СТО ОДИН ДЕНЬ

                СТО  ОДИН  ДЕНЬ.

               

               
                ГЛАВА 1.    ИЗЫСКАННАЯ    НЕЖНОСТЬ.      


                ОСКАР.  ЧЕЛОВЕК-ПЕС.   


   
     У Оскара были разноцветные глаза. Один зеленый, другой коричневый, мутный, цвета несвежего пива. Голова покрыта густой шерстью с серебристым налетом, уши ладные маленькие. Костяк сухой, поджарый. Он  сутулился при ходьбе, и слегка заикался.   Оскар являлся алкоголиком, и переживал тот неуловимый период болезни, когда окружающие попадали под обаяние его лжи, им нравилось спасать несчастного, отвергнутого миром художника.  Очарованные поэтическим дарованием молодого человека, девушки могли им ненадолго увлечься. И тогда они с энтузиазмом принимались наводить порядок в его маленькой комнате, приютившейся как голубиное гнездо под крышей  многоэтажного дома. Старинное здание девятнадцатого века возвышалось в историческом центре Петербурга, на Лиговском проспекте, окруженное стальными монолитами высотных небоскребов. Дом, с облупившимся фасадом, чудом сохранившийся в элитном районе мегаполиса, напоминал потрепанного жизнью ветерана войны, такой же одинокий, со следами величественной истории, теряющий силы исполин. Лифта в подъезде не было. Острые дамские каблучки деловито стучали по узким выщербленным ступеням кривой лестницы. Женщины выносили груды мусора, лежалого тряпья, пустых бутылок, скомканных журналов, с пожелтевшими страницами. Они морщили носики, их глаза светились торжеством победы, и Оскар шел следом, преданно заглядывал в раскрасневшиеся лица, и они, всякий раз обманутые, давали ему деньги. А через несколько дней он опять оставался один.
   Комната наполнялась пустыми бутылками и никчемным мусором.  Отутюженное заботливыми девичьими руками белье сбивалось в комок, кровать походила на собачью подстилку, и в комнате повисал тяжелый запах звериного логова.
  Оскар обладал удивительной особенностью. Он умел заказывать  сны. Собутыльники высмеивали лжеца — он отвечал им недоверием и презрением.  Если ему не хватало секса, он заказывал его как проститутку, и чувственность фантазийных образов, где острота детских, едва сформировавшихся переживаний, переплетались с действиями опытного мужчины, и сладкая память после сновидений превосходила будничные оргазмы алкоголика.
    Не покидая кровать, счастливец умудрился посетить все страны мира, потратить огромные денежные суммы, переспать с красивейшими женщинами планеты. В сновидениях он разрезал время как нож масло, и окунался в древнюю историю, конструируя будущее, переживая космические катастрофы, и наблюдая триумф всеобщего благоденствия. Сны были совершенны, и он возгордился. Однажды он захотел увидеть во сне Бога, но закрывая глаза, подумал о дьяволе...
    В течение месяца он беспробудно пил, и редкие прерывистые картинки,  пестрели всполохами тревожных алых зарниц, и страх навечно поселился в его сердце.  Раньше у него было убежище, перед которым бессильно любое оружие. Стоило заснуть — реальность менялась. Он не ведал страха, карал обидчиков, насиловал их жен и дочерей, а жилища предавал огню! Он мог мстить, прощать, ибо во сне приобретал власть абсолютную.
  Увиденный  сон показал его полное бессилие перед неким более страшным, чем сама смерть. Время зарубцевало остроту страха, и сохранились ощущение одиночества и тоски.

  В то утро он проснулся с предчувствием надвигающейся беды. Сквозь узкое окно просачивался тусклый свет. Редкие капли дождя стучали по стеклу, одинокий голубь, цокая острыми коготками, пытался удержать равновесие на жестяном козырьке, косил круглым карим с желтыми прожилками глазом, суетливо взмахнул крыльями, и скрылся в зыбком сумраке ненастного дня.
    Какое то время мужчина неподвижно лежал, постигая шершавую горечь наступающего похмелья. Голова была пустой, гулкой, и пустоту эту наполняли суетливые мысли. Они кричали, вразнобой перебивая друг друга. Словно проворные муравьи, они просачивались в клетки беззащитного мозга.
  Громко зазвонил телефон. Сотовые телефоны не задерживались в хозяйстве пьющего человека, он по старинке пользовался обычной связью. Оскар вздрогнул, подошел к аппарату, снял трубку.
  - Да… Слушаю!
Тишина. Едва слышно пробивались голоса из параллельной линии, неразборчивые слова бубнил мужчина, смеялась женщина, где то совсем рядом шла чужая жизнь. Люди смеялись, плакали, любили. В микрофоне что то негромко щелкнуло, и сквозь слабые потрескивания и свистящий шум тихо заиграла музыка.  Have you ever seen the Rain… Пел Джон Фогерти. Мужчина выслушал куплет, звенела гитара. Кто остановит дождь?
   Он тяжело вздохнул, к горлу подкатил скользкий ком тошноты. Оскар опасался похмельной рвоты, боялся, что от напряжения лопнут сосуды в голове, и он умрет. А быть может, его парализует, и он будет страдать, оставаясь в сознании, но будучи беспомощно неподвижным. Нехорошая смерть. Так умирали Мопассан, Чезаре Ломброзо, и грузинский параноик Иосиф Сталин.
   Из коридора донеслись голоса.  Разбилась тарелка на кухне.
   -  Ах ты, паразит, сволочь лохматая! – кричала женщина, вторя ей, залаяла собака. Хлопнула дверь, с шумом ударила вода в ванной комнате.  Оскар натянул мятые джинсы, вышел в коридор. Стуча когтями по полу, подошла собака, сунулась головой под руку. Человек потрепал пса по худой шее.
   - Привет! Ты откуда здесь взялся?
Пес пристально посмотрел человеку в глаза. Все это уже было однажды. Алчные муравьи. Похмельное утро. Дворняжка. И он сам, босиком, в джинсах надетых на голое тело, стоящий в коридоре на холодном полу.
   Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, человек вжался в стену — он задолжал хозяину, крепкому молчаливому парню с бульдожьей шеей. На кровати лежала голая девушка. Смазанный make up и бледные щеки делали ее похожей на раскрашенную куклу. Длинные ноги с тонкими щиколотками, круглые груди увенчанные крупными сосками, узкий темный мысок внизу живота. Платиновые волосы разметались по подушке. Одна рука покойно лежала на животе, другая безвольно упала вниз. На столе теснили друг друга разноцветные бутылки. Оскар облизал пересохшие губы, крадучись вошел в комнату.  В передней скрипнул ключ, вонзающийся в дверной замок. Быстрее молнии коммунальный воришка метнулся к столу, схватил бутылку, ворвался к себе в комнату, запер дверь, и юркнул на кровать, прижимая к животу дружественную хладость стекла.
     Стакан был покрыт клейкой коричневой сукровицей, но это не имело значения. Человек пританцовывал на цыпочках, горлышко бутылки отбивало звонкую трель о край стакана. Муравьи аплодировали. Он сделал большой глоток, и горячее электричество потекло по пищеводу.
  - Аллилуйя! Восславим Господа!
Он не запил водку водой, это – варварство! Водка окажется разбавлена, и тем самым нарушиться великое равновесие воды и спирта! Он налил вторую порцию, немного больше первой. Have you ever seen the Rain! Грустная баллада в исполнении группы Криденс, звенела как победный марш! Прошли годы поисков и разочарований, прежде чем он постиг великое искусство опохмела.  Жидкость ударила в небо,  заслезились глаза, но то были добрые слезы.
   Пошарив в пепельнице, он обнаружил целую сигарету, и окончательно уверовал в Бога. Он затянулся сигаретой, в животе заурчало.
   Последний раз он закусывал накануне днем. В кафе, где пытался договориться с круглолицей шатенкой. Она с интересом изучала его разноцветные глаза, и позволяла себя гладить по бедрам.  У кавалера стал заплетаться язык, и сам он оказался похож на симпатичного бродячего пса. Поняв, что девушка ускользает как скользкая плотва, он  выклянчил у незнакомки мелочь.  Кажется, это было вчера... Или на прошлой неделе? Время не имело принципиального значения — у него были сны.
    Последняя девушка покинула его —  от нее  остался тонкий шелковый халатик, со следами пряных духов. Пару раз мужчина мастурбировал, уткнувшись лицом в ткань. Сейчас он вспомнил спящую голую девушку. Ноги у нее были едва раздвинуты, виднелся край розовой плоти. Гладкой и аккуратной, как она сама. Заныло в паху, он плеснул еще треть стакана, и отправился в душ.
     После трехсот граммов водки руки перестают трястись, и кончики пальцев становятся горячими и чувствительными. В облупившемся зеркале отразилось темное лицо моложавого алкоголика. Он боялся своего отражения, и где то слышал, что если смотреть в зеркало бесконечно долго, можно увидеть собственную смерть. Зеркало запотевало, спиртовые испарения смешивались с клубящимися парами горячей воды.
   Оскар натянул футболку, расчесал густые волосы, легкий иней рассыпавшийся по локонам нравился девушкам, а тонкий шрам под левым глазом, заставлял думать, что его обладатель пережил драму. Голые мокрые ветви прильнули к широкому окну, на улице накрапывал мелкий дождик. В комнате стояла на две трети целая бутылка водки, в холодильнике гроздью выстроились десяток грязно-белых яиц. Он прошел на кухню, поставил на плиту сковороду.
    -  Глаза у тебя забавные! Это линзы такие? - произнес за спиной женский голос.
  Яйца выскользнули из рук, и шлепнулись на пол. Девушка уселась на стул, закурила, и пустила тонкую струйку дыма.
    - Ты уничтожила мой завтрак! - пробормотал мужчина - а возможно и обед...
    -  Возьми там, что тебе нужно...-  она кивнула в сторону комнаты.
    -  А он...
    -  Он ушел. И баночку пива для меня.
     Оскар поспешил в комнату, взял кусок копченой свинины, пару банок пива и пачку сигарет.
    - Вот! - он выложил добычу на стол,- Я вообще-то не привык брать чужое…
    - Ну да! - усмехнулась девушка.
    Он вытянул из пачки длинную сигарету, закурил и  выпустил колечко сизого дыма.
    - А как тебя зовут? – незнакомка без стеснения разглядывала его, как редкое насекомое. 
    Оскар представился.
   - Как драматурга и педераста!
   - Ты на собаку похож…
   Она встала, приблизилась вплотную, острые груди коснулись шеи.
  - Ну точно -  собака! И пахнет от тебя как от пса, и глаза разноцветные!
  - Я только что из душа!
  - При чем тут душ?  Люди часто бывают схожи с животными, не замечал? А пахнет от тебя… - она помахала ладонью перед лицом, - Качественный перегар!
  Хлопнула входная дверь, по босым ступням скользнул холодный воздух, незнакомка равнодушно выпустила колечко голубого дыма.
  - Собака… - задумчиво повторила она, - не пойму, только какой породы?
  - На овчарку? –  Оскар настороженно прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, и был действительно похож на трусливого сторожевого пса. – Немецкая овчарка!
  - Нет!
   Голос у нее был мягкий, грудной, при разговоре она чуть сглатывала окончания. – Не думаю…
  - Тогда на добермана! – он оскалил зубы, и вытаращил разноцветные глаза.
  - Чушь полная! – смеялась незнакомка. Она взлохматила шерсть на его голове. От прикосновения женских пальцев пересохло в горле.
  - Ну тогда хотя бы на ризеншнауцера!
  - Ни в коем случае! – хохотала девушка.  - Я такой породы не знаю.  Подумаю и обязательно сообщу. Нельзя оставлять тебя беспородным… - она повернулась и быстро ушла в комнату. В дверном проеме показалась лохматая собачья голова. Пес радостно скалил желтые клыки, с розового языка на пол стекала слюна. Так собаки потеют, а пот и слезы у животных имеют одинаковую биохимическую основу. Пес смотрел на человека и плакал.

     Вонь сгорающей сковороды наполнила кухню. Оскар бросил ее в мойку, ударила струя шипящей воды. Есть расхотелось. В комнате он плеснул водки на дно стакана, рассеянно выпил и зажевал куском мяса. Прошелся на цыпочках,  и прижался ухом к замочной скважине. Было тихо. На столе стройными рядами красовались бутылки, но отчего это оставило его равнодушным. Он втягивал тяжелый утренний воздух непроветренной комнаты. Запахов было множество – резкий мужской одеколон, с примесью пота, тяжелый перегарно дымный угар после вечеринки, пахло сексом.  И чем то другим, едва различимым. Странный, чужой запах…
    Неожиданно возникло острое ощущение, что в комнате кто то есть помимо него. Воздух стал плотнее, чужое дыхание коснулось виска. Оскар выкрикнул в пустоту.
   -  Кто здесь!?
    В большом овальном зеркале отразилось бледное лицо.
  - Привет… - пробормотал он отражению, оно послушно повторило движение губ хозяина. Оскар подмигнул – черноволосый мужчина, скрывавшийся в глубине мертвой амальгамы, прикрыл зеленый глаз. На кровати валялся бирюзовый халатик, похожий на тот, что оставила его недавняя девушка. Что-то неуловимо знакомое, — смесь горячей полыни и острого мускуса, пряный аромат летней травы сожженной жарким Солнцем, и острый медный запах свежей крови и лакрицы. Он уткнулся лицом в ткань, она зловеще шуршала, так в темноте трутся о сухую землю змеиные чешуйки. Он вдохнул полные легкие острого аромата, и вспомнил свой нынешний сон. Весь. В мельчайших подробностях.
     И тогда он закричал. И в крике этом не было ничего человеческого, это был вой волка или шакала, и в утробном вопле смешались ярость и страх, и то первобытное чувство, что заставляет конвульсивно содрогаться кусок плоти. И тогда человек понял, откуда этот странный запах, исходящий от безжизненного куска синей материи.
    Он бросился в свою комнату, взгляд поневоле коснулся большого зеркала. По твердой поверхности зерцала бежала мелкая рябь, как бывает, когда порыв ветра коснется широким крылом речной глади. В волнообразных разводах отражались, рассыпаясь на множество лживых искажений кривые отражения. Оскар жадно припал к бутылке, натужно глотнул, захлебываясь выпил банку пива, едва не подавившись теплой пеной, упал на кровать, и густая черень поглотила  сознание. И сквозь темноту выплыло серебряное лицо старой луны, свет исказил предметы, и пепельные тени призрачным покрывалом окутали редкие облака, лениво ползущие над землей…
   

                БУРБУЛЬ.

      Свет полной луны посеребрил камни.  Круглое, изъеденное рябыми морщинами лицо висело над острыми горами, и платиновый снег, застывший на вершинах сверкал как драгоценный металл. Из норы выполз щенок, понюхал ночной холодный воздух и чихнул. Тихо зарычала волчица, щенок кубарем скатился в нору, протиснулся между волчатами, и засопел.
   Бурбуль поднял голову к небу и протяжно завыл. Молодые волки тревожно тявкали, прижимая пушистые хвосты, сновали по ущелью. Никто не смел присоединиться к вожаку — они помнили растерзанного самца, осмелившегося завыть на полную луну вместе с вожаком. Они помнили Косого, который предположил, что собакам следует держаться поблизости к манкам. Бурбуль оторвал ему ухо.  Косого более никто не видел, но волки  переговаривались меж собой, что манки не убили его, а наоборот — теперь он вместе с ними охотиться.
   Вновь завыл вожак, и в голосе его звучала тоска по неведомым мирам. Старый волк боялся. Он боялся и ненавидел жителей далекой Луны. Он видел их много зим назад. Они учили манков добывать огонь и стоить  жилища. Бурбуль ненавидел манков, и они завораживали его. Голые тела, короткие когти и маленькие зубы. Они мало чем отличаются от лесных обезьян. Манки — охотники. Причем охотники ловкие и беспощадные.
   Волки— отличные охотники, и в отличии от медведя или льва, охотятся стаями. В этом они не уступают манкам, но когда псам грозит опасность, спасаются они поодиночке, бросая раненных товарищей не произвол судьбы.
   Бурбуль видел, как два леопарда разорвали весельчака Толстого. Толстый повредил лапу, провалившись в скалистую расщелину, он плакал как щенок, когда ликующие леопарды набросились на него.
   Манки защищаются сообща.
   Однажды в их пещеру вломился медведь. Все боятся медведя, и бегут от него прочь. Даже полосатые кошки. Медведь зацепил самку и рука болталась на кусочке розовой плоти. Казалось, следовало отдать хищнику добычу, но самцы принялись закидывать зверя камнями, а вожак выхватил факел из пожарища, и ткнул врагу в морду. Страшно взревел медведь, но манки не отступили, и прыгали вокруг огромного зверя, и размахивая своими огненными палками.
    Конечно, им помогают жители Луны! Волк видел, как те учили их обращаться с огнем. Сам он не боится огня, но его товарищи при виде пляшущих желтых язычков впадают в панику. Их не заставить приблизиться к жилищам манков, и уж тем более похитить их детенышей.
   Только Косой вместе с Бурбулем, и Латоной неоднократно нападали на манков. Вожак мстил манкам, а Косой это делал из озорства. Но затем в поведении собрата появилось что-то иное. Он стал очарован манками, часто уходил из стаи. Он врал, что изучает их,  но ложь она и есть ложь. А у Латоны появилось потомство, и ей стали неинтересны манки.
     Бурбуль медленно спустился с холма.
    Гасли звезды, восток покрылся розовой пеной. При приближении вожака молодой пес чутко втянул воздух носом, прижал острые уши. Хороший волк! Смелый и умный. Но настанет время, и он встанет напротив вожака. Точно также  как в свое время Бурбуль встал на пути Седого. Он не хотел убивать старого волка, который учил его охотиться на оленей, и избегать ядовитых змей в высокой траве, но в  глазах пса он прочел приговор, который гордый волк вынес сам себе. Вожак постарался сделать это быстро...
   Он прокрался в нору.  Щенки сладко сопели во сне. Латона мгновенно открыла глаза. Она — хорошая мать! Боится разбудить волчат.  Он свернулся клубком, чувствуя боком тепло щенков, и прикрыл тяжелые веки.
   Перед закрытыми глазами возникла картина. Волку снился сон.
 
  Он наблюдал за манками, скрывшись в густом кустарнике. Но вот они попадали на колени, уткнувшись лицом в землю. Волк предположил, что появились их учителя — жители Луны, но жителей Луны — странных существ, с прозрачным серебристым свечением вокруг головы, манки встречали как друзей, а здесь они были напуганы.  Появился чужак. От него исходил резкий запах. Это была смесь незнакомых запахов, отчетливо выделялся один — запах свежей крови, но это была ЧУЖАЯ кровь! Он не мог объяснить, почему самый сладкий запах на земле, вызывает чувство отвращения. Некая составляющая аромата  выбивалась из четкого представления волка. Опытный вожак оказался сбит с толку!
    Манки завопили. Бурбуль хотел посмотреть на это существо, но как это бывает во сне — образ ускользал, а на его месте объявлялись перепуганные манки.  Он зарычал, забил сильными лапами и проснулся.

    Кричал молодой волк, захлебнувшись кровавой пеной. Бурбуль выскочил из норы — поджарый самец лежал с пробитой головой, псы сбились в тесную кучу, прижавшись спинами к скале. Выход из ущелья перекрыли манки, они размахивали палками, взобравшись на холм, швыряли в обезумевших животных камни. Прямо перед ним возник недруг, он угрожающе замахнулся корявой палкой, из сложенного трубочкой рта раздалось дикое завывание. Вот еще одна отвратительная особенность манков —  их способность к обезьяним гримасам!
  Бурбуль ловко отскочил в сторону, и палка с треском расщепилась об острый камень, и пока неуклюжий манк таращил глаза, волк  вонзил зубы в шею. Манк закричал, и это был восхитительный звук! Пес почувствовал удар по спине, взвизгнул, но не замедлил ход, чуя как шерсть на загривке тяжелеет от крови. Его гнал животный страх.
   Он мчался, припадая к земле, не в силах оглянуться назад. Полная Луна неслась рядом, не отставая ни на шаг.  Бурбуль вспомнил о Латоне, щенках, и зарычал вторично, но уже не от боли, а от отчаяния. Рядом стояли двое псов, их бока тяжело вздымались.  Последовать за ним псы не решились, и он не мог их судить.  Вожак вернулся к ущелью, и спрятался за выступающей скалой. 
     Манки добивали волков.  Латона яростно щелкала зубами. Маленький и кривоногий с бельмом на правом глазу забрался на скрученные жгутом ветви дуба, и  швырнул камень. Другой схватил волчонка за задние лапы, и ударил об острые камни. Бурбуль пристально смотрел черными  глазами. Он запоминал.
   После того как манки ушли, и спустился в ущелье. Латона лежала рядом с волчонком.  Ее оскаленная в предсмертной корче пасть была залита кровью, сильные лапы бережно обнимали первенца.  Он потрогал носом начинающее коченеть тело. Закрывая солнце широкими крыльями, слетались черные стервятники. Волк поднял голову и завыл. В сердце его поселилась холодная ненависть. Он с шумом втянул воздух, выскочил из ущелья, и не чувствуя боли в раненной спине, потрусил в ту сторону, куда ушли манки...



                ГОСПОЖА.


       Оскар с трудом разомкнул слипшиеся веки. Громко и настойчиво звенел телефон. Он открыл глаза, пробудились подлые муравьи. Новенький смартфон был безнадежно утерян, а внешний вид древнего аппарата навевал ассоциации с коммутаторами времен гражданской войны.               
    -  Слушаю!
    - С добрым утром!               
    - Здравствуйте…
   - Сон алкаша крепок, но не долог! - усмехнулись на другом конце провода.
  « Глупая шутка!» - раздраженно подумал Оскар.
   -  Д-д-а я задремал н-н-емного...- Волнуясь, он начинал немного заикаться.  - Не выспался накануне... П-п-олнолуние или что- то в этом роде!
      - Полнолуние! - женщина засмеялась, - это действительно причина для бессонницы! Верните одежду, мужчина!
      - Какую одежду?!
      - Халатик мой, синенький, с дракончиком! Впрочем, если ты только с помощью моего халатика можешь достичь пика сладострастия, не смею мешать. Готова пожертвовать, во имя гормонального равновесия! Это большая честь для меня и моего халата. Если требуется, могу подкинуть шарфик. Или туфли? Тебе что больше нравиться?
      - Ты можешь подождать секунду!? - выкрикнул он в трубку.
      - Ну, если только секунду!
    Оскар юлой подлетел к столу, глотнул из бутылки.
      - Это я! - крикнул он, обдав пластик микрофона спиртовым дыханием.
      - Быстро! - одобрительно хмыкнула девушка, -  выпить успел?
      - Вы меня обижаете, сеньорита! Не имею обыкновения навеселе беседовать с дамой!
      -  А зря! Я выпиваю!
     - Ну, тогда и я, с вашего позволения! - он легонько цокнул трубку крем стакана. - К сожалению, не имею чести знать имени...
   - А что ты пьешь, Оскар? - уклонилась от ответа девушка.
   - Водочку...
   - А ну да. Я помню...
   - Да это с-с-лучайно получилось...
   - Не оправдывайся! Ни у тебя, ни у кого другого нет здесь судей...- сказала она непонятную фразу. -  Нам бы насчет халатика!
   -  Готов доставить в любую указанную точку планеты!
   - А ты его там не слишком, ну... осквернил?
   - Не успел... А потом у меня еще один есть. А также пара чулок, бюстгалтеры, ну всякие комбинашки я не считаю, и гордость моей коллекции — дамские панталоны, аж пятьдесят второго размера! Не будут раскрывать тайны, как мне удалось их добыть.
   Девушка смеялась.
  - А ты находчивый песик! Записывай адрес...
 
               


     Девушка проживала на улице Чайковского. Элитный район, престижный дом – памятник архитектуры 19 столетия. Пешком – тридцать минут ходьбы – принял решение Оскар.
  Медленно наступал вечер. Теплый питерский вечер насыщенный  влажной моросью. Литровая бутылка опустела более чем на половину, на ночь хватит, но утром опять придется выходить на охоту. Но это все случится утром. Запой освобождал его от ответственности за людей, за себя и быстротекущее время. 
  Он запил водку  сырыми яйцами, принял контрастный душ, напихал полный рот зубной пасты, и бежал по влажному асфальту, а кривая тень, отбрасываемая зелеными фонарями скользила  следом, ни отставая ни на шаг.
                … Я бежал по дороге, и мокрый асфальт,
                Громко хлопал в ладоши,
                Немного не в такт.
                И в змеистых лучах разветвленных аллей,
                Бес в пятнашки играл,
                С бледной тенью моей...
                В пакете лежал синий халатик. Оскар обладал завидным обонянием, он мог отличить мельчайшие оттенки запахов, но аромат, исходящий от шелковой тонкой ткани был не на что не похож. В нем присутствовала составляющая, отдаленно напоминающая запах крови, но даже не крови в привычном понимании этой жидкости, с присущим ей металлическим сладковатым запахом. Это был не запах, а «впечатление» от него. Так могла пахнуть кровь, пролитая много лет назад, и давно исчезнувшая. Когда вытаскивают утопленника, окружающие зажимают носы, хотя характерное смердение появляется, лишь когда труп вскрывают.
    Когда он был мальчишкой, в их дворе изнасиловали, и забили ножами девушку. Она жила в соседском доме — красивая, с длинными загорелыми ногами, и острыми сосками, просвечивающими сквозь тонкое платье. Она свободно вела себя с мужчинами, будто думала, что может управлять ими также уверенно, как стареньким автомобилем, который  лихо парковала во дворе. Мальчик был убежден, что взгляды ее черных, всегда немного влажных  как у косули глаз, обращены к нему одному. Ранним июльским утром его разбудили крики — казалось, женщина хохочет и не может остановиться. Он выскочил во двор — на зеленой лужайке, возле пересохшего фонтанчика, лежала она.  Тело девушки было истыкано ножом, кровь  запеклась. Глаза смотрели в черное ничто, и в их влажной поверхности отражалось синее небо. Кричала ее мать, и подростку показалась нелепой, совершенно несуразной эта картина. Голая девушка, с острыми торчащими сосками,  мертвые глаза, и похожий на хохот крик. Он не чувствовал запаха — крови было много — она запеклась возле ран, и тонкими ручейками стыла около фонтанчика. Оскар запомнил свои впечатления. Мертвые, блестящие как у лани глаза, бурая, запекшаяся кровь между ног, и хохот обезумевшей женщины. И странное возбуждение, охватившее его, черноволосого мальчишку со смешными разноцветными глазами, при виде окровавленной голой девушки.
   Он совсем забыл, как выглядела та девушка. Иногда, он не был уверен в том, что эта история произошла на самом деле, а не явилась плодом безудержной фантазии. В память врезалось впечатление от запахов, как безжалостно нож мясника режет дымящуюся плоть  забитой жертвы, и повсюду витают запахи. Ароматы боли, смерти и пролитой крови.
   
     Сгустились сумерки.  Мимо прошелестела длинная машина, въехала под арку. Оскар потоптался на месте, и чувствуя нарастающее волнение, шагнул во двор. Машина остановилась возле  подъезда. Черные тонированные стекла изучали застывшую фигурку. Его долговязый силуэт отразился в зеркальном стекле — бледное лицо, взъерошенные волосы, мятая, видавшая виды джинсовая куртка.
  У бетонной стены сохранилась узкая полоска зелени, прижатая сухим асфальтом к каменной стене. Среди пожухлой листвы одиноко покачивал белой головой маленький одуванчик. Последний герой ускользающего лета. Некогда увенчанный пышной седой шевелюрой, одуванчик дрожал под порывами ветра, на беззащитной трогательно голой голове дрожали несколько белых пушинок. Оскар сорвал цветок, на ровной кромке длинного стебля выступила белая маслянистая кровь. Он бережно положил одуванчик в карман, и шагнул в подъезд.
   На площадке была всего одна квартира. Внизу хлопнула входная дверь — загудел лифт. Боковым зрением он уловил невнятное движение —  темное лицо смотрело на него в упор. Горячая кровь ударила в голову, тело мгновенно покрылось мурашками, но в следующую секунду ему стало стыдно. В черном окне отражалась его собственная физиономия.
    Лифт неуклонно двигался наверх. Вот он остановился на предыдущей площадке, тронулся с места, и с угрожающим гудением полз дальше. Оскар завороженно смотрел, как из мрачного чрева узкой шахты объявляется блестящая крышка саркофага. Человек прижался спиной к холодной стене, круглыми от ужаса глазами он смотрел на выползающего из дьявольской утробы механического монстра. Он собрался бежать вниз по лестнице, но ноги будто приросли к полу. Он хотел позвать на помощь, но вместо крика изо рта неслось невнятное хрипение. Лифт остановился. Через секунду он разомкнет широкие двери. Внизу послышались шаги. Шаркающие, похожие на шлепки босых ступней по каменному полу. Из-за выступающего угла вынырнула огромная тень. Ее кривые очертания уверенно легли на крашеную стену, длинное крыло коснулось кроссовка.
  - Ч-что это такое… - прошептал человек.
Тень злобно зашипела, дрогнул поручень.
  - Проклятье!!!
   Лифт  негромко вздохнул, и с шипением раздвинул двери. Мужчина взвизгнул, и это было похоже на вопль. Так кричит собака, когда жестокосердный хозяин бьет ее плетью.
   Шаги достигли последней ступеньки. Более всего он боялся обернуться, и увидеть того страшного и неведомого, чьи ноги ступили на площадку. Невидимая тень выскользнула наружу, звериным чутьем человек почувствовал спиной тяжелый взгляд. Он рванул оконную раму, со звоном вылетело зеркальное стекло, пролетело в воздухе, и разбилось о каменный паребрик. В лицо пахнуло свежим воздухом. Внизу отсвечивали глянцем темные лужи.
   Возле клумбы неспешно прогуливалась чистенька старушка, в розовом дождевике. На длинном поводке она вела маленькую собачку. Собачка зашлась истошным лаем, завыла, и бросилась в ноги хозяйке.
  - Кто обидел нашу девочку!? – причитала женщина высоким голосом. – Что случилось? Кто нас так перепугал!?
Болонка вцепилась в руку старушки.
  - О-о-х!!! Что же ты наделала! – в крике  смешались боль, страх и ярость.
  Оскар плотно закрыл глаза, в голове пульсировал багровый шар. Все впереди. И боль и страх. Все впереди…
  Распахнулась дверь, и сумрачный подъезд озарился оранжевым светом. На пороге стояла она. 
  - Пытаюсь понять… Ты кто? Спортсмен или самоубийца? Если самоубийца, то рискуешь сломать ноги. Советую выбрать дом повыше, а еще лучше мост!
   - Принцесса, из города бархатных снов,
    И звезды погасли, коснувшись ресниц,
    И месяц рвет вены на теле земли.
    В зрачках ее тонет нагая заря…
    Меня больше нет. Я – раб. Тень твоя…
   Оскар соскочил с подоконника, достал из кармана мятый цветок одуванчика. Он опустился на колени, захлебывающееся от страха сердце человек-пса, преисполнилось покоя и благодарности. Громко запели ангелы. Пауза…
 


               

     Пес лежит на полу. Он вылизывает ноги Госпожи. Она гладит его по каштановой гриве, чешет за ухом, она называет его  дурашливыми ласковыми именами. Разыгравшись, она может шлепнуть его по щеке, но он ловит губами ее пальцы. Если он хорошо себя ведет, и у Госпожи благосклонное настроение она позволяет ему полизать себя. Иногда ей хочется разнообразия, и тогда она чешет его живот, он забавно дергает ногами. И тогда в голубых глазах загораются бесовские огоньки и она, дурачась, целует его в живот, а когда он, дрожащий от нетерпения, начинает скулить, униженно трется головой о ее колени, Госпожа приказывает улечься на пол. Она медленно садится, промеж ее бедер течет жидкое электричество, и содрогаясь в сладостном предчувствии размашисто бьет пса по морде. У него выступает кровь, из глаз текут слезы радости и боли. Он сглатывает соленую горечь, и Госпожа лижет его кровь, она делает это не как Хозяйка, а как беспородная уличная сучка. Она рычит на непослушного пса, он кричит  вместе с ней, и его крик похож на волчий вой, и он тихо умолкает, боясь прогневать капризную Повелительницу, отползает в сторону.  И наступает тишина. И  миром правит благословенная пауза. Ангелы поют…
    Хозяйка ушла на кухню, беззвучно открылась дверь холодильника, человек-пес насторожил уши. Через пару минут она принесла коньяку. Себе в бокале, ему в плоской широкой миске.
   - Из миски пить неудобно...
   - Разве собак об этом спрашивают?
   - Просто они не умеют попросить. Вернее люди их не могут понять.
  -  Возможно... Тебя надо покормить. Вон ребра просвечивают. Собирайся! - и нагнувшись к нему захлопала в ладоши.
  -  Гулять, Оскар, хороший мальчик, пойдет гулять!
   Он с готовностью вскочил на ноги, и забегал по комнате, высунув язык.
   - Какой, молодец! - одобрительно качала головой Госпожа. - Шагом марш в душ!
   Оскар пробежал по длинному коридору, сунулся вначале в туалет, затем нырнул в ванну. Задержавшись на секунду, он спросил Хозяйку.
  - А как все- таки насчет породы?
  - Какой породы!?
  - Н-н-у ты сама тогда утром сказала. Ну про породу собак…
  - Когда сказала?
  - Утром… Ну на кухне! Т-т-ты обещала подумать о том, на какую собаку я похож. П-п-орода какая… - когда он нервничал, начинал заикаться чаще обычного.
  - Чушь какая-то! Ты, вообще, о чем сейчас говорил? Какая к черту кухня?!
Человек-пес растерялся.
  - Ты извини, п-п-ожалуйста, я з-заикаюсь, когда волнуюсь. И не умею ясно выражать свою мысль. На кого я похож… - он заискивающе улыбнулся.
  - Не понимаю, но похож ты на заурядную дворняжку! – и отвернувшись защелкала длинными пальцами по дисплею айфона. Человек-пес растерянно побрел в душ.
    Когда он вернулся, она была уже одета. В строгую черную юбку, и темный, обтягивающий ее фигурку свитер. Волосы Госпожа стянула в тугой узел на затылке, стоя перед зеркалом,  красила губы кроваво-красной помадой. Он прижался, уткнулся лицом в ямку на затылке, втянул тонкий аромат духов, и женское тепло. Воздушный локон смешно щекотал ухо, он тронул локон губами, тихо засмеялся, чувствуя накатывающую волну неуемного счастья.
  - Кажется, это называется, любовь?
 Госпожа, не поворачиваясь, протянула руку, и погладила его по бедру.  Оскар скользил ладонями по ее груди, но она резко вонзила острые ногти в его пульсирующую плоть. На глазах выступили слезы, тошнотворный ком подкатил к горлу.               
  -  Зачем ты так?!
  -  Извини!  Я хочу, чтобы ты все правильно понял, и не питал иллюзий. Это — не ролевые игры, и мы с тобой не любовники. Ты — собака. Я — Госпожа. Я буду о тебе заботиться, кормить, поить — ты ведь пьющая собака? 
   Он быстро кивнул.
 -  Ну вот! - продолжала она,  - Я буду тебя лечить, если ты заболеешь. Когда мне надоест, я тебя прогоню. Или сдам на живодерню. Иногда я тебя буду наказывать, – продолжала она будничным тоном. -  Я — ласковая Госпожа, ты останешься доволен. К тому же я — обеспеченная Хозяйка, и ты ни в чем не будешь нуждаться. Твое преимущество перед другими псами — ты разговариваешь, и выгуливать тебя не надо. Впрочем, ты можешь отказаться. Но только сейчас. Если ты уйдешь, ты уйдешь человеком, и будешь лазать по помойкам, и клянчить у шлюх мелочь на выпивку. Если останешься, я полечу твою рану,  и поведу ужинать. Но ужинать я пойду с собакой, а не с любовником. Решай!
  Она ушла в другую комнату, и разговаривала по телефону. Оскар допил коньяк, внимательно исследовал половые органы. Никаких следов. Только страх. Стрелки на циферблате настенных часов подползли к отметке десять. Заурчало в животе, за весь день он съел кусок копченой свинины, и три сырых яйца. Девушка вернулась в комнату.
    - Мне пора!
   Оскар медленно встал на четвереньки, и потерся головой о ее колени.
  - Вот и славно! А теперь давай полечим нашего песика... - она поправила уложенные волосы, и опустилась на колени.
               … Бес в пятнашки играл с бледной тенью моей,
                Горечь слез на губах,
                Сладкой боли горшей.
                Я дотронулся пальцем до края земли,
                И умолк  навсегда.
                Вспомнив губы твои…
     На лестничной площадке стоял крепкий парень в черном костюме. Оскар оскалил зубы, и негромко зарычал.
     - Молодец, хороший мальчик! Это — свои...
  В лифте она протянула человеку-псу мягкий кожаный ошейник.
   -  Надень!
   -  Но ведь люди увидят!- запротестовал он, и тотчас получил звонкую оплеуху. Он покорно надел ошейник.
   -  Умница!- она почесала его за ухом, достала из сумочки  зеленый платок, повязала его поверх ошейника.
   -  Твоя мамочка умная и заботливая!
    На улице их ожидал «мерседес» представительского класса. Оскар нырнул в открытую дверь, уселся на заднее сидение, Госпожа села рядом с водителем, и машина бесшумно тронулась с места.  Хозяйка негромко беседовала с водителем, они обсуждали общих знакомых. Парня звали Эдуард. Он бросил короткий неприязненный взгляд через зеркало, вначале пес стушевался, а затем оскалил зубы и негромко зарычал.
  - Откуда ты его взяла? – говорил Эд.
  - На улице привязался, ну прям- как бродячая собака…
  - Круто!
  - Правда, мне самой интересно!
  - А он что, мелочь клянчил?
  - Ну да!
  - По- моему- это просто попрошайка!
  - Поэт, между прочим!
Загорелся зеленый свет, машина тронулась с места.
  - Любой неудачник, мнит себя поэтом! – усмехнулся шофер.
  - Ревнуешь? – женщина прижалась к водителю, и коснулась губами его уха. Оскар тихо зарычал.
   Автомобиль припарковался возле особняка, построенного в стиле зрелого барокко. Будучи городским бродягой, человек-пес не узнавал этого места. Только что они свернули с Песочной набережной на Крестовский остров – место обитания питерских толстосумов, и словно по волшебству оказались в парковой роще. Они вышли из машины, и пройдя по узкой, вымощенной каменными плитами дорожке подошли к дверям. Дверь была произведением искусства, шедевром литейщиков.  Золотистые змеи переплетались  в тугие клубки, ядовитые пасти зловеще скалились, из черных глубин зева выскальзывал маленький язычок. Чешуя отливала сусальным глянцем, казалось, одна соскользнет с дверного навеса, и упругой массой обрушится на голову. А другая уже тянется маленьким  жалом к голой руке, и в изумрудных глазах загорается чудная змеиная злость. Оскар заметил, что аспид повернул ромбовидную голову, и уставился тяжелым гипнотическим взглядом. Ноги его налились свинцовой тяжестью, ужас наполнил сердце, заставив сжаться в болезненный комочек. Змея зашипела, и из приоткрытой пасти метнулся черный язычок. Госпожа весело рассмеялась.
   - Что, песик, страшно? Мистическое место!
   Дверь открылась, изнутри доносились пряные ароматы жареного мяса. Оскар скользнул вслед за Госпожой, и готов поклясться, он видел, как в темноте тлеющими угольками горят алчные глаза.
 Стены ресторана были драпированы красной материей, с извивающимися  драконами. За ширму нырнул полуголый негр, и сноровисто сервировал столик.
  - Можно? -  спросил послушный пес, пожирая глазами мясное ассорти, украшенное дольками помидоров и листьями зеленого салата.
   - Проголодался, малыш! - Госпожа потрогала ошейник, Оскар извернулся, и лизнул женскую руку.
   - Кушай на здоровье!
   Он благодарно рыкнул, махнул  рюмку водки, и набросился на мясо. Какое то время он жадно ел, не глядя по сторонам. Из-за ширм невозможно было разглядеть остальных посетителей ресторана. В центре пустого зала находилась круглая арена. Черные официанты скрывались за дверью. Посетители ждали начала представления, Оскару приходилось смирять любопытство, пить ледяную водку, и закусывать острыми мясными яствами.
   Утолив голод, он потянулся за сигаретой, но Госпожа отрицательно покачала головой. Черный официант сказочно объявился возле стола, и протянул тонкие, коричневые сигареты на подносе.
   - Кури лучше эти. А то крыша поедет...
   Сигарета быстро тлела, образуя красивую, подрагивающую алыми угольками горку пепла. Эта горка росла, и не падала, разбившись на мириады крупинок о дно хрустальной пепельницы, а держалась цепко прилепленная к сгорающей сигарете. Ему много раз приходилось курить гашиш, но вкус и запах этой смеси не имел ничего с ним общего. Терпкий привкус смолянистого дыма, горькая трава и кислый аромат лугового клевера. Госпожа тихо разговаривала с кем- то по телефону. Оскар навострил уши.
   -… И что он сказал?  Вот мерзавец! – она прикрыла ладошкой трубку.  - Не грей уши!
  Пес смущенно отвернулся. Хозяйка тихо смеялась.
  - Муся, ты чокнутая, честно слово! Ну, приезжай с ним вместе… Ты же знаешь, я не люблю черноволосых мужчин. Они все немного на ворон похожи! Ну, а твой нынешний просто чудовище! Бородатый и с пузом! Мечта, а не юноша!
  Оскар сконцентрировал внимание на горке пепла. Зрение обострилось, как у лупоглазой стрекозы. Звук голоса Госпожи стал громким, слова рассыпались, будто огромные камни по равнине. Человек с удивлением заметил, что не понимает ее речь, Хозяйка разговаривала на неведомом языке, в нем преобладали шипящие согласные, переходящие в раздражающий свист. Госпожа продолжала безмятежно разговаривать по телефону, покачивая носком черной блестящей туфли. Вот она рассмеялась, обнажив ряд блестящих белоснежных зубов, в глубине влажного розового зева мелькнул черный раздвоенный язычок. Оскар вскрикнул. Сердце его билось часто и тревожно, как у перепуганной собаки, он боялся разомкнуть веки, но вскоре с удивлением обнаружил, что с закрытыми глазами видит лучше. Он сконцентрировал зрение на горке раскаленного пепла. Там, в кучке седого безжизненного пепла, он узрел множество извилистых тоннелей с диковинными башнями, и причудливыми искривленными улицами. По ним озабоченно бегали черные драконы. Точь в точь такие-же, как на стенах ресторана.  Его осенила догадка — драконы сбежали со стен, и теперь они живут в пепле его окурка. Маленькие драконы суетливо шныряли по тесным улицам, высовывались из узких, похожих на бойницы окон каменных домов, спорили друг с другом, и даже сражались. Огненно-рыжий дракон вонзил длинные, изогнутые как кинжалы клыки в горло курносому дракончику, тот упал навзничь, обливаясь густой зеленой кровью. Они забавно плясали на большой площади — смешной, со взбитым желтым хохолком, неуклюжий пузатый дракон, и его дама - изящная, вся в радужных переливах, разевающая зубастую пасть подруга. И Оскар рассмеялся.
   Он с интересом погружался в мир драконов. Оказывается, они собирались вести войну, — на горизонте надвигалась армада из низко летящих зубастых птиц. Драконы строили баррикады, трубили в длинные с огромными раструбами трубы, устанавливали камнеметные машины возле стен своего города. Вдруг драконы бросились врассыпную. Они в страхе бежали, завидя неуклюжее чудовище. Худое частично голое, кое- где покрытое коричневой бурой шерсть, на четырех подламывающихся конечностях. Отдаленно напоминающее собаку существо. Оно хватанула за ногу замешкавшегося  дракона, и тот забился в судорогах, и чешуя покрылась большими кровоточащими язвами. Неожиданно оно сделало шаг навстречу,  кривая конечность вылезла из горстки пепла, и ступила на сигарету. Чудовище гавкнуло,  и произнесло скрипящим голосом.
  - «  Ахерон-лилит!»
    Лицо онемело, в ушах нарастал звон.
   « Ахерон лилит...»
  Липкие коготки присоски коснулись губы, рот наполнился смрадной жижей. Пес закричал,  Госпожа хлопнула его по руке, и огромный город, с извилистыми улочками, башнями, драконами полетел вниз, и разбился на миллионы частиц и жизней о блестящую хрустальную твердь, превратившись в горстку седого, невесомого пепла.
  - Хорош балдеть! - раздался резкий голос Хозяйки, - Туда взгляни!
 Оскар дрожащей рукой налил себе водки.
  - Ахерон лилит...- пробормотал он, провел рукой по лицу, на губах застыла  капелька жидкости. Он машинально облизнул палец. Кровь. Терпкая соленая жидкость. Он уже слышал это слово. Ахерон лилит… И оно значило что то очень важное! Нужно постараться вспомнить! Человек прижал ладонь ко лбу, и отдернул руку, - голова была слишком горячей. У него жар! Он лежит в кровати в горячке, одержимый видениями! Тихая покойная радость, успокаивала, некая добрая сила подняла его, маленького щенка и баюкала в своих гигантских ладонях, он заплакал, отдавшись этой ласковой силе, и шептал, задыхаясь от счастья.
  - Это свобода? Это свобода…
   Сильная рука хлестко ударила его по губам.
 - Ты опять заснул!?
  - Кажется у меня жар… - он жалобно смотрел на Хозяйку. Она приложила тыльную сторону ладони к его лбу, и щелкнула пальцем по носу.
  - Не выдумывай! Симулянт…Нос холодный – пес здоровый!

  Тем временем, началось шоу.  На сцене, под тревожный набат барабанов танцевала голая девушка. Почти девочка. Золотые прожектора освещали плохо развитые маленькие груди с бледными сосками.  Рвущийся барабанный аккомпанемент ускорился, капельки пота дрожали на  втянутом животе. Неслышно ступая, на арене появился обнаженный негр. Он подхватил танцовщицу на руки, и закружил по сцене — светящийся круг из переплетенных черно-белых теней мелькал в золотом свете прожекторов.
    Госпожа нетерпеливо барабанила острыми коготками по матовой полировке стола, вторя глухому барабанному бою.
  Девочка открыла глаза.  Огромные, прозрачно-синие, с ломкими аквамариновыми разводами, обрамленные коротеньким забралом подростковых белесых ресниц. И тотчас пронзительно вскрикнула, рванула маленькими коготками атласную шкуру, отчего на ней выступили рубинчики крови. После судорог боли девушка быстро приходила в себя, взахлеб целуя бледными губами большой черный рот. В зале чувствовалось напряжение. Оно аккумулировалось за ширмами, откуда сверкали жадные горящие глаза. Тревожно и гулко пробили двенадцать раз невидимые часы. Принцесса превратилась в Золушку, карета в тыкву, а кучер в крысу. На ночную планету обрушился сатанинский бал. Вдребезги разбилась на тысячи осколков хрустальная туфелька, заволокли алый горизонт стаи летучих мышей, и от  перепончатых крыльев стало темно и душно как в склепе. По бокалам лилось густое вино, и кубок превращался в оскаленный хохочущий череп. И сквозь черноту глазниц мертвого черепа выплыла  туманная иллюзия...
   По арене потек сизый дым, и из стелющихся клубов появились два служащих в набедренных повязках. Они вынесли большую корзину. В корзине было что-то живое. Оно шуршало, грузно билось изнутри о стены. С потолка опустился стеклянный колпак, и застыл в метре от пола. Негр снял крышку, и  ушел. Колпак опустился на пол, образовав стеклянную полусферу. Девушка приподнялась на локтях, испуганно глядя на корзину.
    Барабаны заходятся в бешеном темпе. Госпожа привстала с кресла, толстяк в ярком свитере, с бокалом в пухлой, унизанной перстнями руке, подбежал к светящейся арене.
    Далее начинался ад.
  Наружу выскользнула огромная змея, с тихим шипением заструилась вдоль периметра сферы. Вслед за ней показалась другая — она сбилась в тугие кольца возле корзины, и приподняв тяжелую голову, в упор смотрела на оцепеневшую от ужаса девушку. Медленно вылезла третья змея, черным раздвоенным язычком коснулась ее бедра.
    И в этот момент из- под купола раздался крик. Пронзительный, полный первобытного животного страха. Он бился рваной, ломкой струной над бешеным ритмом африканских барабанов. Посетители ресторана вскакивали с мест, торопливо обступали стеклянную сферу. Возле ниши с шлепком опрокинулась ширма. Госпожа толкнула бедром шаткий столик, мелодично звенели бокалы.
    Холодная, ядовито-желтая Луна похожая на отечный, скалящийся череп вышла из-за облаков,  на ледяной поверхности танцуют маленькие чертенята. Их красные глазки сверкают как яркие угольки, в центре хоровода пляшет большая серая крыса, еще несколько мгновений назад бывшая вальяжным усатым кучером. Чертенята кувыркаются через голову, дурные от галактического ветра, а за их спинами валяется желтая тыква.
    Девушка вжимается спиной в стеклянную стенку.  Змея вкрадчиво скользнула по полу. Крик раздражает пресмыкающихся, токи вибрации в замкнутой сфере, нервирует их. Аспид метнулся в сторону бородача, расплющившего мясистый нос о стекло. Бородач по-бабьи тонко вскрикнул, и отскочил, забрызгав белоснежные брюки шампанским, а изнутри по стеклу стекали бесцветные капли. Перепуганный бородач сконфуженно рассмеялся, глотнул из бокала, но ближе  подойти не решался.
   Девушка скользит узкой, с острыми позвонками спиной по вогнутой сфере, она поскользнулась, и упала на бок, придавив локтем змеиный хвост.
  Одна седьмая секунды. С этой скоростью проделывают путь ресницы человека.  За одну седьмую секунды.
   Пестрая стрела длинной в три метра просвистела под закрытым колпаком за одну седьмую секунды. На розовом бедре выделились две красно-черные точки, и вокруг образовывалась багровая с синей каймой опухоль. Девушка закашлялась, подползла на четвереньках к стеклу, и била по нему маленькими кулачками.
  - Она нас не видит! - возбужденно прошептал толстяк. От него сильно пахло потом.
     - Что вы сказали…
    -  Она нас не видит! Стекло прозрачно только снаружи...- он хихикнул.
    Госпожа сжала кисть честного пса. В ее глазах было мертво и черно. Они были похожи на два глухих бездонных колодца, со дна поднимались влажные испарения, и пахли они горькой травой, с привкусом кардамона.
  Луна катится вверх тормашками. Крыса -кучер превратилась в огнедышащего дракона, и он силился проглотить огромную, раздувшуюся как шар тыкву. Чертенята радостно аплодируют..
             ...На ладонях покрытых остывшей золой,
                Незабудки цветок распустился.
                Живой…
   Он пришел в себя сидя за столиком — возле столика заботливо хлопотал участливый негр, на черной физиономии угадывалось неслужебное сочувствие. Встретив взгляд бледного посетителя, официант налил две стопки водки. Ему и себе. Они выпили быстро и воровато, оглядываясь на ликующих возле арены людей. На еду человек-пес смотреть не мог — в черных переплетениях салата ему чудились копошащиеся змеи. Стоны девушки стихли, но он старался не оборачиваться в сторону арены. Он сидел и пил, и слушал свое иноходью скачущее сердце. Подошел толстяк, он шумно дышал через открытый рот, розовая лысина усеяна крупными горошинами пота.
  - Разрешите?
 Он налил водки в стопку, быстро опрокинул содержимое в рот. Его бесцветные глаза навыкате слезились.
  - Впервые здесь, я вижу? – толстяк дружелюбно смотрел на нового знакомого. - Здесь все настоящее, понимаете?! А я много где побывал, уж поверьте! Но везде одно сплошное надувательство! Они говорят – девственница, а там такая, уж, извините, прожженная! – он захихикал, отчего выпуклые жабьи глаза скрылись в складках потной кожи. Толстяк был похож на старого, злого шарпея.
 - Бывало всякое… На юге имелось местечко, там можно заказать пытку, понимаете о чем я? – он мечтательно закатил глаза. – Чудеса! Даже карты «виза» принимали до чего дошли! Я заказал кореяночку, они страдают, это что то особенное! Конечно, скорее всего казашку подсунули, но я не в обиде! У нее оказалось слабое сердце. Умерла на четырнадцатой минуте, стоило мне поупражняться с паяльной лампой… - он судорожно потер ладони, плеснул себе еще пол стопки. – Без кокса там делать нечего, не те ощущения, дружище! Высшие чины посещали местечко, пока интерпол не накрыл. Жаль… Ну да вы наверняка слышали! 
 Оскар промычал что то нечленораздельное.
 - Раз вы сюда пришли, это неспроста, поверьте… - собеседник многозначительно поднял в воздух короткий указательный палец. На нем красовалось массивное кольцо, с причудливой витой монограммой. – Здесь случайных людей не бывает. Здесь все настоящее! – без устали повторял извращенец. Он извлек платок, шумно высморкался.
  -  Рад был поболтать… Как знать, может еще увидимся! – он протянул влажную ладонь, рукопожатие было похоже на прикосновение спрута,  навалился животом на хрупкий столик, и приблизив губы к уху прошептал.
  - А ты сам то настоящий? –  подмигнул, с удивительной, для его фигуры грацией выскользнул из- за стола, и исчез.
 Оскар вытер ухо, достал сигарету из полупустой пачки. Здесь все настоящее… Он посмотрел в зеркально панно. Бледное лицо, сеть мелких морщинок возле разноцветных глаз, густые волосы иссеченные проседью. А сам то ты настоящий? Глубокое отражение манило к себе, увлекало в свой загадочный мир, сбивало с толку, и не давало ответа, кто из двойников настоящий. Пес, который курит сигарету, нервно оглядываясь, ища взглядом  Хозяйку, или Оскар, сурово взирающий на беспокойного двойника, из глубин туманного зазеркалья
     Вернулась Госпожа. На лице черной синью горели огромные глаза. Она молча выпила бокал коньяка, и закурила сигарету. Он попытался что-то сказать, но она покачала головой, и это был не приказ. Это была просьба. Они вышли из ресторана. Ни колпака, ни девушки не было видно. Может- быть это действительно был страшный сон? Оскар взглянул на свою руку — на ладони отпечатались следы острых ногтей. Две красные точки, так похожие на следы от змеиных укусов. На улице он набрался мужества, и внимательно осмотрел дверь. Она была тяжелая, обитая кованым металлом, с массивной бронзовой инкрустацией.
  Дул свежий ветерок. Подкатил «мерседес», в салоне было тепло и уютно, негромко играла музыка.  Оскар нерешительно двинулся к машине, но повинуясь непонятному порыву,  сорвался с места и бросился бежать. Хозяйка окликнула его, но он припустил еще быстрее, пересек мост и оказался на Петроградской стороне. Некоторое время он кружил по узким улочкам, заметая следы. Никто за ним не гнался. До Лиговского проспекта человек пес добрался ближе к рассвету, у Каменноостровского моста над пешеходом сжалился водитель и подвез до Московского вокзала.
   Зазвонил телефон. Он лежал под одеялом и дрожал.  Что-то сдавливало шею, мешало дышать. Нащупав рукой ошейник, он с отвращением сорвал его, и бросил в угол. Здесь все настоящее… Все те же мертвые деревья, пустые дома, голое пространство. Он налил в стакан водки, горлышко бутылки звякнуло о край стакана. Выпив  немного успокоился, лег в кровать, уютно свернулся под одеялом, и тихо лежал, с плотно сомкнув веки. Сна не было. Его вдруг начал бить сильный озноб, шелохнулась занавеска на окне, шершавые тени прочертили на полу  узор, невидимый голос прошептал - «ахерон лилит... ахерон лилит…»
    Мужчина вскрикнул и включил свет. Все настоящее… Он подобрал ошейник, надел его, и лег в постель, быстро согрелся, изо рта потекла тягучая слюна. В следующую минуту Оскар спал.



