? Я сейчас лечусь, хожу на физио и парафиновые аппликации. Мне врач в студенческой поликлинике дал полное освобождение от физкультуры, прописал мне покой, у меня
нога травмирована! А вы мне пишете, что я здоров… вы что, доктор?..
Парень спокоен, говорит уверенно.
Врачу неприятен этот разговор. Он посмотрел на призывника, отвернулся и стал смотреть в окно. Потом опять вернулся к призывнику:
– Ты что шумишь? Пока до части доедешь, пока в карантине побудешь, все заживет… у тебя не смертельный случай…
Омирбек разозлился, стал повышать голос:
– Я этого так не оставлю, вы вообще не врач, раз не видите очевидных вещей. Как вы вообще диплом получили?.. Любой фельдшер скажет, что нога травмирована, а вы – врач с высшим образованием… и, наверное, вы специально не обращаете внимания на мое состояние…
В эту секунду врач быстро выскочил из кабинета. Призывник остался сидеть на стуле. Через какое-то время хирург пришел в сопровождении ещё одного врача, постарше возрастом, в очках.
– Вот, Виктор Петрович, этот парень кричит, ведет себя невежливо, оскорбляет меня.
Пожилой врач спокойно обращается к Омирбеку:
– Я председатель врачебной комисии. Что ты шумишь?
Парень отвечает на его вопрос:
– У меня вот нога травмирована, видите, колено распухло. А хирург пишет, что я здоров. Разве это правильно?
Председатель:
– А что у тебя с ногой?
– Я упал вместе с лошадью.
– Как это?
– Мы были на сельхозработах. Накануне отъезда домой я ехал ночью верхом на лошади. Она попала передней ногой в ямку, стала падать на бок, моя нога осталась в стремени, я не успел её вытащить. Лошадь, падая, придавила своим телом мою ногу. Мне ещё повезло, что колено не попало под луку седла, а то точно бы колено раздробил.

– Ты учишься или работаешь?
– Учусь.
– Где?
– В пединституте, на филологическом.
– Это чувствуется, хорошо говоришь. А где это всё произошло?
– В Кустанайской области.
– Что потом?
– Потом из глаз искры, дикая боль. Затем лошадь встала и начала отходить. Я пополз на руках, чтобы схватить повод.
Я испугался, я же был один. Ночь на дворе, шёл небольшой дождь, все мои сокурсники сидели в общежитии и знали, что я уехал на лошади. Искать бы стали не скоро. Поэтому, если бы лошадь ушла, я бы не смог один добраться до людей.
– И что потом?..
– Я поймал лошадь за повод. Полежал на земле, отдохнул. Ногу потрогал, сильная боль.
Потом с трудом встал на здоровую ногу, подтянул к себе лошадь, подтянулся и лег на седло. Так доехал до общежития. Стал кричать. Сокурсники вышли, сняли меня, занесли в комнату.
– Что было дальше?
– Штаны снять с меня не смогли. Колено распухло. Пришлось штанину разрезать. Колено было как мяч.
– Врача вызвали?
– Откуда в деревне врач? Только фельдшер. Его не было на месте.
– Ну и что вы делали?
– Кто-то предложил йодную сетку сделать, как смогли намазали йод, я орал, не давал прикоснуться к ноге.
– А утром?
– А утром мы уже поехали домой, сельхозка закончилась.На автобусах нас повезли в Кустанай. На вокзале парни понесли меня в медпункт, фельдшер посмотрела, сказала, что ничего не сможет сделать. Дала анальгин и все. Меня занесли в вагон и мы поехали домой.

– У тебя перелом был?
– Нет. Домой приехал, пошёл в поликлинику. В поликлинике врач сказал, что мне повезло. Через три-четыре месяца нога должна отойти. Сейчас хожу на лечение.
– Тебе действительно повезло. Самое главное – перелома нет. Кости целы, до свадьбы все заживёт. Ладно, иди дальше по кабинетам, придешь в последний, я там буду, тогда и продолжим.
Омирбек, прихрамывая, проходит оставшиеся кабинеты и добирается до кабинета председателя врачебной комиссии, заходит.
– Можно?
В кабинете за столом несколько врачей, один офицер в звании майора. Все присутствующие вполголоса переговариваются.
Председатель:
– Заходи, крикун.
Обращается к окружающим:
– Вот, коллеги, смелый парень, сделал замечание нашему хирургу, сказал, что он некомпетентен.
Врачи молча рассматривали призывника. Один спросил:
– Ты где работаешь?
– Я не работаю, я учусь?
– Где?
– В пединституте.
– Физкультурник?
– Нет, филолог.
Пока парню задавали вопросы, майор шёпотом спрашивает у председателя:
– Что у него с ногой? Отсрочка положена?.. У меня же большой недобор…
Председатель также тихо:
– Сильный ушиб, растяжение, перелома нет. Кости целы. Можно, конечно, оставить до весны, но в целом не влияет…
Председатель и майор переглянулись.

Председатель, прочитав фамилию призывника на личном деле, обращается к нему:
– Нуржанов, ничего страшного с тобой не произойдёт, если поедешь служить. Бегать, прыгать с парашютом не будешь, нагрузки на ногу не будет. Записываем тебя в стройбат. Всё нормально будет.
Омирбек злой:
– Я не согласен. Как это служить?.. Вы что, мою ногу не видите?.. Вы что творите?.. Мне до весны отсрочка положена!
Вмешивается майор:
– Ну-ка поговори мне ещё… ишь какой умный выискался… смотри, загоню тебя за полярный круг, будешь с белыми медведями рядом жить…
Омирбек :
– Товарищ майор, назовите свою фамилию. Я про вас военному прокурору расскажу, как вы тут заодно с врачами нарушаете и медицинские, и человеческие рамки…
Майор стал злой, достал из кармана кителя пачку сигарет «Медео», вытащил одну сигарету, бросил пачку на стол:
– Чего?.. Фамилию тебе?.. Я тебя под суд отдам за уклонение от воинской повинности. Вместо армии в тюрьму поедешь… ты понял меня?..
Призывник:
– Не имеете права… я смотрю, вы все тут в сговоре: и врачи, и военкомат… да что я с вами разговариваю… жаль, что Андропов умер, он бы нашел на вас управу…
Все присутствующие переглянулись. Председатель снял очки, стал протирать линзы и посмотрел на майора.
У офицера лицо стало красным, майор встал с места и подошёл к Омирбеку, смотрел на него с ненавистью и начал говорить, произнося каждое слово, с силой, как гвозди забивая:
– Ты ошибаешься, сынок… мы имеем право!.. Мы имеем много прав… мы такие права имеем, что тебе и не снилось…
Майор подошёл к двери и крикнул:
– Дежурный, ко мне!

В кабинет зашёл капитан с повязкой дежурного:
– Вызывали, товарищ майор?
– Принеси бланки, надо кое у кого подпись взять про уголовную ответственность.
Омирбек:
– Ничего не буду подписывать.
Майор:
– Куда ты денешься… ты здоров… и Родина доверяет тебе службу в советской армии… а то, что ты отказываешься и уклоняешься – так посмотри сколько здесь свидетелей, все врачи-специалисты, я подтвержу. Мы, в отличие от тебя, все патриоты своей страны…

Четвертый эпизод

Аэропорт большого города, большое двухэтажное здание из стекла и бетона. Электронные часы показывают местное время – 20.00. По громкоговорителю объявляют о регистрации пассажиров на рейсы, которые готовы к отправке, сообщают о прибывших рейсах.
В огромном зале ожидания одной большой массой выделяются призывники, их примерно 200 человек. Рядом с ними офицеры, прапорщики, сержанты. Командует всеми коренастый, серьёзный майор. Он в расстегнутой шинели.
Отовсюду на призывников смотрели гражданские лица, те, кто находились на втором этаже, держали на руках маленьких детей и о чём-то говорили им, показывая на призывников.
Серьёзный майор громко командовал:
– Товарищи офицеры, постройте призывников в четыре шеренги. Призывники, вещи взять в руки, – командует он.
Офицеры строят призывников, как приказано.

Майор продолжил:
– Сынки, вы уже прилетели куда надо. Я сейчас буду называть фамилии. Кто услышит свою, отвечаете «я» и сразу же подходим ко мне. Мы вас будем распределять по частям. И вы сейчас прямо отсюда отправитесь к месту службы. Сейчас мне нужно набрать девяносто человек.
Он начал читать список:
– Кузнецов.
– Я.
– Григорьев.
– Я.
– Хачикян.
– Я.
– Петров.
– Я.
– Гулиев.
– Я.
Майору стало жарко, он снял расстегнутую шинель, передал стоящему рядом сержанту.
Офицер продолжил:
– Щербак.
– Я.
– Исмаилов.
– Я.
– Батыров.
– Я.
– Гусейнов.
– Я.
– Нуржанов.
– Я.
Из строя выходит Омирбек Нуржанов, он одет в старую куртку, на голове вязаная спортивная шапочка, на спине старый рюкзак.
Прихрамывая на левую ногу, он направляется к майору. Рядом стоит капитан, жестом руки показывает Омирбеку, где
ему нужно встать. Нуржанов присоединяется к группе, которую уже вызвали раньше. Рядом стоял молодой, рыжий прапорщик, он строил тех, кто подходил.
Майор отобрал 90 человек, на время прекратил перекличку. Обратился к капитану и прапорщику:
– Так, ваши девяносто человек есть. Вот их дела. Забирайте.
Майор продолжил перекличку уже других призывников.

Пятый эпизод

Ночь. КПП воинской части. К воротам подъехал автобус «Икарус». Посигналил. Из здания КПП выскочил улыбающийся солдат-азиат:
– Духы приехалы. Духы, вэшайтэсь, э…
Солдат открыл ворота.
Призывники в автобусе молчали. Кто-то один сказал:
– Ну все, приехали. Вот наша часть.
Плац перед казармой освещается прожектором.
Казарма – это 5-этажное здание, в нем три подъезда. Рядом с крайним левым от призывников подъездом висит под стеклом табличка «ШТАБ В\Ч 20215». Над каждой входной дверью всех подъездов горят лампочки.
Перед входом в первый подъезд казармы прапорщик снова построил прибывших призывников.
Перед ними выступил капитан.
– Товарищи призывники, вы прибыли в войсковую часть 20215. Это место вашей постоянной службы. Сейчас зайдем в казарму. Уже ночь. В ротах отбой. Ужина для вас нет. У вас в рюкзаках ещё есть мамины пирожки, их и покушайте… настоящую армейскую пищу попробуете завтра… для вас в казарме
подготовили отдельное крыло, там никого, кроме вас, не будет. Там вы будете проходить карантин. Матрацев пока для вас не приготовили, спать можно в одежде. Завтра подъём в 6.00. Физзарядки в первый день для вас не будет. После завтрака – баня. В бане выдадим вам форму, затем здесь получите постельные принадлежности. Если кто желает, гражданскую одежду можете потом отправить посылкой домой. Вопросы есть?
Строй молчал.
Капитан обратился к прапорщику:
– Товарищ прапорщик, отведите призывников в казарму.
– Есть. Так, справа по одному за мной.
Прапорщик зашёл в казарму. За ним, по одному, стали заходить призывники.
В казарме было пусто. В несколько рядов стояли двухъярусные кровати. Спальные кубрики был разделены на три отсека, как на три очень большие комнаты.
Пацаны разбрелись. Кто-то сел на кровать, кто-то сразу лег, положив в изголовье рюкзак. Вполголоса зазвучала казахская, узбекская, армянская, киргизская, русская речь.
Кто-то громко сказал:
– Ну все, пацаны, прибыли. Теперь два года без мамы, без папы.
Прапорщик объявил:
– Всем отбой. Всем спать. Кто хочет в туалет, он с левой стороны.
Прапорщик выключил в помещениях свет. Над входной дверью оставил включенную лампочку, она горела синим светом.
Призывники продолжали вполголоса переговариваться.
После ухода прапорщика к призывникам пришли несколько человек старослужащих. Четверо казахов и с ними один армянин. Они сразу включили свет в первом спальном кубрике. Осмотрели призывников, расположившихся на голых сетках.

«Старики» были в расстегнутых бушлатах, под ними свободно застегнутые кожаные ремни. Вертикальные лучи звездочек на шапках были полусогнуты вовнутрь. Подворотнички у всех были толстыми, подшиты чёрными нитками, первый стежок был в виде треугольника.
Они сели на кровать и стали спрашивать:
– Вы откуда, пацаны?
Те, кто находились с ними рядом, стали отвечать.
– Из Пензы.
– Фергана.
– Андижан.
– Актюбинск.
– Петропавловск.
– Рязань.
– А из Кзыл-Орды есть кто-нибудь?
– Я из Кзыл-Орды. К старослужащим подошёл один парень.
– Актюбинск, иди сюда, – позвали старослужащие.
– А из Караганды есть кто-нибудь?
– Есть, ещё двое призывников подошли к «дедам».
– Из Караганды откуда? – спросил один из старослужащих.
– Мы с Юго-востока, – ответил один парень.
– А я живу по проспекту Нуркена Абдирова, – сказал старослужащий. Он протянул руку карагандинцам, они поздоровались с ним.
– Я из Петропавловска, – присоединился к ним Омирбек.
– Я из Талды-Кургана, – к группе подошёл ещё один парень.
– Ара, ты своих поищи, может, тоже земляки есть из Еревана, – засмеялись дембеля, обращаясь к армянину, который пришел с ними.
Армянин пошёл в другой кубрик, искать своих земляков.
Увидев группу солдат, громко спросил:
– Эй, хайер кан? (Армяне есть?)
– Ха, кан. (Да, есть).
– Ба, вортегиц ехпайрнер? (Откуда вы, братишки?)
– Ереваниц. (Из Еревана).
– Э, болор хайеры ктехаворвен Ереванум. (Э, все армяне не поместятся в Ереван) (Смеётся). Ереви тарбер шржаницек? (Наверное, из разных районов?)
– Ануныс Ашоте. (Меня Ашот зовут).
Протягивает руку, здоровается со всеми.
– Ес Амо. (Я Амо).
– Ес Армен. (Я Армен).
– Ес Гагик. (Я Гагик).
– Ес Карен. (Я Карен).
Ашот садится на кровать. Жестом приглашает парней сесть напротив. Парни садятся.
– Ду вортэгицэс Амо? (Ты откуда, Амо?)
– Ес у Карены Лориценк. (Мы с Кареном из Лори).
– Лориюм вортегэк апрум? (В Лори где живешь?).
– Спитакум. (В Спитаке).
– Скзбиу мекы мюсин чаначумеик? (Раньше вы знали друг друга?)
– Че, зинворакан тегамасум цанотацанк. (Нет, на призывном пункте познакомились).
– Ба дук вортегиц? (А вы откуда?)
– Ес Дилижаниц. (Я из Дилижана).
– Ес Арарати марзиц. (Я из Араратской области).
– Де хасканалие. Те болорт асумек Ереваницек… ес Ереваницем, майракахакумем апрум, дпроцы ентег верчацра. Вонце айреникы, амен инчы лавне? (Ну понятно. А то все сразу из Еревана… Я вот сам из столицы, в Ереване живу, школу там окончил, работал. Как Родина, нормально все?)
– Айо, болоры лаве. (Да, все хорошо).
Новобранцы-армяне улыбаются.
– Де лав, тегек ынкел, эстег ми 15-мард ка Айер, менк цараютюны верчацреленк. Туненк гналу, Ереви ми шаптуц ереви петы мез бауктогна тун. Ес дер тегы Ереванум ман кугам. (Ну ладно, в нормальную часть вы попали. Нас здесь человек 15 из Армении. Мы отслужили, домой уезжаем. Я уже сейчас
на дембель, наверное, через неделю командир роты отпустит. Теперь я за вас по Еревану погуляю). (Смеётся).
– Дез лав паецек, горозутюн чанек, митег дез паецек. Амен инч лав клини, ерку тарин шут канцни. (Нормально себя ведите, наглеть не надо, но и в обиду себя не давайте, вместе держитесь. Все нормально будет, два года быстро пролетят. (Смеётся).
Лав мартканц эт дез лав паак. (С нормальными людьми нормально себя держите).
– Эт ова лавы? (А кто это, нормальные).
– Ов ирен лаве паум. Лавер мишт кан. Кцарайек – амен инчы киманак. (Нормальные люди есть всегда. Все сами поймете, служить начнете – все поймете).
Казахи увели своих земляков в угол, сели на крайнюю кровать возле сушилки.
Один из старослужащих представился:
– Салам, братишки, меня Ермек зовут. Я из Караганды. Мы уже отслужили. На дембель собираемся. Это мои кенты – Марат, Кана, Дос. Мы все из Казахстана, из разных городов. У нас один призыв. Познакомьтесь.
Парни стали знакомиться друг с другом.
– У вас курить есть? – спросил Ермек.
Кто-то из призывников протянул пачку «Казахстанских».
Ермек взял сигареты:
– О, «КЗ»! Давно не курили. Здесь наших сигарет нет. В основном «Ява» или «Герцеговина флор»… говорят, табаком из «Герцеговины» Сталин свою трубку забивал, не знаю, правда это или нет, но здесь табак не очень, с нашими «Медео» или «Казахстанскими» не сравнить.
Он протянул пачку своим сослуживцам:
– Закуривайте, пацаны. Братишки угощают, они с «гражданки», у них наши сигареты, с Родины.
«Старики» стали разбирать сигареты, разминать их пальцами, нюхать, проводя сигарету вдоль носа, от фильтра до кончика.

Ермек ненадолго замолчал, смотрел на призывников.
Затем, наклонившись вперед, спросил вполголоса:
– А может, у вас пыхнуться есть что?
Он, улыбаясь, смотрел на призывников.
Один парень сказал негромко:
– У меня есть немного.
Старослужащие обрадовались.
– О, ништяк. Масть пошла.
Ермек сразу приложил палец к губам.
– Тихо, – сказал он. – Пойдём в туалет.
Все пошли в туалет.
Туалет состоял из двух комнат. Первая комната была умывальником. Во второй комнате были установлены пять унитазов, все они имели перегородки с двух сторон.
Посередине умывальника параллельно длинным стенам была смонтирована кирпичная кладка толщиной в три кирпича, высотой 120-130 сантиметров. В ее верхней части были установлены медные краны по семь штук с каждой стороны кладки.
Под ними были санфаянсовые раковины. Раковины и краны были облицованы кафелем.
Из умывальника сразу был вход в туалет. Дверь в туалет отсутствовала, ее сняли с петель, оставив только дверной проем.
Ермек зашёл в умывальник последним, закрыл за собой дверь.
Он прошел в дальний угол.
– Какой у тебя план, узбекский, чуйский?.. – обратился негромко Ермек к призывнику.
– У меня баш, пластилин, – ответил призывник.
– Напомни, как тебя зовут? – спросил Ермек.
– Марат.
– Ты откуда?
– Из Талды-Кургана.
– Ну давай, Мара. Забьем косяк, папиросы есть?
Марат достал пачку «Беломора».

– Ты вооружен полностью, – улыбнулся Ермек.
Марат дал «Беломор» соседу:
– Подержи.
Сам он правой рукой развернул на своей левой ладони небольшой бумажный пакетик. Взял из него небольшой комочек тёмного цвета. Пакет снова убрал в карман.
Тремя пальцами правой руки начал крошить комочек на левую ладонь.
Раскрошив, сказал:
– Гильзу сделайте, кто может.
Его понимали старослужащие – Ермек и его друзья– и ещё только один призывник. Остальные пацаны молча смотрели на руки Марата.
Ермек вытащил из пачки одну папиросу «Беломор», провел ею вдоль носа, понюхал её.
– Б**, даже «Беломор» с Родины! – сказал он.
Ермек прикусил верхний бумажный край папиросы и слегка стащил папиросную бумагу с табаком вниз. Нижний бумажный край папиросы он вдавил треугольником внутрь. Затем пальцами правой руки начал сжимать и вращать часть папиросы с набитым табаком, высыпая табак на свою раскрытую левую ладонь. Закончив, он протянул свою ладонь Марату.
Марат стал понемногу брать у Ермека табак и смешивать его с раскрошенным веществом на своей ладони.
Затем он взял у Ермека пустую папиросу и правой рукой стал мастерски её заполнять содержимым со своей ладони. Пустым концом папиросы он подбирал смешанный табак, поднимал конец папиросы вверх, ссыпал его в основание. Делал своё дело Марат очень тщательно, периодически он перебирал пальцами левой руки, чтобы смешанный табак собирался по центру ладони. Таким образом Марат полностью заполнил нижнюю часть папиросы.
Пока Марат забивал косяк, Ермек сказал, обращаясь к парням:
– Пацаны, кто-нибудь сигарету закурите. А то здесь сейчас такой духан будет.
Один призывник закурил сигарету.

Марат поднял папиросу забитым концом вверх, слегка примял край папиросной бумаги треугольником внутрь, чтобы табак не высыпался.
От спички он прикурил и стал делать небольшие частые затяжки, глубоко затягиваясь.
Ермек открыл форточку.
Марат передал папиросу Ермеку, тот также стал делать затяжки, стараясь глубоко затянуться, но сразу же закашлялся и передал косяк дальше по кругу.
– Давно не курил план, дерет горло, – сказал Ермек, как бы оправдываясь.
Дембеля со знанием дела курили косяк, передавая по кругу. В кругу стояли и призывники, но они, кроме двоих пацанов, отказались курить план. Не захотел и Омирбек, он закурил сигарету.
Косяк снова дошел до Ермека.
Он сказал:
– Мара, сделай паровоз.
Марат развернул косяк, тлеющим концом взял в рот, пустой свободный конец папиросы взял в рот Ермек.
Марат стал осторожно дуть в папиросу, выходящий дым втягивал Ермек. Он пару раз постучал Марата по плечу и убрал свою голову в сторону. Марат перестал дуть, осторожно вынул папиросу изо рта. Стал сам глубоко затягиваться. Ещё минута, и косяк весь был скурен.
Кто-то из дембелей сказал:
– Вот ништяк пыхнулись. Раскумарились.
Ермек сказал всем:
– Ну что, пацаны, пойдём посидим, поговорим. Присесть надо.
Все пошли обратно в спальное помещение. Сели на кровати. Ермек закурил сигарету.
Один призывник спросил:
– А здесь курить можно?
Ермек сказал:

– Можно, все нормально.
Речь Ермека стала медленной.
Парни тоже закурили.
Дым от сигарет распространялся по казарме. На лестничном марше послышались шаги. Пришел прапорщик, он на входе почувствовал запах табака:
– Э, молодежь, это кто в кубрике курит? Оборзели. Бегом в туалет…
Услышав его голос, призывники испуганно затушили сигареты. Ермек, глядя на них, улыбнулся.
– Не ссыте, пацаны.
Недовольный прапорщик подошёл к курящим.
Ермек обратился к нему:
– Лёха, не шуми, все нормально, мы здесь с братишками сидим.
Прапорщик, увидев старослужащих, немного сбавил интонацию, но вид его все равно был недовольный.
– Не Лёха, а товарищ прапорщик. Вы тоже здесь долго не сидите. Сейчас дежурный по части придет, проверит молодых. Давайте тоже по своим ротам.
– Ладно, ладно. Сейчас пойдём. С пацанами поговорим и пойдём.
Прапорщик прошёлся во всем кубрикам и пошёл на выход.
– Давайте, закругляйтесь, – сказал он дедам.
– А почему вы его Лёхой называете? Он же прапорщик, – спросил кто-то из призывников.
Все курившие косяк расслабились, движения и речь у них замедлились.
Ермек стал медленно рассказывать, часто смеясь:
– Да он Лёха! Наш призыв. В одной роте служили. Мы его напрягали. Потом, когда полтора года отслужили, он рапорт написал и весной ушёл в школу прапорщиков. Вот неделю назад вернулся. Полгода учился на прапора, теперь здесь служить будет.

– Вы сейчас домой, а он службу дальше будет тащить? – уточнил кто-то из призывников.
– Да. Он с нами служил, теперь злится, что мы его видим. Мы-то его знаем. Он думал, что вернётся, а нас уже никого нет, – засмеялся Ермек. – А мы его сейчас постоянно прикалываем.
– Но мы, может, и до нового года ещё не уедем. Комбат на нас злой, мы нарушители дисциплины, – сказал кто-то из дембелей. – Он может нас в новогоднюю ночь отпустить из части.
– Почему?
– Да он нас не любит, мы постоянно «залеты» делаем.
Глаза у всех куривших анашу стали узкими, остекленели.
– Сейчас, братишки, послушайте нас, – обратился к молодым Ермек. – То, что говорили нам, когда мы пришли в часть, мы скажем вам. Вы попали в стройбат, «королевские войска». У нас часть не самая плохая и не самая хорошая. Пойдет короче…
Сейчас часть держит Казахстан. До нас узбеки держали, их до хера здесь было… мы молодыми были, рубились с ними… перед этим Кавказ держал.
Ермек стал серьезен, говорил неторопливо.
– Вы запомните главное: в стройбате нет дедовщины…
Нет… отставить, дедовщина есть, но больше здесь землячество. Молодых сразу земляки подтягивают, объясняют, что и как… поэтому никого не бойтесь, сразу себя ставьте как положено. Вот мы вас учим, другие своих земляков будут учить. Поэтому здесь все от поддержки зависит и от себя тоже! Не все конечно, нормально будут жить, кого-то притеснять все равно будут, здесь такие законы.
У Ермека погасла сигарета.
Он попросил:
– Вот пить хочется, сушняк напал. Пацаны, кто-нибудь воды принесите.
Один призывник сказал:
– У меня ещё лимонад остался. Сейчас я принесу.

Парень достал из рюкзака две бутылки лимонада.
Все оживились:
– О, ништяк, лимонад попьем.
Кто-то сказал:
– А стаканы у вас есть? Мы что, из горла пить будем?
Все весело засмеялись. Один призывник из рюкзака достал железную кружку.
Ермек сказал:
– О, как вас Родина подготовила, у вас даже кружки настоящие, солдатские.
Все опять весело начали смеяться.
Парни открыли бутылки с лимонадом, наливали в кружку, пили по очереди.
Ермеку кружку дали первому.
Выпив, он прикурил погасшую сигарету и продолжил:
– И среди вас тоже вы можете со своими разойтись, сами друг друга потом поймете. Но если вы видите, что пацан нормальный, поддержку давать надо. Вот с нами армянин ходит, его Ашот зовут. Вы видели, нормальный пацан, он не из Казахстана, не наш земляк. Но мы с ним нормально. Потому что он сам нормальный. Надо нормальным вместе держаться, потому что одному трудно будет, если слабый – сразу зачморят. Чмошником плохо быть. Самое что нельзя прощать – это когда вас называют чурбан или вас матерят.
Как только чурбаном назвали, сразу же надо ответку давать. Потому что чурбан – это самое позорное, это как вас на х** посылают. Сразу надо драться.
Это запомните. Так что держитесь.
А пока, если что, сразу к нам обращайтесь, мы в четвертой роте. Скажите, Ермека братишки, никто не тронет. А потом уже сами все делать будете: и службу тащить, и друг друга понимать, ну и все остальное…
Ермек замолчал. Все пацаны тоже молчали.
Спустя минуту он продолжил:
– Здесь все решают сержанты, все держится на них. Это не как в строевых частях. Сержант в стройбате и бог, и царь.

Как он скажет, так и будет. На объекты не все офицеры ходят, а сержант везде, от начала до конца.
Дембеля, поговорив с земляками ещё немного на разные темы, ушли к себе.

Шестой эпизод

Светит яркое солнце, на небе нет облаков. Призывники – девяносто человек – стоят на плацу. Все они в новой форме, в новых шинелях. Шинели кому-то большие, кому-то по размеру. На шапках звездочки. На руках у всех двухпалые рукавицы.
Солдаты притоптывают по снегу, постукивают носком одной ногой о другую. Стоит общий нестройный перестук, поскрипывает снег.
Солдаты жизнерадостны, улыбаются. Они ещё не устали от службы.
Перед первым подъездом казармы, где находится штаб, трое солдат очищали от снега плац. Двое из них были с фанерными лопатами, один толкал перед собой широкий металлический скребок, держа его руками за гнутую, как дужка кровати, ручку.
Призывники видели, как в штаб заходили и выходили офицеры, прапорщики, солдаты, сержанты. В санчасть прошли двое солдат, один из них хромал, у другого была перебинтована кисть руки.
Все солдаты, стоящие на плацу, разбиты по взводам, во главе каждого из них стоит сержант-старослужащий. Всего было четверо сержантов: двое русских, двое азиатов.
У всех сержантов кожаные ремни. У одного ремень ярко-коричневого цвета.
Омирбек в строю спрашивает у стоящего рядом парня:

– Слушай, у сержантов кожаные ремни?
– Ну да.
– А нам можно?
– Можно, но только кто тебе разрешит? Полгода надо отслужить, а то старики по еб** настучат.
– Слушай, а почему у Самойленко ремень аж красный?
– Это он йодом ремень натер.
– Йодом? А как это делается?
– Короче, ремень наматываешь на спинку кровати, потом брючным ремнем сдираешь с него краску. Потом вытягиваешь в длину и красишь йодом.
– Откуда знаешь?
– Земляки рассказали.
Сержант Самойленко, выйдя на середину строя, командует:
– Рота, опустить всем клапана на шапках.
Сержанты поддерживают команду:
– Так, опустить всем клапаны, быстро все делаем.
Солдаты снимают шапки, развязывают тесемки, опускают боковые клапана. Под подбородками завязывают тесемки. Сержанты к своим шапкам не прикасаются, клапана не опускают. Они прикладывают руки к ушам, растирают их. Уши у них красные.
Из штаба выходит лейтенант, который направляется к строю.
Сержант, стоящий перед строем, командует:
– Рота, смирно, равнение налево.
Сержант, приложив руку к шапке, поворачивается к лейтенанту:
– Товарищ лейтенант, молодое пополнение в количестве девяноста человек построено. Докладывает командир взвода сержант Самойленко.
Лейтенант, приняв доклад сержанта, становится напротив строя ровно посередине:
– Здравствуйте, товарищи солдаты.
– Здравия желаем, товарищ лейтенант, – отвечает строй.

– Вольно, – командует лейтенант.
– Вольно, – дублирует его команду Самойленко.
Лейтенант молод, он скуласт, смуглолицый. У него густые чёрные брови. Хромовые сапоги сверкают, новенькая портупея красиво смотрится на его хорошо сидящей шинели.
Лейтенант обращается к строю:
– Товарищи солдаты, ваш курс молодого бойца продолжается. Сегодня до обеда у нас занятия на свежем воздухе, после обеда занятия по правилам техники безопасности на строительных объектах. Эти правила необходимо выполнять всем и всегда, от этого зависит здоровье и жизнь каждого из вас в отдельности и жизнь ваших товарищей.
Сейчас выходим строем за пределы нашей части и идем на полевые занятия. Внимание, рота, налево, – приказал офицер.
Рота повернулась налево.
– Прямо шагом марш, – продолжил командовать лейтенант.
Рота пошла в направлении КПП.
– Самойленко, – позвал офицер.
– Я, – отозвался сержант.
– Веди роту, выходим из городка и в чисто поле, пусть побегают, – улыбнулся сержанту лейтенант.
– Есть, товарищ лейтенант, – ответил Самойленко. – Товарищ лейтенант, разрешите одного бойца оставить в роте, у него нога болит, травма с «гражданки». Начальник санчасти разрешил ему, – обратился Самойленко к офицеру.
– Ладно, оставляй, – разрешил лейтенант.
– Нуржанов, ко мне, – приказал Самойленко. Из строя вышел и подошёл к Самойленко Омирбек Нуржанов.
– Ты, Нуржанов, сейчас иди в роту, напиши что-нибудь для «Боевого листка». Тему ты знаешь – «Первые дни службы», – сказал Самойленко. – Потом покажешь мне, что получилось. Ты текст напиши, художники оформят, – Самойленко
быстро пошёл в голову колонны. Омирбек, хромая, пошёл обратно в казарму.
Рота вышла из ворот части и, пройдя по городку, вышла на его окраину. Впереди находилось поле.
Остановив роту, лейтенант подозвал к себе сержантов.
Они о чём-то посовещались, улыбаясь, лейтенант показал рукой в сторону поля.
Сержанты подошли к строю. Лейтенант остался на месте.
– Внимание, рота, направо, – приказал Самойленко.
Строй развернулся лицом к Самойленко.
– Сейчас у нас небольшое полевое занятие, будем отрабатывать разные команды, например, «Вспышка слева», «Вспышка справа», будем учиться ползать по пластунски и так далее. Всем ясно? – спросил сержант.
– Ясно, – ответил недружно строй. Половина строя не поняла, о чем идет речь.
– Молодцы, что ясно, – сказал Самойленко, – Рота, налево.
Развернув строй, он приказал:
– Рота, шагом марш.
С левой стороны поля шла натоптанная неширокая дорожка. По этой дорожке повел роту Самойленко.
Выждав, когда рота прошла метров тридцать, он крикнул:
– Рота, вспышка слева, – строй рассыпался, часть солдат осталась стоять на месте, не понимая команды, другие солдаты хаотично попадали в снег, в правую сторону. Те, кто стояли на месте, озирались по сторонам.
– Вот, ничего не понимают по-русски, – сказал один сержант-азиат.
Самойленко, подойдя к солдатам, которые остались стоять на ногах, стал толкать их:
– Падать надо на землю, ложись.
Со всех сторон лежавшие в снегу кричали на разных языках своим землякам, объясняя, что нужно делать. Наконец лежали все.

– Да, намучаемся мы, – сказал раскрасневшийся Самойленко сержантам.
– Да, половина по-русски не понимает, – сказал второй из сержантов-азиатов.
Лейтенант, отстав от строя, шел неспеша, с улыбкой наблюдая за происходящим.
– Плохо выполняем команду, медленно, – крикнул Самойленко. – Рота, встать, продолжаем движение.
– Встали, первый взвод, второй взвод, третий взвод, – дублируют команду Самойленко другие сержанты-старослужащие.
– Раз, раз, раз, два, три, – командует сержант.
Солдаты, на ходу отряхиваясь от снега, выравнивают шаг.
– Раз, раз, раз, два, три – слышен голос сержанта. – Раз, раз, раз, два, три, – командует Самойленко. Когда рота прошла метров пятьдесят, он командует:
– Внимание, рота, вспышка слева.
Строй падает вправо, пацаны лежат: кто на боку, кто на спине, кто на животе. Несколько человек опять остались стоять на ногах.
– Ну, опять не поняли, вот мучения, – говорит один из сержантов.
– Кто вовремя упал, остался жив, остальные погибли, – комментирует Самойленко.
Он подходит к тем, кто стоит, и показывает жестами рук, что нужно лежать. Солдаты ложатся.
Как только они легли, Самойленко опять обращается ко всем призывникам:
– Так, кто по-русски понимает, объясните своим землякам, что по команде «Вспышка слева» или «Вспышка справа» надо быстро падать на землю в противоположную сторону.
Послышался многочисленный негромкий говор на разных языках.
Выждав минуту, Самойленко приказал:
– Встаем, рота, живее поднимаемся, – командует он.
Солдаты встают, отряхиваются.

– Рота, продолжаем занятия! – кричит Самойленко.
– Прямо шагом марш, шире шаг, – командует сержант. – Нам всем надо остаться в живых, – улыбается Самойленко. – Шире шаг, раз, два, три. Внимание, рота, вспышка слева! – опять кричит Самойленко.
Строй падает вправо. Со всеми отстающими рота все равно не очень быстро укладывается на землю. Пацаны смеются, лежа на снегу.
– Вот детский сад нам устроили, все как в школе, – слышны голоса.
Солдаты-азиаты, призывники с Кавказа говорят что-то на своих языках.
Отработку выполнения команды «Вспышка слева», «Вспышка справа» Самойленко провёл ещё пять раз.
После очередной команды, когда солдаты упали в сторону, Самойленко приказал всем встать:
– Рота, встать, в одну шеренгу становись, – командует сержант.
Солдаты бестолково засуетились, начали сталкиваться, мешать друг другу.
– Вот балбесы, в одну шеренгу, – помогает сержанту Самойленко его товарищ.
– Первый, самый длинный, встань слева от Самойленко, рядом с ним все другие становитесь, – начал командовать другой сержант-старослужащий, невысокого роста, плотный.
– Быстрее, быстрее, немцы увидят, – торопил он молодых.
Несколько солдат дружно засмеялись над его словами.
Наконец путаница улеглась, вся рота стояла в одну шеренгу.
– Сейчас идем прямо одной цепью, строй не ломать, впереди противник, нам надо быстро и скрытно к нему подобраться. Противник хитер, но и мы тоже кое-что можем, – улыбаясь, смотрел на солдат Самойленко. – Говорю тем, кто ещё не понимает русского языка, будет новая команда «Ложись». По этой команде надо быстро упасть на землю. Переводчики, переведите своим землякам.
Опять стал слышен многочисленный говор на разных языках.
– Рота, прямо шагом марш, – резко скомандовал Самойленко.
Солдаты пошли по чистому полю, снега было ещё немного, он был чуть выше щиколотки.
Выждав, когда цепь прошла 30 шагов, Самойленко приказал:
– Внимание, рота, «Воздух», ложись, – вся цепь с опозданием уткнулась лицом в снег. – Лежим, не шевелимся, если жить хотим, – шел вдоль цепи Самойленко.
Пройдя примерно до половины цепи он, крикнул:
– Внимание, рота, вперед ползком марш. Кто-то пополз, основная масса осталась на местах.
Те, кто поползли вперед, остановились и, повернувшись назад, объясняли, что нужно ползти вперед, и махали руками, показывая отставшим, что нужно двигаться вперед. Вся цепь была сломана, ползли кто как мог.
Лейтенант был серьезен, сержанты улыбались вовсю.
– Ползем, задницы не отрываем от земли, противник отстрелит, не на чем сидеть будет, – громко командовал Самойленко.
Солдаты пыхтели и ползли, некрасиво извиваясь. Шапки, шинели у них были в снегу, кое у кого лицо было в снегу.
– Ползем, к земле прижимаемся, голову не отрываем от земли, – поддержал Самойленко другой сержант.
Сержанты веселились от души.
– Внимание, рота, встать, вперед бегом марш, – крикнул Самойленко. – Держим строй, – на ходу кричал он.
Рваная, изогнутая дугой цепь бегом устремилась вперед, кто-то вырвался вперед, кто-то отставал.
– Бежим прямо, направление – опушка леса, – командовал Самойленко.
– Равнение держим, товарищи солдаты.

– Подтянись, не отставать, – помогали ему другие сержанты. Они бежали вместе с цепью.
Пробежав вместе с молодым пополнением метров сто Самойленко перевел роту с бега на шаг:
– Внимание, рота, шагом марш.
– Подравнялись все, подтянулись, – командовал он.
– Раз, раз, раз, два, три, – начал он считать. – Раз, раз, раз, два, три, левой, левой, раз, два,три, – продолжал Самойленко. – Хорошо потренировались, размялись, погода хорошая, – комментировал он ситуацию. – Раз, раз, раз, два, три, – методично начал считать. – Взяли ногу, слушаем счет, команда «раз» подается под левую ногу, раз, раз, раз, два, три.
Солдаты маршировали не очень красиво, но постепенно начали выравниваться.
– Рота, на месте стой, – приказал Самойленко.
Цепь остановилась.
Самойленко пошёл к лейтенанту, который заметно отстал сзади. Солдаты стали отряхивать от снега шинели, рукавицы.
Самойленко подошёл к лейтенанту, они о чём-то поговорили. Сержант пошёл обратно к строю.
Подойдя к цепи он приказал:
– Рота, кругом. В колонну по два, повзводно, становись.
Началась опять суматоха. Половина солдат не поняла, о чем идет речь.
Самойленко стали помогать сержанты-старослужащие:
– В колонну по два была команда. Первый взвод за мной в колонну по два становись, – один из сержантов встал впереди и, глядя назад через левое плечо, повторил:
– Первый взвод, за мной в колонну по два становись. Быстрее, быстрее.
Когда первые две пары встали как положено, в затылок друг другу, он сменил позицию и пошёл подгонять к уже стоящим солдатам остальных, показывая им руками:

– Вот сюда, по двое становитесь, что такие тупые. Давай сюда, ещё, живее, по двое, вот так встали.
За ещё строящимся первым взводом встал второй сержант и приказал:
– Второй взвод, за мной в колонну по два становись.
Когда солдаты поняли, что от них требуется, дело пошло чуть быстрее.
Следом уже быстро построился третий взвод.
– Внимание, рота, прямо шагом марш, – Самойленко повел роту обратно к дороге. Выведя на дорогу, сержант повел роту дальше от городка.
– Пусть немного отойдут, – сказал Самойленко своим товарищам-сержантам.
Пройдя так примерно километр, рота по его команде развернулась и пошла обратно в часть.
После обеда молодых солдат без шинелей построили на плацу перед столовой. Они стояли в повседневной форме х/б и шапках.
Перед ними выступил лейтенант, который был в кителе и шапке:
– Сейчас у нас будут занятия по технике безопасности. Перед вами выступит специалист, работник строительного треста. Он ознакомит вас и подробно объяснит, что такое техника безопасности, для чего она нужна. Сейчас без толкотни, слева по одному заходим в столовую, рассаживаемся по отделениям, по пять человек за стол. Кто не поместится за столы, там сбоку стоят скамейки, садимся на скамейки. Так, слева по одному заходим, первый пошёл, – приказал офицер.
Солдаты, улыбаясь и радуясь, что не нужно быть на холоде, стали быстро заходить в помещение.
– Вот, ништяк, будем греться.
– Да, мне это нравится.
– Ну послушаем, что это такое, – слышны негромкие реплики солдат.
В столовой столы были составлены в три ряда, как в школьном классе. За столами солдаты сидели по пять человек.

Сбоку стояли скамейки, на которые садились те, кому не хватило места за столами.
На одной скамейке сел светлолицый, зеленоглазый казах. Он правой рукой занял рядом место и левой рукой махнул высокому русскому парню:
– Толян, зёма, садись сюда.
Толян, улыбаясь, сел рядом:
– Макс, рахмет.
Рядом с ними сел ещё один парень. На скамейке ещё могли сесть два человека.
К ним подошли трое армян, один с акцентом сказал:
– Э, ви другой место садытесь, ми здэсь будэм сыдеть.
Макс ответил:
– Ты что командуешь? Садитесь в другом месте.
Армянину это не понравилось:
– Э, ти что? Борзий, да?
Максат сказал:
– Я не борзый, я нормальный.
Их пререкания услышали сержанты.
Один из них громко сказал:
– Ну-ка тихо сидим, порядок соблюдаем. Быстро расселись, что стоим.
Двое армян сели на эту же скамейку, один ушел на другое место.
Слева от входной двери стоял стол, за которым сидела женщина в очках, в серой шерстяной юбке, в белом пуховом свитере.
Ей лет сорок пять, она была в очках, светлые волосы были собраны сзади в пучок.
На стене висели плакаты, на которых были изображены строители в касках на разных участках работ.
Один рисунок изображал, как и где должен находиться монтажник во время проведения такелажных работ, другой предупреждал, что нельзя находиться под стрелой крана, третий, что нельзя работать с электропроводкой без отключения рубильника и так далее.
Перед открытой дверью в столовую послышался небольшой шум, послышались голоса:
– Куда ты лезешь? Что тебе там надо?
– Да ладно, товарищ лейтенант, я просто земляков посмотрю, салам передам.
В столовой на пороге появился улыбающийся дембель Ермек.
Он увидел женщину за столом, поздоровался с ней:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – ответила она, посмотрев на солдата.
– Салам, братишки, салам, Казахстан, – поднял он над головой руки с соединенными ладонями.
Многие парни ответили ему:
– Салам, Ермек.
– Как дела? Нормально все? – спросил он.
– Да, все нормально, – ответил Максат.
В этот момент в помещение зашёл лейтенант.
– Так, всё, заканчиваем, освободи помещение, – сказал он Ермеку.
– Всё, товарищ лейтенант, ухожу, – Ермек вышел из столовой.
Лейтенант посмотрел на собравшихся, сел рядом с женщиной.
Женщина спросила у него:
– Наверное, начнем, вы не против?
Лейтенант сказал:
– Конечно, Вера Семёновна, начинайте.
Женщина встала и представилась:
– Здравствуйте, ребята. Меня зовут Вера Семёновна. Вы только что призвались из разных мест, вам предстоит служить два года в этой части. Хочу вам пожелать, чтобы эти два года прошли для вас с большой пользой, так как после службы в военно-строительном батальоне вы все очень хорошо освоите
две-три гражданские строительные специальности. Данная воинская часть является в основном отделочной. Поэтому вы все хорошо узнаете производство штукатурных и малярных работ, настилку паркета, работы по кафелю.
Желаю вам, чтобы у вас не было проблем с техникой безопасности. Надо сказать, что именно в этой воинской части не было случаев нарушения техники безопасности.
Сейчас давайте приступим к нашей небольшой лекции по технике безопасности.
Вера Семёновна села на своё место и ровным монотонным голосом начала рассказывать солдатам о технике безопасности.
Через пятнадцать-двадцать минут многие солдаты стали засыпать.
Чуть было не уснул и сам лейтенант, который тут же встал и пошёл вглубь помещения.
Он стал делать замечания:
– Самойленко, следим за порядком, ну-ка, толкните вон того.
Сержанты тут же вскочили на ноги, стали оглядывать ряды, наводить порядок.
Засыпающих солдат толкали в бок соседи, от резких толчков солдаты испуганно хлопали глазами.
Лейтенат обратился к Вере Семёновне:
– Вы не против, если дверь откроем, немного проветрим?
Вера Семёновна согласилась:
– Пожалуйста, только недолго, чтобы не продуло нас.
Лейтенант открыл дверь, в комнате посвежело. Люди оживились.
Вера Семёновна продолжала своё выступление. Через две-три минуты офицер закрыл дверь.
Вера Семёновна тихо обратилась к лейтенанту:
– Давайте минут через десять сделаем перерыв. Надо выйти на воздух проветриться.
Лейтенат улыбнулся:

– Хорошо. Поддерживаю.
После перерыва Вера Семёновна ещё минут тридцать продолжала свой рассказ.
Закончив выступление, она спросила, обратившись к солдатам:
– У кого есть вопросы? Может быть, что-то осталось неясным?..
Все молчали, ни у кого вопросов не было, некоторые солдаты зевали.
Лейтенант встал и поблагодарил Веру Семёновну:
– Вера Семёновна, благодарим вас за вашу лекцию. Все было поучительно. Ваши советы нам очень пригодятся. Вы не в первый раз к нам приходите, надеемся, что дружеские отношения между нашей частью и вашим трестом, вашим отделом по технике безопасности будут и дальше сохраняться.Еще раз благодарим вас за помощь.
Вера Семёновна ответила:
– Вам тоже спасибо, что приглашаете нас. Мы вместе делаем одно дело. А вам, ребята, желаю, чтобы вы все живыми и невредимыми вернулись домой.
Лейтенант скомандовал:
– Рота, встать.
Все вскочили на ноги.
Лейтенант проводил Веру Семёновну до двери.
Она попросила его:
– Пусть ребята принесут плакаты в штаб. Я сейчас туда иду.
Лейтенант посмотрел на одного из сержантов:
– Кадыров, отнеси плакаты в штаб.
Сержант кивнул головой, собрал со стены наглядные пособия и вышел следом за Верой Семёновной.
Далее лейтенант обратился к Самойленко:
– Так, Самойленко, сейчас ведете роту в подразделение. До ужина свободное время. Здесь сейчас останется Бычков с первым отделением. Бычков, наведешь порядок в помещении,
расставьте столы и скамейки, все как было, скоро ужин. Так, Самойленко, выводи людей. Командуй.
Самойленко ответил:
– Есть. Внимание, рота, по одному выходим на улицу, строимся. Первый взвод выходим по одному.
Солдаты, придя в казарму, гурьбой устремились в умывальник, туалет.
В умывальнике все сразу закурили. Повис сизый дым. Стоял сплошной гул от голосов на разных языках.
Вдруг в умывальник забежал кто-то и крикнул:
– Пацаны, там махач идет. Наши дерутся.
Многие сразу побежали на выход. В одном из спальных кубриков действительно шла драка, двое армян напали на одного казаха. У него и у одного из армян были разбиты носы, шла кровь.
Кто-то закричал:
– Эй, что за херня? Макс, что было?
Казах Максат, тяжело дыша, ответил:
– Да, этот говорит мне, что я ему место не дал. Иди, говорит, воротничок мне погладь. Них** нашел себе слугу.
Один из прибежавших из умывальника армян сразу подбежал к Максату и пытался схватить его за воротник.
– Эй, ти что абарзэл савсэм, да! – громко крикнул он.
Максат отбил его руки и толкнул нападавшего. Тот со злым выражением лица опять бросился на Максата.
Тут казахи бросились к армянам. Злого армянина схватил и развернул к себе русский парень и сильно ударил его в челюсть. Армянин упал на табуретки, стоявшие вдоль стены.
– Ай, ай, – запричитал армянин, держась за скулу.
– Толян, молодец, – крикнул кто-то. – Казахстан, алга, – закричал тот же голос.
С другими армянами стали драться другие пацаны. И за одну, и за другую сторону стали вступаться прибывавшие земляки, драка стала массовой, распространилась по всем кубрикам. Всюду слышны были крики, топот ног. В воздухе носились матерки на русском, казахском, армянском языках.
В драку ввязались прибежавшие старослужащие сержанты. Они разнимали дерущихся, орали на солдат, но их никто не слышал.
– Отставить, бл***, я кому сказал, отставить, – Самойленко хватал солдат, бил их в живот, по спинам, расталкивал их.
Ему помогали другие сержанты. Но солдаты не слушали их, драка шла во всех кубриках.
– Эй, бл***, войска, отставить, хуже всем будет, в дисбат поедете. Хорош бл* махаться! – орали сержанты.
В подъезд, где на верхнем этаже находились новобранцы, неспеша зашёл лейтенант. Услышав шум на этаже, он прыжками стал подниматься по лестницам.
Забежав в подразделение, он схватил одну из стоящих рядом с тумбочкой дневального четырех деревянных лопат, сломал ее на пороге, ударив ногой посередине черенка. Схватив обломок черенка, он быстро заскочил внутрь казармы.
Лейтенант с ходу стал громко командовать:
– Ну-ка отставить бардак! Построились все!
Он метался по кубрикам, в руках у него была палка, ею он бил дерущихся солдат по рукам, ногам, по бокам.
Лицо его было красным и страшным от гнева, хриплым голосом он кричал:
– Бегом строиться, мать вашу, сейчас я с вами драться буду!
В дальнем кубрике его не слышали, он забежал туда размахивая черенком:
– Ну-ка строиться всем, быстро! Кто не слышал приказ?
Он размахивал черенком и бил им дерущихся.
Драка прекратилась.
Лейтенант продолжал орать:
– Рота, строиться позводно, бегом, мать вашу!
Солдаты побежали на «взлетку». Лейтенант продолжал раздавать удары направо, налево и орать страшным голосом:

– Бегом, бегом. Строиться. В две шеренги становись. Я вам покажу сейчас, как Родину любить надо.
Рота замерла в строю.
Лейтенант вышел на середину строя:
– Рота, равняйсь, отставить, рота, равняйсь, отставить. Носки подравняли.
Палкой он постукивал себя по правому сапогу:
– Сержанты, командиры взводов, выравняйте личный состав.
Злые сержанты командовали:
– Первый взвод, встали правильно.
– Второй взвод, подравнялись.
– Третий взвод, встали и замерли.
Лейтенант скомандовал:
– Рота, равняйсь, смирно. Замерли все.
Он пошёл вдоль строя, продолжая палкой щёлкать себя по голенищу правого сапога. Он обратился к тем, у кого шла из носа кровь. Они держали над верхней губой носовые платки, платки были тёмными от крови.
– Так, вы бегом в умывальник, умыться, намочить платки и быстро обратно. Даю вам пятнадцать секунд.
Солдаты с платками – их было пять человек – побежали в умывальник. Лейтенант выжидал, молчал, прохаживался вдоль строя.
Из умывальника быстрым шагом вернулись «раненые».
Лейтенант приказал:
– Встать в строй.
Те встали на свои места.
Лейтенант крикнул:
– Дневальный, ко мне.
Прибежал дневальный. Лейтенант отдал ему черенок:
– Убери это.
Дневальный, взяв обломок палки, ушел.
Офицер, с трудом сохраняя спокойствие, медленно продолжил:
– Товарищи солдаты, вы всего несколько дней в армии, вы ещё не приняли присягу, а уже вносите беспорядок. Выясняете, кто из вас лучше, кто хуже. Все люди равны. Вам не об этом надо думать, а о том, как нормально отслужить и вернуться домой. Я сейчас не буду, на первый раз, спрашивать, кто зачинщик. Просто тот, кто начал драку, пусть сам честно скажет, почему он ударил товарища. Дальше будем разбираться вместе.
Рота молчала.
Лейтенант молча прохаживался вдоль строя. Стояла гнетущая тишина.
– Ах вы ссыкуны, – сказал офицер. – Когда вас много, все герои, а сказать честно страшно, да? – офицер смотрел в лица солдатам. Он остановился напротив строя, ровно посередине.
– Ещё раз спрашиваю, из-за чего началась драка? – лейтенант надеялся, что услышит ответ.
Все молчали.
– Драться в толпе всегда легче, не так заметно, что ты делаешь. Но если среди вас есть храбрый парень, обращаюсь к нему. Кто со мной будет драться один на один? – спросил лейтенант. – Если у кого-то чешутся кулаки, выходи драться со мной, я почешу кому-то во всех местах.
Строй молчал.
– Я учился четыре года в военном училище, так же, как и вы, жил в казарме. Знаю все тяготы армейской службы. Не думайте, что офицеры или курсанты не знают, что такое казарма. Всё знаем. И я ещё раз спрашиваю, если среди вас есть хоть один смелый, кто не побоится драться со мной, пусть выйдет из строя.
Строй стоял молча.
Затем, слева от офицера, зашевелилась вторая шеренга. Из строя решительно вышел русский парень среднего роста.
– Я буду драться, – лицо солдата выражало решимость. Руки его были опущены вдоль туловища. Он два раза сжал и разжал кулаки.
– Как ваша фамилия, товарищ солдат? – спросил офицер.
– Григорьев, – ответил солдат.
– Это вы начали драку? – спросил лейтенант.
– Нет, не я,– ответил солдат.