                КОСОЙ.



     У Косого всегда был чуткий сон.  Бурбуль посмеивался над ним, считая пустым мечтателем. Пес не должен жить в мире иллюзий, это мешает выполнению его высокой миссии. Он не хотел разочаровывать вожака, и отправлялся вместе с ним в рискованные вылазки.
   Как-то раз украденный детеныш еще дышал. Косой украдкой подбросил его к становищу манков. Он наблюдал из кустов, как кричали самки, и в сердце волка возникла необъяснимая тревога. Он несколько дней крутился рядом, оставаясь незамеченным, и когда один из них остался в одиночестве, подошел вплотную.
   Молодой манк сидел на четвереньках, и черпал ладошкой воду. Увидев огромного пса, он не испугался. Его товарищи играли возле ручья совсем как волчата. Весело и беззаботно. Пес первым учуял шакалов. Мелкие, трусливые собаки  имели отвратительный склочный характер. Они стелились продавленными рыжими животами по земле. Когда беззаботные детеныши увидели шакалов, те полукольцом прижали их к воде. Шакалы трусили, но манки были почти детеныши, прыгать в ручей они не решались. Несмотря на жару, поток не иссякал, он стремительно несся закипая бурунами возле черных  камней. Охваченные страхом манки  бежали вдоль ручья, и наперерез им устремились голодные шакалы.  Косой выскочил из укрытия. Крупный самец с черным пятном на лбу, едва доставал волку до плеча, но  шакалов трое, и еще полдюжины увлечены погоней.  Пятнистый негромко зарычал, предлагая противнику держаться на расстоянии.
    Волк знал, что у шакалов сильнее других собак развито чувство семейственности. Стоит ему вступить в схватку, тотчас появятся остальные. Однако он без раздумий бросился на пятнистого, и вонзил зубы в тонкую шею. Шакал завыл, и тут-же острые зубы впились ему в голень. Он отпустил пятнистого, мгновенно обернулся, и вырвал клок мяса из спины рыжего падальщика. Быстрый как молния он бросился на стоящего поодаль третьего недруга, но тот, поджав хвост уже улепетывал.
    Маленький манк в ужасе смотрел на волка. Косой оглянулся — с минуты на минуту должны подоспеть остальные падальщики. Он раздраженно зарычал на манка, тот коротко улыбнулся, и бросился бежать. Манк был странный. Очень странный...
    Когда он вернулся в стаю, его встретил Бурбуль.  Волки прятали глаза, и в сердце пса закипело бешенство. Они считали, что исход схватки предрешен!  И Косой принял бой.
   Он дрался тогда, как никогда ранее в своей жизни, и получил награду. Бурбуль оторвал ему ухо, но и вожаку досталось! Он устал, и в глазах помимо высокомерия появилось уважение. Уважение к Косому, которого он всегда считал за бестолкового мечтателя
    И тогда пес покинул стаю. Он понимал, что многое изменилось после поединка, и вдвоем им не жить. А одолеть семейника он не сможет. Да и ни к чему ему это теперь, он не боится одиночества. В своих мечтах он странствует в таких мирах, о которых и не снилось властному Бурбулю! Он ушел, неся в сердце предчувствие беды.
     Когда он вернулся, манки ушли. Он покинули Зеленую Гору, и отправились на юг. И волк пошел за ними следом.
      
  Южные степи пришлись не по нутру волку. Леса редкие, с низкими стелющимися деревьями.  Жара в этих местах была невыносима, и он плелся с высунутым языком, проклиная себя за непоседливость. 
   Сразу за горным перевалом он встретился с местными волками. К манкам они относились равнодушно. Охотились  преимущественно на мелких сусликов и степных зайцев, и истории гостя о том, как они с семейниками загоняют огромных оленей, вызывали у них чувство восхищения и недоверия.
  Однажды в скалистом ущелье им встретилась пятнистая кошка. Маленькие волки в страхе разбежались, и из-за скал следили за поединком. Кошка  прижалась к земле и раскрыв пасть по-змеиному зашипела.
    Ему повезло. Хищница была старой и  быстро выдохлась, а гордыню волка подстегивало осознание того, что за ним наблюдают. Она сильно ободрала бока, но сильные челюсти пса сомкнулись на мускулистой шее. После триумфа за ним закрепилась слава героя, и местный вожак без боя был готов уступить место чужаку. Косой чувствовал неведомый призыв, идущий из самого сердца. Он распрощался с волками, и пошел дальше.
     Через пару дней он настиг манков. Они разбили стойбище на берегу реки. Вода сочилась промеж острых камней, у нее был непривычный запах и солоноватый привкус. Он насторожился, поднял единственное ухо, напряг влажные ноздри. Запахов было множество. Острый запах манков, неприятный вкус выгоревшей на солнце листвы,  кумар догорающего костра, горчичный аромат вереска, сухой привкус птичьего помета, и еще что-то знакомое застыло в горячем вечернем воздухе. Косой потряс головой и фыркнул. Этого не могло быть! Пахло волками! Косой высунулся из-за камня.
   В нескольких метрах спал его знакомый молодой манк, в обнимку со щенком. Это был сын Латоны. Самый мелкий, вечно голодный Плакса. Плакса сопел во сне, и вид имел сытый и довольный. Громко забегали манки, и волк поспешно скрылся в кустах. Он долго сновал среди огромных валунов, нюхал ночной воздух, наконец свернулся в клубок в куче выгоревшей сухой листвы, закрыл глаза, и в тот момент когда черная пучина сна поглотила сознание, перед глазами возник цветной образ.
    Косой не удивился этому. Мир он видел черно-белым, но сны у него были яркие и цветные. Волк не знал, что такое цвет, но отличие картинок увиденных во сне было поразительным, окружающий мир становился объемным и многомерным. Удивило его то, что в своих снах он  видел конкретных персонажей, а здесь среди чудных, неведомых пейзажей он увидел  незнакомое лицо.  Лицо напоминало манков. Необычными были глаза на лице этого существа.  Они были разноцветными. Один — зеленый, другой — коричневый. Косой взвизгнул, дернул длинными лапами и заснул...



                ДНЕВНИК ОСКАРА. Часть 1.



          «  ...Мою Госпожу зовут Зося. Это — польское имя.
    Она — католичка, хотя для азиатской России представители этой конфессии – редкость. Поляком был ее отец. На тоненькой золотой цепочке у нее висит маленький крестик, иногда я вижу, как она шепчет молитвы, и мне смешно смотреть на это. Мне кажется глупым верить в то, что невозможно сформулировать! В ящике письменного стола у нее храниться ветхая книжица — молитвенник, а над кроватью висит золоченое распятие. От отца алкоголика она унаследовала экзотическую славянскую красоту, шляхетское высокомерие, и исконно польскую ****овитость.  Она считает себя свободной женщиной, как в сущности рассуждают все ****и.
  Только я один знаю, что от природы она шатенка, ее золотые волосы имеют цвет зрелой пшеницы перед жатвой. У нее много волосы, она любит сбивать их в густую копну, и прихватывать на затылке плотной тесьмой, тогда лицо ее становится серьезным, и немножечко занудным. Мне так не очень нравится, но моего мнения никто не спрашивает, и это справедливо.  Я – тень.
   У нее темные и густые брови, длинные, загибающиеся наверх как у куклы ресницы, нежный юношеский пушок на верхней губе, он трогательно золотистый, и маленькая коричневая родинка. Лицо ее совершенно. Я видел разные лица, уродливые, милые, привлекательные, красивые. И если я пишу, что лицо Госпожи совершенно, то руководствуюсь не слепым восхищением преданного пса, а объективным анализом. Даже самое прекрасное лицо имеет изъян. Предложу простой тест. Если внимательно смотреть на любую часть головы красивого человека, уши, нос, подбородок, а прочие участки лица мысленно игнорировать, то обязательно выявится дефект. Либо уши едва оттопырены, или же брови ассиметричны, губы слишком тонки, и так далее. Любая часть черепа Госпожи совершенна, и это – факт. Ее тело имеет очаровательные мелкие недостатки, которые превращают хорошую фигуру в фигуру вожделенную.
  Один из Зосиных любовников попросил ее не брить подмышек — он полагал, что это усилит его мужскую страсть. У нее выросли темные кудрявые завитки.
  Когда она наматывала круги на  взмыленном крупе велотренажера, они становились влажными и прилипали к телу.   Я подстерегал ее на пути в ванну, и целовал эти соленые мокрые волосы, слизывал пот, и короткие проволочки застревали  в гортани так, что невозможно было их ни проглотить, не достать наружу. Я кашлял, пихал пальцы в горло давясь тошнотой, а она смеялась.
    У нее большие синие глаза, кукольный носик, и настолько маленькие ноздри, что не понятно как через них можно дышать. У нее крупный, тонко очерченный рот, и очень белые зубы, с маленькой щербинкой посередине. У нее розовый, всегда чистый язычок, которым она дразнит меня, если находится в хорошем настроении, залезая им то в ухо, то в подмышку, то еще черт знает куда! У нее большеватая грудь. Зося худенькая — когда она встает на цыпочки  во время занятий йогой, видны все ребрышки, а на бедрах выделяются острые косточки. Большая грудь ее не портит. Наоборот. У нее гибкая звучная флейта-позвоночник, и гладкая лощеная попка. Две спортивные половинки, и кожа на них нежнее, чем на поджаром животике.
   Зося любит маленькие плотные трусики, и они похотливо впиваются в бедра кружевным шершавым ртом. Она редко одевает лифчик, и любит расстегивать блузку до середины груди так, чтобы под углом был виден сосок. Она носит тугие джинсы, настолько тесные, что может стянуть их только лежа на спине, весело болтая ногами, и стягивает она их обязательно вместе с трусиками. Дома она всегда ходит голая. Читает, ест, занимается спортом, болтает по телефону — все это она делает голышом.
   Иногда к ней приходят гости. Чаще, чем мне бы этого хотелось.
   Зося надевает футболку, и цыкнув на меня, недовольно скалящего зубы бежит открывать дверь. Она звонко целует в пухлые щеки неприятно пахнущего бородача, болтая  ступнями виснет у него на шее, трогает вытянутыми в трубочку губами накрашенную пасть его спутницы — вертлявой, худой брюнетке, подает руку для поцелуя белокурому атлету.
   Она возбужденно носится по своей огромной квартире, выгребает из бара груды  бутылок, вместе с брюнеткой свистящим шепотом обсуждают некоего Эда, с огромным, но увы!  - безжизненным членом. Я знаком с Эдом. Это - мрачный коренастый тип, он часто подвозит Зосю на своем дорогом автомобиле, наверное в детстве его покусали собаки, - меня он  побаивается.
  Они режут, рубят, кромсают нарезки и овощи, я верчусь тут-же, под боком, ко мне привыкли, на меня не обращают внимания, при мне обсуждают импотента Эда — и меня это радует, хотя я не отрываю взгляда от сверкающих ножей. .Меня завораживает его стальная нагота, сводит челюсти, и пасть наполняется слюной. Я здесь. Я всегда рядом. Я — тень.
    Меня радует, что Зося взволнована, и в синих глазах играют всполохи предгрозового куража, а это значит,  маленький кусочек счастья перепадет и на мою собачью долю. Меня радует, что беспрестанное ощущение страха, которое я испытывал до встречи с Госпожой, сейчас стало значительно меньше. Я — повелитель своей тени. Я ее раб.
   Я валяюсь в коридоре, вытянув лапы вдоль туловища, Зося проходит мимо, в каждой руке она несет по подносу, ловко балансируя, щекочет мне живот. Короткая футболка задирается, и я вижу темный мысок под белыми, летящими в бесконечную небесную даль ногами. Брюнетка меня тоже целует. В лоб. Собак всегда целуют в лоб — так гигиеничнее.
    Гости рассаживаются вокруг столика.
    Мужчины откупоривают бутылки. Бородач, завалившись на бок, и покраснев от натуги, тянет застрявший в бутылочном чреве штопор. Блондин бережно прижимает сильной рукой бутылку шампанского, медленно откручивает проволоку. При этом он хитро смотрит на девушек, которые кокетливо зажимают уши, и умоляют блондина не стрелять в красивую люстру.  Великодушный атлет успокаивающе кивает, спустя секунду обезвреженная пробка оказывается в его ловких пальцах. Девушки восхищены — блондин самодовольно улыбается. Толстяк добродушно хихикает, разливая по бокалам шампанское.
     Я их ненавижу. Я ненавижу ее гостей. Я ненавижу ее сладко пахнущих, будто вылепленных из глянцевого воска подруг. Я ненавижу все, что отдаляет ее от меня. Я ненавижу ее одежду. У Зоси очень дорогая одежда. У нее есть ****ские кружевные трусики, хитроумные лифчики, с отверстиями для сосков, чулки, колготки и много прочего, что отдаляет ее от меня.
   Как-то раз, оставшись запертым в одиночестве на несколько дней, я разорвал в клочья эти подлые тряпки, и они кричали предсмертным шелковым криком, агонизируя разноцветными лоскутами. (Госпожа почему-то уверена, что я не различаю цветов, и весь мир для меня состоит из черно-белых контуров. Я не разубеждаю ее в этом.) Я раскидал эти лоскуты по всей квартире, но когда приступ ярости прошел, пытался замести следы преступления, но был застигнут in flagarti , и крепко выпорот. Именно тогда Госпожа впервые стегала меня ремнем. До этого я получал нечастые оплеухи, и они меня мало беспокоили. Порка ремнем — это нечто особенное... 
  У нее есть кожаное бикини, и набор разнообразных плеток. Но они меня не вдохновляют. В них есть нечто официально-бесстрастное. Ремень должен быть простым и грубым.  Зося считала тогда, что я ей отомстил за то, что был оставлен в одиночестве. Смешно и глупо! Я жил в одиночестве  и страхе тридцать семь лет! Потерпеть четыре дня — не составляло труда, тем более алкоголя в квартире было достаточно. Я мстил ее тряпкам за то, что они отдаляли Госпожу от меня. Я ненавидел все, что отдаляет ее от меня. Я готов был возненавидеть воздух, который был между нами…
     Но гостей ее я не люблю. И поэтому я слоняюсь по кухне, искоса поглядываю на блестящие ножи, и в собачьей голове разыгрываются соблазнительные сценарии. Конечно, я могу рассчитывать на зубы — они у меня достаточно острые, чтобы порвать загорелую глотку блондина, но ножи привлекают меня больше. Меня притягивает магия острого металла, видимо что-то во мне есть и от человека.
      Зося привстала с кресла, и потянулась за зажигалкой так, что обнажилась  попка. Блондин схватил, сграбастал, сжал своей грубой пятерней эту нежную попку, а девушка гибко высвободившись хлопнула его по руке, и они  весело рассмеялись. Она взяла длинную, коричневую сигарету. (Она любит эти тонкие коричневые сигареты, с неприятным, будто травянистым привкусом. Однажды, пока Хозяйки не было дома, я выбросил их в помойное ведро. Госпожа обнаружила в мусоре выброшенные сигареты,  и я был наказан. Брезгливая Хозяйка не стала извлекать сигареты из ведра, и весь вечер их омерзительный запах не тревожил мои нежные ноздри! Я не жалел о содеянном. Собакам вообще не свойственно жалеть о своих поступках, и это качество делает их совершенными!) Жестом фокусника блондин извлек из кармана блестящую зажигалку, и из жерла вырвался пляшущий синий огонек. Придерживая золотые волосы, Госпожа наклонилась глубоко затянулась, и выпустила струйку сизого дыма в лицо блондину. Он потешно замахал руками.
      Я забился в своем углу, и наблюдал как  запускает лапу Госпоже под футболку. У меня кружится голова, Хозяйка перехватывает мой безумный взгляд.
   « Вон!».
    Я оказываюсь на лестничной площадке, дверь захлопывается  хлестко, как удар плети.
     Некоторое время я бесцельно слоняюсь по маленькой площадке, втягиваю запахи кошачьей мочи, истлевших окурков, пугающего незнакомого запаха ,от которого встает на загривке шерсть. Я тихонько поскуливаю, скребусь в закрытую дверь.
    Там включили музыку. Радостно завизжала брюнетка. Я быстро несусь вниз, сочтя десяток лестничных пролетов, пересекаю пустынный двор, и взлетаю на последний этаж соседнего дома. Здесь я тихонько пробираюсь на чердак, и аккуратно ступая по скрипящим пыльным доскам затаиваюсь у маленького окна. Оно позволяет обозревать  квартиру в идеальном ракурсе с расстояния в тридцать метров. Как опытная ищейка я исследовал все подъезды, окна и чердаки, прежде чем наткнулся на это место. Отсюда отлично видно все, что происходит в квартире. Я не сожалею об отсутствии звука — увиденная из окна картина становится подсмотренной, а это — разница.
     ...Один раз Госпожа привязала меня к дверям позволив наблюдать ее совокупление с очередным любовником. Мне было разрешено мастурбировать, но я не воспользовался разрешением. Я просто смотрел на них, испытывая злую радость оттого, что стушевавшись под моим лютым взором, любовник никак не мог овладеть ее волшебным телом. Меня выгнали за дверь, и слыша доносящиеся стоны, я возбудился чрезвычайно сильно.
    Здесь  все наоборот. Я вижу, но не слышу. Я поглядываю, оставаясь незамеченным. Я чувствую себя  несчастным, и оттого мои эмоции обостряются. Чувство крайнего унижения делает меня свободным, и я лишаюсь страха пред будущим.
    ...Худенькая брюнетка танцует в центре комнаты. Она чувственно изгибается, старательно подражая киношным дивам. Она задорно стаскивает через голову свитер, раскручивает его как пращу, и запускает в дальний угол комнаты сокрытый занавесью от моего обзора. Там надо полагать расположился ее кавалер. Брюнетка носит бюстгалтер. Черный, с кружевным орнаментом. Девушка пьяна. Стаскивая юбку она оступилась, и едва на опрокинула  лампу. Тотчас возле нее оказывается толстяк. Он подхватывает ее под руку они топчутся обнявшись, бесшумно хохоча — он расстегивает подпругу бюстгалтера, и тот черной ласточкой улетает вслед за свитером. У нее маленькие нагло торчащие грудки, с узкой полоской белого загара. Она призывно трясет грудями словно румынская цыганка, и толстяк утыкается  лицом куда-то подмышку.
   Я нервничаю, начинаю негромко поскуливать, — Госпожа с атлетом сокрыты от просмотра массивной спинкой кресла. Я напрягаю до боли глаза, пытаясь пробуравить эти сантиметры ткани и поролона. При всей моей богатой собачьей фантазии, я не в состоянии угадать, что именно происходит на проклятом кресле.
    Тем временем, бородатый стащил трусики с брюнетки, и метнул их на кресло. Брюнетка радостно разевает накрашенный рот, деликатно прикрывая ладошкой низ живота. Я машинально отмечаю, что она побрита.
   Мне не очень нравятся бритые девушки, они напоминают голых манекенов, а сейчас мне и вовсе не до нее — я вижу, как трусики бесследно исчезают за спинкой кресла, и не в силах сдержаться, с рычанием мечусь по чердаку.
   Влюбленная пара голубей срываются с поржавевшего козырька, и уносится прочь. На покатую жесть падают две белые кляксочки. Я приникаю к заветной амбразуре, и наконец кресло  поворачивается, и я вижу Зосю.
   Голая Госпожа стоит на коленях перед развалившимся в кресле блондином. У него спущены брюки — он сбились в ком безвольной материи, возле ног. В руке он держит трусики брюнетки, и использует их как давно утраченную и вновь обретенную реликвию — прижимает ажурную ткань к лицу, томно прикрывает белые веки. Вообще ведет себя как полный м----к!  Он стонет, картинно разевая пасть, демонстрируя кучу акульих зубов. Зося смотрит на блондина снизу вверх, взгляд ее трезвый, и даже деловой — движения точны и профессиональны, и спустя несколько секунд блондин демонстрирует мощный рыбий оргазм, едва не проглотив при этом женские трусы.
     ...А под грязными чердачными сводами я корчусь в судорогах собачьей страсти! Его оргазм бережно принимается моей Госпожой, самой прекрасной девушкой на Млечном пути! Мой — орошает белыми стыдливыми капельками пыльные чердачные доски. Он стонет в объятиях волшебницы из Хрустального города слез, я — рыдаю от сладости и боли на загаженном голубями чердаке! Сейчас он будет пить дорогой коньяк, и закусывать  деликатесами. Я втихомолку допью остатки из бокалов, и доем куски с тарелок. Кто из нас более счастлив?! Я не ищу ответа...  Я — тень... Я — повелитель тени...
    Сейчас мне хорошо. Я лежу, прислонясь спиной к теплой перегипсованной трубе — в ней что-то урчит и булькает. Когда уходит похоть — возвращается пустота.
    Зачем я начал писать все это? Чтобы избавиться от страха, чтобы удержать ту нить, которая связала меня с Госпожой. А может быть, я боюсь окончательно превратиться в собаку.
   Может быть я уже стал ею, перешагнув ту едва уловимую грань, отделяющую меня от человека ? И что это такое, – человек? Едва ли меня можно считать человеком! Тень… Повелитель тени. Оскар – человек пес!
 Иногда меня посещают видения. Такое случается днем, на несколько секунд воцаряется мгла, и сквозь призрачную темноту выплывает образ серого существа с сиреневым туманом обволакивающим череп. Я вижу как он манит меня крючковатым пальцем. Видение, похоже на призрачный мираж.  Такое случалось раза три, и всякий раз меня охватывает леденящий ужас.
   Госпожа любит мыть меня в ванной. Во время одной из таких помывок, она схватила жесткую мочалку, и принялась яростно тереть мне спину.  Я все реже разговариваю, мне достаточно  взгляда, чтобы угадать ее желание. Но в тот раз я заговорил. Это было так непривычно, что она вздрогнула, и выронила мочалку. Говорить было непривычно, я утрачиваю способность выражать мысли при помощи слов. На мои расспросы, она повернула меня к зеркалу. Меня пугают зеркала. Искаженное изображение существ, объявляющихся на поверхности  серебряной глади, карикатурно дублирующие движение хозяев, рабски копируя их черты, но всякий раз, объявляющиеся в своем загадочном мире с микроскопическим опозданием. Зеркало рождает  двойника, который живет ровно столько времени, сколько пожелает его хозяин, чтобы исчезнуть навеки, захлебнувшись в загадочном мире изменчивых отражений. Я боюсь зеркал, я им не доверяю.
   Я не уверен в том, что появившись однажды, мой уродец двойник, лишенный объема, звука и запаха, исчезнет навеки. Мне кажется зеркала ненавидят предметы, которые в них отражаются. Они непостоянны – эти зеркала, их переменчивость двулична и опасна. Они могут оказаться льстецами, но их благосклонность недолговечна. Им нельзя доверять. Мистицизм зеркал кроется в их бессмертной природе. Можно разбить зеркало, раздробить на мелкие кусочки, но каждый осколок будет нести малую часть своего обидчика, и помнить о нем вечно. Я боюсь зеркал…
   Однако я повиновался Госпоже. Сначала я ничего не увидел. Но Госпожа раздраженно шлепнула меня по загривку, я напрягся и увидел свое отражение.  Ничего особенного там не было — разноцветные глаза, жесткая каштановая, с проседью грива. Она повернула зеркало так, что я сумел увидеть свою спину. Густые волосы на затылке, переходили в темную, с рыжеватым отливом поросль на спине.  Я почувствовал ее страх, и он захлестнул меня. Госпожа не имеет права показывать страх! Я захотел убить ее, желание было столь сильным, что я застонал.  После этого я стал писать...
     Крыша загрохотала гулкой жестью. Я тревожно вскочил на ноги — собачий стаж приучил меня чутко реагировать на чердачных кошек. Я осторожно высовываю морду из окна — по соседней крыше нагло выруливает большой рыжий кот. Толстый и самодовольный как восточный евнух. Я негромко зарычал. Он высокомерно взглянул в мою сторону, и осанисто распушив хвост, потопал дальше. По своим загадочным кошачьим глазам.
     Наступал вечер. Гости собирались уходить. Они топтались в прихожей, и отталкивая друг друга целовали мою Госпожу. Сначала блондин, затем толстяк, потом опять блондин и так далее. Зося также целовала толстяка в кнопочный носик, а блондина в высокий загорелый лоб. К ним лезла брюнетка — она целовала Зосю в губы, а затем долго в засос блондина. Все они были пьяные и некрасивые. Кроме Госпожи. Она была как всегда прекрасна.
     На запыленных досках я разыскал окурок — он был каменно-сухим, и изжелта-твердым, и пах угарной смолистой копотью и теплой затхлостью чердака. Здесь же валялся мятый спичечный коробок.
   Госпожа запрещала мне курить — собаки не курят. Я особенно не возражал, острое желание расстаться со своей природой, потерять каштановую личность, что тридцать семь лет носила штаны, и говорила на людском наречии было слишком велико. В последнее время, и я делал все, чтобы порвать те связующие нити, что могли превратить меня в человека, с его грустной биографией и отвратительной физиологией двуного Homo Erectusa. Однако отказаться от сигарет и алкоголя мне пока трудно. К тому-же я пишу. Если Госпожа отыщет мои дневники, гнев ее будет неописуем — я этого боюсь, но я этого жду. В какую форму выльется причудливый гнев моей Хозяйки?  Не знаю...
   Совсем стемнело. В окнах зажегся желтый свет. Зося высунулась в  окно и громко засвистела. Это зовут меня. Я затоптал сигарету, отряхнулся от вонючей пыли, и потрусил вниз по лестнице.
   В дверь я поскребся ногтем. Сбежавший с прогулки, виноватый запыхавшийся кобелек.
   
                *            *             *
 

   Госпожа стояла в дверном проеме, на ее голове была накручено полотенце. Она грозно сдвинула брови, и я ловко поднырнув под  рукой, податливым вьюном просочился в квартиру, получил тапочком удар под зад.  Я подхватил зубами этот тапочек, и ступая на четвереньках поднес к бело-розовой ноге. От тапка пахло войлоком, чуть-чуть потом, и еще чем-то неуловимо тревожным. Запахом, состоящим из множества составляющих. Кажется лакрица, возможно базилик или вереск. Не уверен. Но одним из запахов была кровь. Или нечто иное, похожее на кровь...
   Зося снисходительно посмеивалась, глядя как я неуклюже пытаюсь надеть тапок ей на ногу при помощи одних зубов. Дразня меня, она вертела пальчиками, то прихватывая меня ими за нос, то ероша шерсть на голове, и я блаженно попискивал, крутил головой, заглядывал ей в глаза. Наконец теплое нутро тапка уютно обхватило узенькую ступню Хозяйки, и я был великодушно отпущен.
   На кухне Госпожа налила в мою персональную миску коньяка. Коньяк был дорогой, пахучий — я его вылакал под доброжелательным хозяйским оком. Мне был выдан изрядный кусок копченого мяса.(Зося закармливала меня копченостями, считая, это признаком собачьего благоденствия).
    Пить из миски я научился довольно быстро, и шумно лакал коньяк под радостные аплодисменты гостей, а вот есть без помощи рук неудобно, и поэтому пока Госпожа не видела, я хватал куски руками, и быстро запихивал их себе в рот.  Почесав меня за ухом, Зося зевнула и ушла в комнату. Там она включила плазменную панель.
    Я нырнул в холодильник, вытащил бутылку водки, и жадно прижался к горлышку. Ледяная жидкость привычно ожгла горло.  Последнее время я стал хуже переносить алкоголь, и дурнеть с небольших доз. И мне все время снились странные сны.
   В то время, когда я еще был человеком, я умел заказывать  сны. Сейчас ситуация изменилась, такое ощущение, что не я вижу сны, а являюсь чьим-то персонажем в них. Как-будто я снюсь кому-то, этот кто-то заказывает себе сны с моим участием. Собачий бред! Я еще глотнул водки...
   Мысли потекли медленно, но я старался все запомнить, чтобы завтра подробно все записать. Ничего не пропустить. Я пишу чрезвычайно точно, оказывается, в собачьей голове встроен удивительный компьютер, позволяющей запоминать каждое мгновение жизни.
  Зачем я пишу?  Возможно, я надеюсь — Госпожа найдя записки оценит меня по достоинству. А может быть наоборот. Придумает особенное наказание.
  Мысли путались, и я поплелся спать. На свой коврик, возле кровати. Дальше была мгла. И яркие, нездешние звезды, щедрой горстью рассыпавшиеся по черному небосклону...»



                СИЛА   ЛУНЫ.


     Звезды бесшумно падали на Землю, сгорая в туманном саване. Волк боялся, что звезда упадет на лагерь манков, начнется пожар, и в нем погибнет бельмастый. И он не сумеет насладиться местью.
   Просто убить бельмастого недостаточно. Он мог сделать это неоднократно — подкрасться к храпящей жертве, и вспороть синюю жилку на шее. Манки должны страдать! А какие  страдания выпадут на долю бельмастого, он не мог придумать, и это приводило его в ярость.
   Уже вторую неделю шел он по следу. Шел неотрывно, убивая  нерасторопных зайцев, не испытывая голода, и делая это лишь для того, чтобы оставаться сильным. Он проглатывал горячее мясо, пил терпкую кровь, не получая удовольствия. Он превратился в сгусток мышц, шерсти и зубов, а воспаленный мозг жаждал мести.
    Он вспоминал Латону, и каждую ночь она приходила к нему. У нее не было запаха, волк видел серебристый силуэт. Он не испытывал страха, в  глазах подруги он читал призыв к мщению. Слепая ненависть захлестнула все эмоции, не поддающаяся осмыслению злоба вела его по следу манков.  И эта ненависть сделала его неуязвимым.
   При переходе через горный кряж на пути объявился медведь. Совсем молодой, он вышел на первую охоту. Медведь встал на задние лапы, и угрожающе заревел.  Люто завыл волк, и в глазах  светилось такое отчаяние, что медведь отступил...
    В эту ночь опять пришла Латона. Впервые она заговорила, но делала это бесшумно — у пса появились в голове чужие мысли. Она предостерегала. Она предупреждала об опасности много большей, чем горные медведи, или гадюка в высокой траве. Латона  упоминала о некоем «сером манке», и призывала собрата  отказываться от борьбы, а довериться Луне.
   Бурбуль хорошо знал, что значит доверяться Луне.
   Волк может рассчитывать только на  себя. На свою силу, обоняние, хитрость и быстроту. При помощи этих качеств он охотиться, и сражается с противниками. Но у каждого волка есть в запасе Сила Луны. Это своего рода интуиция, которая позволяет принять безошибочное решение в затруднительных ситуациях. Сила Луны сообщает о приближающемся землетрясении или лесном пожаре. Благодаря Силе Луны он знает, когда выпадет первый снег. Это — великая Сила! Но используя ее, следует отказаться от своих личных возможностей.
   В борьбе с манками пес не мог полагаться на Силу Луны. В отличие от фантазера Косого, он не любил размышлять и принимал эту силу как данность. Тем более было непонятно, как можно ее использовать против «серого манка». И почему «серого»? Манки и так все серые! И тем не менее он встревожился. А испытав тревогу, он принялся нюхать ночной воздух.
   Воздух пах как всегда. Манки, огонь, выжженная трава, аромат свежей воды — неподалеку река.   Волчата... Плакса, и Ушастый — рычание волка стало не сдержанным.
   Волк раздраженно помотал головой. Уже не в первый раз он ловит этот ускользающий запах, и не может его разобрать.
     И вдруг резкий порыв ветра принес ему знакомый аромат. Бурбуль  заскулил от нетерпения. Запах Косого! Пес вышел из тени — Луна очернила прижавшийся к земле силуэт. Так его сразу заметят! Он тотчас нырнул за камни. Волк решил положиться на слух, закрыл глаза, и постарался отключить обоняние — все усилия были направлены на то, чтобы слушать. Тихо шуршал еж, прошмыгнула змея, удирая от колючего охотника.
   Издалека донеслись мягкие шаги. Некто шел по ночной земле. Манки шаркают подошвами, идущий ступал твердо и уверенно. По хозяйски. Вот он пошел легко и беззвучно, так  крадутся пятнистые кошки. Волк заскулил от нетерпения. Он потянул носом, и острый запах ожег ноздри.
   Шагающий изменил направление — теперь он двигался по направлению к волку.  Задрожала земля — неизвестный бежал. Волк оскалился. Из темноты надвигался серый силуэт.  От него исходила ненависть и злоба, и собственная злость показалась вожаку смешной и нелепой.  Маленький волчонок — победитель мышат, и ненависть  захлебнулась в мутной волне неземной ярости. Бурбуль хотел бежать, но сильные ноги будто приросли к земле. Сила Луны! Он хотел обратиться за помощью, но не знал, как это сделать. Не придумав ничего другого он вжался в землю, и закрыл морду лапами. Бесстрашный вожак больше не помышлял о мести...
   Неожиданно шаги стихли. «Серый манк» остановился. Воцарилась мертвая тишина, запах горькой травы и запекшейся крови.  Волк лежал с закрытыми глазами. Это хуже чем смерть!
   Гасли яркие звезды. Небо на востоке порозовело. Робко запели первые птицы. Шаги становились тише, вскоре исчезли совсем. Пес неподвижно лежал на земле. Из становища донеслись громкие крики.  Это хуже чем смерть...
  Волк  поднялся на ноги — его шатало, налитые кровью глаза были затянуты мутной пеленой. Он подошел к маленькой грязной луже, и долго жадно пил. Потом забился в тесную щель под скалой и заснул.

                *    *     *


   Косой не мог знать о трагических событиях, случившихся в стае, он видел Плаксу и Ушастого — щенята весело бегали среди манков. Несмотря на богатую фантазию, он не умел строить логические цепочки, и принял присутствие волчат как данность.
  Солнце стояло высоко в зените, тени лежали почти вертикально на желтой земле. На Зеленой горе климат был прохладнее. Пес тяжело дышал, с розового языка стекали тягучие слюни. Пора искать место для ночлега. Удобная яма среди нависающих над рекой скал, была им отвергнута. Прошлой ночью здесь прошло страшное существо, которому нет названия, и острый запах крови и горько пахнущей травы впитался в листву.
   Он пробежал вниз по реке, спугнул греющихся на солнце ящериц. Возле тихой заводи  прохладнее, вдоль берега росла высокая осока. На краю оврага, вцепившись  корнями в твердую землю, росли могучие деревья.  Быстро работая мощными лапами, он выкопал нору.
   Здесь свежо и тихо. Пахнет деревьями и рекой. Высоко над головой громко сплетничали птицы, оповещая весь белый свет о появлении страшного зверя. Косой удобно свернулся клубком и закрыл глаза.
  И пересекая невидимую грань, за которой черно-белый мир превращается в цветную палитру, он опять увидел странное существо. Оно таращило чудные глаза — хищник  предостерегающе поднял губу и негромко зарычал. Но существо не испугалось. Оно протянуло руку. Запаха не было. В его понимании то что не пахнет — того нет! Но существо было реальным,  голые губы шевелились — оно пыталось издавать звуки! И вдруг Косой понял. Он во сне стоит на берегу прозрачного озера, и в зеркальном отражении видит незнакомца. Волк тронул изображение, лапа провалилась в черную холодную пустоту. Он зарычал, пытаясь нагнать страху на эту пустоту и проснулся...


               
                ПАУЗА.
               


    Солнце щедро раскидало лучи по комнате, бесцеремонно припечатало зайчика на миловидном женском лице. Из черноты всплыл белый потолок, тени легли не  шероховатую поверхность. Оскар зажмурился, и лежал неподвижно, слыша частые удары сердца. Тень сползла к стене, дурашливо кривляясь, как шаловливый щенок. Справа лежала девушка. Он прикоснулся губами к ее спине — мягкое, горячее со сна женское тепло.
   Его комната. Кривой коврик с узорами.  За стеной у соседей тихо играет музыка. Creedence Clearwater Revival. Джон Фогерти посылает к небесам вечный вопрос. Кто остановит дождь? Оскару нравился Фогерти. Он – алкоголик.
   Тихо ступая по полу, он подошел к окну. В стеклянной банке стояли желтые осенние цветы. Высохшие листья, с пергаментной кожей, и тонкими сухожилиями зеленых нитей. Он достал лист из банки, сухая умершая плоть. Хитросплетения опустошенных артерий, у человека возникло ощущение, что он трогает кожу трупа. Пальцы дрогнули, в руках остался сухой порошок, без вкуса и запаха. Солнце скрылось за тучами, порыв ветра заставил дрожать оконные стекла, по жестяному карнизу ударили капли. Кто остановит дождь?!
  На тарелках застыли кусочки яичницы, янтарный желток вытек на гладкий фаянс, тут же валялись черные огрызки сухого хлеба, горкой кровавых сгустков красовалось лечо. Пустые пивные бутылки выстроились под столом как демобилизованные солдаты. Подле них скромно, как мусульманская невеста, стояла бутылка водки. Ее горлышко уверенно обнимала нераспечатанная пробка. Слава небесам!
  Оскар обезглавил бутылку, и в стакан потекла влага.
   -  С добрым утром!.- промурлыкал женский голос.
   - Привет…
   - По утрам пьют только алкоголики! - девушка укоризненно покачала головой.
  - Такие как Фогерти...
  - Какой Фогерти? - она села, собрала распущенные волосы, остро поднялись небольшие груди.
   - Джон Фогерти. Алкоголик и музыкант...
   - Не знаю такого! – радостно объявила девушка. Она сладко потянулась, на боках выступили тонкие ребрышки.  - Что же нам с тобой делать?
  Оскар тронул губами тонкую шею, девушка  рассмеялась.
  - Мурашки! – выдохнула она, ткнув пальчиком в  колкие капельки озноба на шее. – Всегда так, когда в шею целуют…
  Он вдохнул ее теплый неразбуженный аромат и разрыдался.
   - Что с тобой? Что такое?! - она гладила его по голове, пытаясь заглянуть в лицо,  и ончувствовал как вместе со слезами нарастает возбуждение. И он целовал ее грудь, лицо, губы, и девушка целовала его в ответ, и во рту у них было солоно.
   - Это свобода? - шептал он, задыхаясь от дурной радости, - ведь все кончилось?! Правда? Ну скажи мне... Все кончилось?!
   -Тихо! Молчи глупый…
    Потом они лежали на кровати и курили. И слушали тишину, смотрели друг на друга и улыбались. Свобода...
    Он умоляюще посмотрел на нее, она скорчила гримаску, но кивнула. Он налил себе водки и быстро выпил. Девушка поднялась с кровати, шлепнула его по голой попе.
  - Что-же нам с тобой теперь делать? - шутливо повторила она.
  Оскар стоял с помертвелым лицом.
  - Что с тобой?!
  -  Шлепни меня еще раз...
 Она пожала плечами и ударила его ладошкой по заднице. Чудной парень... Мужчина сел на кровать, обхватил голову руками и закрыл глаза.
  - Ты странный...- неуверенно произнесла она. - Я не знаю, что с тобой делать...
  - Спасать.- глухо произнес Оскар. -  Он не отпускает...
  - Что?!
  - Не отпускает...
  - Кто не отпускает?!
  - Серый манк...
  - Кто?!
  - Неважно...
  Оскар оскалил зубы и тихонько зарычал.
  За спиной поспешно одевалась девушка. Человек-пес не оборачивался. Он пил водку и одну за другой курил сигареты. Солнце скрылось за черными тучами. Воздух стал тяжелым, спертым, давил на грудь, мешал дышать. Прогремел гром. Он лег в кровать, его бил сильный озноб. Кто остановит дождь?
   Хлопнула входная дверь, по лестничным ступеням дробно цокали острые каблучки. Каменные ступени вскрикнули от боли, стук удалялся, любая боль проходит и наступает тихая благодать.
   Он накрылся одеялом, свернулся в калачик, сунул руку под подушку, и нащупал кожаный ошейник. Оскар отдернул руку, будто коснулся змеи, затем медленно, стараясь не дышать, вытащил ошейник, нацепил его на шею, защелкнул блестящий карабин, и тотчас заснул.
   

 

               
            
                ДНЕВНИК ОСКАРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ.               



               

      « Я держу в руках пухлую тетрадь. Это — мой дневник. Собачья память  уникальна. Я помню каждую минуту своей жизни, я храню в памяти запахи и впечатления от встреченных мною людей. Моя голова — это сокровищница бесценных сведений, ибо она сочетает в себе восприимчивость собаки, со способностью анализировать и записывать, которые присущи  человеку. И мои сны...
   Что-то в них изменилось с тех пор, как я стал обретать в себе личность пса.  Сны были яркими и насыщенными, по силе впечатления они превосходили реальность.
   Дежа вю. Кажется, это состояние «ложной» памяти. Якобы события и место, выглядят для человека, как нечто хорошо знакомое, но давно забытое.  Рабская зависимость от обстоятельств вынуждает людей выдумывать такую науку как психология, вместо того, чтобы признать свое бессилие перед жизнью. Я – тень. Я – пес. Я вне обстоятельств, я не признаю их влияние, и это состояние осеняет мое существо божественным ореолом.
    К сожалению, то многое, что во мне сохранилось от человека, заставляет память вытаскивать из своего багажа искаженные страхами картинки. Но я убежден – это временно. Сила моя крепнет, серые контуры тени наполняются густыми красками безлунной зимней ночи…
   Как -то раз мне приснилось, что я лежу на кровати, и вокруг полыхает огонь. Он подбирается все ближе, одежда начинает тлеть, вспыхивают как сухая солома волосы. Я проснулся среди ночи, весь в поту, и долго лежал на кровати с открытыми глазами. Весь день я следил за электроприборами, и боялся подходить к кухонной плите. А ближе к ночи у меня поднялась высокая температура, и под утро я метался в бреду, и чудилось мне, что я сгораю в пламени. Таких историй было множество. Отчаявшись находить смысл в увиденных снах, я начал использовать их как объект для удовольствий. И постепенно пророческий смысл моих сновидений исчез. Отпал за ненадобностью. Я  мстил обидчикам, завоевывал страны, покорял континенты. В моей жизни была такая отдушина, которой не обладали богачи, ее было ни купить не за какие деньги. Это был вселенский дар, и награжден им был я один на всей планете. И я возгордился...
   Все заказанные сновидения выполнялись четко, без малейших отклонений от сценария. У меня неплохие литературные способности и богатая фантазия. Я начал писать проекты своих снов, и получал заказанное в полном объеме. И мне стало скучно.
   Вереницы голых женщин, безумные оргии, кровавые драки, из которых я выходил победителем, далекие космические путешествия, в конце концов апокалипсис, и конец всему живому - лишь я один на вершине Гималаев. Все одинаково.
   Во время запоев структура сна менялась. Не имея возможности конкретно сформулировать желаемое, я начинал капризничать, и цветовой сумбур из звуков, и пульсирующих салютов мелькал перед закрытыми глазами во время недолгого забытья алкоголика. Много позже, после прекращении пьянства, я погружался в свои галлюцинации со страстью наркомана после воздержания.
   Однажды я решил, что мне подвластно многое.   К тому моменту в своих снах я обрел бессмертие, и решил пообщаться с равными мне по силе персонажами.  Побеждать обычных земных и инопланетных героев скучно — сценарий был написан мной, в нем нет места для проигрыша. Я решил, что если для моих сценариев нет запретных тем, все позволено. Да и кто мог мне что-либо позволять или запрещать, если в своих снах надо мной не было господ?! Единственным господином был пока еще Бог…
  Одним словом, после долгих раздумий, я решил пообщаться с дьяволом. В тот вечер я долго лежал в кровати. Была жаркая летняя ночь, на небе светила полная Луна, она освещала комнату, и отбрасываемые тени выглядели зловещими ночными чудовищами.
   Я давно превратился в убежденно-неверующего человека, и приобрел жуткий страх перед смертью. Я боялся любой болезни до обморока, мне казалось, что несерьезное недомогание приведет к мучительной смерти. Страх этот был настолько велик и всеобъемлющий, что он парализовал волю. Иногда я спасался при помощи алкоголя, но вскоре стал бояться умереть от самого алкоголя.  Лишь одно мешало мне ощутить себя богоподобным, -  осознание  смертной природы. Человек смертен…
    Эта отвратительная природа людского естества казалась мерзкой, тленной оболочкой. Но я ощущал в себе частицу тонкой материи,  способную бестелесным эфиром, прорвать тленную оболочку, состоящую из набора мяса, хрящей, нервов и сухожилий, и это нечто взывало к освобождению, будучи заточенным в темнице из  плоти. 
      Итак, я лежал в кровати и медлил. Сценарий написан, оставалось  закрыть глаза, вообразить бесконечное синее небо, я именно так поступал перед тем как погрузиться в сладкую пучину небытия, маленькой, игрушечной смерти.  Я не испытывал страха перед встречей с бесом, но медлил.
    Меня смущала особенность человеческого мозга неточно моделировать идеи. Интуитивная идея  не требует помощи слов, она возникает из сумрака ментального хаоса, и выглядит идеально обнаженной, как нарождающаяся Аврора, до тех пор, пока корявые буквы, не сложатся в слова, и мысленная формулировка, закованная в словесные формы неуклюжего языка, изуродует первозданную красоту бестелесной фантазии. Итак, проект сновидения был недостаточно четко обрисован,  несмотря на абсолютное воплощение всех моих фантазий, сон все-таки  отличается от реальности. Не проговоренные детали могли обернуться колоссальными погрешностями. 
   Смехотворный пример. Я планировал заняться сексом с худенькой девушкой, увиденной накануне на улице. Меня тронула ее невинная детская беззащитность. Я мысленно пошутил, над чрезмерной худобой девицы, и в ту же ночь в моих объятиях извивался стройный юноша-подросток.
   Поэтому, предполагая встретиться с нечистым, я не мог вылепить  конкретный образ. На ум приходили иллюстрации из книжек, и прочая ерунда. Я решил ограничиться вольной фантазией, как можно меньше опираться на несовершенный язык. Слово – враг творчества!
    Конечно, я немного боялся. Не покажется ли мой замысел дерзким вызовом ТАМ?  Я конечно слышал о страхе Божием, но слова эти были набором ничего не означающих букв, лишенных всякого смысла. Итак, раздумья застали меня лежащим в кровати далеко за полночь. Светящиеся цифры электронных часов показывали час с четвертью.
   Я закрыл глаза. Вместо синего неба на черном фоне появились пульсирующие красные шары. В ушах появился негромкий свист, он нарастал, и вскоре превратился в громкий раздражающий звон. Казалось, это звенит внутри моей головы. И сама голова стала гулкой и тяжелой. Воздух пришел в движение, он стал как-будто плотнее. Я встревоженно приподнялся. Нет... Просто шевельнулась от  сквозняка занавеска. Звон исчез.  Красные шары, нарастающий свист... Цифры часов приветливо подмигивали зеленым глазом. Час с четвертью. Медленно, будто стараясь не спугнуть кого-то невидимого, я протянул руку к выключателю. Рука нащупала стену, но вместо привычного тумблера погрузилась во что-то холодное и скользкое. Я закричал, но крика своего не услышал. Вокруг царила мертвая тишина. Луна исчезла за тучами, и стало совсем темно. Я соскочил с кровати, и  пошел к дверям.
   Сердце колотилось как бешеное, зубы стучали, меня бил озноб. От кровати до двери - два шага, я прошел несколько метров — впереди пустота! Твердый пол под ногами стал зыбким, как болотистая ряска.
   Неожиданно я ощутил чужое присутствие. Вокруг звенели натянутые нити. Я  бросился на кровать. В абсолютной мгле светился зеленый циферблат часов. Он показывал час с четвертью, слабый отсвет тонул в непроницаемой мгле.
   Такой тишины не бывает! Я вдруг понял, что означают эти звенящие внутри меня нити. Это кровь бежит по венам! Я услышал стук сердца, и он оглушил. Звук дыхания показался мне шумом реактивного самолета. Надо проснуться!  Я вспомнил глупый прием, и ущипнул себя за руку — было больно. Я не сплю!
    И здесь я осознал, что не один. И от этой догадки волосы зашевелились на голове. Воздух сгустился, в нескольких шагах грезилось движение. Я постарался не смотреть туда в упор, как это делается в полной темноте, а сконцентрировавшись боковым зрением, посмотрел вскользь. И тут возник серый силуэт.
    Страх — это слово, а слово - бедный инструмент. Я выл, плакал,  ползал по кровати. Я ползал в собственном дерьме, и не верил, что это когда-нибудь закончиться. Время остановилось. Час с четвертью. Где то далеко, за тысячи километров отсюда, время текло в своей привычной ленивой дреме, рождались и гибли минуты, неспешно умирали часы, медленно растворялись в дымке вечности годы и столетия. В какой-то момент я захотел умереть, и принялся рвать зубами  вены, но руки мои стали тяжелыми, а зубы — слабыми, и я рыдал оттого, что не могу покончить с собой. Серый силуэт качался в воздухе, он что-то бормотал, и это неразборчивое бормотание, мой беззвучный крик, и часы, застывшие на отметке час с четвертью...
   И здесь я исчез. Меня не стало. Наступило полное  абсолютное ничто, в котором не было ни звуков ни запахов, ни света и не тьмы, и я наслаждался отдыхом, покоем безмятежности, которое могла дать только смерть.  Остро пахло дерьмом, некто серый и бестелесный склонился, и его рука коснулась головы — как-будто лицо тронул змеиный язычок. В ноздри ударил сладко-тошнотворный запах, с примесью горькой травы. Я корчился на кровати, мечтая о физической боли, о любых страданиях, лишь-бы избавиться от этой выворачивающей наизнанку тоски. Я слушал его бормотание, и понимал, что совершенно другого ждал от смерти. Я боялся небытия, а небытие это — счастье по сравнению с тем, что мне предстоит теперь испытывать.
   Звенели нити, сладкий запах, невнятное бормотание — не могу сказать, сколько времени это длилось. Кажется, он плюнул мне на лицо, и горячая слюна разъела роговицу, зрачки вытекли наружу,  но продолжал видеть. Хотя «видеть» не то слово. Я стал чувствовать кожей, каждая молекула была пронизана ощущением отчаяния и болью.
   Из темноты донесся голос, и он приказал мне смотреть. Я повиновался. Радужными всполохами мерцал горизонт, потекла жидкая масса, она переливалась текучими зеркалами, и в их отражении я увидел себя.
    Я был ребенком, похожим на маленького веселого щенка, с разноцветными глазами, затем вырос в голенастого живого подростка. Я рос. Моя жизнь с калейдоскопической быстротой развивалась на поверхности текучей массы. Один за другим всплывали красочные эпизоды, в полном безмолвии, по сценарию дьявольского режиссера рисовалась драматургия.
   Персонаж, изображавший меня ел, пил, гулял, совокуплялся.  Никаких сомнений в том, что персонаж был моей копией! Однако, ни один из сюжетов воссозданных зеркальным облаком не происходил в действительности!  Это – ошибка! Все происходящее не по адресу, как будто в чужой квартире прозвучал телефонный звонок! Сейчас на том конце провода поймут, что адресат фальшивый, повесят трубку, и я вновь окажусь на своей кровати, а все происшедшее будет казаться страшным сном. У меня появился голос. Я радостно закричал, обращаясь к серому существу. Это – не я! Я – другой!  Произошла ошибка! Это – не Я!!!
   Я  испытывал самое прекрасное из человеческих чувств – ожившую надежду.  В затекшую руку впились сотни тонких иголочек, и это была самая счастливая боль на свете. Я живу! Слезы счастья и благодарности текли из глаз. Как я мог поверить, что все происходящее реально?! Все в мире имеет прозаичное объяснение, галлюцинации после обморока являются следствием гипоксии мозга, вот я и потерял сознание! Я жив…
  Я попытался пошевелиться, но грудь была приплюснута к кровати. Сквозь полумрак над лицом застыло темное, покрытое сиреневым туманом лицо. Оно улыбалось.
   Из серебристого облака выплыл человек. Он сидел в комнате, и пил водку. Иллюзия наполнилась запахами и звуком. Пахло алкоголем, старыми окурками и потом. Играла музыка. Джон Фоггерти. Кто остановит дождь... Заблуждения – удел смертных, одержимых страхами и болью. Серое существо может лгать, но оно не ошибается. В следующей сцене я лежал на кровати, и произносил чудные слова.
    - Ахерон лилит. Самну римон наама...
   У меня нет защиты. События,  сконструированные облаком реальны. Мне они казались вымыслом потому, что я увидел их со стороны. Я голос свой не мог узнать, когда  услышал магнитофонную запись. Зеркала не лгут. Они отображают то, что мы не хотим видеть.
   Облако превратилось в вихревой смерч, зеркальные нити вытянулись в длинные, извивающиеся как змеи спирали, и умчались в черную пустоту. Я лежал, придавленный холодной массой к кровати, его горящие глаза светились красными угольными точками, взгляд проникал в самое сердце, и оно оказывалось скованным ледяным панцирем, и вместе с последними каплями горячей крови, вытекала надежда. Что могло быть страшнее, чем потерять надежду? Он дал мне ее играючи, чтобы насладиться моим отчаянием. У меня нет больше защиты…
   Вышла луна из-за туч, через открытую форточку в комнату влились звуки — шум деревьев, завывание котов,  нетрезвый смех. Часы застыли на отметке час пятнадцать. Глаза оказались невредимыми, я зажмурился, и сбивчиво считал удары своего сердца. Более сотни. Когда я вновь открыл глаза, зеленые цифры показывали час семнадцать.  Наступила новая эра.
   Я лежал на загаженной кровати без движения, в горле стоял сухой комок, и я понимал, что нечто, называемое душой, болезненно стонет как живой человек, которому вонзили кинжал в спину. Вот и моя душа стонала, в ее незащищенную плоть вонзили кинжал, и из раны вытекала нежная голубая кровь. Голубая как небо...
    На следующий день я запил. Сны исчезли. На их месте появилась черная пустота.
   Иногда мне чудится, что я касаюсь собственной тени. Видеть — значит знать. Я перестал видеть сны, а в жизни я и раньше жил как незрячий. Мне нужна была защита. Страх смерти превратился в ожидание смерти.  Теперь я страшился того, что находиться за ее пологом.  Мне нужен был Хозяин. Партнерство не обеспечит защиты от серого сумрака. И только преодолев предубеждение гордыни, я смог найти такого Хозяина. Переступив границу, я перестал размышлять об унижении.
   Я где-то слышал - купание в грязи может быть связано с разведением садов! В прошлые  столетия  римско-католической церкви кардиналы целовали папе ноги! Невозможно обрести Хозяина без унижения.  Посредством пса я меняю оболочку своей души — серой тени будет трудно меня узнать. Я обману ее.
   Хозяйка наивно полагает, что приручила меня посредством  мазохизма. Она не понимает, что нуждается во мне не меньше, чем я в ней. Меня привязывает к ней страх, ее ко мне — гордыня. Равноправные хозяева человеческих сердец! Жгучее пламя стыда мазохизма противостоит холодной влаге нарциссцизма! Мы спаяны нашей противоположностью, мы дополняем друг друга — до нашей встречи на месте Госпожи у меня был страх, у нее — пустота. Страх не исчез навсегда. Он ослаб, но дышать стало легче. Секс —  действенный инструмент, для ощущения присутствия Госпожи. Никого другого.
    Сны вернулись. Но все стало иначе. Я не заказываю больше сновидений — складывается  впечатление, что кто-то другой смотрит сны с моим участием.  Я наблюдаю историю разворачивающуюся по чужому сценарию, независимо от моего желания. Мне снятся собаки.  Оказывается, чужой сценарий может быть увлекательней собственного.  По мере развития сюжета я косвенно оказываюсь втянутым в историю. Нельзя быть наблюдателем, не оказавшись соучастником. В снах фигурирует персонаж. Собаки называют его серый манк. Я боюсь себе признаться в том, что догадываюсь, кем является этот серый манк. Я лгу себе, убеждая  в том, что я лишь наблюдатель этих снов, ответственность на том, кто пишет сценарий. Я лгу потому, что боюсь. Я знаю автора.  И я боюсь спать, потому что знаю — Госпожа не сумеет защитить меня во время сна. Во сне я остаюсь один на один со своим страхом. Он  неумолимо ведет меня к драматической развязке. История псов не может тянуться до бесконечности. Близиться финал. Я жду его. Я боюсь его. И я догадываюсь, каким он будет...
     Все вокруг наполнено знаками. Они глубоко символичны, и часто непонятны. Любая неожиданная встреча на улице с давним знакомым, или же брошенная фраза являются зашифрованными подсказками, сакральными символами грядущих событий. Как человек я не в состоянии их разгадать, я сконцентрирован на эгоцентризме. Пес видит истинную природу вещей, он постигает окружающую действительность такой, как она есть, без ложных искажений. Пес остерегается простых и конкретных вещей, таких как голод, смерть. Но даже их он воспринимает с естественной болью живого существа. Я не умею и не хочу разгадывать знаки. Я — пес, несущий в своих клыках бремя знаний и невежества. В этом мире я оказался случайно. Я жду финала своей истории...»
 




               

            
               




                ИЗЫСКАННАЯ     НЕЖНОСТЬ.






                Ночь уснула, день уходит вспять.
                Я — твой пес. Твой сон остерегаю.
                Ты молчишь с улыбкой? Пакостная ****ь!
                Сладко извиваясь, дрянь нагая...
                Я ужом завьюсь у ног твоих,
                Я слижу с них каждую соринку,
                Ты смеешься — ласковый малыш!
                Тонкою рукой чеша мне спинку.
                Подползу на брюхе, взглядом в взгляд,
                Страх мелькнет в глазах твоих искрою,
                И серпом забьется женский визг,
                Захлебнувшись краскою густою...


      Госпожа сидела в большом  мягком кресле, уютно поджав ноги, тонкие пальцы листали писчие страницы.
  - Тысячу лет не читала так много! – проговорила вполголоса.
  - Интересно?
  - Почерк корявый! Нормальные люди давно набирают текст на компе!
  - У меня нет компа…
  - Нищета…
 Она протянула руку к пепельнице — Оскар услужливо вытянул сигарету из пачки, крутанул колесико зажигалки.
  - Можно мне выпить?
  - Нет.
   Человек-пес высунул язык, и часто задышал — обычно этот прием срабатывал, и морщинки на светлом лице Хозяйки разглаживались, она могла поиграть со своим любимцем. Но сейчас она внимательно посмотрела на него и вернулась к чтению.
 Он побрел на кухню, достал бутылку водки, налил в высокий стакан, воровато выпил, едва не закашлялся. Выдохнул, вытер капельки пота на лбу. Сам виноват! Он оставил дневник под диваном, бросил там валяться как попало — Госпожа искала свои побрякушки и обнаружила тетрадь. Обычно он прятал дневник за холодильником. В этот раз она вернулась раньше обычного. Он  проявил беспечность. Госпожа пошла в ванну, и было время, когда можно было успеть утащить тетрадку на кухню.
   Оскар вернулся в комнату. Хозяйка оторвалась от чтения.
  - Можешь выпить!
  - А водку тоже можно? Или…
  - Пей, что хочешь!
Она перелистнула страницу. Ступая на цыпочках, человек-пес вернулся на кухню. Он нервничал. Какой-то частью своей тщеславной натуры он жаждал, чтобы Хозяйка прочла его дневник. Во-первых ждал похвалы, за свои литературные способности, высокомерная Госпожа могла оценить его не только как красивую собаку. Во-вторых он предполагал, что будет наказан. А наказаний не было уже давно.
   Громко зазвенел телефон. Зося говорила тихо — слов не разобрать. Он окончательно расстроился. В комнату идти страшно, курить запрещено, поэтому он маялся, слонялся по кухне, дважды прикладывался к бутылке, и к тому моменту когда прозвучал резкий голос Госпожи, изрядно окосел. Он послушно вбежал в комнату. Хозяйка сидела на прежнем месте, тетрадка лежала на столике рядом с пачкой сигарет и открытой бутылкой коньяка.
  - Кури!
  Он послушно взял сигарету, глубоко затянулся и закашлялся.
  - Кто ты такой? - негромко, как бы разговаривая сама с собой, произнесла Зося.
Оскар непонимающе оскалился. Она недовольно нахмурилась.
  -  Я с тобой серьезно разговариваю!
  -  И я серьезно! -  он завалился на спину, болтая в воздухе ногами.
  - Встань на ноги и говори как человек!
   -  Я не могу. - тихо простонал он. - Ты прочла...
   -  Прочла.  И не знаю, что теперь с тобой делать...         
   -  Оставить все без изменения. Все как было! 
   -  Я привязалась к тебе...
    Ему стало страшно. По-настоящему. Впервые, с тех пор, как он стал собакой.
   -  Но ведь ничего не изменилось!  Смотри! - он встал на четвереньки, и неуклюже виляя задом, побежал по кругу.
   -  И еще! Смотри! - он сел по-собачьи и попытался почесать ногой ухо. Со стороны выгля-дело нелепо и жутковато.
   В глазах  Хозяйки мелькнул страх. Она взяла телефон и вышла из гостиной. Задержавшись в дверях, глядя куда-то в угол произнесла.
   - Прости меня, Оскар!
   Это конец. Он бросился в спальню, на ходу стягивая футболку. Зося вполголоса разговари-вала по телефону. Увидев его, она закрыла трубку ладонью. Опять страх в  глазах! Оскар по-чувствовал закипающее раздражение, и желание вцепиться зубами в ее глотку. В тонкую, пахнущую нежными духами глотку! Хозяйка не может бояться. Не имеет права!
  - Вот!
  - Что?!
  - Да вот-же! Гляди! - он выгибался, пытаясь заглянуть себе за спину, - там - шерсть! Ты же сама говорила!
 Какая же она тупая! Оскар крутился возле зеркала, в нем отражался  полуголый человек.
    - Я вижу себя в зеркало... - прошептал он упавшим голосом.
   -   Бедный мальчик…
   -  Я ненавижу зеркала! Они все врут!
  Он схватил со столика тяжелую пепельницу, и запустил в зеркало, но промахнулся. Пепель-ница просвистев в воздухе ударилась о стену с глухим стуком, отскочив, упала на пол. Окур-ки рассыпались по густому ковру, в воздухе запахло табачной копотью.
  - З-з-зеркала… - его плечи содрогались от рыданий, - они бессмертны…
  Зося усадила его в кресло, сходила за сигаретами, налила себе и ему коньяка. Оскар выпил предложенную рюмку, и сквозь стылую в глазах влагу смотрел на девушку.
  - Теперь он не отпустит...
  - Кто он?!
  - Серый манк...               
  - Никакого манка нет! Это — твои фантазии!
  - Я могу это доказать. Он существует, и это как то связано с зеркалами. И еще сны…
  - С какими зеркалами? – Зося подозрительно смотрела на большое зеркало.
  - С любыми! Н-н-неважно! Хоть бы и это… Их не уничтожить. Но главное – это сны!
  - При чем здесь зеркало? – Госпожа подошла к зеркалу, и уверенно постучала ногтем по гладкой поверхности. – Ну, и что здесь особенного! Обычное зеркало…
  -  Ты должна мне верить...
  - Извини, Оскар!  Для меня это был игра.
  Раздался звонок, Зося решительно пошла к дверям. Он вьюном заскользил следом.
   -  П-подожди! П-п-подожди, Зося! - впервые за несколько недель он назвал Госпожу по имени.  - Постой! Я х-х-хочу тебе кое-что предложить!
   Зося открыла дверь. Там стоял Эдуард. Он вопросительно взглянул на девушку.
  - Ну хотя -бы выслушай... – стонал Оскар.
  - Ладно! - она шепнула Эдуарду на ухо. Тот выглядел удивленным, пожал плечами, и неприязненно покосившись на оскалившегося по-собачьи человека.
  - Я буду рядом!
 Хлопнула входная дверь.
  - Ну?! Говори! Только конкретно и по существу!
  - Хорошо! - кивнул Оскар. - По существу. Т-тебе не хочется, чтобы я оставался собакой?
  - Не в этом дело! - поморщилась она. -  Мне нравился Оскар-пес, и ты получал — что хотел. Стала бы с тобой спать такая девушка как я? - она презрительно усмехнулась. -  Это был честный обмен.  - продолжала Зося, - Ты играл роль собаки, и играл здорово, нет слов! Я тебя кормила, поила алкоголем. Но если помнишь, я тебя с самого начала предупредила, что ты мне можешь надоесть, и тогда я тебя прогоню.  Вот и считай, что мне надоело! Я тебе дам немного денег. Понял?
  - П-п-понял! Понял! Все правильно! Я — послушный слуга! Я немедленно уйду, как это будет тебе угодно. Если хочешь, можешь меня высечь на прощание. Я приму любое твое решение, и буду твоим рабом, даже если никогда больше тебя не увижу!
   Зося с изумлением смотрела на него.
  - Да, да... -  частил Оскар.  - Мне ничего не нужно, я буду сидеть в своей комнате и ждать, пока тебе что-нибудь понадобиться. Если ты захочешь мой смерти — я умру. Захочешь моих страданий — пожалуйста! Если ты никогда не захочешь увидеть меня — я приму и этот вы-бор. П-поверь, ни одно из твоих решений я не подвергну осуждению потому, что ты — более чем моя Госпожа, ты — мой бог! Я х-хотел быть собакой потому, что собака — самая простая версия раба. Она любит Хозяина за то, что он — есть. Собаку может завести любой, и получить себе бессловесного преданного раба. Я — человек. Но я готов стать твоим рабом, и беспрекословно выполню любой твой приказ. Слугу можно нанять за деньги, но он будет сплетничать за спиной Хозяина или обворовывать его. Я готов быть даже преданнее собаки потому, что моя преданность осмысленна. Я объявляю тебя богом, Госпожа! Н-н-у а теперь я готов уйти...
    Девушка подошла к столу, медленно налила себе коньяку, едва пригубила.  Она взяла тет-радку, погладила тонкими пальцами гладкую зеленую обложку,  внимательно пролистала несколько страниц. Он молча стоял, опустив голову. Потекли томительные минуты, где-то за окном взвизгнула собака, и зашлась долгим истерическим лаем. Госпожа вздрогнула, отло-жила дневник.
  - Подними глаза! - негромко произнесла она. Он послушно поднял голову. Она  размахну-лась и сильно ударила его по лицу. Из разбитого носа потекла кровь, глаза наполнились сле-зами.
  - Почему ты не вытираешь кровь?
  - Ты не велела...
  - Хорошо! - Госпожа ударила его еще раз. Тяжелый перстень разбил губу. Оскар всхлипнул. Кровь капала на пол, образую небольшую лужицу.
  - А может-быть ты — сумасшедший?
  - Н-н-ет...
  - В детстве у меня была собака… - Зося говорила тихо, без выражения, как будто читала вслух скучную газетную статью. – Хорошая, ласковая собака. Фокстерьер. Я читала про терь-еров, это собаки со сложным характером, в отличии от шотландских овчарок или лабрадора например. Но я была уверена, что мой Торн не такой. Торн – это было имя моего фокстерье-ра. Смешно… Маленькая собачка, с таким именем! Но я прочла накануне фантастический роман, про волка оборотня. Торн защищал меня на улице, когда мы с ним гуляли, во всяком случае, он так считал… - ее губы тронула улыбка. – Он был бесстрашный пес! Там же в пар-ке гулял ротвейлер. Хозяин ротвейлера  - щуплый мужчина, всегда в длинном до пят черном плаще, и огромных солнцезащитных очках. Он не снимал эти очки даже в сумерки. Мы по-баивались этого человека, с его собакой, что то пугающее было в огромном, похожем на убийцу ротвейлере, и в его хозяине. Они со своим ротвейлером всегда держались на расстоя-нии от остальных собак. Это уже потом стало известно, что мужчина натравливал своего пса на людей. Они уезжали далеко за город на пустыри, где летом жили бездомные, в старых палатках. Говорят, несколько человек ротвейлер разорвал насмерть. Собаку потом кажется застрелили, а мужчина этот куда то исчез, но я до сих пор помню его бледное лицо, с тонким, похожим на щель ртом, и большие, в пол лица непроницаемо черные очки. – Зося  налила в бокал коньяк, и опрокинула содержимое в рот. Ее пальцы едва заметно дрожали.
  - В тот день Торн был какой-то нервный. Скулил, заглядывал мне в глаза, будто не хотел ид-ти гулять. Это было странно потому, что гулять он любил больше всего на свете. Я даже ре-шила отвести его к ветеринару, но потом передумала. В парке я виделась с парнем. Мне было наплевать на самочувствие собаки! Я спешила в парк…  Я долгие годы потом ненавидела себя за то, что не повезла Торна в тот день к ветеринару. Был прекрасный весенний день, кое где в парке лежали остатки талого снега, похожие на ноздреватые куски белого сыра, вразнобой верещали птицы, солнце светило как сумасшедшее, будто вырвавшись из долгого плена. В такую погоду никому не хочется умирать, не так ли? – Зося горько усмехнулась. – Играли дети, на скамейках целовались парочки. Я тянула за собой пса на поводке, высматривая объект своей детской влюбленности. Торн вел себя странно. Он жался к моим ногам, тихо поскуливал. Отчаявшись встретить своего парня, я собралась домой.  И здесь появился этот черный мужчина с своим ротвейлером. Мужчина в упор смотрел на меня, я увидела свое отражение в его огромных очках. Маленькая девочка с прижимающимся к ее ногам фокстерьером. Все дальнейшее происходило слишком быстро. Мужчина едва заметно кивнул, и ротвейлер бросился на меня. Молча, наклонив свою ужасную голову. Он даже не лаял. Между нами было метров пятьдесят, пес покрыл это расстояние в несколько секунд. Я никогда раньше не видела, чтобы собаки так быстро бегали! От удара  меня отбросило к дереву, я стукнулась затылком о толстый сук, и на пару секунд потеряла сознание. Когда я пришла в себя, я увидела ужасную картину. Мой маленький Торн вцепился в плечо гиганту ротвейлеру, тот стряхнул его как докучливую, прилипшую букашку. Не обращая внимания на смешную собачку, ротвейлер вперил в меня свой немигающий взгляд. Возможно вследствие удара, у меня все плыло перед глазами, но я запомнила его черные, с радужными ободками глаза на всю жизнь. Он оскалил зубы, в лицо пахнуло смрадом. И тотчас Торн вцепился ротвейлеру в лапу. – девушка вновь замолчала. Оскар напряженно ждал. История Хозяйки мало тревожила его эгоистичную натуру, умение сострадать, это как талант, оно дается свыше. Он думал о том, как можно использовать минутную слабость жестокосердной Госпожи в своих интересах.
  - Маленький, ласковый Торн! – прошептала Зося. Она не скрывала своих слез. – На что он мог рассчитывать?! Ротвейлер просто перекусил его пополам… За городом есть кладбище домашних животных. Мы с друзьями положили Торна в ящичек, вернее две его половинки. Они держались на кусочке шерсти. У него была густая шерсть, белая с черными пятнами…- Зося порывисто встала, и подошла к окну. Резкий порыв ветра пронесся по улице, поднимая в воздух пожухлую листву, закружил  в причудливом хороводе, и раскидал как попало. Оскар молчал, не отрывая взгляда от Госпожи. Неврастеничная сучка! Мало ли вот таких собак гибнет каждую минуту?!
Хозяйка обернулась. Глаза ее были сухими.
  - Я закрыла глаза, сжалась в маленький комочек, и почему то в это мгновением передо мной возник Торн. Он был таким как мне его подарили, маленький смешной щенок, с коротким обрубленным хвостиком. Я услышала его отчаянный предсмертный крик, я понимала, что происходит, но не решалась открыть глаза. Я предала своего Торна…  Кто то тронул меня за плечо, и я открыла глаза. Это был хозяин ротвейлера. Он что то говорил, но я не могла разобрать слов. Впервые я увидела его тогда без очков, он снял их и держал в пальцах так, будто сжимал в руке гадюку. Он наклонился ко мне, его лицо приблизилось вплотную, я почувствовала затхлый запах, исходящий от одежды. На мгновение я встретилась с ним взглядом… - девушка запнулась, впервые за все время своего монолога посмотрела Оскару в лицо, и четко и уверенно проговорила. – У него были такие же глаза как у его пса. Неподвижно черные, с радужными разводами, мертвые глаза собаки убийцы. И еще этот запах… Смесь запекшейся крови и степной травы. Почему то я решила тогда, что так пахнет в аду…  - Зося замолчала.  Она бросила в пепельницу потухшую сигарету, вышла из комнаты, он остался один. Грош цена ее исповеди! Она всего лишь жалела себя! Не глупого фокстерьера, а себя! Хозяйка помнит зло. Все хозяева помнят зло, в отличии от рабов. Рабы запоминают ласку…
   Госпожа вернулась через пару минут.  В руках она держала дневник,  перелистнула не-сколько страниц, на губах играла странная улыбка.
  - Как ты думаешь, зачем я все это тебе рассказала?
Человек-пес растерянно пожал плечами.
 - Быть может ты решил, что я изливаю тебе душу?!
 - Я всего лишь хотел…
Госпожа прервала его властным жестом.
 - Или ты подумал, что это моя исповедь?! И возможно, ты надеялся воспользоваться моей минутной слабостью!  И собаки и люди разделяются на два вида. Одни, такие как Торн, дру-гие как ротвейлер. И у каждого ротвейлера есть свой хозяин. Черный человек в солнцеза-щитных очках. К какому виду собак относишься ты, Оскар?!
Он неуверенно повторил.
  - Я готов выполнить любой твой приказ…
  - Любой мой приказ… - медленно как эхо отозвалась Зося. Она решительно тряхнула голо-вой, набрала номер, отрывисто бросила.--Эд, дорогой, зайди пожалуйста...
   Вошел Эд. Он невозмутимо смотрел на окровавленного человека.
   - Выкинь его на улицу. Без увечий, но и без нежностей! И не задерживайся долго...
  Зоя подмигнула Оскару.
   -  Посмотрим, насколько ты — честен!
    Он не сопротивлялся, когда мускулистый парень выволакивал его на улицу.
   И терпел когда тот, несколько раз сильно ударил его — сначала в пах ногой, а затем страш-но так, снизу в лицо. Он упал, съежившись как эмбрион, и только негромко вскрикивал, когда сильные удары обрушились на голову. На короткое мгновение он потерял сознание, и сквозь тошнотворную черноту выплыла оскаленная пасть волка. Оскар взвизгнул, и вцепился зубами в щиколотку Эда. Эд выругался, и со всей силы ударил его кулаком по голове.
   Затем оглушенный он оказался в салоне машины, и спустя несколько минут был выброшен как тряпичная кукла во дворе, возле своего дома. Он  встал на ноги, и побрел к себе наверх по крутой лестнице. Лицо отекло, глаза слезились, он едва вскарабкался на этаж. В комнате упал на кровать, и какое-то время лежал так неподвижно. Кровь запеклась на губах, голова кружилась, и в горле стоял сухой ком. На столе стояла початая бутылка водки. Болезненно морщась, он поднес горлышко к разбитым губам. После водки стало легче. После водки все-гда становится легче. Он лег на бок, свернулся калачиком и тихо дрожал. Он ждал. Ждал Госпожу. Он знал ее лучше, чем кто-либо другой на всей планете. Она не сможет отказаться. Теперь он для нее как наркотик, скоро начнется ломка. Собаки как правило умнее своих хозяев. Торн… Собака-оборотень! Глупый наивный фокстерьер! Никто не ценит беззаветной преданности, любовь раздражает! Людям не нужна любовь, люди предпочитают  покорность. Госпожа считает себя Хозяйкой положения, изъян кроется в чрезмерной гордыне. Он видит ее насквозь, а она — самонадеянная дура! Но и она нужна ему как воздух, только с ее помощью человек-пес избавляется от страха.
   Собака  — была  игра.  Раб — это уже серьезно. Все соблазны мира будь то деньги, секс или власть — ничтожны по сравнению с властью абсолютной! Раб, служащий из страха — ничто по сравнению с рабом служащим из любви! Господин превращается в божество. Оскар тихонько засмеялся, с трудом раздвигая разбитые в кровь губы. Он ждал…



               







                ИЗЫСКАННАЯ НЕЖНОСТЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.         


      


                ...Что мухи, для мальчишек-шалунов, мы для богов,
                Они нас убивают для забавы...
               
               


   
               

    Госпожа хлещет пса ремнем. Тело покрыто саднящими ранами, они не зажили с прошлого раза, ремень впивается в свежие рубцы. В такие минуты любовь к Госпоже приобретает поэ-тический окрас. Фиалки сбрызнутые кровью. Если-бы Госпожа не запрещала ему кричать, он бы рыдал от счастья.  Страх исчезает. Оскар смеется над серой тенью — он счастлив, что исхитрился обмануть нечисть. Раб терпеливо ждет окончания экзекуции. Он знает, что после всего, она помоет его в душе, затем возможно поиграет с ним.   
  - Пошел! - говорит она. - Иди в душ! Я скоро приду... - он поднялся, и послушно потрусил в душ. Хотя теперь он раб, но он по прежнему — собака. Собака — безукоризненный образец слуги, после порки пес особенно сильно любит Хозяйку.
   - В следующий раз не будешь без спроса воровать водку! - она закурила сигарету. В лож-бинке между полных грудей застыли капельки пота. Она устала наказывать недостойного раба. Оскар медлит. Он переминается с ноги на ногу, в разноцветных глазах молящая просьба.
  - Опять выпить?!
 Оскар заскулил. Он припал к полу, попытался спрятать голову под лапами. Человеку на хва-тало гибкости, получалось неубедительно, Зося рассмеялась.
  -  Посмотрим на твое поведение…
   От избытка чувств пес благодарно взвизгнул, и бросился в душ. Горячая вода ударила по воспаленной коже.  Госпожа обработает ссадины йодом — он так и не научился терпеть боль.
   У него высокий, как у настоящего пса болевой порог — когда Хозяйка позволила ему вер-нуться, она прижгла ему сигаретой тыльную сторону руки. Он терпел, а из разноцветных глаз текли слезы.
   Она повезла его к  седобровому доктору. Доктор был похож на лесного гнома. Он постоян-но протирал выпуклые линзы очков белоснежным платком.  Вначале он стучал молоточком, колол иголкой полуголого человека — исследовал рефлексы, и с его слов они оказались без-укоризненны. Затем пациент заполнил анкету, изобилующую хитрыми, противоречивыми вопросами, и решал сложные тесты. А накануне посещения доктора Зося отвела слугу в ресторан.
   Оскар помнил прошлое посещение ресторана, тогда они заключили негласный договор, и воспоминания о змеях и голой девушке не шли у него из головы. Однажды он напомнил об этом Хозяйке, но она отмахнулась, сказав, что ничего подобного там не было. Обычное шоу, плюс действие наркотика.  В этот раз она отвела его в обыкновенный ресторан, напоила водкой, и началась сладкая жизнь раба.   
   Оскар недовольно ворчал, косясь на пузырек с йодом.
  - Стой тихо!  - Прикрикнула Хозяйка. Она осторожно приложила к саднящим ранам. Он тихо заскулил.
  - Т-ш-ш! Тихо, маленький. Все хорошо...- она нежно погладила его по животу.
   Иногда Госпожа играла с ним. Реже, чем это случалось в бытность его собачьей жизни. Она считала, что основа его зависимости — секс. Оскар не разубеждал Госпожу, рабство дало полное освобождение от страха.
     Седой доктор оказался словоохотливым человеком, не лишенным болезненного честолю-бия, стены кабинета были увешены многочисленными грамотами, украшенными гербовыми печатями, которые горячо свидетельствовали о том, что профессор являлся личностью из-вестной и заслуженной. Он хитро смотрел на Хозяйку.
   - Как вы считаете, ваш знакомый в действительности считает себя собакой? Существует два основных символа рабства. Собачий — это видимость преданности, и кошачий — видимость независимости и равенства.
     - Ну что?
     - И в том и в другом случае ключевым является слово — видимость!
  Доктор вплотную подошел к Оскару, и глядя ему в лицо произнес.
     - В медицине есть жаргонный термин — изысканная нежность. Это как-бы сказать... Мак-симально допустимая физическая боль у пациента. При операции или перевязки. Конечно, у каждого человека индивидуальный болевой порог, но есть общепринятые нормы. Ну, пони-маете...
   Доктор смотрел Оскару в глаза, и у человек-пес ощутил нереальность происходящего, ему почудилось, что пол уходит из под ног, а голос доктора доносится откуда то издалека.
   « Все это происходит не со мной!» - мелькнула мысль в человеческой голове большой собаки,   – «Меня здесь нет! Это – моя тень!»
 Доктор глубокомысленно хмыкнул.
   - Считается, что больной, становиться выше страданий.  Он перестает бояться физической боли, или наоборот — завышено реагирует на любые раздражители. Одним словом человек меняется, и уже не может стать таким как был раньше.
    - А зачем вы мне это все рассказываете? -  спросила Госпожа.
    - Физическая боль сродни душевной. Тот уже уровень реакции и напряжения.
Затем доктор подошел к книжному шкафу, и извлек толстую, ярко иллюстрированную книгу. На обложке красовалось сказочное чудовище, с горящими глазами, покрытое густой черной шерстью.
  -  Это книжка про оборотней? - усмехнулась Хозяйка.
  -  В том числе… - неопределенно ответил профессор. Он пролистал несколько страниц, бормоча  что то под нос, затем ткнул пальцем в искомый фрагмент.
 -  Вот! Поселения франков в Луизиане…  Что еще? Ага! Ругару! Слышали такое название?  Ругару проклят сто один день. По истечении этого срока, первоприемницей проклятого ста-новится его близкий человек. Давно вы с ним знакомы?    
-  Месяца два… Два с половиной.
Доктор снял очки, и тщательно протер стекла белоснежным платочком, аккуратно поставил книгу на прежнее место.
  - Я не увлекаюсь мистериями. Я – врач. Психотерапевт, практик и реалист. Я не верю в обо-ротней, леших и домовых, и не имею права опираться на метафизику, оценивая состояние больного. Пусть этим занимаются гадалки и экстрасенсы. Однако нельзя отрицать древние верования, во всяком случае те, что касаются психосоматических паталогий.  Приведу при-мер. С незапамятных времен люди отмечали влияние так называемых «черных вдов». Они замечали, что мужья с такими женщинами долго не живут, часто болеют, и умирают в цвету-щем возрасте. Феномен «черных вдов» более или менее ясен. Женщина, с ущербным энерге-тическим потенциалом пытается нормализовать его за счет близкого человека, обычно это муж. Таким образом, его потенциал иссякает раньше времени, человек заболевает со всеми печальными последствиями. Понятно?
  - Ну это все ясно! - нетерпеливо сказала Зося. – А мне вы все это зачем рассказываете?!
  - Сейчас поймете! - невозмутимо ответил профессор. – Таким образом, очевидно, что люди в состоянии оказывать влияние друг на друга без непосредственного участия. Причем влиять как созидательно, так и разрушающе! Теперь к нашей теме. Ругару – это человек и пес в одном лице. В мифологии все конечно иначе, это существо с головой волка, а телом человека, проще говоря - оборотень. Но мы с вами реалисты.  Ругару выглядит как человек, но несет в себе волчью сущность.
 - Так все- таки волка или собаки? - Зося с трудом подавила зевок.
 - Еще пятьсот лет назад  жители Европы между волком и собакой не делали различия. Ваш Оскар несет в себе часть собачьей природы, возможно неосознанно. Опасность заключена в том, что также как «черные вдовы» губили мужей, человек-пес сможет оказать влияние на вашу сущность. Вы ведь уже зависите от него, не так ли?
Хозяйка бросила испепеляющий взгляд на маленького доктора.
  - Я не нуждаюсь в консультации психиатора!
  - Я нисколько не сомневаюсь в вашей адекватности. Ваш знакомый не может терпеть уни-жения лишь потому, что осознает себя собакой. Он наверняка что то желает получить взамен.
  - Он и получает! – высокомерно заявила Хозяйка. – Я с ним иногда сплю!
Доктор закашлялся, покраснел и снял очки.  Он вновь достал платок, и протер несуществу-ющие пылинки на выпуклых стеклах. Без очков он выглядел застенчивым старичком.
  - Вы неверно меня поняли… - мягко сказал он. – Секс не может быть равноценен страдани-ям. Боль всегда сильнее страсти. Он – не мазохист. Боль, которую вы ему причиняете, не до-ставляет удовольствия. Он терпит. Возникает вопрос. Зачем он терпит эти страдания?!
  - Если терпит, значит ему это нравится!  Только я не понимаю, как все это связано с этим вашим…
  - Ругару! – подсказал профессор.
  - Ну да! Про «черных вдов» мне  понятно. Энергетические вампиры и все такое… Ну а ка-кая связь между мазохистом и средневековым оборотнем?!
  - Наши предки не всегда были столь невежественны, как это принято считать.  Некоторые из них не верили в чудеса наподобие вервольфов, преображающихся в полнолуние, и обрастающих шерстью и когтями. Тем не менее, они давно подметили схожесть между животными и людьми. Ругару  не являлся оборотнем в классическом понимании. Первые более или менее связные упоминания сохранились в фольклоре франкофонных поселений в Луизиане. По их мнению Ругару – не оборотень, это человек, имеющий  сущность пса.  Ругару – это те из людей, кто продал душу дьяволу. Продать, или обменять душу, - не более чем метафора! В интерпретации современников это означает полный отказ от нравственных категорий. Уход от ответственности за свои поступки.  Ругару ищет грешных христиан, их проще убедить в собственной исключительности. Вы, простите, кто по вероисповеданию?
  - Католичка!
  - Замечательно! – профессор потер маленькие ладошки. – Сравнительная редкость в нашей стране. Если верить скудным сведениям, Ругару, находит нераскаявшегося католика, и живет подле него сто один день. Вероятно по истечении этого срока, жертва оказывается в его вла-сти. Я, как врач могу предположить формирование психологической зависимости, со всеми вытекающими неприятностями. Простите за прямоту, но вы уже в некоторой мере зависите от своего знакомого! А общаетесь вы с ним около восьмидесяти дней, не так ли? Мне кажет-ся, вы его недооцениваете. Он терпит боль и унижения, не являясь мазохистом. Это раз! – доктор загнул палец на руке  - Он обладает незаурядным интеллектом, и способен к критиче-скому анализу. Это два! – доктор загнул указательный палец. - Я не очень доверяю современ-ным тестам, но они утверждают, что человек-пес в высшей степени мстительное существо! И еще одно… Он редкий лжец, этот Оскар!
  - Он пишет дневник… - сказала девушка.
  - Какой дневник? – профессор удивленно посмотрел на нее поверх очков.
  - Обычный дневник. Обо мне… Много мистики какой-то.
Доктор задумчиво постучал  ручкой по столу.
  - Мистика… - он встал из за стола, давая понять, что время приема закончено. – Мистика – не по моей части, уважаемая! А дневник принесите обязательно!
  Разговор с доктором происходил в присутствии Оскара, на этом настояла Зося, но перед тем как выйти из кабинета, она на пару минут задержалась, притворив за собой дверь.
   На улице заметно посвежело, осень уверенно вступала в свои права. Хозяйка  ступала по влажному асфальту, Оскар робко семенил следом, зябко кутаясь в  курточку.
  - Надо бы тебе куртку купить… - женщина критически смерила взглядом его долговязую фигуру, как бы определяя размер, и неожиданно добавила. – А может быть и не надо! Сто один день… Месяцок еще протянешь! – она криво усмехнулась. - Ну вот! Помнишь, ты про свою породу спрашивал.  Ругару! Смешное название!
     Она ничего не поняла. А Оскар долго вспоминал доктора, и на месте уважения возник гнев и страх. Мудрый доктор, с седыми бровями стал казаться ему опасным. Как это говори-лось в старом фильме? Он слишком много знал… У псов короткая память на ненужные предметы и лишних людей. Ругару проклят сто один день. Интересный доктор. Вредный субъект.  Хотя конечно в чем-то был прав, этот профессор. Однако он недооценил магическое влияние секса на зависимость Хозяйки.
    Сама Госпожа находила извращенное удовольствие в том, чтобы унизив раба, поласкать его своим большим влажным ртом. Она холит гордыню - он избавляется от страха. Равно-ценный обмен. Боль – неизбежный атрибут рабства. Не ощутив боли, не почувствовать люб-ви! Единственно к чему было трудно привыкнуть это к непомерному тщеславию Госпожи. Она и раньше хвасталась перед подругами ручным псом. Но собак не мучают, и не бьют без крайней нужды. Совершенно другое дело — раб. Раба следует истязать при посторонних, чтобы продемонстрировать свою власть! Тщеславие не позволяло Госпоже хранить в тайне их взаимоотношения. Теперь им редко удавалось остаться наедине, гости стали частым явле-нием в доме.
   Как то раз Хозяйка была сильно навеселе, и подарила человека-пса подруге — худой рыжей девице с торчащими вперед как частокол зубами. От девицы  пахло едкими духами, она жила в загородном доме. На фоне мелькающих желтыми всполохами фонарей, проносились кирпичные особняки. Дом стоял за высоким забором, который он с легкостью перемахнул той-же ночью, а вот до города он добрался лишь под утро — редкие машины проносились мимо с влажным свистом по сырому асфальту, и подобрал его старенький, потрепанный грузовик, с таким же как он сам пожилым и болтливым водителем. Шофер пытал странного попутчика нудными расспросами о окровавленном лице, и порванной одежде.
    Рыжая обладала убогой фантазией. Она вцепилась острыми ногтями в голову, и выла как ночная ведьма. Чувствуя как кровь сочиться из порезов на лице, он оттолкнул сумасшедшую девицу.  Она упала, опрокинув маленький столик, с грохотом посыпались фарфоровые безделушки. Рыжая молча вышла из комнаты. Когда она вернулась, в руках у нее был зажат кнут.
  - Всю жизнь об этом мечтала! – прорычала она.
  - Я не специально… - покосился он на осколки фарфора, похожие на выбитые зубы велика-на. – Я уберу.
Рыжая усмехнулась.
  - Конечно уберешь! Но потом...
На какое то мгновение ему почудилось, что все это происходит с кем то посторонним. Он зажмурил глаза, и увидел себя лежащим с этой девушкой в кровати. Смешная, некрасивая рыжая девушка, с выступающими вперед как у кролика передними зубами. Она гладит его волосы, шепчет ласковые слова, она так одинока в огромном пустом доме. Она быстро надо-едает со своими нежностями. Ему не нужна любовь, она делает его беззащитным. Его раз-дражает ее кротость, она говорит о доброте и доверии, чем приводит человека-пса в неистовство. Рыжая благодарна за несколько часов тихого счастья. За окном воет собака. В комнату вплывает безмолвная серя тень. Оскар вскакивает на ноги, девушка пытается его удержать, но он с силой бьет ее в грудь. Она падает, ударившись о столик, фарфор рассыпается по полу. Человек-пес берет бутылку водки, и жадно пьет из горлышка, захлебывается, кашляет, вытирает клейкую слюну. Девушка кидается к нему, она плачет, размазывая черную тушь по лицу, она умоляет его не пить больше, но человек-пес чувствует, как страшная розовая пена захлестывает  голову, он стискивает что есть силы зубы так, что крошиться эмаль, и медленно, с тихим стуком опускает бутылку на стол. Пауза…
  Оскар открыл глаза. Что это было? Очередной сон наяву? Он трясет головой, и в мир врывается безжалостная реальность.
  Рыжая стоит перед ним, зажав в руке тяжелый кнут.  Он – раб. Тень. Собака…
   - Не надо… - шепчет он пересохшими губами. –  Я все уберу, а фигурки склею…
  - Ублюдок!
  От первого удара он увернулся, но следующий взмах кнута порвал свитер, и рассек кожу на плече. Девица торжествующе закричала, и тогда человек-пес бросился на нее. Вначале рыжая сопротивлялась отчаянно как мужчина, но его охватил приступ настоящей собачей ярости, и бил ее до тех пор, пока она не перестала двигаться. Затем ему стало страшно.  И он выбежал из дома, перелез через высокий забор.
   Госпожа была трезвой и расстроенной. Она  просто вымыла его в ванной, напоила водкой, и ласкала. Оскар плакал...
    Рыжей он больше не видел, и ничего про нее не знал. Отсутствие страха предполагает от-каз от ответственности. После того случая гости стали появляться реже, а Госпожа не позво-ляла им использовать раба для своих пьяных причуд. До случая с негром...
    Иногда Оскар убирал в квартире. Но нечасто. Для этого существовали наемники— как шутила Госпожа, а хорошего раба надо ценить.  Перед побегом он украл немного денег, этого оказалось достаточно, чтобы снимать простенький номер, и каждый день пить водку.  Их отношения  были совершенными до тех пор, пока не объявлялись посторонние люди. Его побег был символичен. Он пытался дать ей понять о тонкой связи протянутой только между ними двумя. И никем более. Он надеялся, что страх прошел, серая тень обманута. Однако он ошибался. Уже на вторую ночь он проснулся трезвым. Казенные кварцевые часы, висящие на облупленной стене, показывали час с четвертью. Оскар схватил бутылку водки. Огненный жар растекся по груди. Давясь слюной, превозмогая отвращение, он лакал напиток, благословенное опьянения не приходило. Шевельнулись занавески на окнах, послышался сдавленный писк комара, он хлопнул по шее, и промахнулся, в ухе нарастал неприятный звон.
   - Я – Оскар, человек-пес! – громко произнес он, желая спугнуть тишину. Но тишина не ис-пугалась. Она навалилась душно, тяжело, и в вязких объятиях едва различимо пищал комар. Он вторично наградил себя пощечиной, и понял, что никакого комара в комнате нет. Звенели нити, сгустился воздух, и в номер вползла серая тягучая мгла. 
    На низенькой покрытой лаком тумбочке, стояло высокое зеркало. Черные пролежни облез-лой амальгамы по краям, и кривой инвентарный номер, намалеванный красной, цвета венозной крови краской. Поверхность зеркала покрылась мелкой рябью, отражавшаяся в нем стена с постером наклонилась так, что стал виден верхний угол, примыкающий к потолку. Вдруг от стены отделилась тень, она росла на глазах, становясь выше. Вскоре ей стало тесно в створке узкого зеркала, и она простерла широкий рукав в сторону потолка, комната наполнилась тихим  шипением, словно рассерженная змея пытается выбраться из заточения. Тень нырнула назад, в глубину зеркальной массы, но спустя мгновение появилась вновь, теперь она вытекала наружу, струясь бестелесной одеждой вдоль нижнего края тумбочки.
   Холодная струйка пота скатилась по лбу, зацепившись за веко, коснулась глазного яблока. Он моргнул, тень поглотила мгла. Когда он открыл глаза, темные крылья заполонили комнату. Зеркало дрожало, не в силах сдерживать напирающую из недр густую массу.
   - Ахерон лилит, наама самну, римон… - губы человека шевелились помимо воли. Раздался громкий треск – поверхность зеркала покрылась сетью мелких трещин.
   Оскар выскочил на улицу, выбежал в пустой сквер, за черными деревьями горели огни, по улице спешили одинокие прохожие. Накрапывал дождь, поднялся ледяной ветер — он бежал по улице, не чувствуя холода. Приветливо светилась реклама ночного кинотеатра. Он дернул никелированную дверную ручку – та не поддалась. Чувствуя стальную резь в свистящих легких, человек отчаянно барабанил кулаками по толстому стеклу.
   За освещенной дверью в ожидании сеанса топтались парочки. Симпатичный парень цело-вал девушку. Лицо девушки оказалось закрыто его спиной, а парень был похож на известного актера.
   Человек-пес завыл. Дверь дрожала под ударами, девушка испуганно оглянулась, парень с недоумением смотрел  сквозь стекло.
  - Откройте дверь!!! Прошу вас! Откройте! – кричал Оскар. В горле лопнул кровеносный сосуд, капельки крови обрызгали стену.
  - Откройте… Умоляю вас!
  Он с ненавистью ударил на уровне лица молодого человека. Тот отшатнулся, пожал плеча-ми, подошел к своей девушке, прошептал ей что то на ухо. Они скрылись в темном зале ки-нотеатра. Оттуда заиграла бравурная музыка. Metro Goldwyn Mayer.
  - Прошу вас…
 Дверь распахнулась, из фойе кинотеатра пахнуло уютным теплом и жареным арахисом.  Вышла молодая , щеголевато одетая женщина с полным седым мужчиной под руку.  Мужчи-на прошел мимо человека-пса, едва не задев его локтем. От него пахло дорогим одеколоном и пивом. Женщина возбужденно жестикулировала.
  - А мне понравилось! Хотя волка жалко… Мне вообще животных жалко, но снято очень реалистично! Даже жутко! А тебе?
  - Ничего. – сдержано бубнил толстяк. – Молодцы, здорово сделали! И волки такие огром-ные!
  - Это все компьютерные технологии. Сейчас ничего не снимают на камеру. Сплошь компьютерные постановки…
 Они подошли к машине, мужчина достал сигарету, чиркнул зажигалкой, в свежем воздухе поплыл густой табачный дым.
   - Пару минут покурю… - пробасил он.
 Женщина рассеянно кивнула.
  -  Мне фильм понравился, но волка жаль…
  - Можно будет диск купить, или скачать. Еще раз посмотрим!
 Запах дорогих сигарет коснулся ноздрей, аромат был настолько реален, человек-волк засто-нал.
  - Прошу вас…
  - Ты слышишь? – встрепенулась женщина. – Ты ничего не слышал?!
  - О господи! – закричал Оскар. – Я – здесь!!!
  Мужчина передернул плечами, выкинул недокуренную сигарету, распахнул дверцу машины.
  - Поехали!
 Женщина растерянно оглядываясь, села на пассажирское сидение.
  - Но мне точно показалось. Как будто кто то кричал…
  - Это на тебя так фильм подействовал!
  Машина сорвалась, обрызгав человека капельками грязной воды.
     Гасли огни ночной рекламы. Среди огненных всполохов в упор смотрел волк. Пасть оскалена, с длинных зубов стекают капельки крови, волк смотрит на мужчину  блестящими, не знающими жалости глазами. Одним зеленым, другим коричневым. Оскар попятился, едва не упал, споткнувшись о каменный бордюр. Возле рекламы светилось электронное табло с названием фильмов. Часы на табло показывают час пятнадцать.
   Он бежал по улице до тех пор, пока не отказали ноги. Он упал на мокрый асфальт, грудь душили рыдания. Горло саднило от жажды, человек-пес перевернулся на живот, и лакал из лужи. Потом он встал на ноги, и обреченно пошел назад в гостиницу. Он прошел мимо кинотеатра, возле касс обнималась парочка.
   Оскар брел по улице, в голове звенел голос. Я – тень. Я – повелитель тени. Я – раб своей тени…
   Портье недоуменно разглядывал грязную фигуру постояльца.
   - Как это вы мимо меня прошли?! Час шестнадцать…
Он молча прошел мимо портье, который продолжал оправдываться, обращаясь к отсутству-ющим слушателям.
  - Ну, ведь ни на минуту не отлучался! Как мимо меня прошел?!
  Он вошел в свой номер, и упал на кровать. Он старался не смотреть в сторону зеркала, бо-ковым зрением  видел его лживую поверхность, с кроваво красными цифрами в нижнем углу. Он отвернулся к стене, и заснул.
  На улице шумел порывистый осенний ветер,  гнул тонкие стволы деревьев, и тихое шурша-ние редких машин, скользящих по мокрому асфальту напоминало затаенное змеиное шипе-ние.
   