– Но вы принимали участие в драке? – спросил офицер.
– Да, – ответил солдат.
– Как вы думаете, это правильно, что произошла драка? – спрашивал офицер.
Солдат молчал.
– Что же вы молчите, товарищ солдат? Давайте перед дракой поговорим. Перед дракой иногда полезно говорить, иногда это помогает, всё может обойтись и без драки, – смотрел на солдата офицер.
Солдат молчал.
– Так, Григорьев, вам и всему личному составу объявляю, драться я с вами не буду, – офицер посмотрел налево и направо. – Я хотел узнать, есть ли здесь люди, которые понимают простое обращение, которые понимают простую речь.
Он скомандовал:
– Григорьев, встать в строй.
– Есть, – солдат развернулся, встал в строй.
– То, что сейчас произошло, – это уголовно наказуемое деяние. Это статья. Усугубляет положение то, что это была массовая драка. Я вынужден буду доложить командованию части об этом факте. Может получиться так, что, ещё не начав служить, кто-то может отправиться в дисбат. Это вы здесь герои, молодцы. А один на один со следователем, в камере, весь героизм уйдет в одно место. Поэтому, чтобы не знакомиться со следователем, сначала думайте, потом делайте. Всем всё ясно? – спросил офицер.
Строй молчал.
– Я не понял, почему молчим? – рассвирипел офицер. – Всем всё ясно? – еле сдерживая себя спросил он.
– Так точно, – ответил недружно строй.
– Я не понял, почему плохо отвечаем? – громко, злым голосом спросил лейтенант.
Сержанты стали обращаться к своим отделениям:
– Что, глухие? Громче отвечаем, четко отвечаем.
– Ещё раз спрашиваю, всем всё ясно? – спросил лейтенант.

– Так точно, – громко прокричал строй.
– Энергии у вас много сейчас, не знаете куда девать, будем ее расходовать. Дежурный, ко мне,– приказал офицер.
К лейтенанту подошёл сержант-старослужащий, азиат, крупный, полный. На правой руке у него была красная повязка с крупными белыми буквами «Дежурный по роте».
– Идрисов, предупреди дежурного по столовой, карантин сегодня на ужин придет позже. Мы сейчас тренироваться будем, потом кросс пробежим, – сказал лейтенант.
– Понял, товарищ лейтенант, – сержант взял под козырек и пошёл на выход.
– Внимание рота, сорок пять секунд, отбой,– громко приказал офицер.
Солдаты замешкались, они не поняли команды.
– Командиры отделений, сержантский состав, почему личный состав в строю, «отбой» была команда, – опять громко спросил офицер.
Начали орать сержанты:
– Первый взвод, «отбой» была команда
– Второй взвод, «отбой».
– Третий взвод, упали в койки, быстрее раздеваемся.
Солдаты гурьбой, сталкиваясь в переходах, побежали к своим кроватям.
– Десять секунд прошло, – громко прокричал офицер.
– Живее раздеваемся.
– Время идет.
– Быстрее, быстрее, – орали сержанты.
В казарме стоял гул, слышны были падения тел, звуки скидываемых сапог, переворачивались табуретки, скрипели кровати.
– Воин, быстрее прыгаем на кровать.
– Резче, резче, выполняем команду, – орали сержанты в разных кубриках.
– Двадцать секунд прошло, – крикнул лейтенант.
– Живее, клоуны, живее, – орал кто-то из сержантов.
Солдаты как попало швыряли сапоги, форму.

– Время вышло, рота, подъём, – прокричал лейтенант.
Некоторые солдаты так и не успели раздеться. Кто-то стоял, не успев снять одну штанину, кто-то стоял без штанов, в кальсонах, но не успел снять через голову гимнастерку.
Команду «подъём» тут же стали дублировать сержанты:
– Подъём была команда.
– Быстро встали, быстро одеваемся.
– Десять секунд прошло, живее, воин.
– Долго возимся, резче все делаем! – орали сержанты.
В это время дневальный, стоящий на тумбочке, крикнул:
– Дежурный по роте, на выход!
Послышался голос:
– Отставить, не надо дежурного.
В кубрик прошел капитан, он был в шинели, с повязкой «Дежурный по части» на правой руке. Капитану было лет 38, у него была начинающаяся седина.
К нему подошёл лейтенант.
– Что у тебя тут, Володя? Власть начали делить? – очень спокойно спросил капитан лейтенанта.
– Да так, мелочи, – ответил лейтенант.
– Ничего себе мелочи, уже комбат знает.
– Интересно, кто доложил? – спросил лейтенант.
– Не в лесу живем, есть добрые люди, – ответил капитан. – Ты сейчас потренируйся и через десять минут с докладом к комбату, – сказал, посмотрев на свои наручные часы, капитан.
– Понял, буду, – сказал лейтенант.

Седьмой эпизод

Другая, более просторная казарма. Утро. Внутри казармы над входной дверью висят большие электронные часы, они показывают зеленым цветом 10.00.
Посередине помещения, на «взлетке», стоят молодые солдаты. Всего их сорок один человек.
Все подстрижены под ноль, новая форма ВСО на всех топорщится, у многих криво подшиты короткие подворотнички, на всех новые шапки, все обуты в новые кирзовые сапоги. На груди слева у всех комсомольские значки.
Сзади на штанах у всех солдат, от ягодиц до коленного сгиба видны чёрные пятна от сапожного крема.
Перед ними стоит офицер в звании капитана. Одет он в повседневный офицерский китель.
Ему лет тридцать восемь, у него волевое лицо, он невысокого роста, крепко сбитый, спортивного телосложения, у него прямая спина, светло-коричневые волосы, обладает жестким, командным голосом. От него веет силой, уверенностью.
Справа от него, на расстоянии трёх-четырёх метров, выстроившись в одну шеренгу стоят офицеры и прапорщики. Все офицеры и прапорщики без головных уборов.
В бытовке находятся сержанты, которые молча слушают, что говорит командир роты.
Бытовка – отдельная комната, через стенку от нее – канцелярия. Бытовка распложена прямо напротив входной двери. Рядом, со входом в бытовку, находится тумбочка дневального.
В бытовке нет двери. Вход в бытовку представляет из себя проем, шириной примерно метра полтора, с обеих сторон которого по моде середины 80-х годов были «нашиты» ромбом, т. е. углом вперед, с небольшим зазором, гладкие деревянные бруски, выкрашенные в белый цвет.
В бытовке, от входа справа и слева, по обеим сторонам, на стенах, примерно на высоте человеческого роста были установлены два зеркала – два квадрата 50х50 сантиметров.

Под ними, также вдоль обеих стен, примерно в пояс, были смонтированы гладилки. У правой стены, между гладилками, была установлена тумбочка.
Гладилки – это полки шириной примерно 50-60 см, они были прикреплены перпендикулярно стенам, во всю их длину. С обеих сторон под рабочей поверхностью их жестко держали деревянные стойки, которые упирались в стену под углом 45 градусов. Гладилки были обшиты синими солдатскими одеялами.
На них стояли три утюга, на подоконнике лежала старая серая марля.
Капитан обращается к призывникам:
– Товарищи солдаты, вы прибыли после карантина в первую роту. Я капитан Чернов – командир этой роты.
Смотрит на офицеров и знакомит с ними:
– Представлю офицеров и прапорщиков нашей роты, которые находятся здесь. Замполит роты – старший лейтенант Карпов.
– Я, – отвечает Карпов. Ему лет тридцать. Он полный, розовощекий, сытый, довольный. На нем китель, форменные коричневые туфли.
– Командир первого взвода – лейтенант Кулешов, – продолжает Чернов.
– Я, – отвечает Кулешов. Ему примерно двадцать восемь-двадцать девять лет. Он крупный, рост примерно 180 см, тяжелая челюсть, низкий голос. Одет в офицерскую п/ш, на нем портупея, обут в хромовые сапоги.
– Командир второго взвода – старший прапорщик Фахрутдинов, – представляет взводного Чернов.
– Я, – отвечает Фахрутдинов.
Фахрутдинов примерно одного возраста с Черновым. Он чуть ниже Кулешова, тощий, у него длинная шея, с выпирающим кадыком. Так же, как и Кулешов, одет в п/ш, у кителя чуть коротковаты рукава. Обут в яловые сапоги.

– Старшина роты – прапорщик Бухарев, – продолжает Чернов.
– Я, – отвечает старшина.
Старшина – ровесник командира роты. У него светлые волосы, нос с горбинкой. Он одет в повседневный китель. У него бегающие глаза. Время от времени пальцами правой руки зажимает рукав кителя и слегка вытягивает его вниз, как бы удлиняя. В левой руке он держит четыре бумажные папки-скоросшивателя.
– Других офицеров и прапорщиков вы увидете позже, – закончил знакомство Чернов. – Сейчас мы распределим вас по отделениям, представим ваших сержантов. Сначала первое отделение первого взвода. Это отделение паркетчиков. Сюда попадают двенадцать человек. Командир отделения – младший сержант Тортаев. Тортаев, иди сюда,– позвал сержанта Чернов.
Из бытовки к ротному направляется младший сержант. На нем новая форма ВСО защитного цвета, на погонах новенькие лычки младшего сержанта ярко-желтого цвета.
Тортаев невысокого роста, ноги слегка колесом. Сержант на ходу надевает шапку на выбритую голову. На голове видны свежие порезы, обработанные зеленкой.
– Я не понял, почему не откликаешься?.. А, Тортаев?.. Ты что, язык проглотил? – голос Чернова не предвещает ничего хорошего.
– Никак нет, товарищ капитан, – быстро отвечает Тортаев.
– Смотри мне, доиграешься, рано борзеть начал! Стой там, – жёстко, с металлом в голосе останавливает его командир. Тортаев встал на левом от Чернова фланге.
– Я сейчас список оглашу, построишь их отдельно, в две шеренги. Ты меня понял, Тортаев?– спрашивает командир роты.
– Так точно, товарищ капитан.
– Сейчас иди, встань возле каптёрки.
– Есть.
Тортаев встал отдельно от всех, уйдя вправо, напротив дверей первой каптёрки.

Чернов смотрит на старшину. Тот протягивает одну папку командиру.
Ротный раскрывает ее, начинает читать про себя список и говорит вслух:
– К сожалению, не в алфавитном порядке люди расписаны, ладно, потом исправим.
Офицер начинает читать фамилии:
– Боровко.
– Я.
– Багаев.
– Я.
– Игнатенко.
– Я.
Из строя выходит солдат в очках.
– Абулгазин.
– Я.
– Садырбаев.
– Я.
– Омаров.
– Я.
– Абдуллин.
– Я.
– Мирманов.
– Я.
– Мукашев.
– Я.
– Еремян.
– Я.
– Увашев.
– Я.
– Архипов.
– Я.
– Так, первое отделение сформировали… вы все одного призыва, думаю, что у вас не будет разногласий в отделении. Всех, кого назвал, – к сержанту Тортаеву, – приказал Чернов. Он отдал папку Бухареву.

Двенадцать человек пошли к Тортаеву. Он построил их в две шеренги. Встал напротив солдат, отдал команду: «Равняйсь, смирно. Равнение налево». Посмотрел на командира роты, повернулся лицом к ротному, приложил правую ладонь к головному убору:
– Товарищ капитан, отделение паркетчиков по вашему приказанию построено. Докладывает младший сержант Тортаев.
– Вольно, – разрешил Чернов.
– Вольно, – продублировал команду Тортаев.
– Теперь разберемся с малярами, – говорит Чернов. – Кузнецов, ты где?
– Я, товарищ капитан, – из бытовки спешит ещё один младший сержант. Он среднего роста, у него чёрные волосы, слегка раздвоенный подбородок. Лычки на погонах у него красного цвета.
– Тоже встань отдельно, – останавливает его командир роты.
Кузнецов остановился между общим строем молодого пополнения и отделением Тортаева.
– Называю фамилии, отвечаете «я», – обращается к строю Чернов.
Берет у старшины очередной скоросшиватель, раскрывает его, читает:
– Алчевский.
– Я.
– Нуржанов.
– Я.
Омирбек вышел из строя, его хромоту заметил Чернов. Чернов посмотрел, как ходит Омирбек.
– Джабаров.
– Я.
– Хатамов.
– Я.
– Батыров.
– Я.
– Усманов.
– Я.
– Петров.
– Я.
– Семёнов.
– Я.
– Кузнецов, кого я назвал, забирай. Тоже строй их отдельно, – Чернов посмотрел на Кузнецова, вернул папку Бухареву.
– Есть, товарищ капитан, – ответил сержант.
– Так, Кузнецов, у тебя один солдат почему-то хромает. Как его фамилия? Сейчас к тебе попал?
– Нуржанов, – сказал Омирбек.
Командир роты подошёл к отделению Кузнецова.
– Ты почему хромаешь? Подрался? Упал? – спросил он Омирбека.
– Два месяца назад упал, на сельхозработах. Упал вместе с лошадью, лошадь ногу придавила.
– Ну и почему тебя комиссия пропустила? Тебе же отсрочка положена. У тебя перелом что ли был? Ты лечился?
– Да, лечился, перелома нет, но очень сильный ушиб. Долечиться не дали, призвали в армию. Военком сказал, что у него недобор.
– Да, военкоматы что-то не то делают. Всех в стройбат сгоняют, план по защите Родины выполняют, – сказал офицер.
Ротный помолчал.
– А в карантине как ты бегал, прыгал? Там же кросс был, – спросил Чернов.
– Я не бегал, товарищ капитан, меня в роте оставляли, – ответил Омирбек.
Ротный посмотрел на Омирбека.
– Ты сейчас сходи в санчасть. Пусть тебя наша медицина посмотрит. Зачем ты мне больной нужен.
– Есть.
– Дежурный, покажи Нуржанову санчасть.

Сержант, дежурный по роте, коренастый, с повязкой «Дежурный по роте» на правом рукаве, уводит Омирбека на выход. У сержанта на затылке наклеен лейкопластырь, из-под лейкопластыря видны следы зеленки.
Кузнецов строит своё пополнение.
– Так, теперь ещё одно отделение маляров, – продолжает Чернов.
Берет очередную папку. Зовет ещё одного сержанта:
– Толегенов.
– Я.
Из бытовки быстро идёт ещё один младший сержант: среднего роста, чёрные волосы, круглое лицо, полноват. На нем ВСО защитного цвета, желтые лычки младшего сержанта.
– Сейчас тебе дадим пополнение, – говорит ему Чернов. – Встань после отделения Кузнецова.
Толегенов встает на указанное место.
Чернов берет третью папку у Бухарева.
Читает список:
– Сафаров.
– Я.
– Зубков.
– Я.
– Новиков.
– Я.
– Богданов.
– Я.
– Пу-ма-тов… или Пу-л-а-тов… непонятно напечатано, – прочитал Чернов. – Наверное, все-таки Пу-ла-тов Ди…ль...хом, – с запинкой читает фамилию и имя солдата Чернов. – Толегенов, кто он, твой земляк, казах что ли? – обращается с вопросом к сержанту Чернов.
– Нет, товарищ капитан, это узбекская фамилия. Узбек он, – отвечает Толегенов.
В строю никто не отзывается. Чернов смотрит на строй.
– Пулатов Диль...хом, – опять повторяет командир роты.

В строю слышен шёпот.
Один солдат говорит на казахском языке:
– Пулатов ауызынды аш. «Я» – де. (Пулатов, открой рот, скажи «Я»).
После этого раздается слабое и робкое:
– Я.
– Толегенов, иди сюда, – приказывает Чернов сержанту. – Скажи ему, пусть выйдет из строя.
Толегенов обращается к Пулатову:
– Пулатов, биякка кел. Шык берi. (Пулатов, выйди сюда).
Он заставляет выйти из строя Пулатова. Это худенький солдат, тонкокостный, испуганный, с явным отставанием в умственном развитии. Он плохо понимает, что от него хотят. Испуганно смотрит на всех.
Чернов читает список дальше:
– Пулатов Рустам.
Опять тишина, никто не отзывается.
– Братья что ли, – вслух рассуждает Чернов.
Чернову помогает Толегенов:
– Пулатов биякка кел. Шык берi. (Пулатов, выйди сюда).
Из строя выходит ещё один солдат, очень похожий на Дильхома.
Чернов осматривает их:
– Да, это братья-близнецы, смотри, как похожи. Так… по-русски ничего не понимают… здоровья нет, как они в армию попали? Что в военкоматах творится?..
В казарму зашёл сержант, дежурный по роте, прошел в бытовку.
Чернов сделал паузу, посмотрел на своих офицеров. Кулешов и Карпов кивнули головой.
Чернов:
– Толегенов, смотри за ними внимательнее.
– Есть, товарищ капитан, – отвечает Толегенов.
Чернов рассуждает вслух:
– Может, пока не поздно перевести их в хозвзвод? Пусть в столовой работают, зачем нам эти доходяги?..

Он покачал головой:
– Ладно, посмотрим.
Братья стоят рядом, выйдя из шеренги.
– Сабырбаев, – продолжает список Чернов.
– Я.
– Свиридов.
– Я.
– Толегенов, забирай своих, вставайте рядом с Кузнецовым, – приказал капитан.
– Есть.
Толегенов строит солдат в две шеренги.
– Так, остались у нас штукатуры и плиточники, Азизов, ко мне, – приказывает командир роты.
– Есть, товарищ капитан, – из бытовки идёт ещё один младший сержант, дежурный по роте. Он полноват, коренаст, так же, как и другие сержанты, одет в ВСО, лычки на погонах красного цвета. Он на ходу поправляет на правой руке повязку с надписью «Дежурный по роте».
– Встань рядом. Сейчас озвучим твое пополнение, – Чернов берёт ещё одну папку у старшины, начинает читать список.
– Новохатько.
– Я.
– Борисов.
– Я.
– Захаров.
– Я.
– Аскеров.
– Я.
– Манукян.
– Я.
– Насыров.
– Я.
– Абдуллин.
– Я.
– Якубов.
– Я.
– Азизов, смотри, из Казахстана в твоем пополнении практически никого нет. Справишься с молодыми, научишь плитку класть? – спросил офицер сержанта.
– Так точно, товарищ капитан.
– Ну все, построй своих рядом с Толегеновым, – приказывает сержанту Чернов.
– Есть.
Азизов строит пополнение в две шеренги.
Чернов открывает очередной лист в папке.
– Крылов, ты где, иди сюда, – зовет командир роты.
– Я, товарищ капитан, – из бытовки идёт ещё один младший сержант. Он высокий, простое открытое лицо, курносый, краснолицый. На нем ВСО защитного цвета, лычки на погонах желтого цвета.
– Вот, остались твои штукатуры, сейчас с ними разберемся. Встань на правом фланге, – командует командир роты.
Он читает список:
– Захаров.
– Я.
– Кошелев.
– Я.
– Гайнуллин.
– Я.
– Давлетшин.
– Я.
– Зайнуллин.
– Я.
– Так, теперь всем отделениям сомкнуться к Крылову. Сержанты, командуем, – Чернов отдал папку Бухареву.
Все отделения образовали единый строй, солдаты стояли в две шеренги.
Перед ними выступил командир роты Чернов:
– Товарищи солдаты, мы вас распределили по отделениям. Вас будут обучать вашей работе более опытные товарищи.

Сегодня у вас первый день знакомства с ротой и обустройство.Поэтому на работу сегодня не пойдете. На объекты будете выходить с завтрашнего дня. Сейчас старшина выдаст матрацы, постельные принадлежности, сержанты определят вам ваши кровати. Старшина, выдашь пополнению то, что нужно.
– Так точно, командир, – Бухарев пошёл по направлению к каптёрке.
– Все должно быть организованно, без толкотни, – приказал Чернов. – Сейчас начнем с отделения Тортаева, – сказал ротный.

Восьмой эпизод

Дежурный по роте привел Нуржанова в санчасть, представил солдата начальнику санчасти и ушел.
Начмед – капитан лет сорока, русский, высокий. У него рыжие усы, умный взгляд.
– Ты что, после карантина? – спросил начмед.
– Так точно, вчера только присягу приняли, – ответил Омирбек.
– Ну что, солдат, с тобой произошло? – спокойно спросил он.
– Командир роты увидел, что я хромаю, и отправил меня сюда, чтобы вы посмотрели.
– А почему ты хромаешь?
– В сентябре упал вместе с лошадью, нога под седлом осталась, лошадь придавила. Встать не мог.
– А где ты на лошади, на скачках что ли? Ты откуда родом?
– Из Казахстана.
– Понятно. А где ты упал с лошади?
– На сельхозработах.
– Так ты студент?
– Да.
– Где учишься?
– На филфаке.
– Учитель, значит, будущий.
– Да.
– А как ты медкомиссию прошел?
– Да что об этом говорить. Сам председатель комиссии сказал, что ничего страшного, пока говорит, до места службы доедешь, все заживет, бегать будешь.
– Как ты лечился?
– Мази, прогревания, физиопроцедуры, парафин.
– Понятно. Твой председатель неправ, это у тебя надолго. Коленный сустав – это очень сложный и нежный механизм, как, впрочем, все в человеке. Ладно, пройдись, я посмотрю.
Омирбек прошел по комнате до стены, повернул обратно.
– Ну-ка, сними штаны, посмотрим твое колено.
Омирбек разулся, снял штаны, остался в одних кальсонах.
– Садись на табурет, закатай кальсоны выше колена.
Капитан рассматривал левую ногу Омирбека. Начал ощупывать пальцами колено.
– Вот так больно, а вот так? – спрашивал он Омирбека.
– Острой боли нет, но неприятно, наступать пока ещё не могу полностью, – отвечал солдат.
– Выпрями ногу, согни, – продолжал осмотр врач. – Ладно, одевайся, – сказал капитан. – Ну что, давай подытожим. Ещё раз повторю, твоё счастье, что колено твоё не сломано, последствия могли быть очень сложными. То, что врачи тебя пропустили на комиссии, – это нехорошо, тебе положена отсрочка с такой травмой, надо было долечиться. Ну раз так произошло, значит, судьба такая, ничего не поделаешь. Ещё три-четыре месяца это будет тебя беспокоить. Но организм молодой, я думаю, справишься. Можешь одеваться.
Капитан сполоснул руки, вытер их вафельным полотенцем.

– Тебя с какого курса призвали? – спросил он Омирбека.
– С третьего.
– У меня вот дочка в этом году тоже поступила на филфак. Хочет учителем быть.
– Ну, хорошая профессия, – сказал Омирбек.
– Да, я думал, в медицинский пойдет, по моим стопам. Но она не захотела, испугалась, сказала, химию не сможет сдать. Училась в школе на четверки и пятерки, но химию боится. Поэтому новых врачей в моем роду Зуевых пока нет. Может, теперь внуки.
Омирбек молча слушал капитана. Тот посмотрел на Омирбека:
– Иди в роту, я скажу твоему командиру насчет тебя.
– Есть, – Омирбек развернулся и вышел из санчасти.

Девятый эпизод

Солдаты, получив от старшины матрасы, одеяла, подушки и простыни, проходили в спальный кубрик, где сержанты указывали им их спальные места.
Сержант Тортаев, дождавшись, когда все отделение было в сборе, приказал двум солдатам поставить одну кровать отдельно, на «взлетке», и, как в карантине, ещё раз показал всем, как нужно заправлять кровать.
– Короче, ещё раз покажу вам, как заправлять кровать. Вас учили в карантине, но я вам повторю. Если я завтра увижу, что у кого-то кровать неправильно заправлена, челюсти буду ломать. Всем понятно, да? – Тортаев говорил быстро, у него был небольшой акцент.
Когда он сказал про челюсти, своим правым кулаком он ударил в раскрытую ладонь своей левой руки.

– Перед сном положено мыть ноги, вы будете тащиться с умывальника в тапочках, дойдете до кровати, вытерете ноги ножным полотенцем. Но вытерете как всегда, бл*, ху**о. И мокрыми ногами полезете, бл*, на простынь. Чтобы простынь не марать мокрыми ногами, нужно этот край матраса не закрывать простыней. Поэтому, там, где у вас голова, бл*, там простынь больше загибаем под матрас. Понятно, да?
Теперь верхнюю простынь сложим вот так, пополам, бл*, и заправляем под матрас и с головы, и где ноги.
Потом одеяло… одеялом закрываем матрас. Снизу должны три полоски остаться. Края загибаем под матрас. Матрас можно согнуть, – Тортаев слегка согнул матрас по длине внутрь. – Теперь вот так расправляем, бл*, матрас, видите, одеяло тугое, натянутое. И теперь гладилками, бл*, ровняем края.
Тортаев взял в руки два плоских деревянных бруска – это были две паркетины длиной 30-35 сантиметров. На каждой из них ровно посередине, сверху, для удобства были прибиты небольшие деревянные ручки.
Тортаев взял гладилки за ручки. Одной гладилкой он прижимал одеяло ближе к краю матраса, другую держал на боковом ребре матраса и с небольшим усилием сводил гладилки углом на ребро матраса. Таким образом, одеяло, отглаженное по периметру, строго облегало матрас с трех сторон, и теперь постель напоминала кирпич с четко обозначенными гранями. Подушку Тортаев взбил, заткнул один угол внутрь и этим углом аккуратно опустил ее на кровать. Подушка красиво стала в изголовье белым треугольником.
– Ножное полотенце заправляем вот так, – Тортаев сложил полотенце по всей длине втрое, пропустил его через спинку со стороны ног и заправил под матрас.
– Полотенце для лица заправляем, где голова, – Тортаев сложил полотенце по длине вдвое и повесил на спинку со стороны изголовья.
– Всё, вот так кровать надо заправлять. Поэтому у кого увижу, что ху**о заправлено, не обижайтесь, бл*, пиз***ь буду.

Вечером, после ужина, рота отдыхала в казарме. Пришли с объектов все солдаты роты, которые не видели ещё молодое пополнение. Все стали спрашивать своих земляков, везде стоял гул разговоров.
Одни солдаты в умывальнике стирали подворотнички, курили. Другие в бытовке гладили воротнички, некоторые сидели в «Ленинской комнате», читали газеты, играли в шашки, кто-то просто спал тут же, за столом. Третьи смотрели в спальном помещении телевизор, некоторые на табуретках писали письма.
Группа азербайджанцев окружила своих двоих земляков, которые играли в нарды. Игроки с силой бросали кости, стараясь привлечь внимание. Болельщики бурно реагировали на удачные ходы игроков. Хлопнула входная дверь, в казарму быстрым шагом зашёл молодой солдат, русский парень в новенькой форме, худенький. Левой рукой он прижимал к животу три бутылки лимонада. Он подошёл к группе азербайджанцев. Они увидели лимонад, одобрительно загудели. Молодой отдал одному из азербайджанцев лимонад, затем достал из кармана сдачи, насыпал мелочь в протянутую ему ладонь. Старослужащий азербайджанец кивнул ему головой, что-то сказал. Молодой солдат развернулся, пошёл в «Ленинскую комнату».
В дальнем углу кто-то из старослужащих, сидя на кровати, негромко играл на гитаре.
Сержанты и старослужащие завели в бытовку человек шесть-семь молодых солдат и стали знакомиться.
Сержанты стояли отдельной группой. Один младший сержант, русский парень, которого утром молодое пополнение не видело, задавал вопросы. Он был среднего роста, прическу имел «дракончик», пробор шёл ровно посередине головы, тёмные волосы были зачёсаны вправо и влево от пробора.
– Так, молодежь, я утром вас не видел. Был на объекте, и из вас мне никто не попал в отделение. Я сержант Воронин.
А мне бы хотелось с молодыми поработать, – Воронин улыбнулся, обнажив две металлических коронки с правой стороны на нижней челюсти.
Он стоял в окружении Тортаева и Кузнецова, Воронин обнял их за плечи и разговаривал с солдатами.
Он обратился к первому солдату, русскому, среднего роста, тёмноволосому, крепко сбитому:
– Как твоя фамилия, солдат?
– Алчевский.
– Алчевский, ты откуда?
– С Украины.
– Но ты не хохол, да?.. Если бы ты был хохол, у тебя фамилия была бы на «ко». Например, Загорулько, Попелюшко, – засмеялся сержант.
– Я метис. Мама украинка, отец русский, – ответил солдат.
– Тебя зовут как?
– Сергей.
– Серый значит.
– А ты казах, как твоя фамилия? – обратился он к Омирбеку.
– Нуржанов.
– А имя как?
– Омирбек.
– А по русски как?
– Ну, если коротко, Жизнь.
– О, бл*, серьёзное у тебя имя. Жизнь… Ну, будем тебя звать Жизнь, для удобства.
– А ты кто, узбек, каракалпак? – обратился Воронин к маленькому солдату. У него была большая голова, отвисшая нижняя губа.
– Я казах, Сабырбаев, – с акцентом ответил солдат. У Сабырбаева форма была не по размеру большой.
– Смотри, как на нем форма сидит, – сказал кто-то из сержантов. – Как у генерала.
Все сержанты дружно засмеялись.

Воронин сказал:
– Ну всё, будешь теперь Генералом.
– А ты кто – Азербайджан? – спросил Воронин у другого, чернявого маленького солдата.
– Да, да, Азербайжан, – с акцентом сказал и улыбнулся солдат, сверкнув при этом золотой фиксой на верхней челюсти с левой стороны.
– Откуда, наверное, из Бакы? – спросил Воронин, тоже улыбаясь.
У азербайджанца была маленькая голова, ноги слегка колесом.
– Да, из Бакы, – ответил солдат с акцентом.
Воронин засмеялся:
– Вот. Как ни спросишь у любого азербайджанца, все они из Бакы. Как будто весь Азербайджан живет в Баку. И никто не признается, что живет в другом месте.
– Э, Варонын, братышку не обижай, да, – с акцентом сказал один азербайджанец из старшего призыва, который находился тут же, в бытовке.
Он стоял в солдатских шлепанцах коричневого цвета на босу ногу, штанины на обеих ногах были подвернуты до середины голени. На каждой ноге были по одному фурункулу, обработанные зеленкой. Был он без х/б, только в нательном белье. Он осторожно повернулся спиной к зеркалу, осматривая себя через плечо. Белая ткань белья на спине была замарана в двух местах большими пятнами зеленки.
– Да на х** он мне сдался, – недовольный Воронин искоса посмотрел на старослужащего.
– Бакы, – опять повторил маленький азербайджанец.
– А фамилия твоя как? – спросил Воронин.
– Бахрамов.
– А что ты делал дома, до армии?
– Папа памагал, да.
– А кто твой папа?
– Складчик, да!

– Касумов, складчик, что это? – спросил Воронин у старослужащего азербайджанца.
Старослужащий спросил что-то у Бахрамова на своём языке, тот ответил.
Касумов перевел:
– Э, отэц его на складэ работает, да.
Все засмеялись.
– А на каком складе? – спросил Тортаев.
Касумов опять коротко поговорил с Бахрамовым.
– Склад, гдэ продукты, да, – сообщил Касумов.
– Я тожэ складчик буду, да, – сказал Бахрамов, все опять засмеялись.
– Папа, мынэ золотой зуб поставил, да, – похвастался Бахрамов и пальцем потрогал свою фиксу.
– Молодец папа, – сказал Кузнецов. – А ты откуда? – спросил Кузнецов у одного высокого, худого русского парня.
– Из Приозерска.
– А где это?
– В Казахстане.
– Как фамилия?
– Свиридов.
– А ты что такой худой, как кащей, у тебя недовес что ли?
– Нет вроде.
– Ну натуральный кащей бессмертный.
Все засмеялись.
– Ну всё, Свиридов, теперь ты просто Кащей, – «приклеил» прозвище Воронин.
Тут прозвучала громкая команда дневального:
– Рота, рассаживаться для просмотра программы «Время».
Из канцелярии вышел замполит.
– Кого тут команда не касается? Дежурный по роте, сержанты, почему не дублируем команду, – замполит Карпов слегка недоволен.
Сержанты подхватили команду:
– Первое отделение, рассаживаться.
– Второе отделение, рассаживаться.
– Второй взвод, рассаживаемся перед телевизором.
Дежурный по роте, младший сержант Азизов с повязкой «Дежурный по роте» на правом рукаве, открыл дверь «Ленинской комнаты» и выгнал всех оттуда, зашёл в умывальник:
– Бегом все к телевизору. Схватили табуретки и смотрим.
Вся казарма пришла в движение, солдаты торопливо рассаживались перед телевизором.
Тортаев без шапки, в штанах, в тапочках, в нательном белье зашёл в умывальник:
– Ну-ка, бегом умчались все к телевизору, – прокричал он и стал отрабатывать удары руками на тех, кто замешкался. Бил он в грудь, по почкам, в живот. При этом Тортаев получал удовольствие, он улыбался.
На экране телевизора, который был укреплён на высоте примерно двух метров на торцевой стене казармы, в спальной половине, появилась заставка информационной программы «Время», зазвучали её позывные.
После программы «Время» Чернов провел вечернюю поверку личного состава.
После ее окончания он дал команду отбой, Азизов выключил в спальном отделении свет.
Свет сейчас был включен только в коридоре. Солдаты ещё не спали, все молча слушали, как Чернов разговаривал теперь со старослужащими.
Двадцать человек старослужащих ротный построил напротив «Ленинской комнаты». Как раз над ними, на потолке, были размещены лампочки. Вся группа была хорошо освещена. Из темноты спального кубрика на них с любопытством смотрели лежащие в кроватях молодые солдаты.
– Так, дембеля, у вас дембельский аккорд. Вы дополнительно попросились работать в ночную смену. До дома вам осталось дней пятнадцать-двадцать. У вас свой ритм, вы рвете жилы, приближаете к себе свой дом. Какие сейчас рабочие планы? – спросил Чернов у старослужащих.
Раздались голоса:
– Нам потолки надо размыть в одной квартире. До утра пусть сохнут. В другой русты заделать надо.
– Нам санузел один надо закончить по кафелю.
– А нам сейчас стены выровнять надо.
– Ладно, я не против. Работайте. Чтобы в два часа ночи все были здесь. Касенов, старший, людей с объекта приведешь, – подытожил командир роты.
– Понял, товарищ капитан. В два часа будем в роте, – ответил солдат-азиат невысокого роста, в очках.
– Так, ну всё. Выходим из казармы, – приказал Чернов.
Дембеля пошли в сушилку за своими бушлатами. Увидев, что Чернов зашёл в канцелярию, двое дембелей воровато пронесли на улицу, спрятав в бушлаты, какие-то свертки.

Десятый эпизод

Выйдя за ворота КПП группа дембелей остановилась. Прожектор, укрепленный на крыше здания КПП, далеко освещал дорогу, ведущую от части в сторону городского шоссе.
К Касенову из строя подошли двое солдат-узбеков. Оба были худые, высокие, шапки у них были на затылке.
Касенов был невысокого роста, среднего телосложения. У него были хитрые, смеющиеся глаза.
– Кайрат, бiз квартирага барып келейік. (Кайрат, мы сходим на квартиру).
– Э, озбекляр, кайтесiндер квартираны? (Э, узбеки, зачем вам квартира?) – спросил их Касенов.
– Э, посылка келдi уйден. (Э, посылка из дома пришла).
– Поштадан посылканы кiм алды? (Кто посылку на почте получил?)
– Шал алды, квартирадан. (Старик из квартиры).

– Э, не бар посылкада? (А что в посылке есть?)
– Насвай жiбердi атам. (Отец отправил насвай)
– О, насвай жаман емес. Тагы да не бар? (О, насвай это неплохо. Что ещё есть?)
– Гражданский киiм жiбердi. (Гражданскую одежду отправили).
– Э, Ниязов, ол киiмдi кайтесiн? Сен немене «гражданкамен» кайтасын ба? (Э, Ниязов, зачем тебе гражданская одежда, ты что, в ней домой поедешь?)
– Ёк. Формамен барамын. Атам озi жiбердi. (Нет, в форме поеду. Отец сам отправил).
– Э, сен сурамасан жiбермейдi гой. Сен калада патрульден коркып «гражданканы» киiп, солай журесiн гой. Э, пале озбек!.. Макыл… тез барып, жумыска, тез келiндер. Орiк, мейіз алыпкел. (Э, если бы ты не попросил, он бы не отправил. Ты боишься патруля в городе, поэтому в «гражданке» хочешь ходить. Э, хитрый узбек. Ладно, быстро сходите и приходите на работу. Изюм, урюк принеси).
– Бопты, бопты. (Будет, будет).
– Так, все. Шагом марш на объект. Пошли, – скомандовал Касенов. Группа продолжила движение.
Когда старослужащие пришли на объект, они все собрались в одной комнате. В комнате находился стол, грубо сколоченный из досок, две короткие лавки. На подоконнике стояла пустая стеклянная литровая банка. В банку был опущен самодельный кипятильник, сделанный из лезвий. Здесь были фляги из-под краски, пустые ведра.
Солдаты, которые пришли с какими-то свертками, развернули их. В одном оказались новые шинель и шапка, в другом сапоги.
Тот, который принес шинель и шапку, разложил шинель на столе.
– Так, пацаны, давайте расходитесь по своим рабочим местам. Надо поработать, – сказал всем Касенов.
– Сейчас, Кайра, покурим, пойдём, – сказал один солдат.

Парни достали сигареты, у всех были сигареты «Ява». Закурили.
– Ну нихера себе, пацаны, посмотрите, – изумленно сказал один солдат, глядя на разложенную шинель. Все парни с интересом посмотрели на него:
– Чё там, Нурик?
– Посмотрите, вы видали такую шинель? – Нурик жестом руки показал на шинель. Все парни подошли к Нурику. Увидели, что показывал им Нурик, стали смеяться.
Нурик взял шинель в руки, расправил ее. Рассматривал, поворачивая влево, вправо.
– Ну-ка, Витёк, надень, мы посмотрим на тебя, – сказал Нурик.
Довольный Витёк надел шинель, начал оглядывать себя.
– Ну, как, пацаны, нормально? – спросил он.
Парни одобрительно загудели:
– Да, Витёк, пиз**** ты придумал.
– Не шинель, а шуба.
– Смотри, пушистая.
– Ну Витёк, ты удивил, а я думаю, куда ты прячешься, ходишь такой тихий, непонятный, а ты, оказывается, шинель втихаря начесываешь, – смеялся Нурик.
На шинели ворс был поднят, начесан. Шинель теперь больше походила на пушистую женскую кофту.
– Братан, как ты это сделал? – спросил один солдат.
Витёк, не снимая шинели, взял с подоконника и показал всем щетку с ручкой, с виду похожую на обычную одежную. Но у этой щетки была железная щетина.
– Вот, видали, железная щетка. У сварщиков взял. Они свои стружки ей сметают, – объяснил присутствующим Витёк. – Вот ей и начесал свою шубу, – очень довольный собой, Витёк весело рассмеялся.
– Витька, да ты чё, как ты в ней поедешь? Первый же патруль тебя остановит, – сказал один парень.
– Не ссы, братишка, что-нибудь придумаем, – ответил улыбающийся Витёк. – Вот мне слева надо чуть-чуть доделать,
и всё – дембельская шинель готова, – хозяин шинели весь сиял, довольный эффектом, который он произвел.
Он снял шинель, разложил ее на столе. Посмотрел на левую полу шинели. Затем начал щеткой начесывать ворс. Витёк работал щёткой против шерсти, добиваясь, чтобы ворс шинели был взбит и поднят вверх.
Нурик отвлек его вопросом:
– А что ты с шапкой хочешь делать? Нормальная же она, новая.
– Да, новая, в военторге купил, – ответил Витёк. – но я хочу её темнее сделать, фиолетового цвета.
– Зачем?
– Да в соседней части все пацаны свои шапки перекрасили на дембель. Сейчас мода такая, – засмеялся Витёк.
Второй солдат, который принёс новые сапоги, начал защипывать голенище одного сапога в виде небольших ромбиков. Образованные таким образом ромбы он пережимал короткими скобами алюминиевой проволоки, используя плоскогубцы.
– Вот так сейчас сапоги до конца в «гармошку» сделаю, ништяк будут смотреться, – приговаривал солдат. – Ещё вверху вкруговую сделаю кантик белый, каблуки набью и обточу, вообще пиз*** будет.
– Смотри, Лёха, не еб***ь на каблуках, – засмеялся один парень. Все присутствующие также дружно рассмеялись.
Солдаты смотрели на Витька и Лёху, курили.
– Интересно, сколько мы на руки получим зарплату? – спросил один солдат.
– Как наряды закроют, так и дадут, – ответил ему второй.
– Но Валя должна нормально нам закрыть, – заговорил третий парень.
– Валя тоже не волшебница, выше положенного она не прыгнет, – сказал ещё один из присутствующих.
– Много не дадут. Может, восемьдесят, может, сто рублей, – поддержал товарища другой парень. – Короче, на билет хватит, – закончил свою мысль говорящий.

– На билет-то хватит, но я ещё хочу подарки купить домой. И «дипломат» купить.
– Что за дипломат? – спросил кто-то.
– Эх, деревня, это такой небольшой чемоданчик. Мода, дефицит.
– Ну и нахер он нужен. Вон в военторге, есть нормальные чемоданы, я видел, можно спокойно взять.
– Ладно, Коля бери в военторге. Все нормально.
Касенов вышел из комнаты, знаком вызвал к себе Нурика:
– Так, Нурик, сейчас Ниязов принесет насвай, раскумаримся. Чтобы всем колхозом здесь не сидеть, ты давай своих на работу поставь. Потом сам приходи сюда. А то что-то долго сидим. Давай, скажи пацанам.
Они вдвоем зашли в комнату.
– Так, пацаны, давайте по рабочим местам. Скоро домой. Надо аккорд сделать, а то ротный не отпустит, – начал Касенов.
– Давай, пацаны, пошли. Посидели, покурили. Надо поработать, – поддержал его Нурик.
Парни стали подниматься и расходиться.
В комнате осталось пять человек. Двое русских парней, трое казахов.
Касенов достал свой дембельский альбом, обтянутый шинельным сукном.
– Вот, пацаны, посмотрите, как альбом получился, нормально? – спросил он.
Сидевший рядом с ним парень взял альбом, покрутил его, потрогал рукой шинельное сукно.
– Нормально, Кайра, пойдет для сельской местности, – засмеялся он. – Шучу, хорошо получилось.
Все сгрудились над альбомом. К ним присоединились Витёк и Лёха.
Страницы альбома были проложены серой калькой, фотографии были наклеены. На каждой кальке были написаны разноцветными чернилами различные выражения, нарисованы рисунки девушек, разная боевая техника, садящееся в море солнце.

На очередной кальке вверху было написано
«МИРУ МИР – СОЛДАТУ ДЕМБЕЛЬ», на нижней половине был нарисован силуэт девушки.
После кальки шла очередная страница, на которой была групповая фотография улыбающихся солдат.
На следующей кальке на всю страницу в виде лесенки был написан крупный текст
«КТО НЕ БЫЛ,
ТОТ БУДЕТ, КТО БЫЛ,
ТОТ НЕ ЗАБУДЕТ
730 ДНЕЙ В САПОГАХ».
На странице после кальки была наклеена одиночная фотография хозяина альбома – рядового Касенова.
Посмотрев альбом, Витёк вернулся к шинели. Посмотрел на нее, отложил щетку.
Взял в руки свою новую зимнюю шапку. Ушные клапана у нее были подняты вверх, тесемки завязаны. Он повертел её в руках, встряхнул. Надел на голову. Шапка была на размер меньше, неустойчиво сидела на голове. Витёк разместил её на самой макушке.
– Пойдет, – сказал он сам себе.
Он расстелил на подоконнике газету, положил на неё шапку. Достал пластмассовую баночку крема для обуви, новую щетку для обуви. Открыв банку, он мазнул кончиком щетки по блестящей, нетронутой поверхности крема. Затем начал щёткой размазывать крем по боковым клапанам шапки, добиваясь равномерного нанесения крема и следя одновременно за насыщением цвета. Шапка темнела на глазах.
Таким образом, Витёк, по кругу обрабатывал сапожным кремом и передний клапан, и заднюю часть своей дембельской шапки. Шапка стала тёмно-фиолетовой.
Спустя время пришли двое узбеков, которые уходили на квартиру.
– Э, озбекляр, келдiндер ме? – увидел их Касенов. – Калай? Барі дурыс па? (Э, узбеки уже пришли. Как, все в порядке?) Всё нормально, Ниязов?

Довольный Ниязов улыбался. Он положил на стол сверток, развернул его. Присутствующие, (их стало семь человек) увидели курагу, изюм, конфеты, печенье. Все заулыбались.
– О, ништяк, пацаны, давайте кипяток сделаем. Лёха, зёма, давай банку вскипятим.
Лёха взял литровую банку, пошёл за водой. Вернувшись в комнату, он поставил полную банку на пол, опустил в нее самодельный кипятильник, изготовленный из нескольких лезвий. Два оголенных кончика провода на другом конце кипятильника он осторожно воткнул в розетку. Посмотрев внутрь банки и убедившись, что рядом с лезвиями пошли пузырьки, сказал:
– Чайковский кипятится.
Касенов спросил тихо у Ниязова:
– Насвай принёс?
– Да.
– Покажи.
Ниязов показал небольшой полиэтиленовый мешочек с веществом тёмно-зелёного цвета.
– Жаксы, после чая закинемся.
Парни вскипятили чай, разлили по кружкам. Касенов обратился к Лёхе:
– Лёха, братан, давай ещё раз банку вскипятим.
Лёха сходил ещё раз за водой.
Ниязов взглядом незаметно показал Касенову на дверь.
Они вышли из комнаты.
– Кайрат, атам посылкамен арак жiберді. (Кайрат, отец в посылке водку отправил).
– О, жаксы болды, – у Касенова резко изменился голос, он стал изумленным. – Арак кайда? (О, хорошо. Где водка?)
– Алып келдiм, далада тыгып койдым. (Принёс, спрятал на улице).
– О, молодец, Атан. Жур екеумiз алып келейiк. (Молодец, Атан. Пойдём вместе сходим, принесём).
Солдаты вышли на улицу. Неподалеку от объекта Ниязов вытащил припрятанную у основания одного дерева грелку.

– Мiне, арак мында. (Вот, водка здесь).
Парни зашли в комнату, Касенов заговорщицки подмигнул всем.
В соседних помещениях шла работа.
В первой комнате, в правом углу, параллельно стене, напротив друг друга стояли высокие деревянные строительные «козлы». С одного «козла» на другой были перекинуты доски. На них сидел солдат, в руках он держал два шпателя, большой и маленький. Рядом с ним стоял небольшой пластмассовый тазик с каким-то белым материалом.
Второй солдат стоял в другом углу на грубом, сколоченном из разной ширины досок подобие табурета. В руках у него была кисть, прикрученная к небольшой палке, кисть он окунал в ведро с белой жидкостью и затем мазал ею потолок. Оба солдата уже переоделись, они были сейчас в грязной рабочей форме.
Первый солдат сказал:
– Дай мне пасты. Кончилась.
Второй солдат спрыгнул с табурета, положил кисть на подоконник. Подошёл к «козлам».
– Давай тазик, – сказал он.
Затем он подошёл к прислоненному к стене полиэтиленовому мешку, в котором находилось белое вещество в полужидком состоянии. Наклонив угол мешка, который был отрезан, солдат набрал в тазик белой пасты. Она была похожа на белый жидкий мел.
Отнёс тазик своему напарнику.
– Да, сегодня надо потолки размыть. Подготовить. Ты давай заканчивай и тоже берись за шпателя. А то пацаны уже шкурят свои потолки, мы отстаем, – сказал первый солдат, принимая снизу тазик.
– А мы и не будем шкурить, нахер надо, размоем, высохнут, и побелим. Я думаю, прокатит, – сказал второй.
В другом помещении, в трех комнатах одновременно работали трое солдат.

Каждый из них замотал лицо белой тряпкой. Видны были только глаза, ресницы и веки были припорошены белой пылью. В руках они держали длинные, до потолка, бруски, на другом конце которых были прибиты небольшие дощечки сантиметров 10х20.
На дощечки эти была навернута наждачная бумага. Стоя на полу, при помощи этого приспособления они шлифовали потолки, с которых летела белая пыль. Все трое солдат были с ног до головы покрыты этой пылью.
В соседнем санузле двое плиточников выкладывали голубым кафелем ванную комнату и туалет. Они разговаривали. Один из них курил.
– Вот ты как домой приедешь, что будешь делать?
– Да ты что… первым делом к бабам. Ох, как они мне нужны, – мечтательно закрыл глаза курящий. – Сейчас они мне каждую ночь снятся. Каждую ночь на простыне пятно мокрое, во сне кончаю… И сейчас член гудит, как трансформаторная будка, – схватился одной рукой за голову рассказчик.
Второй солдат посмеивался:
– Бабы нам всем снятся. Немного уже осталось, давай работай, тогда в натуре их увидишь и потрогаешь.
– Ай, не говори, – завыл второй. – Скорее бы их всех схватить за разные места.
Он встал, бросил мастерок, в полусогнутом состоянии схватился за свой половой орган.
– Бл*, член стоит, как ракета, сейчас улетит, и я вместе с ним, – расхохотался солдат.
В первой комнате пили водку из грелки. Заправлял всем Касенов. Грелку он положил рядом с собой. Разливал понемногу в алюминиевую кружку.
– Ну что, пацаны, давайте выпьем за дембель. Скоро домой, пусть у нас будет ровная дорога.
Касенов держал кружку, все парни щелкнули по ней ногтем среднего пальца. Касенов выдохнул и выпил залпом.
– Бл*, резиной воняет, – сказал он.

Касенов налил снова и передал кружку Нурику. Затем по кругу выпили все солдаты.
Они закурили, захмелели. Пошёл оживлённый разговор о доме, о планах на будущее.
Касенов пустил кружку по кругу ещё раз.
Парни раскраснелись.
Касенов, постукивая руками по столу, негромко запел:
– АРА, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ,
АРА, ВАЙ, ВАЙ, ДЕМБЕЛЬ ДАВАЙ.
АРА, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ,
АРА, ВАЙ, ВАЙ, ДЕМБЕЛЬ ДАВАЙ.
В разгар веселья резко распахнулась дверь, на пороге стоял капитан Чернов. Он был в расстегнутой шинели.
– Я не понял, это что здесь за бардак? – громко сказал командир роты. – Почему не на рабочих местах? – Чернов подошёл к столу. – Что за банкет здесь? – он заметил, что Касенов что-то прячет за спиной.
– Касенов, ты что там прячешь? – рявкнул ротный. –
Ну-ка покажи, что там у тебя?
– Ничего нету, товарищ капитан, – сказал Касенов.
Ротный сам подошёл к Касенову, вывернул ему из-за спины руку. Касенов побагровел, согнулся вперед. Чернов держал вывернутую вверх руку Касенова и забрал у него грелку.
– Что здесь? – Чернов держал в руках грелку.
Он отпустил Касенова.
– Ну-ка сами признавайтесь, – Чернов «расстреливал» всех глазами.
– Касенов, я не понял, что это? – Чернов был зол.
Касенов молчал.
Чернов поболтал грелку, все услышали звук жидкости. Солдаты стояли, опустив головы.
Чернов открутил пробку, принюхался.
– Да здесь же водка! – у Чернова на скулах заходили желваки. – Откуда водка? – громко спросил Чернов.
Ротный немного помолчал.

– Я вас спрашиваю. Касенов, почему молчим? – Чернов бросил грелку на пол, поднялась небольшая пыль, жидкость стала вытекать на пол, образовалось большое чёрное пятно.
– Рано праздновать стали, борзота, – Чернов обводил всех взглядом. – Кому посылка пришла? – ротный подошёл к столу, посмотрел на курагу, изюм. – Да здесь все ясно, из Ташкента посылка. Так, Ниязов? – Чернов посмотрел на Ниязова.
Ниязов кивнул опущенной головой.
– А почему тебе водку присылают родители? Что, ты без нее не можешь? – злой Чернов не спускал с Ниязова глаз. – Подними голову, Ниязов, – громко приказал Чернов.
Ниязов поднял голову, но смотреть в сторону ротного боялся, скосил глаза.
– Ну, что за банкет ты здесь устроил? – Чернов смотрел на Ниязова. – Не хватает только девочек и гитары, – Чернов смотрел на всех солдат, они все по-прежнему стояли, опустив головы.
– Но сейчас я буду у вас тамадой, вы про меня рано стали забывать, – Чернов подошёл к подоконнику, на котором лежали вещи Витька – обработанная шапка, сложенная шинель, железная ручка. В углу комнаты Чернов обнаружил дембельские сапоги.
– Топорков, ну-ка тащи на стол все это хозяйство, – приказал Витьку Чернов и рукой показал на шапку, шинель и сапоги.
Солдат выполнил приказание. Все сложил сверху прямо на продукты.
– Так, модники, шапку новую испортили, – Чернов осмотрел головной убор. – Вот вижу шинель новую, тоже уже испорченную. Сапоги «в гармошку», тоже новые, но теперь их обувать только в сарай. Вы уже за меня решили, что уже через неделю будете дома, но я думаю по другому, – Чернов замолчал на несколько секунд.
– В одну шеренгу становись. Смирно! – резко закричал Чернов.

Солдаты встрепенулись, в одну секунду построились, замерли.
– Товарищи солдаты! – громко говорил Чернов. – Вас за нарушение воинского порядка, за распитие спиртных напитков я могу посадить на гауптвахту и не выпускать до дембеля. Но я поступлю по другому! Слушай мой приказ! Вы все всемером утром поедете на «двадцатую точку», там сейчас сломался растворно-бетонный узел. Четыре недели, до 31 декабря, будете там вручную, лопатами, мешать бетон. Вы знаете, сроки там горят, все начальство там. Вот и будете там к дембелю готовиться. Вы не оправдали мое доверие. 31 декабря, в обед, приедете в роту, а там дальше я решу, как с вами быть. Приказ ясен? – Чернов смотрел на солдат.
Дембеля молчали.
– Не слышу! – грозно рявкнул Чернов.
– Так точно, – хором ответил строй.
– Топорков, – обратился к Витьку ротный. – Возьми шинель, шапку, сапоги. Отдашь все старшине.
– Есть, – ответил Витёк.
– Сейчас вы снимайтесь, а те, кто работают, пусть остаются. Вы борзота, сейчас со мной пойдете в роту, будете бегать на плацу, пока вся водка, весь хмель с потом не выйдет. Семеро смелых, мать вашу! – ротный вышел за дверь.

Одиннадцатый эпизод

Ноябрь. Холодно. Снег. Стоит новый, трехподъездный, панельный пятиэтажный дом. Вокруг кучи мусора, земли. Валяются доски, строительные «козлы», сломанные носилки. Перед домом стоит строительный вагончик.
В доме установлены окна. К каждому подъезду поданы деревянные трапы.
Перед домом, в две шеренги, стоит отделение паркетчиков-новобранцев. Все они в новых бушлатах, в новых двухпалых солдатских рукавицах. Клапана у шапок опущены, тесемки завязаны под подбородками. От дыхания клапана шапок у всех побелели.
Солдаты замерзли, стоят, втянув головы в плечи, дрожат от холода. Некоторые из них растирают себе колени, другие бьют себя по рукам и плечам, пытаясь согреться, все постукивают ногой об ногу.
Среди них, на правом фланге, выделяется один солдат, старослужащий. У него не такая новая форма, он в шапке с поднятыми клапанами. Уши у него малинового цвета, он периодически растирает пальцами то одно, то другое ухо. Он тоже замерз, но старается не показывать виду.
С левого фланга общего строя стоят четыре плотницких ящика, в них инструменты – ручные пилы, молотки, кусачки, плоскогубцы, россыпью лежат гвозди – «сороковки».
Перед строем – сержант Тортаев, шапка у него с поднятыми клапанами.
– Сегодня, сегодня небольшое похолодание, минус 25, но для нас это не страшно, – он обвел взглядом весь строй. – Зайдем внутрь, начнем работать, согреемся. Сегодня мы начинаем работу здесь, это ваш первый объект, – обращается он к солдатам. – Помогать вам, обучать вас будет опытный паркетчик Фаттахов. Он моего призыва. Фаттахов, подойди ко мне.
Фаттахов подошёл к Тортаеву, стал рядом с ним, лицом к строю. Фаттахов был круглолицый, добродушный, все молодые обратили внимание, что у него были совершенно круглые колени.
– Вот он, лучший паркетчик нашей части, – сказал про Фаттахова Тортаев. – Его специально командировали к нам, чтобы он за месяц научил вас, дятлы, стелить паркет. – Вы через месяц должны уже давать норму – шестнадцать квадратов в день. Это небольшая комната. Каждый должен давать норму выработки. Кто не будет делать, будет ночью умирать на полах с тряпкой. Всем ясно? – спросил Тортаев.

Солдаты молчали.
– Я не слышу, всё ясно? – с угрозой опять повторил Тортаев.
– Так точно, – хором ответил строй.
– Сейчас заходим в первый подъезд, поднимаемся на пятый этаж. Там собираемся все в одной комнате, и Фаттахов будет учить вас. Архипов, Еремян, взяли инструменты, справа по одному пошли на пятый этаж.
Паркетчики зашли в подъезд. Поднимаясь по лестнице, один из них сказал:
– Труба нам. Здесь холоднее, чем на улице.
На пятом этаже в одной двухкомнатной квартире работали трое старослужащих солдат-плотников. Они навешивали входные двери. Полы во всех комнатах были засыпаны круглой крошкой красно-коричневого цвета.
Плотники увидели молодых:
– О, духи пришли. Когда призвались?
Один из молодых солдат ответил:
– Месяц назад, в конце октября.
Один плотник засмеялся:
– Ничего, войска, тяжело только первые два года, а потом привыкнете.
В помещении было холодно, кроме окон, во всем доме не было ни дверей, ни отопительных батарей. У всех изо рта шел пар.
Снизу, на лестничном марше показались ещё двое чужих солдат, которые несли ещё одну входную дверь:
– О, бл*, это из-за вас мы тут с утра мудохаемся. Посторонись, двери несём. Нам приказ дали, паркет будут стелить, тепло надо. Мы двери поставим, а вы надышите, и будет вам Ташкент, – весело засмеялся плотник.
Тортаев собрал всех в комнате:
– Так, татарин, давай, командуй.
Фаттахов, несмотря на небольшую полноту, обладал тонким голосом:

– Сейчас надо «чёрные» полы настелить. Поэтому тащите с улицы доски, бруски. Несите доски. Досок надо побольше, все равно весь этаж будем стелить. Давайте, вперед. Потом рубероид принесёте, тоже рулонов десять, лишне не будет.
– Что встали, уроды, бегом на улицу умчались за досками, – заорал Тортаев.
Пацаны стояли, замёрзнув, они не хотели двигаться. Но, испугавшись, парни посыпались по лестнице вниз.
В этот момент послышались сигналы грузового автомобиля. Тортаев выглянул в окно. Перед домом стоял крытый грузовик. Тортаев крикнул вниз:
– Э, узнайте, что он привез.
Один солдат подошёл к кабине, поговорил с водителем и крикнул наверх:
– Он паркет привёз.
– Ну, ништяк, – обрадовался Фаттахов.
– Я схожу вниз, посмотрю, сколько его там, – сказал Фаттахову Тортаев, закрыв окно.
Он подошёл к водителю, который курил возле кабины. Водителем оказался Юра, который испытывает неприязнь к Семёнову.
– Здорово, Юра, ты везде с нами, – пожал ему руку Тортаев.
– Конечно, вместе служим, в одном управлении, – ответил сухо Юрий.
– Что, ты паркет привёз? – спросил Тортаев.
– Да, давайте разгружайте, мне ехать надо.
– А куда его сгружать-то? – вслух думал Тортаев.
– Да вы часть наверх заберите, а основное вон, в вагончик надо, там же кто-то сидит, а так на улице его растащут. И вот в накладной у меня распишись, – водитель дал Тортаеву накладную в двух экземплярах.
Тортаев расписался, не читая, в обеих накладных. Юра взял один экземпляр себе, другой оставил Тортаеву.
– Возьми, отдашь Вале, – Юра сложил свой экземпляр вдвое и убрал в нагрудный карман.

Тортаев заставил солдат разгрузить машину с паркетом. Паркетные пачки были в длину сорок сантиметров, они состояли из отдельных узких брусков-клёпок. Каждая паркетная клёпка в высоту была 5 мм, в ширину 5-7 см. В пачке было по сорок клёпок.
Парни сильно замерзли и не хотели двигаться, не хотели нагибаться, выпрямляться, вообще двигаться. Но, боясь Тортаева, стали разгружать машину. Весь паркет складывали прямо на снег. Юра, разгрузившись, дал сигнал и уехал.
Тортаев сделал распределение солдат:
– Так, вы вшестером заносите паркет в вагончик, – он показал рукой на тех, кто стоял ближе к нему. – Остальные носим доски наверх.
Те, кто стали заниматься досками, доставали их из-под снега. Доски лежали одной кучей, были обледенелые. Солдаты, разделившись по двое, начали носить наверх доски.
Тортаев смотрел на них с недовольным видом, не выдержал, закричал:
– Быстрее шевелимся! Ещё паркет наверх надо поднять, рубероид. Работы дохера, побыстрее всё делаем. Я наверх пойду, в окно смотреть буду. Паркет занесёте, потом двенадцать пачек наверх поднимите.
Тортаев пошёл в подъезд.
Парни, перетаскивая паркет, переговаривались между собой:
– Пацаны, видели, какие колени у Фаттахова. Круглые, как мячики.
– Да это, наверное, от того, что паркетчики всё время на коленях сидят.
– Ну, татарин уже год отслужил, через год у нас тоже такие ноги будут.
Затем Тортаев опять собрал людей в комнате.
Фаттахов начал объяснять солдатам:
– Короче, на полу вы видите керамзитную крошку. Её везде насыпают, она влагу притягивает. Сейчас прямо по керамзиту нам надо выставить лаги, на них бросим «чёрные» полы, затем покроем рубероид и потом уже будем паркет стелить.

Сейчас один будет мне помогать устанавливать лаги, все смотрим. Потом по двое будете в каждой комнате то же делать.
Солдаты смотрели на него без энтузиазма, у всех изо рта шел пар, парни замерзли. Стояли, втянув головы в плечи.
Фаттахов взял в помощники скуластого Садырбаева. Рулеткой они отмерили ширину комнаты. Затем Фаттахов напилил по нужному размеру десять брусков под лаги.
Бруски равномерно распределил по ширине комнаты. Место для брусков почистил от керамзитной крошки. Каждый брусок Фаттахов напилил чуть длиннее нужного. Поэтому, вставляя бруски между стенами, он пристукивал их обушком небольшого топора, вбивал бруски между стенами с небольшим усилием. Фаттахов выравнивал лаги с помощью нивелира.
– Вот мы установили лаги. Теперь на них будем стелить «чёрный» пол, – пояснял Фаттахов ход своей работы.
После этого перпендикулярно лагам, в длину комнаты Фаттахов начал укладывать доски по длине помещения. Доски он прибивал тесно, одна к другой.
Фаттахов обратился к молодым солдатам:
– «Чёрный пол» прибиваем гвоздями, «соткой». Они вот такие.
Фаттахов достал несколько гвоздей длиной примерно 10 сантиметров.
Настелив полы на половину комнаты, он сказал Тортаеву:
– Пусть идут по двое и бросают лаги, и «чёрные» полы. Я их потом соберу, когда паркет будем стелить.
Тортаев распределил солдат по двое. На площадке были три квартиры. Две двухкомнатные, одна трехкомнатная. Тортаев развел пары по квартирам, получилось, что люди стали работать во всех комнатах двухкомнатных квартир и в одной комнате трехкомнатной работали трое. Парни начали отмерять и отпиливать лаги, как это делал Фаттахов.
Парни делали работу нехотя, они замёрзли, пальцы были деревянными, синими, негнущимися. Они согревали пальцы своим дыханием. Солдаты постукивали одной ногой о другую, тихо говорили другу другу:

– Да, вот дубак. Портянки примерзли к подошве. Воспаление схватить запросто.
– Никогда не думал, что строители в таких условиях пашут.
– Нихера дом не прогрели, нас пригнали сюда.
Спустя время Фаттахов снова собрал всех.
– Вы видели, лаги мы установили. «Чёрные» полы бросили. Теперь надо застелить их рубероидом, чтобы полы не гнили, – пояснил он.
Вместе со своим помощником Садырбаевым он начал раскатывать по длине пола один рулон рубероида. Раскатав одно полотно, он быстро отрезал острым сапожным ножом нужную длину. Таким образом весь пол был застелен рубероидом, как чёрными дорожками. Затем Фаттахов с Садырбаевым прибили рубероид гвоздями к полу.
– Рубероид прибиваем мелкими гвоздями, «тридцаткой». «Сотка» здесь не нужна. Рубероид прибиваем, чтобы он не шевелился и плотно лежал, – объяснял Фаттахов. – Ну вот, можно уже паркет стелить, одну «ёлочку» прогоним, потом на обед уже сниматься? – посмотрел он вопросительно на Тортаева.
Тортаев кивнул утвердительно головой.
Фаттахов подозвал Садырбаева:
– Эй, молодой, иди сюда. Центровку надо сделать.
Фаттахов и молодой солдат растягивают тонкую веревку по полу, по всей длине одной торцевой стены комнаты.
Затем складывают ее вдвое и таким образом обозначают середину этой стены, забивая в середке, в пол, гвоздь, затем переносят веревку на противоположную стену, точно так же находя ее середину, так же обозначая ее гвоздем в пол.
Потом от одного гвоздя до другого натягивают шнур. Таким образом, шнур теперь натянут через всю комнату.
Фаттахов говорит всем присутствующим:
– Все, центряк сделали. Теперь я начну, вы смотрите внимательно. Первую «ёлочку» надо делать ровно. Если здесь
ошибетесь, то паркет ровно не пойдет. Надо будет все переделывать. Всем ясно? – спросил он у молодых. Несколько человек кивнули в ответ.
– Я не понял, вы что в уши еб***ь? Не слышу ответа! Всем ясно? – крикнул злой Тортаев.
Парни ответили вразнобой:
– Ясно, ясно…
Фаттахов продолжил:
– Ваша норма – комната за день. Не сделаете, сами знаете – спать не будете, будете ночью полы мыть.
Фаттахов сказал:
– Занесите паркет и ящик с инструментом.
Те, кто стоял у входа в комнату, притащили несколько пачек паркета, перетянутых стальной проволокой, и инструменты.
Фаттахов перекусывает плоскогубцами проволоку на одной пачке паркета. Пачка рассыпается, он берет несколько штук, переносит вглубь комнаты, раскладывает паркет на правые и левые клёпки. Из деревянного ящика берет пригоршню гвоздей, рассыпает рядом с собой, приносит молоток. Садится на одно колено, берет две клёпки: одну правую, другую левую, соединяет их вместе, чтобы точно по центру образованного угла проходил натянутый через всю комнату шнур.
Соединив две клёпки, забивает под углом в их боковую часть по три гвоздя. Заключительные удары по шляпке гвоздя он производит острым концом молотка.
– Я забиваю по три гвоздя в каждую клёпку. Видите? Я сразу забиваю гвозди молотком, но вы пока научитесь, будете бить их добойником, – сказал солдатам Фаттахов.
Он достал из плотницкого ящика несколько стальных стержней:
– Видите, эта железка – сердцевина обыкновенного шпингалета. Вот ей будете по гвоздю бить, чтобы не сломать кромку клёпки.
Фаттахов взял следующие две штуки, состыковал их под углом, прибил поочередно к полу и работал дальше. Фаттахов сосредоточен. Движения его точны, гвозди он забивает короткими точными ударами, гвозди не гнутся, входят в паркет под углом к полу, так, как надо Фаттахову. Гвозди остаются в боковых частях клепок, их не видно. Постепенно появляется рисунок «ёлочки».
– Думаю, что вам понятно, сейчас идите по комнатам и продолжайте свою работу, – сказал Фаттахов. Садырбаев остался с ним.
В соседней квартире работают смуглый Увашев и белолицый Архипов.
Архипов с печальным выражением лица говорит:
– Блин, как холодно. Вот так два года я не выдержу. Сдохнуть можно от дубора.
Увашев, с серьёзным выражением лица, тихо говорит Архипову:
– Толян, ты сходи на третий этаж, там уже батареи тёплые. Сходи погрейся, потом я.
Обрадованный, Архипов воскликнул:
– Да ты что! А где там?
Увашев:
– Да иди быстрей, найдешь.
Архипов выходит из квартиры, он боится, что его увидит Тортаев, и быстро идет вниз по лестнице.
Спустя минуту он приходит, обиженный:
– Ну ты что так шутишь. Нет там никаких батарей, во всем доме нет ни дверей, ни батарей. А ты про батареи говоришь, ни одной трубы даже нет.
Увашев улыбается:
– Ну тогда нехер ныть, работай давай, или иди вешайся.
В этот момент они слышат голос Тортаева:
– Всем сниматься, обед. Инструменты соберите, оставим в вагончике и потом строиться на улице.
Пацаны обрадовались:
– О, ништяк, обед, на хавчик пойдём.

Двенадцатый эпизод

После обеда Тортаев привел отделение на работу.
Он встал перед строем.
Фаттахов стоял на правом фланге.
– Так, дятлы, сейчас берём инструменты и расходимся по своим рабочим местам. Продолжаем то, что начали до обеда. Учимся быстрее, мне нужно давать норму. Кто не будет работать быстро, того буду пиз****ь. А в роте после отбоя будете херачить полы мокрой тряпкой. Всем ясно? – спросил Тортаев.
– Да, – недружно, вразнобой ответили пацаны.
– Я не понял, уроды, почему отвечаете не по уставу? – злым голосом сказал Тортаев. – Или уже борзеть начали, а? – опять спросил Тортаев и резко, без предупреждения начал бить тех, кто стоял в первой шеренге в челюсть, в живот, в грудь. Одного бойца он свалил подсечкой на снег. Все парни испугались.
Те, кто получили удары, скривились от боли. У одного парня выступили слёзы. Тот, кто упал, встал, отряхивал с формы снег.
– Выровняли строй, гандоны, – орал красный Тортаев. – Я вас ещё не бил по-хорошему, вполсилы ударил, встали ровно, мудаки, бл**ь. Что, суки, до сих пор не поняли, куда попали? Вы в стройбате! Здесь нет ночных тревог, нет марш-бросков, нет учений. «Королевские войска», бл**ь! Не служба, а мёд! Я вас бл* научу устав уважать, – продолжал орать Тортаев. – Равняйсь, смирно! – приказал он.
Пацаны замерли, глядя перед собой.
– Повторяю, всем ясно, что будет, если норму давать не будете? – проорал Тортаев.
– Так точно, – дружно ответил строй.
– Все. По рабочим местам разойдись, – сказал Тортаев.
Парни разбежались с места построения.
Фаттахов крикнул им:
– Эй, инструменты не забудьте.
Несколько человек быстрым шагом пошли к вагончику, взяли плотницкие ящики с инструментами.
На пятом этаже парни разошлись по своим рабочим местам. Спустя минуту на этаже послышался дружный стук молотков, шум ножовок, голоса.
В одной комнате работали высокий Мирманов и круглолицый Мукашев.
Парни сняли свои шапки, подняли боковые клапана и завязали их наверху тесёмками. У Мирманова оказался высокий лоб и крупные оттопыренные уши. Мукашев был светлолицым, с чёрными глазами. Парни снова надели шапки.
Мукашев поднёс свои руки ко рту, дышал на пальцы.
Он обратился к Мирманову:
– Эй, Жумагазы, Женя, мынаны калай жасаймыз? Мынандай суыкта калай жумыс iстеймiз? (Эй, Женя, как мы будем работать в таком холоде?)
Мирманов ответил:
– Ничего, Кайрбай, попробуем.
Они закончили работу по установке лаг, начали пилить доски для пола.
В этот момент к ним заглянула русская женщина лет сорока пяти. Она была одета в новый офицерский бушлат, на ней были тёмные брюки, на голове – зимняя рыжая ондатровая шапка.
Обута была в чёрные ботинки на толстой подошве. Под мышкой она держала общую тетрадь.
– Здравствуйте, это какая рота? – спросила она.
– Здрасте, мы из первой роты, – ответил Женя Мирманов.
– А кто у вас тут главный?
– Сержант Тортаев, – опять ответил Мирманов.
Мукашев молча продолжал работать.
– А где Тортаев?
– Здесь он, на этаже, вам позвать его? – спросил женщину Женя.
– Не надо, я его сама найду, – женщина вышла из комнаты.
– Мынау кiм? (Кто это?) – спросил Женю Мукашев.

– Не знаю, – ответил Женя.
Они услышали на площадке голоса Тортаева и женщины.
– О, Валентина Сергеевна, здрасте, – поздоровался с женщиной Тортаев.
– Тортаев, здравствуй, – поздоровалась она. – Ты смотри, год был рядовым, маляром, а тут сержантом стал. Давно?
– Да вот, на прошлой неделе, – ответил Тортаев.
– Понятно, перед молодым пополнением присвоили? – спросила опять женщина.
– Так точно, – ответил Тортаев.
– Ну ясно. И что, тебя командиром паркетчиков назначили?
– Так точно.
– А это твои, что ли?
– Так точно, Валентина Сергеевна, молодое пополнение.
– Откуда они?
– Некоторые из Казахстана, другие по Союзу собрались, Иркутск, Омск…
– О, и твои земляки есть.
– Да.
– А кто их обучает?
– Фаттахов.
– Ох ты, повезло тебе, Тортаев. А где он?
– Да вот здесь, в соседней квартире.
Тортаев и Валентина Сергеевна пошли к Фаттахову.
– Здравствуй, Фаттахов, – поприветствовала инструктора женщина.
– Здравствуйте, Валентина Сергеевна, – заулыбался и встал с колен Фаттахов.
– Ну что, так и обучаешь молодых? – сказала ему Валентина Сергеевна.
– Да, учу вот, потихоньку, – улыбался женщине Фаттахов.
– Закуришь? – протянула она ему пачку сигарет коричневого цвета.
– Не откажусь, – довольный Фаттахов направился к Валентине Сергеевне.

– Но у меня, видишь, болгарские, «Оpal». Я другие не курю.
– Нормально, – ответил ей Фаттахов и вытащил из пачки сигарету.
Валентина Сергеевна согнула свою тетрадь дугой и убрала ее в боковой карман бушлата. Сама она тоже взяла сигарету, достала из другого кармана бушлата блестящую зажигалку. Дала прикурить Фаттахову, закурила сама.
– Давай с тобой покурим, – сказала она Фаттахову.
– Тортаев, а ты будешь курить? – спросила она сержанта.
– Нет, я же не курю, – ответил ей Тортаев.
– Ну ладно, мы тогда сами. Ну что, Фаттахов, как думаешь, толковые ребята тебе попались? – спросила она Фаттахова.
– Не знаю, как скажешь сейчас. У них сегодня первый день. Время надо, – ответил Фаттахов.
– Паркет когда привезли? – спросила Валентина Сергеевна.
– Утром, – ответил Тортаев.
– А кто, Юра?
– Да, – ответил сержант.
– Куда сгрузили?
– В вагончик.
– А кто там?
– Да от монтажников сидит сержант.
– Ладно, я зайду, посмотрю. А где накладная на паркет?
– У меня, – Тортаев достал сложенный лист бумаги и отдал Валентине Сергеевне.
Она развернула документ, ознакомилась с содержимым. Вытащила из бокового кармана тетрадь, вложила в нее накладную, тетрадь снова убрала в карман.
– Ну что, отопления нет, стекольщики только сегодня закончили, столярку тоже только стали ставить. К тому же первые морозы начались, но работать надо. Пойдёмте посмотрим, что пополнение делает.
Все втроём они зашли в комнату, где работали Еремян и Абдуллин.

Еремян в это момент отпиливал ручной ножовкой по нужной длине доску для пола. Один край доски лежал на полу, второй конец держал в руках Абдуллин. Доску левой рукой также придерживал Еремян, в правой руке у него была ножовка. Еремян не дергал пилу, работал без рывков, ритмично водил ее, она у него не застревала в спиле.
– Как дела у вас, парни? – спросила Валентина Сергеевна.
– Нормально, – ответили солдаты. Еремян на секунду перестал пилить, посмотрел на женщину.
– Молодец, умеешь работать с пилой, – похвалила его Валентина Сергеевна. – Как твоя фамилия?
– Еремян, – ответил, улыбаясь, солдат.
– Откуда ты родом?
– Из Казахстана.
– Это интересно, армянин из Казахстана. То-то я думаю, чисто на русском говоришь, без акцента. Вы, армяне, по всему свету живете, – улыбнулась женщина и бросив сигарету на пол, потушила окурок ногой.
– Да, мы такие, – не растерялся Еремян.
– Ишь ты, какой шустрый, – сказала Валентина Сергеевна.
– Еремян, харэ языком трепать, – недовольный Тортаев посмотрел на солдата.
– Да ладно, Тортаев, пусть говорит, – одернула сержанта женщина.
– А твоя фамилия как? – спросила Валентина Сергеевна Абдуллина.
– Абдуллин, – ответил солдат.
– А ты откуда? – спросила солдата женщина.
– Из Кзыл-Орды, – ответил он.
– А это где?
– На юге Казахстана.
– Жарко там?
– Да, тепло.
– А здесь мерзнешь?
– Да, здесь холодно.
– Ну, ничего, привыкнете.

Еремян в этот момент допилил доску.
Вдвоем с Абдуллиным они положили ее на лаги. Эта была последняя доска, «чёрный» пол был готов. Абдуллин взял гвозди, стал прибивать ее.
– Ты что до армии делал? – спросила Валентина Сергеевна Еремяна.
– Работал на бетонном комбинате.
– А где именно?
– У себя, в Петропавловске.
– А кем?
– Формовщик был, опалубку ставили, да много чего делал.
– А опалубку для чего ставили?
– Да мы же плиты перекрытия заливали, колонны. Железную опалубку ставили.
– Понятно, стройка для тебя знакомое дело.
– Да, – ответил Еремян.
– Ну, хорошо, работайте. Не буду мешать, я посмотрю.
– Я вам нужен? – спросил Фаттахов женщину.
– Нет, Фаттахов, иди, – ответила она.
Фаттахов бросил окурок на пол, придавил его носком сапога, пошёл к себе.
В комнате с солдатами остались Валентина Сергеевна и Тортаев. Они смотрели, как работают парни.
Еремян и Абдуллин застелили пол рубероидом. Сделали центровку, как научил их Фаттахов.
Еремян подтащил к окну, откуда надо начинать гнать «ёлочку», пачку паркета. Пассатижами перекусил проволоку, опоясывающую пачку в двух местах. Разложил клёпки на правые и левые. Сел на колено, состыковал первые две паркетины.
– Ну, все ровно? – спросила Валентина Сергеевна.
– Вроде да, – ответил Еремян.
– Веревка по центру проходит? – опять спросила женщина.
– Да, по центру, – ответил Еремян.

– Ну давай, с богом, Еремян. Это твоя первая «ёлочка», дай бог не последняя. Домой приедешь, паркет себе сам постелишь.
– Ну, начали, – сказал Еремян.
Он рассыпал рядом с собой мелкие гвозди. Состыковал на полу две паркетные клёпки. Взял один гвоздь, забил его до середины в паркетную планку, затем на шляпку гвоздя поставил добойник и стал бить молотком по добойнику, вгоняя гвоздь по самую шляпку.
– Ну, неплохо у тебя получается, – похвалила его Валентина Сергеевна. – Молодец, всё пока без ошибок.
Они с Тортаевым смотрели на работающих солдат. После того как Еремян уложил 10-12 клёпок, они пошли в другую квартиру.
В соседней комнате Мирманов и Мукашев начали укладывать первую «ёлочку». С паркетными клёпками работал Мирманов, Мукашев сел на одно колено рядом.
Мирманов взял первый гвоздь и начал неуверенно по нему бить. Ударил себя по указательному пальцу левой руки. Бросил молоток, поднёс палец к губам.
– О, сука, – забормотал он. Затем он сжал этот палец пальцами правой руки.
– Катты тидi ме? – спросил его Мукашев. (Сильно ударил?)
Мирманов, продолжая баюкать палец правой рукой, кивнул Мукашеву.
– Кой, ендi мен корейiн, – сказал Мукашев. (Давай теперь я попробую).
Он сел на колени возле паркетин, взял молоток. Стал осторожно забивать гвоздь. Затем взял металлический стержень, поставил его на шляпку гвоздя. Стал забивать, добойник слетал с гвоздя. Он бил молотком часто, несильно, неуверенно.
К нему подошёл Мирманов.
– Давай я попробую, – сказал он. Мукашев уступил ему место.

Мирманов взял ещё один гвоздь. С опаской упер его острым концом под углом на небольшом расстоянии от первого гвоздя, взял молоток. Начал осторожно забивать его.
В этот момент в комнату зашёл Фаттахов. Он посмотрел как Мирманов работает, и сказал:
– Ты бей уверенно, не ссы. Будешь бояться, будешь бить по пальцам. И быстрее работайте.
Он подошёл к Мирманову:
– Ну-ка, дай мне, – сказал он. Мирманов уступил место Фаттахову.
– Вы уже криво забили первые клёпки. «Ёлочка» у вас не выйдет. Брак гоните, – Фаттахов оторвал уложенные клёпки, отбросил их в сторону.
– Сейчас по новой надо делать, – сказал он. Он взял новые паркетины, состыковал их под нужным углом, уверенно прибил к полу. Взял следующие и так же ловко их прибил.
– Вот теперь дальше сами, – сказал Фаттахов.
– Э, Фаттахов, мына айел кiм? – спросил Фаттахова Мукашев. (Э, Фаттахов, кто эта женщина?)
– Это наш прораб, Валентина Сергеевна, она всю жизнь на стройках со стройбатом. Она хороший человек, не вредная, – сказал Фаттахов.
– А, понятно, короче, постоянно будет смотреть, как мы работаем, – сказал Мирманов.
– Не только за нами, за всеми она смотрит, наряды закрывает, она нормальная, – сказал Фаттахов.
Мирманов опустился на колени. Взял новые клёпки, стал их стыковать. Забивал гвозди неуверенно.
Фаттахов наблюдал за ним, затем сказал:
– Да, полы в роте будут теперь блестеть.
Фаттахов вышел из комнаты.

Тринадцатый эпизод

На другом объекте – кирпичном двенадцатиэтажном жилом доме – работают остальные отделения первой роты.
Молодое пополнение штукатуров на носилках носит на пятый этаж раствор. Молодым солдатам с непривычки тяжело, они несут носилки, вихляясь из стороны в сторону, сапоги, штаны заляпаны раствором. Лица красные, напряжены. Старослужащие, которые наблюдают за ними, с удовольствием смотрят на них, кричат, улюлюкают:
– Духи, вешайтесь.
– Давай, бегом.
– Работаем салабоны, норму делаем.
– Раствор застынет, живей давай.
Возле кучи раствора, которую привёз и выгрузил самосвал «ЗИЛ-130», стоят двое молодых с лопатами, лица их печальны, грустны.
На пятом этаже носильщики сваливают раствор на площадке. Старослужащие штукатуры стоя вверху на «козлах» и на полу, мастерками быстро накидывают раствор на смоченные стены, выравнивают их полотерами.
За ними и за молодыми наблюдает сержант Крылов.
Один из старослужащих обращается к нему:
– Андрюха, смотри, как бы не сдохли молодые. Помнишь, было один раз, кровь у одного пошла.
– Да я вижу всё, Саня. Пока не умрут! Сейчас машину эту перетащут, там отдохнут. Раствора мало. Его и плиточники берут. Нам и так не хватает.
В другой квартире на этаже слышен голос сержанта Азизова.
– Эй, биякка кел. Мынау стеклорез. Абайла, тастама, – он ругал рядового Насырова. (Эй, иди сюда. Это стеклорез. Будь осторожен, не бросай его).
В санузле находился он, старослужащий солдат и молодой Насыров.

Вина Насырова была в том, что он бросил на подоконник стеклорез. Ударом по затылку Азизов сбил с головы Насырова шапку. Насыров был среднего роста, с большими чёрными глазами.
– Эй, Насыров, стеклорез сломаешь, плитку чем, пальцем резать будешь? – смотрел на солдата Азизов.
Испуганный, Насыров бормотал:
– Больше не буду, не знал я.
– Вот смотри, Федько, учи этого молодого, пусть раствор успевает носить и учится у тебя. Показывай ему все, – обратился Азизов к старослужащему солдату.
Насыров подобрал с пола шапку, обтряхнул ее, надел.
– Будем учить, – Федько сидел на двух пачках кафеля, мастерком ковырял стену. У Федько было маленькое лицо, сморщенное, как замороженное яблоко.
– Ну что, здесь всё в одну плитку гнать будем? И туалет, и ванну, всё в зеленых цветочках будет? – спросил он Азизова.
– Да нахер тебе думать про это. На складе только эта плитка, её там хоть попой ешь. Ей будем работать. Всё. Я пошёл к другим, – сказал Азизов.
– Ну давай, молодой, бери ведро, мастерок и иди вниз за раствором. Принесёшь пару ведер, потом с кем-нибудь носилками принесёшь, я пока начну снизу гнать. Плитку всегда начинаем снизу. Понял? – спросил он Насырова.
– Да, понял, – ответил Насыров.
– Ну, молоток. Раствор принесешь, потом воды притащишь. Одного ведра нам хватит пока. Ну все, побежал за раствором.
Насыров взял ведро и пошёл вниз.

Объект, где работают паркетчики.

В комнате работают Садырбаев и Фаттахов. Комнату они уже почти всю застелили паркетом. Осталось только прогнать по одному ряду справа и слева, и комната будет закончена. Садырбаев и Фаттахов беседуют.
Садырбаев спрашивает Фаттахова:

– Татарин, а почему у тебя колени такие круглые, как мячики?
За год службы паркетчиком у Фаттахова деформировались колени, они стали у него абсолютно круглыми, как половинка детского резинового мячика, исчез костный рельеф.
– Потому что посидишь, как я, на коленях год, у тебя тоже такие же будут.
– А когда ты ходишь, они болят?
– Пока нет, может, потом будут болеть. Не знаю… это от нашей работы… они хрустят сильно, когда ходишь.
– Значит, и у нас колени такими будут.
– Будут, будут, а ты как думал.
В этот момент к ним заглянул Тортаев:
– О, молодцы, почти закончили. Татарин, через полчаса снимаемся, на сегодня всё.

Четырнадцатый эпизод

Вечер. На улице темно.
В казарме гул голосов. В роту пришли с объектов все отделения. В сушилке солдаты развешивают свои бушлаты, в умывальнике курят, умываются. В спальном помещении на табуретках сидят уставшие молодые солдаты: штукатуры, плиточники. У них нет сил шевелиться, они рассматривают свои ладони с натёртыми мозолями. У них грязные сапоги, штаны в пятнах от раствора. У всех парней красные, с мороза, лица.
Проходивший мимо сержант Крылов скомандовал им:
– Ну-ка, встали, пошли умываться, сапоги чистим. Готовимся к ужину.
Молодые испуганно вскочили со своих мест, направились в умывальник.

В казарму зашли отделения маляров сержантов Кузнецова и Толегенова. Они в сушилке сняли бушлаты, возле своих кроватей сняли кители ВСО, в нательном белье пошли умываться. Кто-то из солдат затолкал своё белое вафельное полотенце одним концом в карман штанов, другой конец свисал. Кто-то повесил полотенце на шею, кто-то заправил его впереди, на животе, под верхний край штанов. В умывальнике была очередь, к кранам не пробиться. Висит густой дым от сигарет.
Все молодые делились впечатлениями от первого дня на стройке.
Маляры стали рассказывать о своём.
– Устали не очень, зато краской надышались, голова болит, – рассказывал Жизнь Еремяну. – Вот, руки краской замарал, уайт-спиритом еле оттёр, – показал Жизнь свои ладони со слабыми следами синей краски. – Мы сегодня учились валиком стены катать, в общем, несложно, пока жить можно, – сказал Жизнь.
– А вы где работаете? – спросил Еремян.
– Да на новом доме.
– Тепло там? – спросил опять Еремян.
– Холодно, но не дует.
– А мы сейчас на панельном доме, там окна только сегодня поставили, ни дверей, ни батарей, нихера нету, – пожаловался грустный Еремян. – Колотун, замерзли все, как собаки. Если все два года так будет, в сосульки превратимся.
– Ну и что, как паркет, сложно? – спросил Жизнь.
– Да не очень, просто Тортаев сегодня уже начал требовать норму, а мы же пока учимся. А кто, говорит, норму не будет делать, будет полы мыть. Ну, посмотрим, – сказал Еремян.
– Да, попали мы в армию, – Жизнь вздохнул.
Жизнь подходит к Серому и негромко зовет его:
– Серый, здесь есть чайная, пойдём сходим. Сигарет купим.
– А ты откуда знаешь?
– Да наши парни уже сходили.
– Да у меня денег нет, – сказал Серый.

– У меня есть два рубля, пошли, – сказал Жизнь
Парни пришли в чайную. Это был небольшой деревянный домик, расположенный недалеко от КПП. Внутри чайной, посередине зала, стояло три столика.
В глубине была расположена перегородка, за которой стояла лицом ко входу, в белом фартуке, светловолосая русская женщина лет тридцати.
За её спиной вдоль стены были смонтированы деревянные стеллажи, покрашенные в голубой цвет. На полках стояли консервы в банках, пачки печенья, коробки конфет «Ассорти», сигареты, бутылки с лимонадом, сок в трехлитровых банках, литровые тетрапакеты и треугольные пакеты с молоком.
Слева от перегородки стояла зеркальная витрина, внутри, за ее полукруглым стеклом, были выставлены булочки, ром-бабы, кексы, пирожные, трубочки с кремом, пирожки.
Перед женщиной на прилавке лежали деревянные счеты, зеленая ученическая тетрадь, стоял коричневый пластмассовый поднос, который полностью занимали чистые перевернутые стаканы, надетые друг на друга в два этажа.
В чайной уже было несколько солдат. Четверо сидели за одним столиком, перед ними стояло два пакета молока, четыре стакана, каждый из солдат кушал булочку.
Двое покупали пряники и лимонад. Жизнь и Серый встали за ними.
Жизнь, показав рукой за спину женщины, спросил у нее:
– А какое это у вас печенье, вот, в пачках?
Буфетчица, обернувшись, посмотрела на полку:
– Это не печенье, это халва. Тебе какую?
Жизнь спросил:
– Как какую?
– Ну какую халву? Есть просто халва, а есть с арахисом.
– Ого, первый раз слышу про такую.
– Ничего, бывает, – с улыбкой сказала буфетчица. – У нас в военторге обеспечение хорошее.
Отпустив очередных, она снова посмотрела Серого и Жизнь.

– Ну что, ребята, что брать будем?
– А что это у вас на витрине? – заинтересованно спросил Жизнь
– Где? – посмотрела внутрь витрины буфетчица.
– Да вот, плоское, длинное как полоска.
– А, это, что ли? – сказала буфетчица. – Это не полоска, это пряники.
– Пряники? – удивленно спросил Жизнь. – Пряники же маленькие, круглые.
– Это тульские пряники. Они такие большие, – улыбнувшись сказала женщина. – Что, раньше не видел? – посмотрела она на солдата.
– Нет, первый раз вижу и слышу, – ответил ей Жизнь.
– Ну, теперь ты знаешь про них, – сказала буфетчица.
– А с чем они бывают? – спросил Жизнь.
– Есть с повидлом, с вареньем.
Жизнь посмотрел на Серого:
– Ну что, возьмем по штуке? Сладкого хочется.
– Смотри сам, – пожал плечами Серый.
Жизнь спросил у Серого:
– А сигареты? Что, с фильтром возьмем или без?
Серый ответил:
– Не знаю, решай сам, но экономить надо.
Жизнь сказал буфетчице:
– Дайте пачку «Примы», один пакет молока, два тульских пряника.
Буфетчица защелкала костяшками на счетах.
– «Прима» – пятнадцать копеек, молоко – шестнадцать, два пряника – 70 копеек, итого рубль одна копейка.
Жизнь рассчитался.
Буфетчица протянула им пакет молока, пачку «Примы», на тарелочке подала два пряника.
Парни сели за стол.
– Давай рубай быстрее, скоро построение, – сказал Жизнь. Он взял с подноса два стакана.

Серый наискосок надорвал пакет с молоком, разлил по стаканам.
Жизнь попробовал пряник:
– Сладкий, аж приторный, зубы сводит. Но всё равно ништяк.
– И мне нравится, – сказал Серый. Парни быстро ели, запивали молоком. Управившись, вышли на улицу.
Жизнь сказал Серому:
– Я сейчас сильно расширил свой кругозор, как бы сказал мой заведующий кафедрой.
– Чего?
– Я до этого не знал, что халва бывает двух видов, просто халва и с арахисом. У нас дома, в магазинах только одна халва, и то не достанешь. Я удивлён… сегодня я узнал про тульские пряники, тоже полезная информация.
Едва они зашли в казарму, раздалась команда дежурного по роте:
– Рота, выходи строиться на ужин.
Все побросали сигареты, те, кто не успели умываться, стремились ополоснуть хотя бы руки и все торопливо устремились на выход.
После ужина рота села смотреть программу «Время».
После её просмотра дневальный крикнул:
– Рота, выходим на вечернюю прогулку.
Всё пришло в движение. Солдаты потянулись в сушилку за бушлатами. В коридор из канцелярии вышел Чернов, приказал:
– Кузнецов, построишь роту. Я сейчас тоже выйду.
На улице рота стояла в строю.
Чернов, выйдя из казармы, сразу скомандовал:
– Рота, шагом марш.
Стараясь держать равнение, солдаты начали движение.
Чернов командует:
– Рота, с песней. Кирица, запевай.
Строй идет молча, запевала Кирица молчит.
Чернов смотрит вслед удаляющемуся строю, заиграли желваки на скулах.

Он командует:
– Рота, правое плечо вперед. Раз, раз, раз, два, три. Раз, раз, раз, два, три. Ногу подобрали, четче шаг. Рота, с песней. Кирица запевай.
Кирица, солдат небольшого роста, тихо недовольно бубнит:
– Нихера, я уже год отбарабанил. До сих пор запевала, пора уже молодого поставить.
Он идет в середине строя, идет молча.
– Рота правое плечо вперед, прямо, – Чернов отправляет роту по большому кольцу вокруг аллеи. – Кузнецов, командуй, – приказывает Чернов.
– Кирица, ко мне, – приказывает ротный.
Кирица выходит из строя и идет к Чернову.
Ротный уводит его за угол подъезда, чтобы солдаты не видели их.
– Ты что, оглох, Кирица, – сказал Чернов и резко ударил солдата по уху. Кирица от удара упал.
– Вставай, борзота, я твою дурь сейчас выбью, – Чернов ударил Кирицу в грудь. Кирица согнулся, схватившись рукой за грудь.
– Нечего выпендриваться перед молодыми, сейчас запеваешь как положено, бегом в строй, – приказал Чернов.
Кирица, держась за ухо, побежал к строю.
Рота шла по длинному кольцу, стала приближаться к Чернову.
– Рота с песней. Кирица, запевай, – приказал Чернов.
– ПУТЬ ДАЛЕК У НАС С ТОБОЮ,
ВЕСЕЛЕЙ СОЛДАТ ГЛЯДИ, – запел неожиданно сильным и приятным голосом Кирица.
– ВЬЕТСЯ, ВЬЕТСЯ, ЗНАМЯ ПОЛКОВОЕ,
КОМАНДИРЫ ВПЕРЕДИ,
СОЛДАТЫ В ПУТЬ, В ПУТЬ, В ПУТЬ, – запели все старослужащие.
– А ДЛЯ ТЕБЯ РОДНАЯ,
ЕСТЬ ПОЧТА ПОЛЕВАЯ,
ПРОЩАЙ, ТРУБА ЗОВЕТ,
СОЛДАТЫ В ПОХОД, – пел дружно весь строй.
– Раз, раз, раз, два,три, – командовал Чернов. – Молодцы, благодарю за службу, – сказал Чернов.
– Служим Советскому Союзу, – на ходу, дружно ответил строй.
Головная часть колонны поравнялась с первым подъездом казармы.
– Рота… на месте… стой, – приказал Чернов.
Строй одновременно замер.
– Рота, налево, – развернул строй к себе лицом офицер.
Рота развернулась, солдаты стояли теперь в две шеренги.
– Военный строитель – рядовой Кирица, – сказал Чернов.
– Я, – отозвался Кирица.
– За хорошее исполнение строевой песни объявляю благодарность, – Чернов приложил правую ладонь к своей шапке.
– Служу Советскому Союзу, – ответил Кирица.
Чернов опустил руку.
– Ты, Кирица, пока не надейся, что у тебя будет замена. Во всей нашей округе, ни в одной роте нет такого запевалы, как ты, с таким голосом, как у тебя. До твоего дембеля я даже подбирать никого не буду, – Чернов улыбался. – Ты понял меня? – спросил, всё так же улыбаясь, Чернов.
– Так точно, – недовольным голосом ответил Кирица.
– Ну и молодец, что понял, – миролюбиво сказал Чернов.
– Кругом, – приказал ротный.
Рота развернулась кругом.
– Справа по одному в казарму шагом марш, – скомандовал командир роты.

Пятнадцатый эпизод

Прошло пять месяцев

Казарма. Электронные часы показывают зелеными цифрами время – 4 часа утра.
Свет везде выключен. Только над входной дверью горит тусклая лампочка. Солдатские кровати стоят рядами, в два яруса. Вдоль ножек кроватей тянутся табуретки, на которых лежит аккуратно сложенная форма солдат. Перед табуретками стоят кирзовые сапоги, на голенища которых навернуты портянки.
Перед входной дверью небольшой коридор, напротив входа стоит тумбочка дневального, рядом с ней на табуретке сидит солдат маленького роста с большой головой, с большой отвисшей нижней губой.
Это Генерал. Он похудел, форма ВСО коричневого цвета ему великовата. На груди с левой стороны у него прикреплён комсомольский значок. На правой стороне груди значок «Ударник коммунистического труда».
Слева от дневального – канцелярия. Входная дверь приоткрыта. В предбаннике канцелярии стоит железная кровать. На ней матрац, подушка. Постель застлана синим солдатским одеялом. На кровати, в форме, только сняв сапоги, спит лейтенант Кулешов.
Сзади дневального находится бытовая комната солдат. Напротив бытовки, на другой стороне коридора, находится «Ленинская комната».
Дежурный по роте сержант Кузнецов спал на табуретках в «Ленинской комнате» в проходе между столами. На один из столов он положил подшивку газеты «На стройке», рядом журнал «Военный коммунист», книжку «Материалы ХХVI съезда КПСС».