 С тех пор он пытался жить по ночам. Днем спал, а ночью пил водку. Через несколько ночей зазвенели нити, потекла зеркальная магма, дрожала тонкая занавесь на окне. Оскар выспался накануне днем, и чувствовал себя бодро, однако стрелки часов коснулись часа с четвертью, и он бросился опрометью из номера. Он бежал к ней.  К Госпоже…
    Он сидел во дворе, и ждал, когда она обратит на него внимание. Подъехала машина, из опущенного ветрового стекла неслась музыка, звучно охали басовые ноты. Громко рассмея-лась девушка, выскочила из салона. Со стороны водительского сидения вышел молодой стриженный наголо парень, и приобняв ее за талию, поднял на руки. Девушка опустила голову на плечо ухажера, в руке она держала черную сумочку и желтую розу, на длинном колючем стебле. Мужчина небрежно толкнул ногой дверцу машины, и аккуратно ступая среди блестящих луж, скрылся в подъезде.
  - Гадина… - прошептал раб.  - Она – гадина! А он – зверь!
  Оскар ненавидел лысого парня, презирал его девушку, весь мир был враждебно настроен к человеку псу. Он сидел и плакал. Выхода не было. Только через два с лишним часа Госпожа вышла к нему на улицу. В ту ночь она впервые поцеловала пса в губы... 

                *             *               *

     Наступала ночь. Долгое время Оскар не испытывал страха.  Последняя грань, разделяю-щая их с Госпожой пала. Теперь между ними остался только воздух. Говорят - это лучший  диэлектрик. Ему предстоит погрузится в свои сны. Их не было достаточно давно, и он не-много волновался.
    Страха не было в эту ночь. Госпожа приняла его в свою кровать. Она в последнее время все чаще спит с ним вместе, — с дорогими людьми или вещами трудно расставаться. Он дает ей столько эмоций, сколько она не могла получить ни от любовников, ни от денег, наркотиков или алкоголя. Упоение властью Хозяйка испытывала в начале его служения. К ней она привыкла столь-же быстро, как привыкают к шальным деньгам. Оскар дает ей ощущение любви. Не саму любовь — любовь своекорыстна и болезненна. Он дает ей ощущение чистого страдания, и она осознает, что сама является причиной этих страданий. Он делает ее немножко Богом! И он счастлив!
    Человек-пес прижимается к Хозяйке. Она всегда мгновенно засыпает, стоит белокурой голове коснуться подушки, а он какое-то время лежит неподвижно, слушает ночные звуки — с наступлением сумерек их становиться все больше, и слышны они явственно, среди обычных, блуждающих по квартире ароматов четко прослеживается  запах горькой травы и высохшей крови.
   Дождь кончился, на небе загораются яркие звезды, они срываются с черного небосклона, и несутся вниз, оставляя яркий фиолетовый хвост. Кривой полумесяц завис над землей, касаясь острым языком высоких гор, чьи мохнатые макушки окутаны густым туманом.   Утробный вой пронесся над черной землей. Тревожно, вразнобой запели лягушки. Наступила ночь. Оскар спит и ему снится сон.



                СИУТА.


    
   …На берегу реки лежит манк.  Ловкая ящерица вцепилась в икру несчастного, и мотая го-ловой пятится назад. Манк цепляется ногтями за землю и дико орет. Ящерице на помощь по-доспела вторая. Вдвоем они быстро утащили добычу в воду, не обращая внимания на самок, которые швыряют в них куски сухой глины и камни. Оказавшись на глубине, манк бил рука-ми по жиже, поднимая кучу брызг и мутного песка.  Вот его голова появляется на поверхно-сти, он разевает рот как жаба. Потом все стихло. Косой внимательно наблюдал за гибелью манка, а рядом таился Бурбуль…
    Чужой голос властно приказал псу покинуть Зеленую Гору и идти на юг, в эти иссушенные солнцем бесплодные земли. Манки продолжали мигрировать на юг, и вслед за ними шел пес. А на некотором расстоянии, не отставая ни на шаг, следовал вожак.
      В ту ночь Косой обследовал дальнюю рощу, здесь обосновались маленькие обезьяны. Они перелетали с дерева на дерево, цепляясь за ветки своими цепкими, жилистыми руками. Всем известно, что хитрее обезьян могут быть разве только манки. Однако псу и здесь повез-ло.
    Он разбудил их неожиданным вторжением, одна замешкалась, зацепившись за ветку. Косой подпрыгнул так высоко, как не прыгал никогда в жизни — на тот момент он не ел уже почти неделю,  черная шкура висела на боках свалявшимися  лохмотьями.  Волк поймал обезьяну, но чувствовал себя униженным. Ее соплеменники орали со своих деревьев, а хищник бежал прочь. Для уроженца Зеленой Горы, охота на обезьян считалось унизительным занятием, но голод умеет быть убедительным.
  Он брел по степи, на пути возникла невысокая волчица. Она была стройная, как все мест-ные псы рыжего оттенка, на груди красовалось белое пятнышко. Косой деликатно отступил, она тихонько прикусила его за ухо. Он приподнял верхнюю губу, но тотчас опустил голову. Она потерлась мордой о его шею, заскулила — это было приглашение к беседе…
     Ее звали Сиута. Ее удивил огромный волк — таких она здесь никогда не встречала, а уж тем более дальше, на юге — возле Большой воды. Тамошние волки совсем маленькие. Манки идут к Большой воде. Зачем? Неизвестно. Старые волки говорят о приближении  холодов. У манков есть некая сила, которая ими руководит. Что-то наподобие Силы Луны. Только волки прислушиваются к Силе Луны лишь когда в этом есть крайняя необходимость, а манки делают это всегда.
    Косой слушал. Он никогда не встречал умных волков. Сиута была польщена. Она часто приходит сюда. У Плоских Камней короткохвостая кошка порвала ее спутника, и с тех пор она приходит сюда каждое полнолуние. Неожиданно он рассказал ей все. Про манков, про Бурбуля, про страшный запах, который сопровождает невидимую  тень.
   Сиута оказалась благодарной слушательницей. Местные волки не питают к манкам враж-ды, она слышала про серого манка, но она также знает и про другого манка. Здешние волки называют его белым. Это оттого, что от него исходит сияние.
   Косой предложил волчице поделиться самым сокровенным, что было у него — своими снами. Сиута соглашалась…
   И тогда не в силах сдерживать наполняющие его чувства пес завыл. Он выл, подняв острую морду к черному небу. Он выл от восторга и нежности, и Сиута завыла вместе с ним, и луна  очертила контуры волков серебром.
   
    
               
       Бурбуль следил за семейником. У вожака был отменный слух, он нашел нору, выкопан-ную среди корней деревьев, но не спешил объявиться. Придет время...
      Во имя мести волк поменял свою природу. Он не спал днем, а ночью маялся от бессонни-цы. Он приноровился жить в режиме манков. Он знал их привычки, следуя за бельмастым, оставаясь незаметным.  У вожака появилась сила и ловкость, а хитрости, могли позавидовать смышленые обезьяны. Он перестал выть по ночам, и когда услышал любовное томление Ко-сого, презрительно зарычал. Он не знал больше, что такое любовь. 
    Его посещала по ночам Латона, но Бурбуль холодно встретил теневую сестру. Он презира-ет опасности. Сладкое чувство ненависти дарило истинную радость. Он слышал  волчат, рез-вящихся в лагере манков, и смаковал мысли о том, как хрустнут щенячьи косточки под напо-ром его мощных челюстей. Но и это позже…
      В то утро Хозяин изрек слово. Пора. Волк получил силу медведя и ловкость  тигра, время начинать наслаждаться местью. Хозяин поощряет месть. Он порадуется вместе со слугой.
     Бельмастый спустился к реке. Манки пьют воду, черпая ее ладонью. Неподалеку  греются водяные ящерицы, их внешнее безразличие к окружающему — хитрая уловка. Волк видел как молниеносно, с упругой силой разворачивающейся пружины набрасываются они на заигравшуюсю антилопу, и из цепкого капкана огромных челюстей не вырваться, и в нежных глазах животного застыл смертельный ужас.
   Такой-же ужас, он испытал при встрече с Хозяином.  Но это было давно. Ящерицы — дру-зья Хозяина. Они неподвижно лежат на берегу, по гребнистым остриям шкур скачут безза-ботные птицы.
   Бельмастый стоит на четвереньках, как степной заяц — беззащитно выступает тонкая ко-ричневая шея. Пасть волка наполняется слюной, он дрожит в нетерпении. Нет! Это слишком просто!
   Пес  рвет зубами сухожилие на ноге, пасть наполняется сладкой кровью, и жесткими жи-лами. Бельмастый  с отчаянным воплем бьет хищника в голову острым камнем. Волк легко уклоняется, и впивается во вторую ногу. Крики боли в голосе жертвы наполняют его ощущением  восторга, и благодарности. Он смотрит бельмастому в глаза, видит в них страдание, и он счастлив. Бурбуль уходит. Он досмотрит эту историю на расстоянии — в планы вожака не входит встреча с семейником. А пока он смакует подробности смерти бельмастого, и  жалея, что все произошло слишком быстро.  Но он полон надежд, Хозяин обещал много ненависти.
    Хозяин всегда приходит ночью, его появление вызывает страх, но такой вид страха пред-шествует восторгу. Хозяин приходит не каждую ночь, но пес готов к его приходу, и поэтому он плохо спит. Он боится пропустить первые минуты щенячьей радости, которую испытыва-ет, заслышав издали знакомые шаги.
    Однажды Хозяин отправился к манкам, и взял с собой Бурбуля.
    Волк нервничал,  вот так запросто войти в лагерь манков, было страшно. Он скулил, пере-ступал с ноги на ногу, даже лютая злоба, питавшая его ослабла, под впечатлением смертель-ной опасности. Но доверие к Хозяину было почти безграничным, его власть над окружающей природой выглядела убедительной, и проявлялось в том уважении, что испытывали к нему водяные ящерицы или серые крысы.
    Завидев пришельцев манки падали на землю, и начинали громко выть. Бурбуль ликовал.  Ему хотелось рвать, кромсать, вскрывать глотки. Забившись в ворох вонючих шкур дрожали Плакса и Ушастый, рядом лежал маленький манк.  Взмах острых клыков, и от дерзкого ма-лыша останется истекающий кровью кусочек плоти! Но Хозяин поманил пальцем молодую самку. Она покорно приблизилась, дрожа всем телом. Он велел ей встать на четвереньки. Большие груди обвисли, блики костра играли на толстых уродливых бедрах.  Хозяин  прика-зал слуге овладеть самкой.  Волк протянул нос — острый запах самки, готовой принять в свое лоно. Хозяин настаивал. Это не шутка.  Бурбуль зарычал, лютая ненависть клокотал как вода в горячих ключах, зажгла яростный огонь в сердце, шерсть почернела и встала дыбом на загривке.  Беспомощность жертвы усилила бешенство волка. Пес урчал, самка начала кричать. Серая дымка на  лице Повелителя излучала свирепую радость. Повелитель доволен!
    Волк совокуплялся с самкой манка, лютый ветер завывал над черной землей, плакали ман-ки, и надо всем этим возвышался серый и безмолвный, мрачный и неумолимый Хозяин и Повелитель!
    Волк рвал когтями нежные бока манки, вот он раскрыл свою зубастую пасть, сейчас он вонзит острые зубы в тонкую шею. Самка примет  семя, и захлебнется в собственной крови. Хозяин придумал отличную игру! Но Повелитель отдал беззвучный приказ, понятный только им двоим, и  волк послушно отошел в сторону.
   Далее Хозяин подошел к истерзанной самке, помог ей подняться. Повелитель никак не объяснил своих действий. Ни тогда, ни позже. Но Бурбулю не требовались объяснения — Хозяин был доволен, а это значит, он свою миссию выполнил сполна.
   Перед тем как уйти, Повелитель долго смотрел на маленького манка. Детеныш  выдержи-вал  взгляд, от которого у храброго Бурбуля начинали предательски дрожать сильные ноги.  Повелитель отвернулся и зашагал прочь...
   Пес поспешил следом, часто оглядываясь, и недоумевая, что это за слезы такие лились из глаз детеныша, если не чувствовалось в нем самом ни страха, ни злобы? А только печаль, и еще что-то непонятное, отчего жизнь волка, до краев наполненная ненавистью и мщением показалась пустой и бесцельной? Он остановился, тряс большой головой, недовольно фырк-нул, пытаясь выплюнуть неприятные мысли — впереди быстрым шагом удалялся Хозяин, он уже почти скрылся из виду.
   Бурбуль почувствовал себя безмерно одиноким. Он кинулся догонять Повелителя, чьи твердые шаги удалялись на юг. К высоким скалам, вырастающим из черного жерла преис-подние, стоящими на краю отвесного обрыва, обдуваемыми пронзительными ветрами.
   
               
 
       Солнце медленно поднималось на Востоке, лучи бережно коснулись мягкой, неразбу-женной земли. Вразнобой заголосили птицы, поднялся  свежий ветер, шумела зеленая листва, вода покрылась мелкой рябью.
    Две тени прошмыгнули в нору. Они долго топтались на месте, обнюхивали воздух, волки слушали степь. Косой нервничал — Сиута ждала волчат, а запах Бурбуля не давал ему покоя. Наконец волки укладывались, самец продолжал принюхиваться, не доверяя слуху. Волчица недовольно поднимала — время сновидений!
   Волчица считала, что если их сны сольются в единое целое, они не будут расставаться даже на время ночлега. Косой старался, но в последний момент между ними вырастал невидимый барьер, образы искажались, плыли в цветном водовороте бессмысленных картинок, и проваливались в бездонную яму. Помог несчастный случай. Сиуту укусила змея.
    Они пробирались по скалистому ущелью, Косой шел первым, осторожно ступая по острым камням, когда сзади раздался отчаянный визг. Он мгновенно оказался рядом — в лапу подруги впилась большая черная змея. Волк разорвал змею, но лапа опухла, и волчица едва доковыляла до норы. Под утро ей стало совсем плохо. Блестящая шерсть свалялась, глаза покрылись мутной пленкой, провалившиеся бока тяжело вздымались, сизый язык свисал из пасти.
    Косой обезумел. Он бегал вокруг норы, его глаза лихорадочно блестели. На вторые сутки томительного ожидания он лег рядом, и погрузился в тяжелое забытье. И впервые ему приснился сон.
    В этом сне были он, Сиута и маленький манк. Они втроем бегали по зеленому лугу, а ря-дом  резвились волчата. Маленький манк коснулся рукой его плеча.
 «Все будет хорошо…»
    На следующий день волчица стала выздоравливать. Впоследствии Косой рассказал ей свой сон — оказывается она видела его в тот-же самый день!
      И сейчас волк послушно закрыл глаза.
     Птицы кружили над высокими деревьями, оглашая окрест тревожными криками. Между корней деревьев прошмыгнул рыжий суслик, метнулся под спасительные переплетения узловатых корневищ, тень накрыла его беспощадным крылом, огромная пасть  поглотила зверька. По оврагу пробирался огромный пес. Из пасти сочилась свежая кровь. Она капала на сухую землю, земля жадно впитывала сладкую жидкость, и на ее поверхности высыхали бурые ржавые пятнышки...



               
 

                ДНЕВНИК  ОСКАРА.  ОКОНЧАНИЕ.




       «...Все предшествующее написал Оскар человек-пес. Пес ушел. Его место занял раб. Госпожа предпочитает собаку с тех пор, как мне удалось посвятить ее в мистический мир моих сновидений.
    Псы, фигурирующие в моих снах, поглотили ее внимание. Каждый вечер она с нетерпением ждет продолжения, и я ликую! Высокомерная Госпожа находится всецело в моей власти! Власть иллюзий могущественней любой другой, ибо обладание реальными богатствами ведет к пресыщению и отчаянию. Сила иллюзий беспредельна.
   Сначала я тешил ее тщеславие, превратившись в послушного раба, и достиг крайнего сте-пени унижения, позволив надругаться над собой изощренным образом. Наконец, я пожертвовал самое дорогое, что может предложить смертный — я дал ей ощущение иллюзии, которое не получить ни с помощью алкоголя или наркотиков.
    Я испытывал страх. Постоянный, выматывающий душу, он спеленовывал по рукам и но-гам, он парализовывал волю, и изъедал жизнь хуже ржавчины, ибо ржа оставляет съеденную основу железа, в следах коррозии видна история ее жертвы. Мой страх лишил меня  природы. У меня больше нет истории.  Я — это комбинация страхов, я — это скопищ оголенных нервов, я — это долгая пытка тоской и отчаянием. И я бессмертен!
   Раньше я мечтал о бессмертии в силу того, что боялся расстаться со своим телом, пока не понял, что бессмертие это -  бесконечный страх и одиночество. В ту ночь, когда серая тень вплыла в мою жизнь, я перестал бояться смерти и унижений. Боль неприятна, но я к ней быстро приспособился — это всего лишь нервные волокна — простая физиология.
   Госпожа — глупа. Она считает меня мазохистом, она уверена, что я терплю унижения по-тому, что они доставляют примитивное сексуальное удовольствие. Она водила меня к докто-ру, и это была ее ошибка! Никто, кроме нас двоих не смеет поднимать завесу тайны. Мне показалось тогда, что доктор о чем- то догадался, а для нашего союза требуется интимность.  Я  охранял ЕЕ покой, удаляя невольных свидетелей.  Впрочем, все в прошлом. Скоро Госпожа изменит свою точку зрения. Я уверен.
    Мне удалось погрузить ее в СВОЙ мир! Она считает это миром иллюзий. Я тоже раньше  думал. Я ошибался, но чтобы понять это, мне надо было увидеть ТОТ сон. Скоро его увидит Госпожа. Но пока я — раб, и этот факт позволяет мне ослаблять чувство страха.  Я ужасно одинок. Я видел серую тень…
    Немалого труда стоило мне научить Хозяйку погружаться в бездну иллюзий.   Поначалу возник острый протест, неприятие чужой сущности вторгающейся в ее природу, и заполняю-щее ее как полую массу наполняет агрессивная кипящая влага. Госпожа сопротивлялась. Мне пришлось рассказать, что возникающие образы, — следствие ее собственных фантазий. Чрезмерная горделивость мешала ей принять проявление силы у безропотного раба. Она, с исконно славянским упрямством противилась неизбежности признания той связи, что сцепила нас между собой накрепко. Я должен был продемонстрировать крайнюю степень своего ничтожества. И удобный случай вскоре представился.
   Все произошло накануне моего побега из дома Госпожи. И хочу подчеркнуть специально для Хозяйки, тщательно прочитывающей мои дневники, - никакой связи между последними событиями и моим побегом не было. И трагическая развязка не являлась актом мести. Я по-знал такую боль, и такие страдания, что мстить заурядным смертным просто смешно! Все мои действия были глубоко символичны, и в основе  имели одну цель — избавление от лютого, ни с чем не сравнимого страха.
    Мои слова приходиться принимать на веру, я не могу предоставить аналогов того ужаса, который мне довелось испытать. Слабым доказательством моих слов может послужить то, что стараясь хоть как-то ослабить этот страх, я добровольно стал рабом. Для горделивой Хо-зяйки это должно быть весомым аргументом.
   .А в тот день я много пил. И Хозяйка пила...
    Бывали такие радужные дни светлого беспамятства, когда мы с ней начинали пить  с ран-него утра. Если для меня пьянка - дело привычное, то для Госпожи требовалась причина. Обычно это были приступы скуки,  но она со свойственным высокомерием обозначала их как депрессию. 
   - Иногда я жалею, что ты – собака! – грустно сказала она в тот раз.
   Я растерялся.
  - Но ты же знаешь, я – не собака, я – твой раб, мы говорили об этом…
  - Раб мне надоел! – отрезал Госпожа.
  Я ощутил себя ангелом, которому отсекли крылья!
  - Но м-м-ы ведь не все испробовали! Т-т-ы можешь делать со мной все, что угодно! И по-том, мои сны…
  - Знаю! И слышала и читала! – раздраженно перебила Хозяйка, - и про сны, и про манка  серого… Надоело!
 Зося – упрямая сучка! Пытаться заставить ее изменить свое мнение практически невозмож-но! Лесть на нее не действует,  а мои унижения ей надоели. Как бы подтверждая мою мысль, она задумчиво произнесла.
  - Все одно и то же. Я тебя унижаю, ты безропотно все переносишь. Однообразно все как то! Если бы ты хоть сопротивлялся! И собаку ты изображаешь, как то нелепо. Настоящие псы симпатичнее.  Взять того же Торна… - у нее дрогнул голос.
 Моя пасть наполнилась слюной, я едва сдержался, чтобы не хватануть ее за  гладкую  руку. Упоминание о тупом фокстерьере-самоубийце всякий раз приводило меня в бешенство.
  - А как же мои сны…
  - Какие, к дьяволу сны!?
  - Я могу стать непокорным рабом, если ты этого хочешь…
  - Непокорный раб мне не нужен.
  - Но что же делать!?
  - Не знаю. Возможно мне вообще надоело тебя унижать.
Она достала пилочку, и стала обрабатывать совершенный ноготь. Я боялся дышать. Самодо-вольная сучка! Ей надоело!
  - Я готов на все…
  - Именно это мне и надоело! – Зося холодно взглянула мне в лицо, встретив мой безумный взгляд смущенно отвернулась. Она подмигнула, стараясь выглядеть беззаботной, но я уже угадал в ее глазах страх. И это было хуже всего! Надо собраться с мыслями. Надо срочно что- то придумать!
  - Б-было время, когда ты позволяла своим подругам унижать меня…
  - Ну и что!
  - Но т-тебе это не очень нравилось…
  - Не знаю… - она с видимым безразличием пожала плечами. Я изучил Госпожу! Я постигал ее извращенную природу лучше кого- либо другого. Конечно! Конкуренция самок! Она рев-новала меня, своего раба, к подругам, и вместе с тем тщеславно желала продемонстрировать свою власть. Бедная девочка!
  - Н-н-у а если на месте твоих подруг окажется мужчина…
   Зося отложила пилочку, и подошла к окну, и задумчиво барабанила ногтями по черному стеклу. Придвинулась вплотную, будто намереваясь поцеловать равнодушное стекло, и от-крыв рот, подышала на холодную гладь. Стекло покрылось белой расплывчатой патиной. Девушка вывела пальчиком смешную закорючку, полюбовалась своими художествами, наклонив голову, как большая красивая птица. Я сидел молча, опустив голову. В глубине собачьего сердца, под волокном пульсирующих артерий звенели литавры. Госпожа думала. Она вытянула губы в трубочку, и прижала их к стеклу. У меня вспотели ладони.
  – Не убивайся раньше времени, малыш, я что-нибудь придумаю! – она почесала меня за ухом, и потянулась к своему любимому телефону.
   За окном моросил нудный нескончаемый дождик, и в тон погоде, горько и безрадостно бы-ло у меня на душе.  Госпожа хочет, чтобы я сопротивлялся! Ей надоела преданная собака, она хочет агрессивного боевого пса! Ее воля… Она получит такого пса!
    В раковине выросла покрытая застывающим жиром горка грязной посуды, но Хозяйка не-довольно махнула рукой.
   - Не переживай, Оскарчик! Придумаем что- нибудь…
    Через пару часов я был сильно пьян. Зося всегда отличалась высокой толерантностью к алкоголю. Она беспрестанно болтала по телефону, на чистом лбу выступили маленькие ка-пельки пота, коричневая родинка  причудливо кривилась как непослушная мушка, уцепившаяся колючими лапками за гладкую поверхность верхней губы. Вскоре она оделась, и чмокнув меня на прощание в нос, убежала.
  - Кажется, я придумала кое что интересное! – и лукаво подмигнула,  оставив меня наедине с неповторимой магией ее аромата.
    Мне ничего не оставалось делать, как делить одиночество с бутылкой водки, и пачкой си-гарет. Это — мои друзья, они лишены болезненной гордыни разделяющей всех окружающих на рабов и господ. Я попытался продолжить писать, но мозг был одурманен спиртовыми парами, и бросил дневник в ящик стола.
   Зося настаивает, чтобы я писал, и я повинуюсь. Мои сочинения вызывают ее искренний интерес. Причина кроется вовсе не в моем литературном даровании. Я пишу о Госпоже, и это приправляет тщеславную натуру острым и жгучим перцем. И тем не менее — это заключительная часть моего дневника. Я вновь обретаю способность заказывать сны. Реальность происходящих событий  воистину ужасает. После памятного появления серой тени, я длительное время старался избегать любых сновидений, глушил себя алкоголем, снотворными, пробовал наркотики. Я думал, что избавился от снов навсегда. Остался только страх. Но сны медленно и неуклонно проникли в мою жизнь, поначалу в виде безобидных картинок про древних собак, затем эти картинки преобразились в целую историю, и я поневоле оказался захвачен развивающимся сюжетом. Все изменилось с тех пор, когда в сюжетную линию стал вплетен некий серый манк…
   Раньше в моих снах отсутствовали запахи. Яркие цветные образы, насыщенные объемным  звуком, то горячие, то холодные ощущения  чужих прикосновений. Не было запахов, отчего драматургия выглядела несовершенной. Словно музыка, лишенная басовых звуков.
   Первый запах, который я почувствовал, был аромат крови с примесью пряных трав. Лакрица, базилик, степная полынь. Запах серого манка. И именно этот запах витал в моей комнате в ту злополучную ночь. Хотя если быть точным, я его не почувствовал, липкая паутина страха не позволила нервным рецепторам диагностировать запахи или вкусы. Кто хоть раз в жизни испытывал настоящий ужас, тот поймет. Остаются лишь зрение и слух, прочие органы чувств блокируются. Запах появился позже, когда я, обгаженный корчился в  кровати. И вот теперь сновидения стали пахнуть!  Запахи леса, воды, свежего ветра, мускусный запах волков, и привкус огня, доносящегося от становища манков, но ярче всего я чувствовал запах серого манка — вкус сладкой крови и горькой травы.
    Я самонадеянно полагал, что пишу сценарии бесплатных приключений, но то было время жестокого кредита. Время  истекло, близиться час расплаты. А я — банкрот! Но у меня есть поручитель —  Госпожа. И это справедливо! За удовольствие обладания рабом следует пла-тить. Зося любопытна, самоуверенна, и платежеспособна. И она мне не верила до тех пор, пока красочный мир иллюзий не открылся перед ней во всей его бесстыдной, нагой красоте. Теперь она обречена, как был обречен и я с того самого момента  когда лепная вязь раскра-шенных образов окутала мое убогое трехмерное сознание. И я ей благодарен. И я счастлив. И я почти не испытываю страха...
   Но это произойдет позже, а пока я в одиночестве пил водку, курил сигареты, и смотрел в покрытое дрожащими капельками моросящего дождя окно. След от дыхания Госпожи мед-ленно испарялся, я прикоснулся к стеклу ртом, в том месте, где бледной тенью отпечатались следы ее губ.  Рисунок был едва различим, кривая заусенца, я быстро стер ее ладонью. Ничто не оставляет на земле следа. Все тленно…
    Улица чернела, зажигались желтые фонари,  свет покорно таял в блестящих лужах. Мое бледное отражение в черном окне слоилось, подрагивало в такт проносящимся машинам.  Стало как то очень тихо.
   Я вскрикнул, голос блекло отозвался и потонул во влажном воздухе. Я прошелся по квартире, громко выкрикивал какие-то слова. Я включил музыкальный центр на полную громкость — из мощных динамиков ревел гремучий рок — Зося любила классический английский рок — единственное, что у нас с ней было общее. Металлический голос Гиллана заполнил помещение, песня о космическом путешествии тихо шелестела в мертвом воздухе. Тишина пробиралась в комнату, поглощала воздух, сжирая одну за другой молекулу, она обволакивала звуки, и они гасли, задыхаясь в ее черных ватных щупальцах. Я закричал изо всех сил, рискуя сорвать голос, я перекричал Гиллана, но почти ничего не услышал. Тишина побеждала! Я знал, что будет дальше. Вслед за тишиной придет темнота, и в ее колышущихся складках будет скрываться он. Серый манк...
    Я залпом допил бутылку, тошнотворный ком подкатил к горлу, я прижал руку ко рту, и бросился бежать в ванну, но споткнулся о коврик в коридоре, упал на пол, сильно ушибся лбом о дверной косяк. Удар отозвался жгучей болью в затылке, в глазах потемнело, и я вытянулся всем туловищем на мягкий ковер. И здесь меня начало рвать. Рвота желтыми квадратиками украсила белоснежный, с мягким пушистым ворсом, ковер.
     Когда я открыл глаза, надо мной маячили два лица. Одно — принадлежало белокурому ангелу, с кривой родинкой на верхней губе, другое черное, с вывернутыми губами, жесткой курчавой шерстью на голове. Негр оскалил белые клыки людоеда, сильные руки  оторвали меня от пола, и потащили в ванну. Следом шла Госпожа, и хохотала.
   - Ну, малыш, ты и нарезался! Макс! Ты когда- нибудь видел собаку алкоголика?!
   В ванной они вдвоем ловко меня обнажили, и нескольких минут обливали ледяной водой.  Госпожа завершила экзекуцию, вытерла меня насухо жестким полотенцем, и закутала в большой пушистый халат. Через пятнадцать минут мы втроем сидели за столом. (Случай беспрецедентный — я выпивал вместе с Госпожой и ее посетителем.) Негра звали Масис. Он пил водку. Госпожа тянула свой коньяк, и не пьянела. Мне водки не давали, и я довольствовался пивом, которое ловкий Масис умело откупоривал, сцепляя зубчики металлических крышек одну за другую. Бутылки утопали в его огромных черных, с розовыми ладошками руках.
  - Почему собака?
  - Не знаю… - Госпожа  пожала плечами. – А какая в сущности разница между собакой и человеком?
  - Собака служит. Она – помощник!
  - Оскар тоже служит! – усмехнулась Хозяйка. – Помощник из него никудышный, но тапочки таскает ловко!
  - Я понимаю. – кивнул  Масис. Он дружелюбно ухмыльнулся, и протянул мне открытую бутылку пива. – Это у вас такая игра…
 - Может быть и игра… Любой пес не заслуживает плохого обращения.
  - Люди лучше зверей!
  - Боюсь, ты ошибаешься! – возразила Зося.
   Негр беззаботно пожал плечами, а я смотрел на него с сожалением. Он скинул белоснеж-ный плащ, стянул через голову тонкий свитер, и развалившись в кресле демонстрировал вы-пуклую безволосую грудь, и втянутый, в рельефных квадратиках живот. Он перегибался че-рез стол, протягивал длинную черную руку за бутылкой так, что становились видны влажные звериные завитки подмышкой. От него остро пахло мускусом, так пахли мои волки в сновидениях, он подливал коньяк в бокал Госпоже, его движения были уверенны, и полны сдержанной мужской силы.
    Зося смотрела на меня, и в ее темно-синих глазах было темно и страшно. Она высовывала  розовый язычок, он походил на вывернутую наизнанку змеиную шкурку, трогала темное пятнышко родинки, и на коже медленно высыхала нежная слюденистая влага. Мы сидели и пили. Пришла ночь...
    Скуластая Луна бесцеремонно заглядывала в комнату, являя изъеденное оспой кривое ли-цо. Было начало первого. Точнее двенадцать часов пятнадцать минут. Собачья память! Зоя стащила через голову узкое черное платье. И наглая, ухмыляющаяся Луна корчила рожи, подглядывая за сплетением черно-белых тел, хихикала кривым ртом, недовольно косясь на проплывающие серебристые облака.
     Я пил свое пиво. Голова нестерпимо болела, но Госпожа дала мне  маленькие желтые таб-летки, с глубокой риской посередине. Во рту стало сухо и горячо, пенящаяся жидкость разду-валась в раскаленном горле, превращаясь в горящий шар. Я сорвал  пушистый халат, и пова-лился на пол.  Возле моего лица горел камин — огненные языки пламени лизали дрова, красные искры отрывались от пламени и кружили в расплавленном воздухе. Какой камин!? Черт возьми! У Зоси нет камина. Это костер! Меня окружает жаркая тропическая ночь, из темноты доносится  рычание стелющегося по земле проваленным брюхом голодного леопарда, взрыв обезьяннего визга, и яростный рев раздосадованного хищника. Луна осветила круглую проплешину среди густых зарослей.
  Горит огромный, в два человеческих роста костер, подле него сидят полтора десятка чело-век. В цепких пальцах воины сжимают копья, их глаза закрыты, губы шевелятся повторяя неслышные заклинания. Чуть поодаль на сложенных охапках горько пахнущей травы корчится молодая женщина. Она беременна. Женщина приподнимается, из ее раздвинутых ног течет густая черная кровь. Кровь смешивается с пряной травой, и острый запах крови и горчичной лакрицы насыщает ночной воздух. Я знаю этот запах, и я кричу от ужаса. Я пытаюсь открыть глаза, бью себя по лицу. У меня разбит нос — клейкая жидкость ползет по губам, но я не ощущаю ее вкуса — острый запах крови и горькой травы кружит голову, заволакивает сознание мутной клейкой пеленой, я хочу проснуться, больше всего я боюсь увидеть, ЧТО именно разрывает плоть выкрикивающей  странные заклинания женщины. Я пытаюсь удержать в сознании спасительные образы — Зося, негр, собаки...
   Какие собаки!? Хитроумная мысль ловко обманывает меня, извернувшись как проворный иллюзионист, и слово СОБАКИ! СОБАКИ! - визгом взрывает мой измученный мозг, и я как заговоренный медленно перевожу взгляд на женщину, ее полные губы растягиваются в дья-вольской улыбке. Она счастлива!
   Женщина произносит слово, и я скорее угадываю его, чем слышу. Я знаю это слово! Я не помню откуда я его узнал, но одно известно точно — это ТО САМОЕ слово!
   Из развороченного лона, с клейкой нитью кровавых сгустков, и истекающей липкой белой жидкостью, медленно, с тягучим утробным воем на свет появляется темная, вся в кривых заусенцах голова. Желтая пленка, обтягивающая эту голову, со свистом лопается, и оттуда вытекает густая бесцветная жижа.
   Я кричу! Надо проснуться!   Я вижу, что люди возле костра встают на ноги, и начинают тревожно оглядываться. Они ищут меня! Они слышали мой крик!  Они двигаются наощупь, я чувствую их запах — воин ткнул копьем в мою сторону, и я почувствовал болезненный укол в ноге.
   Новорожденный громко кричит. Это — собачий вой. Я  явственно слышу слово, которое произносит женщина. Люди размахивают своими копьями, и вдруг один из них совершенно отчетливо указывает на меня.  И вслед за ними истошно кричит роженица…


               


       ...На часах час с четвертью. В нескольких сантиметров от моего лица разметались бело-курые пряди Госпожи. Она стонет, она тянется ко мне губами, я отворачиваю лицо в сторону, и с трудом сдерживаю рвотные позывы. Меня тошнит. В голове пульсирует одно и тоже слово. Я пытаюсь подняться, но дьявольски сильные руки припечатывают меня к полу. Зося возбужденно шепчет на ухо.
  - Тихо, малыш! Сейчас все будет хорошо… Как ты и хотел!
Голос кажется мне чужим, я стучу кулаками по полу.
  - Ты кто?! Что тебе надо?!
  Ковер пахнет мертвой материей, сухая ткань набивается в рот, я с трудом поворачиваю голову, и кричу.
  - Кто ты?!
 Звериное дыхание обжигает шею, и сильная боль пронзает естество. Я вскрикиваю, влажный язык властно проникает в рот. Какое- то время это продолжается — горячее дыхание, нарастающая боль, и язык Госпожи в моем рту. Я терплю. Я вспоминаю слово. Я привык терпеть боль. Слово...
   Где-то далеко надо взрывается гортанный крик, я прикусываю язык, и получаю оплеуху. Потом, наступает тишина. Я ничком лежу на полу, нежные пальцы ласково перебирают шерсть на загривке, мне хорошо, немного больно, и я совсем не испытываю страха.  Я под-нимаюсь на ноги, и иду в ванну, меня рвет. Я принимаю душ, быстро одеваюсь, смахиваю со столика несколько купюр, беру бутылку коньяка и ухожу из квартиры. Я бегом спускаюсь по лестнице, слыша, как за мной следом на площадку выскакивает Госпожа. Она зовет меня, но я уже на улице. Возле дома я нахожу кусок оборванной железной трубы — он тяжелый с ост-рыми ржавыми краями. Я вхожу назад в подъезд, и удобно устраиваюсь на подоконнике. Морщась, пробую пахучий коньяк — я его не люблю, но без закуски он пьется легче, чем водка.
   Оружие — продолжение члена. Мое продолжение — метр длинной, оно лежит на коленях, и я ласково глажу холодный чешуйчатый бок, взвожу его крайнюю плоть и жду.
   Слово...
   Я задел ногой о стену и болезненно сморщился, приспустил штаны — на бедре кровоточи-ла неглубокая рана. Осторожно проведя пальцами по ее краям,  поднес окровавленные паль-цы к лицу. Они пахли кровью и дымной копотью свежего пепелища.
   Начался дождь. Капли дождя барабанят по кривому черному стеклу, они прилетели из да-лекого бездонного космоса, прочерчивают извилистый путь к облупленному карнизу, и бес-славно гибнут на его ржавой поверхности.
    Гулко хлопает дверь,  наверху разговаривают двое. Слов не разобрать, после короткой пау-зы дверь захлопывается, и каменные ступени дробно стучат под каблуками.
    Я двумя руками крепко сжимаю обрезок трубы. Проходит еще десяток соленых, стекаю-щих липкой влагой за шиворот секунд — шаги приближаются — я выступаю вперед, и успеваю увидеть голову — она широко скалится, обнажая белые зубы,  и железная труба с дробительным хрустом чмокает в эти светящиеся в темноте зубы.
   Масис  проворен —  лицо превращается в кровавую кашу, но он успевает поднять руку, кисть хрустнула от удара. И здесь он начинает кричать.  Десятки поколений рабства закалили  тело, но оставили неизгладимый шрам в душе дикаря. Он кричит слабым голосом жертвы, а не воина. И тотчас вспыхивает яркий скриншот.
   Я вижу корчащуюся женщину на подстилке из дурманных трав, из  раздвинутых бедер вы-ползает маленькое рычащее чудовище. 
   « Ахерон-лилит! Ахерон-лилит!» - ее крик похож на рев, бьющегося в конвульсиях зверя, и я повторяю шепотом вслед за ней - «Ахерон- лилит, ахерон-лилит...»...
   Дьявольские силы наполняют мои руки, и я с неукротимой яростью начинаю бить негра трубой. Он падает на четвереньки, пытается уцепиться за мои ноги, но сладкий огонь наси-лия захватывает меня всего целиком, я едва сдерживаюсь от криков восторга, и я бью по го-лове и плечам. Я тяжело дышу, возле ног лежит бездыханный человек, голова покрыта крас-ной кашей, с сероватыми нитями растекшегося мозга. И тотчас наваливается звенящая тишина. Слышно как барабанит по стеклу дождь, и завывает на улице ветер.
   Ахерон-лилит. Ахерон-лилит...
  Необходимо купить сигарет. Коньяк оказывается безвкусным и выдохшимся, и вообще пить без курева — бестолковое занятие.  Я выхожу на улицу бреду под дождем до набережной, и выбрасываю в воду окровавленную трубу.  Я иду до ближайшего магазина, там сухо и тепло, возле кассы дремлет молодой бородатый парень, он равнодушно отсчитывает сдачу, я заби-раю сигареты, и пару банок пива.
 Дождь стихает. Я выпиваю банку, и закуриваю сигарету — терпкий дым наполняет теплом и спокойствием, и злоба постепенно уходит...
   Я разучился отличать сон от яви. И в этом мое счастье. Я иду по мокрому асфальту, в чер-ных лужах отражаются желтые фонари, колеблющийся свет выглядит как мираж, и я не могу утверждать сон это или реальность. Какой из фонарей материален — тот, что стонет сгибаясь от пронзительного ветра на покрытым ржой черном столбе, или его отражение? И что есть — я? Реальность или отражение сна?!
   Я — и есть квинтэссенция переплетенных символов и действий, я такой один на всей пла-нете, ведь только мне открывается Истина! Ведь настоящая Истина — это и есть сонм ускользающих полутонов и намеков, потому что невозможно изложить абсолютные доктри-ны сухим языком цифр и формул. Я — единственный... Я — избранный, ведь только я один сумел побороть  непреодолимый человеческий порок — гордыню! Я добровольно стал ра-бом, и подавив в себе гордыню, я получил великий дар. Я обрел истину...
       ...Через несколько дней я поделился своим даром с Госпожой. Это случилось в день нашего юбилея. Мы вместе сто один день. Госпожа забыла об этом, но я помню. Надо было сконцентрироваться на синем небе — так я учил Хозяйку, и одновременно повторять это слово.
   Ахерон-лилит, ахерон-лилит...
   Поначалу Госпоже было страшно, особенно когда в комнате начал сгущаться воздух, и за-звенели серебряные нити, но я был с ней рядом, и мысленно пытался поддерживать ее. Я знал, что она испытывает, и слал ей импульсы любви и доверия. И у нее постепенно стало получаться. С этой ночи она перестала быть моей госпожой...».
   



               

               
                Схватка.


       Косой с трудом узнал семейника. Он прикрыл на мгновение глаза, понюхал воздух. Со-мнения отпали. Перед ним стоял вожак. Чепрачный окрас подернут серебристым налетом, будто сбрызнут сухим пеплом, лобастый череп покрывают глубокие проплешины незажива-ющих шрамов,  глаза горят недобрым огнем. Отчаянно галдели птицы,  в небе объявились лысоголовые грифы.
   Вожак всегда был трудным противников, никто на Зеленой горе не мог противостоять его силе и лютому нраву.  Косой  решил, что вожак преобразился благодаря Силе Луны. И ему не одолеть такого противника. Сиуту он в расчет не брал — хрупкая волчица не доставала до плеча агрессору, и она ждала щенят. Косой яростно зарычал. Вторично семейник встает на пути его счастья!
  Бурбуль мешкал. Он ожидал, что нервный семейник постарается спастись бегством, оставив волчицу на растерзание, а потому не спешил, неторопливо приближался к норе, давая возможность обнаружить себя. Косой не убежал. Семейник встречал недруга, наклонив голову. И рядом рычала смешная маленькая волчица. Встреча идет не по сценарию! Он рассчитывал нагнать страху на одноухого, и пока тот будет улепетывать, пес убьет маленькую волчицу. Таким был наказ Повелителя.
   Вожак кинулся в атаку, от удара семейник едва не упал на землю, но ловко вывернулся. Он вжался в землю, черная губа подрагивала, обнажив острые зубы. Почему он не спасается бегством? Неужели волчица с ее ублюдками дороже жизни? И что он сумеет изменить своей жертвой? Бурбуль убьет обоих!
    Он скосил глаза на Сиуту — волчица готова к схватке. Хорошо! Ее он убьет первой. Хозя-ину нужна ее жизнь. Он не объяснял Бурбулю причины, но тот чувствовал, что Повелителя беспокоит ее потомство. Пес  неторопливо двинулся вперед — он постарается растянуть удо-вольствие — Хозяину это должно понравиться!
    И тотчас неуловимая черная тень промелькнула слева, быстрый как молния Косой набро-сился на вожака, и вцепился ему в морду.  Седую пасть оросила кровь, она как пурпурные звезды впивалась в землю. На глазах волка выступили слезы ярости. Он забыл о приказе Хо-зяина, вкус крови ослепил его, и лишил благоразумия.  Прыжок огромного волка был стре-мителен, Косому удалось втянуть шею, и вожак схватил его за плечо. Массивные челюсти раздробили  кость, пес перебирал зубами густую шерсть, пробираясь к яремной вене. Ребра  трещали под тяжестью врага, одноухий задыхался, чувствуя клыки подле сонной артерии.
   Сиуте надо бежать!  Кто теперь защитит маленького манка?!
   Хватка ослабла, Косой вырвался на свободу.  Плечо онемело, шерсть намокла от крови. Волчица подарила другу мгновение передышки, вцепившись в  загривок противника. Бур-буль крутанул мощной шеей, Сиута  с визгом скатилась на землю. Вожак бросился на нее, и превозмогая боль, Косой нырнул ему в пах…
    На небе висит яркая блестящая Луна. Огромная, как слиток серебра, и на ее поверхности красуются черные ямы, так похожие на оскаленное волчье лицо. Маленькая туча заслонила лик — казалось, волк прикрыл глаз. Облако  заслонило волчью морду, пес задохнулся,  и с острых клыков истекает багровая кровь...
   Сомкнутые челюсти свела судорога. Плотная шерсть Бурбуля забилась в горло, он перехва-тывал подшерсток, двигаясь к горлу. Вожак хватал зубами семейника за лапы, рвал мясо, грыз сухожилия — плоть превратились в месиво, боль  сменилась тупым безразличием.  Где то далеко, за сотни тысяч километров отсюда скакала  Сиута, галдели птицы, ревел Бурбуль. Одноухий волк превратился в кровоточащий комок боли, который намертво вцепившись в шею врага, предчувствует пульсирующую вену.  Кто будет теперь защищать маленького ман-ка?
  Вожак избрал новую тактику, он завалился на бок, и это дало возможность вцепиться в пах противнику.  И тотчас в ухо ему вцепилась Сиута. Косой разжал занемевшие челюсти, вожак отвлекся на волчицу,  хватанул ее за лапу, тонкое предплечье онемело. Верная подруга пода-рила Косому еще мгновение передышки, но этого оказалось достаточно. Горячая кровь хлы-нула  в пасть, и волк захлебнулся от счастья. Забился в конвульсиях Бурбуль, рванул зубами живот одноухого,  в  налитых кровью глазах застыл безумный страх. Он смотрел в небо, и  видел покрытое сиреневой дымкой лицо.  Он нарушил приказ Хозяина, и нет волку проще-ния. Он впервые увидел лицо Повелителя так близко, бил ногами в предсмертной корче, и наконец, затих.
     Косой дышал часто и прерывисто. Задние ноги онемели, из разорванного живота шла черная кровь. Он попытался подняться, и тотчас упал.  Он победил. В шею уткнулась Сиута. Они победили...
    Волк не испытывал радости триумфа. Он устал. Он заполз в нору и закрыл глаза. Почти не было боли, лишь тупая тянущая слабость. Волчица тотчас объявилась рядом,  сквозь подступающую дремоту пес слышал, как  стучат маленькие сердца.
    Кто теперь будет защищать маленького манка? Он знал ответ.  Соленая жидкость текла из глаз, она скатывалась по черным губам, и во рту было солено, волк плакал все громче,  выла Сиута, а с неба упали первые робкие капли дождя — первого дождя, за это засушливое дол-гое лето.
   Дождь усиливался, земля жадно впитывала влагу, и вскоре начался настоящий ливень. Бур-ные потоки неслись  по склонам холмов, впадали в обмелевшие реки, реки наполнялись мутной водой, и несли воды далеко на юг, где впадали в широкое бирюзовое море, и грязные потоки растворялись в нем, так и не сумев осквернить  нечистотами бескрайнюю синь лазурного океана.





                ЧАСТЬ 2

                ЗОСЯ.

               
                Во власти иллюзий.
               