Дневальный посмотрел на часы, которые висели на стене напротив, и пошёл будить своего напарника.
– Бахрамов, вставай! Тур деймiн. (Вставай, говорю), – с акцентом говорит Генерал и трясет за плечо спящего солдата.
– Сы*** башин, э, Генерал! – матерится на азербайджанском Бахрамов, не желающий вставать. (Еб** я твою голову, э, Генерал).
– Сы*** сенин башин, э, складчик! – не сдается Генерал. (Еб** я твою голову). Тур, тур Бахрамов! Э, Кузнецовка барып айтамын. (Вставай Бахрамов, э, Кузнецову скажу).
После этих слов Генерала Бахрамов садится в кровати, свешивает ноги со второго яруса.
– Бахрамов, мен кеттiм! – Генерал пошёл к своей кровати, раздеваясь на ходу. (Бахрамов, я пошёл).
Бахрамов спрыгнул со второго яруса, начал одеваться. Одевшись, он сходил в туалет. Приоткрыл дверь «Ленинской комнаты», посмотрел на спящего сержанта Кузнецова.
Бахрамов так же, как и Генерал, одет в ВСО. На груди Бахрамова с левой стороны имеется комсомольский значок, на правой стороне груди – значок «Ударник коммунистического труда». Оба значка расположены на одном уровне.
Он подошёл к двери канцелярии, приложил ухо, прислушался. Затем в бытовке, справа от входа, составил четыре табурета в одну линию, не снимая сапог и шапки, лег на них, головой к входной двери.
Бахрамов так же, как и Генерал, похудел, не выглядит свежим и упитанным, как пять месяцев назад.
Бахрамов расстегнул ремень, выгнув спину, вытащил его из-под себя, положил правой рукой на гладильную полку, рядом с утюгом. Расслабился, сложив пальцы в замок на животе, закрыл глаза. Но через несколько секунд открыв глаза, насторожился.
Входная дверь потихоньку начала открываться, зашевелилась растянутая дверная пружина. Бахрамов резко сел, посмотрел в сторону входной двери. Она продолжала открываться.

Бахрамов встал и спрятался за «частоколом», наблюдая в щель за входной дверью. Наконец она остановилась и в казарму мягко и бесшумно просочился, как бы влился, старший прапорщик Халиков, с хитрой улыбкой на лице. В руке у него был фонарик, на правом рукаве – повязка «Дежурный по части».
Халиков был невысокого роста, мелкокостный, щуплый. Ходил слегка приподняв правое плечо – это у него с рождения.
Шинель у него была длинная, со стороны казалось, что Халиков запутается в ее полах и вот-вот упадет.
Всегда хитро улыбался. Был опрятен, гладко выбрит. Любил везде совать свой острый нос. Об обнаруженных недостатках сразу же докладывал командованию части. Все солдаты не любили Халикова.
Бахрамов, увидев, кто вошел в казарму, сразу же вышел из бытовки навстречу Халикову.
– Дежурный по рота, на выход! – сказал с акцентом Бахрамов.
Халиков был недоволен тем, что ему не удалось застать дневального спящим:
– Ты что, боец, спишь что ли? Где дежурный? Ты почему без ремня?
– Дежурный здеся, он занатие учит, – Бахрамов быстро пошёл в «Ленинскую комнату».
– Талян, Халиков пришел, тэбя ищет. Я сказал, ты занатие учишь, – испуганный Бахрамов разбудил Кузнецова.
Услышав фамилию дежурного по части, Кузнецов резко встал.
– Я здесь, товарищ старший прапорщик, – Кузнецов выскочил из «Ленинской комнаты», на ходу натягивая на левую руку повязку с надписью «Дежурный по роте».
– Дежурный, ты какого хера спишь?
– Я не сплю, товарищ старший прапорщик, у нас же политзанятия, я готовлюсь.
– Готовится он. Рожа вся опухла от сна. Почему у тебя дневальный без ремня?

– Ремень здэс, – Бахрамов уже был в бытовке. Он быстро застегнул ремень, расправил китель ВСО. – Я чистил, чтобы блэстэла.
– Поговори мне ещё… у тебя умывальник и туалет должен блестеть.
Халиков пошёл в умывальник, Кузнецов и Бахрамов за ним.
Дежурный по части открыл дверь, включил свет. Осмотрел умывальник и туалет, не найдя к чему придраться, вышел в коридор.
– Смотрите мне, я ещё до подъёма к вам зайду, – с этими словами Халиков направился к выходу.
После его ухода Кузнецов опять пошёл в «Ленинскую комнату», предупредив Бахрамова:
– Смотри бл*. Если уснешь, пиз** дам, понял?
– Да, да, понал.
После ухода Халикова Бахрамов больше не ложился, он боялся, что дежурный по части придет опять, и поэтому он сел на табуретку рядом с тумбочкой. Спустя время он начал клевать носом, испуганно поднял голову, потом опять начал засыпать, опять с трудом открыл глаза. Затем встал и, чтобы не заснуть, начал ходить перед тумбочкой.

Шестнадцатый эпизод

Казарма. Часы показывают 6.00. Бахрамов включил везде свет и со злостью закричал:
– Рота, падем! – ударение в слове «рота» он делал на втором слоге, слово «подъём» получалось у него как что-то среднее между «пайдем» и «падем». Команду Бахрамова подхватили сержанты, командиры отделений.
– Первое отделение, подъём!
– Второе отделение, подъём!
– Третье отделение, подъём! Встали все, это кто там борзый, урою сейчас!
Заскрипели кровати, солдаты откидывали одеяла, вставали на ноги, натягивали штаны, наматывали портянки. Вся казарма наполнилась движением.
100 человек молодых парней, зевая и вполголоса матерясь на русском, казахском, узбекском, таджикском, армянском, азербайджанском, грузинском языках, встречали новый день.
Лейтенант Кулешов, в рубашке, без галстука, вышел из канцелярии. Руки он держал в карманах брюк.
– А что, команда «подъём» не касается сержантов? – Кулешов был недоволен, что сержанты ещё находились в кроватях. – Бегом встали все!
Увидев его, они тоже начали вставать, одеваться.
Все потянулись в туалет. В коридоре и умывальнике образовалась очередь.
Некоторые парни стояли слегка наклонившись вперед из-за чрезмерного напряжения своих половых органов. Мужское достоинство у всех стояло колом, как ракета, мочевой пузырь был полон. И кто-то поверх штанов, кто-то засунув руку в карман слегка нажимали на свои половые органы сверху вниз и в сторону, чтобы хоть как-то ослабить это напряжение, процесс мочеиспускания в этом состоянии был затруднен.
Жизнь, похудевший за пять месяцев, зашёл в туалет и увидел, что все пять писсуаров были полны, сливы из них работали плохо, жидкость не успевала уходить. Те, кто только что вошли в туалет, принялись журчать в унитазы.
– Фу, блин, Жизнь, прикинь, легче стало, а то ху*м чуть штаны не проткнул, – тощий Свиридов из Приозерска по прозвищу Кащей, почувствовав облегчение, радовался своему состоянию.
Жизнь, заканчивая свои дела над унитазом, посмотрел на свой половой орган и негромко сам себя спросил:
– Так, блин, куда же ставить, с правой стороны или слева? Или два сразу?...
Стоящий рядом солдат спросил его:
– Ты про что говоришь?
– Да так, просто…
Бахрамов разбудил сержанта Кузнецова. Он вышел из «Ленинской комнаты» и стал командовать:
– Рота, выходи строиться на зарядку, быстрее шевелимся, тараканы! Форма одежды – в х\б без ремней. Так, те, кто поссал, бегом убежали на улицу!
Сам Кузнецов тоже сходил в туалет. Затем он пошёл вглубь казармы. В ладони правой руки он держал пряжку своего ремня, на ходу круговыми движениями наматывал и разматывал на правую руку свой кожаный ремень:
– Бегом на зарядку, уроды.
Те, кто не успевал увернуться, получали от Кузнецова свободным концом ремня по заднице.
Кузнецов включил проигрыватель «Вега», поставил диск-гигант с записями звезд зарубежной эстрады, выбрал песню «Сюзанна» в исполнении Челентано и врубил звук на всю мощность.
После утренней пробежки и зарядки на улице солдаты вернулись в помещение с красными лицами, возбужденные.
Многие начали заправлять постели. Те, кто спал на втором ярусе, разувались и становились на табуретки или, расставив ноги, вставали на две кровати первого яруса, расположенные напротив друг друга.
Все солдаты «гладилками» выводили четкие грани на одеялах, так что получался аккуратный, ровный прямоугольник, на котором в изголовье аккуратно стояла подушка, сложенная треугольником.
– Так, те, кто заправился, вышли из кубриков, готовимся к утреннему осмотру. Уборщики остались, приступили к уборке! – Кузнецов следил и за временем, и за соблюдением распорядка.

Из умывальника в кубрики потянулись солдаты-уборщики с ведрами и тряпками. Каждый из них заходил в свой кубрик, где размещалось его отделение. Они начали вручную, без швабр, мыть полы.
Остальные потянулись в умывальник, бытовку, некоторые стали выходить на лестничную клетку, где было полно солдат.
Те, кто находились в умывальнике, чистили зубы или брились. Двое солдат, сняв нательное бельё, мылись по пояс.
Старшина роты покупал лезвия «Нева». Лезвия эти были низкого качества, легкого бритья не было, они сильно царапали кожу. Поэтому для тех, у кого щетина отрастала быстро, ежедневное бритье было настоящим мучением.
Армянин Хачикян, намылив щеки и проводя по ним станком, бормотал:
– Ах, я твой мама… это что такое, э, горячей воды нету да? Ара, я этот лезвия «Нэва» да… как булдозер брээт, больно да, ара. Все лицо больно да…
В бытовке те, кто не успел, подшивали воротнички. Молодые подшивались белыми нитками, «черпаки» – чёрными.
В кубриках уборщики продолжали мыть полы.
Кузнецов отправил Бахрамова в столовую, чтобы он помогал хозобслуге накрывать столы на завтрак для своей роты. На тумбочку снова встал Генерал.

Семнадцатый эпизод

Казарма. Из столовой пришел Бахрамов, сказал Кузнецову:
– Талян, на завтрак можно, всё готово.
Кузнецов доложил об этом лейтенанту Кулешову. Кулешов разрешил строить роту.
– Рота, выходи строиться на завтрак в колонну по два! – прокричал Кузнецов.
В солдатской столовой в четыре ряда стояли большие столы, по десять столов в каждом ряду. Один стол был рассчитан на десять человек. Стульев не было, с двух сторон столов стояли скамейки, на каждой из которых могло сидеть по пять человек.
В фойе столовой висел огромный стенд «СУТОЧНЫЙ РАЦИОН СОЛДАТА», где было расписано в граммах, из каких продуктов состоит суточный рацион военнослужащего.
Сейчас на каждом столе с краю стояли три уже нарезанные булки хлеба: две булки белого, одна – чёрного хлеба. Рядом стоял большой чайник с чаем, сахара отдельно не было, повара уже на кухне разливали чай с сахаром.
Посередине стола стоял чугунный котелок с кашей, он был рассчитан на десять человек, котелок был размером с большую кастрюлю.
Рядом с котелком стояла алюминиевая тарелка, на которой находились 10 «шайб» сливочного масла, по 20 грамм каждая. Стеклянной посуды в столовой не было, ложки, тарелки, подносы, черпаки – все было сделано из алюминия. Котелки для первых и вторых блюд, огромные чайники были из чугуна.
Столы первой роты находились справа от входа в основной зал. У каждого отделения был свой стол. Солдаты, занявшие свои места за первыми столами, ждали, когда заполнятся места за другими столами.

Кулешов привел роту и, войдя в столовую последним, убедился, что весь личный состав роты стоял за столами. После этого он отдал команду:
– Внимание, рота, садись!
Все сто человек одновременно сели на свои лавки.
– Раздатчики пищи, встать! – приказал Кулешов.
За каждым столом встали с места по одному человеку, которые сидели посередине стола. Взяв черпаки, они стали раскладывать по тарелкам кашу. Старший стола делил и передавал каждому хлеб: два куска белого хлеба и один – чёрного. Кто-то начал разливать по кружкам чай. У многих солдат справа на груди были значки «Ударник коммунистического труда».
Кулешов прошел вглубь столовой, за офицерский стол.
В столовую стали прибывать другие роты. Вскоре весь зал, рассчитанный на четыреста человек, был заполнен.
Кулешов подозвал к себе командира второго отделения Воронина. У Воронина были уже сержантские лычки.
Кулешов сказал ему:
– Воронин, после приема пищи уведешь роту в казарму, пусть готовятся к утреннему осмотру.
– Понял, товарищ лейтенант.
Воронин прошел к своему столу, в одну руку взял кружку с чаем, в другую кусок белого хлеба с намазанным маслом, стал прохаживаться вдоль столов, на ходу откусывая и запивая.
– Быстрее пищу принимаем, завтрак пятнадцать минут, – громко сказал, обращаясь ко всем солдатам своей роты, Воронин.
При ходьбе он старался наступать на пятки, каблуки слабо позвякивали. Воронин подбил свои сапоги новыми металлическими подковками, теперь он ими хвастался перед другими сержантами.
Дембель высокого роста из третьей роты встал со своего места, подошёл к ряду, где завтракала первая рота. Он поискал глазами кого-то, увидев, подошёл:
– Вовка, зёма, держи, – он передал сидящему солдату кусок белого хлеба и порцию масла.

Дембель улыбался:
– Хавай, зёма.
– Костя, спасибо, – молодой солдат Вовка взял хлеб и масло, поставил рядом с собой.
– Давай, давай, рубай. Мы с 20 декабря масло не едим. Отсчет пошёл – сто дней до приказа. Масло будем хавать на гражданке. Приказ должен выйти 29 марта, а сегодня 11 число. Осталось ждать восемнадцать дней. А потом, в мае, дембель, – Костя весь сиял.
Другие дембеля, пять-шесть человек из других рот, тоже понесли хлеб и масло своим землякам. Никто из присутствующих в столовой офицеров и прапорщиков не препятствовал этому. Отдав свои пайки, дембеля сразу выходили на крыльцо, закуривали.
Воронин ещё раз прошелся вдоль столов:
– Заканчиваем прием пищи.
Дошел до последнего стола, увидел, что каша съедена, парни уже допивают чай, выждал ещё минуту и скомандовал:
– Так, дежурные по столу, посуду относим.
В начале каждого стола встали по одному дежурному. Они собрали в котелок тарелки, ложки, кружки со своего стола и понесли все это в дальний угол столовой, в окно выдачи посуды.
Там грязную посуду принимали солдаты из хозобслуги, бросали ее в глубокие раковины, начинали мыть.
Убедившись, что посуда была убрана со всех столов его роты, Воронин скомандовал:
– Внимание, рота, встать. Выходи строиться.

Восемнадцатый эпизод

Казарма. К утреннему осмотру в расположение прибыли командир роты капитан Чернов, замполит, командиры взводов, старшина.
Чернов построил в казарме роту в две шеренги, первой приказал сделать четыре шага вперед, развернул кругом. Теперь две шеренги стояли лицом друг к другу.
– Внимание, рота, всем снять сапоги, стоим на полу в портянках, – приказал Чернов.
Все солдаты и сержанты стояли в одних портянках.
Чернов медленно прошелся между шеренгами, внимательно осматривая портянки каждого солдата.
Дойдя до конца строя, он приказал:
– Всем обуться.
Весь личный состав обулся.
Далее ротный сам лично проверил наличие свежих подворотничков, оторвал воротнички у всех, кто подшился чёрными нитками, и отдал им в их руки.
– Обнаглели совсем, чёрными нитками подшиваются. Блатота, мать вашу. После осмотра бегом перешиваться.
Затем ротный заставил каждого сержанта и солдата снять шапки и, отвернув вертикальный передний клапан с пятиконечной звездой, предъявить ему две иголки, которые должны быть там подоткнуты с внутренней стороны.
– По уставу одна иголка должны быть с белой, другая – с чёрной ниткой, – приговаривал Чернов, медленно проходя вдоль шеренги.
Старшина Бухарев тут же получал замечание от Чернова, если у кого-либо не было иголок с нитками.
– Старшина, почему не следите за личным составом? Есть у нас в наличии иголки, нитки? – от голоса командира роты исходило недовольство.
– Так точно, товарищ капитан.
– Ну сразу выдавайте, пусть все сейчас исправят.
– Сейчас, командир, все выдам. Я же на прошлой неделе проверял, все было в наличии, – голос Бухарева выдал его волнение.
Бухарев чуть ли не бегом пошёл открывать первую каптёрку.
Чернов позвал Воронина:
– Комсорг роты Воронин, ко мне.
Воронин быстро отозвался:
– Я, товарищ капитан.
Воронин быстро подошёл к командиру роты.
– Так, товарищ комсорг, почему не у всех есть комсомольские значки? – показал в сторону строя Чернов. – После окончания осмотра у всех солдат они должны быть, ясно тебе, комсорг? – спросил Чернов.
– Так точно, товарищ капитан, – ответил Воронин.
– Всё, встань на место, потом будешь заниматься, – приказал Чернов.
– Есть, – Воронин взял под козырек и пошёл к своему отделению.
Чернов тем временем развернул обе шеренги кругом, теперь они стояли спиной друг к другу.
– Внимание, первая шеренга, согнуть правую ногу, – приказал Чернов.
Солдаты, стоя на левой ноге, согнули правую ногу в колене, демонстрируя проверяющим подошву правого сапога.
Чернов, проходя вдоль шеренги, рассказывал замполиту Карпову:
– Замполит, я сижу в канцелярии, рота пришла с завтрака, слышу, кто-то чиркает по полу, ходит, как конь в конюшне… думаю, что за лошади у нас появились? Опять дюбелей набили… А нахрена нам это надо, у нас полы хорошие, краска новая, в августе только покрасили. Думаю, что это за рысаки ходят? Ага, вот он первый.
Чернов обращается к солдату:

– Ты что, Русаев, уже борзеть начал, полгода отслужил и дюбеля стал забивать? Тоже искры стал делать?
– Никак нет, товарищ капитан, – отвечает белобрысый солдат в очках.
– Как нет, когда да. Я-то знаю, для чего вы сапоги портите. Вечером идете по плацу, чиркаете пяткой по асфальту и искры делаете. В темноте это так красиво, да, Русаев?.. Фокусники, мать вашу.
Чернов посмотрел в сторону каптёрки:
– Старшина!
Из дверей каптёрки стремительно выскочил Бухарев.
– Я, товарищ капитан.
– У тебя клещи есть?
– Так точно.
– Тащи сюда, пусть при мне дюбеля вытаскивают.
Бухарев принёс большие клещи.
– Русаев, снимай сапоги, работай инструментом, – приказал солдату Чернов.
Русаев разулся, остался на полу в портянках, стал вытаскивать из каблуков дюбеля.
Всего таких залётчиков с дюбелями нашлось шесть человек. Их Чернов построил отдельно, остальным дал команду «разойтись».
Всем шестерым за порчу полов Чернов объявил по два наряда вне очереди, при нём все дюбеля были извлечены из каблуков.
– Товарищи солдаты, за порчу полов в казарме объявляю каждому по два наряда вне очереди, – сказал Чернов. – Старшина, вот тебе дневальные, которые пойдут в наряд без очереди, – посмотрел на прапорщика капитан.
– Понял, командир, сейчас я их в список внесу, – сказал Бухарев.
«Залётчиков» потом завели в умывальник их сержанты, командиры отделений на «беседу».
Воронин приказал:
– Опустили руки, стали смирно, «фанеру» к осмотру.

Воронин и Тортаев с разных концов ударили каждого солдата по два раза в грудь. Солдаты скривились от боли, схватились руками за грудную клетку.
– Ещё раз кто-нибудь дюбеля забьёт, в больницу поедете, суки, понятно? – спросил Воронин.
«Залётчики» кивнули головой.
В казарму вошел офицер с солдатом-кавказцем, дневальный прокричал:
– Дежурный по роте, на выход.
– Отставить дежурного, свои, – сказал офицер.
Его приветствовал сержант Кузнецов:
– Здравия желаю, товарищ капитан.
– Здорово, Кузнецов, что, твои своих офицеров в лицо не знают? – спросил офицер сержанта.
– Молодые ещё, товарищ капитан, привыкнут, – ответил Кузнецов.
– Так, пусть этот воин посидит у вас в бытовке.
Кузнецов посмотрел на солдата:
– Вот здесь бытовка, сиди здесь.
Затем Кузнецов обратился к Генералу:
– Генерал, запомни, это капитан Жухов, замполит третьей роты из нашей части, понял?
– Так тошно, понал, – ответил с акцентом Генерал.
Генерал и все остальные солдаты мельком посмотрели на нового солдата. С ним они не были знакомы.
Но к нему стали обращаться на родном языке азербайджанцы.
– Салам малейкум. (Здравствуй).
– Aдын надир? (Как тебя зовут?)
– Mасуд. (Масуд).
– hансы ротадансыныз? (Из какой роты?)
– Учунчу. ( Из третьей?)
– Нэ вахтдан хитматдасиниз? (Сколько служишь?)
– Йарым илдир. (Полгода).
– Нэ биза гетирди? (К нам перевели?)

– hалаки билмирам. (Не знаю пока).
У новичка было 6 золотых зубов на верхней челюсти: 3 слева и 3 справа. Когда он открывал рот, их сразу было видно.
Жухов зашёл в канцелярию, пробыл недолго, о чём-то поговорил с Черновым и оставил солдата, с которым пришел. Новенький находился в бытовке. Офицеры его не вызывали.

Девятнадцатый эпизод

Дежурный по роте сержант Кузнецов посмотрел на часы, зашёл в канцелярию, выйдя оттуда, прокричал команду:
– Рота, строиться на утренний развод, выходим на улицу!
Солдаты потянулись в сушилку за своими бушлатами.
Плац перед входом в казарму.
Весь личный состав в бушлатах вышел на улицу, рота ожидает построения на утренний развод. Некоторые пацаны, уйдя за угол здания, быстро закурили, жадно затягиваясь. Наступил март, на улице уже начало потихоньку теплеть, снег начал таять.
На середине плаца стоял дежурный по части старший прапорщик Халиков. За его спиной стоял большой щит, который лицевой стороной был направлен на казарму. На щите крупными буквами было написано:
«ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА – ЭТО В ПОСЛЕДНЕМ СЧЁТЕ, САМОЕ ВАЖНОЕ, САМОЕ ГЛАВНОЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ НОВОГО ОБЩЕСТВЕННОГО СТРОЯ».
В.И. Ульянов (Ленин)
Серый поискал кого-то глазами в толпе, не найдя, зашёл за казарму, увидел и отвел одного солдата в сторону:
– Короче, Жизнь, делаем операцию сегодня. Пробойник я приготовил. Теперь все бабы за тобой будут сами бегать, искать тебя будут, – Серый засмеялся.
– Да, хорошо бы, – тоже заулыбался Жизнь. – Только ты посмотри, как я сделал, нормально?
Жизнь расстегнул бушлат и достал из внутреннего кармана х\б что-то завернутое в тряпочку.
– Вот, смотри, я наждачкой-«нулевкой» обработал, сделал две штуки на всякий случай.
Серый взял в руки два небольших эллипса, изготовленных из прозрачной пластмассовой ручки зубной щетки. Каждый из них был в длину примерно 1 см, в высоту примерно 5-6 мм, в самом широком месте поперечника.
Серый покатал их между пальцами:
– Нормалёк, пойдет. У меня стрептоцид есть, стерильный бинт на работе. На объект придем, будем ставить. Если что – узбеки нас прикроют. Вот, посмотри, какой пробойник я сделал, – Серый вытащил из кармана ручку от столовой ложки. Её узкий конец был заточен с двух сторон, как зубило.
Серый проверил большим пальцем острие пробойника:
– Ништяк, в самый раз.
Из казармы стали выходить другие роты со своими офицерами. На середину плаца вышел Халиков.
– Часть, строиться на утренний развод, – скомандовал он.
На плацу сейчас стояло человек пятьсот. Командиры рот строили свои подразделения.
Вышел из казармы со своей ротой старший лейтенант Бериханов. Крепыш невысокого роста, он ходил щеголем, очень щепетильно относился к своему внешнему виду, носил аккуратные, спускающиеся к уголкам рта, усы.
В хромовые сапоги у него были вставлены жесткие пластины, которые держали форму голенищ, не давая появляться на них морщинам и складкам. Шапка была абсолютно новая. Он был без перчаток, перчатки держал в левой руке. На среднем пальце правой руки носил золотой перстень.

К нему подошёл офицер его роты и что-то сказал.
Бериханов ответил ему:
– Да мне поеб**ь, что у них происходит, что они дома забыли. У меня, например, дома жена есть, и что теперь?
Сегодня предстоял какой-то особенный развод, офицеры суетились больше обычного.
Из столовой выгнали всю хозобслугу, загнали их в дальний угол, во вторую шеренгу.
Один солдат из хозобслуги с грустными глазами стоял в короткой, замасленной старой шинели, на правом сапоге у него не было подошвы. Вместо нее к сапогу синей проволокой был привязан вырезанный по размеру подошвы картон.
Халиков, убедившись, что весь личный состав части построен, пошёл в крайний подъезд казармы, где находился штаб. Вернувшись, опять вышел на середину плаца.
Из штаба вышли два офицера: холеный, симпатичный майор и подполковник. Подполковник был краснолицым и полным, лет под пятьдесят, в коротких брюках. Майор отстал от подполковника, остановился рядом с командиром четвёртой роты.
Подполковник пошёл по направлению к Халикову.
– Часть, смирно, равнение на середину! – отдал команду Халиков и пошёл строевым шагом на командира части. За три шага до него дежурный по части остановился.
– Товарищ подполковник! За время вашего отсутствия никаких происшествий в части не произошло. Личный состав построен на утренний развод. Докладывает дежурный по части старший прапорщик Халиков.
Подполковник развернулся лицом к строю, приложил правую руку к шапке:
– Здравствуйте, товарищи.
– Здра-жел-та-а-щ полковник! – дружно прокричал строй.
– Вольно, – комбат опустил руку.
– Вольно, – продублировал команду Халиков.
Командир части подозвал офицеров к себе:
– Товарищи офицеры, ко мне!
Майор и остальные офицеры подошли к командиру части. Он достал из кармана шинели сложенную газету, показал ее офицерам, о чём-то коротко поговорил с ними и отпустил их. Майор остался рядом с командиром части.
Комбат сложил вдвое газету, которую держал в руках, и зачитал всему личному составу сообщение ТАСС о том, что 10 марта умер генеральный секретарь ЦК КПСС – Черненко.
– Ну, блин, ещё один умер. Мор на них напал что ли? – думал Жизнь. – Бл*, как бы войны не было. Сначала Брежнев, потом Андропов, теперь Черненко. Что-то часто стали умирать…
В небе гудели большие самолеты, которые шли строем в северном направлении. Их было много – 15 штук. Самолеты были большие, похожие на аэробусы «ИЛ-86», но непонятно было, военные это или гражданские самолеты.
– Ну, это точно неспроста, – вертелось в голове у Жизни. – Как бы бардак в стране не начался, мало не покажется, – Жизнь, скосив глаза, посмотрел вправо, влево на стоящих рядом в строю.
На плацу стояли таджики, армяне, узбеки, каракалпаки, грузины, казахи, азербайджанцы, русские, литовцы, немцы, украинцы. Образно говоря, весь Советский Союз замер в строю. Лица пацанов ничего не выражали, правда, больше половины из них плохо понимало русский язык. А те, кто владел языком, думали больше о своих личных делах, смерть генсека их мало заботила.
Командир части после зачитывания информации отдал команду:
– Командиры рот, развести людей по объектам.
Чернов снова привел роту к своему подъезду казармы. Сделал распределение по объектам:
– Так, вся рота идет на новый дом. Отделение Кузнецова на объект к связистам. Кузнецов у нас в наряде, старшим назначаю Ризоева. Ризоев, слышишь меня?
Таджик Ризоев, с густыми чёрными, как у Брежнева, бровями, с акцентом ответил:
– Так тошно, таварщ каптан.
Чернов обратился к долговязому старшему прапорщику Фахрутдинову:
– Товарищ старший прапорщик, отведете отделение Кузнецова на объект и потом приходите на дом.
Фахрутдинов:
– Понял, товарищ капитан.
Чернов обращаясь к Ризоеву:
– Ризоев, отделение на обед снимешь сам.
Ризоев:
– Есть, таварщ каптан.

Двадцатый эпизод

Объектом у связистов было большое 3-этажное кирпичное здание, напоминающее вытянутую букву «П». На крыше на двух торцевых концах здания были установлены большие локаторы белого цвета. Объект должен обеспечивать бесперебойную правительственную связь.
Солдаты пришли на объект. Жизнь во время ходьбы уже практически не хромал.
Ризоев открыл ключом навесной замок, на который был заперт строительный вагончик. Все вошли внутрь, уселись на лавки, стали переодеваться, закурили. У узбеков была одна пачка сигарет «Дымок» на всех.
Серый, Жизнь и Ризоев закурили «Яву». У Ризоева была своя пачка, Серый достал свою, угостил Жизнь. Один солдат-азиат не курил.
Парни снимали чистую форму, вешали на гвозди, рабочую одежду вытряхивали на улице, одевали старое х/б, старые сапоги.

– Бл*, как хорошо, тепло, Ташкент, а, Рустам? – довольный Жизнь обратился к тощему узбеку.
– Да, якши, тепло, – улыбнулся Рустам.
– Спасибо нашим электрикам, что тэны нам поставили, а то сидели бы в холоде, – продолжил Жизнь. – И узбеки, и каракалпаки, и хохлы, и казахи, и русские. Холод не спрашивает национальности, – смеялся Жизнь. – У нас в отделении пять узбеков из Ташкентской области и из города Чары, каракалпак Калкышбаев из Нукуса, я – из Казахстана, Серый из Харькова, Птица и Коржик из Пензы. Полный интернационал, – улыбался Жизнь.
Пацаны готовили инструменты. Проверяли, не сырые ли кисти, проводили ими по ладоням, прокручивали валики, счищали с маленьких шпателей остатки раствора.
Таджик Ризоев говорил на русском с акцентом, он отслужил уже год, считал себя старшим, начал командовать, на русском и узбекском языках он стал всех торопить:
– Э, давай быстра, шык, болды, ишляукерак. (Э, давай быстрее, выходи, все, работать надо).
Серый сказал Ризоеву:
– Ризоич, не торопись. Давай покурим.
Ризоев:
– Э, какой пакурим. Сэйчас Вала прыдет, сыгтым башка делает.
Жизнь обратился к пацанам:
– Джабаров, пойдёмте, я вам склад открою, краску возьмёте. Пока начинайте в первой комнате, а ты, Рустам и Хатамов в большом зале. Шубки для валиков запасные возьмите.
Все вместе вышли из вагончика, прошли внутрь объекта. Одну комнату на первом этаже маляры отвели под небольшой склад, где хранились все стройматериалы: краска во флягах и бочках, уайт-спирит в 10-литровых железных канистрах, известковая паста в бочках, шпаклёвка, кисти, валики, наждачная бумага и т. д. Ключи от склада были у Жизни.
Жизнь открыл склад.

– Давайте тару, краску будем наливать, – Жизнь показал рукой на полную флягу. – Вот здесь синяя краска, отсюда сейчас будем брать.
Тарой была одна заводская ванночка и два старых тазика. Ванночка имела объем примерно 3-4 литра, в нее можно свободно окунать валик.
Краску также налили в пустые железные литровые банки. Банки были прямоугольной формы.
Тем, кто работал флянцевыми кистями, было удобно иметь краску в руке. Окуная кисточки в банки, они делали ими отбивку панелей, прокрашивали углы и труднодоступные для валиков места.
Пацаны, взяв флягу с двух сторон, наливали в свои емкости краску и уходили по рабочим местам.
– Ризоич, мы за сигаретами к связистам, в чайную сходим, курёха кончается. Если Валя спросит, где мы, скажите, – сейчас придем, – Серый подмигнул Жизни и показал головой на второй этаж. – Так, все ушли, и мы пойдём, у нас операция, – Серый, довольный, засмеялся.
– Э, давай бастра толко, – Ризоев был недоволен.
Серый и Жизнь поднялись на второй этаж и ушли в дальнюю комнату. Здесь отделочные работы уже закончились, в некоторых комнатах остались обрезки досок, силикатные кирпичи, носилки. Но в большей части помещений было чисто, вся столярка покрашена, стены поблескивали новой эмалью, не был только настелён линолеум. В некоторые помещения связисты уже поставили столы. Вот в одну из таких комнат зашли Жизнь и Серый.
Серый достал пачку стрептоцида, два тетрадных листа в клеточку. Согнув их пополам, положил на стол, вложил между листками четыре таблетки стрептоцида и раскатал их бутылкой в порошок.
– Вот, Жизнь, твоё лекарство. После операции насыпем стрептоцида, обмотаем всё бинтом. За неделю затянется.
– Что-то волнуюсь я. Серый, это очень больно?

– Не ссы. Больно, конечно, но терпимо. Зато какой результат будет… надо потерпеть. У меня же стоят два шара. Тоже терпел. Не ты первый, не ты последний…
– Серый, а в туалет не больно будет ходить?
– Нет, это не влияет.
Раскатав стрептоцид в порошок, Серый о чём-то задумался.
Помолчав, сказал:
– Так, на столе – это высоко будет. Нам нужно что-то пониже и чтобы крепко стояло… короче, нам фляга нужна. Пойдём быстро её притащим, пока Валя не пришла.
Парни принесли снизу пустую флягу из-под краски. Крышка у фляги была с углублением, но по диаметру ровная.
– Так, на крышку надо что-то положить. Нужна фанера или доска, – сказал Серый.
Жизнь принёс из соседней комнаты обрезок доски, положил на крышку.
– Пойдёт? – спросил он.
Серый пару раз надавил ладонью на доску, пробуя всю конструкцию на прочность:
– Харэ, пойдет. Ну-ка подойди, посмотрим по высоте.
Жизнь подошёл к фляге.
– Ну-ка, чуть присядь над флягой, – сказал Серый.
Жизнь слегка согнул колени.
– Чуть поднять надо, – сказал Серый. – Принеси два кирпича, – Серый показал два пальца.
– Зачем? – спросил Жизнь.
– Да вроде низковато стоит. Под флягу подложим, – сказал Серый.
Жизнь принёс два кирпича, флягу поставили на них.
– Пойдёт, – сказал Серый. Затем спросил: – У тебя чистая бумага есть?
– Есть, хотел письмо домой написать.
– Клади сюда, на доску. Сейчас операцию сделаем, и бабам будешь писать, чтобы они тебя с нетерпением ждали, – Серый засмеялся.

Жизнь подошёл к фляге, вынул из кармана два сложенных вчетверо листа бумаги, расправил их и положил на доску.
– Так, доска негладкая, нужно какую-нибуль картонку подложить под листы, – Серый огляделся по сторонам. – Да, здесь картонки нет.
Жизнь достал из х/б комсомольский билет.
– Вот комсомольский билет есть, пойдет?
– Давай. Пойдёт, – сказал Серый. Он подложил комсомольский билет под листки бумаги. – Ну все, снимай штаны, доставай своё хозяйство, – посмотрел он на Жизнь.
Жизнь снял бушлат, расстегнул китель х/б, спустил штаны до колен, следом кальсоны. Он сильно волновался.
Серый сказал ему:
– Не волнуйся, давай чуток присядь, высоко стоишь, колокольчики твои болтаются.
Жизнь, слегка расставив ноги, присел над краешком фляги.
– Давай клади сюда свой член, – Серый опустился одним коленом на пол, уселся на него удобно, вторую ногу, согнув в колене, поставил ближе к себе. – Теперь оттяни сбоку кожу. Ущипни ее и оттяни… двумя руками делай. Давай смелее. Одной рукой держи член, а другой рукой кожу оттягивай. Оттянул?.. Теперь руку свою подвинь, мне неудобно. Пробойник надо поставить.
Серый собрался, стал сосредоточен. Достал из кармана носовой платок. На оттянутый кусочек кожи, который, оттянув, держал Жизнь, Серый левой рукой поставил острием свой пробойник, придавил его, а ладонью правой руки, которая была обмотана носовым платком, резко два раза ударил по пробойнику, чтобы пробить натянутую кожу.
Жизнь не выдержал и громко закричал:
– А, бл*, больно! Хватит, хватит, – на глазах у него выступили слёзы, одной рукой он пытался оттолкнуть руку Серого.
Серый локтем отбил руку Жизни и ещё раз ударил по пробойнику.
– Да не ори ты, кто-нибудь услышит. Ты помешал мне. Удар не получился. Ещё не пробилось, терпи, давай, надо ещё еб***ь. Не держи мою руку.
Серый ещё два раза быстро ударил по пробойнику.
– Блин, кожу оттяни сильнее. Сейчас пробьем дырку, – сказал Серый.
Жизнь опять застонал:
– Не надо, харэ, бл*…
Он все-таки оттолкнул руку Серого.
– Нет, нет. На хер мне это надо… все, завязывай… – сказал Жизнь.
– Да ты что, Жизнь, столько готовились… давай закончим, нам надо дырку пробить. Здесь больно, давай с другой стороны пробьем. Ты что, ты же сам хотел, – сказал Серый.
– Ой, нет. Не надо. Охиреть как больно, – Жизнь двумя мелкими шагами отошел от фляги.
Он чуть подтянул на бедра кальсоны и штаны, выпрямился и, боясь прикоснуться к половому органу, сомкнул над ним пальцы рук, образовав защитный полукруг.
Половой орган сморщился, место «операции» слегка кровило.
– Покажи, там кровь хоть есть? – спросил Серый, который остался сидеть на коленке.
– Есть.
– Блин, видишь, кровь есть, значит, я все-таки пробил. Надо было потерпеть. Ты что на самом важном месте заныл? – спросил Серый. – Если кровь есть, значит, чуть-чуть осталось. Надо дырку расширить. Жизнь, серьёзно говорю, давай добьём дырку, – Серый настаивал на продолжении.
– Нет, нет, нахер, я понял, что это такое. Меня бабы и так любить будут, – Жизнь, испытавший сильную боль, не желал становиться половым гигантом.
– Ну ты слабак, а представь, у нас в зоне некоторые пацаны ставили себе не только шары, но и шпалы, – Серый неохотно встал с колен, обтряхнул штаны. – Шпалы тоже вытачивали из пластмассы, но они чуть подлиннее шара, – углублялся он в тему.
Серый показал большим и указательным пальцами правой руки расстояние примерно в полтора сантиметра и продолжил:
– И тоже шпалы вставляли себе под кожу на член. Сравни: или шар короткий в дырку затолкать, или шпалу. Намного больнее! Но пацаны терпели без водяры, без спирта. Знали, ради чего терпят. Зато сейчас к ним бабы в очередь встают.
Я в зону в 16 лет попал, насмотрелся там на специалистов по шарам и шпалам.
В 18 лет на взросляк поднялся, там срок досидел, тоже с мастерами по этому делу познакомился. Из зоны вышел, отец договорился с одним военкомом, чтобы мне биографию не портить, отправил меня в стройбат. Кроме стройбата, мне ничего не светило. Я не знаю, как батя это сделал, но, как видишь, я сейчас в советской армии.
Серый продолжил:
– Я сам бабу попробовал в 14 лет, тогда я был пацан, ничего не понимал. А сейчас знаю – самое главное, суметь бабу в постели удовлетворить, а после этого, даже если мужик страшный, она на это не посмотрит. Она потом к нему будет без веревки привязана. А если у него на ху* ещё шары стоят, то все, от этого мужика она никогда не уйдет, – Серый говорил уверенно.
– Я знаю баб, которые сравнивали парней, у которых были шпалы и шары с другими, и потом всегда возвращались к тем, у кого шары стоят. Это жизнь, это правда, – Серый замолчал.
Он потом опять обратился к Жизни:
– Ну что, Жизнь, ты отдохнул? Давай продолжим. На дембель придешь, все бабы из общаги будут к тебе в очередь вставать. Как король будешь жить… лекции будут за тебя писать, кормить будут, короче, полное обслуживание…
Жизнь отрицательно покачал головой.

Серый:
– Что, все на этом? Приехали?
– Да, на этом все, – ответил Жизнь.
– Блин, даже толком не начали… сейчас бы поставили шары и в самоволку, к девочкам с трикотажки. Испытание бы провели, – Серый с удовольствием засмеялся.
Жизнь опять отрицательно покачал головой.
– Ладно, ты сам хотел, но не вытерпел… насыпь теперь там, где кровь, стрептоцида, на всякий пожарный, – Серый подтолкнул по столу измельченное лекарство.
– И потом немного бинта накрути, чтобы не терлось, – сказал Серый.
Жизнь, отвернувшись, сделал, как посоветовал Серый и осторожно натянул кальсоны и штаны.
Попробовал пройтись, шаги делал небольшие, шел медленно.
– Ну, пойдём, руки помоем, и на работу, а то скоро Валя придет, – сказал Серый.
В умывальнике, где был раковина, они помыли руки, пошли вниз, к другим солдатам.
На объект пришла прораб Валентина Сергеевна.
Она стояла в своём офицерском бушлате на пороге комнаты, где работали солдаты, курила болгарские сигареты «Opal», сигаретную пачку держала в руке.
Увидела Серого и Жизнь, спросила:
– А вы где бродите? Кузнецова нет, так вы шлангуете. Нуржанов, а ты что так ходишь? Заболел?
– Да нет, Валентина Сергеевна, ударился в роте, поэтому так хожу. Ничего страшного, все пройдет.
– Ладно. На сегодня тяжелых работ нет, давайте большую аппаратную заканчивать.
Жизнь обратился к ней с вопросом:
– А вы слышали, Черненко умер.
– Да, знаем.
– Нам сегодня тоже на разводе прочитали… а как вы думаете, кто теперь будет вместо Черненко?

– Не знаю, в Москве без нас решат.
Жизнь тянул время, ему после «операции» было больно двигаться.
Он опять заговорил с прорабом:
– Я помню в 82-м году, когда Брежнев умер, по телевизору похороны показывали. Когда в могилу гроб опускали, не удержали и уронили. Все видели. Слышно было, как гроб ударился. Вы помните, Валентина Сергеевна?
Валентина Сергеевна, прищурившись от сигаретного дыма и сказала:
– Да, помню. И что?
– Да я иногда вспоминаю это и думаю, что сделали с этим мужиком, который не смог гроб удержать?
Валентина Сергеевна тушила окурок ногой на полу:
– Не знаю, зачем тебе это?
– Да просто интересно.
– У меня сейчас другой интерес. Надо закончить здесь работу, а то вдруг вас тоже на дом заберут, а я здесь как буду заканчивать?
В большом зале молодые красили стены валиками, Ризоев работал внизу кисточкой. Ему помогал каракалпак Кылышбаев, одного с ним призыва.
Пацаны, насадив валики на длинные палки, красили ими стены на высоте трех метров. Длина боковых стен в большом зале достигала 18 метров.
Двое молодых солдат поднялись на «козлы», которые стояли вдоль одной стены: в начале стены и в конце. Один солдат взобрался на «козлы», которые стояли посередине стены. Теперь все три солдата стояли на отдельных «козлах» вдоль одной стены, на одной высоте.
Все трое ждали, когда им снизу подадут длинный шнур, который один солдат предварительно обвалял в цементе.
Затем они осторожно растягивали его по всей длине, и солдат, который находился на «козлах» посередине стены, оттягивал шнур, как тетеву, и резко отпускал его.

Щелчок, и на стене получалась ровная линия. Затем, не спускаясь, все трое прокрашивали по этой линии кисточками верхнюю границу окрашиваемой стены и ее продолжали красить книзу те, кто, стоя на полу, работали валиками.
Валентина Сергеевна была довольна, дала отдельное задание Серому и Жизни:
– Так, здесь народу хватает. Вы вдвоем идете в другую аппаратную и грунтуете стены. На два раза прокрашивайте там, где шпаклевали.
– Грунтовки уже нету, Валентина Сергеевна.
– Ладно, слейте старую краску, разведите уайт-спиритом, что, вас учить надо? Нам сейчас пару ведер пока нужно. Я дам заявку, ближе к вечеру привезут или завтра с утра. Пока так начинайте.
Жизнь прокрашивал кисточкой белые пятна, которые были на стенах повсюду. Это следы выравнивания стен, шпаклевку наносили на проблемные участки, и их в обязательном порядке перед окрашиванием нужно было грунтовать, чтобы эти белые пятна не проступали сквозь свежую краску.
Серый взял валик, катал грунтовкой стены на высоте.
Валя-прораб наблюдала за работой, потом ушла в первый зал.
Серый сказал Жизни:
– Валя сейчас не нужна, она мешает.
– А что такое?
– Да сейчас могут связисты-дембеля прийти, им краска белая нужна, клей, они дембельские альбомы делают.
– А взамен что?
– У них значки есть, ну и деньги дадут.
– А ты их откуда знаешь?
– Да я же вчера ходил в чайную, они сами подошли. Спросили, есть ли у нас клей, краска. Я сказал есть.
– Если Валя их увидет, то трындец нам пришел… Ещё Ризоев Толяну настучит. Ты выйди, предупреди их. Пусть попозже придут.

Серый вышел из аппаратной посмотреть, где находится Валя.
В первой комнате, где работали все, он ее не увидел. Спросил у пацанов:
– Ризоич, где Валя?
– Нэ знаю, был здэс.
Серый пошёл на выход. Увидел спину удаляющейся Вали: она шла в сторону штаба связистов. Обрадованный он поспешил опять в аппаратную.
– Жизнь, нам фарт. Валя ушла.
– Куда?
– Наверное, в штаб, звонить, заявку на материалы делать.
– Вот сейчас связисты могут приходить.

Двадцать первый эпизод

Казарма. После развода, когда рота ушла на объекты, командир роты Чернов приказал Бухареву открыть каптёрку.
– Старшина, пойдём твое хозяйство посмотрим. Открывай каптёрку.
– Какую, командир? – торопливо спросил Бухарев.
– Вторую, дальнюю. Где у тебя постельное и нательное белье.
Бухарев быстрым шагом пошёл ко второй каптёрке, торопливо открыл дверь и пропустил вперед ротного.
Чернов прошел на середину комнаты, осматривая стеллажи справа и слева.
– Заходи, старшина, дверь закрой.
– Командир, а что это за урюк сидит у нас в бытовке, кого это Жухов из третьей роты привел, – Бухарев был напуган, он понимал, что ротный неспроста завёл его в каптёрку, и поэтому старался оттянуть разговор.
– Старшина, там не урюк сидит, а солдат! Ты понял меня?.. И не о нём сейчас разговор, а о тебе… – Чернов помолчал.
– Ты что, Слава, совсем уже оху*л? – у Чернова был злой, недовольный голос.
– А что такое, командир, что произошло? – Бухарев покраснел, от страха у него вспотели ладони, он вытер их носовым платком, вытер лоб.
– Почему сейчас у личного состава летние портянки?.. – спросил ротный.
Чернов выдержал паузу. Бухарев ничего не ответил.
Капитан продолжил:
– Верно в народе говорят – горбатого могила исправит… Ты видел – я на утреннем осмотре портянки проверял. У 70 процентов солдат летние портянки. А сейчас, Слава, март месяц, ещё холодно. У солдат сейчас должны быть зимние портянки, Слава, зимние, а не летние. Твоя жена сейчас не ходит в летних туфлях? – посмотрел внимательно на Бухарева Чернов. Желваки на скулах ротного шевелились.
– Не слышу ответа, Слава, – сказал злой Чернов.
– Нет, сейчас рано в летних ходить, – ответил сдавленно Бухарев.
– А почему мои солдаты, Слава, ходят в летних портянках, – Чернов взял Бухарева за грудки. – Знаю, что ты фланель своровал. Из нее надо было зимние портянки нарезать, а ты ее куда-то дел. Куда, Слава?..
– Да нет, командир, здесь фланель, – Бухарев повернул головой в сторону стеллажей.
– А ну-ка, покажи, – удивленный, Чернов отпустил старшину.
Бухарев достал из-под тюков тонкий сверток белой фланели. Чернов, увидев его, нахмурил брови, ноздри у него расширились, он тяжело задышал. Бросив сверток на пол, взяв свободный конец и начал его вытягивать вверх. Материал быстро закончился.
– Ты что, старшина обмануть меня хочешь? – Чернов рассвирипел и ударил Бухарева в живот. Бухарев согнулся пополам.
– Ты что, меня за дурака держишь? – зашипел от злости Чернов. – Здесь всего метров десять-двенадцать. А у тебя должно быть материала на сто человек, да на всю зиму. Ты оставил своих солдат без зимних портянок! Тебе матери доверили своих пацанов, а ты что делаешь? – Чернов взял Бухарева за лацканы, выпрямил его. – Слава, ты без меня пукнуть не можешь, и ещё хочешь меня наеб*ь? У тебя мозгов не хватит, понял?.. Ты проворовался Слава, по тебе прокуратура плачет. Говори сам, что у тебя ещё не достает?.. Чернов сверлил Бухарева глазами.
– Что молчишь? Ну-ка покажи, где у тебя новые простыни, месяц назад получили.
– Сейчас их нет командир? – у Бухарева был подавленный голос.
– Ну ты в конец оборзел. А где они?
– Матвеев из четвертой роты попросил, у него большая недостача, он на время комиссии попросил, – залепетал Бухарев.
– А, дружок твой, тоже пьяница. Вместе пропиваете казенное добро. А у тебя тоже комиссия будет, и будет у тебя большая недостача, и что делать будешь? – спросил Чернов.
Бухарев опять ничего не ответил.
Чернов приказал ему:
– Короче, забирай простыни у Матвеева и честно сам составь сумму общей недостачи. Сам!.. Если я сейчас начну копать – тебе будет плохо, ты мой удар знаешь… Поэтому завтра вечером точную сумму недостачи мне скажешь. Я из-за тебя уже один раз пострадал на партбюро, больше защищать не буду, ты добро не помнишь и не понимаешь… Пьете с Матвеевым, потом ты одеколоном брызгаешься и ходишь…

Чернов открыл тумбочку, достал оттуда одеколон «Шипр» с пульверизатором, брызнул пару раз в сторону Бухарева.
– Вся часть, Слава, и комбат знает, что если от тебя одеколоном за версту несёт, значит, ты поддатый. Ты учти это, – ротный поставил одеколон на тумбочку.
Бухарев, опустив голову, сдавленным голосом сказал:
– Не надо ждать до завтра, командир. Я знаю недостачу.
Ротный смотрел на Бухарева:
– Ну, говори.
Бухарев молчал.
– Хватит умирать, говори, – приказал Чернов.
– Четыреста рублей, – сказал Бухарев.
– Сколько?.. – Чернов аж слегка присел, положив руки на колени.
– Четыреста, – опять пробормотал Бухарев.
Чернов выпрямился, у него заходили желваки на скулах.
Он схватил Бухарева за грудки:
– Ну, ты идиот. Ты о чем думал? Слава, ты опять меня под монастырь подводишь.
Чернов резко ударил Бухарева в солнечное сплетение. Бухарев охнул, схватился обеими руками за живот.
Чернов, старясь быть спокойным, еле-еле сдерживаясь, сказал:
– Ну, и как ты допустил такую недостачу? Это крупная сумма! На портянках и простынях ты её не сделаешь. Ну, говори, что ещё не хватает?
Весь пунцовый, старшина слабым голосом сказал:
– Одеяла, бушлаты.
– Ну ты мудак, старшина. Ну и мудак же ты, – Чернов занёс над головой Бухарева свою раскрытую ладонь, намереваясь ударить прапорщика. Бухарев испуганно дернул головой в сторону. Чернов сдержался, не стал бить подчиненного.
Ротный смотрел прямо на старшину, Бухарев стоял опустив голову.

– Как ты рассчитываться будешь?.. Теперь точно тебя военная прокуратура будеть крутить, – сказал Чернов. Он взял Бухарева за плечи: – Начштаба постарается… Он и так на тебя зуб имеет. Ты здесь, потому что я тебя постоянно защищаю, комбат тебя держит, потому что он со мной считается.
Чернов отпустил Бухарева и продолжил:
– Смотри, Слава, ты у нас здесь никому не нужен, и мне ты надоел. Ты из-за своей водки, и погоны потеряешь, и место службы. Больше в этом округе служить не будешь. У тебя будет волчий билет… Поедешь служить на Кольский полуостров, будешь там с морскими чайками водку пить.
Бухарев закрыл лицо руками, стоял опустив голову.
Чернов достал из кителя пачку сигарет «Столичные». Прикурил от спички, спичку потушил, помахав ею в воздухе. Обгоревшую спичку вложил в спичечный коробок. Молчал, думал.
Потом, глядя на Бухарева, сказал:
– В общем так, собирай своих родственников и говори им прямо, как есть. Пусть жена знает, брату скажи. Собирайте эти деньги. Срок тебе неделю. У тещи займи, ты говорил, у неё на книжке есть сбережения. Потом поезжай куда хочешь, хоть в Москву. Найди недостающий материал, всё, что ты пропил: бушлаты, простыни, одеяла, фланель. Всё восстановишь! Ты понял меня, Слава?
Бухарев в знак согласия кивнул головой.
– Если через неделю не восстановишь имущество, я, как командир роты, как должностное лицо, вынужден буду сам обратиться в прокуратуру. И тогда уже Слава, тебе несдобровать. Ты понял меня?
Чернов смотрел на Бухарева, он по-прежнему стоял, опустив голову, как школьник.
Командир роты сказал ему:
– Подними голову, Слава.
Бухарев поднял голову, но смотреть в глаза Чернову боялся, глаза его бегали.

– Ещё раз спрашиваю, ты понял меня? Не слышу ответа, – Чернов вопросительно смотрел на старшину.
– Так точно, командир, я всё понял, – еле выдавил Бухарев.
– Ну хорошо, что понял. Слава, это твой последний залёт.Ты мне надоел, и я от тебя с удовольствием избавлюсь.
Чернов вышел в умывальник, оставил дверь в каптёрку открытой. В умывальнике он ещё раз затянулся, бросил в урну сигарету. Опять зашёл в каптёрку, закрыл за собой дверь.
Он близко подошёл к старшине:
– Мы с тобой служим в военно-строительном батальоне! И стройбат – это не шараш-монтаж. Мы строители, мы созидаем, без военных строителей ни одна армия мира не может существовать. Ты понял меня? И я горжусь званием офицера –военного строителя. А ты, Слава, не строитель, ты мудак…
Чернов вышел из каптёрки, пошёл в канцелярию. Проходя мимо дневального, увидел, что по бытовке ходит новый солдат, которого перед разводом привел замполит третьей роты.
Зайдя в канцелярию, командир роты громко сказал:
– Дневальный.
Генерал быстро пошёл в канцелярию.
– Ну-ка, позови мне прапорщика Соколова.
Генерал взял под козырёк:
– Есть.
Генерал пошёл в кубрик, где Соколов рассматривал пластинки, лежавшие возле проигрывателя. Соколову было лет тридцать пять-тридцать семь, он носил короткие, густые усы, был среднего роста, физически крепким, у него были светлые волосы.
– Таварщ старший прапоршык, командир в канцыларию завет, – сказал Генерал.
– А кто там ещё есть? – спросил Соколов.
– Ныкого нэт, – сказал Генерал.
– Хорошо, Сабырбаев, пойдём, – улыбнулся Генералу Соколов.

Он положил пластинки, которые держал в руках, пошёл в канцелярию.
Через пару минут Соколов и Чернов вдвоём, в рубашках, без галстуков, прошли в каптёрку, где сидел перепуганный Бухарев.
– Ну-ка, старшина, выйди, иди, покури, – приказал ему Чернов.
Бухарев вскочил на ноги:
– Понял, командир.
– Сейчас заведи сюда этого солдата из бытовки, нам здесь побеседовать надо. И сюда никого не пускай, понял меня? – говоря это, Чернов закатывал до локтя рукава своей рубашки.
– Так точно, командир, – Бухарев быстро привел из бытовки азербайджанца.
– Заходи, солдат, – Чернов показал вошедшему рукой на середину комнаты. Соколов изнутри закрыл за солдатом дверь на ключ. У Соколова рукава рубашки тоже были закатаны.
– Как тебя зовут? – спросил Чернов.
– Масуд, – солдат выглядел бодро, улыбнулся. Говорил на русском с акцентом.
– А фамилия?
– Гулиев.
– Откуда ты?
– Из Бакы, да.
– Сколько служишь?
– С ноябра.
– Сразу в третью роту попал?
– Нэт, я в другой части слюжил, да…
– Вот, товарищ старший прапорщик, – обратился Чернов к Соколову. – Гулиев в армии полгода, служил в другой части, у электриков. Был непослушным, недисциплинированным солдатом, его перевели к нам, в нашу часть, в третью роту.
Гулиев улыбался, ему нравились слова Чернова.
– Офицеров и прапорщиков не признает. Всех прапорщиков он называет «кусок». Вы, Сергей Николаевич, «кусок» что ли? Или старший «кусок»? – обратился к Соколову Чернов.

– Никак нет, товарищ капитан. Я – старший прапорщик, мне это звание министр обороны Советского Союза присвоил!
– Вот, Гулиев, нет у нас здесь «кусков», а есть офицеры и прапорщики, ты понял меня?
Гулиев ничего не ответил.
Чернов продолжил:
– Он приказы не выполняет. Разлагает дисциплину в роте. Считает себя дерзким. Учит всех солдат не слушать офицеров и прапорщиков. Совсем от рук отбился. Надо ему всё хорошо объяснить. Как вы считаете? – Чернов опять посмотрел на Соколова. – Может, он думает, что и мы с ним справиться не сможем?
– Да нет, здесь он ошибается крепко. Мы с ним справимся. Надо парню очень доступно и просто все объяснить, может, он запутался, – сказал Соколов.
Он подошёл к Гулиеву и правой рукой ударил его поддых. Солдат сложился пополам.
Крики и стоны Гулиева из каптёрки слышал Бухарев, который нервно курил в умывальнике напротив, слышал их и дневальный Генерал. Спустя время крики затихли…
Из каптёрки вышел Чернов, он прошел в умывальник, ополоснул лицо, вымыл руки. Зашёл обратно в каптёрку. Затем в умывальник сходил Соколов.
Дверь каптёрки открылась, и прозвучал громкий голос Чернова:
– Дежурный!
– Я, товарищ капитан, – Кузнецов выскочил из бытовки и поспешил на голос Чернова.
– Возьми дневального, – приказал командир роты.
Кузнецов крикнул:
– Дневальный, ко мне!
С тумбочки сорвался Генерал.
Чернов увидел Генерала:
– Нет, Бахрамова возьми. И заберите отсюда… – ротный сделал небольшую паузу, посмотрел вглубь каптёрки. – Заберите человека, положите на свободную кровать. Он устал. Ему надо отдохнуть и крепко подумать.
Кузнецов позвал Бахрамова:
– Бахрамов, ко мне.
Бахрамов выскочил из спального кубрика и побежал в сторону каптёрки.
Бахрамов, увидев избитого земляка, который лежал на боку, стал испугано материться вполголоса:
– О, сы*** баши, о, сы*** баши…
Вдвоем с Кузнецовым они подняли Гулиева на ноги. Тот стонал.
Чернов обратился к Бахрамову:
– Посмотри на своего земляка и передай всем, что с ним стало. Борзеть надо в меру, рога можно обломать. Ты понял меня, Бахрамов?
– Да, да. Всё понал товарыш каптан, – забормотал от страха Бахрамов.
– Намочи полотенце и вытри ему лицо, – сказал Чернов Бахрамову.
– Да. Все понал, товарыш каптан, – испуганный, Бахрамов кивнул головой.
Кузнецов с Бахрамовым встали по бокам Гулиева, положили его руки себе на плечи, обхватили его за спину каждый со своей стороны и повели в сторону кубрика.
Бахрамов причитал. Кузнецов молчал.
Лица у Гулиева не было, была кровавая маска, глаза заплыли, сам он без посторонней помощи не мог полностью наступать на ноги.
Бухарев пошёл быстрым шагом впереди Кузнецова и Бахрамова. Остановился возле четырёх свободных коек, на них не было матрацев.
Вернулся обратно и обратился к Чернову:
– Командир, там матрацев нет. Разрешите один матрац выдам новому солдату.
– Ну выдай, и одеялом прикройте его.

– Понял, командир, сейчас сделаем.
Бухарев подозвал к себе Генерала, выдал ему матрац, подушку и одеяло и приказал отнести новичку. Кузнецов и Бахрамов тем временем усадили избитого на кровать и поддерживали его с двух сторон.
Генерал раскатал на пустой кровати матрац. Кузнецов и Бахрамов уложили на него Гулиева. Бахрамов снял с него сапоги, портянки. Укрыл до груди одеялом. Все это время Бахрамов продолжал жалостливо бормотать:
– О, сы*** баши, о, сы*** баши…
Затем он намочил в умывальнике полотенце, аккуратно стер кровь с лица Гулиева.
В канцелярии, закурив, Чернов сказал Соколову:
– Сергей, сообщи в третью роту Жухову, пусть придёт после обеда, посмотрит на Гулиева.
– Понял, товарищ капитан, сделаю, – ответил Соколов.

Двадцать второй эпизод

Новый двенадцатиэтажный жилой дом построен из белого силикатного кирпича. Перед домом всюду строительный мусор: остатки кирпича, железные бочки, кучи песка, на них валяются штыковые и совковые лопаты.
Неподалеку стоят два строительных вагончика, в них начальство – гражданские: начальник участка и его подчиненные, мастера, а также офицеры и прапорщики. В вагончики заходят и выходят оттуда люди. Стоят легковые автомобили
«УАЗ-469», волга «ГАЗ-24».
Из грузовика на землю солдаты разгружают паркет в пачках, кафельную плитку, краску во флягах. Командует солдатами один сержант.
К дому подъехал самосвал – «коротыш» «ЗИЛ-130». Он привез раствор. Рядом с ним стоит сержант Азизов, командир отделения плиточников. Ждет своих солдат, чтобы разгрузить раствор.
Водитель, включив заднюю передачу, подъезжает к двум рядом стоящим растворным ящикам и поднимает кузов. Раствор заполняет ящики, а основная его масса вываливается на землю. Водитель, выгрузив раствор, уезжает.
Из подъезда дома выходят две пары солдат с пустыми носилками. Азизов орет на них:
– Э, где ходим? Раствор уже привезли. Давай быстро с земли грузите, быстро, э!
Солдаты накладывают в носилки раствор с земли и уносят в подъезд. Другие солдаты заносят в подъезд паркет, кафель, краску.
В доме на каждом этаже четыре квартиры. В квартирах установлены отопительные батареи, но они не подключены к системе.
Восемь солдат, облепив чугунную ванну, тащат ее на верхний этаж. Они мешают другу, кряхтят и матерятся:
– Э, пацаны, держите там, в натуре уроню.
– Бл*, какая тяжесть, пупок надорвал.
– О боже, за что мне это…
– Мама, роди меня обратно…
– Э, все держим, не бросаем…
Начиная с восьмого этажа на весь дом раздается стук молотков. Во всех квартирах на восьмом и седьмом этажах, работают паркетчики, которые настилают штучный паркет.
В одной квартире в разных комнатах работают двое солдат, татарин Фаттахов и армянин Еремян.
Фаттахов позвал Еремяна:
– Э, молодой, ара, иди сюда. Центровку надо сделать.
Еремян шутливо откликается:
– Ты что старый, борзый стал, один не можешь что ли?

В комнате Фаттахова у входа лежит несколько пачек штучного паркета, перетянутых проволокой, топор, плоскогубцы, молоток, в деревянном ящике плотника гвозди.
Фаттахов и Еремян растягивают верёвку по полу, по всей длине одной торцевой стены комнаты.
Затем складывают её вдвое и таким образом обозначают середину этой стены, забивая в середке, над полом, гвоздь,
затем переносят верёвку на противоположную стену, точно так же находя её середину, так же обозначая её гвоздём.
Затем от одного гвоздя до другого натягивают шнур. Таким образом шнур теперь натянут через всю комнату.
– Так, ну все, я начну «ёлочку» гнать, – сказал Фаттахов.
– Татарин, дай закурить, что, я тебе зря помогал что ли, – шутливо обращается к Фаттахову Еремян.
– Э, молодой, что, своих нет что ли, – Фаттахов лезет в карман бушлата, достает пачку сигарет. – Видишь, у меня только «Дымок», – он дает одну сигарету Еремяну.
– Ну нормально, это крепкие, сразу до копчика достанут, – Еремян берет сигарету.
В этот момент в комнату заходит командир отделения паркетчиков, сержант Тортаев, он недоволен:
– Вы что так долго базарите, дятлы? Солнце уже высоко, работаем. А ты, Еремян, бегом к себе умчался и приступил к работе. Норму не сделашь, накажу.
На этаже раздается стук молотков. По лестнице интенсивное движение – вверх несут раствор на носилках, кафельную плитку, воду в ведрах и флягах, тащут очередную чугунную ванну, вниз спускаются солдаты с пустыми носилками. Стоит гул от звуков шагов, разных голосов:
– Дайте дорогу.
– Э, осторожно, не забрызгай.
– Помогите кто-нибудь, я сейчас уроню. – Войска, у кого курить есть?
– Ара, аристэ…
– Инчес, ара?..
– Здесь сантехников нет?
– Э, ола, бура джа…
– Прораба никто не видел?
– Эй, Кононов, ты где? Стекла неси.
– Цыган, ты куда пропал?
Появился старший прапорщик Фахрутдинов, высокий, тощий, с сильно выпирающим кадыком. Он в яловых сапогах, короткой шинели, курит папиросы «Беломор».
К нему сразу же обращаются несколько человек:
– Товарищ прапорщик, дайте закурить.
Фахрутдинов останавливается:
– Вас много. На всех у меня курева не хватит. Даю две штуки на всех. Где у нас маляры сейчас, на каком этаже?
Ему кто-то отвечает:
– Они все на одиннадцатом.
– А на двенадцатом наши есть?
– Нет, там сейчас сантехники.
На двенадцатом этаже во всех санузлах работали сантехники. Они устанавливали ванны, тянули трубы горячей и холодной воды, производили сварку, монтировали чугунные канализационные лежаки. На площадке периодически вспыхивали искры от сварки.
На лестничной площадке стояли кислородные баллоны, аппараты с карбидом, тянулись шланги, ходили сварщики в масках.
На одиннадцатом этаже двери всех квартир открыты, из одной, с правой стороны слышно какое-то шуршание, в коридор из квартиры выплывают облака белой пыли.
Фахрутдинов, стоя на пороге, заглядывает в квартиру.
Внутри, на кухне и в комнате, работают по одному солдату. Они стоят на «козлах», с ног до головы покрытые белой пылью, даже чёрные кирзовые сапоги стали белыми.
Каждый из них наждачной бумагой шлифует потолки, которые покрыты шпаклевкой. В процессе работы с потолка оседает белая пыль, лицо солдат покрыто белой пылью, как мукой. Видны одни глаза.
– Это чье отделение? Где ваш сержант? – спрашивает Фахрутдинов. Он не узнает солдат.
Солдаты, перестав шкурить потолок, смотрят на прапорщика, но смысл вопросов явно не понимают.
– Мои это, товарищ прапорщик, – к Фахрутдинову быстро подходит сержант Толегенов. – Давайте отойдем, пыль везде, – Толегенов отводит Фахрутдинова в сторону. – Вы их знаете, просто сейчас не узнали. Это братья Пулатовы.
Фахрутдинов вспомнил их:
– А, Пулатовы… стоят белые, как в муке, не поймешь, кто стоит…
Толегенов засмеялся:
– Вы же знаете, они по русски ни слова не понимают, дикие… как их военкомат сюда отправил, не понимаю. У них недовес, они слабые. У них с головой ещё не все в порядке… у них умственная отсталость, ауру балалар, – Толегенов вставляет слова на казахском языке. (Больные дети). – Куда теперь денутся, будут здесь теперь, – продолжил Толегенов. – Как бы не загнулись, ещё полтора года им служить, – Толегенов достает пачку «Явы», угощает Фахрутдинова сигаретой. – Флягу с краской с трудом поднимают, столярку красить не могут, сплошной брак. Все переделывать надо. Поэтому только вот такая чёрная работа для них.
Пулатовы, перестав шкурить, молча стояли на «козлах», глядя в сторону двери. Они слушали Толегенова и Фахрутдинова.
К ним заглянул Толегенов.
– Э, ошна, ишляймыз, ишляймыз, (Э, земляки, работаем, работаем), – он жестами показал, что надо продолжать работать. Братья опять подняли белую известковую пыль.
В крайней левой 3-комнатной квартире было тихо. Два солдата – Птица и Коржик – красили оконную столярку. Они оба уже отслужили почти год, были уже профессиональными малярами. Движения их точны, работали они аккуратно, чтобы не запачкать стекло, накладывали на него узкий кусок картона. Они вполголоса переговаривались.
Птица рассказывал Коржику какую-то историю.
– Ну и она мне говорит один кон, давай в душе вместе помоемся, – объясняет Коржику Птица.
– Как помоемся, вместе?.. Голыми что ли? – спрашивает туповатый Коржик.
– Нет, бл**ь, в плаще и сапогах, – сплевывает на пол Птица.
– Ну, а ты что?
– А я говорю, давай, но ты же обманешь.
– А душ где?
– Да у нее, на хлебзаводе.
– А как вы там мыться собрались, там же народ везде.
– Да она как раз в ночную выходила. И мне сказала, придешь в час ночи, никого не будет.
– И потом что?
– Ну я пришел. Она завела меня внутрь. Сначала в подсобку. Свежий хлеб, булочки принесла. Ешь, говорит, пока тёплые. А я ей говорю – я не за этим сюда пришёл. А она смеётся – а зачем? Я говорю, в душе мыться… ну пойдём, раз мыться хочешь, говорит.
– Ну пошли вы?.. – Коржик перестал красить, он внимательно слушал Птицу.
– Пошли, пошли. Приходим, а душ, бл*, не работает, неделю уже на ремонте… там бумажка висит.
Коржик смеётся:
– Да она обманула тебя.
– Да, Коржик, я это понял. Она сама сказала – видишь говорит, хотела с тобой помыться, а воды нет. И довольная стоит.
– Да обломала она тебя…
– Да, бл*, а у меня член колом стоит, трусы мокрые. А она смеётся… хитрая она… да все бабы такие…
Птица замолчал.
– Дай закурить, – попросил он у Коржика.
– Нету сигарет.
– У тебя всегда нет. Ну иди, стрельни у кого-нибудь.
– У кого стрельнёшь, у всех голяк.
– Тогда ладно, сходи к сантехникам. Там Вовка-сержант, он зёма наш, тоже из Пензы. Он внизу сейчас, на первом этаже, у них там склад. Попроси у него, он даст.
– Ладно, схожу, если кто спросит, я в туалет пошёл, – Коржик поставил на подоконник железную банку с краской, аккуратно наискосок поставил в неё кисточку и вышел.
На площадке он столкнулся с Толегеновым и Фахрутдиновым. Толегенов спросил:
– Коржик, ты куда?
– В туалет.
– Давай быстро, туда и обратно, не разгуливай.
– Да, я быстро.
Коржик спустился на первый этаж, прошёл в дальнюю квартиру. Открыл дверь и спросил:
– Вован, ты здесь?
– Кто там, проходи, – раздался из глубины квартиры голос.
Вся квартира была складом сантехников. На полу лежали пачки электродов, новые железные трубы диаметром 20 мм, железная бочка с карбидом, резиновые шланги.
Коржик пошёл в дальнюю комнату. Ему навстречу выглянул коренастый парень в расстегнутом чистом бушлате.
– А, маляры-шамотники, привет, – он, улыбаясь, протянул Коржику руку. Парни поздоровались.
– Вован, курить есть? У нас с зёмой курево кончилось.
– Э, маляры, вы уже год служите, и у вас всё время нет курева. Вы черпаки, у вас уже всегда должны быть свои сигареты, – сказал Вован.
– Были, но кончились, – Коржик развел руками.
– Что с вами сделаешь, земляки, – сказал Вован. – Вообще-то у меня курить тоже нет, но для вас пару штук найдется, – Вован достал из внутреннего кармана бушлата пачку «Явы».
– О, это хорошо, – довольный Коржик заулыбался.
Вован дал две сигареты Коржику. Он убрал их во внутренний карман.
– А где Грачев-птица? – спросил Вован.
– Да там он, в квартире работает, – ответил Коржик.
– Вы где сейчас работате? – спросил Вован.
– На одиннадцатом этаже, – ответил Коржик.
– А мы идем с двенадцатого вниз. Работы дохера и больше. Как подумаешь об этом – жить не хочется, – сказал Вован.
– Да, у нас тоже не меньше, – поддержал его Коржик. – Вован, за курево благодарность. Пойду я, ты не обижайся, у нас на этаже там наш прапор стоит, смотрит за нами. В общем, если что, мы на одиннадцатом, ещё увидимся, – Коржик в знак приветствия поднял вверх ладонь.
– Ладно, зайду к вам потом, – сказал ему Вован.
Коржик пошёл к выходу, открыл дверь и, испугавшись чего-то, быстро толкнул ее обратно. Но дверь не закрылась до конца, осталась приоткрытой.
– Что там у тебя? – Вован опять выглянул из дальней комнаты, он услышал, что Коржик не ушел.
Коржик, стоя за дверью, повернулся к земляку и приложил палец к губам.
– Что там? – шёпотом спросил Вован. Коржик опять приложил палец к губам.
В коридоре, на площадке перед квартирой, стояло начальство. Коржик и Вован слышали многочисленные голоса.
В этой группе были гражданские лица, офицеры, прапорщики. Коржик, вытянув шею, осторожно, краем глаза посмотрел в коридор.
Он увидел прораба Валентину Сергеевну и начальника штаба майора Графа. Других людей он раньше не видел. Все присутствовавшие обсуждали сроки сдачи дома.
Один мужик в кожаном пальто с каракулевым воротником говорил громко и уверенно, настаивал, что дом надо сдать к первому мая:
– Товарищи, не первый объект мы вместе сдаем. В нашем УНР принято решение. Сейчас довожу до вас срок сдачи дома – 1 мая текущего года.
Валентина Сергеевна возразила:
– Сейчас только батареи установили, не подключили ещё. Начистовую ещё ни один этаж не готов. У сантехников ещё большой фронт работ. Водопровод и канализация не проброшены. Они ещё стены будут дырявить. Вот пусть они выйдут полностью, дом прогреть надо. Тогда и мы возьмемся. Сейчас надо сантехникам помочь. Сегодня уже 11 марта, осталось полтора месяца. Вряд ли успеем, паркет штучный стелить, обои клеить – тоже время надо. Может, не будем авралить?..
Кожаное пальто было недовольно:
– Валентина Сергеевна, вы все правильно говорите, приводите реальные факты. Мы с этим не спорим. Но надо поднажать… вы все прекрасно знаете, кто будет жить на двенадцатом этаже… генерал Алтухов. И ему начальник УНР пообещал, что он сможет въехать в квартиру 1 мая. Поэтому надо собраться, мы изыщем резервы, и наш Первомай мы должны отметить праздничным новосельем.
Офицеры переглянулись, гражданские мастера загудели.
– Сроки маленькие, половина личного состава молодые, ещё неопытные, это первый их большой объект. Их ещё полгода учить надо, они норму ещё не выгоняют. Некем делать.
Кожаное пальто опять взяло слово:
– Все понимаю, но мы военные люди. Я лично гарантирую, что объект вовремя будет снабжаться материалами. Кроме того, сегодня мы обсудим вопрос нехватки людей, думаю, решим положительно. Я сейчас поеду в управление, начнем действовать.
Кожаное пальто направилось к выходу на улицу, остальные потянулись за ним.
– Видал, сколько начальства набежало. Хотят дом сдать к первому мая, – сказал Коржик.
– Да, будем здесь сутками теперь пахать, это вилы, – Вован стоял задумчивый.

– А кто этот, в кожанке? – спросил Коржик.
– Да, какая-то шишка, – ответил Вован. – Видал, все наши молчали в тряпочку, одна Валя за них говорила. Молодец, баба, не боится, – Вован пошёл в дальнюю комнату.
Коржик пошёл опять к себе на этаж, зашёл в квартиру:
– Братан, я вышел и тут прям, на этаже, на Серика нарвался. Он не заходил?
– Нет. Ты курево принёс?
– Да.
– Ну давай быстрее.
– Вован дал мне две сигареты. Давай сейчас одну на двоих скурим, а вторую оставим. После обеда ещё покурим.
Коржик дал сигарету Птице. Тот с наслаждением закурил.
Коржик начал рассказывать:
– Там внизу кипиш. Одно начальство, у них собрание. Там Граф стоит, начштаба. Короче, наш дом надо сдать к первому мая. Там какой-то гражданский командует, наши все молчат, Валя и мастера против, а он своё гнет.
Птица сплюнул:
– Теперь будем жилы рвать, как в прошлом году, помнишь?.. Хорошо хоть зима прошла, уже не так холодно.
Птица посмотрел через окно на частный сектор.
В квартиру ввалились плиточники. Двое солдат с носилками раствора, один с двумя пачками кафельной плитки. За ними зашёл командир отделения плиточников сержант Азизов.
– Так, Новахатка, остаешься здесь и в санузле плитку делаешь, – Азизов произносил фамилию Лёхи Новохатько по-своему – Новахатка. – Вот здесь внизу трубы будут, здесь место оставь. Дырки будут, вот мелом нарисую, – Азизов нарисовал мелом два круга. – Вокруг место оставь, а то сантехники долбоебы, весь кафель сломают… так, вы двое, носилки оставляете и со мной идете. Новахатка, воды себе принеси, стеклорез у тебя есть. Все, работаем.

Новохатько увидел, что Птица курит.
– Есть курить, парни?
– Нет, братан, сами на подсосе. Эта последняя.
– Да блин, не везет. Ну оставьте покурить.
Птица дал наполовину скуренную сигарету Коржику. Тот, сделав несколько затяжек, передал бычок Новохатько. Новохатько докурил, потом сходил за водой.
Он опустил в ведро с водой несколько плиток кафеля. Забил в стену, вверху, небольшой дюбель, с привязанным шнуром, на другом конце шнура была привязана железка. Это был вертикальный отвес.
Затем он обрызгал одну стену в туалете водой. Подтянул поближе к себе носилки с раствором.
Достав из ведра одну плитку, Новохатько положил на ее заднюю часть немного раствора и приложил ее к стене строго по отвесу, в самом низу. Затем ручкой мастерка слегка постучал по лицевой стороне кафеля, чтобы раствор лег равномерно и чтобы ни один угол плитки не выпирал.
Выложив первую плитку, Новохатько стал выкладывать другие в правую сторону. Таким образом по низу стены, он выложил ровную горизонтальную линию. Между плитками он вставлял маленькие осколки стекла, чтобы между плитками был небольшой зазор. Выложив первую линию, он стал над ней выкладывать вторую.
На пятом этаже дома в одной из квартир собрались прораб Валентина Сергеевна, мастер Люба, молодая девушка лет двадцати восьми, старший прапорщик Фахрутдинов, замполит роты старший лейтенат Карпов.
Собравшиеся обсуждали новые сроки сдачи дома.
– Опять аврал, как мне это надоело, – сказала Валентина Сергеевна. – Людей опять будем напрягать.
– Да, конечно, хорошего мало, – поддержал ее Карпов.
– Один молодняк, я не знаю, кем делать? Нужны людские ресурсы, – продолжила Валентина Сергеевна.

Карпов достал пачку сигарет «Космос», стал угощать присутствующих.
Сигарету взяла только Люба.
– Нет, я свои курю, – Валентина Сергеевна закурила «Opal».
Фахрутдинов задымил «Беломором». Карпов и Люба закурили «Космос».
– У меня и так все сроки летят по узлу связи, теперь людей Кузнецова у меня заберут на дом. Я так и думала. И как теперь я объект связистам буду сдавать, не понимаю, – Валентина Сергеевна была без настроения. – Попрошу у Чернова, чтобы хоть двоих-троих мне там оставил, не буду же я сама там всё доделывать.
– Дом холодный, стены не прогрелись, а нам здесь обои клеить. Мангалы с углём на ночь заносим, всё равно этого мало. Отопление надо подключать. А то вся чистовая отделка насмарку пойдет, – высказала своё мнение Люба.
– Да, нелегко будет, – вставил реплику Карпов.
Фахрутдинов отмалчивался. На лестнице постоянно шло движение, люди поднимались, опускались, что-то роняли, говорили на разных языках.
– Ну что поделаешь. Хоть будет нелегко, приказ поступит, будем выполнять. Мы люди военные, – подвел черту Карпов.
Он посмотрел на часы, обратился к Фахрутдинову:
– О, уже скоро обед. Давайте людей будем снимать. Пусть строятся.
Фахрутдинов молча кивнул и вышел на площадку. Там он прокричал:
– Командиры отделений, ко мне!
Первым к нему спустился сержант Азизов.
– Азизов, всем сержантам передай, снимаемся на обед. Строимся на улице.

Двадцать третий эпизод

Казарма. Ризоев привел отделение на обед. Солдаты зашли в казарму, увидели, что в роте никого нет, обрадованные, загалдели. На тумбочке стоял Генерал. Он правой рукой, положил четыре пальца себе на левый погон и указательным пальцем показал на дверь канцелярии.
Все поняли, что капитан Чернов, командир роты, находится здесь, и все притихли. Молча пошли в сушилку снимать бушлаты.
Из каптёрки выглянул Бухарев.
– Ризоич, пришли? Давайте не шумите, мойтесь, готовьтесь к обеду. Сейчас рота придет.
Парни пошли в спальный кубрик – взять мыло, полотенца. Увидели избитого нового солдата.
Взяв туалетные принадлежности, пошли в умывальник. Проходя мимо Генерала, замедлили шаг, вопросительно кивнули головой и показали в сторону кубрика. Генерал большим пальцем левой руки показал на канцелярию, правый кулак приложил к своей скуле.
Затем он собрал левую руку в кулак, поставил его вертикально и сверху два раза прихлопнул по нему правой ладонью.
Зайдя в туалет, Жизнь и Серый негромко заговорили между собой:
– Ты видел, что показал Генерал. Ротный дал этому новичку пиз***й. Опять, наверное, борзый. Пиз**ц, неделю будет лежать. Комбат знает, всех борзых к нам в роту отправляет на перевоспитание... Да, наш ротный умеет это делать.
Умывшись, парни пошли в спальный кубрик и сели на табуретки. Все молча смотрели на избитого солдата.

Двадцать четвертый эпизод

Столовая. В столовой между столами ходил дежурный по столовой, сержант в очках. Он крутил повязку с надписью «Дежурный по столовой» на указательном пальце правой руки. Повязка то и дело слетала, он поднимал ее с пола и начинал крутить снова. Помимо него здесь находились дежурные разных рот, дневальные, начальник санчасти – капитан Зуев. Он был в расстегнутой шинели.
Дежурный по столовой старослужащий сержант ходил по столовой, орал на хозобслугу, чтобы они побыстрее накрывали на столы. Под мышкой он носил журнал «Иностранная литература», две верхние пуговицы х/б у него были расстегнуты, виднелся край серой шерстяной безрукавки.
– Давай быстрее. Сейчас часть придет на обед. Повара бл**ь, быстрее шевелимся. Поубиваю всех.
Он подошёл к окошку выдачи посуды:
– Эй, дискотека, быстрее тарелки даём. Бердыев, не спать, шевелимся быстрее. Дневальные, бегом котелки носим. Чайники забираем. Веселее летаем.
Его подозвал капитан Зуев.
– Рябов, иди сюда.
Рябов подошёл к офицеру.
– Ты потише немного, не на базаре находишься, – сделал Зуев замечание.
– Да я, товарищ капитан, для пользы дела, чтобы побыстрее столы накрыть.
Зуев заметил у Рябова свитер под х/б.
– Ну-ка, Рябов, расстегни-ка х\б. Покажи мне, какой ты «вшивник» носишь.
Рябов:
– Это не «вшивник», товарищ капитан, безрукавка шерстяная. Из дома прислали, – Рябов, расстегнув гимнастерку, показал жакет капитану.

– Из дома бы не прислали, если бы ты не попросил, – ответил ему Зуев. – Короче, прямо сейчас снимай, и чтобы я у тебя этого не видел, ты понял меня?
– А что, товарищ капитан, он же не мешает никому. Застегнусь, и никто не увидит. Вреда же нет никому. Я же дембель, мне положено…
– Много говоришь, Рябов. Снимай живее, не положено! Отдашь в роте старшине на хранение, в мае на дембель поедешь, вот тогда под китель наденешь.
Рябов с недовольным лицом стал раздеваться. Сняв жакет, он свернул его, надел китель х\б, застегнулся и подошёл к хлеборезке. В открытое окошко двери он позвал хлебореза:
– Мансур.
В окошко выглянул хлеборез.
– На, положи у себя, я через час заберу, – Рябов отдал ему жакет.
Хлеборез молча посмотрел на сверток, Рябова и начальника санчасти, взял сверток, отошел от окошка.
Зуев ходил вдоль столов, его сопровождал прапорщик невысокого роста, тощий, рыжий.
– Герасенко, я обед не принимаю, личный состав кормить не разрешаю.
– Почему, товарищ капитан? Вы же ещё пробу не снимали ни с первого, ни со второго блюда.
– И не буду снимать.
– Почему, товарищ капитан?
– А ты подумай, Герасенко. Ты же начальник столовой…
– Не пойму, товарищ капитан. Обед готов. Столы накрываем. Что не так-то?
– Почему не на всех столах есть перец и горчица? А? Ты же знаешь, я требую всегда, чтобы горчица была, чтобы перец был. Это профилактика от простудных заболеваний. Ты что, хочешь, чтобы личный состав болел?
– Никак нет.
– Тогда, Герасенко, две минуты тебе, чтобы все исправил.

Начальник столовой подошёл к поварам, что-то сказал им через раздаточное окно. Через минуту они подали в зал глубокую тарелку, полную горчицы, и два пакетика с чёрным перцем.
Он подозвал Рябова, двоих дневальных и заставил их наполнять алюминиевые приборы, представлявшие три розетки, соединенные воедино. В одной розетке находилась соль, в другую накладывали перец, третью заполняли горчицей.
Заполненные приборы с горчицей, перцем и солью солдаты расставляли на все столы.
Дневальным стал помогать солдат-узбек из хозобслуги.Он ходил без ремня, гимнастерка его тёмного-коричневого цвета была свободно распущена над брюками, рукава у него были закатаны. Он был невысокого роста, слегка полноват, правый глаз был полуприкрыт, веко было в опущенном состоянии, у него был птоз. Волосы чёрного цвета, чубчик торчал над лбом, как козырек.
Начальник санчасти сидел во втором ряду, за последним столом, и наблюдал за происходящим. На каждом столе стояли по две булки чёрного хлеба, одна булка белого. В чайниках был компот. Стояли два чугунных котелка, с первым и вторым блюдами.
Герасенко подошёл к Зуеву.
– Товарищ капитан, снимите пробу. На первое у нас борщ, на второе тушёная картошка.
Солдат из хозобслуги принёс первое и второе блюдо за стол Зуева.
Зуев стал пробовать, съел три ложки борща, три ложки тушеной картошки.
– Давай компот попробую, – сказал солдату хозобслуги Зуев. Солдат принес белый эмалированный чайник. Зуев налил себе в кружку компоту на пару глотков. Выпил.
Подозвал дежурного по столовой Рябова.
– Рябов, принеси журнал. Теперь я распишусь.
Рябов принёс журнал, начальник санчасти расписался в нём и сказал:

– Вот теперь разрешаю приём пищи личному составу. Рябов, можешь сказать дежурным, пусть сообщат в свои роты – можно идти на обед.
В казарму с объекта пришла 1-я рота, её привёл Фахрутдинов. Рядом с ним шёл замполит.
– Раз, раз, раз-два-три! Взяли ногу. И раз, раз, раз-два-три! – командовал Фахрутдинов.
Он остановил роту перед казармой.
– Рота, на месте… стой. Заходим в казарму, моем руки, готовимся к обеду, разойдись, – отдал он команду.
Солдаты зашли в расположение, через минуту все уже знали, что сегодня новичку обломали рога за его борзоту. Все парни увидели его состояние. Азербайджанцы сгрудились возле его кровати, жалостливо, вполголоса причитали. Гулиев на них никак не реагировал.
Из столовой пришёл Бахрамов. Постучался в канцелярию, доложил ротному о готовности обеда.
Чернов вышел из канцелярии и приказал:
– Рота, выходи строиться на обед.
Его команду не поддержали сержанты.
– Я не понял, почему сержанты не дублируют мою команду? – голос Чернова был недовольный.
Сержанты, услышав слова Чернова, тут же подхватили его команду:
– Первое отделение, выходи строиться на обед.
– Второе отделение, выходи строиться.
– Третье отделение, выходи строиться.
Вся казарма пришла в движение. Все забегали, из умывальника выскакивали солдаты, вытираясь полотенцами на ходу, те, кто был в кубриках, быстро шли на выход.
Роту с обеда привёл капитан Чернов. Остановив её перед казармой, объявил десятиминутный перекур.
Кто-то из солдат на снегу каблуком сапога, затем носком начал царапать снег и писать большими буквами слово «ДЕМБЕЛЬ». Написав первую первую букву «Д», он попросил других:
– Э, помогите, надо «дембель» написать. Быстрее домой поедем.
Несколько человек с радостными возгласами присоединились к нему. Остальные поддерживали «писателей», хлопая в ладоши и крича:
– Давай дембель, давай дембель, давай дембель…
Через пару минут корявая, но большая надпись «ДЕМБЕЛЬ» уже была закончена.
По радио из громкоговорителя передавали программу «По вашим письмам». Диктор объявила песню в исполнении Пугачевой «Без меня тебе, любимый мой». Зазвучала музыка. Все пацаны притихли.
Они курили, щурились, подставляя лица весеннему солнцу, улыбались. Молчали, думали, мечтали.

Двадцать пятый эпизод

День. К казарме подъехали четыре тентованных грузовика. Водители подогнали машины задней частью к подъезду казармы и заглушили двигатели. Из кабин вышли офицеры и прапорщик. Старший по званию – худощавый капитан обратился к своим подчиненным:
– Личному составу находиться в машинах.
Солдаты в грузовиках загудели:
– А почему нельзя выходить? Ну все, мы же приехали.
Вновь прибывший старший лейтенант прикрикнул:
– Ну-ка, разговорчики… отставить базар.
Сам капитан прошёл в казарму первой роты. Спустя некоторое время он вышел, подозвал к себе офицера и прапорщика, что-то им сказал. Затем опять вошёл внутрь.

Старший лейтенант стал командовать:
– Внимание, рота! К машинам.
Из грузовиков стали выпрыгивать солдаты.
Из общей массы сразу выделялись старослужащие. Они вели себя уверенно, у них были новые бушлаты, шапки на затылках, расстегнутые воротнички.
У всех прибывших солдат и офицеров были серые уставшие лица.
Старший лейтенант построил солдат в две шеренги:
– Внимание, рота. Мы прибыли в расположение другой части. Работать будем на жилом объекте. Требуется наша помощь, чтобы в срок сдать жилой дом. Необходимо соблюдать дисциплину, порядок. Расположимся мы на первом этаже. Место нам отвели в роте капитана Чернова. Сейчас командиры отделений со мной заходим внутрь. Вам покажут свободные места.
В казарму пошли офицер, прапорщик и сержанты.
Их там встретил старшина Бухарев. Все поздоровались с Бухаревым.
Старший лейтенант, прапорщик поздоровались с Бухаревым за руку, они улыбались друг другу.
Бухарев сказал, улыбаясь, прибывшему прапорщику:
– Володя, Сайков, приветствую тебя, рад видеть. Давно не виделись. Давай разместим твоих и поговорим потом.
– Да, Слава, давно мы не виделись. Служим в разных местах, – так же улыбаясь, ответил Бухареву прапорщик.
Бухарев, сделав серьёзное лицо, обратился к прибывшим сержантам:
– Так, сержанты, я старшина первой роты, старший прапорщик Бухарев. Во время пребывания в моем хозяйстве соблюдать порядок и дисциплину, за порчу имущества спрашивать буду строго. В туалете и в умывальнике соблюдать чистоту. В наряд по роте также будем вас привлекать, и дежурными по роте будете заступать, и дневальными. Места мы вам приготовили в кубриках и освободили «Лен.комнату». Сейчас пошли со мной.

Офицер, прапорщик и сержанты пошли с Бухаревым вглубь помещения.
В спальном отсеке все кровати личного состава первой роты были сдвинуты вплотную к дальней стене. Рядом, в два этажа, стояли пустые кровати, приготовленные для командированных. Проход между кроватями был минимальный, здесь сейчас мог с трудом пройти только один человек.
– Вот для вас мы потеснились, принесли со склада дополнительные кровати. Вот здесь вы будете располагаться, – Бухарев пояснил ситуацию вновь прибывшим сержантам.
– Если места не хватит, двенадцать человек могут разместиться в «Ленинской комнате». Там мы тоже поставили кровати.
Товарищ старший лейтенант, чье отделение будет в «Ленинской комнате»? – обратился к офицеру Бухарев. – Там нужен железный порядок, у нас там вся наглядная агитация, плакаты, фотографии на стенах.
– Я понял, – сказал старший лейтенант. – Порядок обеспечим. Кастрыкин, у тебя десять человек, будешь в «Ленинской комнате». Если хоть один портрет или плакат не то что испорчен будет, а просто кто-то хоть пальцем тронет, будешь сам заново рисовать. Ты понял меня?
– Так точно, – ответил сержант.
– Ну так вот. Сейчас по отделениям определимся. Первый взвод здесь слева, второй взвод вон там справа. Сейчас сами кровати займите, будем заводить личный состав.
Старший лейтенант обратился к прапорщику своей роты:
– Старшина, командуйте.
Прибывший прапорщик обратился к одному своему сержанту:
– Так, Кастрыкин, сейчас выходишь на улицу, по одному пусть заходят, сам зайдешь со своим отделением после всех. Выполнять.
Кастрыкин пошёл на улицу.

– Внимание, рота. Сейчас все берем свои матрасы и строимся у входа, – скомандовал он.
Солдаты подошли к четвёртому грузовику, стали выгружать из него скатанные матрасы.
Матрасы были скатаны вместе с заправленными простынями и заправленным одеялом. Матрасы были перевязаны проволокой или веревкой. Некоторые из них ещё крепкие, приличного вида. Но в основном, они были в пятнах или с заплатами, кое-где из дыр торчала вата.
После того как все матрасы были разобраны, Кастрыкин построил личный состав у входа.
– Так, встали все в две шеренги по отделениям. Живее, барбосы, быстрее шевелимся.
Солдаты встали в две шеренги. Молодые держали в каждой руке по одному матрасу: один старый, один новый. Они держали новые матрасы старослужащих. Те вольно стояли сзади.
– Слева по одному, заходим в казарму, – приказал сержант. Солдаты стали заходить в расположение.
После того как вновь прибывшие разместились в казарме, их снова построили в две шеренги. Перед ними выступил капитан Чернов, рядом с которым стоял прибывший капитан. Оба офицера были в кителях, без шапок.
Командированный капитан был среднего роста, худощавым, лет под сорок. У него узкое лицо, острый нос. Свои жидкие волосы чёрного цвета он зачесывал налево. Волосы его блестели, со стороны казались влажными. Сейчас он вытирал лицо и шею носовым платком.
Чернов обратился к прибывшим:
– Так, товарищи солдаты и сержанты. Я командир первой роты капитан Чернов. Вашего командира роты – капитана Золотницкого, замполита – старшего лейтенанта Крицина, старшину – старшего прапорщика Сайкова мы знаем, уважаем. Сам я люблю порядок и дисциплину. Казарма наша, как вы видите, светлая, большая, чистая.
Вы здесь находитесь в командировке. И от вас тоже требую соблюдения порядка, бережного обращения с имуществом, а также уважительного обращения с личным составом нашей роты.
Работать будете на двенадцатиэтажном жилом доме, который надо сдать к празднику – Первому мая. Нужна помощь паркетчиков, маляров, плиточников. Объем работы большой, но мы уверены, что выполним его в срок. У меня всё, товарищ капитан, у вас есть что сказать? – обратился Чернов к командиру прибывших солдат.
Командир прикомандированной роты Золотницкий был в хромовых сапогах, на нем была портупея. Наверное, в сапогах и портупее он казался себе мужественным.
– Нет, товарищ капитан, вы уже все сказали, – капитан Золотницкий посмотрел на своих солдат. – Соблюдаем порядок, дисциплину, на производстве показываем хорошие результаты. Письма ваши старшина будет привозить сюда. Сейчас приводим себя в порядок, готовимся к обеду. Сегодня дежурным в подразделении остаюсь я. У кого-нибудь есть вопросы?
– Разрешите вопрос? – спросил один из прикомандированных сержантов.
– Ну, что за вопрос у тебя, Белкин? – спросил недовольный Золотницкий.
– Когда у нас баня будет?
– А что, когда у вас в последний раз баня была? – подключился к разговору Чернов.
– Давно, – сказал сержант.
– Давно. Мы же на «точке» были. В бункерах, под землей работали. Оттуда приехали, – раздались ещё голоса.
– Баня будет послезавтра, – сказал Чернов. – Ещё вопросы есть? – спросил он.
Строй молчал.
– Вопросов нет, все, разойдись, – приказал Чернов. Чернов попросил офицеров и прапорщиков пока не заходить в канцелярию. Он пригласил зайти Золотницкого.

Чернов и Золотницкий зашли в канцелярию.
– По поводу бани… у твоих случайно вшей нет? – спросил Чернов Золотницкого.
– Да нет, просто не мылись давно, – вяло ответил Золотницкий.
– Почему? Там же на «точке» есть полевая баня. Она хорошо работает. Нормально в ней мыться можно, – сказал Чернов.
– Да там что-то с котлом случилось, температура не поднимается, холодно, и вода не нагревается, – опять тускло ответил Золотницкий.
– Да там же народу полно, там весь УНР на этих катакомбах. Хоть электрики, хоть сварщики, все там есть. Можно было сделать котел, – Чернов достал пачку сигарет «Столичные», закурил. – Будешь? – протянул он пачку Золотницкому. Золотницкий взял сигарету, тоже закурил.
– Да мы думали на неделю туда поедем, застряли почти на два месяца. И белье не меняли, – сказал Золотницкий.
– Ну ты даешь, Костя, вы же завшивели все. Ты сейчас и моих заразишь. Ну подарочки ты мне привез, – сказал злой Чернов. – Ты представь, сейчас у меня здесь вместе с твоими – двести человек, и что сейчас начнется, эпидемия? Точно вшей нет? Костя, говори правду, – лицо Чернова каменело.
– Да нет вшей, нет, – задвигал правым плечом Золотницкий. – Не мылись давно, это точно, а вшей нет.
– Смотри, Костя, с огнем играешь, целую роту свалишь вшами, карантин надо будет объявлять. Ну, приехали, помощники. Ну привез ты мне приключение на одно место. Ты-то домой ездил, мылся, а солдаты твои два месяца там без бани прели. Ты слышишь меня, Костя? – смотрел на Золотницкого Чернов.
Золотницкий ничего не ответил.
– Дневальный! – крикнул Чернов. В канцелярию постучал дневальный.
– Позови начальника санчасти. Скажи, я прошу срочно прийти, – приказал дневальному Чернов.

Пришел начальник санчасти, капитан Зуев. Зашёл в канцелярию.
– Здравия желаю, – сказал он.
– Здорово, – поздоровался с ним за руку Чернов. Зуев протянул руку и поздоровался с Золотницким.
– Медицина, спасибо что быстро пришел, – обратился к Зуеву Чернов. – Кури, – предложил Чернов Зуеву.
– Курить – здоровью вредить, – сказал Зуев, но все же закурил.
– Олег, познакомься – капитан Золотницкий, командир роты с «десятой точки», прикомандирован к нам для помощи по новому дому.
– Олег, – опять протянул руку Зуев.
– Константин, – пожал Зуеву руку Золотницкий.
– Нужна твоя консультация, Олег. Надо по-тихому взять сейчас несколько человек из роты прибывших и посмотреть в санчасти на предмет вшей.
– Ого, – сказал Зуев. – А что так? – посмотрел он на Чернова и на Золотницкого.
– Да они, оказывается, почти два месяца не мылись. Работали в подземных сооружениях. Там под землей влажно, они весь день потные, бани нет. Сейчас солдаты эти стали сразу про баню спрашивать. Ну и слово за слово, все выяснилось про несоблюдение гигиены. Если у них вши, это ЧП. Какая нахер работа, мне надо своих оградить.
– А сколько человек прибыло личного состава? – спросил Зуев Золотницкого.
– Семьдесят, – ответил Золотницкий.
– Ладно, надо смотреть, для заражения всех достаточно одного носителя, – Зуев стал серьезен, потушил сигарету в пепельнице. – Давайте, товарищ капитан, любых пять человек возьмём и пойдём в санчасть, – сказал Зуев.
Золотницкий отобрал пять человек и они все вместе с Зуевым пошли в санчасть.