               

     Дождь стих под утро. Сизые, с ржавой окалиной тучи уползли на восток.  Золотой купол Исаакиевского собора отливал слепящим золотом. Высокие окна на улице Чайковского тону-ли в зареве нового дня. Иногда в последней декаде октябре северную столицу навещает лет-нее тепло. Словно природа одаривает горожан своими скупыми дарами в предчувствии дол-гой зимы. Солнечный зайчик воровато нырнул сквозь трепещущую занавеску, и остановился на голом плече спящей девушке. Посидев на плече, он задумчиво скользнул на обнаженную грудь, любопытствуя, тронул коричневый сосок, а затем беззаботно скользнул на лицо, и обосновался на закрытом глазу.
    Дрогнули ресницы, она машинально смахнула с лица невидимую мушку, из-под сомкну-тых век вытекла слеза, прочертила долгий, извилистый путь щеке, и затерялась в уголках губ. Девушка открыла глаза. Какое-то время она лежала на кровати, глядя в потолок.
  - Ты веришь в Бога? - спросила она.
  - Не знаю...
  - Такие сны не невозможно сочинять без веры... - она потянулась, сладко захрустели затек-шие косточки.
 - Ты ведь знаешь, это не я их сочиняю...
  - Знаю! Чья-то другая сила, ты — всего лишь проводник, и все такое...
    Девушка встала с кровати, прошлась к окну, тихо ступая по полу босыми ступнями. По пустынной улице шумно прокатилась машина, влажный шорох колес скрылся в прозрачном утреннем воздухе. Она налила в бокал вина,  жадно выпила, закурила сигарету.
  - И тебе их никогда не бывает жалко?
  - Кого?
  - Хотя-бы волка...
  - Какого именно? Там все — волки!
  - Не валяй дурака! Ты прекрасно понимаешь, о ком идет речь! Я говорю про Косого. - она раздраженно ткнула окурок в пепельницу.
  - Бурбуль тоже — волк.
  - Ну а его-то за что жалеть?
  - Он погиб...
  - Он был злым! - Зося нахмурила густые брови.
  - Ты стереотипно мыслишь! Что такое зло?
  - Не усложняй! Зло и добро — не отвлеченные понятия, а результат конкретных действий.
  - Но ведь они все действовали одинаково! Охотились, убивали, могли быть убитыми…
  - Чушь все это! Это история произвела на меня тяжелое впечатление — грустно сказала она.
  - У меня есть вера. Меня привел к ней страх. Страх —  лучший индикатор веры. Я писал, ты знаешь… Безверие рождает страх, но и наличие страха вынуждает верить.  Парадокс! В тебе нет настоящего страха, и поэтому мало веры. Я могу помочь тебе найти этот страх.
  - Бездомная дворняжка дает бесплатные уроки счастья!  - засмеялась она.
  - Я – твой раб…
  - Проехали! Говори, что хотел сказать! – Зося легла на диван, закинула голые ноги на стену, и придирчиво изучала свои ногти.
  - Очень просто. Сны...
  - Простые сны? - девушка недоверчиво хмыкнула. После двух бокалов вина у нее немного заплетался  язык.
  - Истинный страх может показать лишь его прародитель. Его называют серый манк.
  - Интересно... Ну и как это все будет выглядеть?
  - Проще чем ты думаешь! В момент засыпания, надо повторять одно и тоже слово, и ис-кренне желать встретить ну... скажем... пусть будет серого манка! Да! Называй его так.  Ты встретишься с чистым страхом, который невозможно смоделировать в земных условиях.  Фантазия того, кого мы называем серым манком, безгранична. Попробуй! И после этого все земные ощущения покажутся тебе пресными, еда без соли!
  - Ну ладно! - она перевернулась на живот. - Говори кодовое слово!
  - Ахерон-лилит!
  - И всего то? - она презрительно надула губки — ахерон -лилит! Чушь какая-то!
  - Не спеши! Не произноси это слово просто так, без нужды. Подчас слово в мире имеет та-кую силу, которую нам не суждено даже постичь. Ты ведь читаешь эту свою...
  -  Библию!
  - Слово — есть Бог! Кажется, так сказано в Евангелие от Иоанна? Слово обладает матери-альной силой. Когда будешь засыпать, произнеси его несколько раз громко и отчетливо, и постарайся вообразить серого манка, детали неважны...
  - Хорошо. Я попробую...
  - Я хочу напомнить о том, какой сегодня день… - запнулся Оскар.  -  Сто один день с нашей первой встречи. Сто дней Ругару…
  - Поздравляю! – она насмешливо подмигнула. – Иди пока погуляй, песик!
  Оскар послушно кивнул, и неслышно выскользнул за дверь. Он сделал все, что мог. Даль-нейший сценарий этой пьесы от него не зависит. Любопытство – сильнейший из человече-ских инстинктов, Зося не сумеет отказаться от соблазна. Он вышел на улицу, уселся на ска-мейку, и не отводил взора от ее окна.
  Зося допила вино, и ее охватила сладкая дрема.
 - Ахерон-лилит! - произнесла она негромко вслух. - Чушь какая-то!
    Прошелестел едва заметный туман, остро запахло гарью. Она прикурила сигарету, и долго смотрела в одну точку. Сигарета медленно тлела, седой пепел сорвался вниз, и упал на голое колено
  - Тьфу, черт! - она вздрогнула. – Сто один день… Ругару!  Похоже на город в Румынии, или деталь от автомобиля. Чушь!
    За окном завизжали тормоза машины, раздался удар, звон разбитого стекла. Девушка за-пахнулась в простыню, подбежала к окну, высунулась наружу.  Из разбитой машины вылез лысый человечек, сокрушенно качая головой осматривал смятый  капот, к нему подбежал молодой парень, он был возбужден, отчаянно жестикулировал. Доносился его резкий голос. Он нехорошо ругался. Маленький оправдывался, указывая куда-то в сторону тротуара. Парень обернулся - в луже крови корчилась огромная черная собака. Пес лежал на асфальте, из разорванного живота текла густая кровь, раздавленные ноги безвольно свешивались с тротуара на проезжую часть. Возле него собирались люди, они сокрушенно качали головами. Девушка внимательно смотрела на собаку — таких огромных псов ей не приходилось видеть раньше. Или приходилось?  Струйка холодного пота пробежала по позвоночнику.  Несколько этажей отделяли ее от раненой собаки, но у девушки было отличное зрение.  На месте левого уха у пса гнездилась зарубцевавшаяся рана. Она отшатнулась от окна. Сердце в груди билось как птица в силках.
   Зося подбежала к бару, налила  коньяка.
  - Чушь собачья! - выкрикнула она в тишину.  От выпитого коньяка зашумело в голове, по-явилась шальная смелость.  Возле разбитой машины собрались зеваки. Но почему такая ти-шина? Девушка  схватила маленький фруктовый нож. Она отдернула занавеску, и высунулась из окна.
   Водители вяло переругивались стоя возле машин. Лысый залез в салон, поднял стекло, и преувеличенно независимо смотрел в сторону. Прогуливались одинокие прохожие, моложа-вый седой мужчина совершал пробежку, упругие шлепки кроссовок разносились в свежем утреннем воздухе. Тишина исчезла — звуки воскресного утра заполнили мрачное безмолвие. Черные пятна на сером асфальте, гонимая ветром пожухлая листва — ни следа собачьей кро-ви. Светловолосый парень приветливо помахал ей рукой. Девушке рассмеялась симпатично-му водителю — он покрутил пальцем в воздухе, изображая телефонную трубку, она жеманно повела плечами, подтягивая сползающую простыню. Парень умоляюще приложил руки к груди, нырнул в салон джипа, и недолго там копошился. Лысый презрительно морщился, наблюдая через тонированное стекло.
    Парень вытащил из машины большой лист бумаги, на нем кривыми каракулями был жирно написан его телефон, и подобие ассиметричной груши, которая должна была символизировать сердце. Он держал плакат в руках перед собой и широко улыбался. Огромными печатными буквами жирно выведено имя. «Виктор». Девушка рассмеялась.  Номер простой, легко запоминающийся. Парень слал воздушные поцелуи — у него были трогательные ямочки на щеках, и открытые голубые глаза. За спиной послышалось сдержанное рычание, Зося быстро обернулась. Сердце ухнуло далеко вниз, и замерло. Стало  очень тихо,  погасли обыденные, а потому незаметные повседневные звуки -  поскрипывания паркета, негромкие стуки дверей, шелест листвы,  беззаботное чириканье воробьев.
   Простыня безвольным тряпьем сложилось возле ее ног. Девушка стояла беззащитно обна-женная, а по прихожей крался огромный пес. Он открыл пасть, негромко заворчал, нетерпе-ливо переступил с ноги на ногу.  И тогда она закричала...
   
     Прошло пять минут, как блондинка отошла от окна. Виктор закурил, равнодушно  стукнул ногой по искореженному бамперу. Страховка оплатит ремонт, а вот познакомиться с такой красавицей! Оно того стоит! Он подмигнул коротышке, спрятавшемуся в своей «тойоте», тот скептически поджал тонкие губы и отвернулся. Парень засмеялся, метнул окурок в урну.
    А из распахнутого окна несся отчаянный женский визг, молекулы воздуха дрожали под его напором, звук бился о каменные стены не находя выхода, девушка бессильно опустилась на пол. Тонкая синяя жилка на виске часто и тревожно пульсировала.
   Пес ткнулся влажным носом в горячее плечо, и на гладкой коже высыхала клейкая, терпко пахнущая жидкость.
      
               
               
               
                ***
            


       Долго звенел телефон. Зося  поднялась с кровати, прошлепала босыми ступнями по полу, не открывая глаз, наощупь взяла айфон, прокашлялась.
   -  Слушаю... – в микрофоне застыла тишина. – Говорите!
  Она щелкнула выключателем,  зевнула, и полюбовалось на свое отражение в высоком зер-кале. Отражение выглядело соблазнительно. Стройная голая девушка. Может, грудь несколь-ко тяжеловата, но живот гладкий и упругий. Некоторое время она топталась на месте, пыта-ясь осмыслить недавнее сновидение. Пещера, демоны какие то… Фильм ужасов. Абонент упрямо молчал.
 - Пошел к дьяволу! – отключила связь, после недолгого раздумья набрала номер.
 Подруга ответила сразу же.
  - Привет, красотка! Как жизнь, как мужики?
  - Твоими молитвами…
  - Тогда все шикарно должно быть! – смеялась разбитная Муся. – Как твой песик?
 - Убежал с прогулки.
  - Убежал или увели?
  - Не дерзи, доченька! – Зося сжала кулаки, хорошее настроение таяло на глазах.
  - Извини подруга, я не со зла. Если вернется, одолжи кобелька на недельку. Идет?
  - Ты, что завидуешь?
  - Чему?! – в интонациях подружки послышались раздраженные нотки. Муся была мировая баба, но искренне считала, что женскую красоту распределяют несправедливо. – Чему зави-довать, подружка? Тому, что ты сейчас сидишь в одиночестве в своей огромной хате, и пере-живаешь ночные кошмары?
  - Пошла к лешему, извращенка! – она отключила связь, кинула на диван айфон. В квартире было пусто и немного страшно. Зося вышла на кухню, возле холодильника стояла полная миска с копченостями. Раб исчез. Точно сказано – пес сбежал с прогулки. Такое случалось и раньше – Оскар обладал капризным норовом. Стыдно признать, но за два с лишним месяца она к нему привыкла, хотя по началу, их отношения шокировали даже видавших виды свин-геров, а подружка Муся, снявшаяся в полутора десятке фильмов для взрослых, считала Зосю чокнутой извращенкой. Трудно сказать, что  манило ее в этом чудном парне. Иногда его хотелось убить, но чаще она испытывала к нему ненормальное вожделение. Прав был старик Фрейд – мы сотканы из подавленных запретов! Парень по имени Оскар исхитрился задеть живую струну в ее пресыщенной душе. Сейчас, без него, ей было не по себе. И еще этот жуткий сон, будто кино наяву смотрела! Дьявольщина! Откуда Муся знала, что ей приснился кошмар?! Голая спина покрылась острыми мурашками. Мелодично звонил телефон, девушка вскрикнула от неожиданности. Давешнее сновидение продолжало держать ее в своих оковах. Абонент неизвестен. Наверное Муся дуркует, звонит с чужой трубки. И шлюхи знают, что такое совесть! Она схватила трубку, скользнула пальцем по панели.
  - Алло…
  Тишина. Приглушенный скрежет, будто металл по стеклу скребет.
 - Муся, это ты?!
  Молчание. Зося поймала себя на мысли, что ее пугает собственная нагота. Она накинула тонкий халатик.
   - Говорить будем?!
  Микрофон издал тихий стон,  невнятное бормотание.  Голос мужской, это не Муся. Вообра-жение у подруги дальше изощренной групповухи не идет.  Девушка испугалась по настоящему, соски затвердели, пол холодил босые ступни. Она достала из пачки сигарету, чиркнула колесиком зажигалки, горький дым принес ощущение реальности. Идиот какой-то! Вновь негромкий стон, хриплый голос бормочет  слова.  Она  бросила трубку, подошла к темному окну, по стеклу барабанил мелкий осенний дождь, черные глазницы в доме напротив, были похожи на провалы оскаленного черепа.
  - Идиот… - пробормотала она.
    Желтый свет тусклых фонарей зябко стыл в колючей мороси. Черные ветви деревьев сто-нали под резкими порывами ветра. Осень — пора умирания. Зима приносит несчастье Зима приносит смерть…
   Зося присела на маленький столик возле окна. Раскаленный огонек тлеющей сигареты без-вольно нырнул вниз, расслабленная рука упала, она прислонилась головой к окну и сладкая дрема поглотила сознание.  Резкий телефонный звонок. Она вскочила на ноги, пробежала по квартире, включая повсюду свет. Телефон не умолкал. Она схватила трубку.
  - Ну ты, придурок, я сейчас позвоню, кому следует — тебе яйца оторвут!
Тихий стон, и старательно, по слогам, выговоренное слово. Нет... Два слова, только не разо-брать какие именно.
    Зося скинула вызов, лихорадочно набрала номер. Пусть приедет Эд.  Он здоровый как черт, и легкий на подъем, оторвет этому ублюдку его вонючие яйца! Вместе посмеются над давешним страшным сном. Она нервно сжимала айфон в руке,  звериным чутьем понимая, что никакой Эд  не поможет. Абонент не доступен. В процессоре что то щелкнуло, экран погас. Она тупо смотрела на экран – качественная фирма «aple», куплено в Финляндии, фирменная сборка, не китайское барахло. Такая техника просто так не умирает. Она приложила трубку к уху — мертвая тишина, нет даже легких шумов, признаков эфирной жизни.  И тотчас громко и требовательно заверещал городской телефон. Зося  обнаружила, что она кричит.
   Она кинулась к сумочке, вывернула содержимое на стол, беспорядочно посыпались ключи, сигареты, косметика, автоматически она отметила надорванный полиэтиленовый мешочек с презервативом. Почему надорванный? Мысль мелькнула и улетела прочь, вслед за маленькой записной книжечкой. Зося ей не пользовалась — все телефоны хранились в памяти процессора, но книжечка была отделана изящной серебряной оплеткой, и она любила таскать ее с собой.
  - Сейчас, сейчас… - нервно шептала девушка, выхватив из сумочки  старенький «самсунг». – Сейчас!
    Дрожащими пальцами она нажимала светящиеся кнопочки, телефон продолжал надрывно звенеть, его пронзительный вопль разрывал мозг. Зося прижала сотовый к уху. На лбу высту-пили капельки пота, она слышала, часто и мелко бьется сердце. Абонент временно не досту-пен. Она выругалась. Путаясь, попадая мимо кнопок, набирала другой номер. Вне зоны дей-ствия сети...  Напуганная девушка жала кнопку автодозвона — все номера были не доступны.
  - Проклятье! – выкрикнула она, - быть этого не может! 
    Неожиданно телефон замолчал. Это случилось неожиданно,  наступившая тишина обру-шилась, придавила воздушной подушкой, и спрессовала воздух. Зося нерешительно кашля-нула,  робко присвистнула — звук тронул колыхающиеся атомы и умер.
  Неожиданно, погибший айфон воскрес. Трубка беззвучно вибрировала, и медленно ползла по блестящему паркету по направлению к босым ногам. Вот он коснулся мизинца, покрытого красным лаком. Красным как кровь.  Она, взвизгнула, отдернула ногу. На дисплее горели жирно очерченные буквы. Эд. Я точно схожу с ума!
 -  Эд, малыш, я так рада, что наконец  дозвонилась до тебя! — частила на одном дыхании, — у меня здесь какой-то придурок развлекается. Уже до истерики довел. Ты можешь сейчас приехать?!
  Тишина. Зося неуверенно взглянула на дисплей. Это точно — Эд!
  - Эд?!
  Холодный сквозняк протянулся по полу — девушка почувствовала, что у нее стучат зубы.
  -  Эд!!! Какого черта ты там молчишь?! - внутри что-то негромко щелкнуло, будто невиди-мая рука переключила тумблер, и раздался тихий, протяжный стон. Это все его шутки! Подонок! Вонючий импотент, он мстит ей за то, что она трепалась о его немощи!  Стоны стихли, в трубке было слышно тяжелое дыхание Эда, затем включилась музыка. Битлз. Сладкий Маккартни. Она недолюбливала Битлз, а сейчас ненавидела Эда. И тем не менее, вкрадчивый голос шептал ей.
     « Это не Эдик! Ты хорошо его знаешь... Он влюблен в тебя как прыщавый юнец. Доста-точно твоего голоса, и он примчится  на край света. Это не Эд...»  Но кто-же это тогда?!
  - Это – Эд! – уверенно сказала девушка.  Зося терпеливо дослушала куплет до конца, после чего в трубке вновь раздался стон, и хриплый голос забубнил непонятные слова. Она бросила айфон на пол. Отлетела пластиковая крышка, ударилась о ножку стола, покачиваясь на гладком паркете, застыла в неподвижности. Экран погас. Зося ударила босой пяткой по дисплею, обошла изящный аппарат, сделанный пол старину.  Она вышла на кухню, достала из ящика нож, из комнаты ее догнал издевательский звон.
  - Звони голубчик... Я тебя сейчас прикончу! - истерически хохотнула девушка. Телефон про-должал требовательно звонить.
  - Давай, давай сволочь!
  Она крадучись подошла к телефонному аппарату, и  перерезала провод. Аппарат издал предсмертный стон и умолк.
  - Вот так! - мстительно прошипела Зося, и упала на диван. Какое то время она лежала, плотно сомкнув веки. Сквозь чернильную мглу  загорались радужные зарницы, на виске пульсировала  жилка. Она открыла глаза — в комнате ничего не изменилось, застыл на сто-лике обезглавленный телефонный аппарат, на полу лежал разбитый айфон. Вряд ли она те-перь заснет. Убивать надо таких недоумков! Наверно все-таки это был Эд. Больше некому...
    Некоторое время она лежала без движения глядя перед собой в одну точку на потолке, пока потолок не поплыл в воздухе, смешавшись с вереницей фиолетовых зверей, и кровать поднялась высоко над землей, и под ней клубились смешные, похожие на забавных щенков облака. Нож выпал из расслабленной кисти, но она этого не услышала. Она засыпала. Дыхание стало ровным, черты лица смягчились, ей снился сон.
  Молодой мужчина идет по улице. Странный пустынный город, ветер гонит ворох невесомого мусора, сбившись в комок пролетает старая газета, шуршащая бумага летит едва касаясь асфальта, как огромная бабочка. Зося успевает разглядеть жирно отпечатанное название над разлинованными листами. СТО ОДИН ДЕНЬ. Она недоуменно провожает взглядом газету. Она уже где то слышала это…  Сто один день. Мужчина растерянно озирается по сторонам. Зося смотрит на него, с мучительным ощущением, что она его знает.  Он оборачивается к ней и улыбается. У него доверчивая открытая улыбка, на щеках  маленькие ямочки. Она хочет расцеловать эти беззащитные ямочки. Она кричит изо всех сил, но не слышит своего голоса.  Длинные, безлюдные улицы, одинаковые дома, и этот бесконечный, завывающий ветер. Мужчина приветливо машет ей рукой, а сзади с невероятной скоростью надвигается огромный грузовик. Зося кричит, она пытается бежать к мужчине, но ноги становятся ватными, будто налитыми свинцом. Она задыхается от слез, грузовик все ближе, можно разглядеть яркий, сверкающий никелем радиатор. Улыбка сходит с его лица,  губы шевелятся, но девушка не может разобрать слов.  Девушка отчаянно машет рукой в сторону грузовика, он опускается на колени, и протягивает к ней руки. Зося чувствует прикосновение его пальцев, они сильные и теплые, но тотчас страшной силы отбрасывает его навзничь. Ее обдает жаром от горячих колес, в лицо брызнули камешки, соленый вкус крови смешивается со слезами, она падает ничком на асфальт, громко плачет. Грузовик сбавляет скорость, издает зловещее шипение, из длинной трубы клубами валит синий дым, скрип тормозов похож на крысиный писк. Мужчина тяжело стонет, он лежит на спине возле автобусной остановки. На покосившемся столбе черными цифрами на желтом фоне написано расписание маршрутов. Зося автоматически отмечает, что все цифры одинаковые. Час пятнадцать. Следующий автобус также приходит в час пятнадцать. Опять час пятнадцать! Это не расписание! Грузовик неторопливо разворачивается, издает громкий гудок,  похожий на рев кита убийцы. Девушка изо всех сил напрягает мышцы ног, у нее заходится сердце, но ей удается сделать маленький шажок. Она понимает. Во сне все иначе! Обычные мышечные усилия приводят к противоположному результату. Подчас расслабление мышц помогает начать летать, а легкие толчки сокрушают врагов  эф-фективнее мощных ударов. Грузовик набирает скорость. Зося бросает безумный взгляд на мужчину. Он упорно повторяет одно и то же слово. Шевелятся бледные губы. «Беги!» Одно и то же… «Беги! Беги!!!» Девушка плачет… Она по-детски беззащитно закрывает лицо ладо-нями, тишину разрезает громкий звонок.
  Зося подпрыгнула на кровати. Это — сон! Она все еще находится там, на улицах пустынно-го города. Раненый парень… Откуда она его знает?!  Из чрева телефонного аппарата торчит  обрубок провода. Этого не может быть!  Надо бежать!
    Она вскочила на ноги, и бегала по квартире, подбирая с пола одежду. Натянула джинсы, нырнула в свитер, нащупала кроссовки. В считанные секунды она была одета, бросилась к дверям, и тут телефон умолк.
    «Он не хочет, чтобы я уходила!» - промелькнула безумная мысль.
    «Кто — он? Мертвый с отрезанным проводом телефонный аппарат или тот субъект, что хрипит в трубку?»
     « Я все равно сейчас убегу!»
 Она поднесла трубку к  уху, черный пластик нежно коснулся золотой сережки. Тихо... Она глубоко вздохнула, пытаясь унять скачущее сердце, и хриплый  голос прошептал.
  - Открой дверь!
Зося взвизгнула и отбросила трубку как змею. Она висела на крученом проводе, розовая и неподвижная, а голос повторил.
  - Открой дверь!
Девушка кинулась в коридор, сорвала с вешалки куртку, и остановилась как вкопанная перед дверью. С той стороны отчетливо слышалось шумное дыхание.
   - Что тебе надо !!! -  Зося упала на колени и разразилась рыданиями. Скрежет мгновенно стих. С лестницы раздались тихие шлепки маленьких босых подошв — казалось, бежит ре-бенок.
   Может быть, дети играют? Воцарилась мертвая тишина. С лестничной площадки донеслось тихое поскуливание — словно плачет ребенок. Вот он жалобно  вздохнул и замолчал. Девушка приблизилась к дверному глазку. Тихо...
    Затаив дыхание, чувствуя ледяную струйку пота за шиворотом, она придвинулась к глазку. С той стороны прямо на нее смотрел глаз. Страшный, с вывернутым наизнанку бельмом, об-веденный кровавым колечком, как призрачное видение из кошмарного сна. Сквозь увеличенную линзу дверного глазка зиял серповидный зрачок. Белая пленка прикрыла его на мгновение — глаз моргнул.  Зося отшатнулась — горячая жидкость потекла по бедрам. Лицо похолодело,  пришел спасительный обморок.
    
   Она  очнулась от ощущения липкого холода между ног.  В голове гудел колокол, руки дро-жали. Телефон молчал.   Она встала на ноги, прошла на ванную, открыла кран, и жадно пила  холодную воду. Ее бил сильный озноб, хотя все тело горело как в жару. Стянула липкие джинсы, включила горячую воду, и встала под сильные струи душа.   Какое-то время насла-ждалась горячей водой, в голове царила звенящая пустота. Зося растерлась махровым поло-тенцем, одела спортивный костюм.  Осенняя ночь, капли дождя чертят затейливый рисунок на черном стекле. Все правильно...
  - Все правильно! – повторила блеклым голосом механическая кукла. Красивая кукла, по имени Зося.
  « Нет!» - закричал голос внутри нее. - «Неправильно! Когда ты проснулась, разбуженная звонком была глубокая ночь. Сколько было времени?»  Она вспомнила — перед глазами всплыл блестящий циферблат. Час с четвертью... 
    «На часах по прежнему час с четвертью?!»  голос издевательски хихикал.
  Зося смотрела в черное окно. Ночь, темные провалы окон, похожие на глазницы черепа. Пустые и безмолвные. Все правильно, но что-то не так...
  - Что-то не так! –  молвила кукла Зося.
   « Конечно не так! Не может такого быть, чтобы ни в одном окне среди ночи ни горел свет! Центр города, подруга, улица Чайковского!» - голос вещал с язвительными интонациями по-други Муси. – «Ты – богатая девочка! Насосала крутую хату! Напротив ночной клуб. Почему не горит рекламная афиша, а подружка?!»
  Девушка помотала головой. Это правда. Но все закончилось. Телефон молчит. Молчит…
   Она прижалась щекой к черному стеклу, ощутила его холодную мертвую твердь. На проти-воположной стороне улицы застыли темные громады домов, они были похожи на безмолв-ных враждебных великанов,  они жадно изучали одинокую фигурку, распростертую в черной пустоте безжизненной вселенной.
   Сильный удар по стеклу вывел ее из оцепенения. О стекло билась летучая мышь,  шумно хлопая перепончатыми крыльями. Тонкие как пергамент крылья были пронизаны переплете-ниями вен, на маленькой голове торчат большие, с мохнатыми комочками уши, выпуклые черные глаза глядят в упор. Мышь оскалила зубастую пасть, и  завизжала. Зося увидела свое отражение в черном окне. Девушка кукла стоит возле окна. А за ее спиной появляется серая тень. Она протягивает к  широкие руки, девушка оборачивается. Никого…
  - Все закончилось! - кукла судорожно всхлипнула.
   « Ты отлично знаешь, что ничего не закончилось, и дело ведь не в телефоне, правда? » - издевательски произнесла Муся.- « И не пытайся сделать вид, будто появление летучей мыши в центре города – обычное явление?!»
   - Это странно, но не сверхъестественно! Как правило, все необъяснимые явления имеют простое объяснение!  Да и звонки эти… Ну например я…
   « Например, ты спишь!» - насмешливо перебил голос. – « Излюбленная форма самообмана! Банальный прием для дешевого сценария.  Любой человек всегда способен отличить сон от яви…
    Большие часы зловеще тикали за спиной.  Золоченый циферблат отражался в  глянцевом стекле. Перевернутый угол... Час с четвертью. Где она это видела?! Пустынный город. Молодой светловолосый парень…Ей не вспомнить! Ожил телефон, разразился радостным звоном, опровергая законы физики.
   Зося покорно подошла к аппарату, поднесла трубку к уху.
  - Я слушаю...
  - Открой дверь!
   Она всерьез могла предположить, что это — Эд!?
  - Нет! - коротко ответила девушка и положила трубку. Звон мгновенно стих. Она на цыпоч-ках подошла к входной двери. Там кто-то тихо фыркнул. Похоже на собаку...
  « Ты всерьез считаешь, что в состоянии противостоять ЭТОМУ?!» - почти добродушно рас-смеялся голос.
   - Я жива… - шептала Зося, - и я не сплю. Что происходит?
Она вытерла слезы, подошла к зеркалу —  искаженное страхом лицо, черные круги под гла-зами. Еще недавно в нем отражалась сексуальная красотка. Недавно? А сколько прошло вре-мени. Час, два часа, или неделя...  Она заперта в собственной квартире и ее охранник - страх! Лучшего сторожа не знали тюрьмы!
    Девушка подкралась к дверям, щелкнула замком, и отворила дверь. Проще всего поймать любопытную мышь. Холодный ветер принес с улицы запахи тления. Она вернулась к зеркалу, внимательно вгляделась в отражение —  лицо стало ассиметричным, поплыла скула, приплюснутый нос... Фу, дьявол!  Кривое изображение  покрылось рябью, как волны по воде — черты искажались, потекли как расплавленная ртуть.
   Зося  ударила рукой по зеркалу, и ее кисть провалилась в желеобразную массу.  Боковым зрением она уловила движение за спиной — нечто темное, неуловимое мелькнуло на фоне стола. Девушка не могла больше кричать, страх парализовал мышцы. Стакан с водкой упал, капли бесцветной жидкости забрызгали  спортивные брюки. Она опустилась на пол, без-участная ко всему происходящему, широко открытыми глазами наблюдала как, тень накрыла ее распростертое тело. Пришелец холодными руками взял ее за подбородок, приподнял веко. Черный зрачок сузился в игольчатую точку, защищаясь от света. Стрелка часов прыгнула на следующую отметку. Час шестнадцать...

                Виктор.
               

     Занавески на окне колыхались от легкого ветерка, силуэт скрылся в глубине помещения. Виктор еще раз осмотрел покореженный бампер, и подмигнул коротышке. Она позвонит!
    Он наверняка знал, что только позитивная уверенность приводит в действие пружину успеха. Нытики получают то, что заслуживают! Коротышка  отвернулся, вцепившись в руль. Лузеры пасуют при встрече с ним. Чувствуют сильного самца! В другом месте он выволок-бы коротышку из его машины, и заставил вылизать разбитый бампер его машины! Но в при-сутствии такой девушки хочется быть благородным. Под простыней она наверняка голая! Он мечтательно посмотрел на окно...
  - Все хорошо будет! – сказал он. – Это – всего лишь железо!  Главное, все целы и невреди-мы!
  - Мое, заметьте железо! – едко пробурчал коротышка.
Виктор пожал плечами, на душе стало скверно. Чахлый лузер пренебрег его благородством.
  - Придурок!
    Темный контур закрыл оконный проем. Виктор достал из пачки сигарету, Коротышка про-следил за его взглядом, и мстительно улыбнулся. А может быть действительно -  мордой о бампер?! Он чиркнул зажигалкой, кремень вхолостую стрельнул снопом искр. Он чертых-нулся, чиркнул вторично, синий огонек дрожал под порывом ветра.
    А с чего он собственно решил, что она должна быть одна? Такие девушки редко остаются в одиночестве, если сами этого не захотят. Опять его чрезмерные понты! Сколько раз его подводила  неуемная гордыня! Конечно, как говорила  бывшая  - «Лев он и на свалке лев...» намекая на знак зодиака. Она была помешана на этих знаках зодиака, и не выходила из дома, если звезды не благоприятствовали. Она и его подсадила на эту дурацкую зависимость, и прошло время после развода, прежде чем он перестал классифицировать людей по наталь-ным картам. Интересно, а кто по зодиаку девушка? Лишь-бы не «рыба»... Жена была «ры-бой» по зодиаку, она его и убедила в том, что их союз был противопоказан им обоим. Кажет-ся, она с самого начала себя так настроила.
   Он грустно взглянул на развороченный бампер старенького джипа, предстоит головная  боль со страховщиками. Виктор знал, что ему не идет хмурое выражение лица — он стано-вится похож на обиженного бассета. Ветер стих, занавески безжизненно повисли, как паруса в полный штиль. Она бы уже давно позвонила, если-бы захотела...
   Коротышка широко и мстительно улыбался, глядя поверх торпеды. Набравшись наглости, он приоткрыл дверь, и приторно улыбнувшись, произнес.
  - Жалко такое утро терять впустую! Последние теплые деньки, а теперь сиди тут и жди  страховщиков! Да и они наверняка тоже за город уехали! – он многозначительно посмотрел на походный рюкзак, в багажнике «джипа». Говорил коротышка отчаянно гнусавя, и растягивая гласные.
    Густая кровь ударила в голову, веснушчатое лицо покрылось красными пятнами. Он стре-мительно двинулся к «тойоте». Ему говорили, что в такие  минуты на него страшно смотреть. Улыбка на лице коротышки мгновенно спала, он захлопнул дверцу, и потянул на себя ремень безопасности, как будто это могло его спасти от расправы. И в ту-же секунду из окна раздался женский крик. Виктор встал как вкопанный со сжатыми кулачищами, и побагровевшим лицом. Коротышка охнул, и почему-то закрылся руками. Наполненный беспредельным ужасом крик несся из того самого окна.
    Полная женщина переходила улицу, она остановилась и открыла рот — блеснули виниры на передних зубах. Крепкий седой мужчина в зеленых шортах и футболке, разминался перед пробежкой, он стремительно обернулся, и зашагал к перекрестку.
   - Что там происходит?! Вы слышали?!
 На загорелом лбу дрожали бисеринки пота.
  - Не знаю…
  За занавеской мелькали черные тени. Виктор выхватил из багажника балонный ключ, и бросился к дверям подъезда.  Коротышка вылез из автомобиля, он задрал голову и растерянно смотрел на окно.
   - Может быть мне кто-нибудь объяснит, что это за крики?
   Сильным ударом ноги мужчина распахнул  дверь, и перепрыгивая через несколько ступенек мчался наверх по  лестнице. Взлетев на последний этаж, и накрепко сжимая тяжелый баллоник,  оторопело остановился.  Лестничная площадка была пуста! На него равнодушно смотрела хромированная дверь лифта, шумел ветер, на площадке играли дети, доносились их звонкие голоса. Высокие зеленые стены, белый, со следами протечек  потолок.  Виктор неуверенно спустился по лестнице, дурацкий балонник выглядел смешно. Под окном уже собралось несколько человек, коротышка, забыв о недавней стычке, бросился к нему навстречу.
  - Там ничего нет... - растерянно произнес мужчина
  - Как это ничего? - всполошилась женщина, - кто-же тогда кричит?!
  - Я не знаю...
  - Хорошенькие дела! - волновался коротышка,  - человек кричит, просит помощи, а там ви-дите-ли, никого нет!
  - Секундочку… - седой мужчина поднял руку, - вы были ближе всех к окну, когда раздался крик? – он повернулся к женщине.
  - Ну да… - женщина нервно кашлянула, и беспомощно огляделась с таким видом, будто ее обвиняют в этих чертовых криках. – Я в парк иду! – она махнула рукой в сторону приветливо распахнутых железных ворот. – Я по воскресеньям всегда сюда хожу, если конечно погода…
  - Понятно! – бесцеремонно перебил спортсмен. – Вы шли в парк, когда услышал крик, вер-но?
  - Услышала… - женщина угрюмо насупилась. По рябому лицу побежали тугие морщины, - а вы что – полицейский?!
  - Прежде чем звонить в полицию, следует разобраться, кто кричал, зачем кричал… - встрял коротышка, - может быть шутки такие. Хороши мы тогда будем! – он  достал маленькую рас-ческу из нагрудного кармана пиджака, и аккуратно пригладил редкие пряди волос, кроющие шишковатый череп.
  - Эта молодежь сейчас такая! – женщина поджала губы. – Все – сплошь наркоманы! Им под кайфом все что угодно причудиться может…
  - Кричала девушка. – прервал молчание Виктор. Он сосредоточенно разглядывал окна. Ше-веля губами, он  пересчитал окна. Пять этажей — два подъезда Возможно,  квартира примы-кает ко второму подъезду.
   – От кайфа так не кричат!
  - Вам виднее! – едко заметила женщина.
  - Я вот, что думаю… - авторитетно прогнусавил коротышка, - не следует спешить! Скоро приедут страховщики, а они люди официальные! – он многозначительно поднял палец, - мы им все расскажем, и если они сочтут  необходимым, пусть вызывают полицию.
Женщина пожала плечами и оглянулась. У нее возникло ощущение, что кто- то стоит за ее спиной.
   «Здесь что то не так…» - промелькнула мысль, - «что то неправильно…»
У седого мужчины булькнуло в груди, ухнуло, провалилось в яму, и отчаянно затрепыхалось сердце. Лицо побледнело под слоем загара, он прижал пальцы к кисти, сосредоточенно слу-чая пульс.
   « Инфаркт!» - возникла парализующая мысль. – «Перетренировался…»
 Люди мгновенно позабыли о криках из окна, они стояли с перепуганными лицами, каждый был занят своими страхами. Виктор оттолкнул коротышку, и решительно бросился в подъезд.
  - Молодой человек! - прокричала женщина, - Вы ошиблись! Это — другая парадная.
   Виктор не ответил. Он ворвался в подъезд, взлетел на последний этаж, ну конечно! Новенькая дверь, из ценных пород дерева, евроремонт на лестничной площадке. Он нажал звонок, несколько секунд длилось зловещее молчание, затем раздались медленные, шаркающие шаги. Не быть ему сегодня героем! Коротышка прав! Он стыдливо завел за спину руку балонным ключом. Дверь открылась — на пороге стояла чистенькая старушка в розовых бигудях, из-за ее спины, выглядывал симпатичный мальчуган.
  - Извините! - пробормотал он. – Я ошибся дверью…
  - А может быть, не ошибся? - раздался насмешливый женский голос.
  Бабушка с внуком скрылись в темном коридоре, на пороге стояла девушка. Та самая. Только на этот раз никакой простыни на ней не было. Виктор растерянно открыл рот.
  - Закройте рот, юноша! У вас хорошая улыбка, похожи на молодого Кевина Костнера, когда улыбаетесь. А сейчас — на бассета. Это порода собак такая — добавила она.
  - Я слышал крик. Я думал, случилось несчастье...
  - Крик? - пожала плечами девушка, полные груди колыхнулись. —  Ну конечно-же!  Хотели кого то спасти!  Понимаю… - она сделала нажим на слове «спасти»,  лицо исказила болез-ненная судорога, но тотчас оно стало вновь красивым, гладким, безмятежным, как у фарфо-ровой куклы.
  - Это — он! - девушка отстранилась, как по волшебству появился мальчик.  Она потрепала мальчика по темной макушке, а тот погладил ее по голой ягодице, и развязно подмигнул.
 - Ужасный притворщик! - томно протянула девушка, и запустила пальцы в штаны подростка. Мальчик захихикал, съежился, будто от щекотки, не отрывая косящих глаз от посетителя. Изнутри донеслось свирепое рычание.
  - Я сейчас...- бормотал Виктор. - Я только машину закрою.
  - Это невежливо! - кричала девушка, - Вы мне свой телефон оставили, а теперь убегаете!
     Мальчик засвистел ему вслед, подбежал к краю лестничной площадки, свесился через пе-рила и залаял громким басом. Лицо ребенка, оттененное рассеянным солнечным светом,  было покрытым коричневой шерстью.
     «Чертовщина какая-то!» - подумал мужчина, и устремился вниз.
   Пробежав несколько лестничных пролетов, он выскочил на улицу.   Стояла его машина, к бамперу  приклеилась изящная «королла». Вокруг ни души, он заглянул в салон «тойоты».   Женщина с винирами,  спортсмен, коротышка — все куда-то исчезли.
    -  Что такое, черт побери... - тоскливо протянул Виктор.  Он достал из кармана сотовый телефон — черный экран смотрел мертвым глазом. Люди как сквозь землю провалились. Это – факт номер один. У него безукоризненная память. Они стояли возле аварийных машин, в десяти метрах от входа в подъезд. Коротышка цеплялся за его рукав  потными пальцами, женщина в старомодном платье, под цветастой тканью просвечивала плотная комбинация, на передних зубах сверкают неуместные виниры. Пес с ними, с винирами! Дальше! Симпатичный мужчина, лет сорока пяти, короткая под «ежик» прическа, голубые шорты, черная футболка. Виктор заметил, как неожиданно он побледнел, и схватился за сердце. Заметил, но не придал значения, все мысли были обращены у блондинке из окна. У входа в парк на площади расположены полукругом скамейки. Там сидели четыре человека.  Пожилой дядечка в зеленой бейсболке, с рекламой сигарет «Winston», бледная девочка, с болезненным лицом, судя по всему его внучка. Молодая женщина, шатенка, она нервно курила сигарету, вероятно кого то ждала.  Молодой парень, в спортивном костюме, бегающие глаза, похож на наркомана… Вот и все! Своей памятью он остался доволен. Дальше!  Факт номер два. Красивая девушка высовывается из окна. Она машет рукой, поддерживая простынь на груди. Это – так сексуально… И наконец, старушка божий одуван в квартире, и  подросток с собачьей мордой. И он – герой с балонным ключом наперевес. В заключении – факт номер три.  Все куда то исчезли за пять минут, что он бегал по лестнице.  Сотовый отключен, прилетевшая из прошлого века газета, и навязчивая иллюзия состоявшегося некогда события. Дежа вю… Виктор не верил в дежа вю, он верил в факты, а факты эти ничего не давали. Он потоптался на месте, и пошел назад в подъезд. Ничего не оставалось делать, как вернуться в квартиру, хотя при воспоминании о жутковатом мальчике, похожем на собаку, волосы вставали дыбом, а он не любил быть трусом. Это для лузеров, наподобие коротышки из «короллы». 
  - Куда они все подевались? - произнес он вслух, желая себя подбодрить.
  Немного помешкав,  шагнул в темный подъезд. Домофон не работал, вроде в этом не было ничего удивительного, но вкупе с остальными метаморфозами, сценарий вырисовывался почти мистический.  Дверь захлопнулась, и воцарилась мгла. Он дернул  ручку, но та не поддалась. Навалился плечом на дверь — безнадежно.  С таким-же успехом можно ломиться в каменную стену.
  - Дьявол! - прошептал Виктор.
    Он медленно поднимался по лестнице, на втором этаже светилось широкое окно. Оно ока-залось наглухо заколочено, сквозь закопченное стекло едва сочился бледный свет с улицы. Он дернул шпингалет, рама намертво прибита гвоздями.  Шляпки кованных черных гвоздей, покрылись сальной копотью. Пять минут назад, благополучный подъезд сверкал чистотой. На память пришел газетный лист. Над передовицей чернеет дата. Его наблюдательности можно позавидовать! Перед глазами услужливо всплыла цифра. Это розыгрыш! Шутники из типографии!
    Нечто невидимое во мраке тронуло его за щиколотку.  Он инстинктивно отдернул ногу, из подвала донесся тоскливый вой.
 - Это — волк! - пошутил мужчина. Он оперся рукой о стену, на пальцы налипла слизь.   Ка-кого черта он полез в этот долбаный подъезд?! До жути хотелось оказаться на улице, возле своей машины, сидеть в салоне, слушать музыку и курить сигареты. Он похлопал по карма-нам. Беда не приходит одна. Сигареты остались в машине. Собачий вой стих,  воцарилась мертвая тишина.  Виктор достал зажигалку, — желтое дрожащее пламя осветило стены. Яс-ности огонек не добавил, питерский подъезд напоминает катакомбы. Он решительно зашагал наверх по ступеням. В прыгающих бликах огонька отражались вытесанные из твердого камня ступени. Он споткнулся, не удержавшись на ногах ,растянулся на каменном полу, боль отдавала в коленную чашечку. Опять повторился собачий вой, но уже ближе. Виктор вскрикнул, и прихрамывая побежал наверх. Пот тек ручьями, заливал глаза, а в голове как бесконечный волчок крутилась мысль.
    « Этого не может быть! Этого не может быть!»
    Вой раздался уже совсем близко.
  - Этого не может быть! – он прибавил скорости. Догадка пришла неожиданно.
   « Это – не собака! И это – даже не волк!»
 Не останавливаясь, он оглянулся. За спиной, красными точками светились глаза хищника. Они приближались. Реинкарнация собаки Баскервилей!  Он услышал шумное дыхание зверя, и метнул  баллонный ключ. Ключ просвистел в сыром воздухе,  исчез в темноте. Впереди замаячило рыжее пятно света. Это — крыша!
  Он терял силы, нога онемела, мысли крутились в бешеном хороводе. Разбитая машина, лы-сый коротышка, толстая тетка, голая красавица,  опустевший город, и газета датированная будущим числом! Все это  происходит в реальности!
     Он  -  высокий крепкий парень, двадцати восьми лет, спасает свою жизнь, убегая от ды-шащего в затылок чудовища, и бежит он в неизвестность, гонимый лютым страхом, и страх захлестнул присущую ему логику и здравый смысл. Почему безобидный подъезд превратил-ся в катакомбы, откуда взялась голая девушка, куда  подевались люди с улицы?!
   Ответы  возникнут после, а пока, подстегиваемый непомерным ужасом, он несется наверх, перескакивая через несколько ступенек, подволакивая окровавленную ногу. Чердачный проем был совсем рядом, он кинулся вперед, упал грудью на твердый камень…
   
   
 Тонкий силуэт выплыл из голубой дымки. Серебряные нити звенели в  прозрачном воздухе, и чей- то голос проговорил.
  « Что он здесь делает?»
  « Он хочет помочь...»
  « А кто ему самому поможет!»
  « Он — сильный!»
Голоса удалялись, едва слышно прошептала женщина.
  « Спаси меня!»
   Он открыл глаза. Перед лицом застыла крысиная морда. Скошенная пасть, блестящие бу-синки глаз, дрожащие усики прикасаются к губам. Он закричал, крыса оскалилась, обнажив кривые зубы. Виктор вскочил на ноги, грызуны цеплялись за одежду. Срывая маленьких хищников, он устремился к квадрату света, выступающему впереди. У выхода сгрудились пестрые змеи.  Автоматически Виктор отметил, что солнечный свет, проникающий сквозь чердачный свод ненормально яркий, слепящий жар расплавил песок нанесенный ветром под  козырек скалы. Откуда здесь песок?! Об этом потом. Сейчас змеи... Они ползали к выходу, угрожающе шипели.
  - Они меня не выпустят!  Зажалят до смерти... – в груди загорелся знакомый огонь бешен-ства. - Я — не трус! За мной гналась мразь, но я убежал от нее! Неужели я испугаюсь  пар-шивых гадюк?! - он плюнул на спину большой черной змее. Она вздрогнула и повернула в его сторону треугольную голову. Мелькнул раздвоенный язычок. Твари чувствуют, когда их боятся. Нельзя показывать им страха!
    Медленно хромая человек двигался вперед. Он шел, сжав зубы, аккуратно ступая среди извивающихся пресмыкающихся
  - Я не боюсь тебя, дешевка! Я могу шипеть также как и вы... А иду я аккуратно потому, что не хочу причинять никому вреда.  Ты видишь ботинок? Это называется трэксайдер, у него литая подошва из прессованного каучука!  Я могу раздавить тебе голову. Я только хочу вер-нуться к своей машине!
     Черный провал накрыла тень, запахло горькой травой. Змеи вились вокруг ног, метровая гадюка коснулась язычком ссадины на колене. С холодеющим сердцем он почувствовал при-косновение к щиколотке. Рык превратился в торжествующее урчание.  Хищник предвкушает славную охоту!  А его бывшая прогнозировала, что он погибнет в автокатастрофе.  Догадка пришла неожиданно. Я уже умер – решил человек. Я разбился на машине, зодиаки не обма-нули.  И все это происходит  после его смерти. Ад, или что- то в этом роде… Он нечто по-добное видел в одном старом фильме, по сюжету герой умер, но продолжал сражаться с не-существующими врагами. Что делал герой? Он отказался от борьбы, и положился на волю Создателя. Легко сказать, но трудно сделать!
  Огромная кобра развернула капюшон, плоская голова пресмыкающегося нацелена в пах.
 -  Спаси и сохрани меня Господи! - прошептал человек, и закрыл глаза.  Он молился. Навер-ное, первый раз в жизни. Тошнотворные круги плыли перед глазами, сейчас он потеряет со-знание. Он подошел к квадратному проему, и шагнул к Свету...
   
 Открылась тяжелая дверь, к нему бежали люди.
  - Что там случилась, молодой человек? – теребил его за рукав куртки коротышка.
  - Где вы так испачкались? Нога в крови... Подрался?!
 Седой мужчина подхватил его за талию.
  - Что там произошло?! Мы все слышали эти страшные крики... Мы  должны знать  - возму-щалась женщина.
  - Все нормально … - он вымученно улыбнулся. - Семейные ссоры. Ну не поладили люди...  Теперь уже все в порядке.
  - Семейные ссоры... А сам — весь грязный, оборванный, нога в крови. И всего две минуты его не было...
  - Вы отсутствовали минуту, ну максимум две! И так вас разделали! – коротышка недоверчиво покачал головой. 
   Виктор сплюнул на асфальт, и повторил.
  - Семейные ссоры...
   С Таврической улицы выскочила верткая машинка с эмблемой страховой компании. Виктор сидел на асфальте, прислонясь спиной к покореженному бамперу, и курил. Он открыл капот, и равнодушно наблюдал как страховщик яростно трет ветошью замасленный шильдик с винномером, безучастно подписал бумаги. Он напряженно о чем- то думал, не отрывая цепкого взгляда от окна.
     Страховщики фотографировали поврежденные детали, задавали вопросы  участникам происшествия. Коротышка суетился, заглядывал в лица, торжествующе посматривал на ду-рака блондина. 
    А на небе объявилась большая туча. Огромная косматая туча,  похожая на гигантскую жа-бу. Она закрыла треть горизонта, поглотила солнечный диск.  Туча-жаба открыла уродливую пасть,  пожирала бирюзовую синеву прозрачного неба, глотала его свежую прелесть, и урчала от нетерпения…
 



                Крошка Цахес.