В умывальнике курили Жизнь и Серый, другие солдаты первой роты. Зашло много солдат прикомандированной роты. У некоторых из них были свои сигареты, остальные стали «стрелять» курево. Один солдат, худой, в грязном х/б, подошёл к Серому:
– Парни, оставьте покурить.
Серый молча достал из пачки и дал ему одну сигарету.
– О, спасибо, покурим, – солдат быстро прикурил от спички, затянулся.
К ним подошли ещё двое солдат. Один из них обратился к Серому:
– Братан, дай закурить.
Серый ответил ему, показав на курившего рядом солдата:
– Вот с ним покурите.
Жизнь спросил у подошедших:
– А что вы такие грязные? Вас в баню не водят что ли?
– Да мы в бане уже давно не были, – ответил один солдат.
– Да, у вас видок, как будто из плена, – сказал Жизнь.
Командированные молчали, у них были очень уставшие лица. Двое смотрели на курящего товарища.
– Ты нам-то оставь, – сказал один солдат.
Серый сказал, глядя на прибывших:
– Парни, что-то много у вас кавказцев.
Прибывшие молчали.
Затем один из них сказал:
– Да, азербайджанцев много.
Жизнь спросил:
– Они роту держат?
Один из прибывших молча кивнул головой.
–А у вас кто? – в свою очередь спросил он.
– У нас командир роты и сержанты, – засмеялся Жизнь, и отдал свою, наполовину скуренную, сигарету собеседнику. –На, держи, докуришь, – Жизнь передал сигарету. Солдат стал затягиваться.
– А что, у вас землячества нет что ли? – спросил собеседник у Жизни.
– Да у нас всех хватает, но никто особо не выделяется,
как-то сержанты всех держат, – сказал Жизнь. – Серый, я пошёл в кубрик, – он посмотрел на Серого.
Серый кивнул головой:
– Давай, я тоже сейчас приду.
В это время в санчасти Зуев надел белый халат, на лицо повязал марлевую маску.
– Так, вы трое, зайдите в кабинет, – приказал крайним троим солдатам Зуев. Они зашли в кабинет.
– Встаньте в одну шеренгу, – сказал Зуев. Он стал осматривать головы солдат, перебирать волосы каждого, поочередно, начиная от лба и переходя к затылочной части.
– Так, понятно, – сказал он вполголоса. – Теперь полностью раздевайтесь, все снимайте, кальсоны, нательную рубашку, все полностью, догола раздевайтесь.
Золотницкий сидел тут же, в углу, на табуретке.
Зуев стал осматривать солдат со спины, заставил их развести руки в стороны.
– Раздвиньте пальцы рук, – сказал Зуев. – Так, теперь все кругом повернитесь, – продолжил он.
Солдаты развернулись.
– Так, вижу, – Зуев наклонился, рассматривая паховые области солдат. – Узнаю расчесы, – сказал он. Зуев взял пинцет, опять наклонился, стал раздвигать волосяной покров на лобке одного солдата. Все остальные солдаты смотрели на то, что он делает.
– У всех в паху прямо до крови все расчесано. Сильно чешется? – спросил Зуев.
– Да, – ответил один солдат.
– Почему остальные молчат, – сказал строго Зуев. – Что, не чешется? А откуда такие царапины, почему тогда все до крови разодрано в паху, на бедрах? – опять спросил Зуев. Двое солдат ответили:
– Чешется.
– Когда сильнее, днем или ночью? – опять спросил Зуев.
– Ночью, – ответили солдаты. – Невозможно спать, всю ночь чешется.
Зуев положил пинцет в металлическую ванночку, стоящую на столике.
– Так, ладно, одевайтесь, – приказал Зуев. – Выйдите в коридор, ждите там. Пусть остальные зайдут, – сказал он.
Оставшихся двоих Зуев осмотрел по той же схеме: сначала волосяной покров головы, затем раздел их догола, осмотрел и со спины, и спереди. У этих двоих также были сильные расчесы в паховой области.
Закончив осмотр, начальник санчасти сказал всем солдатам идти в роту.
Затем Зуев помыл руки.
– Ну что, товарищ капитан, – сказал Золотницкому Зуев. У ваших солдат и наверху, и внизу есть живность. Просто вши, а также лобковые вши, в простонародье – мандавошки. Последние передаются в основном половым путем, возможно, кто-то из солдат со стороны их принес, например из самоволки. Но также могут появиться и при несоблюдении гигиены, когда человек долго не моется, не стирает одежду, не меняет постельное белье. Короче говоря, когда человек живет в грязи, они появляются. Ваши бойцы могут быстро заразить всю часть. Наверняка есть у ваших солдат и постельные вши. Эта зараза передается быстро, от человека к человеку переползают они быстро, – Зуев внимательно смотрел на Золотницкого. Тому стало не по себе. Он отвел взгляд.
– Пойдёмте к Чернову, – сказал Зуев. – Дневальный, – крикнул Зуев. В кабинет заглянул солдат.
– Вызывали, товарищ капитан? – спросил он.
– Я сейчас ненадолго выйду, ты протри здесь всю мебель тряпкой с хлоркой и помой полы с хлоркой в кабинете и в коридоре. Понял? – спросил Зуев.
– Так точно, – ответил солдат.
– Молодец, выполняй, – сказал Зуев.
Зуев и Золотницкий сидят в канцелярии у Чернова.

– Вши на голове есть и лобковые вши, или мандавошки, у всех пятерых воинов, – сказал Зуев. – Сто процентов даю гарантию, что есть и постельные вши. Остальных осматривать нет смысла, у них все то же самое. Поэтому, как начальник медицинской службы, организовываю следующие меропрития.
Первое. Необходимо отделить всех прибывших. Сейчас пойду к начштаба, попрошу, чтобы их на неделю разместили в клубе, там как раз в зале кресла убрали, готовятся к ремонту. Пусть спят несколько дней там.
Второе. Всем прибывшим выдать по два-три лезвия каждому. Сначала пусть побреют головы, молодым это точно, но все дембеля откажутся – им домой надо. Поэтому пусть старослужащие керосином голову обработают на два раза. Затем в обязательном порядке пусть все: молодые, и старослужащие – начисто побреют лобки. Иначе бойцы так и будут чесаться. Бритвенные станки потом всем выбросить в мусор. Завтра, товарищ капитан, – Зуев посмотрел на Золотницкого, – в военторге надо купить новые станки для ваших солдат.
Третье. Сейчас готовим баню и весь личный состав прикомандированных в баню. Перед этим пусть снимут все постельное белье, его надо сдать в прожарку. Матрацы все вывесить на забор, выбить. В бане выдать бойцам чистое белье, грязное пусть свяжут в простыни и сдадут в прожарку. Соберем из всех рот белья на семьдесят человек.
– Хорошо, Олег, действуй, – сказал Чернов. – Давай к начштаба я с тобой схожу и дежурному по части скажу насчет бани.
Чернов и Зуев вышли из казармы.
В клубе на газетах, постеленных на пол, сидели на корточках, стояли на коленях раздетые по пояс человек двадцать солдат с намыленными головами. Им брили головы сослуживцы. Сбритые волосы стряхивали на газеты.
В подсобке сверкающие лысинами пятеро бойцов только в нательных рубашках, от пояса вниз голые, стояли согнувшись к паховой области. Они брили себе лобки.

– Так, те, кто все себе сбрил, одеваемся, газеты со своими волосами: и верхними, и нижними – бросаем в мусорный бак на выходе. Строимся по десять человек и идем в баню. Дежурные делают влажную уборку с хлоркой и тоже потом в баню, – говорил прапорщик Сайков, старшина прикомандированный роты. Рядом с ним стоял старший лейтенант, замполит Крицин.

Двадцать шестой эпизод

Личный состав первой роты построен в казарме на вечернюю поверку. В казарме ощущение пустоты, так как кровати личного состава роты сдвинуты вплотную к стенам.
Кровати, предназначавшиеся для прикомандированных, отнесли в клуб.
Поверку проводит старший прапорщик Соколов, он дежурит от командного состава. Рядом стоит дежурный по роте сержант Воронин.
– Айткожин.
– Я.
– Абрамов.
– Я.
– Амбарцумян.
– Я.
– Бузаубаев.
– Я.
– Борисевич.
– Я.
– Бахтыбаев.
– Я.
В канцелярии перед небольшим зеркалом стоит капитан Золотницкий. Сквозь неплотно прикрытую дверь он слышит, как идет поверка. Соколов, не сбиваясь, ровно читает список личного состава своей роты.
Золотницкий был выпившим, лицо его и белки глаз были красными.
Он посмотрел на себя в зеркало. Потом сел за стол. Посидел, подперев голову правой рукой. Во рту он катал конфету.
Перед ним лежало несколько писем.
Золотницкий выдвинул ящик стола, достал газету «Красная звезда», нехотя посмотрел первую страницу, развернул газету, бегло пробежался по заголовкам, свернул обратно и положил в ящик стола. Встал, походил по комнате, опять сел.
Назвав последнюю фамилию из журнала личного состава, Соколов закончил поверку и дал команду «Разойдись, отбой», послышался топот многочисленных ног, шум голосов.
Соколов зашёл в канцелярию:
– Так, ну все, мы закончили. Вы свою поверку можете провести.
Золотницкий достал из кармана кителя несколько конфет.
Протянул руку Соколову:
– Как ты насчет сладкого? Угощайся, вот «мятная» карамель, бери. Я сам люблю «мятные».
Соколов взял одну конфету:
– Спасибо, чуть позже с чаем как раз будет…
Слышен был голос Воронина:
– Первая рота, бегом отбиваться.
Золотницкий поднес ко рту обертку от карамели, выплюнул в нее конфету, бросил в урну.
В этот момент зашёл старшина прикомандированной роты – старший прапорщик Сайков.
– Товарищ капитан, кровати для личного состава расположили. В оркестровой комнате нам с вами две кровати поставили. Можно вечернюю поверку проводить, – сказал он. Золотницкий оправил китель:
– Так, я пошёл к своим.
Соколов сказал:
– Поверку проведете, приходите на чай. Посидим.

Сайков улыбнулся:
– Это можно, чай – это хорошо.
Но его с недовольным лицом прервал Золотницкий:
– Спасибо за приглашение, но мы, наверное, в роте останемся. Надо за порядком следить, а то мои архаровцы шустрые…
Он взял со стола письма и в сопровождении Сайкова, не надевая шинели, вышел на улицу.
Дневальный прикомандированной роты, который уже стоял при входе в клуб, прокричал:
– Рота, смирно!
– Вольно, – сказал Золотницкий.
У входа в актовый зал, справа, была комната, на которой прикреплена табличка «Оркестровая», дверь была приоткрытой. Были видны две кровати, стоявшие напротив друг друга, застеленные синими солдатскими одеялами, с белыми подушками в изголовье. Между кроватями стояла тумбочка серого цвета.
Золотницкий положил на тумбочку дневального письма.
В актовом зале, на правой стороне от входа, ровными рядами в два этажа стояли солдатские кровати. Между рядами стояли тумбочки серого цвета. Солдаты, увидев Золотницкого и Сайкова, начали вставать с кроватей.
На другой стороне зала стояли собранные со всего актового зала деревянные стулья желтого цвета. У них были поднимающиеся сиденья. Стулья стояли тесно в куче, в два этажа.
Золотницкий окинул взглядом своих солдат:
– Насыров, построй роту для вечерней поверки.
Крупный, высокий сержант Насыров крикнул:
– Рота, строиться на вечернюю поверку!
Солдаты стали строиться в две шеренги.
Насыров продолжал:
– Живее, живее выходим строиться. Равняйсь! Отставить. Живее подровнялись, носочки выровняли. Равняйсь, смирно!
Сержант развернулся к капитану:

– Товарищ капитан, личный состав роты на вечернюю поверку построен. Докладывает дежурный по роте, сержант Насыров.
Золотницкий:
– Вольно.
Насыров:
– Вольно.
– Насыров, давай журнал, – сказал Золотницкий.
Насыров взял с тумбочки дневального журнал и передал его Золотницкому.
Командир роты встал перед строем. Рядом с ним стоял Сайков. В строю находилось много солдат, у которых из-под шапок виднелась бритая лысина.
Во второй шеренге несколько солдат с Кавказа стояли без шапок, в тапочках на босу ногу. Это были старослужащие.
Один солдат, русский парень, также в тапочках на босу ногу, сидел позади всего строя, в зрительском деревянном кресле. Он был крупного телосложения, у него «тяжелое», с грубыми чертами, лицо. Выглядит гораздо старше своих лет. Он был без ремня, три верхние пуговицы х/б были расстегнуты.
– Так, товарищи солдаты. Сегодня вы помылись в бане. Заменили нательное белье. Подбрились все и внизу, и кое-кто на голове. Все это было сделано для вашего блага. Сегодня спать будете хорошо после бани. Начинаем поверку, – сказал Золотницкий.
Он раскрыл журнал, начал называть фамилии:
– Аббасов.
– Я.
– Агафонов.
– Я.
– Алексеев.
– Я.
– Амиров.
– Я.
– Аксёнов.
– Я, – ответил с места, не вставая солдат, сидевший в зрительском кресле.
– Бабаев.
– Я.
– Бурков.
– Я.
– Бочун.
– Я.
– Борисов.
– Я.
– Вагифов.
– Я.
– Валиев.
– Я.
– Вдовин.
– Я.
– Виноградов.
– Я.
– Глинка.
– Я.
– Горшков.
– Я.
– Гасанов.
– Я.
– Гусейнов.
– Я.
– Джангиров.
– Я.
– Дадалаури.
– Я.
– Егоров.
– Я.
– Ершов.
– Я.
На дальнем, правом от Золотницкого фланге солдаты зашептали:
– Наш опять бухой.
Золотницкий проводил поверку слегка покачиваясь, язык его слегка заплетался. Сайков искоса посматривал на капитана.

– Жанпиев.
– Я.
– Жургин.
– Я.
– Керимов.
– Я.
– Кааладзе.
– Я.
– Мамедов.
– Я.
– Мехтиев.
– Я.
Уставшим голосом офицер продолжал читать фамилии своих солдат.
Наконец поверка была закончена.
Золотницкий спросил:
– У кого есть вопросы?
Кто-то из сержантов поинтересовался:
– Товарищ капитан, а письма вы не захватили?
Золотницкий повернулся на голос:
– Охрименко, это ты?
– Так точно, товарищ капитан.
– Я забыл, есть три письма, есть. Я принес, дневальный, принеси письма.
Дневальный принес письма.
Золотницкий взял первое письмо.
– Мамедов.
Мамедов не отвечал.
– Мамедов, – повысив голос, сказал Золотницкий.
– Я.
– От сепаратора… головка. Бегом ко мне.
Никто из солдат не смеялся.
Ломая строй, что-то недовольным голосом бормоча на своём языке, из второй шеренги к Золотницкому пошёл за письмом молодой солдат.
Взяв следующее письмо, Золотницкий сказал:
– Килограмм, тебе письмо.
Никто не отзывался.
– Цейтер… центнер, глухой что ли? – Золотницкий посмотрел на строй.
Из строя вышел солдат.
– Товарищ капитан, моя фамилия Цейтер, а не центнер, – солдат подошёл к офицеру, взял письмо. Золотницкий никак на это не отреагировал.
– Композитор! Композитор!..
Рота стоит молча.
Никто не отзывается.
– Композитор, ты что молчишь? – продолжил Золотницкий.
Рота молчит.
Ротный покачивался с пятки на носок:
– Глинка.
– Я.
– Головка… ты что, глухой? Иди сюда, письмо тебе.
Из строя вышел очкарик, солдат по фамилии Глинка.
– На, композитор, письмо.
Глинка с недовольным лицом взял у офицера своё письмо.
– Внимание, рота, отбой, – приказал своим бойцам Золотницкий.
Солдаты разошлись, пошли к своим кроватям, раздеваясь на ходу. Форму развешивали на спинки кроватей в ногах. Табуретов не было.
Сапоги, обернув портянками, ставили перед спинками кроватей.
Золотницкий и Сайков пошли в оркестровую комнату.
Золотницкий подошёл к кровати, снял портупею, положил на тумбочку. Сел на кровать, начал снимать сапоги. С трудом снял их, поставил в ногах кровати, оставшись в носках. Лег на кровать, потянулся, хрустнув суставами ног.
– Ну что, я полежу минут пятнадцать. Потом давай на чай к Соколову сходим. Ты не против, старшина? – спросил он Сайкова.
– Давайте сходим, – сказал Сайков. Он сидел на кровати напротив.

– Разрешите, я закурю, – сказал Сайков.
– Кури.
Сайков закурил, Золотницкий закрыл глаза, через минуту он начал слегка похрапывать. Сайков посмотрел на Золотницкого, выключил свет в комнате и пошёл в спальное помещение.
– Так, укладываемся, всем спать – говорил Сайков, прохаживаясь вдоль кроватей. – Завтра тяжелый день, надо выспаться.

Двадцать седьмой эпизод

Утро. На плацу стоят сто восемьдесят человек. Личный состав первой роты и солдаты прикомандированной. В строю офицеры и прапорщики обеих рот.
Перед ними выступает капитан Чернов. Рядом с ним стоит Золотницкий.
– Товарищи солдаты. Сегодня мы идем на объект на сутки. Для молодых солдат, которые ещё пока не знают, что это такое, скажу, что вечером после ужина мы опять идем на работу. И будем работать до шести часов утра. Завтра в шесть утра снимаемся с объекта и отдыхаем потом сутки. Будете спать весь день и ночь. Сегодня ночью на объекте вам выдадут дополнительное питание. Каждый получит по литру молока и по одному батону.
Объект необходимо сдать к 1 мая, поэтому сейчас нужно всем нам активизироваться. Фронт работ очень большой, поэтому руководство прислало нам в помощь ещё одну роту отделочников. Мы нуждаемся в помощи паркетчиков, маляров, плиточников. Пока ещё на объекте работают наши смежники, сообща мы должны сдать наш объект – двенадцатиэтажный жилой дом – в срок.

Сейчас все идем на объект. Для личного состава прикомандированной роты под бытовки выделены две квартиры на первом этаже. Ваш командир – капитан Золотницкий покажет вам где вы будете переодеваться.
Инструмент у вас свой, он должен быть в исправном состоянии, рабочим.
На каких именно этажах вы будете работать, вам покажет прораб. У меня все. Товарищ капитан, у вас есть что сказать? – Чернов посмотрел на Золотницкого.
– Внимание, рота. Мы прибыли для оказания помощи на объекте, который нужно сдать в срок и, как всегда, с высоким качеством работ. Уверен, что не подведем нашу часть, которую мы здесь представляем, и покажем, что мы умеем работать хорошо. После прибытия на объект, командиры взводов, командиры отделений, подходим ко мне, получаем свой фронт работ и распределяемся по этажам. Вопросы есть? – Золотницкий посмотрел на правый фланг, где стояла его рота.
– Если нет вопросов, выдвигаемся, – сказал Золотницкий. – Командуйте, – обратился он к Чернову.
– Внимание, рота. Напра-во, – скомандовал Чернов. – Правое плечо вперед, шагом марш. Прямо, – продолжал командовать Чернов.
Рота потянулась в сторону КПП.

Двадцать восьмой эпизод

Двенадцатый этаж нового жилого дома. Дверь одной из квартир на площадке распахнута. В первой комнате, на полу, на керамзитовой крошке стоят паркетчики прикомандированной роты. Их восемь человек: трое казахов, двое русских, два азербайджанца, один грузин.
Два казаха, русский парень и ярко-рыжий азербайджанец сидят на деревянных плотницких ящиках с инструментами.
Один казах постукивает пальцами обеих рук по ящику, на котором сидит, и негромко напевает:
– ЕХАЛИ ЦЫГАНЕ, НЕ ДОГОНИШЬ,
И ПЕЛИ ОНИ ПЕСНЮ – НЕ ПОЙМЕШЬ,
БЫЛА У НИХ ГИТАРА – НЕ НАСТРОИШЬ,
И В ОБЩЕМ, НИЧЕГО НЕ РАЗБЕРЕШЬ.
БУТЫЛКА ВИНА – НЕ БОЛИТ ГОЛОВА,
А БОЛИТ У ТОГО, КТО НЕ ПЬЕТ НИЧЕГО,
БУТЫЛКА ВИНА – НЕ БОЛИТ ГОЛОВА,
А БОЛИТ У ТОГО, КТО НЕ ПЬЕТ НИЧЕГО.
Четверо солдат стоят.
В комнате светло от солнца. Второй русский парень в расстегнутом бушлате потягивается, вытянув перед собой руки и сцепив их в замок. Он при этом прогибается в пояснице в правую и левую сторону.
– Пацаны, умереть можно на этих четырех этажах. Мы уже давно паркет не стелили. Прикинь, шестнадцать квартир, есть и двухкомнатные, и трехкомнатные, и четырех. А нас всего восемь человек, и то мы уже домой собираемся… нам надо альбомы дембельские доделать, а здесь аврал. Ещё этот ротный Чернов, пиз**ц какой строгий. Пацаны говорят, он чуть что, сразу в торец бьет, не разговаривает много. У него здесь дисбат просто. Или у нас с Костей курорт, или здесь вилы, – он приставил указательный и средний пальцы правой руки к сво183
ей шее, с правой стороны. – Не сдохнуть бы здесь, – засмеялся солдат.
– Да, Саня, перед самым дембелем сюда попасть – это плохо, – сказал второй казах, сидящий на ящике.
– Э, в баню сходили, да. Помылись, да, – сказал рыжий азербайджанец.
– Да, Баку, ты прав, баню Чернов организовал, молоток, – сказал Саня. – Член и яйца побрили, чесаться перестали, – рассмеялся Саня, и вместе с ним все остальные.
– Хорошо хоть на голове волосы оставили, но керосином воняем, шапка вся пропахла, – Саня снял шапку, понюхал изнутри, покачал головой, надел. – Хорошо в фуражках домой, а так новую шапку надо бы покупать. А молодых всех побрили налысо. Ничего, до дембеля волосы отрастут, – Саня снял шапку, провел пару раз левой рукой по голове от затылка ко лбу.
Двое солдат смотрят в окна. Видят, как по дороге проехал городской автобус, «Москвич-412» с шашечками такси, идут школьники с ранцами на спинах.
– Солнышко, весна пришла, войска, скоро домой, – сказал один из них.
– Люди куда-то идут, кто-то к бабам, кто-то водку пить. И они не знают, что мы здесь пашем, бляха-муха, – продолжил он. Второй засмеялся.
К поющему казаху обратился Саня:
– Адик, спой что-нибудь повеселее. Давай нашу дембельскую.
Поющего казаха поддержали земляк, русский парень и азербайджанец, все вместе громко они запели:
– АРА, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ,
АРА, ВАЙ, ВАЙ, ДЕМБЕЛЬ ДАВАЙ.
АРА, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ, ВАЙ,
АРА, ВАЙ, ВАЙ, ДЕМБЕЛЬ ДАВАЙ.
В этот момент в квартиру зашёл незнакомый майор, с ним Золотницкий, двое прапорщиков.
Все солдаты живо вытянулись, стали застегиваться.

– Так, что за концерт? Почему не на рабочих местах? – сказал Золотницкий.
– Здравия желаем, товарищ майор, – поздоровался за всех Саня.
– Здравствуйте, здравствуйте, – ответил майор. Он был чуть выше среднего роста, светлый, в очках с позолоченной оправой, хищным острым носом. На нем была новая офицерская шапка.
– Я прораба ещё не видел, какой объем нам дали? – спросил майор Золотницкого.
– Полностью четыре этажа, возможно, ещё что-то добавят, – ответил Золотницкий.
– С тобой кто есть из офицеров?
– Да все уже здесь. Только Сайкова я сегодня отправил обратно в роту. Там одно отделение осталось, пусть старшина на хозяйстве будет, в казарме порядок наводит, – ответил Золотницкий.
– Так, паркетчики, на дембель пока не собирайтесь, – обратился к солдатам майор. – Пока этот дом не сдадим, здесь будете, у капитана Чернова. Смотрите, не подведите нашу часть. Один залет – и строго накажу, – майор обвел глазами солдат. – Пирогов, никаких самоволок, гауптвахта здесь под боком, пешком отведу, ясно тебе? – спросил Саню майор.
– А что сразу Пирогов, товарищ майор, я же нормально себя веду, – ответил Саня.
– Ты поговори мне ещё. Я тебя предупредил, ясно тебе? – майор строго посмотрел на Саню.
– Так точно, ясно, – ответил недовольный Саня.
– Я теперь здесь буду очень часто, поэтому все ваши дела буду знать, смотрите мне, а то поедете домой в июле, или в другое казенное место поедете, – сказал майор. – Ясно вам? – спросил он.
Солдаты кивнули головой.
– Не слышу ответа, – сказал майор.
– Так точно, товарищ майор, – ответили разом солдаты.

– Золотницкий, пойдём, другие этажи посмотрим, – сказал майор и вышел из комнаты. За ним пошли прапорщики.
Золотницкий задержался.
– Так, взяли инструменты и по рабочим местам. Снизу поднимите доски и паркет, – приказал Золотницкий.
Офицер ушел.
– Нихэра сэбэ, нашштаба приэхал. Здэс серозно всо, – сказал грузин.
– Да этого мудака здесь не хватало. Сука, посадить может, – сказал Саня.
– Да, шланговать не получится, – сказал один казах.
– Все мысли о дембеле перебил, очкарик, – сказал Саня.
Солдаты взяли инструменты и разошлись по этажу в разные квартиры.
На лестничных маршах шло движение. На площадку
двенадцатого этажа четверо солдат несли деревянные «козлы», которые были покрыты толстым слоем известки.
Трое солдат были в строительных тканевых шлемах чёрного цвета. На шлемах ото лба до темени были белые полоски, пришитые змейкой.
Один солдат был в пилотке. Клапана пилотки с обеих сторон он отвернул, спустив их на уши, поэтому был похож сейчас на немцев под Сталинградом.
Сапоги на всех были старые, рабочие, голенища которых были под рабочими брюками. Носки сапог были в пятнах от краски и извести. Брюки были распороты по бокам до голени, для удобства движения. Х\б были поверх брюк, перепоясаны солдаты были брючными ремнями.
Солдаты подняли на этаж «козлы», поставили посередине площадки.
– Фу-у, ф, еб***я, – сказал «немец», это был Коржик. – Ух, устал, – выдохнул он. Остальные молчали, приходя в себя.
Следом за ними поднялся сержант Кузнецов. Он был в своём чистом бушлате, в чистых рабочих брюках, слегка распоротых с боков, штанины были поверх сапог. С ним шла Валентина Сергеевна.

Она поздоровалась с парнями:
– Здравствуйте.
– О, здравствуйте, Валентина Сергеевна, – поздоровались с ней вразнобой парни.
– Так, военные, начинаем с потолков в коридорах. Сейчас в комнатах начнут колотить паркетчики. Пусть они выйдут с этажа, мы за ними. А пока делаем своё. Потолки, стены шпаклюем. Пусть они подсохнут. Затем сразу шпаклюем лестничные марши, и стены, и сами лестницы, и уходим на этаж ниже. Так, Валентина Сергеевна? – спросил Кузнецов.
– Да, все правильно, – сказала она. – Кто-нибудь видел шпаклевку какую привезли, в бочках или в мешках? – спросила она Кузнецова.
– В мешках пластмассовых, я видел внизу, – сказал Коржик.
– Ну ты глазастый, молодец. – сказала Валентина Сергеевна. – Это хорошо, что в мешках, она лучше, более мягкая, – сказала Валентина Сергеевна.
– Так, тащим ещё один «козёл», поднимаете шпаклевку, мыловар. Всё, погнали. Я буду на десятом этаже. Я вам не нужен? – спросил Кузнецов прораба.
– Нет, я посмотрю на людей Золотницкого, – сказала Валентина Сергеевна.
Она зашла в первую квартиру справа. В ней, в дальней комнате, спиной ко входу сидел на корточках Саня. Он копался в ящике с инструментами.
Услышав шаги, крикнул:
– Кто там?
– Свои, – ответила женщина.
Саня, услышав женский голос, встал и пошёл навстречу.
– О, здравствуйте, а вы кто? – спросил он.
– Я прораб, Валентина Сергеевна. Вы с «десятой точки» прибыли?
– Так точно, – ответил Саня. Валентина Сергеевна достала пачку «Opal», закурила. Саня не решился попросить закурить.
– Рота капитана Золотницкого? – спросила она.
– Так точно.
– Мда-а, знаем вас. Керосином пахнете… ты давно служишь?
– Да в мае домой уже.
– Откуда?
– Из Казахстана.
– Хорошо паркет кладешь?
– Да вроде неплохо.
– Норму выгоняешь за день?
– А сколько норма?
– Ну вы даете, ребята. Скоро домой, а норму свою не знаешь? – удивилась Валентина Сергеевна.
– Ну как, точно прямо не скажу, ну знаю, что комнату в день надо делать.
– Правильно. Шестнадцать квадратных метров. Это твоя норма, – Валентина Сергеевна стряхнула пепел.
В этот момент из коридора раздался голос:
– Саня, пошли за досками, паркет принесем. Молодых надо заставить, пусть принесут, – с этими словами в комнату зашёл один казах.
– Ой, здравствуйте, – удивился он.
– Здравствуй, – поздоровалась Валентина Сергеевна.
– Эй, вы куда пропали, – в комнату зашли ещё солдаты. Увидев женщину, встали в дверях.
– Вы все из роты Золотницкого? – спросила Валентина Сергеевна.
– Так точно, – ответили солдаты.
– Я буду вам выдавать рабочие задания, контролировать работу.
Парни молча слушали.
– Спрашивать будем строго. Брак не гоните, будете переделывать. Халтурить не надо, – говорила Валентина Сергеевна.
– Мы брак не делаем, да, – сказал рыжий азербайджанец.
– Ох ты какой жгучий. Азербайджанец, да? – спросила женщина.
– Да, азербайджанец.

– И раньше таких, как ты, ярко-рыжих встречала, и все говорят, что именно они настоящие азербайджанцы. В основном вы же все тёмные.
– Нет, не все тёмные. Таких, как я, много, да, – ответил солдат.
– Ну ладно, ещё раз говорю, брак не делать. Сегодня работаем в ночь, паркетом запаситесь, со склада больше пачек возьмите. Лучше пусть будут лишние, все равно наверх паркет носить. Поняли, парни? – спросила Валентина Сергеевна.
– Да, понятно, – ответили солдаты.
– Ну хорошо, идите за материалом.
Паркетчики пошли вниз, переговариваясь между собой.
– Да, видишь, здесь цивилизация, это не у нас на «точке». Бабы гражданские работают.
– Да она старая.
– Какая она тебе старая.
– Э, она курыт, да.
– Это не наше дело, пусть курит.
Весь дом был наполнен движением. Снизу был слышен топот многочисленных ног, громкие голоса, кто-то кого звал, кто-то кричал «дорогу», струился табачный дым.
Паркетчики уступали кому-то дорогу, мимо них наверх несли «козлы», доски, носилки с раствором, пачки кафеля.
– Серёга, трубы привезли, давай вниз.
– Эй, посторонись, дорогу дай.
– Гвозди нужны, «сороковка», тащи давай.
– Что встали, давай живее.
– Осторожно несём, не бросаем, сломается.
Два солдата несли старую ржавую флягу с водой. Крышка уже не закрывается плотно, вода выплёскивалась им на сапоги. Они уперлись свободными руками в плечи друг другу. Оба кричали всем встречным:
– Дорогу, дорогу!
Все лестничные марши были заполнены людьми, на площадках этажей кипела работа. Одни солдаты распиливали доски, другие, окуная валики в вёдра, катали стены, оставляя на них тёмные полосы, третьи стояли на «козлах», шпаклюя по мокрым следам стены и потолки,
Тут же шли сварочные работы, сверкали искры. Одни сварщики в масках приваривали сгоны, другие резали сваркой трубы по отметкам, нарисованным мелом.
В четырехкомнатную квартиру, где в разных комнатах шкурили столярку Птица, Коржик, Серый и Жизнь, вошел сержант Кузнецов.
Он прошёлся по комнатам, посмотрел, как работают солдаты. Подошёл к Коржику, взял из его рук наждачную бумагу.
– Коржик, что за шкурка? Она вся дырявая, не шкурит нихера. Как будто стырил где-то.
Он посмотрел в соседнюю комнату:
– Жизнь, сходи на склад. Возьми там пару метров наждачки – «нулёвки», и прицепом, шубки для валиков, шпателя. А то все разберут, останемся без нихера.
Жизнь пришел на склад. Склад – это двухкомнатная квартира на первом этаже. Он открыл дверь, на складе находилась мастер Люба, девушка невысокого роста. Она была в солдатском бушлате, в синих брюках, заправленных в чёрные полусапожки на сплошной подошве, на голове у неё был серый шерстяной берет.
В квартире на кухне находились фляги с краской, стояли полиэтиленовые мешки со шпаклевкой и пастой. В комнатах на полу лежали в большом количестве рулоны обоев, бумажные мешки с обойным клеем. Шеренгой стояли новые оцинкованные ведра.
Их было пятнадцать штук. Ведра были вставлены по три штуки одно в другое.
На подоконниках стояли новые пластмассовые ванночки для краски, лежали кучей шпателя и валики. На одном подоконнике лежали горкой новые шубки для валиков. Рядом лежали кисти для окрашивания и побелки.
Помимо Любы здесь находились два солдата из прикомандированной роты, в руках одного из них было старое вед190
ро. Солдаты были в рабочих бушлатах, в рабочих сапогах в пятнах от старой краски.
Один солдат невысокого роста, курносый, на носу у него были веснушки. Глаза – хитрые, бегающие.
Другой – высокий, бледный, с выпирающим кадыком, кареглазый. Оба были подстрижены наголо, из-под шапок виднелись лысины.
Люба сказала им:
– Вот из этой фляги краски отлейте. Она рукой показала им на новую флягу, которая стояла на кухне. Парни подошли, один открыл крышку фляги. Затем они взяли ее с двух сторон и осторожно стали переливать из нее белую краску в ведро, которое стояло рядом с ними. У высокого парня, который стоял ближе к Жизни, из бушлата выпала небольшая книга в серой обложке. Жизнь наклонился, поднял ее.
Книга была размером в половину школьного тетрадного листа, в твердом переплете. Жизнь прочитал название. На обложке, на старославянском языке, посередине было написано «Псалтырь». Сверху названия был нарисован небольшой крест.
Жизнь удивился, негромко сказал:
– Ого.
Солдат, у которого выпала книга, был занят, он не мог оторваться от фляги.
Вдвоем с напарником они налили краски почти до краев.
Жизнь отдал книгу хозяину. Тот молча посмотрел на Жизнь, убрал ее в карман.
Люба стала ругаться:
– Э, командированные, вшивые. Вы куда льёте столько? Как голодные, бляха-муха. Прольёте. Ну-ка обратно слейте. Вы что, пьёте её что ли? Давай, давай, обратно сливаем.
Курносый шустрый солдат попытался с Любой говорить на эту тему:
– Да мы же вдвоем, не прольём мы. Донесем аккуратно.
Люба стояла на своём:
– Хорош базарить, военный! Делаем, как я сказала. А то на вас краски не напасёшься.

Парни отлили из ведра немного краски. Шустрый обратился к Любе:
– Дайте нам и кисточки сразу.
– Какие именно? – спросила Люба.
– Флянцевые, – сказал он.
– Сколько? – Люба вопросительно посмотрела на них.
– Ну, штуки четыре, – сказал шустрый.
Люба показала ему фигу:
– Видал? Две выдам, и свободны. В комнате на подоконнике возьми и мне покажешь.
В разговор быстро вклинился Жизнь:
– Люба, можно и я возьму одну.
Люба сказала:
– Так, наши пришли. Какую тебе кисть?
Жизнь ответил:
– Тоже флянцевую. Мы сейчас столярку будем грунтовать.
Люба:
– Ладно, возьми одну.
Курносый показал Любе две кисточки, положил в карман бушлата. Вдвоем с напарником они взяли ведро с двух сторон, пошли на выход.
Жизнь спросил у курносого:
– Пацаны, а вы где сейчас работаете?
Он ответил:
– На пятом.
Жизнь попросил у Любы материал, за которым пришел:
– Люба, Кузнецов попросил наждачку – «нулевку», шубки для валиков, шпателя.
– Много не получите, всего по чуть-чуть выдам, – сказала Люба.
Жизнь поднимался по лестнице с первого этажа. Он нес в руках три новых валика, большой рулон наждачной бумаги-«нулевки», два широких шпателя.
На втором этаже его позвал полный солдат-азербайджанец из прикомандированной роты. У него были пухлые губы. Под шапкой виднелась лысина.

– Эй, иды суда, – наглым голосом позвал он. Жизнь остановился, посмотрел на него:
– Что надо?
– Эй, я тэбэ сказал иды суда, – азербайджанец с недовольным лицом быстро подошёл и попытался схватить Жизнь за отворот бушлата.
Жизнь бросил шпатели на пол и отбил правой рукой руку толстяка.
– Эй, ти что борзый, да, – сказал азербайджанец. Он попытался пнуть Жизнь.
Жизнь бросил валики и наждачку на пол и левой рукой отбил ногу толстяка.
– Эй, ти что, ахуэл, иды краску прынэси да, – сказал азербайджанец.
– Пошёл ты, – оттолкнул азербайджанца Жизнь.
– Эй, ти что, не понял, да, – азербайджанец пытался ударить Жизнь по лицу.
Жизнь отбил его руку.
На шум на площадке вышли земляки толстяка.
Один из них сразу поддержал своего:
– Эй, ты что такой смелый, щас получишь.
В этот момент снизу поднимались Кулешов и Фахрутдинов.
– Это что за базар здесь? – пророкатал Кулешов своим низким голосом. – Нуржанов, ты что тут прохлаждаешься? Бегом на рабочее место поднялся, – приказал он.
Жизнь поднял с пола инструменты, материал и пошёл наверх. Лицо у Жизни было в красных пятнах, он был возбужден. Он остановился на следующем лестничном марше, слушал, что происходило внизу.
– А вы кто такие, Золотницкого что ли? – уточнил Кулешов.
– Так тошно, таварш лейтнант, – ответил испуганно толстяк, который пытался начать драку с Жизнью.
– Как фамилия, солдат? – спросил Кулешов.
– Джангиров, таварш лейтнант, – ответил торопливо солдат.

– Ну-ка, воины, пошли все за мной, – приказал солдатам Кулешов и направился в ближайшую квартиру на этом же этаже. Солдаты пошли за Кулешовым.
Фахрутдинов пошёл за ними.
В одной комнате Кулешов увидел двоих солдат, стоящих на «козлах», установленных вдоль стены.
Солдаты – один узбек, другой русский, в запачканных рабочих бушлатах, заделывали серой массой со своих шпателей дырки на стенах.
– Что вы тут делаете? – спросил Кулешов.
– Стены выравниваем алебастром, – сказал русский солдат.
Кулешов заглянул во вторую комнату. Там никого не было.
– Я не понял, почему вы втроем не работаете? – грозно спросил Кулешов у троих азербайджанцев.
– Мы сейчас грунтовать столярку будем, – сказал офицеру один старослужащий азербайджанец.
Шапка у него была на затылке, бушлат расстегнут, солдат просто запахнул его и на бедрах перехватил его солдатским ремнем.
– Что за вид? – сказал недовольный Кулешов. – Оправиться, – приказал он солдату.
Солдат поправил шапку, расстегнул ремень, взял его в левую руку, стал застегивать бушлат на пуговицы. Стоящие рядом азербайджанцы тоже стали поправлять форму.
– Почему не грунтуем? – спросил Кулешов.
Фахрутдинов закурил «Беломор».
– Сейчас грунтовку принесем и начнем, товарищ лейтенант, – сказал второй старослужащий солдат. Он говорил на русском почти без акцента.
– Так, вы двое, быстро на склад за краской, – Кулешов указал рукой на говорящего и Джангирова.
– Сейчас сходим, да, товарищ лейтенант, – начал было старослужащий.

Кулешов быстро подошёл и толкнул его к выходу из квартиры. Джангиров, испугавшись, сам пошёл к выходу.
– Отставить разговоры, исполнять приказ, – злым голосом рявкнул Кулешов.
Джангиров от страха почти побежал по лестнице вниз, его земляк тоже пошёл к лестнице.
– Три минуты, и вы уже здесь, – громко сказал Кулешов. – Я подожду, – он достал пачку «Столичных», закурил.
– Да, с дисциплиной у них слабовато, – сказал Фахрутдинов.
Лейтенант и прапорщик стояли на площадке, смотрели на солдат, которые шли вверх с материалами, вниз спускались с пустыми ведрами, носилками.
Через три-четыре минуты Джангиров с земляком появились на этаже, они вдвоем несли старое ведро с краской.
– Так-то лучше, и краску принесли, и работать готовы. Заходим и приступаем, – приказал им Кулешов. – Я зайду через полчаса, проверю, – сказал Кулешов. – Так, теперь, товарищ прапорщик, давайте сходим, своих посмотрим, – он взглянул на Фахрутдинова.
Тот кивнул головой, они вдвоем пошли наверх.
Жизнь поднялся к себе на этаж.
Зашёл в квартиру, сказал:
– Коржик, Птица, берите шкурку. Вот шпателя ещё и валики новые.
К нему подошли все втроем: Птица, Коржик, Серый.
Птица посмотрел на Жизнь, увидел, что тот не в себе, спросил:
– Что с тобой?
– Ничего, – ответил Жизнь.
Птица взял рулон наждачной бумаги, оторвал кусок, отдал рулон Коржику.
Тот тоже оторвал себе кусок и ушел в свою комнату.
Жизнь увел Серого в дальнюю комнату:
– Сейчас схлестнулся с одним командированным. Азербайджанец, толстый такой, побрит налысо, молодой, наверное, наш призыв. Фамилия Джангиров. Говорит, принеси краску. Я не пошёл, он типа борзый, хотел еб***ь меня, но я отбил его. Тут земляки его вышли, хотели толпой на меня напасть. Снизу Кулешов подошёл и Фахрутдинов.
– Ну, молодец, что в отмах пошёл. Сейчас они сразу не придут, побоятся офицеров. Могут вечером после отбоя доеб***ся… могут подождать… ладно, будем готовы. Жизнь, все нормально будет, я впрягусь, – сказал Серый.
Жизнь достал из кармана одну сигарету «Прима». Переломил её пополам, дал одну часть Серому. Парни закурили. Помолчали.
– Прикинь, на складе увидел одного пацана командированного, у него псалтырь выпал из кармана. Верующий, – сказал Жизнь.
– Ну и что?
– Как ну что? Он верит в Бога, а нас учат, что Бога нет.
– Ну что ты пристал к нему, пусть верит. У нас в зоне тоже были такие. Верят в Бога, никому не мешают.
– Ну этот псалтырь вырубил меня. У нас КПСС, здесь армия, а у него запрещенная литература, – сказал Жизнь. – Мне с ним поговорить интересно… Как-то один раз на первом курсе мы ходили в церковь. Там, конечно, красиво все, впечатляет. Все в золоте, все сверкает. Иконы, ангелы, Иисус, святые… старухи свечки ставили, священник ходил с бородой. Нас несколько человек было, он подошёл к нам и сказал: «Молодые люди, вы покинули территорию Советского Союза». Девчонки наши сильно испугались, – Жизнь улыбнулся. – Ну мне все сразу стало ясно, ему мы не понравились, он решил нас напугать. Мы стояли, громко разговаривали, он хотел, чтобы мы ушли. Поэтому он так сказал. У нас ведь церковь отделена от государства. В тот раз я ничего не понял, вот поэтому хочу с этим командированным поговорить, – Жизнь бросил окурок на пол, затушил его.
Жизнь пришёл на пятый этаж, где тоже работали маляры прикомандированной роты. Стал заходить в квартиры, искать кого-то. Во второй квартире увидел шустрого курносого солдата, с которым был на складе.
Позвал его:
– Слышь, подойди, спросить хочу.
Вместе с курносым Жизнь вышел в коридор.
– Слушай, как тебя зовут?
Курносый ответил:
– Дима.
– А я Жизнь, – сказал Жизнь.
– Как это, Жизнь? – посмотрел на него Дима.
– Ну вот так, Жизнь. Мое имя с казахского переводится как Жизнь. Поэтому все так и зовут.
Дима кивнул.
Жизнь перешел к делу.
– Слушай, а вот этот длинный, который с тобой был, он что, верующий? – спросил Жизнь
Курносый, улыбаясь, сказал:
– Что, интересно?
Жизнь кивнул головой.
– Да, он баптист какой-то, верит в Бога, у нас все в части знают, – сказал Дима.
Жизнь качнул головой из стороны в сторону:
– Ну, нихера себе! Он же книгу уронил. Я поднимаю, а это псалтырь… у меня челюсть отвисла. И что, все офицеры знают и ничего не говорят?
– Да, его в самом начале несколько раз вызывал комбат, наштаба. Беседы проводили,из политотдела приезжали, потом отстали, – сказал дима.
– Ну и как он? – спросил Жизнь.
– Как? – пожал плечами Дима. – Ну как все, только тихий, ни к кому не лезет. Все свои книжки читает.
Жизнь помолчал.
– Да, чего только не бывает, – сказал Жизнь, опять покачав головой из стороны в сторону.

Двадцать девятый эпизод

Рота вместе с прикомандированными стоит на «взлётке» в казарме. В строю с солдатами стоят офицеры и прапорщики. Часы показывают 18.40.
Перед строем стоит капитан Чернов.
– Внимание, личный состав. Мы поужинали. Сейчас идем опять на работу. Работаем до утра, «съем» в 6.00. В роте остается наряд и старшина. Объемы работ всем сегодня с утра вам довели. Прикомандированные паркетчики, вы на двенадцатом этаже должны к утру сдать три квартиры. Вы нас держите, за вами следом зайдут наши маляры. Материалы все получили с запасом. До утра их должно хватить.
– Замполит, электрики везде проводку бросили? – обратился к Карпову Чернов.
– Так точно, освещение на всех этажах, – торопливо ответил Карпов.
– Хорошо, значит, везде работать можно, – сказал довольный Чернов. – Вопросы есть? – спросил он, посмотрев на левый и правый фланги строя.
Все молчали.
Чернов приказал:
– Тогда справа по одному берём бушлаты и выходим строиться на улицу.
Солдаты по одному заходили в сушилку, брали бушлаты и выходили на улицу.
Рота пришла к дому. Темно. Отделочники видят, как перед домом солдаты другой части заносят во второй подъезд горящие угли в железных, сваренных из железных прутьев, высоких корзинах.
Один из солдат прикомандированной роты спрашивает у своих:
– Что они делают?
Ему отвечает сержант Кастрыкин:
– Что, не видели раньше такого?.. Это истопники, они разжигают кокс – уголь такой, жар дает. Вот в «мангалах» они разжигают его и заносят в квартиры. Кокс дает высокую температуру, сушит помещение. «Мангалы» стоят до утра, утром они выносят их.
Истопники одеты в тёплые ватные штаны, валенки на резиновой подошве.
«Мангалы» сварены из прутьев арматуры. По форме они напоминают прямоугольные, суживающиеся книзу конусы.
Высота «мангала» примерно 90 сантиметров. Его верхняя часть – это квадрат с равными сторонами по 60 сантиметров. Дно – это уже более узкий квадрат, со сторонами по 30 сантиметров.
«Мангал» стоит на ножках высотой по 15 сантиметров. Истопники кладут на дно каждого «мангала» коксующийся уголь, поджигают его. Дождавшись, когда кокс в мангале хорошо разгорится, солдаты попарно заносят его в соседний подъезд дома, где работы ещё не ведутся.
Мангал сам по себе очень тяжелый, с углем внутри вес его ещё увеличивается. Поднимают мангал вдвоем, пропустив между прутьями металлическую трубу. Два солдата берут с разных сторону трубу и со стоном поднимают мангал.
Солдаты Чернова и Золотницкого заходят в первый подъезд дома. Здесь над входной дверью уже установлен тепловой вентилятор, который работает со страшным гулом, нагоняя в помещение тёплый воздух.
На двенадцатом этаже в коридоре весь пол заляпан известкой, стены и потолки, лестничные марши покрыты белой шпаклевкой.
На площадке лежат доски, высотой в три ряда составлены примерно пятьдесят пачек паркета. На всех этажах вдоль стен, чуть ниже потолка протянут белый двужильный электрический провод. Он идет в каждую комнату. К этой электрической времянке прикручены чёрные патроны с лампочками. Каждый уголок дома освещен.

Двери всех квартир распахнуты настежь. На весь этаж раздается стук молотков.
Все восемь человек Золотницкого порознь, в разных квартирах и в разных комнатах заканчивают настилку паркета, которую они начали ещё днём. В соседних комнатах на керамзите выставлены лаги, «чёрных» полов ещё нет.
Все солдаты работают без бушлатов.
В однокомнатной квартире заканчивает работу в комнате солдат казах. В кухне у него выставлены только лаги.
В двухкомнатной работают Саня и грузин. Они не сделали ещё и половины своих помещений. Кухня у них без «чёрных» полов.
В трехкомнатной работают два казаха и рыжий азербайджанец. Комнаты застелены чуть больше половины. Кухня стоит нетронутой.
В четырехкомнатной работают русский парень и азербайджанец. Они тоже не сделали в своих комнатах и половины работы. Две комнаты и кухня у них стоят нетронутыми.
К ним заходят несколько офицеров и прапорщиков: Чернов, Золотницкий, Карпов, Крицин, Фахрутдинов, Соколов.
Солдаты растерялись, вскочили на ноги.
– Да, темп слабый. Медленно шевелитесь, господа дембеля, – сказал недовольный Чернов. – Вас неправильно с утра расставили, четырехкомнатную не надо было трогать. Товарищ капитан, если вы не против, давайте сделаем так. Сейчас вы двое переходите в двухкомнатную и начинаете стелить кухню.Там двое ваших слабо ковыряются, и мне это не нравится. Они квартиру не сдадут. Утром вы должны выйти из трех квартир. Вы держите моих маляров. Эту квартиру сейчас оставьте, потом застелете. Товарищ капитан, вы не против, – опять обратился Чернов к Золотницкому.
– Нет, я не против, это правильно, – сказал Золотницкий.
– Ну тогда так и сделаем, – сказал Чернов. – Сейчас давайте соберем людей в трехкомнатной квартире, – посмотрел на Крицина Чернов. – Ещё раз задачу поставим людям, – сказал он.
Все офицеры и прапорщики пошли в соседнюю квартиру, следом за ними отправились, отряхиваясь, два солдата.
Замполит Крицин собрал своих бойцов в трехкомнатной квартире.
Перед ними выступил Чернов:
– Внимание, ставлю задачу. К утру все три квартиры, кроме четырехкомнатной, должны быть готовы. Инструмент у вас есть, материал есть, вы опытные, скоро домой. Поэтому покажите результат. Брак не гнать, не халтурить, проверю, накажу. Вопросы есть? – спросил Чернов.
Солдаты молчали.
– Вы двое, берете кухни, начинаете с двухкомнатной. Сегодня к утру все кухни вы вдвоем сдаете. Ясно? – обратился к солдатам Чернов, которых он снял из четырехкомнатной. Они кивнули головой. – В однокомнатной вот этот солдат работает, вроде неплохо, заканчивает комнату уже. Я думаю, он сможет сам кухню застелить. Как твоя фамилия? – посмотрел на солдата Чернов.
– Балтабаев, – ответил солдат.
– Так, Балтабаев, кухню сам сможешь застелить? – спросил Чернов.
– Постараюсь, – ответил солдат.
– Давай, очень постарайся, – сказал Чернов.
– Ну все, всем все ясно. Работайте, – закончил Чернов. – Теперь пойдём ниже, там всё посмотрим, – сказал офицерам Чернов. Все вышли. Солдаты остались одни.
– Да, бляха-муха, взялся за нас Чернов, – сказал один казах.
– Да, Адик, мынанын турi жаман, (Да, Адик, у этого намерения плохие), – поддержал его другой казах.
– Ладно, давай арбайтен, – сказал Саня. Парни разошлись по своим рабочим местам.
Второй русский парень обращается к своему напарнику-азербайджанцу:
– Ну что, короче, все кухни за нами. Ола, давай лаги выставим.
Азербайджанец недовольно поджал губы и пошёл за ним. Они занесли лаги в кухню двухкомнатной квартиры. Измерили рулеткой ширину стен, начали пилить лаги. Делали они всю работу, особо не торопясь, хотя движения были уверенными, навыки были хорошими. Они уложили лаги. Стали пилить доски для «чёрных» полов. Настелив «чёрный» пол, они покрыли его рубероидом.
– Вовка, давай покурим, да потом другой кухня пойдём, – сказал русскому парню азербайджанец, достал пачку «Явы», протянул одну сигарету. Они закурили.
– Вот начальство набежало. И начштаба здесь, и все прапоры, Золотницкий, и Чернов. А там в вагончике ещё гражданских куча. Не спрячешься никуда, – сказал Вовка.
Учуяв запах табака, к ним подошли Саня и грузин.
– Э, памошники, што курым, нэ работаэм? – засмеялся грузин. Азербайджанец достал пачку сигарет, парни взяли по сигарете.
– Давайтэ всэ кухны делайтэ, – опять улыбнулся грузин.
– Э, ола, мы сделаем, да, вы своё делайте, да, – сказал азербайджанец.
– Так, Джафар, время уже почти десять, – посмотрел на свои наручные часы Саня. – Скоро молоко принесут, доппитание.
– Э, первый раз такое слышу, да, молоко, булочки, – сказал азербайджанец.
– Да, мы и в первый раз сутки работаем, – сказал Саня. Парни докурили, разошлись по рабочим местам.
Вовка и Джафар принялись за работу в следующей кухне.
– Э, Вовка, побыстрее надо работать, да, не успеем все сделать, – обратился Джафар к напарнику.
– Давай быстрее, – согласился Вовка. Они стали работать быстрее.

Застелив «чёрными» полами кухню в трехкомнатной квартире, они стали носить паркет на кухню «двушки».
Растянули по центру веревку, и Вовка стал гнать первую «ёлочку». Джафар ушел на кухню «трешки».
К двенадцати часам ночи пять человек молодых солдат принесли на площадку двенадцатого этажа два пластмассовых ящика с картонными пакетами молока и одну большую коробку с белыми батонами. Ящики солдаты несли по двое, один солдат принес коробку с хлебом.
За ними поднимались прапорщики Фахрутдинов, Соколов, сержанты Кузнецов, Толегенов. Прапорщики и сержанты прошлись по квартирам.
В однокомнатной казах закончил комнату и уже прогнал первую «ёлочку» на кухне.
В двухкомнатной Саня закончил своё помещение, теперь помогал грузину. Здесь же на кухне Вовка уже заканчивал первую «ёлочку». В трехкомнатной солдаты сделали восемьдесят процентов работы. На кухне Джафар прогнал на восемьдесят процентов центральную «ёлочку».
– Так, сейчас пятнадцать минут перерыв, получаем молоко и батоны, подкрепитесь, – Соколов остановил работу паркетчиков. – Выходите в коридор, там вам выдадут паек, – продолжил Соколов.
Паркетчики потянулись в коридор. Кузнецов и Толегенов улыбались дембелям, выдавали им молоко и батоны.
– «Дедушки», получите хавчик, на «точке» вам молоко же не давали.
Обеспечив паркетчиков, вся делегация ушла вниз.
Перекусить паркетчики собрались в трехкомнатной квартире. Они хвалили качество продуктов.
– Батон вкусный, свежий, – сказал Саня. Он глотнул молока. – И молоко неплохое, не деревенское, конечно, но неплохое, – дал следующую оценку Саня.
– Сколько мы уже служим, а такой хавчик, в натуре, первый раз вижу, – сказал Адик.
Остальные молча ели.

Полностью съесть батон и выпить литр молока никто не смог. Парни разместили остатки еды на подоконнике. Достали сигареты закурили.
– А-ах, спат хашу, – широко зевнул грузин.
– Биджо, мы все спать хотим, – сказал казах по имени Адик.
Остальные молчали, курили.
– Ну что, Вовка, мы с Леваном сейчас комнату закончим и за кухню возьмёмся. Ты переходи к Джафару. Должны мы до утра три квартиры сделать. Була, ты сам свою кухню добьешь? – обратился Саня к казаху, который работал в однокомнатной квартире.
– Да, сделаю, – сказал Була.
– Ну тогда все вроде в норме. Була сам закончит. Мы сейчас на свою кухню перейдём. Вовка с Джафаром добьют другую кухню. Парни свои комнаты тоже уже сейчас закончат. Кто раньше закончит, друг другу поможем, – подытожил Саня. – Ну все, парни, спасибо за хлеб, молоко, пойдём работать.
Солдаты разошлись по комнатам.
В три часа ночи Чернов один поднимался на этажи. Дойдя до одиннадцатого, он вдруг замедлил шаг, остановился. Он смотрел на лестничный марш, ведущий на двенадцатый этаж, прислушался.
С двенадцатого этажа раздавался одинокий стук молотка. Потом слышался слабый звук ножовки. Затем опять одинокий стук молотка. Постояв так минуту-полторы, Чернов стал быстро подниматься на верхний этаж.
Поднявшись, он пошёл на звук, доносящийся из однокомнатной квартиры. Резко распахнув дверь, Чернов увидел, что в этой квартире паркет был уже застелен. На пороге кухни, на коленях, сидел Балтабаев, который заканчивал стелить паркет на пороге.
– Ты почему один? Где остальные? – спросил его Чернов.
– Не знаю, товарищ капитан, они же у себя работали.
Чернов пошёл в двухкомнатную квартиру. В квартире никого не было, паркет был застелён. Он пошёл в трехкомнатную.

Толкнул дверь, она не открывалась. Удивленный, Чернов опять пару раз попытался открыть ее. Дверь не открывалась. Он начал толкать ее плечом. Бесполезно. Чернов попробовал толкать дверь правой ладонью. Он увидел, что вверху и сбоку дверь отходила, что-то ее не пускало в самом низу.
Чернов стал резко и сильно пинать дверь по низу. Она наконец немного подалась внутрь. В квартире послышался шум, кто-то стал ходить, слышны негромкие испуганные голоса.
Кто-то подбежал к двери и начал её открывать изнутри. Дверь открылась не полностью, под небольшим углом.
Чернов боком, левым плечом вперед, быстро шагнул в квартиру.
Он увидел одного испуганного солдата с заспанным лицом.
Зайдя внутрь, Чернов обернулся, посмотрел на дверь изнутри квартиры.
Оказывается, изнутри она была подперта двумя клёпками паркета, которые одним концом под углом были воткнуты под самое основание дверного полотна, под другим концом находились два рубанка. Образовавшийся клин плотно закрывал дверь.
Злой Чернов заглянул в одну комнату, в другую. Солдат он не увидел. Наконец в третьей, дальней комнате он обнаружил их всех. Выложив в ряд пачки паркета, солдаты спали на них.
– Я не понял, почему спим на рабочем месте? – загремел злой голос Чернова. – Вы что, совсем уже оборзели? Всем строиться, – закричал он. Увидев Чернова, спросонья, они испуганно вскакивали на ноги.
Солдаты в одну секунду встали в шеренгу. Чернов стал бить их рукой в грудь, по голове.
Чернов в расстегнутой шинели, с красными глазами был страшен.
– Извините, товарищ капитан, мы закончили работу, – ответил ему за всех Саня.

– Почему не доложили, я найду вам работу, – багровый Чернов сверлил всех взглядом.
Он вышел в соседнюю комнату, прошелся по настеленному паркету от окна до порога. У порога лежала россыпью пачка паркета.
У порога Чернов остановился и поковырял несколько паркетин носком ботинка.
Что-то его насторожило.
– Ну-ка, вышли все сюда, – крикнул Чернов. Солдаты вышли к нему.
Чернов принес плотницкий ящик и, достав из него топорик, вывернул им одну клёпку.
– Да вы схалтурили здесь, дембеля, – он стал постукивать себя по раскрытой ладони паркетиной. Носком правой ноги он стал поддевать вверх уложенный паркет.
Затем, присев на корточки, он засунул один конец клёпки, которую держал в руках, под паркет на полу и приподнял вверх другой конец клёпки. Пять-шесть паркетин свободно отошли от пола. Подняв и спокойно вытащив эти паркетины Чернов встал и резко швырнул их в солдат.
– Вы кого решили обмануть, сволочи? Солдаты разбежались по углам.
– Весь паркет уложили без единого гвоздя, потому и получилось быстро, – Чернов опять бросил в солдат клёпки паркета. Солдаты в испуге побежали на выход. Чернов кидал им в спину плоскогубцы и кусачки.
Выскочив на площадку, солдаты побежали вниз по лестнице. Чернов вышел следом за ними.

Тридцатый эпизод

Казарма. Часы показывают 8:00. Личный состав первой роты и прикомандированные стоят на «взлётке». В строю стоят офицеры и прапорщики. Перед строем стоят Чернов и Золотницкий.
Чернов обращается к строю:
– Мы все с вами вчера, в шесть утра, снялись с объекта, отдыхали весь день и ночь. Отдохнули хорошо, восстановились. Сегодня опять идем на работу. За ночную смену нам удалось выполнить неплохой объем работ, но прикомандированные паркетчики нас подвели. Так, паркетчики, выйти из строя, – приказал Чернов.
Из строя вышли восемь человек. Все заметили, что у семерых головы побриты.
Чернов посмотрел на них:
– Так, Балтабаев, встань в строй, к тебе претензий нет.
У Балтабаева голова была небрита. Он встал в строй.
– Мы все с вами спали сутки в теплой казарме. Эти семь человек с объекта сразу же были доставлены на гауптвахту. Они эти сутки отдыхали там. Их доставили с гауптвахты полчаса назад. Что они сделали? Чтобы увеличить скорость работ они стали стелить паркет без гвоздей, просто стыковали клёпки и все. Во всех квартирах такой метод. Халтуру мы выявили. Отправили «стахановцев» на гауптвахту. Там им предложили побрить головы, они с удовольствием сами побрились и сразу помолодели, это видно со стороны… завтра у нас суббота, на работу мы не идем, как обычно, у нас политзанятия. Но бритые паркетчики будут работать. Сегодня они будут полностью переделывать весь брак и завтра тоже будут работать. Это первое. Теперь второе. Призыв у нас заканчивается в конце июня, вот и домой эти семеро поедут в конце июня. Вам все ясно? – посмотрел на семерых паркетчиков Чернов.
Они молчали.
– Я не понял, почему молчим? – опять спросил Чернов. – Вам всё ясно?
– Так точно, – ответили паркетчики.

Тридцать первый эпизод

Казарма. Суббота. День политзанятий. Яркое солнце сквозь окна посылает свои лучи в помещение. В казарме весь личный состав на «взлётке» сидит на табуретках лицом ко входу.
У основной массы солдат уставшие лица, морщинки под глазами.
У всех в руках общие тетради в серой обложке и ручки.
Перед ними справа и слева на стойках растянуты большие карты: «Карта Советского Союза» и «Политическая карта мира».
Занятия проводит молодой курсант военного училища. Он в кителе, хорошо подогнанном по фигуре, на погонах яркие желтые буквы «К».
Курсант прохаживается между картами, рассказывает о текущем международном положении в мире:
– Как вы знаете, товарищи солдаты, Советский Союз всегда проводил и проводит миролюбивую внешнюю политику. Но Соединенные Штаты Америки во главе с президентом Рональдом Рейганом проводят во всем мире политику силы. Так, например, в Западной Европе Соединенные Штаты Америки разместили крылатые ядерные ракеты среднего радиуса, нацеленные на СССР и наших союзников.

Мы с вами знаем, что ракеты размещены на территории ФРГ, Великобритании и Италии с согласия руководства этих стран.
В свою очередь наша страна в 1984 году по согласованию с правительствами Чехословакии и ГДР разместила в этих странах свои ядерные ракеты среднего радиуса действия (на западе эти ракеты называют «СС-20»).
Советский Союз всегда стремится поддерживать мир во всем мире, выступает за мирное урегулирование споров и конфликтов, но действия американской военной машины и стран НАТО сломали европейскую разрядку, нарушили стабильность в мире, подвели его к опасной черте.
Администрация Рейгана вывела антисоветские кампании на более высокий уровень с осени 1983 года в связи со сбитым над территорией нашей страны южнокорейским самолетом. Тон ей задал президент США Рональд Рейган, который назвал Советский Союз империей зла.
В настоящее время в мире имеется авторитетная международная организация, способная противостоять силам НАТО, которая выступает за стабильность в мире. Эта организация называется Варшавский договор.
Как мы с вами знаем, Варшавский договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Албанией, Болгарией, Венгрией, ГДР, Польшей, Румынией, СССР и Чехословакией был подписан 14 мая 1955 года на Варшавском совещании европейских государств по обеспечению мира и безопасности в Европе.
Надо особо подчеркнуть, что Варшавский договор имеет сугубо оборонительный характер.
В его рамках имеется объединенное командование вооруженных сил и политический консультативный комитет. Таким образом, благодаря подписанию Варшавского договора страны, входящие в эту организацию, получили возможность координировать совместную оборонную политику.

Солдатам это неинтересно, основная масса плохо понимает по-русски, и они не понимают смысла слов «НАТО», «Международное положение», «Варшавский Договор».
У них уставшие лица, у многих на руках видны следы плохо отмытой краски разных цветов, у других шершавые, потрескавшиеся руки. У некоторых на руках видны коросты и цыпки.
Рядом с курсантом стоит стол, на столе газеты «Правда», «Красное знамя», «Военный строитель», журнал «Коммунист», тетради с конспектами, длинная деревянная указка. Курсант периодически заглядывает в тетрадь.
Жизнь находится в самой середине аудитории. Справа от него сидит Серый. Слева – парень, который показывает Жизни фотографию собаки. На чёрно-белом любительском снимке белый дог в чёрных пятнах.
Слева от владельца фотографии сидит симпатичный парень, похожий на актёра из Прибалтики – Гунара Цилинского.
Жизнь шёпотом спрашивает у соседа:
– Какая у него кличка?
– Барон, – отвечает так же тихо солдат.
– Барон? – переспрашивает Жизнь.
Солдат утвердительно качает головой. Жизнь взял фотографию в свои руки, покачал головой из стороны в сторону, как бы говоря «вот это да!».
В этот момент к ним подходит курсант, который выхватывает из рук Жизни фотографию.
Курсант смотрит на фотографию и спрашивает у Жизни:
– Твоя собака?
Жизнь встает с места:
– Никак нет.
– А чья?
– Моя, товарищ курсант, – с места встает сосед Жизни.
– Как фамилия, солдат? – спрашивает его курсант.
– Каменский, – отвечает солдат. Он среднего роста, тёмноволосый, с ясным взглядом.

– Вам первое замечание. Забираю фотографию. Сейчас надо другим заниматься, а не фотографии смотреть. Я положу ее к себе на стол, после занятий заберешь. А как твоя фамилия? – курсант смотрит на Жизнь.
– Нуржанов, товарищ лейтенант, – отвечает Жизнь.
– Вы почему не слушаете тему? – спрашивает курсант. – Вам что, неинтересно? Почему занимаетесь посторонними делами? Или вы очень умные, больше всех знаете? – курсант смотрит поочередно то на Жизнь, то на Каменского. Солдаты молчат.
– Никак нет, товарищ курсант, – отвечает Жизнь, улыбнувшись.
– Что никак нет? – спрашивает курсант.
– Мы не самые умные, – говорит Жизнь.
Курсанту не понравилось то, что Жизнь улыбается. Его это задело. Он держит фотографию в правой руке и похлопывает ею по левой ладони.
– Так, Каменский, ты садись. Ещё раз фотку достанешь, отберу. Понял меня? – спросил он у Каменского.
– Так точно, – сказал Каменский и сел на место.
– А ты, если такой разговорчивый, ответь нам, мы же сейчас на политзанятиях находимся, ответь на серьёзный вопрос – что такое базис и надстройка? – курсант, сделав ехидное лицо, посмотрел на солдата и, развернувшись, пошёл к своему столу. Дойдя до стола, он бросил фотографию на стол, развернулся и стал выжидательно смотреть на Жизнь.
– Ну, мы ждем, – сказал курсант.
Жизнь молчал.
– Что молчишь, солдат? Отвечай! – курсант смотрел на солдата.
– Сейчас, товарищ курсант, с мыслями соберусь, – Жизнь почесал рукой затылок. – Неожиданный вопрос, не готов был, – Жизнь опять, улыбаясь, смотрел на курсанта.
– Ну, давай собирайся, – курсант смотрел на солдата.

– Ну, значит, так, – начал неторопливо Жизнь. – Базис и надстройка – это две взаимосвязанные части одного целого. Базис – это существующие в обществе экономические отношения.
Это, например, непосредственно производство и распределение продуктов этого производства. А надстройка – это существующие в обществе взгляды, идеология, политические партии, общественные организации, – Жизнь стал жестикулировать, уверенно развивал тему.
Курсант был в сильном удивлении, он не ожидал такого. Он просто не смог справиться со своим удивлением.
Серый, довольный, одобрительно, посмотрел снизу на Жизнь и перевел взгляд на курсанта, как бы говоря: «что, съел?».
– Именно базис определяет надстройку, ее особенности, структуру. Вместе базис и надстройка формируют структуру государства, – Жизнь уже справился с волнением, говорил уверенно. – Например, в Советском Союзе существуют социалистические производственные отношения, у нас общественная собственность на средства производства, поэтому надстройка формирует в обществе социалистические формы сознания. Это, кстати, закреплено в конституции СССР, в которой четко охарактеризованы экономическая, социальная и политическая системы развитого социализма, раскрыты их взаимосвязь и взаимообусловенность… – Жизнь остановился, посмотрел на курсанта. – Все, товарищ курсант, я закончил ответ, – Жизнь смотрел на курсанта.
– Ладно, садись, – курсант был растерян.
Жизнь садится на место, Серый, улыбаясь, протягивает ему руку. Парни пожимают друг другу руки.
Курсант продолжает некоторое время стоять на месте, он смотрит на Жизнь.
Курсант удивлён. Он не ожидал такое услышать. Наконец он спохватывается, делает вид, что ему нужно посмотреть конспект. Он берет свою тетрадь, перелистывает пару листов, делая вид, что он что-то ищет в своих записях.
Он кладет тетрадь на стол, оглядывается на аудиторию. Чтобы не показать виду, что он выбит из равновесия, курсант вдруг резко подходит к самому последнему ряду, где «клюет» носом один солдат.
Курсант говорит сидящим рядом с ним:
– Разбудите его.
Солдата пихают в бок, он с перепугу ничего не понимает, хлопает глазами.
– Встань, солдат, – обращается к нему курсант.
Солдат встает.
– Как твоя фамилия?
– Проценко.
Солдат – парень среднего роста, коричневые волосы, светлые брови, невыразительное лицо. Х/б чуть большего размера, сидело на нем мешковато. Проценко сильно покраснел.
– Ты что, ночью не спал, что ли? – спросил его курсант.
– Спал, – ответил солдат.
– Не выспался? Ещё спать хочешь? – курсант смотрел на солдата.
Солдат молчал.
– А может, приказать тебе, чтобы ты сейчас на плацу пару кругов пробежал, а? Сразу весь сон выйдет, а, Проценко? – недовольным голосом говорит курсант.
Солдат молчал, опустив голову.
– Что молчишь, Проценко? Хочешь побегать на плацу, отвечай? – курсант посмотрел в сторону окон, которые выходили на плац.
– Ну, хочешь побегать? – курсант опять посмотрел на солдата.
– Никак нет, – тихо сказал солдат.
– Ладно, сонный ты мой, – сказал курсант. – Ты сам откуда родом? – Спросил он солдата.
– Из Рязани.

– Пошли со мной к карте, – курсант пошёл к своему столу, за ним пошёл Проценко.
– На вот тебе указку, – курсант дает в руки солдату указку. – И покажи на карте свой город, – говорит курсант.
Солдат нехотя берет указку, стоит, опустив голову. У него потрескавшиеся руки, на его пальцах и кистях рук видны следы плохо отмытой белой краски.
– Давай, подходи к карте и показывай нам свою Рязань.
Аудитория немного оживилась, многие начали улыбаться, глядя на Проценко.
Он подошёл к карте Советского Союза, стал спиной к аудитории.
– Проценко, стань сбоку от карты, людям ничего не видно, – правильно поставил солдата курсант. – Вот, ищи теперь свою Рязань, работай указкой.
Проценко нерешительно поднял указку и бессмысленно упер ее в какую-то точку.
– Проценко, ты что-то далеко уехал, там Рязанью вообще не пахнет, – прокомментировал его действия курсант. – Ты в школе учился, проходил географию? – спросил он Проценко.
Проценко молчал.
– Ну что ты молчишь? Я спрашиваю, ты в школе учился? – подошёл к солдату курсант.
– Да, – тихо ответил, опустив голову, Проценко.
– Ну, покажи тогда свой город.
Проценко стал медленно водить указкой по карте, явно не зная, где находится Рязань.
Наконец курсанту это надоело, он взял у Проценко указку.
– Вот Москва – столица нашей Родины, а вот здесь твоя Рязань, посмотри и запомни. Все, иди садись на место, – курсант отпустил солдата.
Затем он посмотрел на свои наручные часы и сказал:
– Так, перерыв пятнадцать минут. Встать, разойтись на перерыв.
Солдаты встали, потянулись – кто на выход, кто в туалет.

Те, кто вышли на улицу, спрятавшись за угол здания, закурили. В этот момент на прямой асфальтовой дорожке, ведущей от КПП прямо к зданию казармы, показались высокий тощий солдат-азиат с повязкой на руке «Дежурный по КПП» и женщина лет тридцати семи-тридцати восьми, которая несла в руке небольшую сумку. Солдат и женщина о чём-то переговаривались.
Все, кто был на улице, уставились на них. Вдруг Каменский говорит своему другу, похожему на прибалтийского актера:
– Не может быть.
– О чём ты?
– Да это же мамка.
Каменский побежал навстречу женщине.
Женщина тоже узнала его, быстро пошла ему навстречу.
– Серёжа, Серёжа, – громко повторяла она. На глазах у нее были слёзы.
Мать и сын обнялись, солдат с КПП, довольный, улыбался, глядя на них.
Другие солдаты заговорили:
– Это к Каменскому мать приехала.
– Вот повезло, в увольнение отпустят.
– Да, блин, а к нам никто не едет.
– Э, шешесi келдi. (Э, мать приехала).
Каменский взял из рук матери сумку, они пошли рядом, дежурный по КПП вместе с ними. Подходя к казарме, Каменский позвал своего товарища:
– Витёк, иди сюда, это моя мама.
Витёк подошёл к ним, поздоровался:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – ответила женщина.
– Мама, это Витёк, друг мой, – познакомил Каменский мать со своим другом.
Мать и сын, дежурный по КПП вошли в казарму. Увидев в казарме большое количество людей, женщина смутилась.

Дневальный, увидев ее, крикнул:
– Дежурный по роте, на выход.
Сержант Тортаев с повязкой «Дежурный по роте» подошёл к вошедшим, что-то спросил. Солдат с КПП ему ответил и ушел. Тортаев завёл женщину в бытовку. Сам он зашёл в канцелярию, быстро вышел и сказал ей:
– Проходите сюда, здесь командир роты.
Каменский, сильно взволнованный, стоял рядом с дневальным.
Женщина вошла в канцелярию.
– Здравствуйте, я мама Сергея Каменского.
– Здравствуйте, – улыбнулся ей Чернов. – Проходите, присаживайтесь, я командир роты капитан Чернов.
Женщина села на стул.
– Спасибо, – сказала она.
– Вы в отпуске или специально отгул взяли, приехали на сына посмотреть? – спросил ее Чернов.
– Да, я в отпуск вышла, летом не смогла, у нас на почте некому сменить, поэтому вот только отпустили, – с улыбкой ответила женщина.
– Скажите, а как вас зовут? – спросил её Чернов.
– Нина.
– А по отчеству?
– Да зачем отчество, я ещё не старая, – улыбнулась женщина.
– Да вы совсем ещё молодая, – поддержал её с улыбкой Чернов. – Но все-таки, скажите отчество, я же лицо официальное, обязан обращаться по имени-отчеству.
– Нина Валерьевна.
– Ну вот, какое красивое отчество, – сказал Чернов. –
И вам, кстати, очень идёт.
– Вот спасибо вам за комплимент.
– Нет, это не комплимент, это так на самом деле, – улыбнувшись, сказал Чернов. – А вы на почте кем работаете? – продолжил офицер.

– Я работаю заведующей почтой, почтовым отделением, – ответила женщина.
Чернов, слушая её, кивнул головой.
У Нины Валерьевны было миловидное лицо, приятная, располагающая улыбка. Одета она была в серое, зимнее пальто, на голове у неё была белая пуховая шаль.
В дверь канцелярии постучали.
– Да, войдите, – сказал Чернов.
В кабинет вошел курсант.
– Товарищ капитан, разрешите мне книги взять.
– Заходи, бери, у тебя же сейчас вторая часть занятий? – спросил его Чернов.
– Здравствуйте, – поздоровался курсант с женщиной.
– Здравствуйте, – ответила она ему.
– Так точно, товарищ капитан, сейчас вторую часть буду давать.
– Ну как, тяжело? – спросил Чернов.
– Да нет, в общем-то, – неуверенно сказал курсант.
– Я же тебе говорил, не надо было сразу за международную обстановку браться. Для первого раза надо было тему взять попроще.
– Да, вы правы, товарищ капитан, выводы сделал, – улыбнулся курсант. – Ну теперь уже что, сейчас проведу вторую часть.
– Я у тебя Каменского сейчас заберу, к нему вот мать приехала, – сказал Чернов.
– Хорошо, товарищ капитан, – сказал курсант. Он взял книги и вышел из канцелярии.
Дневальный крикнул:
– Рота, рассаживаться на занятия.
В коридоре усилился шум шагов.
– Дневальный, – крикнул Чернов.
Дневальный мигом слетел с тумбочки, побежал в канцелярию, постучал в дверь.
– Да, – громко сказал Чернов.
Дневальный открыл дверь.

– Ну-ка, позови сюда Каменского, пусть в бытовке пока побудет.
– Есть, – дневальный вышел.
– Каменский, стой здесь, ротный сказал, – передал он Каменскому приказ Чернова.
– Ну как мой сын, как он служит? – спросила женщина командира.
– Хорошо служит рядовой Каменский, – сказал Чернов. – Замечаний от командования роты не имеет, стал хорошом специалистом, пользуется уважением среди товарищей.
– Вот приятно слышать, – сказала Нина Валерьевна. – Он в письмах-то мало что пишет, в основном про погоду и что у него все нормально. А я волнуюсь, один он у меня. Я рано замуж вышла, в 19 лет Серёжу родила, а ему уже самому скоро двадцать будет.
– Да у него все нормально, сейчас его сами увидите. Каменский, зайди! – крикнул Чернов.
В дверь постучали.
– Заходи, заходи, – сказал командир роты.
В дверь вошел солдат Каменский, взволнованная мать встала со стула:
– Ну как ты тут, сыночек, как служишь, тяжело тебе?
– Да все нормально, мама, все хорошо.
– Ну вот, видите, Нина Валерьевна, все хорошо у вашего сына, все нормально, – вклинился в разговор Чернов. – Вы присаживайтесь. Хотите его сейчас в увольнение забрать?
– Да, если можно, я приехала на пару дней, поэтому хотела с Серёжей побыть это время.
– А вы где остановились? – спросил женщину Чернов.
– Да вот в гостинице, недалеко от станции.
– А когда уехать хотите? – поинтересовался Чернов.
– Сегодня суббота, в понедельник, в обед, у меня поезд обратно.
– Так вы хотите сына до понедельника забрать?
– Ну если можно…

– Так не положено. У нас вообще увольнительные только до 22.00 часов, на целый день…
Чернов помолчал.
– Но вам я сделаю исключение. Сейчас, Каменский, пойдешь в увольнительную, на вечернюю поверку можешь не приходить, но завтра, в воскресенье, чтобы в 20.00 был в роте. Понял меня? – спросил у солдата Чернов.
– Так точно, – заулыбался Каменский.
– Спасибо вам, – поблагодарила офицера женщина.
– Так, Каменский, никаких приключений, никакого алкоголя, никакого пива, ты понял меня? – теперь уже серьёзным тоном спросил Чернов солдата.
– Так точно, – перестав улыбаться, ответил солдат.
– И вас я попрошу, Нина Валерьевна, очень серьёзно отнестись к этим моим словам. Я сегодня сам дежурю в роте, поэтому отпускаю вашего сына до завтра. Вы приехали издалека, поэтому пойду вам навстречу, отпущу сына, но очень прошу, никаких происшествий, иначе мне придется отвечать, – Чернов внимательно посмотрел на женщину.
– Ну что вы, что вы… все будет нормально. Большое вам спасибо за понимание и за помощь, – ответила женщина.
– Ну хорошо, договорились, – сказал офицер.
– Сейчас, Каменский, иди собирайся, скажи дежурному, пусть откроет тебе каптёрку, надень парадную форму, шинель. А я тебе пока увольнительную выпишу до завтра.
В это время курсант продолжал политзанятие с личным составом роты.
Затем рота сходила на обед.
Чернов построил личный состав в казарме.
– Завтра в наряд дежурным по роте заступает сержант Воронин, – сказал командир.
– Есть, товарищ капитан, – ответил Воронин.
– Одного дневального даст Кузнецов, второй будет из командировочных. Кузнецов, кто у тебя в наряд заступит? – спросил Чернов.

Кузнецов быстро посмотрел на своё отделение. Пацаны опустили глаза.
– Так, чья очередь сейчас? – шёпотом спросил Кузнецов.
– Моя, – ответил Жизнь.
– Нуржанов пойдет, товарищ капитан, – громко объявил сержант.
– Хорошо, – сказал ротный. – Воронин, сейчас сходи к командированным, пусть они тебе покажут дневального. Завтра с обеда готовитесь, учите устав, подшиваетесь, бреетесь. А сейчас всем – личное время, отдыхаем, пишем письма домой, смотрим телевизор. Разойдись, – сказал Чернов.
После обеда Жизнь садится писать письмо домой. Он хотел сесть в «Ленинской комнате», но там было тесно, за столами сидели солдаты, многие спали, положив головы на стол.
Жизнь сел в углу спального кубрика. Перед собой поставил две табуретки, одну из них поднял и поставил углом на первую, наклонив к себе. Получился письменный мини-стол, рабочая поверхность которого была расположена в удобном для письма положении.
Жизнь разгладил сдвоенный тетрадный лист в клеточку, написал первую строчку: «Здравствуйте, мои дорогие родные».
В этот момент недалеко от него сели два узбека, один был Рустам, парень из его отделения, второй парень из хозобслуги столовой. Это был солдат из столовой с птозом правого глаза. Жизнь узнал его. Чубчик у него торчал над лбом, как козырек.
Рустам разгладил на стоящей перед ним табуретке листок из тетради. Посмотрел на земляка.
Тот начал диктовать:
– Салом хат.
Ассалом алейкум ота, она, ака-укалар, сингиллар. (Здравствуйте, папа, мама, братья, сестренки).
Не янгиликлар бор? Менинг ишларим яхши, хизматиминг 5 ойи утди. (Какие новости? У меня все хорошо. Отслужил уже 5 месяцев).
Соглигим яхши. (Здоровье хорошее). Я;инда 23 февраль байрами булди. Увольнения;а Москвага бордик. (Недавно был праздник 23 февраля. Были в увольнении в Москве). Москва жуда катта шахар екан, Тошкентдан катта. (Москва, оказывается, очень большой город, больше Ташкента). Музейга кирдик, у ерда Тойтепадан Бахтияр билан Бойзакни учратдим. (Были в музее, там я встретил Бахтияра и Бойзакни из города Тойтепа).
Улар хам Томашево да хизматда экан. (Они служат в Томашево). Томашево биздан узак эмас. (Томашево от нас недалеко).
Шу билан киска хатымни тугатаман. (На этом заканчиваю своё короткое письмо). Сог-саломат булингизлор, хаммага салом. (Будьте все здоровы, передавайте всем привет).
Рустам сказал своему земляку:
– Гайрат, конверт бер. (Гайрат, давай конверт).
Тот вынул из кармана конверт. Рустам вложил письмо, надписал, провел языком по верхнему клапану конверта с обеих сторон, правой ладонью прогладил склеиваемые места. Отдал конверт земляку. Тот взял письмо и пошёл на выход.
Жизнь обратился к Рустаму:
– Рустам, а почему ты пишешь письмо, зёма что, сам не может?
Рустам, немного смутившись, с небольшим акцентом, ответил:
– Да, он не может, он неграмотный. Не умеет читать, писать. Мы ему письма пишем. Из дома письмо придет, мы ему читаем. Ошарашенный, Жизнь сидел молча, задумался.
Рустам ушел из кубрика. Пришел Мирманов, солдат из отделения паркетчиков. Он был высокий, с оттопыренными ушами.
Он сел на табуретку, вторую придвинул к себе, разгладил на ней листки из тетради. Навис над ними, чтобы никто не видел, что он пишет.
Написал первую строчку. Выпрямился, задумался, глядя в окно. Стал вращать глазами вправо-влево. Помусолил во рту ручку. Опять навис над листками. Стал писать.
Жизнь краем глаза наблюдал за ним. Писал и своё письмо.
Спустя семь-восемь минут Мирманов обратился к Жизни:
– Жизнь, у тебя есть лишняя ручка или паста? Моя перестала писать.

– Нет, Жумагазы. Посмотри в «Ленинской комнате», там на столах могут лежать.
Мирманов встал и с озабоченным лицом пошёл в «Ленкомнату», письмо он оставил на табуретке.
Жизнь взял листок Мирманова, прочитал написанное.
Вот что написал Мирманов:
«Здравствуйте, мои родные. У меня все хорошо, служба идет, здоровье хорошее. Сегодня работали в парке, готовили свой БТР к учениям. У нас скоро большие учения, весь наш полк будет участвовать. У нас будут ночные стрельбы…»
Жизнь засмеялся, сел на своё место. Пришел Мирманов. В руках у него была ручка.
– Эй, Жумагазы, ты что родственникам врешь. Какой БТР, какие стрельбы? Ты что? Мы полгода в стройбате служим спросил, улыбаясь, Жизнь.
– А ты что, мое письмо прочитал?
– Ну ты же его оставил, я его охранял, вот и прочитал немного.
Жумагазы покраснел. Замолчал.
Потом сказал:
– Это мое личное дело. Но дома никто не знает, что я в стройбате. Я сразу же написал, что служу в мотострелках. Про стройбат мне как-то неудобно было говорить.
– А что ты стыдишься? – спросил Жизнь.
– Да ну, приеду домой и скажу, что в стройбате был,
смеяться будут.
– Да ничего тут постыдного нет. Кто-то в стройбате,
кто-то в морфлоте на подлодке, и не знаешь ещё, кому повезло больше, – сказал Жизнь.
– Нет. Я в пехоте служу, родным так и написал, – сказал Мирманов.
Он посмотрел на Жизнь, вращая зрачками:
– Я тебя прошу, никому не говори про мое письмо. Пусть никто не знает, ладно?
– Ладно, не скажу, – ответил ему серьёзно Жизнь.

Тридцать второй эпизод

Следующий день. Послеобеденное время. Казарма. Солдаты отдыхают, смотрят телевизор, сидят, пишут письма, разговаривают друг с другом.
Воронин стоит в бытовке, рядом с ним Жизнь и солдат-баптист.
– Так, бойцы, сегодня в восемнадцать ноль-ноль заступаем в наряд. Сейчас подшиться, потом побриться, – сказал Воронин. – Так, Жизнь, вот тебе крем, – Воронин дал солдату круглую пластмассовую баночку крема. – Почистить сапоги. Вдвоем сапоги почистите, потом банку мне отдашь. Закончите, потом изучаем устав, обязанности дневального. Потом подойдете ко мне, я проверю. Понятно? – спросил Воронин.
– Понятно, – сказали солдаты.
– Так, ты, командированный, тебя как зовут? – спросил баптиста сержант.
– Гриша, – ответил солдат.
– А фамилия как? – спросил Воронин.
– Агафонов, – ответил солдат.
– Агафонов, сегодня спать будешь здесь, одна дежурная кровать у нас имеется. Там только матрас и одеяло. Будешь спать в одежде. А то за тобой в клуб мы не набегаемся. Ты понял меня? – спросил Воронин.
– Да, – ответил Агафонов.
Жизнь и Агафонов зашли в умывальник. Жизнь подошёл к месту для чистки обуви, которое находилось в правом углу.
Это был небольшой постамент, высотой сантиметров 50, сложенный из кирпичей, облицованный чёрной плиткой.
Он представлял из себя прямоугольник длиной 70 см, шириной 40 см. Верхняя часть была скошена под небольшим углом, на ней штукатуры сделали выступающие вверх контуры подошвы правой и левой ноги.
Жизнь поставил свою правую ногу на правый контур, открыл банку крема, мазнул его щеткой, стал чистить сапог. Агафонов стоял рядом. Почистив свои сапоги, Жизнь отдал щетку и крем Агафонову.
– Так, почистишь сапоги, потом отдашь крем Воронину, понял? – спросил солдата Жизнь. Тот молча кивнул головой.
Жизнь помыл руки:
– Вот моё мыло, помоешь руки, мне потом мыльницу отдашь, – он посмотрел на Гришу.
Тот обернулся и кивнул головой.
Жизнь пришел в бытовку, снял китель х/б. Положил на гладилку, включил утюг, пошёл в кубрик.
Принес оттуда белый материал, сложил его вдвое, расправил воротник кителя во всю длину и приложил материал к воротнику.
Белая полоска материала оказалась чуть длиннее воротника. Он подогнул материал с обеих сторон, чтобы он совпадал с длиной воротника кителя.
Затем аккуратно положил полоску на гладилку и прогладил утюгом. Выключил утюг.
Пришел Агафонов, принес зеленую пластмассовую мыльницу. Положил на гладилку.
– У тебя подшива есть? – спросил Жизнь.
– Нет, я свою сейчас постираю, – сказал Агафонов. Он снял китель х\б, оторвал от воротника белую полоску материала.
– Жизнь, я твое мыло возьму? – спросил Агафонов.
Жизнь кивнул головой.
Агафонов ушел в умывальник, взяв мыльницу и воротничок.
Жизнь сел на табурет, стал пришивать белую полоску к воротнику. Начал он с края воротника, сделал начальные стежки в виде треугольника. Дальше стал пришивать подворотничок широкими стежками, сначала по всей длине сверху, затем снизу.
Пришел Агафонов. Положил мыльницу на гладилку. Включил утюг.

Жизнь отложил свой китель на соседний табурет. Сходил в кубрик, вернулся, заправив спереди в брюки по всей ширине один край полотенца. Второй край полотенца свисал над коленями как белый фартук. Жизнь принес помазок и бритвенный станок, маленькое зеркало. Взял мыльницу и пошёл в умывальник.
В умывальнике, намылив щеки и подбородок помазком, побрился. Затем вытерся полотенцем.
– А-а-а, вода ледяная, – сказал Жизнь, промокая щеки полотенцем. Повесил полотенце на плечо, взял туалетные принадлежности, пошёл в бытовку.
– Ты будешь бриться? – спросил Жизнь Агафонова.
– Да, сейчас закончу. Мне надо за станком сходить, – Агафонов продолжал подшиваться.
Закончив свои дела, солдаты сели в «Ленинской комнате», каждый из них взял в руки устав внутренней службы. Парни читали обязанности дневального.
– Так, все это я хорошо помню, – Жизнь указательным пальцем правой руки вел вниз по странице. – Самое главное, кто сегодня дежурным по части заступает, – Жизнь отложил устав, положил обе руки на затылок. Покачал подбородком вверх-вниз.
– Лишь бы не Халиков, этот вредный, сам не живет и другим не дает, – прокомментировал Жизнь.
Агафонов молча читал.
В «Ленинскую комнату» вошел сержант Воронин.
– Изучайте устав лучше, сегодня дежурным по части заступает Халиков. Будет придираться. Агафонов, тебя касается, не мычи, когда Халиков будет спрашивать, Жизнь-то ответит на любой вопрос, а тебя я не знаю. Давай учи, через полчаса я проверю, что ты выучил, – Воронин вышел из помещения.
Казарма, вечер. В роте прошла вечерняя поверка. Дежурит в казарме капитан Чернов.
На тумбочке стоит Агафонов, Жизнь находится рядом в бытовке.

Солдаты готовятся ко сну. По коридору одни из них идут в шлепанцах в умывальник, другие идут в кубрики.
Из канцелярии вышел Чернов, в одной рубашке, без галстука.
– Что-то долго отбиваемся, живее разошлись по кубрикам, – сказал он громко, но беззлобно.
Воронин тотчас стал командовать:
– Живее отбиваемся, прекратили хождение, выключаю свет, – он подошёл к выключателям, стал выключать свет в спальных помещениях. – Всё, рота, отбой, – громко сказал Воронин. Свет остался включенным в коридоре.
Воронин подошёл к тумбочке дневального.
– Так, орлы, сейчас наводим порядок и по очереди отдыхаем. Сейчас будем делать влажную уборку, – обратился он к Жизни и Агафонову.
В этот момент к ним подошёл Тортаев.
– Леня, я дам тебе сейчас троих уборщиков, пусть моют полы, наводят везде порядок, – сказал он, обращаясь к Воронину.
– Да, это хорошо, – сказал довольный Воронин. – Давай их сюда, я расставлю, – продолжил Воронин.
Тортаев сходил в кубрик, привел солдат из своего отделения: ушастого Мирманова, Мукашева и Игнатенко.
Игнатенко носил очки, он так же как и его товарищи, по несчастью был недоволен, снял и протирал большими пальцами стекла очков.
– Вы втроем в пятницу опять нихера норму не выполнили, шланговали. Я вам говорил, что будете на полах умирать. Сейчас поступаете в распоряжение сержанта Воронина, будете вместо дневальных уборку делать. Завтра новый рабочий день, это вам будет ещё раз уроком, что норму надо делать, – Тортаев посмотрел на всех троих. – Лёня, после уборки отпусти их, пусть спят, – Тортаев посмотрел на Воронина. Тот кивнул головой.
– Так, Жизнь, ты давай отбивайся, Агафонов, стоишь до двенадцати, – Воронин посмотрел на настенные часы. – Потом ты, Жизнь, смотрите, не спать, Халиков сегодня дежурит, от него можно всего ожидать. Так, теперь я залётчиков поставлю на уборку, – Воронин пошёл распределять людей Тортаева. Жизнь пошёл в кубрик, на ходу раздеваясь.
На «взлётку» трое залётчиков принесли два ведра с водой. Начали вручную, без швабр, мыть полы. Те, кто лежали в кроватях, молча наблюдали за ними.
В двенадцать часов ночи Агафонов разбудил Жизнь.
– Жизнь, вставай, – Агафонов потряс своего напарника за плечо.
Жизнь проснулся:
– Сейчас встаю, уже время, да? – спросил он Агафонова.
– Да, – ответил негромко Агафонов.
Жизнь спустил ноги с кровати на пол, он спал на первом ярусе. Протянул руку, взял с табурета форму, стал одеваться.
Сходил в туалет, подошёл к Агафонову.
– Что, порядок везде навели? – спросил Жизнь.
– Да, везде все помыли, я ничего не делал, – ответил Агафонов.
В два часа ночи Жизнь разбудил Агафонова. Он лежал на дежурной кровати, не раздеваясь. Гриша сразу же проснулся. Он сходил в туалет подошёл к напарнику:
– Ну все, иди спать.
– Сейчас, я у тебя хотел спросить кое-что. Ротный спит, Воронин тоже. Пойдём, возле умывальника встанем, – Жизнь показал Агафонову в сторону умывальника.
Парни отошли в сторону.
– Давай вот здесь встанем, дверь входная нам видна, и никто не услышит, – Жизнь посмотрел вглубь казармы. – Ты извини, если что-то не так скажу, я хотел с тобой про Бога поговорить, – Жизнь посмотрел на Гришу. – Скажи, а ты давно в Бога веришь?
– У нас вся семья верующая. Родители мои, брат и сестра, все родственники, – Агафонов говорил спокойно, видимо, привык к таким вопросам.
– А не тяжело тебе? Над тобой все смеются.

– Кто смеётся?
– Да все.
– Они посмеются, потом перестанут. Они не понимают просто…
– Слушай, а Бог на самом деле есть?.. – Жизнь внимательно посмотрел на Агафонова. – Мне это интересно, без дураков… – Жизнь помолчал. – Вот марксизм – единственно верное учение, потому что оно живое. И вот все марксисты говорят, что Бога нет. Что ты скажешь?
– Есть.
– Но его никто не видел. Нам ещё в школе говорили, что Гагарин в космос летал и не видел там Бога. Потом другие космонавты летали, тоже никого не видели. Американцы ведь тоже летали, тоже никого в космосе не видели. А ты говоришь – Бог есть. Его же никто не видел.
– Бог есть, он везде.
– Да, что-то не врубаюсь я, – Жизнь замолчал… – Как это везде? Его же не видно, ты покажи его, и мы все тогда поверим в него, а как вот так взять и просто поверить, а?
– Не ты первый так говоришь, до тебя тысячи лет назад так говорили и сейчас говорят.
– А вот ты псалтырь носишь, я пролистал несколько страниц, на старославянском написано.
– А откуда ты знаешь, что это старославянский?
– Я студент, читали на старославянском разные произведения.
Агафанов кивнул головой.
– А тебе замполит разрешает это держать у себя? Это же антисоветчина…
– Он знает, не запрещает.
– Слушай, скажи мне, допустим, Бог есть. Ладно, допустим это теоретически… а как Бог определяет, хороший человек или плохой?.. Мне это очень интересно… есть ведь такие гады, и ничего, ходят по земле и всё им нипочём. Хотя от них столько вреда… – Жизнь помолчал, посмотрел на Агафонова. – Ты понимаешь меня? И Бог их не наказывает, они смеются, живут, как ни в чём не бывало… ты понимаешь, что я хочу узнать?..
– Говори, я понимаю, – Агафонов кивнул головой.
– Ну хорошо. Вот теоретики научного коммунизма учат нас: если человек разделяет их идеи или является верным ленинцем, то он хороший человек, – улыбнулся Жизнь. – Его можно в партию принять. А если нет – то никакая партия ему не светит… и вот опять я спрашиваю, как Бог определяет людей? И как он видит людей, допустим, нас с тобой, и одновременно аборигенов где-нибудь в Австралии? Как он может сразу быть здесь и там?
– Бог видит не только людей, но и все, что на земле, под землей, в воде. Он видит все, потому что сам все создал.
– А как он людей сортирует, плохие они или хорошие?
– Люди сами себя определяют, какими им быть. Бог не ставит оценки, он и так все наперед знает, – Гриша говорил спокойно.
– Ну ты ответь мне, вот встретились два человека, кто из них хороший, кто плохой? Вот мы с тобой встретились, мы оба хорошие или оба плохие? Или ты хороший, потому что верующий, а я плохой, потому что мало о Боге думаю?
– Люди так просто не встречаются, все кому-нибудь для чего-нибудь нужны.
– Нужны? Да зачем мне эта армия нужна была. Я здесь отупел вконец, научился курить, материться, как сапожник. И это мне было нужно?.. Не поверю, – Жизнь сделал небольшую паузу. – Или нужен был мне наш военком, сто лет бы его не знал. Или врач этот тоже в призывной комисии. Гандон! Ведь это он меня сюда направил, – Жизнь возбудился, стал вести разговор более эмоционально, чуть громче, чем начал. – Они, между прочим, стопроцентно нехорошие люди: и военком, и председатель комисии…
– Зачем ты людей делишь на плохих и хороших. Просто в жизни все не зря происходит. И врач тоже не зря.