    Коротышка ликовал.  Он умудрился незаметно сунуть купюру в папку  долговязому, мрач-ному типу с грязной каштановой шевелюрой на голове и зрелым фурункулом на шее. Стра-ховщик прижал купюру бумагами, и принялся деятельно вычерчивать цветную схему на ли-нованной бумаге. В результате его мудреных манипуляций выходило следующее. Гражданин в джипе создал аварийную ситуацию путем экстренного торможения, и водителю «короллы»  ничего и не оставалось делать, кроме как тормозить посредством этого самого джипа, иначе бы машина вылетела на проезжую часть со всеми трагическими последствиями.
    Напарник занимался фотографией, а дурак-блондин подписал сфабрикованную липу и уехал. Коротышка пригладил растрепавшийся ореол  рыжих волос на голове. Блондин — лопух! Сильнее тот, кто хитрее...  Теперь его страховая компания оплатит ремонт за счет ржавого корыта этого рыжего!  Неплохой каламбур! «ржавое корыто рыжего!» Надо запомнить, а еще лучше записать, и при случае ввернуть! Он записывал в аккуратный кожаный ежедневник находчивые мысли и остроты, зазубривал их, чтобы при случае озвучить в соответствующей компании. Получалось неплохо, за ним закрепилась слава острослова, и шеф с удовольствием приглашал его на солидные корпоративы. Вспомнив про шефа, он почувствовал хорошо знакомую подхалимам  сладостную истому унижения. Шеф был самодур, человек крутого нрава, но не лишенный своеобразного чувства юмора. Перед таким не грех и раболепствовать! Иной раз останавливался напротив подчиненного, и задумчиво так говорил.
 «Ну что, господин Цейтлин, будет вам повышение в этом году, или как?» - и раскачивался с пяток на носки.
  Он возбужденно прошелся вокруг своей машины. Вздыбленный капот, разбита левая фара. Неприятно, но поправимо. Зато рыжий влип нехило! Он тихонько рассмеялся. При этом верхняя губа сжалась в упругий мешочек, мелкие  зубы обнажились, по лицу побежала се-точка острых морщин.
    Где-то наверху рассыпался девичий смех. Будто горсть серебра прокатилась по золотому блюду. 
  - Молодой человек!
  - Это вы мне? – человек задрал голову, хрустнули шейные позвонки.
  - А кому-же еще?  Здесь никого нет кроме нас!
Коротышка оглянулся по сторонам. Улица была пустынна. Он машинально взглянул на часы. 9. 30. Воскресенье. Он выехал из дома в девять пятнадцать, свернул на Таврическую улицу. Светило неласковое осеннее солнце, по улице прогуливались одинокие прохожие, в парке полно народу. Там так всегда по воскресеньям. Играют сопливые дети, совершают пробежки дурные физкультурники. Хотят жить вечно!  Он повернул на Чайковского, мелодично запел смартфон. Звонила жена, старая ведьма обладает даром объявляться в его жизни тогда, когда она меньше всего нужна! Он забыл портфель. Дальше… Обругал жену, бросил трубку, сле-довало возвращаться, а это — плохая примета. Обернулся назад, надеясь, что портфель все-таки на месте, а старая карга специально проверяет его, и в следующее мгновение раздался удар.
   Вспомнив про аварию, и гневное, раскрасневшееся лицо блондина он поежился. Ну, ниче-го! Посмотреть бы на него, когда тот увидит результаты расследования ДТП. Коротышка ра-достно потер маленькие ладони. Он знал, что в фирме его за глаза зовут крошка Цахес, в честь героя сказки Гофмана.  Наплевать. Он не читал книг немецкого романтика, но был не-доверчив и подозрителен, и справедливо полагал, что персонаж отрицательный.
  Господин Цейтлин являлся вторым человеком фирме, и при желании мог превратить жизнь сослуживцев в ад, что иногда и делал. Итак, авария произошла в 9.30.
    Он вновь взглянул на часы — зеленый циферблат упорно застыл в прежнем положении. Четкое, размеренное тиканье. Тик-так… Тик- так. Детская считалка. Цейтлин нахмурился, - он не любил детей. Часы - подарок фирмы, на юбилей. Секундная стрелка бодро скакала по кругу, минуя выпуклые цифры.  9. 30. Мистика какая-то!
  - Молодой человек! Что вы стоите как истукан?!  Это даже не вежливо! - девушка обиженно надула губки и стала еще очаровательнее.
Он вытер пот со лба. Что-то необъяснимое происходит.  И какого дьявола она голая?!
     - Извините, конечно... - его голос, обычно самоуверенный и амбициозный выдал петуха. Он смущенно закашлялся. Девушка насмешливо смотрела сверху вниз, в лучах солнечного света ее волосы горели расплавленной золотой пылью.
  - Мы все здесь слышали крики из окна... -  он сделал плавный жест рукой, как-бы пригла-шая в свидетели несуществующих зрителей, - и были весьма напуганы! - он горделиво вы-прямился, давая понять, что лично ему чувство страха не знакомо.
  - Кто это «вы все...» - передразнила его девушка, - я  вижу  крошку Цахеса, по прозвищу Циннобер! - она высунула розовый чистый язычок.
Коротышка охнул. Острый спазм страха скрутил живот, и он громко пукнул.
  - А откуда вы знаете...
  - Что это вы натворили? - она сжала ноздри пальчиками, -  Фу! Как стыдно! Взрослый маль-чик!
  - Про крошку Цахеса...
  - Тоже мне секрет Полишенеля!  Я дружу с вашей сотрудницей. Годится версия?
   Коротышка растерянно развел руками. Как просто! И тотчас горячая волна стыда волной захлестнула лицо. Как она почувствовала?! Невозможно почувствовать запах на таком рас-стоянии! Как бы угадав его мысли, девушка деликатно произнесла.
  - У меня очень чуткий нюх. Как у собаки!
Человек прятал глаза. Старая карга закармливает его бобами! Они видите-ли, снижают уро-вень холестерина! У него действительно высокий холестерин, и она таким изощренным спо-собом заботится о его здоровье!
  - Это все — бобы! - лепетал он. - Такая газообразующая пища! Я-то их не очень,  но вот же-на... - он сокрушенно покачал головой.
Девушка подняла руку.
  - Поклянитесь, впредь так больше не поступать! - сказала она сурово и торжественно.
  - Что?
  - Клянитесь! - настаивала она. - Повторяйте слово в слово вслед за мной!
  - Чушь какая-то... Бред! - он блуждающим взором обвел пустынную улицу. Хоть-бы прохо-жий какой!
  - Клянитесь, и тогда страховку свою получите, и шеф с нового объекта снимет! Клянитесь!
   Цейтлин оперся о капот, и схватился за голову. Лоб был горячим, в голове шумел целый лес деревьев. Что происходит?! Откуда она все знает?! Тем более новый объект... Далеко за городом, отсутствие коммуникаций.
  - С вами слишком скучно! - девушка села на подоконник, свесила голую ногу на улицу. - Вы, крошка Цахес, абсолютно лишены воображения. « Откуда она знает!?»   Но это-же — элементарно!  Я дружу с вашей сотрудницей, следовательно, я в курсе всех ваших напастей. «Старая карга!» - пропела она точь в точь с интонациями лысого.
  - А про жену откуда? - вымученно прохрипел коротышка. - Старая карга... Я никому не рас-сказывал.
  - От верблюда! Знаете такую детскую поговорку? Не похоже, что вы когда-то были ребен-ком!  Предлагаю сделку. Произносите клятву,— я ваша! Любой секс, в любом месте. Нет? Я ухожу, и вы остаетесь на улице в полном одиночестве, и ждете приезда эвакуатора, хотя мне почему-то кажется он вам и не нужен больше...
  - Как это не нужен...
  - Курите! - девушка выкинула что-то из окна. Он кинулся навстречу, неловко замахал рука-ми, будто отгонял мух,  блестящая пачка сигарет шлепнулась возле ног.  Дрожащими пальца-ми сорвал обертку, достал сигарету, несколько раз чиркнул спичкой о коробок, кусочек пы-лающей серы с шипением вонзился в мякоть указательного пальца. Он тоненько вскрикнул, и сунул палец в рот. Девушка безмятежно улыбалась.
   - Курение опасно для вашего здоровья!  Бросайте, пока не поздно… Холестерин, давление. Сколько вам лет, многоуважаемый Цахес?
  - Сорок шесть…
  – По виду не скажешь! Вы выглядите старше, и это – не комплимент.
Он глубоко затянулся, закружилась голова – первая утренняя сигарета. Табачный дым  и боль от ожога вернули ощущение реальности.
   - Вам еще полтинника нет, а красивая обнаженная девушка не вызывает эмоций! Может быть вы – гей?
  - Вот еще! – огрызнулся коротышка. А что он собственно ее слушает?! Сумасшедшая деви-ца! Он демонстративно отвернулся, и направился к своей машине.
  - Вы обиделись? Сократ, Макиавелли, Александр Великий, Ричард Львиное Сердце… Еще назвать? Пожалуйста! – девушка болтала ногой, нараспев произнося знаменитые имена, - Чайковский, Евгений Савойский, Марат,  Элтон Джон,  Фаррух Булсара! Вас не устраивает компания? Странный вы… Впервые встречаю гомосексуала, который не гордится своей ориентацией!
  - Я не гомосексуалист! – отчеканил коротышка. – И вообще… Я считаю, их всех надо было лечить!
  - Как всех?! – она прижала ладони к упругой груди, - И Платона? И Чаадаева лечить… И даже принца Конде?! – девушка многозначительно покачала пальчиком. – вы похоже  - гомо-фоб!
 Человечек не ответил. Пошла она к дьяволу, наркоманка!  В конце концов, все имеет прозаическое объяснение! Ну взять хотя бы аварию эту…В то же мгновение ему показалось, что земля качнулась под ногами, он тихо охнул, и остановился перед  машиной.
   «Тойота» сверкала  как новенький.  Он подбежал к машине, нырнул в салон — скомканные обертки от печенья на заднем сиденье, сотовый небрежно валяется на торпеде. Это его машина!
  - Я ведь говорила, что эвакуатор вам больше не нужен! – промурлыкала девушка.
  -  Я только что видел… Страховщики… - бессвязно бормотал коротышка. Он прижал ладо-ни к горящим щекам, и наконец, выкрикнул вечную как сам человек фразу.
  - Этого не может быть!!!
  - Готова дать исчерпывающие объяснения по случаю данного волшебства! – голосом казен-ного служаки отчеканила девушка. Цейтлин уставился на нее налитыми кровью глазами.
  - Этого не может быть… - повторил он свистящим шепотом. – Вот! – он извлек из кармана сложенную бумагу, - Заключение страховых экспертов!
  - Какой вы скучный!  Бестолковой бумажке верите больше, чем собственным глазам! – она пригубила из бокала, и зажмурилась  как большая красивая кошка. – Тем более пустой бу-мажке!
  - Что значит пустой?! Почему пустой? – он развернул бумажный лист. На нем детскими ка-ракулями была нарисована черная собака.
  - Хорошая картина! Вам повезло, уважаемый Цахес. Советую сохранить на память…
 Цейтлин  смотрел на бумагу. Фирменный бланк страховой компании. Но вместо вычерчен-ных схем, и мелкого, старушечьего почерка долговязого страховщика,  эта нелепая мохнатая собака! В самом низу бланка, в графе подписи красовалась его, роскошная, с изящным вензе-лем сигнатура. Коротышка гордился своей подписью, он долго ее выпестовал, такая подпись могла украсить солидный документ, но на мятом бланке, под детским рисунком она выгляде-ла по дурацки. В ногах появилась отвратительная слабость, и он опять пукнул.
  - Ну знаете! – возмущенно произнесла девушка, - вы – рецидивист! Неужели не знаете, что портящие воздух люди совершают преступление!?
  - К-к-акое преступление?
  - Икать можете сколько угодно, а воздух портить это преступление! – сурово заявила девушка. – Но я люблю дерзких мужчин! Требуется известная смелость, чтобы на официальной бумаге нарисовать картину!
  - Но это не я! – взвизгнул коротышка. – Я бы не посмел…
  - Скромность украшает героя! – вздохнула девушка, - жаль, что я не в вашем вкусе. Клятву будете изрекать?!
  - Да! сию секунду... Что скажете... - у него кружилась голова, тряслись руки. Он был готов на любое унижение, лишь-бы все стало как и прежде. Пусть рыжий здоровяк отделает его, лишь-бы все как прежде!  - Я готов, но я не знаю как...
Девушка понимающе кивнула.
  - Повторяйте слово в слово, от этого зависит ваша жизнь!
  - Конечно, я на все согласен... – он сжимал в кулаке листок с дурацким рисунком, по лбу струился холодный пот.
  - Спрячьте картину! – приказала девушка, - и не мните бумагу, возможно, это – шедевр!
  - Слушаюсь!
  Лицо девушки стало суровым, брови нахмурились, и замогильным голосом она начала про-износить.
  - Я — крошка Цахес, по прозвищу Циннобер, отныне являюсь первой вонючкой во Вселен-ной!
  - Я... крошка Цахес... первая вонючка... Вселенная.. - сбивчиво бормотал человек.
  - Громче, иначе не зачтется! Продолжаем... Клянусь не издавать паршивых запахов, ни на Земле, ни на Марсе или Венере, чтобы не отравлять смрадом честные ноздри их обитателей.
  - Клянусь... паршивых запахов... на Венере... их обитателей... - отчаянно выкрикивал коро-тышка.
  - Уже лучше! - одобрительно кивнула девушка. - Если-же я нарушу клятву, пусть вонзится мне рог вельзевула в то место, откуда скверные запахи я исторгал!
  - Нарушу клятву... рог вельзевула... исторгал..
  - Все! - просияла девушка, - ты прощен, но помни о клятве. И теперь можешь воспользо-ваться моей слабостью. - она томно погладила себя по груди.
  - А можно мне уйти? - простонал коротышка.
  - Ты все- таки, гей? – она заговорщически подмигнула. – Я никому не скажу! И мы сможем посплетничать как подружки. Идет?!
  - Можно мне просто уйти?! - разрыдался человечек.
  - Жалкое зрелище...- заметила девушка, обращаясь к кому-то невидимому в комнате, -  пусть убирается ко всем чертям?!
Из затемненного угла раздалось негромкое рычание. Девушка безразлично пожала плечами.
  - Ты можешь идти.
  - А как... как мне уйти? - он размазывал слезы по лицу, - вокруг никого нет...
  - А зачем тебе люди? Тебе и одному неплохо.  Клятву ты прочел, не забывай что рог вельзе-вула всегда в готовности! Садись в машину и уезжай!
Она соскочила с подоконника, захлопнула окно. Коротышка поспешно нырнул в машину, трясущейся рукой извлек из кармана ключи зажигания — двигатель послушно заурчал. Ма-шина тронулась с места и плавно покатилась по пустынной улице. Человек вытер слезы. В конце концов, наверняка существует здравое объяснение всему происшедшему. Что показа-лось  сверхъестественным в этой истории? То, что девушка была голой? Пустяки. В эпоху интернета и кабельного телевидения этим никого не удивить! Она много знает о нем.  Подруга работает в в фирме. Узнать-бы кто именно... Наверняка разболтает об этой клятве дурацкой, о том, как он на коленях стоял.  Позор какой...  Друзей у него нет, а если-бы они и были, едва-ли он стал делиться с ними своими сокровенными мыслями. Стоп! Он едва не ударил по педали тормоза. Самое главное — машина! Вздыбленный капот, вытекший радиатор, разбитая фара! Все это было еще в 9.30. утра! Он бросил взгляд на часы. 9. 30. Нет! Этого не может быть!
   Он затормозил, но «тойота» продолжала ехать вперед. Более того, она помчалась быстрее, пустые дома проносились перед глазами с огромной скоростью. Его оштрафуют! Коротышка лихорадочно давил педаль тормоза, эффект нулевой — машина катилась как ни в чем не бы-вало по пустынной дороге. Они испортили тормоза! Кто именно «они» он не мог домыслить, девушка права — господин Цейтлин был начисто лишен воображения! Они подменили машину! Но зачем?! Неважно... Потом как-нибудь все разъяснится, а пока нужно найти способ остановить бешено несущийся автомобиль.
    Машину трясло на ухабах, дома куда-то исчезли,  вместо асфальтированного покрытия  впереди стелилась выжженная степь. Коротышка закричал.  Он вырвал ключи зажигания из гнезда, «королла» набирала темп. Он отпустил руль, и закрыл глаза ладонями, питая детскую надежду, что вот сейчас он проснется, и все будет как прежде! Он заснул, пригревшись на ласковом солнышке! Надо проснуться! Он с силой ущипнул себя за бедро, и громко вскрик-нул.  Девушка... Ну да! Все началось с нее. Он чем-то ее обидел! Клятва! Он поклялся... Надо вспомнить слова клятвы.
  - Я … крошка Цахес — первая вонючка во вселенной...  топ менеджер крупной питерской компании господин Цейтлин старательно вспоминал слова клятвы. Циннобер! Это — не розыгрыш!  Он вжался в сидение машины, съежился в маленький комочек и тихо завыл.
  - Надо прочесть клятву и все закончится! - прошептал он сам себе.
     Руль неожиданно  повернулся, пронзительно визжали протекторы.
    Новая резина! Идиот! Причем тут резина!? Вспоминай слова молитвы! В салоне стало очень жарко, человек машинально жал мертвую кнопку кондиционера.
  - Я — крошка Цахес, по прозвищу Циннобер, первая вонючка во вселенной... - обливаясь потом, он выкрикивал. - клянусь не издавать вонючих запахов, ни на земле ни на Венере... Как-же там дальше?! Ну а если я завоняю, пусть рог вельзевула пронзит меня... Какой рог? В то самое место, откуда я вонял... Кажется так! Клянусь! - он торжественно поднял руку, и умоляюще посмотрел на торпеду. Торпеда равнодушно глядела на горе-водителя.
  «Тойота» подскочила на ухабе, он подпрыгнул, прищемил кончик языка, взвизгнул и неожиданно пукнул.
  - Нет! - закричал коротышка, и тотчас острая боль огненным жгутом пронзила ягодицы.  - Не надо! Пожалуйста, не надо!
    Машина мчалась степи как красный  призрак, мимо стремительно промчалось стадо анти-лоп, преследуемые короткохвостой кошкой. Черномордые  ликаны подняли к небу носы —  они учуяли падаль возле реки. Вожак медлил — добыча была не совсем обычная — огром-ный черный волк, и существовала тонкая связь между ним и Хозяином, а потому он не ре-шался увлечь за собой голодную стаю.
    Маленький суслик высунулся из  норки — его встревожила дрожь объявшая землю. Солн-це клонилось к закату, тень легла на землю. У подножия скал, в розовом тумане плыл мираж — маленький человечек корчится в приступе боли. Поднялась песчаная буря, и мираж исчез. Он утонул в сумраке подползающей ночи...
               
               
                Анна.


     Женщина недовольно поджала губы, хотя знала, что ей следует чаще улыбаться. Полторы тысячи долларов — это почти состояние! А именно столько она выложила за блестящие накладки на зубы. Новые технологии, сейчас они называются — виниры. Она потратила полторы тысячи долларов, пожертвовав бесценной эмалью, и все ради того, чтобы иметь ослепительную улыбку! А улыбаться она не умеет! Вроде обычное дело — широко растянуть губы, возле глаз собираются веселые морщинки, и мужчины укладываются возле ее ног в штабеля! Ну разумеется не такие как этот рыжий хорек, а вот блондин ей очень понравился.  Он улыбнулся и стал похож на известного киноактера. Вот он подходит к ней и говорит.
    « Анна, давайте все бросим и завалимся ко мне домой! Наберем вина, фруктов, и проведем  день в кровати?»
   Лицо посветлело, морщина прорезавшая лоб, и придававшая ему устойчиво недовольное выражение разгладилась, в глазах противно защипало.
    Парень рассеянно подписывал какие-то бумажки, протянутые страховщиками. У него была разорвана ткань джинсов на коленке,  сквозь прореху сочилась кровь.
    Дура ты - Аня! У тебя был шанс, предложить помощь! Зашить джинсы, обработать раны йодом.  Она видела, как коротышка шепчется со страховщиком, ей стало стыдно и за себя и за симпатичного парня. 
    Страховщики разъехались, коротышка кривлялся под теми самыми окнами, откуда недавно кричала женщина.  Окна были наглухо задернуты портьерами, а этот клоун, корчит рожи! Похоже, надо вызывать врача! Коротышка рухнул на колени, и залился горючими слезами. Может быть, у него сотрясение мозга?!  Со страховщиком он договаривался проворно!
    Она знает, что слишком полная, ей не для кого худеть, эклеры заменяют секс. Как только появится в ее жизни такой вот блондин, диета и упражнения станут ее лучшими друзьями, а не сливки с круассанами.  Рот немедленно наполнился слюной, она увидела соблазнительные румяные рогалики, обсыпанные сахарной пудрой рядом с чашечкой жирных белоснежных сливок, и раздраженно сплюнула. Коротышка прыгнул в свою машину, и с ревом умчался по дороге. Клубы дыма оседали, наполняя утренний воздух запахом копоти.
  Возле ограды стоял седой мужчина в спортивных шортах. Одной рукой он держался за пру-тья, другую прижал к груди. Лицо его было сбрызнуто пепельной бледностью, мужчина со-средоточенно смотрел в одну точку перед собой.

  «Добегался!» - мелькнула у Анны мстительная мысль, и тотчас ей стало стыдно.
  - Давайте, я вам помогу… - она тронула его за руку. Кожа у мужчины была холодная, по-крытая мурашками.   
  - Вы видели ЭТО?
  - Что?!
  - Ну ЭТО… Там, возле дома, где кричала девушка.
  -  Вы про аварию?!
  - При чем здесь авария! – мужчина глубоко вздохнул, и поднял руки над головой, на фут-болке темнели пятна пота. -  Около подъезда стояла собака…
  - Какая собака?
  - Большая черная собака…
  Анна испуганно оглянулась. Ну и денек сегодня! Может быть, они все сбежали из психуш-ки?!
  -  Огромный пес. Странно, что вы не обратили внимания…
  - Подумаешь, собака!  - женщина начала раздражаться, - рядом парк, здесь полно псин гуля-ет!
  -  Думаете, я не в себе…
  - Ничего такого я не думаю! – отрезала она. – А вот сердце следует поберечь! Не юноша все таки!
Мужчина горько усмехнулся.
  -   ЭТО была не просто собака! Что то другое… - он быстро зашагал по аллее.
    Женщина вздохнула, достала из сумочки шоколадную конфету,  предвкушая наслаждение, развернула золотистую обертку, поднесла к губам пряно пахнущую сладость, и коснулась языком.  Что имел в виду этот психопат? Собака… Рот наполнился слюной, она запустила руку в сумочку, пальцы погрузились в шуршащую гущу конфет. На несколько минут мир пе-рестал для нее существовать. Она с сожалением подумала о парне, посмотрела вслед спортс-мену, маленькая фигурка растаяла в глубине тенистой аллеи.  Есть верные друзья конфеты, они не предадут, и встреча с ними всегда маленькое счастье. Минут двадцать она поедала конфеты,  урна наполнилась золоченными обертками. Они, похожие на обломки фальшивых сокровищ, ныряли в бездонное чрево, чтобы сгинуть там навечно. Наконец пальцы нащупали в сумочке последнюю драгоценность, и погрузилась в печальные раздумья.
   Они жили вдвоем с младшим братом, мальчик был инвалид. Родился глухим, а к пяти годам начала прогрессировать слепота.  Сейчас Максу двенадцать, таких называются слепоглухие дети. У них нет будущего. Он узнает сестру по запаху, и по вибрации  шагов, у нее слишком тяжелая поступь. Макс ласковый и привязчивый ребенок, он умеет немного говорить, но речь его понятна только им двоим. Больше всего на свете он любит блинчики с медом, и она печет их каждый день. Врачи рекомендуют ему чаще бывать на воздухе. Анна одно время переписывалась со слепоглухой женщиной-профессором по фамилии Келлер, но когда поняла, что на выздоровление шансов нет, бросила бесполезную переписку. Макс любит бывать на улице, он подставляет солнцу бледное личико, и нюхает воздух. Она подводит его к деревьям, мальчик трогает  кору  пальчиками, и радостно лопочет. Она знает, что дети с его заболеванием долго не живут, и глядя за тем как он нюхает стайку голубей, на сердце ее ложится тяжелая скользкая жаба.  Он благодарен сестре за то, что она взяла его с собой на прогулку.
    Анна не верит людям. Однажды она задремала сидя на скамейке, и проснулась от  криков.  Злые дети забросали инвалида камнями, он ползал на четвереньках по газону, чистенькая голубая рубашка была заляпана комьями липкой глины. Он выворачивал невидящие белки, из глаз текли слезы.  Анна бросилась к брату, схватила его на руки и бежала прочь. Макс беззащитно скулил — он не умеет плакать как обычные дети, его плач напоминает скулеж котенка. Голубая рубашка была порвана, — это была его любимая рубашка, сестра вышила на ней букву «М». Макс любил трогать выпуклые следы вышивки, он знал, что это его имя.  Дома она протирала раны дезинфицирующим раствором, после того случая опасалась выводить его на прогулку.
    Пару лет назад она познакомилась с парнем, и после нескольких кружек пива решила при-вести его к себе. Сладко ныла грудь, горели обцелованные губы. Они вошли в комнату, полетела на пол пропотевшая одежда. Мужчина был пьян и неласков, но это не имело значения. Грузный, дурно пахнущий он вошел в нее, и она задохнулась от кислого запаха пота, впивалась зубами в  шею, и едва сдерживалась, чтобы не завыть по-волчьи. Неожиданно он закричал -  Макс вцепился любовнику в волосы…
   После этого случая она поставила  виниры. Она вычитала в каком-то журнале, что человека встречают по улыбке — эффект первого впечатления, вначале улыбка, потом мужчины смотрят на глаза, фигуру и все остальное. Полторы тысячи долларов!
    Свежий ветер пролетел по безлюдному парку, сорвал листву, и гнал ее по пустынным аллеям.  Из мрачной глубины затемненных аллей раздался  сдавленный крик,  а вслед за ним утробный собачий вой. Слишком много всего за одно утро! Она размашистым шагом напра-вилась к выходу из парка.
   Ветер принес  раскаты грома.  Гроза в октябре! Женщина не стала раздумывать над при-родным феноменом, у брата может случится приступ. Врачи  предлагали делать операцию, но шансы на успешный исход невелики -  пятьдесят на пятьдесят. Приступы случались неча-сто, при их появлении следовало срочно дать лекарство — маленькие алые как кровь таблет-ки.  Она бежала к воротам, чувствуя неприятную слабость в ногах.  Гроза надвигается...
    Большое темное пятно мелькнуло в боковой аллее.  В горле пересохло, ноги предательски задрожали.  Выход из парка — витая чугунная решетка, находилась прямо перед ней — на уключине висел  чугунный замок. Женщина дернула решетку, лязгнула цепь, опоясывающая поржавевшие стойки.   Анна не помнила, чтобы здесь когда-нибудь висел замок. Она провела пальцами по  чугунной окалине —  старинный замок, с извилистой, хитрой уключиной. Впереди возвышались острые, в два с половиной метра прутья, прихваченный металлическими скобами. О том, чтобы перелезть через такой забор не могло быть и речи!
    По ту сторону забора, темными громадами возвышался жилой массив. Сверкнула молния, удар грома. Макс! Женщина закричала, голос потонул в шуме листвы. В таких решетках все-гда бывают щели!
   Она бежала вдоль забора, тропа заканчивалась, чугунные прутья крепились на  бетонном парапете, который утопал в листве. Анна ступила в траву, и тихонько вскрикнула — голые икры обожгли пушистые листья крапивы. Сразу же за поворотом начиналась полоса кустар-ника, женщина пробиралась сквозь заросли, колючки цеплялись за одежду, в кровь раздирали лицо. Охваченная мыслью о больном брате, она не чувствовала боли, на лице застыло выражение отчаяния, совершенно неуместно выглядели светящиеся в темноте виниры.   
   Поляна была закидана пластиковыми стаканчиками, цветными обертками от чипсов, и пу-стыми бутылками. Один из прутьев решетки отжат в сторону, для худого подростка не со-ставляло труда проскочить через  отверстие. Густые кусты образовывали плотный живой навес, сидя под ним можно переждать ливень, на вытоптанной площадке лежали плоские бревна. Крик повторился, вслед за ним собачий вой.
   Женщина вскарабкалась на бетонный парапет, голова прошла свободно. Анна  втянула воздух, и продвинулась на несколько сантиметров. Дождь усилился. Платье намокло, теперь должно быть легче. Прутья  сжимали  грудь, она протиснулась еще на пару сантиметров. Мысленно она похвалила себя за находчивость, молния осветила поляну, в призрачном свете она увидела монстра. Косматое чудовище смотрело на жертву, со шкуры капельками стекала вода, из открытой пасти шел горячий пар. Зверь поднял голову к небу и завыл...
   Раскатистый удар грома сотряс земную твердь. И из-под сумрачного небосклона хлынули потоки бесцветной воды. Женщина кричала, намертво сжатая в чугунном плену, некой ча-стью здравого смысла понимая, что только спокойствие, и размеренное дыхание помогут ей освободится.  Темная пелена ужаса захлестнула сознание, она вцепилась руками в мокрые прутья, билась как животное в силках и застревала еще больше.
   Зверь  прихватил ее за ногу, и потянул на себя.
    « ЭТО не собака!» - вспомнила она слова мужчины.
    « Я умру»... – пронеслась следующая мысль, и поразила своей безыскусной очевидностью. - « Я умру, и Макс  умрет без меня. Он умрет от голода и одиночества, как погибают кошки после смерти хозяев».
  Воспоминание о брате придало ей сил и мужества. Анна махнула ногой, и туфля слетела на землю. Пес вцепился зубами в платье, затрещала материя, поползла по швам. Надо спокойно  дышать! Пес с легкостью порвал ее одежду, отбросил в сторону рваные лохмотья, и вцепился в туфлю. Дождь заливал лицо, слизывал соленые капли слез и пота. Освободившись от пла-тья она неожиданно проскользнула на несколько сантиметров. Пес сорвал туфлю, и вцепился в комбинацию — похоже игра начала его забавлять. Чугунный прут зацепился о плотную лямку бюстгальтера,  Анна сорвала лифчик, голое тело проникло сквозь тесно сомкнутые прутья, и тотчас сильная боль ожгла босую ступню —   псу наскучила игра. Поняв, что добыча высвобождается, он вонзил острые клыки лодыжку. Анна оперлась о парапет, дернула ногой — пес разжал челюсти, и не удержав равновесия упала на асфальт. Сумочка! Ключи от квартиры находились в сумочке, и она лежала на бетонном парапете с той стороны решетки. Дрожа от страха и холода, Анна приблизилась к решетке. Пес пристально смотрел ей в глаза. Это — не собака! Спортсмен увидел монстра, вот у него и случился приступ! Дешевая сумочка, из  фальшивой крокодиловой кожи покоится в полуметре от решетки на краю парапета, достаточно протянуть руку. Пес поднял губу и негромко зарычал, на косматой морде появилось нечто отдаленно напоминающее улыбку. Макс лежит на полу, голова безвольно стучит о пол, а изо рта текут густые слюни. Он может задохнуться!   Женщина  просунула руку, но пес оказался  долю секунды быстрее.
    В детстве Анну укусила собака, на ноге  сохранился небольшой шрам, и с тех пор она ис-пытывала страх перед псами, остерегалась даже маленьких безобидных собачек, украшен-ных цветными бантиками. Она помнила состояние боли и беззащитности, когда облезлая дворняга икру железными клыками.
   Боль, которую она испытала сейчас, ни шла ни в какое сравнение, с детскими ощущениями. Она завизжала, присела на корточки, слезы брызнули ручьем.  Острая молния ударила в ствол тополя, запахло жженым деревом, пес ослабил хватку.  Анна схватила сумочку а монстр не спеша протискивался сквозь прутья решетки.  Изуродованная была похожа на клешню рака. Пес торжествующе зарычал.
   В воздухе мелькали бирюзовые зарницы, объявился белый шар, подле него огненными ли-ниями струилась горящая плазма.  Пес недовольно заворчал и попятился.  Шар завис на ме-сте, покачиваясь в воздухе — от пульсирующего белого диска тянулись тонкие нити. Раздал-ся сухой удар —  будто взорвалась елочная хлопушка, и дерево объяло пламенем. Анна очну-лась от столбняка, и помчалась по улице. Они никогда в жизни не бегала так быстро. Женщина влетела в подъезд, едва попадая в замочную скважину отомкнула дверь, и ворвалась в квартиру.
    Макс спал. Длинные волосы прилипли к мокрому лбу, мальчик стонал во сне, и беспокойно шевелил губами.
    « Надо его подстричь!» - на ум пришла неуместная мысль. Он медленно сползла на пол, и громко разрыдалась.
   За окном бушевала настоящая буря,  ветер гнул к земле кроны деревьев, сильный порыв ветра распахнул форточку, и свежий воздух ворвался в комнату. На стекле кривились отблес-ки пожара — горело высокое дерево.
    Почему нет пожарных? Почему вообще никого нет?! Улица выглядела мертво. Ночь.  Пы-лающее дерево, безжизненные провалы черных окон. Никого…
     Макс поморгал невидящими глазами и проснулся. Он сел в кровати, потянул ноздрями, и безошибочно протянул руки к сестре. Плача от счастья она кинулась к брату.  Кружилась го-лова, дергала больная рука, кровь сочилась из ссадины на лбу. Это потом...
     Макс трогал пальцами ее волосы, и задавал вопросы на своем, только им двоим понятном языке. Неожиданно он наморщил лоб, отчего стал похож на маленького старичка, и принялся нюхать воздух. Анна встревоженно взглянула на брата. Он стоял возле своей кровати, нюхал воздух и на лице его застыло выражение тревоги. Она поспешила в ванну, за лекарством, но остановилась в коридоре. Сильный удар потряс дверную раму. На пол сыпалась  штукатурка, седые крупинки пыли. Анна  навалилась на дверь,  крутила ручку врезного замка, стальной язычок не попадал в узкую горловину, проскальзывая по гурту. Следующий удар в дверь едва не отбросил ее на пол. Рыдая от отчаяния, она вцепилась пальцами в ручку замка, и ударив  ладонью в дверь,  провернула ригель.  Воя от нестерпимой боли, женщина повалилась на пол…
     Детские пальцы тронули лицо. Она поднялась на ноги, отвела брата в комнату, уложила в кровать.  Ребенка нельзя приучать к транквилизаторам, слепоглухонемые дети подвержены приступам бессонницы. Она достала две таблетки, одну разломала напополам, полторы для себя, половинку для Макса. Только сейчас она почувствовала свой запах, - смесь  пота, крови и адреналина. Бедный Макс! Он познает через запахи и прикосновения…
    Она зашла в ванну, и пустила струю горячей воды. Не следует Максу слышать такие запа-хи. Из коридора донесся металлический скрежет.  Ручка замка медленно повернулась, язычок выскочил из  ниши. По полу пронесся  сквозняк, в проеме показалась огромная собачья голо-ва, цокали твердые когти по паркету.  Анна почему то глупо улыбнулась, словно ждала гос-тей, и упала на пол без чувств.


                Спортсмен.
   

  Мужчина вышел из парка, и направился к автомобильной парковке. Таврический парк яв-лялся лучшим местом в центральном районе для занятий спортом. В будние дни собиралась пробка на Фурштадской улице, и он шел пешком, а в выходные дни предпочитал ездить за рулем. Поездка по пустынным улицам, давала возможность размышлять о себе, людях, веч-ности. Он любил думать о вечности с тех пор, начало шалить сердце. Медицинская карта была похожа на раздутый ранец. В своих рецептах врачи предпочитали сиреневый цвет, отчего исчерченные размашистым почерком буквы выглядели похожими друг на друга, а  слова приобретали метафизический смысл. Мужчина нервно мял в пальцах эти бумажки, тщетно силясь разобрать написанное, сердце начинало сердито подпрыгивать в грудине. Одетые в бесформенные голубые халаты эскулапы, напоминали бесполых манекенов. Они передавали друг другу змеиные ленты кардиограмм, и смотрели на него, лежащего на холодной кушетке сверху вниз. Все это было долго, бессмысленно и унизительно.
   На парковке было пустынно. Воскресенье. Его шевроле уверенно взгромоздился на высо-кий парапет, бесцеремонно потеснив, хрупкую  хонду. Кроссовер! Девочка, переодетая в мальчика!
 Он с симпатией посмотрел на свой автомобиль. Шевроле тахо был похож на дремлющего гризли. Грубые угловатые формы, мускулистые, не знающие преград колеса с глубоким про-тектором, узкие квадратные фары, как глаза первобытного человека, цепко смотрящие из под нависающих  век.  От машины веяло необузданной силой и мощью, а черный, глянцевый цвет придавал ее облику щеголеватого лоска. Задний бампер шевроле заметно выдавался на проезжую часть, остальным участникам движения приходилось старательно лавировать, чтобы не задеть сверкающий хромированной отделкой кузов.
  Сегодня пробежка не удалась. Сначала эти  крики, затем взбунтовавшееся сердце, и нако-нец, собака…
  Он приложил ладонь к груди. Раз, два, три, четыре… Провал! Мужчина шарил по груди, будто надеясь вернуть на место ускользнувшее сердце. Именно так она и приходит?! Он прижался к верному шевроле, щека коснулась холодного стекла. Сначала он потеряет созна-ние, а потом… Что потом?! Потом уже ничего не будет! Ни Таврического парка, с красивыми тенистыми аллеями, ни тонких девушек, похожих на трепетных призраков, прекрасных как юная весна.  Ни шевроле тахо – верного могучего друга! Будет пустота. Черная, гулкая, пожирающая атомы света и звука, давящая, беспощадная пустота.
 Человек вцепился ногтями в ветровое стекло, пальцы с отвратительным скрипом прочертили полосу на тонировке.  Исчезнет даже его отражение –  иногда привлекательное,  как призрак из параллельного мира.
  Сильный толчок сердца погнал кровь по застывшим венам, в голову ударила горячая волна, на лбу выступила испарина. Сердце забилось часто, бестолково, будто пытаясь загладить свою вину за досадную оплошность.
  Мужчина перевел дыхание. Осторожно оглянулся по сторонам. Никого… Не доверяя коварному сердцу, он приложил пальцы к яремной вене, затаился, слушал. Он был похож на врача реаниматолога. Раз, два, три, четыре…  Пять! Шесть, семь… Он громко вздохнул, вытер со лба пот. Перетренировался. Пятьдесят один – это грустная реальность, а не просто возраст.  Но почему именно он?! Почему это происходит с ним, а не с противным хорьком из красной тойоты?! Откуда взялся этот стремительно растущий холестерин, откуда  аритмии, пугающие иногда даже бесстрастных как вежливые роботы врачей. В чем причина подъема артериального давления, когда темнеет в глазах, громкие толчки пульса похожи на удары отбойных молотков. Он говорят – возраст! Какой к черту возраст?!  С этим хорьком они ровесники, а тот курит как паровоз, и судя по хлипким плечам и плоскому как у плотвы заду, вряд ли когда либо занимался спортом! А он отлично помнит, что свой юбилей отметил двадцатикилометровым кроссом, а после всего, там в же парке отжался сорок пять раз за пол минуты! В честь юбилея! И затем с легкостью подтянулся десять раз на турнике, и тело его было как сжатая пружина. Ни капли жира!  И молодые девчонки аплодировали, и худенькая брюнетка, со смешным хвостиком сказала что он похож на Пола Ньюмена.
  Сорок один, сорок два… пятьдесят семь…
   Врачи не рекомендуют часто контролировать свой пульс. Может развиться кардионевроз.  Да черт с ними с врачами этими! За пару лет он приобрел  медицинские познания. Похожие симптомы возникают при грудном остеохондрозе. Вполне возможно, у него остеохондроз. Даже вероятно именно так! А сердце зашлось после того, как он увидел эту собаку.  Жуткая скотина!
   Он встал на цыпочки, задержал дыхание, мысленно сосчитал до десяти, и короткими толч-ками выпустил воздух через ноздри. Боль ослабла, остался дискомфорт в области солнечного сплетения, будто некая сила распирает диафрагму изнутри. Ну точно остеохондроз! Ему до-садно было лишать себя того удовольствия, что приносил спорт. Ни с чем не сравнимое ощущение легкости в мышцах, радость известная лишь спортсменам, возникающая на исхо-де часа хорошего бега, когда легкие начинают работать в полную силу, мозг насыщается кро-вью, и чувство бездумной эйфории охватывает все существо, и кажется можно бежать  до бесконечности, пока налитые силой икры толкают тело вперед. Он где то читал, что у мара-фонцев вырабатываются во время бега эндогенные опиаты, и спортсмены могут испытать нечто похожее на кайф наркомана. Мужчина выдохнул, и решительно направился в сторону парковых ворот.
   Резкий порыв ветра заставил его задрожать от холода. Голые руки покрылись гусиной ко-жей. Солнце скрылось за тучей, в лицо ударили первые капли дождя.
  - Черт бы побрал этих акробатов… - проворчал он. С утра была прекрасная погода, он пол-часа торчал под окнами слушая чьи то крики.  Землю покрыло мраком, туча стремительно надвигалась, поглощая солнечный свет.
   Он нажал кнопку сигнализации, тахо приветливо моргнул красными глазами. Это как встреча старых друзей. Мужчина открыл дверцу, и в то же мгновение из парка прилетел женский крик.
  - Это шоу такое?!
Он нырнул в салон автомобиля, достал спортивную куртку, и накинул ее на голые плечи.  Сердце работало четко и уверенно, боль прошла.
  - Вы это слышали?
  Мужчина резко обернулся. Перед ним стоял один из участников недавнего шоу «под ок-ном».
  - Не глухой…
  - Виктор! – парень протянул руку.
  - Сергей. Два раза одна шутка не канает, Витя!
  У паренька была разорвана штанина, сквозь прореху выступила запекшаяся кровь.
  – Это – не шутка.  Вы видели пса?
  - Ну большой пес… Что особенного?
  - Это – не пес! – отрывисто сказал Виктор. Он  прижал палец к губам. – Тихо!
Дождь закончился также неожиданно, как и начался. Черный небосклон был затянут непро-ницаемой пленкой, на востоке выплясывали молнии. Воцарилась тишина.
  - Вы слышите? – прошептал Виктор.
  - Что? –  также шепотом ответил мужчина.
  - Звуки изменились…
  - Что значит изменились? – он поперхнулся, закашлялся, и не услышал голоса. Звуки словно  ватой окутали.
  - Шепот и крик звучат одинаково…
  - Лажа! – возмущенно воскликнул мужчина, и ощутил напрягшиеся горловые мышцы. – Черт вас всех раздери!
 - Оно становится сильнее! – он скорее угадал по движению губ, чем услышал собеседника. – Это для того, чтобы она не смогла попросить…
  - Я ничего не слышу!!! – старательно отчеканил Сергей.
Губы парня  шевелились, слова разрывали густой воздух.
  - Ей нужна помощь… Оно мешает!
 Мужчина испугался, но не подал виду,  двадцать два года в армии кое- чего стоят! Он достал из бардачка блокнот. Объяснение найдется!  В природе существует множество аномальных явлений, бермудский треугольник, нло, йетти. Рано или поздно все разъясняется! Сейчас главное наладить связь. Видимо, что то с электромагнитными полем.
  - У нас есть преимущество перед глухонемыми древности! – он заставил себя усмехнуться – Это так называемая всеобщая грамотность… - он обернулся к Виктору. Тот исчез.
  Сжимая в руке нелепый блокнот, мужчина выбежал на Таврическую улицу. В сотне метров маячила фигурка. Парень размахивая руками. Он не мог так быстро переместиться за не-сколько секунд! Бред! Пустые улицы, текучая, ощутимая физически мгла, пронизана молочно белыми нитями,  безмолвие, словно уши запаяны воском.  На обложке блокнота глупо улыбался ушастый Микки Маус. Он держал в вытянутой руке бутылку кока колы.
  «Это все нужно живым!» - короткая, словно удар тока мысль пронзила сознание. Запахов нет! Ни звуков, ни запахов. Может быть ОНА и есть такая?!
  Ветер принес большой газетный лист, он пронесся над землей, бесшумно хлопая белыми крыльями. Виктор опустился на колени,  протягивал руки вперед.
  « Он видит то, что не могу увидеть я!»
Земля задрожала от вибрации. По Кирочной улице мчался грузовик. Огромный, со сверкаю-щей  решеткой радиатора. Из под колес вырывались языки желтого пламени,  плавился ас-фальт, не в силах выдержать грузную мощь мчащегося чудовища. Недра трубы извергали ад-ское пламя. Сергей как завороженный смотрел на грузовик. Его ум практика и реалиста ли-хорадочно искал объяснения происходящему. Новые технологии?! Военный эксперимент?! Параллельные миры!  Чушь собачья! Ну допустим они могли сконструировать такую маши-ну. И на кой черт нужен  грузовик? Как военная машина он совершенно непригоден! Нет орудий для стрельбы, эта дурацкий красный цвет, как у феррари!  Но как тогда объяснить зловещую тишину, и отсутствие запахов? И куда пропали мирные петербуржцы?
  Он кинулся к шевроле, швырнул блокнот на соседнее сиденье, Микки Маус глупо вытара-щился своими круглыми лукавыми глазами.  Вставил ключ в гнездо зажигания -  тахо не по-давал признаков жизни.  А что он собственно ждал?! Микки Маус торжествующе сверкал белозубой улыбкой. Он предвкушал наслаждение от холодной сладкой кока колы. Говорят, в одной бутылке колы пол стакана сахарного песку. Все это нужно живым… Он уперся руками в руль. Сердце не болело. В груди царит тишина и покой. Также как на улицах этого странного города.
  Он часто фантазировал на тему смерти, и рисовал  картину безутешных женщин и друзей, рыдающих на могиле, и испытывал жгучее  томление. Но все это важно для живых…
   Виктор стоял на коленях, его губы беззвучно шевелились. Он выглядел счастливым…
  Сколько должно минуть столетий, прежде чем придет смирение? Сколько световых лет пу-тешествует одинокий луч от далекой звезды, пока его робкие губы коснутся земного полюса?  Тридцать лет, сорок, пятьдесят один… Он не знал ответ. Он шел в парк. Ему предстояла долгая пробежка. Это будет настоящий марафон, достойный памяти великого Франциско Лазара, который убежал в далекую туманную бесконечность.
  Сильный порыв ветра едва не сбил с ног, беззвучно вращаясь в воздухе, летели пластиковые стаканчики, надорванные пакеты от чипсов, пестрые листки бумаги, испещренные сиреневыми чернилами. Бесцветные губы мужчины растянулись в кривую усмешку. Он пригнулся, и ускорил шаг.
  Земля вздрогнула от удара.  Грузовик налетел на выступающий бампер шевроле. Огромная сила отбросила внедорожник, мужчина зачарованно глядел, как медленно и бесшумно тахо взлетел в воздух, с необычной грацией для его массивной фигуры, описал замысловатый пирует, и упал на  хонду. В воздух полетели светящиеся осколки стекла,  будто разбилась хрустальная ваза. Он отвернулся, и побежал.  Мышцы закаменели,  скулы заострились, ветер слизал капельки пота, и увлек за собой бесценные крупицы соли, увлажнив ими сухую осен-нюю листву, и на поблекших листьях выступила влага, казалось, они плачут, эти мертвые листки, скорбя о стремительно пролетевшем лете…
    

   

         

 
               
                ГЛАВА. 3. 

         
                ПРОБУЖДЕНИЕ.
    
        Зося открыла глаза, нестерпимо яркий свет ударил в лицо.
  - Извини… -человек-пес поспешно задернул занавеску. – После пробуждения всегда так. Местный свет кажется нам ярким.
  Он стоял возле открытого окна, и курил, выпуская дым в форточку. 
  -  Я пытался помочь, но т-ты не слушалась…
  Девушка молчала.
  -  Я пытался помочь... - растерянно повторил он, пытаясь поймать ее взгляд. 
   С улицы доносился людской гомон, шумный смех детей, визг тормозов, звон разбитого стекла.
  - Там авария... – он заискивающе улыбнулся. - Джип старенький... А другая машина – тойо-та.
  - Королла! - прошептала она.
  - Так точно! Ты не посмотришь?
 Она отрицательно помотала головой, по щекам текли слезы.
  - Этого не избежать.  Лучше и не противиться, так б-больнее... - он едва заметно заикался.
  - Кто дал тебе право решать?!  Кто ты такой, ублюдок?!
  - Ты знаешь... - он осмелился улыбнуться, - я — твой раб...
  - Чушь! - закричала Зося. - Это хрень собачья! Такой-же как твои выдумки насчет девушки в ночном клубе!
  - Я помню ее! – он ханжески пождал губы. -  Ее насмерть зажалили з-змеи!
  - Нет! - взвизгнула она, - Нет! Нет!!! Это была проститутка-танцовщица! Я видела это шоу несколько раз!   -   Она заткнула уши кулачками, и громко закричала.
  - Умоляю тебя, не к-кричи так! Уже люди смотрят…
  - Чушь! - она вскочила с кровати, запахнулась в простыню, и подбежала к окну.
  Красная тойота  прилипла к видавшему виды джипу, у внедорожника был смят задний бам-пер. На тротуаре лежала большая собака, на асфальт вытекла черная лужица крови. 
  - Нет! - охнула девушка.  Она подошла к бару, достала бутылку вина,  налила в бокал  - Что я делаю? - пробормотала она глядя на бутылку.
  - То, что и должна...
  Оскар незаметно подошел сзади. Она обернулась, и выплеснула ему вино в лицо, жидкость текла по щекам, человек-пес оскалился в елейной улыбке.
  - Спасибо, госпожа…
  - Дьявол! - задохнулась девушка, и с силой ударила его по лицу.
  - Это слишком лестная характеристика.  – он сокрушенно покачал головой. - Я —  твой раб.  То, что ты увидела за окном — продолжение сна. Взгляни — там самый обычный пейзаж. И никаких следов аварии...  - сочащаяся кровь из разбитого носа бедными капельками орошала пол.
  - Вытри! - она бросила платок, и неуверенно подошла к окну. Он шел следом.
  - Продолжение сна... - повторил он, - чего ты опасаешься? В-выгляни в окно, ты все равно это уже сделала!
  Оскар широко улыбался, прижимая платок к кровоточащему носу. Вокруг разноцветных глаз собрались веселые морщинки. Ему весело!
  - Ублюдок! - пробормотала Зося, и осторожно выглянула в окно.
   Две прижатые друг к другу машины. В салоне красной тойоты сидит маленький человек. У него смазанный подбородок, и короткие жесткие усы. Он похож на испуганную крысу, и одновременно на облысевшего Гитлера. Возле джипа стоит парень, у девушки болезненно сжалось сердце. Перед глазами всплыла до боли знакомая, и вместе с тем такая чужая картина. Пустынные улицы, пронизывающий ветер.  Она умерла!  Ей досталась чужая роль в пьесе, и ее героиня погибает. Зося зажмурила глаза, и воцарилась мгла. Маленькая, игрушечная смерть. Она слушала свое сердце, оно билось часто и тревожно, как ласточка в силках.
  - С-с-тобой все в порядке?
  - Заботливый пес!
  Высокий симпатичный парень машет  рукой, держит большой лист бумаги, на нем неуклю-жими каракулями написаны цифры.  Номер телефона. На разбитые автомобили с любопыт-ством смотрит полная женщина в старомодном цветастом платье. Чуть поодаль стоит седой мужчина в синих спортивных шортах. Зоя лихорадочно задернула плотные портьеры.
  - Кто все эти люди?! Откуда я их знаю…
  - Может быть, их и не существует. Многое зависит от тебя…
  - Кто дал тебе право?! – закричала Зося.
  - Ты… - кротко ответил человек пес. - Я – повелитель тени. Ты – Госпожа! – он неуклюже опустился на колени.
  - Извращенец, сукин сын!
  Он опустил голову, бледная улыбка тронула  губы.
  -  Идея сексуального подчинения не могла прийти в голову жалкому человеку-псу, не так ли?
Зося застонала от бессилия. Она вспомнила. Ублюдок прав!
  - Это  тяжело, брать на себя ответственность! – улыбался Оскар. -  За удовольствия прихо-дится платить. В том числе за радость обладания рабом.
  - Это была твоя идея!
  Она схватила со стола бутылку, и бросила в него. Он ловко увернулся, бутылка отскочила от стены, и упала на пол. На ковер вытекло вино.
  -  Слова не изменят истину! Если ты настаиваешь, я готов взять твою ответственность на себя, на то я и раб. Но вряд ли это поможет…
 Она прижала руку к груди —   там бешено колотилось маленькое сердце. Можно сколь угод-но долго стоять перед зеркалом на цыпочках, росту от этого не прибавится. Мера ответственности… Зося быстро перебирала варианты.  Чужой сценарий можно попытаться все изменить! Она набирала цифры на пульте  айфона. Как же там? Девять пять один, четырнадцать... Если она поговорит с парнем история измениться. Четырнадцать, десять...  Главное действовать! В трубке негромко щелкнуло. Номер абонента выключен, или временно недоступен. Недоступен...
    Она обреченно пошла на кухню, достала  бутылку,  вонзила острие штопора в пробку. Налила вина, и залпом выпила целый бокал. Оскар участливо смотрел на нее. Девушка до-стала сигарету, втянула горький дым и закашлялась. Что она делала в тот раз? Пила вино. Ничего не изменить...
Неслышно ступая подошел человек-пес. Она со слепой ненавистью обернулась.
  - Убью тебя, сука!
  - Что может быть проще... - грустно кивнул он.
 В прихожей раздался громкий звонок.
  - Там открыто! - Оскар заговорщически подмигнул.
Она затушила сигарету,  вышла в коридор.
   « Кто там может быть?» - машинально подумала она, и безразлично махнула рукой. Ей овладело вялое отупение.  Простыня безжизненно упала на пол она как была, голая, подошла к дверям.  Под руку быстро ввинтился невесть откуда взявшийся подросток. На лестничной площадке стоял симпатичный парень.  Он был немного похож на Кевина Костнера. Зося ощутила нереальность происходящих событий. Словно голова замотана тугой ватой. Парень что-то спрашивал,  она отвечала, затем он убежал вниз по лестнице, а она еще долго стояла в дверном проеме. Мальчик  склонился над лестничным проемом и залаял, и помчался следом за гостем. На ходу человеческое обличье менялось — он превращался в пса.
    Шаги стихли, хлопнула парадная дверь. Она вернулась в комнату, и легла на кровать.  Тело налилось свинцовой тяжестью, непреодолимая сила тянула веки вниз, от приступа зевоты она едва не вывихнула челюсть. В сгущающихся сумерках появился силуэт раба. Зося собрала волю в кулак, и села на кровати.
  - Ты напрасно тратишь силы на борьбу! - произнес он.
  - Что ты имеешь в виду? - еле ворочая языком, проговорила девушка.
   Он что-то в вино подсыпал? Раб! Скотина! Собака!  Ярость придала силы, девушка встала на ноги,  пошатываясь прошла в ванну, и включила холодную воду. Сильные струи ударили по плечам, грудь  покрылось гусиной кожей.
    « А что я делала тогда?» - промелькнула шальная мысль.
 Принимала ванну после того, как описалась... Другой сценарий, господа! Все может изме-ниться! Посвежевшая, она вылезла из под душа, насухо растерлась жестким полотенцем. Все можно изменить! Она ступила на кафельный пол, поскользнулась в куче скомканной мате-рии,  в нос ударил запах мочи — это были ее испачканные джинсы. Девушка села на малень-кий, низкий табурет и расплакалась. Она высморкалась, обтерла лицо ледяной водой, одела  спортивный костюм и вышла на кухню. Тихий как тень подкрался человек-пес.
  - Что будет дальше?! Говори! - отрывисто бросила Зося.
  - Ты знаешь это лучше меня! - он в недоумении развел руками. -  Это твоя история...   Я спа-сался от страха, ты сделала добровольный выбор. Я это понял когда понюхал  халатик... Это был ТОТ самый запах, его ни с чем не спутаешь!
  - Какой к дьяволу халатик?!
  - Ты забыла халатик в день нашего знакомства!
  - Бред какой-то... - девушка опустила голову, - не помню я никакого халатика...
  - А дневник мой помнишь? Ты читала...
  - Помню... - она невесело усмехнулась, - бредни алкоголика-мазохиста!
  - Ты ничего не поняла, Госпожа! Т-ты ни во что не веришь...
   Зося  подошла к окну. Из подъезда вышел парень. Он сильно прихрамывал, одежда покрыта слоем пыли,  разорванная штанина набухла от тяжелой крови. Навстречу к нему подбежала полная женщина и лысый коротышка,  седой мужчина помог дойти до джипа. Парень закурил сигарету, и бросил взгляд на окно. Девушка испуганно отшатнулась.
  - Собака! - с ненавистью прошептала она. Больше всего хотелось схватить раба за волосы, и начать быть затылком о стену, до тех пор, пока кровь на зальет его разноцветные глаза.
  - В гневе ты просто ослепительна! - Оскар опустился на колени, и протянул губы к ее ноге.- Помнишь, как я  одевал тебе т-тапочки....
   Зося ударила его кулаком по голове. Раб отполз в сторону, из носа пошла кровь, он сел на пол прислонясь спиной к стене, и по-собачьи задрал голову.  Около разбитых машин ходили люди в форменных синих комбинезонах, один фотографировал повреждения, другой записывал что-то в папку. Возле него суетился лысый коротышка, парень сидел на земле, прислонясь спиной к развороченному бамперу своего джипа, и безучастно смотрел на все происходящее.  Их взгляды встретились, он едва заметно кивнул.  Она точно знала, что последует дальше. Идея осенила внезапно. Она схватила айфон, набрала номер. Как и следовало ожидать, номер недоступен. Все правильно! Она не может общаться с персонажем сна напрямую, такой прием нарушает сценарий. Но правило не распространяется на смс сообщения. Зося спешно набирала текст. Ведь она читала написанный дневник  извращенца! Значит, написанные слова уже являются частью истории, над ними не властны  демиурги, лешие и прочая нечисть!  Изреченное слово имеет силу, оно само — история. Вначале было слово...
    Борясь с наваливающейся дремотой, она дрожащими пальцами набирала буквы, ввела но-мер.  Понятно. Она засыпает, если пытается изменить сценарий. Девушка опустилась на пол, изо рта потекла слюна. Она спала...
      Из кухни вышел Оскар.  Густая сукровица запеклась под разбитым носом. Зося немед-ленно проснулась. Сценарий  восстановлен.
  - Иди умойся, скотина! - она бросила полотенце.
  - Я хотел как лучше... - он поспешил в ванную. Она проводила его взглядом полным отвра-щения. Сон прошел. Сообщение успешно отправлено. Девушка едва сдержала восторженный крик. Теперь главное, чтобы парень понял, от кого оно пришло. Он поймет! Осталось играть по их правилам,  ничего не менять, сигналом нарушения сценария будет сонливость.
    Зося налила себе водки, в комнате звенел телефон. Нарушена хронология событий... Она усмехнулась. Или в зазеркалье другое время? Чушь! Проще предположить, что она одурма-нена  наркотиком.
   Она подошла к аппарату, и перерезала провод. Послушная девочка! Она будет поступать так, как от нее ждут. Телефон вновь зазвонил — кусок обрезанного провода торчал из  лаки-рованного блестящего брюха. Тягучая сонливость навалилась как пуховое одеяло. Глаза за-крывались.
  - Я слушаю....
  - Подойди к окну... - приказал низкий, хриплый голос. У людей не бывает таких голосов!
  Зося отдернула портьеру, вялость исчезла без следа, появилась нехорошая злоба. Свежий воздух ударил в грудь, в комнату ворвалось  пение птиц, задорно шумела листва. Джип уехал. Возле тойоты суетился маленький человечек.
  - Молодой человек! - прокричала она, демонстрируя коротышке такую грудь, которую он едва-ли мог встретить на своих любимых порносайтах.
    «Пусть покайфует напоследок! Крошка Цахес...» -  чужие, наполненные ненавистью мысли промелькнули в голове. Она увидела его голым , распростертым на пустынной земле. Уродливые ликаны рвут плоть  сильными челюстями, вонзаясь острыми зубами в пах, перемалывая  кости.  Наполненной животной болью крик несется над раскаленной степью.
  - Беги! – закричала он что было сил. -  Беги отсюда!!!
Зося не услышала своего голоса, звуки гибли в чреве, едва зародившись. Девушка попыта-лась кинуть на улицу тяжелую пепельницу, но в руке у нее оказалась  пачка сигарет, она без-звучно упала на асфальт, коротышка поднял сигареты, и кланялся благодарственно, как ки-тайский болванчик. Ничего нельзя изменить…
     В комнату вошел Оскар. В его руке дымилась тонкая сигарета, влажные волосы были за-чесаны назад, в разноцветных глазах нежилась горячая страсть.
  - Лучше покориться!  В смирении – сила…
 Зося села на подоконник, позволив коротышке созерцать ее наготу.  Она заставила прочесть  клятву. Автор сценария обладает чувством юмора! Раб нацепил  ошейник, в зубах он сжимал ремень. Девушка нехорошо улыбнулась... Что с ней происходит! Это не она!!!
    Коротышка сбиваясь и путаясь, декламировал слова клятвы. Ничего нельзя изменить…
  - Почему ты не подходишь к окну? - спросила она.
  - М-мне нельзя... - он протянул ей ремень.
  - А мне можно?
  - Ты — избранная. Званных много, избранных мало...   Ты не боишься серого манка, и есть нечто такое, что заставляет его относиться к тебе с уважением. - он робко сунул ремень ей в руку. Зося с отвращением отбросила его в сторону.
  - Зачем это?!
  - Он не может найти собаку, я меняю свою природу…  Я писал об этом. Мой дневник...
    Она стремительно прошла в спальню, открыла ящик письменного стола, пальцы наткну-лись на небольшую  книжку. Молитвенник. Девушка погладила пальцами обтертый корешок.  В нижнем ящике лежала пухлая тетрадка. Зося открыла наугад — страницы были исписаны беглым корявым почерком.
   «...У меня больше нет своей истории... Я — это комбинация страхов, скопище пульсирую-щих нервов. В ту ночь, когда серая тень вплыла в мою жизнь, я перестал бояться смерти и смущаться унижений. Мне удалось погрузить Госпожу в мой мир, она считает его миром ил-люзий...».
   Зося бросила яростный взгляд на раба. Он поднял ремень, и встал на четвереньки, и застыл в униженной позе, склонив голову. Девушка с отвращением плюнула ему в лицо, Оскар вздрогнул и благодарно застонал.
  - Выродок…
   « После того, как Госпожа встретиться с серой тенью —  страх исчезнет. Она станет перво-приемницей абсолютного ужаса. Это — мой дар ей... Однако немалого труда стоило заста-вить Хозяйку погрузиться в густую бездну моих иллюзий. Там многое перевернуто, искаже-но, как могут дробиться, множась на тысячные детали отражения в кривых, треснутых зер-калах...»
 В молитвенной позе застыл Оскар. Навечно... Слово вызвало приступ  отчаяния. Где она это слышала? Раб протягтвал ей ремень. Как он сказал про себя, - повелитель тени! Она затянулась сигаретой, закашлялась, из глаз покатились слезы. Навечно! Слово как нож.
   « Поначалу Госпоже было страшно... Зазвенели серебряные нити, следовало сконцентриро-ваться на синем небе и повторять. Ахерон лилит, Ахерон лилит...»
    Зося отбросила дневник.  Донесся слабый раскат грома, надрывался телефон. В комнату вползла липкая и плотная мгла, воздух стал тяжелым и неподвижным, в наэлектризованной атмосфере проносились голубые молнии. Человек-пес вжался в пол, в остановившихся глазах застыл смертельный ужас. Зося  подняла трубку. Микрофон гремел нечеловеческим голосом, от звуков воздух вибрировал .
  - Ахерон лилит, адрамелех бегерит, мелек таус наама, самну римон наама...
  Сверкнула молния. Оскар завыл, его вытаращенный взгляд был прикован к колыхающейся  портьере.  Черные тучи неслись над землей,  касаясь рваными краями верхушек стройных тополей. Молнии буравили сумрак облаков, вонзались в земную твердь. Хлынул проливной дождь, голос из телефона был похож на собачий рев.
     -   Адрамелех бегерит наама!
  В парке, под проливным дождем, полная женщина пыталась протиснуться сквозь узкие ре-шетки ограды.  К ней медленно приближался огромный черный пес, а в двух кварталах, в маленькой комнатке спал слепоглухой мальчик. Он не мог слышать грома, но в такт раскатам по  лицу пробегала мучительная судорога.
  Она ничего не может изменить...  Ей нужна помощь!
   Девушка открыла молитвенник, опустилась на колени рядом со скорчившимся  человеком, и перекрывая  страшный голос, начала читать молитвы...
   С треском слетела с петель входная дверь. В дверях стоял парень в промокшей джинсовой куртке. Он припадал на раненную ногу, болезненно морщился, потирая ушибленное плечо. В руке он сжимал трубку сотового телефона, на голубом экране светились два слова —
    « с п а с и    м е н я ...»
    