– Не зря, говоришь. Да это он, мудак, меня сюда отправил. Он, сука, военкома испугался, – Жизнь начал рубить воздух правой ладонью. Он немного помолчал. Затем продолжил: – Врач, сволочь, за должность свою дрожал. Я сидел перед ним с больным коленом, а он говорит: ничего, не умрешь, нагрузки на ногу не будет. В стройбат поедешь. Он сволочь! Приеду домой, я зайду к нему…
Агафонов смотрел на собеседника, он хорошо понимал его состояние, продолжил спокойно:
– Значит, надо было тебе сюда попасть. Врач этот, проводник воли Господа, он от себя ничего не делал.
– Да ты охренел, баптист… не было с ним рядом твоего Господа Бога… – Жизнь зло смотрел в глаза Агафонову. – Мудаки в белых халатах были, военком рядом сидел, а Бога не было. Не видел я его! Понимаешь, не видел, – Жизнь зло развел руками в обе стороны. – Или он прозрачный, бесцветный, невидимый? Может, я его просто не видел, как человека-невидимку? И он стоял рядом и шептал в ухо этому врачу: отправь Омирбека в армию, отправь его в стройбат?.. Ты что-то не то говоришь, Гриша.
– Тебе нужно было увидеть этих людей, узнать что-то, что ты не мог узнать у себя дома, – Гриша говорил ровно, стараясь не обидеть Жизнь.
– Что узнать? Какая дневная норма маляра или штукатура?.. Нахрен мне это нужно? Я должен был изучать литературу… детскую психологию, ведь я же будущий учитель. Я здесь тупею на глазах… стал многое забывать. В институте я наизусть читал большие отрывки из Гомера, а сейчас я помню только начало… – Жизнь помолчал, собираясь с мыслями.
Глядя перед собой, Жизнь негромко стал читать:
– ГНЕВ, БОГИНЯ, ВОСПОЙ, АХИЛЛЕСА,
ПЕЛЕЕВА СЫНА.
ГРОЗНЫЙ, КОТОРЫЙ МНОГО ДЕЯНИЙ
АФИНАМ СОДЕЛАЛ…
Жизнь посмотрел на Гришу:

– Может быть, я уже с ошибками читаю… это, между прочим, классика! «Илиада» Гомера. Был такой чувак, Гомер, в Древней Греции, он написал такую поэму. Мне вот это нужно было! А твой Бог меня сюда запихнул и не спросил.
Гриша спокойно смотрел на собеседника.
– Я и без этого спокойно жил. Чего ещё я не знаю? – спросил Жизнь. – Почему киргиз с больными легкими загибается здесь? Или почему и зачем сюда попали эти братья Пулатовы? Их-то сюда за что? Они же ничего не понимают? Они умственно отсталые! Они инвалиды! И какая сука их сюда загнала? Что мне надо было узнать? Ты толком объясни, человек ты Божий, – Жизнь опять развел руками в обе стороны и сделал шаг назад. – Ну ладно, про меня ты не можешь объяснить, а ты-то для чего сюда попал? Ты-то кому здесь нужен? С кем ты должен здесь встретиться?
– Наверное, с тобой.
– Со мной? – удивленный, Жизнь, пораженный ответом, сразу замолчал. Он провел двумя ладонями по своему лицу. Стоял молча, смотрел в пол, осмысливал услышанное.
– Ты что, Гриша, офигел? Хочешь из меня верующего сделать? Я же атеист… – Жизнь, не мигая, смотрел на Агафонова.
Гриша выдержал взгляд собеседника. Потом спокойно стал говорить:
– Бог не посылает испытаний, которых человек не может вынести. Жизнь, ты грамотный. Ты поймешь меня. Я тоже за тобой наблюдаю и хочу именно тебе сказать. Послушай одну притчу… пришел однажды один человек к Богу и говорит: Господи, тяжелый крест ты мне дал, устал я его нести. Позволь мне выбрать другой. Господь положил руку ему на плечо и сказал, хорошо. Завел его господь в помещение, где было много крестов и сказал – выбирай любой. И человек этот долго ходил там, выбирая себе крест. Возьмёт один, положит себе на плечо, вроде тяжело. Возьмет другой, положит на одно плечо, потом на другое, опять не то. И так ходил, выбирал себе крест. Долго ходил. Потом наконец выбрал один, положил себе на плечо, вроде бы удобно, вроде не тяжело, вышел с этим крестом к Богу, и говорит: вот, Господь, выбрал я крест, а Бог говорит – это и был твой крест, ты опять его выбрал.
– Ну и что ты этим хочешь сказать? Что мне с самого начала суждено было сюда попасть?
– Ты сам ответил на свой вопрос.
– Да, Гриша, чтобы с тобой разговаривать, надо водки выпить, – Жизнь вздохнул, посмотрел перед собой. – Ладно, извини. Сложная тема, – Жизнь дружески хлопнул Гришу по плечу. – С ходу многие вещи не понять… надо подумать обо всем этом. Ладно, пока давай закончим, я спать, а ты давай службу неси, дежурный по части может прийти.
Жизнь зашёл в умывальник, достал сигарету, закурил. Он был задумчив.

Тридцать третий эпизод

Вечер следующего дня.
Каменский с матерью пришли в казарму.
Дневальный закричал:
– Дежурный по роте, на выход.
К тумбочке подошёл уже другой дежурный по роте, сержант Толегенов.
Увидел Каменского и его мать.
– Здравствуйте, – поздоровался он с женщиной.
– Здравствуйте, – улыбнулась она.
– Всё, увольнение закончилось? – спросил Толегенов.
– Да, – кивнула головой женщина. Каменский стоял рядом, молчал.
– Сейчас я доложу, – Толегенов пошёл в канцелярию.
Он вышел и сказал Каменскому и его матери:
– Зайдите вдвоём.
Солдат и женщина зашли в канцелярию.

Там находился замполит.
– Разрешите, товарищ старший лейтенант, – обратился к нему Каменский.
– А, Каменский, заходи.
– Рядовой Каменский из увольнения прибыл, – солдат положил на стол увольнительное удостоверение.
– Здравствуйте, можно? – спросила женщина.
– Здравствуйте, присаживайтесь, командир роты предупредил меня, – улыбнулся ей Карпов. – Я заместитель командира роты по политической части старший лейтенант карпов, – представился офицер.
– Очень приятно, я мама Сергея, Нина Валерьевна, – ответила женщина. Она села на стул. Каменский стоял рядом.
– Очень приятно, – улыбнулся ей в ответ Карпов. – Ну что, как время провели, наговорились? – спросил он.
– Да, спасибо, наговорились, многое вспомнили, о доме поговорили, о планах на будущее, – ответила женщина, посмотрев на сына.
– Ну, я думаю, на сердце у вас легче стало, сына увидели, он жив, здоров, через полгода домой. Теперь сможете спокойно его дома дождаться, – сказал Карпов.
– Да, мне легче стало, дышать легче, сердце успокоилось, соскучилась я по нему… – женщина замолчала. – С мужем мы разошлись, Серёжа ещё маленький был…
Женщина опять замолчала.
– Рядом сейчас никого нет, хорошо вот собака есть, она хоть отвлекает меня немного, – продолжила женщина.
– Вы собаку держите?
– Да. С детства собак люблю, ещё маленькой была, папа всегда собак держал, мы с родителями в своём доме жили, без собаки нельзя.
– А у вас сейчас какая собака? – заинтересованно спросил Карпов.
– Немецкий дог, – вклинился в разговор Каменский.
– О, это большая собака, крупная.

– Да, мы с Серёжей тоже собак держим, у нас разные были. А за год до армии ему подарили щенка. Он им год занимался, дрессировал, – сказала Нина Валерьевна.
– Вас слушает?
– Да, конечно, куда же он денется, – заулыбалась женщина. – Он же знает, кто его кормит.
– У вас есть какие-нибудь просьбы или пожелания, – спросил женщину Карпов.
– Да нет, в общем-то, всё хорошо. Я пришла поблагодарить командира за то, что отпустил Серёжу в увольнение. Передайте ему, пожалуйста, мои слова благодарности. Всем офицерам и солдатам хочу пожелать здоровья, благополучия. Ещё раз спасибо за помощь, оказанную мне, – сказала женщина.
– Вам тоже спасибо, Нина Валерьевна. Ваши слова я обязательно командиру передам. Вам хочу пожелать доброй дороги, чтобы вы благополучно добрались до дома.
– Спасибо.
– Так, теперь солдат Каменский, – посмотрел на рядового офицер. – Сейчас проводи мать на КПП, попрощайся там и обратно в расположение, «парадку» сдавай, переодевайся. Ну всё, Нина Валерьевна, приятно было познакомиться, всего вам хорошего и счастливого пути, – подытожил офицер.
Каменский проводил мать, переоделся в повседневную форму ВСО.
Позвал в курилку своего друга Витька:
– Вот, Витёк, кури, – Каменский протянул другу раскрытую пачку «Явы». – На вот, спрячь, ещё две пачки, мама тебе передала, – Каменский быстро достал и отдал в руки Витьку две пачки сигарет.
– Э, Камэнский дай закурыт, – к ним стали подходить другие солдаты.
– Вот, бл*, сейчас от пачки ничего не останется, – сказал Каменский, протягивая другим солдатам пачку сигарет.
– Я, два штук возму да, один землаку дам, – с этими словами солдат-азиат вытащил из пачки две сигареты.

Через две минуты от пачки сигарет ничего не осталось. Каменский бросил пустую пачку в урну.
– Ну вот и всё, мать уехала. Теперь полгода ждём и тоже домой, – задумчиво сказал Каменский. – Витёк, давай после дембеля к нам домой заедем, мать ты мою уже видел, стесняться ее не будешь. Сначала у нас два-три дня погуляем, с моими друзьями познакомлю, у нас такие девчонки, закачаешься… а потом ты к себе поедешь. Я тебя провожу, идет, – протянул руку Витьку Каменский.
– Идёт, – сказал Витёк.
– Молодец, собаку мою увидишь, я же тебе про нее рассказывал, – сказал Каменский. Он немного помолчал.
– Теперь так, – сказал он вполголоса. – Мать мне немного денег оставила, завтра пойдём в чайную, сладкого купим: ром-бабу, лимонад. Нарубаемся… я сюда ничего не стал покупать, мать говорила, но я ей сказал, что не нужно, народу в казарме много, через две минуты ничего не останется, лучше мы сами будем ходить в чайную.

Тридцать четвертый эпизод

Объект – двенадцатиэтажный дом.
В двухкомнатной квартире Серый и Жизнь в разных комнатах красят оконную столярку.
Серый вполголоса напевает:
– У ПАВИЛЬОНА «ПИВО-ВОДЫ»
СТОЯЛ СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК.
ОН ВЫШЕЛ РОДОМ ИЗ НАРОДА,
КАК ГОВОРИТСЯ, ПАРЕНЬ СВОЙ…
ОН ВЫШЕЛ РОДОМ ИЗ НАРОДА,
КАК ГОВОРИТСЯ, ПАРЕНЬ СВОЙ…

Немного помолчав, Серый обратился к своему напарнику:
– Да, я знаю, что он от тебя не отстанет. Этот молодой азер злится, что ты его опарафинил перед земляками.
Серый опять помолчал и сказал:
– Он, видишь, зацепить тебя хочет, не нравишься ты ему.
– Ну нихера себе, кто он такой вообще? Он же нашего призыва, что борзеть-то? – пришел к Серому из своей комнаты Жизнь.
– Ну ты же знаешь, сейчас его земляков много на этом доме, он и борзеет. Ты, конечно, можешь своих казахов тоже поднять и я за тебя впрягусь, но ты знай, что таких, типа борзых, ещё много будет по жизни, здесь ты должен один для себя решить, – сказал Серый. – Он так и будет тебя цеплять, он думает, что ты боишься его, тебе надо точку поставить, – Серый внимательно посмотрел на друга. – Тебе надо его сильно напугать, чтобы он в штаны от страха наложил. Сам по себе, один, он нихера не может. Только за счет земляков держится.
– Ну и что мне делать? – спросил Жизнь.
– Короче, больше не базарь с ним, а мочи его, – сказал Серый. – Пусти ему кровь, он ссыкун, рыхлый, кровь увидит, обоссытся. Сейчас иди к нашим паркетчикам, возьми гвоздь «сотку». У них есть точило, наточи кончик гвоздя остро. Но смотри, чтобы тебя никто не видел, как ты гвоздь точишь.
– А зачем гвоздь? – спросил Жизнь, который слушал очень внимательно.
– Если он до тебя опять привяжется, гвоздем царапни его по руке, чтобы кровь пошла, чтобы он свою кровь увидел, ляжку вспори ему. Он очканет сразу, и ты ему скажи, чтобы он к тебе не подходил больше. Гвоздь сразу выброси. Он ссыкун, умрет от страха, я таких знаю, – сказал Серый.
– А вдруг он офицерам скажет, здесь же замполит, – сказал Жизнь.
– Скажи, он первый доеб***я, – ответил Серый. – Ты сначала гвоздь приготовь. Давай уже, иди. Я прикрою, скажу, что ты в туалет пошёл. Тебе десять минут хватит.

Жизнь отложил банку с краской, кисточку, вышел из квартиры.
Серый продолжал красить. Минут через пятнадцать Жизнь вернулся, показал Серому гвоздь.
– Ну нормально, пойдёт, – сказал Серый. – Положи в бушлат, ты же правша, значит, в правый карман положи. Чуть что – сразу доставай и чиркай, пусти ему кровь, понял? – спросил Серый.
– Да, понял, – ответил Жизнь. Он взял свою кисточку, банку с краской.
В этот момент в квартиру зашёл сержант Кузнецов. Заглянул в одну комнату, в другую.
– Я не понял вас, воины, вы вдвоем одно окно красите что ли? – спросил он.
– Нет, – ответил Серый.
– Жизнь, где твое окно? – спросил Кузнецов.
– В той комнате, – показал рукой Жизнь.
– Ну все, убежал туда, – сказал Кузнецов. – Вам до обеда ещё одну квартиру надо закончить. – Я зайду позже, проверю, смотрите мне, – Кузнецов вышел из квартиры.
Жизнь пошёл в свою комнату.
– Ну ты понял, Жизнь, что делать? – спросил Серый.
– Да, – ответил тот.
Далее парни некоторое время работали молча.
– Серый, я в туалет, что-то мне приспичило, – крикнул Жизнь и вышел из квартиры. Выходя из подъезда, Жизнь увидел, что на улице стояли два сварщика в брезентовых куртках, один из них держал в руке свою маску с чёрным стеклом. Стояли гражданские водители возле своих машин.
Деревянный кривой туалет находился на улице, на глухой стороне дома. Жизнь, сделав своё дело, возвращался к подъезду.
Свернув за угол, он увидел рядового Джангирова, который шел со своим старослужащим земляком в сторону туалета. Они о чём-то говорили.

Джангиров преградил дорогу, остановил Жизнь.
– Э, борзый, в магазын сходы, да, сыгарета купы, да, – сказал он с акцентом и полез в карман за деньгами. Земляк одобрительно посмотрел на Джангирова и сделал несколько шагов дальше.
– Э, солдат, дай дорогу, – толкнул Джангирова Жизнь и пошёл дальше. Джангиров стал плохо выглядеть в глазах своего земляка.
– Э, чумаход, – Джангиров попытался остановить Жизнь и схватил его за рукав.
– Сам ты чумаход, – Жизнь, развернувшись, резким движением сделал подсечку Джангирову, тот упал на бок. Шапка слетела с головы Джангирова, обнажив его лысую голову.
Жизнь быстро достал из кармана гвоздь и, нагнувшись к лежащему Джангирову, процарапал ему правую ногу от нижней части бедра до колена. Джангиров заорал и схватился двумя руками за ногу. Жизнь схватил его за руку и процарапал ему кисть руки. Выступила кровь.
Джангиров отдернул руку, поднес к лицу. Увидел на своей поврежденной руке кровь.
Запричитал:
– Вай, вай, онда бычаг вар. (У него нож), – крикнул он.
К ним подбежал земляк Джангирова.
Жизнь резко выпрямился, развернулся к нему, вытянув правую руку с зажатым в ладони гвоздем:
– Стой там, завалю. Солдат опешил, остановился. У Жизни было злое перекошенное лицо. К тому же старослужащий увидел, что из сжатой ладони Жизни торчит что-то железное, но он не смог разглядеть, что именно.
За дракой и поведением всех троих молча наблюдал Аксёнов, который подошёл к дому с тыльной стороны. Он остановился в проходе. На нем были чистые рабочие брюки поверх сапог, чистый бушлат.
Азербайджанцы его не видели, его мельком увидел Жизнь, но он был разгорячён дракой и заострять своё внимание на нём не стал.

Жизнь опять наклонился к Джангирову, который стонал на снегу:
– Не подходи ко мне больше, завалю, ты понял меня?
Джангиров испуганно стонал.
Жизнь быстро пошёл в сторону подъезда, но не вошёл в него, а обогнул дом с другой стороны. Проходя мимо подъезда, увидел, что напротив, возле первого вагончика, стоит замполит Карпов, курит. Карпов не посмотрел на солдата. Зайдя за дом, Жизнь остановился, посмотрел по сторонам и выбросил гвоздь в снег. Быстрым шагом дошел до подъезда, вошёл внутрь.
В это время Джангирову помогал встать на ноги его земляк. Из положения лежа Джангиров сел, сейчас он сидел на земле, вытянув ноги.
Он стонал и смотрел на свою правую ногу, положил на ее больной участок свою левую руку. Кистью правой руки он делал небольшие взмахи, как бы баюкая руку.
Земляк принес ему шапку. Затем помог встать на ноги. Джангиров стоял, опершись на руку земляка, правая, раненая нога была согнута в колене. Джангиров держал вес на левой ноге, правая нога касалась земли только носком сапога.
– hеrэ вахтдыр гуллуг едир? (Сколько он служит?) – спросил земляк Джангирова.
– Јарым илдир. (Полгода), – ответил Джангиров, на лице гримаса боли.
– Онда бычаг вар иди? (У него нож был?) – спросил земляк.
– hе, бычаг (Да, нож), – голос Джангирова был испуганным, дрожал.
– Сенин айагына не олуб? (Что у тебя с ногой?)
– Билмирем, корурсен кесикдир. (Не знаю, видишь, порезано).
– Горурам, айагыны йере баса билирсен? (Вижу, на ногу можешь наступать?)
– he, heлeки багарырам, ангаг aгрыйыр. (Да, вроде могу, но болит).

– he, мeн her бир шей гормурам, бир аз шалвары чырыгдыр вэ эли чызылыб. (Да ничего такого я не вижу, немного брюки порваны и рука поцарапана).
– he, инди дасмалла сарыйарам. (Да, сейчас платком замотаю). Джангиров достал из кармана носовой платок, обмотал правую кисть.
Мимо них медленно прошел Аксёнов.
Земляк Джангирова достал сигареты. Протянул пачку Джангирову. Тот взял сигарету, земляк тоже закурил.
В этот момент со стороны подъезда, из-за угла появился старший прапорщик Фахрутдинов, он тоже направлялся в туалет. Увидев солдат, остановился.
– Вы что здесь перекур устроили?
Он обратил внимание на состояние Джангирова, увидел, что Джангиров держит правую ногу на весу, увидел его разорванную брючину.
– Что с тобой солдат? Что у тебя? Что стоишь, как раненый? Подрался что ли?
– Ныкак нэт, таварщ прапорщык, упал, да.
Фахрутдинов внимательно посмотрел на Джангирова:
– Где же так падают?.. Ладно, сейчас зайдешь в первый вагончик, там поговорим.
Фахрутдинов прошел в туалет.
Земляк разговаривает с Джангировым.
Джангиров:
– Вагонда забитлар отуруб. Орада замполит ола билар. heр шейи сорушачаг. (В вагончике офицеры сидят, там, может, замполит есть. Он вредный, будет все спрашивать.)
Земляк:
– Сен она hер нe дема, де ки, йыхылмышам. (Ты им ничего не говори, скажи упал).
– hарда йыхылдын, нечa јыхылдын? (Где упал, как упал?) – спросил Джангиров.
– Де ки, елa бурда, гедирдим, сурушдим демирин устунa йыхылдым. Истедим ону чыхартым, aлими јараладым. (Вот здесь, скажи, шёл, поскользнулся, упал на железку. Хотел вытащить ее, руку поранил.)
– Замполит дейечук, неје йерлим йыхылмады, сен йыхылдын? (Замполит скажет, почему земляк не упал, а ты упал?)
– Де ки, о тек иди, айагјолуна гедирди, ыйхылды. На вахт ки ман гелдим, сен иса јердаидин. Ман анчаг сена айаг уста дурмага јардым етдим. Де ки, умумлјатла ман орда дейилдим.
Сен тек идин йыхылдын. (Ты скажи, один был, в туалет шел, упал. А я когда пришел, ты уже на земле был. Я только встать тебе помог. Скажи, меня вообще не было. Ты один был. Упал).
– Огланлара бу барада данышаг? Ону дојсунлар? (А парням сказать про этого, чтобы они побили его?)
– Э, лазым дейил. Гой heршей сакитлашсин. Бизим ушаглара дейачаксан јыхылдым, hегна олмајыб. Йохса сена гулачаклар, сен бела hунарлисан, такбатак о бирси аскардан горхурду. hегна дема. Биз санинла билирик вассалам. Баша душдун? (Э, не надо. Пусть утихнет все. Нашим пацанам тоже скажешь, упал, ничего не было. А то над тобой смеяться будут, ты такой смелый, а один на один с другим солдатом испугался. Ничего не говори. Мы с тобой знаем и все. Ты понял?)
– he. (Да).
– Гедек јаваш-јаваш. (Все, пойдём потихоньку).
Жизнь поднялся к себе на этаж:
– Серый, никто не искал?
– Нет. А ты что такой возбужденный, слышу, голос не такой.
Серый вышел к своему товарищу.
– А, понятно. Встретился со своим другом?
– Да, только что.
– Ну и что ты?
– Да я вышел из туалета, и тут он со своим зёмой, тоже идут в туалет. И там, в проходе, мы с ним сцепились.
– Кто первый начал?
– Он.
– Что он сказал?
– В магазин меня посылал.
– А ты?
– Я оттолкнул его и пошёл дальше. А он назвал меня чумаходом и за руку схватил.
– Понятно, – Серый стал серьезен, слушал очень внимательно. – Потом что было?
– Я сказал ему, что чумаход – это он. Свалил его на землю.
– А земляк его где был?
– Он успел уже уйти на 2-3 шага в сторону туалета.
– И что дальше?
– Я схватил гвоздь, поцарапал ему ногу и руку.
– Кровь была?
– Да, на руке, я видел.
– Джангиров видел свою кровь?
– Да, он же руку свою дернул к себе.
– А земляк его что, не впрягся?
– Нет, он хотел меня схватить. Но я ему руку с гвоздем показал, сказал «завалю». Он испугался, остановился.
– Молодец, а потом?
– Потом я сказал пухлому, «не подходи ко мне, завалю».
– И как все закончилось?
– Я быстро ушел, за домом выбросил гвоздь в снег и пришел сюда.
– Тебя кто-нибудь видел?
– Кто должен видеть?
– Никто не должен. Вспомни, кого ты видел?
– Да никого. Наших на улице не было, возле подъезда были сварщики, водилы стояли. Возле первого вагончика стоял Карпов. Курил. Но они нас не видели.
– Карпов заметил тебя?
– Нет, кажется, не заметил.
– А ещё?
– Блин, я забыл, там один «старик» стоял, прикомандированный.
– Какой?
– Да этот русский, спокойный парень, один всегда ходит.

– Понял, знаю о ком ты. Он что там делал?
– Стоял, смотрел на нас.
– А он как взялся там?
– Не знаю, он с другой стороны, со стороны дороги подошёл.
– Что он делал?
– Просто стоял, смотрел.
– Не подходил, не разнимал вас.
– Нет.
– Ну ладно, посмотрим, он не должен болтать.
– Почему?
– Да ему лишний базар не нужен. Он из дисбата пришел.
– Да ты что… Серый, а ты откуда знаешь?
– Знаю, пацаны сказали.
– А за что попал?
– За драку. Теперь дослужит, и домой с чистым военным билетом.
– Ну вот, он видел.
– Да не бойся, этот болтать не будет, ему это не надо.
Серый протянул другу руку:
– Ну Жизнь, ты молоток.
Парни пожали друг другу руки.
– Так, теперь. Это хорошо, что ты земляка Джангирова гвоздем напугал, – сказал Серый. – Он опозорился перед Джангировым. Теперь он должен уговорить Джангирова молчать, чтобы дальше свой авторитет не потерять. Если другие их земляки узнают, этому старому будет позор. Поэтому они будут молчать. Теперь главное, чтобы никто из офицеров их не увидел, а то начнется расследование. Ты давай крась побыстрее, я пойду схожу на улицу. Кузнецов спросит, скажи, я в туалет пошёл, – Серый вышел из квартиры.
– Хорошо, давай по-быстрому, – сказал Жизнь.
Серый вышел из подъезда, осмотрелся по сторонам, пошёл в сторону туалета. Зайдя за угол, замедлил шаг, начал внимательно смотреть на землю, как будто что-то искал.

Выйдя из туалета, пошёл к мусорной куче. Сев на корточки, вытащил пару осколков стекла, куски кафеля, железку. Когда шел обратно, разбросал вдоль на снег на месте драки стекла, кафель, железку.
Свернув за угол, посмотрел на первый вагончик, в окна вагончика не было видно, что там происходит внутри.
Уже совсем дойдя до подъезда, он увидел, что из вагончика выходит Джангиров в сопровождении прапорщика Фахрутдинова. Оба они пошли в сторону части. Джангиров слегка хромал.
Серый пришел в квартиру.
– Так, Фахрутдинов куда-то повел Джангирова, наверное, в санчасть. Замполита не видел. Я там, возле туалета, разбросал стекла, кафель, железяку одну бросил. Карпов хитрый, может пройти там, посмотреть.
Так, раз тебя не вызвали, значит, Джангиров будет молчать, скажет, что упал сам.

Тридцать пятый эпизод

Казарма. Вечер. В казарме тесно стоят кровати. Всех солдат прикомандированной роты переместили обратно, в казарму первой роты.
Часть кроватей стоит в «Ленинской комнате».
Рота сходила на ужин.
– Дневальный, – позвал из канцелярии старший прапорщик Фахрутдинов.
Дневальный зашёл в канцелярию. Вышел, пошёл искать дежурного по роте сержанта Воронина.
Воронин зашёл в канцелярию.

– Воронин, смотри, этих прикомандированных заселили обратно к нам. Народу много, за порядком следи, – Фахрутдинов курил, дым струился вверх, прапорщик прищурился, глядя на свои наручные часы. – Через пять минут всех рассаживай на программу «Время», чтобы никто не болтался, пусть телевизор смотрят. Потом сразу вечернюю поверку проведем.
– Есть, рассаживать на программу «Время», – Воронин вышел из канцелярии.
– Так, внимание, все рассаживаемся на программу «Время», – послышался громкий голос Воронина.
Сержанты роты: Тортаев, Азизов – подхватили команду Воронина:
– Бегом рассаживаемся перед телевизором. Живее шевелимся.
– Кто команды не слышал?
Солдаты, взяв в руки табуретки, потянулись на свободный пятачок перед телевизором, звук которого был включен на полную мощность.
Серый и Жизнь сели рядом. Жизнь достал из кармана баночку вазелина «Норка», открыл ее, протянул Серому. Тот зацепил средним пальцем немного вазелина, нанес на тыльную часть ладони левой руки. Затем тыльной частью правой ладони начал растирать вазелин между двумя руками.
В этот момент Жизнь почувствовал хлопок по спине сзади. Обернувшись, он посмотрел на соседа:
– Чего тебе?
Солдат, сидевший сзади, сказал ему:
– Тебя там зовут.
Он показал большим пальцем правой руки ещё дальше назад, в сторону входной двери.
Жизнь посмотрел туда и увидел, что его зовет Джангиров.
Он махал Жизни рукой.
– Серый, там меня этот зовет, Джангиров, – сказал Жизнь Серому.
Серый обернулся назад, посмотрел на Джангирова.
– Ладно, пойдём, – Серый стал выбираться из ряда. Жизнь пошёл за ним.

Они встали за последним рядом сидящих солдат.
– Э, ты сыды, да, – Джангиров попытался толкнуть Серого. Тот отвел его руку. Кисть правой руки Джангирова была перебинтована.
– Хорош борзеть, – сказал Серый.
– Ты, пашлы да, умывалнык, – Джангиров показал рукой Жизни на умывальник.
– Что там? Что тебе надо? Говори здесь, – сказал ему Жизнь.
Из бытовки подошли пятеро старослужащих земляков Джангирова.
–Э, ты что борзый, да, – сказал один из них Жизни.
– Что ты хочешь? – спросил его Жизнь.
– Ты иди с нами, разговор есть, – сказал азербайджанец.
Они все пошли в умывальник.
Из умывальника выбегали, выходили солдаты, рассаживались на табуреты перед телевизором.
Азербайджанцы провели Жизнь в левый, дальний угол. Серый стоял рядом.
– Э, ты что, земляк ему? – спросил с ухмылкой старослужащий у Серого. – Что ты с нами ходишь, э? Ты иди, это не твое дело, – продолжил он.
Этот солдат был высоким, с узким лицом, у него был сильно выпирающий кадык. Голос у него был с хрипотцой. Он был главным, остальные азербайджанцы слушались его.
– Ты давай говори конкретно, что ты хочешь? – ответил ему Серый.
Второй азербайджанец схватил Жизнь за грудки, Жизнь схватил его руки, отрывая от себя.
Серый подскочил к этому азербайджанцу, оторвал одну руку от гимнастерки Жизни.
– Ты что борзеешь, э, – шипел азербайджанец. – Я тебе дам сейчас, да, – дышал он в лицо Жизни.
– Да пошёл ты, – Жизнь оттолкнул его в грудь. Азербайджанец ударил Жизнь в живот, Жизнь согнулся. Другой старослужащий азербайджанец ударил в челюсть Серого. Серый ударил его в грудь.

В этот момент в умывальник вошёл Аксёнов.
– Гасанов, что за базар здесь? – спросил он высокого азербайджанца.
Гасанов повернулся к Аксёнову.
– Валера, у нас здесь свои дела, – сказал он.
– Я знаю эти дела, – ответил ему с серьёзным выражением лица Аксёнов. – Завязывай. Вас что-то здесь дохера против двоих, – он прошел в левый, ближний угол. Закурил. Смотрел на всю группу дравшихся солдат.
Жизнь стоял полусогнувшись, держась правой рукой за живот. Серый два-три раза открыл и закрыл рот, приложил левую руку к своей нижней челюсти с левой стороны.
В это время дверь в умывальник открыл Воронин, рядом с ним стоял Толегенов. Толегенов держал во рту сигарету, в одной руке спичку, в другой коробок.
Увидев Серого и Жизнь, Толегенов вынул сигарету изо рта.
– Я не понял, воины, вы почему здесь? – недовольным голосом спросил он у Серого и Жизни.
– Все, идем, идем, – сказал Жизнь, он выпрямился, но с места не тронулся. Правую руку он по-прежнему держал на животе.
– Что, бл*, вас здесь пиз****т что ли? – удивленно спросил Воронин. Он сразу понял по внешнему виду всех собравшихся, что была драка. – Ну, нихера себе, командированные, вы что борзеете? – Воронин переступил порог умывальника, сделал раскрытой ладонью правой руки жест в сторону азербайджанцев. Толегенов остался на входе.
–Э, Баку, что за дела здесь? – спросил Воронин. – Что за разборки? – опять спросил он, ближе подходя к азербайджанцам.
– Ты иди, сержант, это не твое дело, – Гасанов дерзко ответил Воронину. Воронину это не понравилось.
– Что, я непонятно говорю, что ли?, – недовольный, Воронин буром попер на азербайджанцев. – Что за дела? Ещё раз спрашиваю, – Воронин тяжело задышал.
Один из азербайджанцев сказал Воронину:

– Ты не шуми, сержант, с твоими молодыми разобраться надо.
С порога в разговор вклинился Толегенов:
– Эй, ола, что борзеем?
Затем, посмотрев в сторону кубрика, он крикнул своим:
– Толян, давай сюда, базар есть, зови наших, – Толегенов бросил сигарету на пол, спички положил в карман кителя, зашёл в умывальник.
Со стороны кубрика в умывальник поспешили сержанты первой роты – Кузнецов, Тортаев, Азизов.
– Что за базар здесь? – Тортаев быстро зашёл в умывальник. Он увидел Серого и Жизнь в окружении азербайджанцев.
– Э, бл*, вы что тут наших воинов держите? Вы что, бл*, оборзели, – злой, он ринулся к азербайджанцам, остальные сержанты первой роты за ним.
Прикомандированные азербайджанцы не успели ничего понять, как Тортаев с ходу ударил в челюсть одного старослужащего и сразу же резко Джангирова в живот. Джангиров согнулся, сильно перепугался. Старослужащий ударил Тортаева в грудь. Этого командированного в свою очередь сильно пнул в живот подскочивший Воронин.
– Что за разборы с нашими молодыми? – Воронин схватил другого, крайнего, азербайджанца за грудки. Тот ударил Воронина по рукам. Воронин пнул его коленом в пах. Тот охнул, отпустил руки Воронина. С другими азербайджанцами схватились Азизов и Кузнецов.
– Алчевский, Нуржанов, бегом в кубрик! – заорал Кузнецов. Серый и Жизнь пошли к выходу.
– Гасанов, стоп. Парни, стоп. Лёня, послушайте меня, – Аксёнов, который до этого молча стоял в углу, громко обратился к азербайджанцам и к сержантам первой роты. Он бросил свою сигарету в урну, стоящую у входной двери, быстро подошёл ко всей группе присутствующих. Стал руками разводить в стороны азербайджанцев и сержантов первой роты.
– Успокойтесь, не надо кулаками махать, – Аксёнов был серьезен, сосредоточен.
Серый и Жизнь остановились, смотрели на Аксёнова.

– Что ты хочешь, что ты хочешь? – возбуждённый, Тортаев, развернувшись, выпалил это скороговоркой. Все присутствующие ждали, что скажет Аксёнов.
– Парни, дайте мне минуту, мы всё уладим. Одна минута, и пойдём, – Аксёнов улыбнулся Воронину. Улыбка сразу «размягчила» лицо Аксёнова, она сделала его лицо приветливым.
– Лёня, пусть вот эти пацаны останутся, один вопрос уладим и все пойдём, – Аксёнов смотрел на Воронина, продолжая улыбаться, и показал на Серого и Жизнь. Он дружески хлопнул Воронина по плечу. – Лёня, я слово даю, всё нормально будет, – сказал Аксёнов.
Воронин посмотрел на него:
– Как тут наши молодые оказались? Что нужно от них твоим? – Воронин кивнул головой в сторону азербайджанцев.
– Не переживай за своих, я ручаюсь, всё будет хорошо, я скажу два слова, – ответил Аксёнов.
– Ладно, говори, – Воронин посмотрел на сержантов своей роты.
– Так, Гасанов, короче, всем землякам передай. Отстаньте от этого пацана, – сказал Аксёнов, убрав улыбку с лица и сделавшись опять очень серьёзным. – Его больше не трогайте, – Аксёнов показал рукой на Жизнь. – Ваш молодой Джангиров сегодня обосрался. Все было по-честному, они один на один сегодня вышли. Я всё видел. И Аббасов ему не смог помочь. Поэтому всё, пацан за себя ответил, к нему претензий нет, – сказал Аксёнов. – Джангиров, ты понял меня? – строго спросил он молодого солдата.
Джангиров, не поднимая головы, кивнул в знак согласия.
– И вы не вздумайте теперь разборы с сержантами устраивать, – Аксёнов по-прежнему говорил строгим голосом, он смотрел на своих азербайджанцев. – Сержанты здесь дружные, в обиду не дадут себя и своих молодых. Поэтому никаких разборок. Гасанов, ты понял меня? Я тебе говорю, – Аксёнов направил свой правый указательный палец на Гасанова. Гасанову не понравилось это, Аксёнов унижал его перед земляками. Гасанов молчал.
– Не слышу ответа, Гасанов, – злым голосом сказал Аксёнов, и пристально посмотрел на него. Тот молчал. Все ждали, что будет дальше.
– Я не понял, Гасанов, – Аксёнов устрашающе резко качнулся в сторону азербайджанца. Тот отпрянул.
– Я понял, Валера, – нехотя сказал Гасанов.
– Ну, молодец, – отвернулся от него Аксёнов.
– Ну все, парни, идем телевизор смотреть, – улыбнулся сержантам первой роты Аксёнов и первым вышел из умывальника.

Тридцать шестой эпизод

Прошло восемь месяцев

Осень. Середина ноября. Всюду уже лежит снег. Железнодорожный вокзал большого города. На верхней части фасада вокзала рабочие растягивают большой красный транспорант, на котором крупными белыми буквами написано «С НАСТУПАЮЩИМ 1986 ГОДОМ!».
На перроне толчея. Рядом друг с другом стоят в шапках и шинелях Каменский и его друг Витёк. Верхние крючки шинелей у парней расстегнуты, видны их парадные кители, рубашки с галстуками. На брюках отутюженные ровные стрелки.
У друзей в руках небольшие чемоданы, они довольные, улыбаются. На первый путь подали состав пассажирского поезда.
Солдаты подходят к своему вагону, показывают билеты проводнику, проходят в вагон.

Тридцать седьмой эпизод

Каменский и Витёк поднимаются по лестничному маршу многоэтажного дома. Каменский опередил друга, прыжками поднявшись на площадку этажа.
Он нетерпеливо звонит в дверь. Послышался лай крупной собаки.
– Это Барон лает, – довольный заулыбался Каменский. Послышались шаги, дверь распахнулась. На пороге стояла мама Каменского, Нина Валерьевна.
Парни вошли в двухкомнатную квартиру.
Мать с сыном обнялись, женщина заплакала. В комнате с закрытыми дверями лаяла собака.
– Барон, перестань, фу, – крикнула, обернувшись в сторону комнаты, Нина Валерьевна.
– Мама, всё, я приехал, не плачь, – Каменский успокаивал мать. – Мама, это мой друг, Виктор, ты видела его, когда в часть приезжала, – он представил матери друга.
– Здравствуй, Виктор, раздевайся. Проходите.
Каменский сбросил шинель и пошёл в комнату – к собаке.
– Барон, Барон, это я, – с этими словами он открыл дверь комнаты.
Собака стала ластиться, заскулила, прижала уши.
– Ты вспомнил меня, Барон, – Каменский гладил собаку, трепал за уши. – Молоцец, молодец, – он не отходил от собаки.
– Витёк, иди сюда, не бойся, посмотри на Барона, – позвал он друга.
В дверях осторожно появился Витёк. Он увидел крупного дога мраморного окраса, с чёрными пятнами по телу. На собаке был ошейник.
– Нихера себе, собака, здоровая. Не укусит? – опасливо спросил Витёк.
– Нет, иди сюда, он своих не кусает, он умный. Сейчас он тебя понюхает, познакомится с тобой, – Каменский, улыбаясь, жестом позвал Виктора.

Витёк подошёл, Барон обнюхал его.
– Барон, это Витёк, свои, свои, – потянул к себе за ошейник собаку Каменский.
– Ой, ребята, как я рада, что вы приехали. Сынок, наконец ты вернулся, – мать зашла в комнату, обняла сына. – Хорошо, что ты дал телеграмму, я хоть подготовилась к приезду, пойдёмте в зал, у меня и стол накрыт. Женщина вышла из комнаты.
– Давайте, за стол, вы с дороги, надо покушать, вечером гости придут, я родственников позвала, – слышали парни её голос.

Тридцать восьмой эпизод

Вечер. Квартира Каменских. За столом родственники: три взрослые семейные пары, две бабушки, дедушка.
Застолье в разгаре, гости порядком охмелели. Вместе с ними Каменский и Витёк сидят в форме, они сняли кители и галстуки. Парни ещё не пьяные, пьют по чуть-чуть, пропускают тосты. Виктор немного смущен, на него нет-нет поглядывают собравшиеся женщины.
Он высокий, у него светлые волосы, правильные черты лица. Красивый молодой парень.
В прихожей редко раздается урчание собаки, Барон лежит у входной двери.
Нина Валерьевна сделала прическу, она в белой блузке, выглядит очень привлекательно.
Один мужчина, сидящий рядом с женщиной, посмотрев на нее, говорит Каменскому:
– Видал, Серёга, ты вернулся, мать, смотри, как расцвела, помодела сразу лет на десять.
Сергей улыбается.

– Ишь ты, заметил, свою жену уже не замечаешь, – женщина шутливо хлопнула мужчину по плечу. – Ну и правильно, Нина ещё молодая, ей и для себя надо пожить, Серёгу вырастила одна, отцу-то некогда всё было, друзья, собутыльники. Пусть красуется, она заслужила, – сказала женщина.
– Серёжа хотел форму снять, а я упросила: посидите в форме, пусть родственники посмотрят, сын из армии вернулся, – счастливая, говорила Нина Валерьевна.
– Ну что же мы, давно уже сидим, а песни ещё не пели, – сказала женщина с другого края стола. – Давайте споем, – посмотрела она на всех.
– Правильно, Света, давай споем, – поддержала ее Нина Валерьевна.
Света начала петь:
– ОГНЕЙ ТАК МНОГО ЗОЛОТЫХ
НА УЛИЦАХ САРАТОВА,
Тут все женщины подхватили разом:
– ПАРНЕЙ ТАК МНОГО ХОЛОСТЫХ,
А Я ЛЮБЛЮ ЖЕНАТОГО.
ПАРНЕЙ ТАК МНОГО ХОЛОСТЫХ,
А Я ЛЮБЛЮ ЖЕНАТОГО.
Женщины, глядя друг на друга, улыбались:
– ЭХ, РАНО ОН ЗАВЕЛ СЕМЬЮ,
ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ,
Я ОТ СЕБЯ ЛЮБОВЬ ТАЮ,
А ОТ НЕГО ТЕМ БОЛЕЕ.
Я ОТ СЕБЯ ЛЮБОВЬ ТАЮ,
А ОТ НЕГО ТЕМ БОЛЕЕ.
Каменский взглядом показал Виктору на выход. Они встали, вышли на площадку. Сергей достал пачку сигарет, парни закурили.
– Слушай, Витёк. Я сейчас парадку снимаю, переодеваюсь в гражданское. К подруге схожу, договорюсь, чтобы завтра вечер с друзьями организовать у неё на квартире. Можно и тебе пойти, но я там недолго, что тебе сейчас по морозу таскаться. Я быстро туда и обратно. Время уже десять вечера, родственни253
ки скоро разойдутся, им на работу завтра, старики тоже устали. Так что ты смотри телевизор, я скоро буду, диван в твоем распоряжении. Пойдём, хлопнем по сто грамм.
Парни зашли в квартиру, сели за стол. Сергей разлил всем гостям вина и водки, себе и Виктору налил по полной рюмке.
– Ну, давайте за наше возвращение, – предложил он тост. Все выпили. Гости стали собираться домой.
Все разошлись. Витёк помогал Нине Валерьевне убирать со стола, носить посуду на кухню, собрал раздвижной стол.
Он сел в зале, включил телевизор, смотрел какой-то фильм.
В комнату вошла Нина Валерьевна, она была в кухонном фартуке, надетом на блузку.
– Так, ничего мы не забыли здесь? Все рюмки убрали? Так, скатерть надо в стирку бросить, – она взяла сложенную вчетверо скатерть, отнесла в ванную.
– Витя, пойдём на кухню, посидим или ты спать хочешь? – спросила Нина Валерьевна, появившись в дверях зала.
– Нет, давайте посидим, – Витёк пошёл следом на кухню.
Нина Валерьевна поставила на стол ополовиненную бутылку конька.
На столе стояли закуски, салаты, на отдельном блюдечке нарезанные колбаса, сыр.
Нина Валерьевна сама налила по полной рюмке коньяка себе и Виктору.
– Ну, с возвращением вас, – она чокнулась с Виктором. Они выпили до дна.
– Сергей когда сказал вернется? – спросила женщина.
– Да сказал недолго, схожу по делу и приду, – ответил Виктор.
– Да, знаю его дело, если кого-то из нашего двора встретит, то все – это надолго, весной из нашего двора тоже двое вернулись из армии, дружки его, – сказала Нина Валерьевна. – У нас гитара есть, ты на гитаре не играешь?
– Нет, я не умею, хотел в армии научиться, не получилось, терпения не хватает, – засмеялся Виктор.

– Да, Серёже я купила, когда-то все мальчишки во дворе начинали эти гитары, потом все бросили, вот она и лежит с тех пор на шкафу, наверное, рассохлась, уже, негодная, – сказала женщина. – Ну давай, Витёк, хоть потанцуем, я давно уже танго не танцевала, сейчас музыку включим, – Нина Валерьевна встала, сняла фартук, повесила его крючок. – Пойдём, магнитофон включим, – сказала она Виктору.
Захмелевший, Виктор тряхнул головой:
– Пойдёмте, включим.
Нина Валерьевна включила кассетный магнитофон. Зазвучала медленная инструментальная музыка.
Она взяла Виктора за руку и повела на середину комнаты.
В прихожей завозился Барон, пару раз негромко гавкнул.
– Фу, Барон, тихо, не шуми, – прикрикнула на собаку женщина.
Нина Валерьевна и Виктор начали танцевать. Танцевать медленный танец Виктор не умел. Двигался неуклюже, держал женщину на расстоянии вытянутых рук.
– Э, солдат, а ты танцевать-то не умеешь, – сказала, улыбнувшись, Нина Валерьевна.
– Да, пока не получается, – улыбался красивой улыбкой опьяневший Виктор.
– Вот так надо, – сказала женщина. – Партнера надо крепче обнимать, держать уверенно. Подойди ближе ко мне. На ноги не наступай, слушай музыку, – учила Виктора женщина.
Она подтянула его ближе к себе, руки его положила себе на спину:
– Вот так, теперь двигаемся в такт музыке.
Они стояли, крепко обнявшись. Виктор и сам не заметил, как поцеловал ее в шею.
– Ой, извините, – смутился он.
– Не извиняйся, – прошептала женщина. – Ещё, целуй меня ещё, – шептала она. Виктор стал целовать ее в шею, губы, сама Нина Валерьевна стала тоже целовать Виктора.

Тридцать девятый эпизод

Раннее утро. На лестничной площадке стоит Сергей. Он, стараясь не шуметь, открывает дверь своими ключами.
У него уставший вид, лицо опухшее.
В прихожей его встречает, махая хвостом, Барон.
Он скулит, ластится к хозяину.
– Барон, отстань, не до тебя, я устал, мама выведет тебя погулять, – Сергей разделся, пальто повесил на вешалку, шапку положил на верхнюю полку прихожей. Разулся, пошёл в зал.
Он, удивленный, увидел, что на диване никого нет.
Он посмотрел в кухне, быстро пошёл в ванную, туалет, щелкал выключателями.
– Не понял, Витёк, ты где? – спросил он.
Он подошёл к двери другой комнаты, спросил:
– Мама, мама, а где Витёк?
Никто не отвечал. Он медленно открывает правой рукой дверь в комнату матери. Открыв до конца, вошел в комнату. Увидел, что мать и Виктор спят в одной постели.
– Вы что тут делаете? – закричал дурным голосом Сергей. – Эй, Витёк, ты что наделал? Вставай, сволочь, – Сергей схватил сонного Виктора за волосы, стащил его на пол. Виктор был в одних трусах. Сергей стал бить его по лицу, схватив за волосы, стал бить головой об пол.
– Ты, сука, что ты наделал! – кричал озверевший Сергей.
В прихожей стал лаять Барон.
– Барон, ко мне, – крикнул Сергей. – Взять его, фас, – кричал Сергей, натравливая собаку на Виктора. Барон оскалил клыки, собираясь броситься на Виктора.
– Фас, фас, – орал Сергей. Из его глаз текли слёзы.
С кровати, в одной ночнушке, вскочила Нина Валерьевна. Она стала между Виктором и собакой, начала отталкивать пса:
– Фу, Барон, нельзя, нельзя.
Она закричала, глядя на сына:
– Серёжа, что ты делаешь?

– Это вы что тут делаете? – орал Сергей. Он пинал ногами Виктора. Барон лаял, стоял шум.
Нина Валерьевна за ошейник оттащила собаку в ванную, заперла ее там.
Когда она вернулась в комнату, Сергей душил Виктора. Женщина оттащила сына. Виктор схватился за горло. Он с трудом сел. Сергей подбежал, пнул его в живот. Виктор, застонав, схватился обеими руками за живот, согнулся, упал на бок.
– Серёжа, прости, прости, так получилось, – плакала женщина.
– Как простить, мама, как? Ты что, с ума сошла? Это теперь позор навсегда… я тебя, сволочь, сам привёл в наш дом. Не могу простить себе этого, – красный, Сергей, глядя на Виктора, орал во все горло, из глаз его лились слёзы. Он подбежал к Виктору, пнул его в лицо. Виктор схватился за лицо обеими руками, сквозь пальцы выступила кровь. Нина Валерьевна крикнула:
– Хватит, ты убьешь его! Хватит!
– Да я и хочу убить эту гадину! – крикнул Сергей, сжав в ярости кулаки. – Как мне жить теперь, как мне жить! – орал дурным голосом Сергей.
Женщина взяла голову лежащего на полу Виктора. Стала гладить её.
– Серёжа, прости нас, прости, так получилось, – плакала она. – Прости, сынок, он не виноват, и я не виновата, так получилось, что теперь поделаешь, – опустив голову, причитала, в слезах, женщина.
– Какой я тебе сынок и какая ты мне мать после этого, – заскрипел зубами Сергей. – Убить вас готов обоих, гады, вы, сволочи, – он обвел глазами комнату.
Сергей подошёл к кровати, сбросил всю постель на пол. Перевернул кровать. Пнул в разные углы подушки. Схватил со стола ножницы, стал протыкать ими одеяло и простынь.
Бросил ножницы, стал рвать на полосы простынь и бросать на мать и Виктора.

– Сволочи, сволочи, что вы наделали, – плакал Сергей. – Как жить теперь после этого, как жить? – Сергей стонал и плакал одновременно. Он схватил себя за волосы и ходил по комнате, шатаясь.
Нина Валерьевна сидела на полу, возле избитого Виктора. Она тоже плакала.
– Прости, Серёжа, прости, так получилось, – она, подняв голову, посмотрела на Сергея.
– Всё… я здесь больше не могу, я ухожу, – Сергей вышел из комнаты, схватил пальто, шапку.
– Серёжа, стой, куда ты? – мать выбежала за сыном в прихожую.
Стоя на пороге входной двери, Сергей бросил в мать связкой ключей, попал ей в голову. Она застонала, схватилась за голову.
Сергей с силой хлопнул входной дверью. Сбежал по лестнице. В ванной лаял Барон.

Сороковой эпизод
Эпилог.
2005 год

Осень. Областной центр.
Автобусная остановка. За ней небольшой рынок. Между остановкой и рынком небольшое открытое пространство.
По этому участку идут красивый мужчина
лет тридцати восьми-сорока, и женщина, которая гораздо старше его. Ей уже лет пятьдесят восемь-шестьдесят.
У женщины на лице чересчур много косметики, но макияж все равно не спасает ее от многочисленных морщин. Она идет в чёрных сапогах с высокими голенищами, на высоких шпильках. Она в чёрных обтягивающих брюках. На ней короткая молодежная кожаная куртка. Волосы собраны вверх, венчает прическу небольшая шляпка с короткой вуалью.
Ее спутник в самом расцвете сил, в джинсах, куртке.
Все прохожие оглядываются на них, слишком контрастно они выглядят.
   На автобусной остановке стоит наш бывший  солдат по прозвищу Жизнь. Сейчас это уже взрослый, сложившийся мужчина. Он разговаривает по сотовому телефону:
- Я в вашем городе в командировке нахожусь. Приехал договоры заключать на поставку продукции. Да, наверное, еще три-четыре дня буду здесь, надо все закончить, не зря же я за тысячу верст к вам приехал. Мне нужен результат. И потом, надо же с нашими парнями, с кем служили, встретиться, ну, конечно, кто сможет, вспомним  нашу солдатскую жизнь.
   В этот момент Жизнь замечает проходящую мимо него пару. Он машинально опускает руку с телефоном вниз. Очень внимательно, неотрывно смотрит на мужчину и женщину. Лицо его изменилось, он изумлен. Затем поднимает руку и торопливо говорит своему собеседнику: - Ты извини, я тебе позже перезвоню, - и убирает телефон в карман.
Жизнь, не отводя глаз от мужчины и женщины, слегка качает головой из стороны в сторону, вполголоса говорит:
- Да, значит это все-таки правда. А мы не верили...
 Женщина держит спутника под руку, идет, прижавшись к нему. Мужчина ведет на поводке большого дога чёрного окраса.