               


             
               
                Человек – пес.
    

         
       Октябрьское хмурое утро окутало город Петербург. В такую погоду хорошо умирать от запоя. Оскар лежал на кровати, прислушиваясь к сердцу. Насчитал несколько сотен ударов, сбился, начал снова, дав себе зарок счесть не менее тысячи, но дойдя до четырехсот двадца-ти, бросил это никчемное занятие. Он ничего не может довести до конца.  Даже уборку в комнате. Куча мусора, сметенного в угол комнаты, и ржавый совок, красноречиво свидетельствовали, ты – лентяй! В голове царила пустота. Капли дождя чертили затейливый рисунок на стекле.
  - Я – Оскар! – проговорил он вслух.
    Воспаленный язык едва шевелился в горячем, скрипящем как наждачная бумага рту. На столе стояла бутылка. Испытывая слабую надежду, он  понюхал содержимое.  Едва затеп-лившись надежда, угасла. Бестолковая жидкость без цвета и запаха, с ржавым запахом.. Он ничего не помнил...
   Сам по себе включился телевизор, на экране выплясывал незнакомый человек в костюме.
  - Время не имеет для тебя теперь значения. Сто один день! – отчеканил актер твердым голо-сом, словно вбивал в мерзлую землю стальной кол. – Сто один день! – он расхохотался, об-нажив маленькие острые как у крысы резцы.
  Оскар смотрел на экран телевизора,  хлопая ресницами.  Он натянул джинсы, и вышел в коридор. Соседская дверь была приоткрыта. Комната принадлежала крепкому молодому парню. У него была стриженная под ежик квадратная голова, и массивная шея. Оскар растерянно потряс головой. Что-то не так... Из за дверей доносилась тихая мелодия.
    «Эрик Клэптон.  Алкоголик и музыкант...» -  появилась мысль, и она была чужой.
     На кровати лежала голая девушка. Большая грудь, коричневая родинка на верхней губе, длинные стройные ноги. Сервировочный столик ломился под тяжестью  бутылок. Скорее повинуясь  инстинкту, чем этой звенящей пустоте внутри себя, человек схватил водку, и бежал прочью Он захлопнул дверь,  с той стороны раздался сильный удар. Задрожали окна, из коридора неслось  рычание.
  Человек открутил пробку,  наполнил стакан. В нос ударил запах спирта, рот наполнился слюной, жидкость обожгла гортань. Ощущение опьянения не последовало! Та же сухость в горле, дрожащие пальцы рук,  и предчувствие неминуемой беды. Он налил целый стакан, горлышко билось о край стакана.  Ни с чем не спутать ожегшую горло жидкость! Водка! Он закрыл глаза. Вместе со страхом в сердце вселилось отчаяние. Из разноцветных глаз потекли слезы.
    Он о чем-то подобном слышал. Рассказывали собутыльники в то время, когда ему для вы-пивки требовалась компания. Бывают разные спирты, и всего их шесть штук. Питьевым яв-ляется только этиловый, а есть еще какой-то, кажется, он называется изопропиловый. Вкусо-вые качества изопропилового спирта, такие-же как и у обычной водки, но стадия опьянения отсутствует, а отравление развивается  стремительно. В следующее мгновение он забыл эту информацию,  разглядывая бутылку, и силясь вспомнить.
   В соседней комнате сменили музыку, играл блюз. Женскому смеху, вторил мужской голос.
   « Лед Зеппелин!» -  объявил незнакомый голос, он самоуверенно хозяйничал в голове человека.  - « Английская рок группа. Их барабанщик умер после того, как позавтракал бутылкой водки. Ты еще не завтракал, Оскар?»
    Оскар закричал. Все услышанное было ему незнакомым. Он знал слова, но не мог осмыс-лить их значения.  Болевой спиралью скрутило живот, он  прижал руки к ребрам и бросился в коридор.  Чутье подсказывало, что неподалеку есть помещение, где можно освободить ки-шечник.
   По коридору бежала огромная  собака, ее глаза горели как раскаленные уголья. Оскар мет-нулся назад, повернул ручку замка, и забился в угол кровати. Живот вздулся как барабан, он  сдернул джинсы, путаясь в жесткой матери и опорожнил кишечник...
    Какое-то время он лежал на полу, на лбу выступил холодный пот, от запаха дерьма тошни-ло.  Человек вытерся простыней, на столе стояла початая бутылка водки. Горечь в горле, ожигающее тепло. И ничего больше!!! Оскар взял в руки бутылку, понюхал содержимое — обыкновенная водка. В следующее мгновение он об этом забыл.
    Человек почувствовал  жжение в мочевом пузыре, он вышел в коридор — голос как-бы в издевку напомнил  о наличии туалета, но не успел до него дойти - в коридоре объявилась черная собака, и он в страхе бежал в комнату, по бедрам лилась горячая струя...
   Голос перестал сообщать новости, и он забыл свое имя,  язык и пол. Он подошел к зеркалу, и увидел  худого мужчину с разноцветными глазами, а на фоне маячила тень, она тянула  длинные щупальца, из глубины мерцающего полумрака.
   Оскар забыл, что ему надо есть и пить, он испытывал голод, жажду, но не знал, как их уто-лить. Он таращился на бутылку с водкой, лил жидкость на пол, и бессмысленно таращился на мокрые пятна. Он хотел позвать на помощь, но не знал, как это сделать.
   Вскоре он погрузился в черноту. Остались боль и страх, и исчезнувшая память превратила их в бесконечную череду страданий, наверное от того ужаса, который приходилось испыты-вать несчастному у него должно было остановиться сердце, но некто одарил его железной выносливостью, и время остановилось, сконцентрировавшись в микроскопической точке во вселенной именуемой как  душа Оскара. Ущербная душа Человека пса...
     Прошло время.  Человек открыл глаза. В окно лился призрачный свет — начиналось уны-лое утро. Он ощупал свое лицо, голову. Щеки заросли  бородой, живот втянулся,  ребра про-свечивали сквозь кожу, от него исходил тяжелый гнилостный запах.  Бледная как пергамент кожа обтягивала высохшие ноги, икры были покрыты сетью венозных узлов. Мелькнула  тень, сердце екнуло в груди, под лопатку вонзилась острая игла.
  - Глупо бояться инфаркта, прожив столько чужих жизней! – рассмеялся незнакомец.
   В изголовье кровати стоял  мускулистый субъект, с туловищем человека и головой пса. Из оскаленной пасти сочилась горячая кровь.
    - Свежачок! -  монстр дружелюбно подмигнул.-  Кровь хищника имеет особенный привкус! Коровы, свиньи, бараны... Жертвы! Они предназначены для того, чтобы быть убитыми. Кровь хищника обладает магической привлекательность! Не хочешь попробовать? – существо повернулось к человеку и плюнуло ему в лицо.
    Липкая жидкость попала в ноздри и рот — он едва не задохнулся от тошнотворно соленой клейкой смеси, машинально сделал глоток, и его вырвало.
  - Фу как невежливо! – воскликнул монстр.  Он брезгливо скорчил недовольную мину, и уселся в ногах.
  - Кто я  такой? - мужчина обвел глазами комнату. - Я ничего не помню...
  -  Ты можешь говорить, изъявляешь желание задавать вопросы, значит — помнишь. И как это не наивно звучит, - на что то надеешься!
  - Это – белая горячка…
  - Это — перерыв...  - Пришелец непринужденно развалился на кровати.
  - Я даже не помню своего имени...
  - Тебя зовут Оскар! - торжественно объявил монстр.
  - Я скоро умру, и ты пришел мне сообщить об этом...
  - Не советую рассчитывать не легкую смерть! Ты задолжал одну безделицу взыскательному кредитору, а он умеет взымать мзду, будь уверен! У тебя был шанс, найти заступника, но ты им не воспользовался. Я тебя поздравляю, Оскар! - чудовище вскочило на ноги, и с удиви-тельной для его фигуры грацией поклонилось. - Ты умудрился разозлить самого мстительно-го ростовщика во всей Вселенной!
  - Я не ничего не п-понимаю... - прошептал Оскар, - я никому в жизни не причинил вреда.
  - В самом деле?! - хохотал монстр, - так-таки никому в жизни?
  - Никому...
  - Я восхищен! Ну конечно-же! Как я мог не догадаться... Ты ведь святой?!
  - Я совсем не это имел в виду...
  - Не надо оправданий! Ошибочка вышла... Кабы ты сразу сказал, что — святой, разве бы стал я ломать эту комедию?! Прошу прощения покорно! - он церемонно поклонился, а затем со всего размаха плюхнулся на кровать так, что придавил несчастному ноги.
  - Больно! - вскрикнул человек.
  - В самом деле!? - чудовище изобразило недоумение на собачьей морде, - но для святого это должно быть сущие пустяки! Они ведь потому и святые, что стоически переносят страдания!
  - Я не говорил, что я — святой... - простонал Оскар, силясь освободить придавленные икры.
  - Если я не ошибаюсь, ты на пороге смерти заявляешь о том, что в «жизни никому не при-чинил вреда»? Твои слова?
  - Я всегда был добр к людям... – он едва сдерживал рыдания.
  - Боюсь, ты не верно представляешь себе, что такое добро и зло. Попробую тебе помочь. Ты мне симпатичен!
Он свирепо оскалился, и прошептал.   
  - Вспоминай! Вспоминай!!!
  - К-как же я могу вспомнить, если...-  начал говорить человек, но осекся на полуслове.
   Боль в ногах исчезла — они как-будто занемели, и холодное онемение поползло дальше наверх, как ядовитая сороконожка. Он чувствовал ледяные щупальца в бедрах, на груди, вот оно коснулось горла, достигло лица.  Звериные зрачки манили, он хотел заплакать, но прова-лился в бездонные черные водовороты, у закружилась голова, и он потерял сознание.
       «...Он спал. Он был пьян. Накануне украл у соседей литровую бутылку водки, выпил треть, выкурил  окурок, и чувствовал себя почти счастливым, когда на кухне объявилась по-луголая блондинка. Она угостила его куском свинины, банкой пива, позволила ощутить упругую прелесть девичьего тела. Она ушла, он допил пиво, и заснул со счастливой улыбкой на губах.  Его разбудил телефонный звонок. Девушка пригласила его к себе. У него все так легко получалось, но он испытывал постоянную неудовлетворенность. Он наслаждался ее красотой, затем она отвела его в ресторан, где проходило  шоу, с участием голой девушки и змей. Что было дальше... Стоп! Ложная версия, - сколка его давешнего сна… Как было на самом деле?! Он привязался к ней на улице, просил мелочь на выпивку. Она пожалела, дала денег. Он читал ей свои стихи, девушке понравилось… Сны зачастую путаются с явью. Она заставила его носить ошейник... Не  так! Он сам этого захотел!   Он стал писать дневник... У него литературный талант! Помимо того, что Оскар — избранный, он еще и одаренный писатель! Он сидит, скорчившись возле чердачного окна, подглядывая за девушкой. Он казался себе манипулятором, дергающим марионеток за нитки!  Не то! Что-то другое...
   Оскар прислуживает ее подругам, ему хочется настоящего извращения. Они привязывают его к спинке кровати, в рот течет горячая терпкая жидкость... Опять не то! Он привел к де-вушке негра из ночного клуба, он умоляет ее, он всегда хотел испытать то, что чувствуют гомосексуалы. Боль и извращенное наслаждение. Теперь он жаждет испытать сладость настоящего насилия...
    Убийство! Он забивает несчастного негра железной трубой, и еще живого насилует. Он испытывает настоящее удовольствие, окровавленный человек корчится возле его ног, в черных глазах застыла мольба. У него уже был опыт убийства...
    Госпожа отвела его к доктору, сообразительный профессор угадал его тайну. Это значит — скоро опять объявится ОН... И вернется страх!
   Оскар подстерегает доктора возле подземного гаража,  вонзает длинное лезвие в бок, оно пропарывает тонкое пальто, профессора кричит  беззащитным голосом, убийца счастлив.  Он — избранный...
    Он в гостях у подруги Госпожи.  Несчастная одинокая некрасивая женщина. Она всего лишь хотела любви... Она чем-то его взбесила. Он долго бил ее,  тех пор, пока она не преста-ла шевелиться...
   Он вспомнил!!! Девушку звали Зося! Она католичка, иногда она стоит на коленях перед распятием.  Она шепчет молитвы, и в такие минуты  не принадлежит ему всецело. Она мо-лится, и это вызывает у него приступ сильного раздражения! Он снял со стены распятие, и  и мочиться на него... Он хохочет!  Он жаждет встречи с настоящим Хозяином!
   Ахерон лилит! Адрамелех бегерит саама... мелек таус наама! Самну римон наама! И прихо-дит мгла...»
      ...Слепящая вспышка взорвалась и ослепила, в уши ворвался многоголосый визг, и это были не голоса людей, он чувствовал прикосновения  липких пальцев, мерное шептание ка-салось ушей. Мягкие руки, похожие на крылья летучих мышей ощупывали его тело, забира-ясь во все отверстия, выдирая глаза, выкручивая пальцы, медленно, по одному отрывая волосы на голове. Он  погружался в бездну шевелящихся как змеи рук.
  - Довольно пошло! - раздался  голос. - Какая-то дичь средневековая!
  - Я просто пошутил, отец, не сердись... - ответил другой, хриплый, с металлическим скре-жетом.
  - Поспеши насчет девушки! Красивая глупая кукла, и такое своеволие!
  - Обычная блудница, ничего нового…
  - Заблуждаешься, сынок! Иногда незначительный поступок персонажа в корне меняет дра-матургию произведения.
  - А что сделала она?!
  - Молилась…
  - Чушь, отец! Они всегда молятся, только это мало помогает.
  - Глупец! Она молилась не за себя, а за больного мальчика!
  - Я решил, что лучше будет...
  - Не важно! - отрезал голос. - Мне не интересны детали.
  - А как насчет ее поклонника?
  - Любовь отличает от похоти бескорыстное жертвование.
  Голоса стихли, Оскар очнулся в своей комнате. Он лежал на кровати, и глазами, полными ужаса смотрел на чудовище.
  - Все б-было совсем не т-так... - прошептал он,  из разноцветных глаз старика текли слезы. - она заставила меня! Я лишь испытывал страх и любовь...
Монстр хлопнул в ладоши.
  - Я восхищен тобой, Оскар! Ты искренне веришь в то, что говоришь! - он встал с кровати,  подошел к окну, долго глядел в сгущающиеся на горизонте грозовые тучи.
  -  Будет гроза... Редкое явление - гроза осенью в местных широтах, но ради таких милых людей мы с отцом решили сделать исключение. Гроза – это красиво. Глупая, красивая  деви-ца, и такое своеволие...- сказал он непонятную фразу, - И все изменилось... Всего один поступок! – монстр обернулся и неожиданно оказался возле кровати. 
  -  Тебя ничего не удивляет во всей  э т о й  истории?
  - В-все было не так! - повторил человек. - Я убил негра... Но он изнасиловал меня! А д-девушка била меня кнутом...  Я про доктора я могу все объяснить! Я не хотел убивать…
  - Довольно!  Подумаешь, негра убил! Наплевать! Старый добрый доктор... Ты знаешь, сколько стариков умирает в каждую секунду? Людская смертность — естественна как восход солнца, но она является индикатором человеческой нравственности.
  - Что-же мне теперь делать?
  -Ты был лишен памяти некоторое время, и жил, опираясь исключительно на нравственный закон.  Канта читал?  Серость какая... Дети интернета!  В твоем случае, нравственный закон базировался всего на страхе, а человек лишенный памяти перестает бояться! Исчез страх, и нравственный закон сгинул! Иммануил Кант был безнадежный романтик и идеалист. Беспа-мятство лишило тебя защиты, ты стал уязвим как младенец, но младенец чист, и он под за-щитой, ты отказался от защиты, предпочтя ей бесконечную череду удовольствий. В извест-ном смысле я тебя понимаю,  в сути смертной природы заложена непреодолимая страсть к наслаждениям. Но возникла небольшая проблемка. Пустячок! Маленький непогашенный долг...
  - Какой долг...- растерянно шептал Оскар.  В груди болезненно пульсировало сердце, и чей-то несмолкаемый голос повторял одно и то-же слово  -  « Долг...долг...долг...»
  -  Пустяшный долг, если не брать в расчет  к о м у  именно ты умудрился задолжать!
  - Я не помню д-долга...
  - Твои сны! Чудо их чудес, дарованное тебе как избранному! Это ведь твои слова, Оскар!
  - Сны...  - эхом прошелестел человек. Тяжелая тоска каменной плитой сдавила его грудь. -  Я помню, я захотел увидеть во сне...
  - Молчи!!! - яростно рявкнуло чудовище, - не смей произносить имени, величия которого ты даже смеешь помыслить!
  - Что-же мне теперь делать?!
 -  Платить!
 Монстр пристально посмотрел в глаза человеку. У Оскара закружилась голова, слух и зрение покидают его, остается скопище обнаженных нервов, оголенная беззащитная душа рыдает и рвется на части. Голос пришельца доносился приглушенно издалека, все тише, рыкающие нотки проваливаются, исчезают и вновь объявляются уже не как голос, а как вой голодного шакала, но смысл его понятен, одно слово вертится в причудливой спирали завихрений звуков.
   « Бесконечность, бесконечность, бескон...бес...»
  - Я в-вспомнил...- он рыдает в голос, скорчившись на кровати, - я вспомнил!!! - он задыхался от нахлынувших воспоминаний, они крутились в калейдоскопе цветных картинок настолько реалистичных, что сохранили запах и осязание. - я вспомнил... - выл он беззащитно закрыв ладонями лицо, как-будто силясь сокрыться от наваливающихся образов.
      … Он напивается в кафе. Много рассуждает, стремясь привлечь внимание девушки. Она - миловидная, женственная, ее заинтересовал забавный парень с разноцветными глазами. Он говорит о опасных вещах, и желая произвести впечатление на девушку, остро полемизирует на тему бытия Бога.
   Она заинтригована. Парень  речист. Он попирает устои, он — бунтарь! Как всякий алкого-лик — он разочаровавшийся идеалист и неудачник, интерес аудитории высшая награда для уязвленной гордыни.  Желая усилить впечатление, он срывает простенький крест с груди и топчет его ногами. Он отрицает Бога! Бог для слабаков! В тот-же вечер они уходят вместе...
    А ночью он видит сон. Некто темный и безликий предлагает  сделку. Он может получить все, что пожелает, но не в реальном мире, а в ином. По ту сторону тени. Он выбирает сны. Потом звучат слова, он должен их повторить...
     « адрамелех бегерит... мелек таус наама... самну римон наама...ахерон лилит...»
  Темный и безликий не обманул, на следующую ночь он увидел такую красоту которую не могли дать ни алкоголь ни наркотики. Он что-то должен был отдать этому безликому. Какую-то мелочь... Он вспомнил! Тот просил душевный покой, и Оскар не раздумывая согласился! Никчемная вещь! Он вспомнил о душевном покое на следующую ночь, когда безликий вернулся за расплатой. Оказалось, что жизнь без душевного покоя наполнена ледяным, ни с чем не сравнимым страхом...
    На третье утро он проснулся. Играла музыка за соседской стеной. Creedence Clearwater Rivavle… Старый добрый рок.  Кто остановит дождь? Пел Фогерти. Алкоголик Джон Фогер-ти…
  - Я вспомнил...
  - Тебе удалось то, что не мог совершить ни один из смертных. - звенел голос. - Тебе удалось ускользнуть от Повелителя! Попытки поменять свою природу выглядели не более чем забав-ный маскарад, но остальное было сработано достаточно ловко. Способный юноша! Ты ис-хитрился запутать следы, убедив девушку платить по счетам вместо себя. Хитро! Более то-го... У тебя был шанс избежать расплаты. Оборотная сторона теней. Там все выглядит иначе. Зеркало многих вводит в заблуждение. Подсказка была на поверхности, но ты оказался чрез-мерно сосредоточен на сексуальных удовольствиях.  Волк с разноцветными глазами,  —  яв-лялся зеркальным отражением частицы твоей светлой натуры. Тот, кем ты пренебрег, и чьего имени я не осмеливаюсь произносить, в своем милосердии давал тебе шанс, но ты пренебрег им. А теперь за мной, Оскар, человек-пес!  Близиться гроза, у Повелителя большие планы, на твой счет, надеюсь ты польщен таким вниманием? У нас впереди — бесконечность!
     Мелькнула молния,  прогрохотал раскат грома, заскрипела дверь.
   Комната стразу наполнилась людьми, кто-то спешно набирал телефонный номер, торопли-во монтировал фибростиммулятор. Сильный разряд изогнул дугой худое тело.
  - Редкий случай… - пробормотал  доктор.  Худощавый брюнет с маленькой, аккуратно под-стриженной бородкой. Он  длинными пальцами прижал стетоскоп к обнаженной груди, и несколько секунд напряженно слушал, затем безнадежно махнул рукой.
  - Обычный инфаркт. – ответил напарник.
  - Не похоже. Соседи говорят, парень сильно пил, но последнее время был трезвым.
  - Деллирум тременс?
 - Белый- белый! Горячий-горячий! – ухмыльнулся врач. Он приподнял двумя пальцами веко мертвого человека, и отшатнулся, едва не сбив столик.
    Из под безжизненного века, с яростью глянул налитый кровью зеленый глаз. Казалось, чу-довищная предсмертная мука сузила черный зрачок до угольной точки, оттуда несется дикий, наполненный невыразимым страданием безмолвный вопль.  У покойника открылся рот, безвольно отпала нижняя челюсть. Напарник махнул рукой — он склонился возле стола, и быстро писал.
 - Погляди!
  Тот оторвался от своей писанины, тихо выругался, выхватил смартфон из кармана, как пи-столет.  Во  рту человека торчали острые собачьи клыки,  покрытые запекшейся кровью.  Брюнет поспешно оглянулся, и быстро и незаметно перекрестился.
    В комнате потемнело,  в мертвом эфире плыла бесстрастная тишина.  А за окном бушевала гроза, клонились к земле черные кривые стволы деревьев, в сердцевин туч сверкали серебристые молнии...

    
                ПРЕОБРАЖЕНИЕ.

   
   Они проговорили всю ночь. Глубокая, синего оплавленного стекла пепельница была до краев наполнена окурками, и несмотря на распахнутую оконную фрамугу, сизый дым плавал в комнате густыми спайками. Ветер ласково трепал розовую занавеску, первые солнечные лучи окрасили стены алым. Тучи медленно уползали на запад. Бледный серп молодого полумесяца плыл по небосклону, а на востоке уверенно поднималось солнце, его хмельное, после долгой зимы дыхание, обжигало землю. Улица выглядела пустынной, ветер гнал по асфальту обрывки старых газет, вьюжил сухую пыль.
  Виктор опустился на колени, и прижался губами к ее животу.
  - Обещай мне, что больше не будешь курить?
   Она грустно улыбнулась.
  - И спать по ночам...
  - И спать по ночам! - он широко улыбнулся. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямоч-ки.
  - А ты уверена?
  - А что тебя смущает? - Зося запустила пальцы в его густые, цвета  льна волосы.
  - Незаметно совсем... - он ощупал губами гладкий живот.
  - Ты думал, он сразу-же надувается как барабан?! - она тихо засмеялась.
  - Нет опыта. Это первый беременный живот, который я целую...
  - Ну и как? - Зося возбужденно хихикнула.
  - Это самый чудесный беременный живот! - прошептал он.
    Солнечный луч вырвался из оков, на горизонте объявилась радуга, радостно заверещали птицы, неся весть о окончании затяжной зимы. Солнце растопило остатки талого снега, со-хранившегося в тенистых уголках, буйная зелень шумела, и робко прячась на фоне крон де-ревьев, выскочила рыжая белочка. Она распушила золотистый хвост, сморщила кнопочный влажный носик, и неожиданно громко чихнула, задорно блестя черными выпуклыми глазка-ми.
  Зося  прижалась губами к его рту, и долго не могла оторваться.
  - Теперь все совсем иначе... - прошептала она. - Все стало по другому...
  - Ты про секс? - Виктор потянулся к пепельнице.
 - Раньше это называлось — секс. Теперь — это любовь.
  Мужчина поднялся с кровати, у него были широкие плечи, узкие бедра, и длинные мускулистые ноги. Он достал сигарету из пачки. Последняя...
  - Он будет красивым... - она свободно улыбнулась.
  - Кто? - он озадаченно потряс пустую пачку сигарет.
  - Наш сын!
  - Я больше не буду здесь курить! - он сокрушенно покачал головой. - А ты бросишь!
  - Брошу! - радостно выдохнула она. Виктор присел на краешек кровати, одел джинсы..
  - Ты куда?
  - Выйду за сигаретами, покурю на улице, и куплю тебе сока! С пивом и вином тоже пора заканчивать...
 Она прижалась губами к его ладони. У него большие и сильные ладони. Он поцеловал ее родинку, шагнул к дверям. Его движения были сильные, сдержанные, как у большого хищника.
  - Стой! - закричала Зося. Она выскочила из кровати, горячая, нагая прильнула к груди. Не-объяснимая тревога нарастала. - Не надо уходить!
  - Одна нога здесь, другая там! - в его глазах светилось неподдельное беспокойство.
 « Он решит, что я — сумасшедшая! Особенно после всего, рассказанного этой ночью. Но отчего ей так страшно?!»
  -  Иди! Все нормально... Просто я немного разнервничалась!
  - Конечно! - кивнул мужчина, - после всего, что мы с тобой пережили... Но все уже позади! Точно?
  - Все позади! - пытаясь выглядеть беззаботной, хохотала девушка. -  Мы с тобой все расска-зали друг другу...
  - Да! Между нами больше нет тайн! Я боялся, что ты сочтешь меня сумасшедшим!
  - Особенно когда я появилась голой!
  - Да что там голая! Когда я поднимался по лестнице, а за мной бежало чудовище! Брр! Красные глаза! А потом крысы, змеи!
  - Подумаешь, крысы! - она пританцовывала босиком, на голом полу. - Мне казалось, что это вообще была не я, а какое-то другое существо! - у нее задрожали губы, глаза наполнились слезами.  -  И еще этот несчастный слепоглухой мальчик! Я так надеялась, что ты догадаешь-ся от кого пришло сообщение.  Всего два слова... - она замолчала, Виктор тоже замолчал. Приступ истерического смеха прошел,  на них опять навалилось ощущение нереальности произошедшего.
  - Я не могу поверить… - прошептала она. – Я до сих пор не могу поверить, что все это про-изошло на самом деле. Мне проще предположить действие наркотика, страшный сон, галлю-цинации…  Ты когда-нибудь терял сознание?
  - Я восемь лет ринг топтал, подруга! Шесть нокаутов за плечами! Зося обняла его за шею, и жарко шептала наухо.
  -  После обморока появляются красочные галлюцинации, голодание мозга, или что то в та-ком роде. Мне хотелось бы верить, что все это были галлюцинации, но тогда…- она запну-лась.
  - Тогда и наша встреча не более чем сон… - печально улыбнулся Виктор.
  - А это и есть – сон! – тихо засмеялась девушка, - самый прекрасный сон на свете!
  - Прошло время. Мы с тобой встречались, неся свою тайну каждый по одиночке. Мы видели друг друга каждый день и молчали. Теперь нас двое, мы вытерпим...
  - Ты ошибся. – улыбнулась Зося. - нас трое...
Он чувствовал неприятную резь в глазах, отвернулся, чтобы скрыть слезы.
  - Я не отдам ему тебя! - тихо и твердо проговорил он.
  - Ты — сильный...  Но  э т о  не человек, и я боюсь...
  - Демоны встречаются в фильмах ужасов! – шутливо сказал Виктор. – Считай, твои видения являлись отличным сценарием. Что нас заставило вернуться к этой теме? Смерть твоего бывшего ухажера.
  - Мерзавец! – процедила сквозь зубы девушка. – Мне стыдно вспоминать об этом.
  - Все в прошлом! Полиция утверждает, что его он впал в кому несколько месяцев назад, и по сей день находится в промежуточном состоянии. Они на тебя вышли, из серии насильственных смертей. Парень оказался серийным убийцей. Во всяком случае три эпизода доказаны. Наверное, он и тебя планировал убить…
  - Не думаю… - Зося поджала губы. – Когда ты ворвался в квартиру, его уже не было.
  - Вроде того… - Виктор прятал глаза.
  - Не смей скрывать от меня ничего! – она вцепилась ему в плечи. – Помнишь?! Только правда! Я рассказала тебе про этот сатанинский обряд, между нами нет тайн!
  - Я не хотел говорить… Прошло столько времени!
  - Говори!
  Он нехотя высвободился из объятий.
  - В прихожей были собачьи следы повсюду… Как в романе Конан Дойля! – он деланно усмехнулся.
  Зося задумчиво посмотрела в окно.
  - Ты прав. Истину мы все равно не узнаем, а чокнуться запросто можем. – она бережно по-целовала его в губы. – Иди за своим куревом, но будь осторожен!
  - Моя бывшая была астролог. – сказал Виктор, - она нагадала мне, что я погибну в автоката-строфе! С трудом представляю себе такую автомобильную катастрофу на нашей улице! Даже людей ни души, не то, что машин! .- накинул куртку на плечи, и выскочил на лестницу. Хлопнула входная дверь, девушка вздрогнула, провела пальцами по губам, пытаясь сохра-нить  память от его поцелуя.
 « Прощальный поцелуй!» - промелькнула мысль, похожая на название дамского романа, и тотчас нахлынуло ощущение глубокой тоски и печали.
   Больше я его не когда ни увижу...
  - Нет!!!- закричала Зося, - я тебе не позволю! - она выскочила
на лестничную площадку. Там было тихо, гулял сырой сквозняк. Она зябко передернула го-лыми плечами. Он не мог так быстро спуститься по лестнице. Девушка метнулась назад в комнату, поспешно натянула джинсы, свитер, бросилась к дверям. В спину ей зазвонил теле-фон.  Это все уже было!!! Она закрыла глаза. Пустой город, безлюдные улицы, ветер гонит сухой мусор. Человек протягивает к ней руки, по проспекту несется грузовик. Это был сон?!
  - У тебя ничего не выйдет! - произнесла она с твердо. - Ты не имеешь права трогать моего ребенка. Он под защитой! Я тебя не боюсь! Пошел к дьяволу!!! - она подошла к телефону, схватила трубку.
  - Зося, девочка! Извини, малыш, но я — лопух! Пошел за сигаретами, а деньги на столе оставил…
  - Бегу! Бегу, любимый! - она захлебнулась от счастья, в трубке  щелкнуло и чужой голос произнес.
  - Умница! Это было ловко придумано с смс сообщением. Боюсь, теперь ты стала особенно уязвима. Что касается ребенка, ты пожалуй права, но к твоему красавчику это не относится. Есть закон компенсации. Чтобы  получить, надо предварительно чем-то пожертвовать...
    Девушка опустилась на колени, и закрыла ладонями лицо.
   - Ты не можешь так с нами поступать… - едва слышно прошептала она.
   - У тебя есть возможность все исправить! – голос звучал одобряюще и убедительно, как обычно проповедуют сектанты, - Достаточно произнести заклинание, и я проявлю снисхож-дение. Согласись, скучно жить в мире лишенным иллюзий!
  - Нет!
  - Жаль… Тогда остается выбор!  Останешься дома — будешь жить. Побежишь на встречу к своему кобельку — погибнешь вместе со своим выродком.  Время выбора!
  - Нет!!!- завизжала Зося. - оставь нас в покое, сука!
  - Ты меня услышала... - из микрофона понеслись короткие
гудки.
    Ничего нельзя изменить... Ее взгляд упал на распятие  — в груди поднялась волна негодо-вания. Это нечестно! Под слоем сусального золота, дешевый гипс!  Она закрыла глаза, про-мелькнули красочные эпизоды недавней жизни.
    Пьяные оргии, бесконечная череда самцов, алкоголь, наркотики… Но это все в прошлом! Закон компенсации... Она не заслужила счастья?!
    Она бросилась к распятию, и упала на колени. Вначале, слова молитвы казались беспо-мощным оружием в борьбе с могущественным злом, просасывающимся сквозь зеркала и по-кровы ночи. Она пыталась придать словам молитвы силу, и кричала как можно громче, но звуки разбивались о равнодушные стены. И тогда недоверие прокрадывалось в сердце, и смущая душу, и внося нотки протеста и отчаяния. Почему то на память пришел цветок оду-ванчика, беззащитно смятый, с облетевшим, трогательно лысым коконом. Парень достал его из кармана, а на пальцах остались желтые следы, они горчили пахли умирающей осенью. Это был тот запах!!! Прикоснувшись е нему однажды, она заключила сделку! Она взяла кредит и настало время оплаты! Зося вцепилась зубами в кисть, но она не чувствовала боли. Пришло ощущение бессилия, и вместо казенных слов молитвы, в душе прозвучала музыка…
   И наступила тишина. И покой. Зося замолчала.  Лишенная громоздкой речевой оболочки молитва, струилась светящимися нитями в бесплотной точке ее естества именуемого душой. Она сомкнула губы, чтобы не опорочить воздух, подняла лицо к небу и золотой свет пригла-дил остроту горделивых черт. Она улыбнулась, и в синеве открытых глаз, отражался земной шар.
   И тогда пришел Свет. И не было в нем ни частицы материи, ни дуновений ветров, ни холода, ни жара, ни радости ни горя, а лишь один чистый и безмятежный свет. Появилось время, и счет его не имел начала и конца. Лучи света источались из подножия золотого трона, и сферический голубой купол неба бережно покрыл планету, как будто теплые заботливые ладони укрыли от ненастья одинокий цветок одуванчика…
  Зося очнулась как от обморока. Кто то  тронул ее за голую ногу. Прикосновение было мок-рым и холодным. На женщину внимательно смотрел маленький фокстерьер.  Пес сдержанно заскулил, и сунулся головой под руку. Она почесала его за ухом, песик завалился на спину, и смешно болтал в воздухе лапами. На лестнице раздались быстрые шаги. Фокстерьер тихонь-ко тявкнул, и устремился в прихожую.
   Дверь хлопнула, — в коридоре стоял Виктор. Девушка кинулась к любовнику.
  -  Он приходил... - прошептал она. – Но я больше не боюсь, и тебе на надо бояться… - она покрывала поцелуями его лицо
  Пес покрутился на месте, и деликатно удалился на кухню. Он вскочил на подоконник, и внимательно изучал улицу. За окном бушевала весна, шальная, сумасшедшая как пьяный раз-бойник, солнце залило улицы белым светом. Фокстерьер не чувствовал запахов листвы, не слышал многоголосого пения птиц, он терпеливо ждал…
  Влюбленные лежали на диване, мужчина бережно гладил девичьи волосы.
  - Дай сигарету... -  попросила она.
  - Я не купил...
  - Забыл деньги! - она улыбнулась, страшась услышать утвердительный ответ.
  - Не в этом дело… - он выглядел смущенным.  - Я вышел на улицу, и мне вдруг стало страшно.  Почему то я решил, что больше никогда тебя не увижу. Я побежал домой, и вдруг чей-то голос крикнул мне « Стой!» И я резко остановился, но не по своей воле. Пытаюсь сделать шаг – и топчусь на месте, как приклеенный! И тут как из под земли вырос огромный грузовик. Откуда он взялся в центре города?! Мчит прямо по Моховой улице, как гоночный болид. Он пролетел по тому самому месту, куда я должен был ступить в следующую секунду. Меня даже обдало горячим воздухом от колес. Ну а потом ноги ожили, и я со всех сил побе-жал к тебе. Я очень за тебя испугался…  - Виктор нахмурил лоб, и добавил. – Мы сожгли дневник этого чокнутого парня, хотя его требовала полиция. Больше никаких чудес не будет!
  - Не будет… -  как эхо отозвалась Зося, и поколебавшись добавила. – Если бы все сожжен-ные книги могли поменять будущее …

     Они сидели на кухне, пили крепкий черный кофе и молчали. Под ногами крутился неуго-монный фокстерьер. Виктор почесал собаку за ухом.
  - А как его зовут?
 - Торн!
Пес поднял короткое ухо, и решительно гавкнул.
  - Как оборотня..! – усмехнулся мужчина. Он некоторое время задумчиво молчал, и наконец неуверенно произнес.
 - Я хочу, чтобы ты знала. Там в грузовике, в кабине сидело существо. Это не человек…  И еще. Улица была пустой. Такое странное впечатление, что на всей земле мы остались вдвоем Ты и я…
  – Втроем! – она нежно поцеловала мужчину в лоб.
Торн возмущенно залаял. Виктор прижал ладони к груди.
  - Прошу прощения! – он отвесил псу шутовской поклон. – Ну конечно же вчетвером!
   Зося положила ладонь на его руку.
  - Спаси меня... - прошептала она. - Это было первое, что пришло мне на ум. И ты пришел, ты догадался... Я уверена, это не случайность!
  - Что-же нам делать?
  - Молиться... - просто ответила она.
  - Не уверен, что я умею…
  - Над молитвой смеются те, кто никогда не пробовал делать это! - она поставила остывший кофейник на плиту.
  – Хотел порыскать по сети на счет оружия – чудеса! Ни один провайдер не работает! И те-левизор уже сутки молчит.
  - Зачем тебе оружие?
  - Мне нужны гарантии твоей безопасности.
  - Ты жив... - улыбнулась Зося, - я жива, и жив наш маленький. Разве этого мало, чтобы быть уверенным? 
   Она подошла к мужчине, обняла его голову, он прижался губами к ее животу. Она запусти-ла руки в его шевелюру, солнечные лучи играли в волосах, золотой отблеск на белокурых прядях выглядел как сказочное свечение.
  - В одном я уверен точно... - прошептал он.
  - Говори...
  - У нас по прежнему нет сигарет!
   Зося легко рассмеялась, она хохотала так, что из глаз потекли слезы, он смотрел на нее с недоумением, а потом не выдержал, и  принялся смеяться вместе с ней, восторженно залаял фокстерьер.
   А по пустынной улице промчался порыв ветра, заглянул в распахнутое окно, услышав до-носящиеся оттуда странные звуки, будто квакают лягушки. Он, любопытствуя, промчался по пустой квартире, на мгновение остановился, не в силах понять, откуда несутся эти звуки, но утратив интерес к невидимым призракам, покинул пустой город. Ему здесь нечего было де-лать. Он мчался далеко на юг. К теплым водам жаркого ласкового моря, на берегу которого раскинулся красивый город, с белоснежными стенами домов, и красными черепичными крышами.
   Люди смеялись и не могли остановиться. Возле ног прыгал фокстерьер, пес не понимал причин веселья хозяев, но заливался лаем за компанию, прихватывал Зосю за икры и при-творно рычал. Мужчина плакал от счастья, целовал девушку в глаза, их слезы смешивались и в сердцевине сладкой горечи рождалась вечная, как сама вселенная сказка.  Грустная и красивая сказка о человеческой любви…

 

                ВРЕМЯ  ВОЛКА.


       Косой шел с другом по песчаному берегу реки.
     Шум моря отчетливо доносился с высокого песчаного холма. Свежий ветер поднял песча-ную бурю, крохотные песчинки смешались с моросью соленой воды. Синяя полоска показа-лась из-за крутого, поросшего ржавыми лишайниками берега. Волны накатывали на землю, разбивались о прибрежные скалы, сердито урчали как свора маленьких голодных волчат. Косой настороженно поднял ухо, и тревожно взглянул на друга.
    Молодой мужчина ласково улыбнулся волку, и положил горячую ладонь на его лоб. Косой доверчиво прикрыл глаза, он привык к тому, что друг прикасается к его голове, и всякий раз чудесные образы возникают в его сознании.
  Обычно он видел бирюзовое небо и золотой купол, и из под уходящих в бесконечность мерцающих сводов струится ровный серебряный свет, волк купается в нежной паутине струн этого света, они звенят как волшебная музыка, черная шкура покрывается золотистой сепию, у него перехватывает дыхание, он хочет восторженно лаять, но понимает, что лаять здесь нельзя — это особенное место, перед ним благоговеет даже всемогущий друг. Косой не имеет сил переступить бирюзовый порог горящего золотом купола, но друг позволяет ему наблюдать это восхитительное место. Всякий раз, после прикосновения к серебряным струнам он наполняется молодостью и силой, а сердце звучит громко, и кровь несет кровь венам.
    От рук друга исходило привычное тепло, но не такое как обычно, гладкая шерсть на за-гривке встала дыбом — казалось, от ладоней человека шли электрические токи. Человек  прямо взглянул в глаза волку,  по его щекам текли слезы. Губы шевельнулись. Волк тревожно заскулил.
    За свою долгую жизнь он знал все человеческие слова, но с другом они общались без по-мощи речи. Слова ни к чему, с их помощью друг общается с бестолковыми манками, которые ведут свои бесконечные войны, они одержимы алчностью, завистью и злобой. Друг часами втолковывает им что-то, Косой удивляется его терпению, они покорно слушают, и что-то преображается в их пасмурных лицах, они как-будто светлеют, но спустя некоторое время они вновь превращаются в бесчувственных эгоистичных существ.
   Они теперь мало похожи на тех наивных манков, какими их знал волк много лет назад. Косой считает, что друг напрасно тратит на них время, волк говорил об этом человеку много раз, но тот лишь грустно вздыхал и трепал друга по загривку, и волк млел от прикосновений рук. Человек вновь шевельнул губами. Только одно слово.
   «Прости...» Косой нервно переступал на одном месте, неясная тревога нарастала в душе. Что значит «прости»? За что «прости?»  Они с другом как единое целое!
   Он вспомнил зеленый луг, густую рощу, и широкую синюю реку,   грохочущий водопад. Он видел  это много раз своих снах. Волчьи сны... Это то единственное, что сохранилось от хищной натуры.  Друг изменил его природу, Косой потерял счет времени, на его глазах сме-нялись времена года, изменялся климат, появлялись новые звери, они были меньше и слабее своих предшественников. Манки сильно изменились, в их сущности появились такие каче-ства, каких нет ни у одного другого жителя планеты. Он говорил об этом другу, но ясные четкие ответы становились непонятными.
   « Они растут. Они — избранные!»
  Кем избранные? И о каких болезнях идет речь, если они научились лечить свои раны, полу-ченные в бесконечных сражениях. Впрочем, лечить болезни их научил его друг, он-же научил их возделывать землю, но они предпочитали вести войны. Косой так и не может понять когда и с кем они воюют, он запутался в их многочисленных кровавых божествах. Он спросил об этом друга, но тот вновь ответил непонятно.
    « Очень скоро все измениться. Очень скоро...» - после этого светлое лицо затуманилось, на глазах выступили слезы, и волк пожалел, что задал такой вопрос.
   Они много путешествовали. Это происходило в те времена, когда земля была молодой, а манки только осваивали земледелие, и приручали своих стремительных лошадок.
    Волк с другом ушли далеко на восток, они долго поднимались через занесенные снегом горные перевалы, там было очень холодно, разреженный воздух не позволял вздохнуть пол-ной грудью, а из налитых кровью глаз текли слезы, и сердце билось так сильно, будто хотело выскочить из груди. Перед ними открылась панорама бесконечных снежных вершин — внизу лежали плотные седые облака, солнечный свет преломлялся, отражаясь от ледяных слитков, и высоко над головой звенел золотой купол.
   Волк тихо сидел в сторонке, и друг преобразился! Одежда на нем засияла ярче, чем свер-кающий снег на горных шапках, голова покрылась золотым свечением, и от него токами ис-ходила такая сила, что Косому стало немого страшно, он закрыл лапами глаза, и тихонько дрожал под ледяным ветром.
   Друг коснулся его теплыми пальцами, и Косой засветился от тихого счастья — где-то в глу-бине груди у него стало горячо и сладко, и из глаз потекли чистые, незамутненные печалью слезы. К ним подошли другие люди, их одежды сверкали, а вокруг голов растекалось жидкое золото, они смотрели на друга с почтением и любовью, совсем не так как злобные манки.
   Косой плакал, и не понимал причин своих слез — на душе у него было легко и радостно, как никогда прежде. Потом они вернулись к манкам, и вскоре появился тот самый запах. Кровь и горькая трава...
    И волк вспомнил все, что происходило много лет назад. И в сердце его вернулись тоска, страх и ожидание неминуемой беды.
    И сейчас они с другом стоят на берегу моря, и свежий аромат морской воды смешивался с запахами чаек, и сухого песка, этот страшный горький запах из далекого прошлого заставил волка ощетиниться, холка почернела, верхняя губа поднялась обнажив длинные зубы.  Чело-век коснулся ладонью его головы. -  « Пора...».
   По направлению к ним бежали вооруженные манки. С искаженных ненавистью лиц тек пот, они кричали проклятья размахивая оружием. Остро пахнуло кровью и горькой травой. Косой угрожающе зарычал. Они не посмеют!
   Он двинулся навстречу манкам, и они остановились, видя огромного разъяренного волка, но друг опустился на колени, сжал его голову ладонями, и пристально посмотрел в глаза. Волк хотел было вырваться, чтобы рвать глотки злым манкам, он чувствовал горький запах за спиной друга, он хотел предупредить, но не успел. Он утонул в синих, покрытых слезами глазах, лапы подкосились, он медленно опустился на землю и затих. 
     … А в следующее мгновение он бежал по зеленому лугу, на юге грохотал водопад, волчо-нок гнался за большой пестрокрылой бабочкой. Издалека раздался обеспокоенный вой — это был голос матери,  он припустил за ней следом, смешно переваливаясь на коротких толстых лапах. Остановился, прислушался —  что-то отдаленное, едва слышимое прозвучало внутри него будто позвал знакомый, но забытый голос, некая легкая сладкая грусть сдавила маленькое сердце, он чихнул, залился радостным лаем, и помчался вприпрыжку наперегонки с ветром.
  А ветер продолжал свое бесконечное странствование. Он уже столько повидал на своем веку, что давно перестал чему либо удивляться. Он поднял кучу пожухлой травы, закрутил в лихом хороводе, и умчался далеко на юг. Влажные соленые испарения остудили его горячий нрав, ветер задумался, и волны стихли, рычащие буруны с тихим урчанием целовали белый песок, и полуденный жар покрыл горячую землю, прижался к ней ласковыми горячими ладонями, и время остановилось…
 
 
 

   


         




 
                СТО  ОДИН  ДЕНЬ.

               

               
                ГЛАВА 1.    ИЗЫСКАННАЯ    НЕЖНОСТЬ.      


                ОСКАР.  ЧЕЛОВЕК-ПЕС.   


   
     У Оскара были разноцветные глаза. Один зеленый, другой коричневый, мутный, цвета несвежего пива. Голова покрыта густой шерстью с серебристым налетом, уши ладные маленькие. Костяк сухой, поджарый. Он  сутулился при ходьбе, и слегка заикался.   Оскар являлся алкоголиком, и переживал тот неуловимый период болезни, когда окружающие попадали под обаяние его лжи, им нравилось спасать несчастного, отвергнутого миром художника.  Очарованные поэтическим дарованием молодого человека, девушки могли им ненадолго увлечься. И тогда они с энтузиазмом принимались наводить порядок в его маленькой комнате, приютившейся как голубиное гнездо под крышей  многоэтажного дома. Старинное здание девятнадцатого века возвышалось в историческом центре Петербурга, на Лиговском проспекте, окруженное стальными монолитами высотных небоскребов. Дом, с облупившимся фасадом, чудом сохранившийся в элитном районе мегаполиса, напоминал потрепанного жизнью ветерана войны, такой же одинокий, со следами величественной истории, теряющий силы исполин. Лифта в подъезде не было. Острые дамские каблучки деловито стучали по узким выщербленным ступеням кривой лестницы. Женщины выносили груды мусора, лежалого тряпья, пустых бутылок, скомканных журналов, с пожелтевшими страницами. Они морщили носики, их глаза светились торжеством победы, и Оскар шел следом, преданно заглядывал в раскрасневшиеся лица, и они, всякий раз обманутые, давали ему деньги. А через несколько дней он опять оставался один.
   Комната наполнялась пустыми бутылками и никчемным мусором.  Отутюженное заботливыми девичьими руками белье сбивалось в комок, кровать походила на собачью подстилку, и в комнате повисал тяжелый запах звериного логова.
  Оскар обладал удивительной особенностью. Он умел заказывать  сны. Собутыльники высмеивали лжеца — он отвечал им недоверием и презрением.  Если ему не хватало секса, он заказывал его как проститутку, и чувственность фантазийных образов, где острота детских, едва сформировавшихся переживаний, переплетались с действиями опытного мужчины, и сладкая память после сновидений превосходила будничные оргазмы алкоголика.
    Не покидая кровать, счастливец умудрился посетить все страны мира, потратить огромные денежные суммы, переспать с красивейшими женщинами планеты. В сновидениях он разрезал время как нож масло, и окунался в древнюю историю, конструируя будущее, переживая космические катастрофы, и наблюдая триумф всеобщего благоденствия. Сны были совершенны, и он возгордился. Однажды он захотел увидеть во сне Бога, но закрывая глаза, подумал о дьяволе...
    В течение месяца он беспробудно пил, и редкие прерывистые картинки,  пестрели всполохами тревожных алых зарниц, и страх навечно поселился в его сердце.  Раньше у него было убежище, перед которым бессильно любое оружие. Стоило заснуть — реальность менялась. Он не ведал страха, карал обидчиков, насиловал их жен и дочерей, а жилища предавал огню! Он мог мстить, прощать, ибо во сне приобретал власть абсолютную.
  Увиденный  сон показал его полное бессилие перед неким более страшным, чем сама смерть. Время зарубцевало остроту страха, и сохранились ощущение одиночества и тоски.

  В то утро он проснулся с предчувствием надвигающейся беды. Сквозь узкое окно просачивался тусклый свет. Редкие капли дождя стучали по стеклу, одинокий голубь, цокая острыми коготками, пытался удержать равновесие на жестяном козырьке, косил круглым карим с желтыми прожилками глазом, суетливо взмахнул крыльями, и скрылся в зыбком сумраке ненастного дня.
    Какое то время мужчина неподвижно лежал, постигая шершавую горечь наступающего похмелья. Голова была пустой, гулкой, и пустоту эту наполняли суетливые мысли. Они кричали, вразнобой перебивая друг друга. Словно проворные муравьи, они просачивались в клетки беззащитного мозга.
  Громко зазвонил телефон. Сотовые телефоны не задерживались в хозяйстве пьющего человека, он по старинке пользовался обычной связью. Оскар вздрогнул, подошел к аппарату, снял трубку.
  - Да… Слушаю!
Тишина. Едва слышно пробивались голоса из параллельной линии, неразборчивые слова бубнил мужчина, смеялась женщина, где то совсем рядом шла чужая жизнь. Люди смеялись, плакали, любили. В микрофоне что то негромко щелкнуло, и сквозь слабые потрескивания и свистящий шум тихо заиграла музыка.  Have you ever seen the Rain… Пел Джон Фогерти. Мужчина выслушал куплет, звенела гитара. Кто остановит дождь?
   Он тяжело вздохнул, к горлу подкатил скользкий ком тошноты. Оскар опасался похмельной рвоты, боялся, что от напряжения лопнут сосуды в голове, и он умрет. А быть может, его парализует, и он будет страдать, оставаясь в сознании, но будучи беспомощно неподвижным. Нехорошая смерть. Так умирали Мопассан, Чезаре Ломброзо, и грузинский параноик Иосиф Сталин.
   Из коридора донеслись голоса.  Разбилась тарелка на кухне.
   -  Ах ты, паразит, сволочь лохматая! – кричала женщина, вторя ей, залаяла собака. Хлопнула дверь, с шумом ударила вода в ванной комнате.  Оскар натянул мятые джинсы, вышел в коридор. Стуча когтями по полу, подошла собака, сунулась головой под руку. Человек потрепал пса по худой шее.
   - Привет! Ты откуда здесь взялся?
Пес пристально посмотрел человеку в глаза. Все это уже было однажды. Алчные муравьи. Похмельное утро. Дворняжка. И он сам, босиком, в джинсах надетых на голое тело, стоящий в коридоре на холодном полу.
   Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, человек вжался в стену — он задолжал хозяину, крепкому молчаливому парню с бульдожьей шеей. На кровати лежала голая девушка. Смазанный make up и бледные щеки делали ее похожей на раскрашенную куклу. Длинные ноги с тонкими щиколотками, круглые груди увенчанные крупными сосками, узкий темный мысок внизу живота. Платиновые волосы разметались по подушке. Одна рука покойно лежала на животе, другая безвольно упала вниз. На столе теснили друг друга разноцветные бутылки. Оскар облизал пересохшие губы, крадучись вошел в комнату.  В передней скрипнул ключ, вонзающийся в дверной замок. Быстрее молнии коммунальный воришка метнулся к столу, схватил бутылку, ворвался к себе в комнату, запер дверь, и юркнул на кровать, прижимая к животу дружественную хладость стекла.
     Стакан был покрыт клейкой коричневой сукровицей, но это не имело значения. Человек пританцовывал на цыпочках, горлышко бутылки отбивало звонкую трель о край стакана. Муравьи аплодировали. Он сделал большой глоток, и горячее электричество потекло по пищеводу.
  - Аллилуйя! Восславим Господа!
Он не запил водку водой, это – варварство! Водка окажется разбавлена, и тем самым нарушиться великое равновесие воды и спирта! Он налил вторую порцию, немного больше первой. Have you ever seen the Rain! Грустная баллада в исполнении группы Криденс, звенела как победный марш! Прошли годы поисков и разочарований, прежде чем он постиг великое искусство опохмела.  Жидкость ударила в небо,  заслезились глаза, но то были добрые слезы.
   Пошарив в пепельнице, он обнаружил целую сигарету, и окончательно уверовал в Бога. Он затянулся сигаретой, в животе заурчало.
   Последний раз он закусывал накануне днем. В кафе, где пытался договориться с круглолицей шатенкой. Она с интересом изучала его разноцветные глаза, и позволяла себя гладить по бедрам.  У кавалера стал заплетаться язык, и сам он оказался похож на симпатичного бродячего пса. Поняв, что девушка ускользает как скользкая плотва, он  выклянчил у незнакомки мелочь.  Кажется, это было вчера... Или на прошлой неделе? Время не имело принципиального значения — у него были сны.
    Последняя девушка покинула его —  от нее  остался тонкий шелковый халатик, со следами пряных духов. Пару раз мужчина мастурбировал, уткнувшись лицом в ткань. Сейчас он вспомнил спящую голую девушку. Ноги у нее были едва раздвинуты, виднелся край розовой плоти. Гладкой и аккуратной, как она сама. Заныло в паху, он плеснул еще треть стакана, и отправился в душ.
     После трехсот граммов водки руки перестают трястись, и кончики пальцев становятся горячими и чувствительными. В облупившемся зеркале отразилось темное лицо моложавого алкоголика. Он боялся своего отражения, и где то слышал, что если смотреть в зеркало бесконечно долго, можно увидеть собственную смерть. Зеркало запотевало, спиртовые испарения смешивались с клубящимися парами горячей воды.
   Оскар натянул футболку, расчесал густые волосы, легкий иней рассыпавшийся по локонам нравился девушкам, а тонкий шрам под левым глазом, заставлял думать, что его обладатель пережил драму. Голые мокрые ветви прильнули к широкому окну, на улице накрапывал мелкий дождик. В комнате стояла на две трети целая бутылка водки, в холодильнике гроздью выстроились десяток грязно-белых яиц. Он прошел на кухню, поставил на плиту сковороду.
    -  Глаза у тебя забавные! Это линзы такие? - произнес за спиной женский голос.
  Яйца выскользнули из рук, и шлепнулись на пол. Девушка уселась на стул, закурила, и пустила тонкую струйку дыма.
    - Ты уничтожила мой завтрак! - пробормотал мужчина - а возможно и обед...
    -  Возьми там, что тебе нужно...-  она кивнула в сторону комнаты.
    -  А он...
    -  Он ушел. И баночку пива для меня.
     Оскар поспешил в комнату, взял кусок копченой свинины, пару банок пива и пачку сигарет.
    - Вот! - он выложил добычу на стол,- Я вообще-то не привык брать чужое…
    - Ну да! - усмехнулась девушка.
    Он вытянул из пачки длинную сигарету, закурил и  выпустил колечко сизого дыма.
    - А как тебя зовут? – незнакомка без стеснения разглядывала его, как редкое насекомое. 
    Оскар представился.
   - Как драматурга и педераста!
   - Ты на собаку похож…
   Она встала, приблизилась вплотную, острые груди коснулись шеи.
  - Ну точно -  собака! И пахнет от тебя как от пса, и глаза разноцветные!
  - Я только что из душа!
  - При чем тут душ?  Люди часто бывают схожи с животными, не замечал? А пахнет от тебя… - она помахала ладонью перед лицом, - Качественный перегар!
  Хлопнула входная дверь, по босым ступням скользнул холодный воздух, незнакомка равнодушно выпустила колечко голубого дыма.
  - Собака… - задумчиво повторила она, - не пойму, только какой породы?
  - На овчарку? –  Оскар настороженно прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, и был действительно похож на трусливого сторожевого пса. – Немецкая овчарка!
  - Нет!
   Голос у нее был мягкий, грудной, при разговоре она чуть сглатывала окончания. – Не думаю…
  - Тогда на добермана! – он оскалил зубы, и вытаращил разноцветные глаза.
  - Чушь полная! – смеялась незнакомка. Она взлохматила шерсть на его голове. От прикосновения женских пальцев пересохло в горле.
  - Ну тогда хотя бы на ризеншнауцера!
  - Ни в коем случае! – хохотала девушка.  - Я такой породы не знаю.  Подумаю и обязательно сообщу. Нельзя оставлять тебя беспородным… - она повернулась и быстро ушла в комнату. В дверном проеме показалась лохматая собачья голова. Пес радостно скалил желтые клыки, с розового языка на пол стекала слюна. Так собаки потеют, а пот и слезы у животных имеют одинаковую биохимическую основу. Пес смотрел на человека и плакал.

     Вонь сгорающей сковороды наполнила кухню. Оскар бросил ее в мойку, ударила струя шипящей воды. Есть расхотелось. В комнате он плеснул водки на дно стакана, рассеянно выпил и зажевал куском мяса. Прошелся на цыпочках,  и прижался ухом к замочной скважине. Было тихо. На столе стройными рядами красовались бутылки, но отчего это оставило его равнодушным. Он втягивал тяжелый утренний воздух непроветренной комнаты. Запахов было множество – резкий мужской одеколон, с примесью пота, тяжелый перегарно дымный угар после вечеринки, пахло сексом.  И чем то другим, едва различимым. Странный, чужой запах…
    Неожиданно возникло острое ощущение, что в комнате кто то есть помимо него. Воздух стал плотнее, чужое дыхание коснулось виска. Оскар выкрикнул в пустоту.
   -  Кто здесь!?
    В большом овальном зеркале отразилось бледное лицо.
  - Привет… - пробормотал он отражению, оно послушно повторило движение губ хозяина. Оскар подмигнул – черноволосый мужчина, скрывавшийся в глубине мертвой амальгамы, прикрыл зеленый глаз. На кровати валялся бирюзовый халатик, похожий на тот, что оставила его недавняя девушка. Что-то неуловимо знакомое, — смесь горячей полыни и острого мускуса, пряный аромат летней травы сожженной жарким Солнцем, и острый медный запах свежей крови и лакрицы. Он уткнулся лицом в ткань, она зловеще шуршала, так в темноте трутся о сухую землю змеиные чешуйки. Он вдохнул полные легкие острого аромата, и вспомнил свой нынешний сон. Весь. В мельчайших подробностях.
     И тогда он закричал. И в крике этом не было ничего человеческого, это был вой волка или шакала, и в утробном вопле смешались ярость и страх, и то первобытное чувство, что заставляет конвульсивно содрогаться кусок плоти. И тогда человек понял, откуда этот странный запах, исходящий от безжизненного куска синей материи.
    Он бросился в свою комнату, взгляд поневоле коснулся большого зеркала. По твердой поверхности зерцала бежала мелкая рябь, как бывает, когда порыв ветра коснется широким крылом речной глади. В волнообразных разводах отражались, рассыпаясь на множество лживых искажений кривые отражения. Оскар жадно припал к бутылке, натужно глотнул, захлебываясь выпил банку пива, едва не подавившись теплой пеной, упал на кровать, и густая черень поглотила  сознание. И сквозь темноту выплыло серебряное лицо старой луны, свет исказил предметы, и пепельные тени призрачным покрывалом окутали редкие облака, лениво ползущие над землей…
   

                БУРБУЛЬ.

      Свет полной луны посеребрил камни.  Круглое, изъеденное рябыми морщинами лицо висело над острыми горами, и платиновый снег, застывший на вершинах сверкал как драгоценный металл. Из норы выполз щенок, понюхал ночной холодный воздух и чихнул. Тихо зарычала волчица, щенок кубарем скатился в нору, протиснулся между волчатами, и засопел.
   Бурбуль поднял голову к небу и протяжно завыл. Молодые волки тревожно тявкали, прижимая пушистые хвосты, сновали по ущелью. Никто не смел присоединиться к вожаку — они помнили растерзанного самца, осмелившегося завыть на полную луну вместе с вожаком. Они помнили Косого, который предположил, что собакам следует держаться поблизости к манкам. Бурбуль оторвал ему ухо.  Косого более никто не видел, но волки  переговаривались меж собой, что манки не убили его, а наоборот — теперь он вместе с ними охотиться.
   Вновь завыл вожак, и в голосе его звучала тоска по неведомым мирам. Старый волк боялся. Он боялся и ненавидел жителей далекой Луны. Он видел их много зим назад. Они учили манков добывать огонь и стоить  жилища. Бурбуль ненавидел манков, и они завораживали его. Голые тела, короткие когти и маленькие зубы. Они мало чем отличаются от лесных обезьян. Манки — охотники. Причем охотники ловкие и беспощадные.
   Волки— отличные охотники, и в отличии от медведя или льва, охотятся стаями. В этом они не уступают манкам, но когда псам грозит опасность, спасаются они поодиночке, бросая раненных товарищей не произвол судьбы.
   Бурбуль видел, как два леопарда разорвали весельчака Толстого. Толстый повредил лапу, провалившись в скалистую расщелину, он плакал как щенок, когда ликующие леопарды набросились на него.
   Манки защищаются сообща.
   Однажды в их пещеру вломился медведь. Все боятся медведя, и бегут от него прочь. Даже полосатые кошки. Медведь зацепил самку и рука болталась на кусочке розовой плоти. Казалось, следовало отдать хищнику добычу, но самцы принялись закидывать зверя камнями, а вожак выхватил факел из пожарища, и ткнул врагу в морду. Страшно взревел медведь, но манки не отступили, и прыгали вокруг огромного зверя, и размахивая своими огненными палками.
    Конечно, им помогают жители Луны! Волк видел, как те учили их обращаться с огнем. Сам он не боится огня, но его товарищи при виде пляшущих желтых язычков впадают в панику. Их не заставить приблизиться к жилищам манков, и уж тем более похитить их детенышей.
   Только Косой вместе с Бурбулем, и Латоной неоднократно нападали на манков. Вожак мстил манкам, а Косой это делал из озорства. Но затем в поведении собрата появилось что-то иное. Он стал очарован манками, часто уходил из стаи. Он врал, что изучает их,  но ложь она и есть ложь. А у Латоны появилось потомство, и ей стали неинтересны манки.
     Бурбуль медленно спустился с холма.
    Гасли звезды, восток покрылся розовой пеной. При приближении вожака молодой пес чутко втянул воздух носом, прижал острые уши. Хороший волк! Смелый и умный. Но настанет время, и он встанет напротив вожака. Точно также  как в свое время Бурбуль встал на пути Седого. Он не хотел убивать старого волка, который учил его охотиться на оленей, и избегать ядовитых змей в высокой траве, но в  глазах пса он прочел приговор, который гордый волк вынес сам себе. Вожак постарался сделать это быстро...
   Он прокрался в нору.  Щенки сладко сопели во сне. Латона мгновенно открыла глаза. Она — хорошая мать! Боится разбудить волчат.  Он свернулся клубком, чувствуя боком тепло щенков, и прикрыл тяжелые веки.
   Перед закрытыми глазами возникла картина. Волку снился сон.
 
  Он наблюдал за манками, скрывшись в густом кустарнике. Но вот они попадали на колени, уткнувшись лицом в землю. Волк предположил, что появились их учителя — жители Луны, но жителей Луны — странных существ, с прозрачным серебристым свечением вокруг головы, манки встречали как друзей, а здесь они были напуганы.  Появился чужак. От него исходил резкий запах. Это была смесь незнакомых запахов, отчетливо выделялся один — запах свежей крови, но это была ЧУЖАЯ кровь! Он не мог объяснить, почему самый сладкий запах на земле, вызывает чувство отвращения. Некая составляющая аромата  выбивалась из четкого представления волка. Опытный вожак оказался сбит с толку!
    Манки завопили. Бурбуль хотел посмотреть на это существо, но как это бывает во сне — образ ускользал, а на его месте объявлялись перепуганные манки.  Он зарычал, забил сильными лапами и проснулся.

    Кричал молодой волк, захлебнувшись кровавой пеной. Бурбуль выскочил из норы — поджарый самец лежал с пробитой головой, псы сбились в тесную кучу, прижавшись спинами к скале. Выход из ущелья перекрыли манки, они размахивали палками, взобравшись на холм, швыряли в обезумевших животных камни. Прямо перед ним возник недруг, он угрожающе замахнулся корявой палкой, из сложенного трубочкой рта раздалось дикое завывание. Вот еще одна отвратительная особенность манков —  их способность к обезьяним гримасам!
  Бурбуль ловко отскочил в сторону, и палка с треском расщепилась об острый камень, и пока неуклюжий манк таращил глаза, волк  вонзил зубы в шею. Манк закричал, и это был восхитительный звук! Пес почувствовал удар по спине, взвизгнул, но не замедлил ход, чуя как шерсть на загривке тяжелеет от крови. Его гнал животный страх.
   Он мчался, припадая к земле, не в силах оглянуться назад. Полная Луна неслась рядом, не отставая ни на шаг.  Бурбуль вспомнил о Латоне, щенках, и зарычал вторично, но уже не от боли, а от отчаяния. Рядом стояли двое псов, их бока тяжело вздымались.  Последовать за ним псы не решились, и он не мог их судить.  Вожак вернулся к ущелью, и спрятался за выступающей скалой. 
     Манки добивали волков.  Латона яростно щелкала зубами. Маленький и кривоногий с бельмом на правом глазу забрался на скрученные жгутом ветви дуба, и  швырнул камень. Другой схватил волчонка за задние лапы, и ударил об острые камни. Бурбуль пристально смотрел черными  глазами. Он запоминал.
   После того как манки ушли, и спустился в ущелье. Латона лежала рядом с волчонком.  Ее оскаленная в предсмертной корче пасть была залита кровью, сильные лапы бережно обнимали первенца.  Он потрогал носом начинающее коченеть тело. Закрывая солнце широкими крыльями, слетались черные стервятники. Волк поднял голову и завыл. В сердце его поселилась холодная ненависть. Он с шумом втянул воздух, выскочил из ущелья, и не чувствуя боли в раненной спине, потрусил в ту сторону, куда ушли манки...



                ГОСПОЖА.


       Оскар с трудом разомкнул слипшиеся веки. Громко и настойчиво звенел телефон. Он открыл глаза, пробудились подлые муравьи. Новенький смартфон был безнадежно утерян, а внешний вид древнего аппарата навевал ассоциации с коммутаторами времен гражданской войны.               
    -  Слушаю!
    - С добрым утром!               
    - Здравствуйте…
   - Сон алкаша крепок, но не долог! - усмехнулись на другом конце провода.
  « Глупая шутка!» - раздраженно подумал Оскар.
   -  Д-д-а я задремал н-н-емного...- Волнуясь, он начинал немного заикаться.  - Не выспался накануне... П-п-олнолуние или что- то в этом роде!
      - Полнолуние! - женщина засмеялась, - это действительно причина для бессонницы! Верните одежду, мужчина!
      - Какую одежду?!
      - Халатик мой, синенький, с дракончиком! Впрочем, если ты только с помощью моего халатика можешь достичь пика сладострастия, не смею мешать. Готова пожертвовать, во имя гормонального равновесия! Это большая честь для меня и моего халата. Если требуется, могу подкинуть шарфик. Или туфли? Тебе что больше нравиться?
      - Ты можешь подождать секунду!? - выкрикнул он в трубку.
      - Ну, если только секунду!
    Оскар юлой подлетел к столу, глотнул из бутылки.
      - Это я! - крикнул он, обдав пластик микрофона спиртовым дыханием.
      - Быстро! - одобрительно хмыкнула девушка, -  выпить успел?
      - Вы меня обижаете, сеньорита! Не имею обыкновения навеселе беседовать с дамой!
      -  А зря! Я выпиваю!
     - Ну, тогда и я, с вашего позволения! - он легонько цокнул трубку крем стакана. - К сожалению, не имею чести знать имени...
   - А что ты пьешь, Оскар? - уклонилась от ответа девушка.
   - Водочку...
   - А ну да. Я помню...
   - Да это с-с-лучайно получилось...
   - Не оправдывайся! Ни у тебя, ни у кого другого нет здесь судей...- сказала она непонятную фразу. -  Нам бы насчет халатика!
   -  Готов доставить в любую указанную точку планеты!
   - А ты его там не слишком, ну... осквернил?
   - Не успел... А потом у меня еще один есть. А также пара чулок, бюстгалтеры, ну всякие комбинашки я не считаю, и гордость моей коллекции — дамские панталоны, аж пятьдесят второго размера! Не будут раскрывать тайны, как мне удалось их добыть.
   Девушка смеялась.
  - А ты находчивый песик! Записывай адрес...
 
               


     Девушка проживала на улице Чайковского. Элитный район, престижный дом – памятник архитектуры 19 столетия. Пешком – тридцать минут ходьбы – принял решение Оскар.
  Медленно наступал вечер. Теплый питерский вечер насыщенный  влажной моросью. Литровая бутылка опустела более чем на половину, на ночь хватит, но утром опять придется выходить на охоту. Но это все случится утром. Запой освобождал его от ответственности за людей, за себя и быстротекущее время. 
  Он запил водку  сырыми яйцами, принял контрастный душ, напихал полный рот зубной пасты, и бежал по влажному асфальту, а кривая тень, отбрасываемая зелеными фонарями скользила  следом, ни отставая ни на шаг.
                … Я бежал по дороге, и мокрый асфальт,
                Громко хлопал в ладоши,
                Немного не в такт.
                И в змеистых лучах разветвленных аллей,
                Бес в пятнашки играл,
                С бледной тенью моей...
                В пакете лежал синий халатик. Оскар обладал завидным обонянием, он мог отличить мельчайшие оттенки запахов, но аромат, исходящий от шелковой тонкой ткани был не на что не похож. В нем присутствовала составляющая, отдаленно напоминающая запах крови, но даже не крови в привычном понимании этой жидкости, с присущим ей металлическим сладковатым запахом. Это был не запах, а «впечатление» от него. Так могла пахнуть кровь, пролитая много лет назад, и давно исчезнувшая. Когда вытаскивают утопленника, окружающие зажимают носы, хотя характерное смердение появляется, лишь когда труп вскрывают.
    Когда он был мальчишкой, в их дворе изнасиловали, и забили ножами девушку. Она жила в соседском доме — красивая, с длинными загорелыми ногами, и острыми сосками, просвечивающими сквозь тонкое платье. Она свободно вела себя с мужчинами, будто думала, что может управлять ими также уверенно, как стареньким автомобилем, который  лихо парковала во дворе. Мальчик был убежден, что взгляды ее черных, всегда немного влажных  как у косули глаз, обращены к нему одному. Ранним июльским утром его разбудили крики — казалось, женщина хохочет и не может остановиться. Он выскочил во двор — на зеленой лужайке, возле пересохшего фонтанчика, лежала она.  Тело девушки было истыкано ножом, кровь  запеклась. Глаза смотрели в черное ничто, и в их влажной поверхности отражалось синее небо. Кричала ее мать, и подростку показалась нелепой, совершенно несуразной эта картина. Голая девушка, с острыми торчащими сосками,  мертвые глаза, и похожий на хохот крик. Он не чувствовал запаха — крови было много — она запеклась возле ран, и тонкими ручейками стыла около фонтанчика. Оскар запомнил свои впечатления. Мертвые, блестящие как у лани глаза, бурая, запекшаяся кровь между ног, и хохот обезумевшей женщины. И странное возбуждение, охватившее его, черноволосого мальчишку со смешными разноцветными глазами, при виде окровавленной голой девушки.
   Он совсем забыл, как выглядела та девушка. Иногда, он не был уверен в том, что эта история произошла на самом деле, а не явилась плодом безудержной фантазии. В память врезалось впечатление от запахов, как безжалостно нож мясника режет дымящуюся плоть  забитой жертвы, и повсюду витают запахи. Ароматы боли, смерти и пролитой крови.
   
     Сгустились сумерки.  Мимо прошелестела длинная машина, въехала под арку. Оскар потоптался на месте, и чувствуя нарастающее волнение, шагнул во двор. Машина остановилась возле  подъезда. Черные тонированные стекла изучали застывшую фигурку. Его долговязый силуэт отразился в зеркальном стекле — бледное лицо, взъерошенные волосы, мятая, видавшая виды джинсовая куртка.
  У бетонной стены сохранилась узкая полоска зелени, прижатая сухим асфальтом к каменной стене. Среди пожухлой листвы одиноко покачивал белой головой маленький одуванчик. Последний герой ускользающего лета. Некогда увенчанный пышной седой шевелюрой, одуванчик дрожал под порывами ветра, на беззащитной трогательно голой голове дрожали несколько белых пушинок. Оскар сорвал цветок, на ровной кромке длинного стебля выступила белая маслянистая кровь. Он бережно положил одуванчик в карман, и шагнул в подъезд.
   На площадке была всего одна квартира. Внизу хлопнула входная дверь — загудел лифт. Боковым зрением он уловил невнятное движение —  темное лицо смотрело на него в упор. Горячая кровь ударила в голову, тело мгновенно покрылось мурашками, но в следующую секунду ему стало стыдно. В черном окне отражалась его собственная физиономия.
    Лифт неуклонно двигался наверх. Вот он остановился на предыдущей площадке, тронулся с места, и с угрожающим гудением полз дальше. Оскар завороженно смотрел, как из мрачного чрева узкой шахты объявляется блестящая крышка саркофага. Человек прижался спиной к холодной стене, круглыми от ужаса глазами он смотрел на выползающего из дьявольской утробы механического монстра. Он собрался бежать вниз по лестнице, но ноги будто приросли к полу. Он хотел позвать на помощь, но вместо крика изо рта неслось невнятное хрипение. Лифт остановился. Через секунду он разомкнет широкие двери. Внизу послышались шаги. Шаркающие, похожие на шлепки босых ступней по каменному полу. Из-за выступающего угла вынырнула огромная тень. Ее кривые очертания уверенно легли на крашеную стену, длинное крыло коснулось кроссовка.
  - Ч-что это такое… - прошептал человек.
Тень злобно зашипела, дрогнул поручень.
  - Проклятье!!!
   Лифт  негромко вздохнул, и с шипением раздвинул двери. Мужчина взвизгнул, и это было похоже на вопль. Так кричит собака, когда жестокосердный хозяин бьет ее плетью.
   Шаги достигли последней ступеньки. Более всего он боялся обернуться, и увидеть того страшного и неведомого, чьи ноги ступили на площадку. Невидимая тень выскользнула наружу, звериным чутьем человек почувствовал спиной тяжелый взгляд. Он рванул оконную раму, со звоном вылетело зеркальное стекло, пролетело в воздухе, и разбилось о каменный паребрик. В лицо пахнуло свежим воздухом. Внизу отсвечивали глянцем темные лужи.
   Возле клумбы неспешно прогуливалась чистенька старушка, в розовом дождевике. На длинном поводке она вела маленькую собачку. Собачка зашлась истошным лаем, завыла, и бросилась в ноги хозяйке.
  - Кто обидел нашу девочку!? – причитала женщина высоким голосом. – Что случилось? Кто нас так перепугал!?
Болонка вцепилась в руку старушки.
  - О-о-х!!! Что же ты наделала! – в крике  смешались боль, страх и ярость.
  Оскар плотно закрыл глаза, в голове пульсировал багровый шар. Все впереди. И боль и страх. Все впереди…
  Распахнулась дверь, и сумрачный подъезд озарился оранжевым светом. На пороге стояла она. 
  - Пытаюсь понять… Ты кто? Спортсмен или самоубийца? Если самоубийца, то рискуешь сломать ноги. Советую выбрать дом повыше, а еще лучше мост!
   - Принцесса, из города бархатных снов,
    И звезды погасли, коснувшись ресниц,
    И месяц рвет вены на теле земли.
    В зрачках ее тонет нагая заря…
    Меня больше нет. Я – раб. Тень твоя…
   Оскар соскочил с подоконника, достал из кармана мятый цветок одуванчика. Он опустился на колени, захлебывающееся от страха сердце человек-пса, преисполнилось покоя и благодарности. Громко запели ангелы. Пауза…
 


               

     Пес лежит на полу. Он вылизывает ноги Госпожи. Она гладит его по каштановой гриве, чешет за ухом, она называет его  дурашливыми ласковыми именами. Разыгравшись, она может шлепнуть его по щеке, но он ловит губами ее пальцы. Если он хорошо себя ведет, и у Госпожи благосклонное настроение она позволяет ему полизать себя. Иногда ей хочется разнообразия, и тогда она чешет его живот, он забавно дергает ногами. И тогда в голубых глазах загораются бесовские огоньки и она, дурачась, целует его в живот, а когда он, дрожащий от нетерпения, начинает скулить, униженно трется головой о ее колени, Госпожа приказывает улечься на пол. Она медленно садится, промеж ее бедер течет жидкое электричество, и содрогаясь в сладостном предчувствии размашисто бьет пса по морде. У него выступает кровь, из глаз текут слезы радости и боли. Он сглатывает соленую горечь, и Госпожа лижет его кровь, она делает это не как Хозяйка, а как беспородная уличная сучка. Она рычит на непослушного пса, он кричит  вместе с ней, и его крик похож на волчий вой, и он тихо умолкает, боясь прогневать капризную Повелительницу, отползает в сторону.  И наступает тишина. И  миром правит благословенная пауза. Ангелы поют…
    Хозяйка ушла на кухню, беззвучно открылась дверь холодильника, человек-пес насторожил уши. Через пару минут она принесла коньяку. Себе в бокале, ему в плоской широкой миске.
   - Из миски пить неудобно...
   - Разве собак об этом спрашивают?
   - Просто они не умеют попросить. Вернее люди их не могут понять.
  -  Возможно... Тебя надо покормить. Вон ребра просвечивают. Собирайся! - и нагнувшись к нему захлопала в ладоши.
  -  Гулять, Оскар, хороший мальчик, пойдет гулять!
   Он с готовностью вскочил на ноги, и забегал по комнате, высунув язык.
   - Какой, молодец! - одобрительно качала головой Госпожа. - Шагом марш в душ!
   Оскар пробежал по длинному коридору, сунулся вначале в туалет, затем нырнул в ванну. Задержавшись на секунду, он спросил Хозяйку.
  - А как все- таки насчет породы?
  - Какой породы!?
  - Н-н-у ты сама тогда утром сказала. Ну про породу собак…
  - Когда сказала?
  - Утром… Ну на кухне! Т-т-ты обещала подумать о том, на какую собаку я похож. П-п-орода какая… - когда он нервничал, начинал заикаться чаще обычного.
  - Чушь какая-то! Ты, вообще, о чем сейчас говорил? Какая к черту кухня?!
Человек-пес растерялся.
  - Ты извини, п-п-ожалуйста, я з-заикаюсь, когда волнуюсь. И не умею ясно выражать свою мысль. На кого я похож… - он заискивающе улыбнулся.
  - Не понимаю, но похож ты на заурядную дворняжку! – и отвернувшись защелкала длинными пальцами по дисплею айфона. Человек-пес растерянно побрел в душ.
    Когда он вернулся, она была уже одета. В строгую черную юбку, и темный, обтягивающий ее фигурку свитер. Волосы Госпожа стянула в тугой узел на затылке, стоя перед зеркалом,  красила губы кроваво-красной помадой. Он прижался, уткнулся лицом в ямку на затылке, втянул тонкий аромат духов, и женское тепло. Воздушный локон смешно щекотал ухо, он тронул локон губами, тихо засмеялся, чувствуя накатывающую волну неуемного счастья.
  - Кажется, это называется, любовь?
 Госпожа, не поворачиваясь, протянула руку, и погладила его по бедру.  Оскар скользил ладонями по ее груди, но она резко вонзила острые ногти в его пульсирующую плоть. На глазах выступили слезы, тошнотворный ком подкатил к горлу.               
  -  Зачем ты так?!
  -  Извини!  Я хочу, чтобы ты все правильно понял, и не питал иллюзий. Это — не ролевые игры, и мы с тобой не любовники. Ты — собака. Я — Госпожа. Я буду о тебе заботиться, кормить, поить — ты ведь пьющая собака? 
   Он быстро кивнул.
 -  Ну вот! - продолжала она,  - Я буду тебя лечить, если ты заболеешь. Когда мне надоест, я тебя прогоню. Или сдам на живодерню. Иногда я тебя буду наказывать, – продолжала она будничным тоном. -  Я — ласковая Госпожа, ты останешься доволен. К тому же я — обеспеченная Хозяйка, и ты ни в чем не будешь нуждаться. Твое преимущество перед другими псами — ты разговариваешь, и выгуливать тебя не надо. Впрочем, ты можешь отказаться. Но только сейчас. Если ты уйдешь, ты уйдешь человеком, и будешь лазать по помойкам, и клянчить у шлюх мелочь на выпивку. Если останешься, я полечу твою рану,  и поведу ужинать. Но ужинать я пойду с собакой, а не с любовником. Решай!
  Она ушла в другую комнату, и разговаривала по телефону. Оскар допил коньяк, внимательно исследовал половые органы. Никаких следов. Только страх. Стрелки на циферблате настенных часов подползли к отметке десять. Заурчало в животе, за весь день он съел кусок копченой свинины, и три сырых яйца. Девушка вернулась в комнату.
    - Мне пора!
   Оскар медленно встал на четвереньки, и потерся головой о ее колени.
  - Вот и славно! А теперь давай полечим нашего песика... - она поправила уложенные волосы, и опустилась на колени.
               … Бес в пятнашки играл с бледной тенью моей,
                Горечь слез на губах,
                Сладкой боли горшей.
                Я дотронулся пальцем до края земли,
                И умолк  навсегда.
                Вспомнив губы твои…
     На лестничной площадке стоял крепкий парень в черном костюме. Оскар оскалил зубы, и негромко зарычал.
     - Молодец, хороший мальчик! Это — свои...
  В лифте она протянула человеку-псу мягкий кожаный ошейник.
   -  Надень!
   -  Но ведь люди увидят!- запротестовал он, и тотчас получил звонкую оплеуху. Он покорно надел ошейник.
   -  Умница!- она почесала его за ухом, достала из сумочки  зеленый платок, повязала его поверх ошейника.
   -  Твоя мамочка умная и заботливая!
    На улице их ожидал «мерседес» представительского класса. Оскар нырнул в открытую дверь, уселся на заднее сидение, Госпожа села рядом с водителем, и машина бесшумно тронулась с места.  Хозяйка негромко беседовала с водителем, они обсуждали общих знакомых. Парня звали Эдуард. Он бросил короткий неприязненный взгляд через зеркало, вначале пес стушевался, а затем оскалил зубы и негромко зарычал.
  - Откуда ты его взяла? – говорил Эд.
  - На улице привязался, ну прям- как бродячая собака…
  - Круто!
  - Правда, мне самой интересно!
  - А он что, мелочь клянчил?
  - Ну да!
  - По- моему- это просто попрошайка!
  - Поэт, между прочим!
Загорелся зеленый свет, машина тронулась с места.
  - Любой неудачник, мнит себя поэтом! – усмехнулся шофер.
  - Ревнуешь? – женщина прижалась к водителю, и коснулась губами его уха. Оскар тихо зарычал.
   Автомобиль припарковался возле особняка, построенного в стиле зрелого барокко. Будучи городским бродягой, человек-пес не узнавал этого места. Только что они свернули с Песочной набережной на Крестовский остров – место обитания питерских толстосумов, и словно по волшебству оказались в парковой роще. Они вышли из машины, и пройдя по узкой, вымощенной каменными плитами дорожке подошли к дверям. Дверь была произведением искусства, шедевром литейщиков.  Золотистые змеи переплетались  в тугие клубки, ядовитые пасти зловеще скалились, из черных глубин зева выскальзывал маленький язычок. Чешуя отливала сусальным глянцем, казалось, одна соскользнет с дверного навеса, и упругой массой обрушится на голову. А другая уже тянется маленьким  жалом к голой руке, и в изумрудных глазах загорается чудная змеиная злость. Оскар заметил, что аспид повернул ромбовидную голову, и уставился тяжелым гипнотическим взглядом. Ноги его налились свинцовой тяжестью, ужас наполнил сердце, заставив сжаться в болезненный комочек. Змея зашипела, и из приоткрытой пасти метнулся черный язычок. Госпожа весело рассмеялась.
   - Что, песик, страшно? Мистическое место!
   Дверь открылась, изнутри доносились пряные ароматы жареного мяса. Оскар скользнул вслед за Госпожой, и готов поклясться, он видел, как в темноте тлеющими угольками горят алчные глаза.
 Стены ресторана были драпированы красной материей, с извивающимися  драконами. За ширму нырнул полуголый негр, и сноровисто сервировал столик.
  - Можно? -  спросил послушный пес, пожирая глазами мясное ассорти, украшенное дольками помидоров и листьями зеленого салата.
   - Проголодался, малыш! - Госпожа потрогала ошейник, Оскар извернулся, и лизнул женскую руку.
   - Кушай на здоровье!
   Он благодарно рыкнул, махнул  рюмку водки, и набросился на мясо. Какое то время он жадно ел, не глядя по сторонам. Из-за ширм невозможно было разглядеть остальных посетителей ресторана. В центре пустого зала находилась круглая арена. Черные официанты скрывались за дверью. Посетители ждали начала представления, Оскару приходилось смирять любопытство, пить ледяную водку, и закусывать острыми мясными яствами.
   Утолив голод, он потянулся за сигаретой, но Госпожа отрицательно покачала головой. Черный официант сказочно объявился возле стола, и протянул тонкие, коричневые сигареты на подносе.
   - Кури лучше эти. А то крыша поедет...
   Сигарета быстро тлела, образуя красивую, подрагивающую алыми угольками горку пепла. Эта горка росла, и не падала, разбившись на мириады крупинок о дно хрустальной пепельницы, а держалась цепко прилепленная к сгорающей сигарете. Ему много раз приходилось курить гашиш, но вкус и запах этой смеси не имел ничего с ним общего. Терпкий привкус смолянистого дыма, горькая трава и кислый аромат лугового клевера. Госпожа тихо разговаривала с кем- то по телефону. Оскар навострил уши.
   -… И что он сказал?  Вот мерзавец! – она прикрыла ладошкой трубку.  - Не грей уши!
  Пес смущенно отвернулся. Хозяйка тихо смеялась.
  - Муся, ты чокнутая, честно слово! Ну, приезжай с ним вместе… Ты же знаешь, я не люблю черноволосых мужчин. Они все немного на ворон похожи! Ну, а твой нынешний просто чудовище! Бородатый и с пузом! Мечта, а не юноша!
  Оскар сконцентрировал внимание на горке пепла. Зрение обострилось, как у лупоглазой стрекозы. Звук голоса Госпожи стал громким, слова рассыпались, будто огромные камни по равнине. Человек с удивлением заметил, что не понимает ее речь, Хозяйка разговаривала на неведомом языке, в нем преобладали шипящие согласные, переходящие в раздражающий свист. Госпожа продолжала безмятежно разговаривать по телефону, покачивая носком черной блестящей туфли. Вот она рассмеялась, обнажив ряд блестящих белоснежных зубов, в глубине влажного розового зева мелькнул черный раздвоенный язычок. Оскар вскрикнул. Сердце его билось часто и тревожно, как у перепуганной собаки, он боялся разомкнуть веки, но вскоре с удивлением обнаружил, что с закрытыми глазами видит лучше. Он сконцентрировал зрение на горке раскаленного пепла. Там, в кучке седого безжизненного пепла, он узрел множество извилистых тоннелей с диковинными башнями, и причудливыми искривленными улицами. По ним озабоченно бегали черные драконы. Точь в точь такие-же, как на стенах ресторана.  Его осенила догадка — драконы сбежали со стен, и теперь они живут в пепле его окурка. Маленькие драконы суетливо шныряли по тесным улицам, высовывались из узких, похожих на бойницы окон каменных домов, спорили друг с другом, и даже сражались. Огненно-рыжий дракон вонзил длинные, изогнутые как кинжалы клыки в горло курносому дракончику, тот упал навзничь, обливаясь густой зеленой кровью. Они забавно плясали на большой площади — смешной, со взбитым желтым хохолком, неуклюжий пузатый дракон, и его дама - изящная, вся в радужных переливах, разевающая зубастую пасть подруга. И Оскар рассмеялся.
   Он с интересом погружался в мир драконов. Оказывается, они собирались вести войну, — на горизонте надвигалась армада из низко летящих зубастых птиц. Драконы строили баррикады, трубили в длинные с огромными раструбами трубы, устанавливали камнеметные машины возле стен своего города. Вдруг драконы бросились врассыпную. Они в страхе бежали, завидя неуклюжее чудовище. Худое частично голое, кое- где покрытое коричневой бурой шерсть, на четырех подламывающихся конечностях. Отдаленно напоминающее собаку существо. Оно хватанула за ногу замешкавшегося  дракона, и тот забился в судорогах, и чешуя покрылась большими кровоточащими язвами. Неожиданно оно сделало шаг навстречу,  кривая конечность вылезла из горстки пепла, и ступила на сигарету. Чудовище гавкнуло,  и произнесло скрипящим голосом.
  - «  Ахерон-лилит!»
    Лицо онемело, в ушах нарастал звон.
   « Ахерон лилит...»
  Липкие коготки присоски коснулись губы, рот наполнился смрадной жижей. Пес закричал,  Госпожа хлопнула его по руке, и огромный город, с извилистыми улочками, башнями, драконами полетел вниз, и разбился на миллионы частиц и жизней о блестящую хрустальную твердь, превратившись в горстку седого, невесомого пепла.
  - Хорош балдеть! - раздался резкий голос Хозяйки, - Туда взгляни!
 Оскар дрожащей рукой налил себе водки.
  - Ахерон лилит...- пробормотал он, провел рукой по лицу, на губах застыла  капелька жидкости. Он машинально облизнул палец. Кровь. Терпкая соленая жидкость. Он уже слышал это слово. Ахерон лилит… И оно значило что то очень важное! Нужно постараться вспомнить! Человек прижал ладонь ко лбу, и отдернул руку, - голова была слишком горячей. У него жар! Он лежит в кровати в горячке, одержимый видениями! Тихая покойная радость, успокаивала, некая добрая сила подняла его, маленького щенка и баюкала в своих гигантских ладонях, он заплакал, отдавшись этой ласковой силе, и шептал, задыхаясь от счастья.
  - Это свобода? Это свобода…
   Сильная рука хлестко ударила его по губам.
 - Ты опять заснул!?
  - Кажется у меня жар… - он жалобно смотрел на Хозяйку. Она приложила тыльную сторону ладони к его лбу, и щелкнула пальцем по носу.
  - Не выдумывай! Симулянт…Нос холодный – пес здоровый!

  Тем временем, началось шоу.  На сцене, под тревожный набат барабанов танцевала голая девушка. Почти девочка. Золотые прожектора освещали плохо развитые маленькие груди с бледными сосками.  Рвущийся барабанный аккомпанемент ускорился, капельки пота дрожали на  втянутом животе. Неслышно ступая, на арене появился обнаженный негр. Он подхватил танцовщицу на руки, и закружил по сцене — светящийся круг из переплетенных черно-белых теней мелькал в золотом свете прожекторов.
    Госпожа нетерпеливо барабанила острыми коготками по матовой полировке стола, вторя глухому барабанному бою.
  Девочка открыла глаза.  Огромные, прозрачно-синие, с ломкими аквамариновыми разводами, обрамленные коротеньким забралом подростковых белесых ресниц. И тотчас пронзительно вскрикнула, рванула маленькими коготками атласную шкуру, отчего на ней выступили рубинчики крови. После судорог боли девушка быстро приходила в себя, взахлеб целуя бледными губами большой черный рот. В зале чувствовалось напряжение. Оно аккумулировалось за ширмами, откуда сверкали жадные горящие глаза. Тревожно и гулко пробили двенадцать раз невидимые часы. Принцесса превратилась в Золушку, карета в тыкву, а кучер в крысу. На ночную планету обрушился сатанинский бал. Вдребезги разбилась на тысячи осколков хрустальная туфелька, заволокли алый горизонт стаи летучих мышей, и от  перепончатых крыльев стало темно и душно как в склепе. По бокалам лилось густое вино, и кубок превращался в оскаленный хохочущий череп. И сквозь черноту глазниц мертвого черепа выплыла  туманная иллюзия...
   По арене потек сизый дым, и из стелющихся клубов появились два служащих в набедренных повязках. Они вынесли большую корзину. В корзине было что-то живое. Оно шуршало, грузно билось изнутри о стены. С потолка опустился стеклянный колпак, и застыл в метре от пола. Негр снял крышку, и  ушел. Колпак опустился на пол, образовав стеклянную полусферу. Девушка приподнялась на локтях, испуганно глядя на корзину.
    Барабаны заходятся в бешеном темпе. Госпожа привстала с кресла, толстяк в ярком свитере, с бокалом в пухлой, унизанной перстнями руке, подбежал к светящейся арене.
    Далее начинался ад.
  Наружу выскользнула огромная змея, с тихим шипением заструилась вдоль периметра сферы. Вслед за ней показалась другая — она сбилась в тугие кольца возле корзины, и приподняв тяжелую голову, в упор смотрела на оцепеневшую от ужаса девушку. Медленно вылезла третья змея, черным раздвоенным язычком коснулась ее бедра.
    И в этот момент из- под купола раздался крик. Пронзительный, полный первобытного животного страха. Он бился рваной, ломкой струной над бешеным ритмом африканских барабанов. Посетители ресторана вскакивали с мест, торопливо обступали стеклянную сферу. Возле ниши с шлепком опрокинулась ширма. Госпожа толкнула бедром шаткий столик, мелодично звенели бокалы.
    Холодная, ядовито-желтая Луна похожая на отечный, скалящийся череп вышла из-за облаков,  на ледяной поверхности танцуют маленькие чертенята. Их красные глазки сверкают как яркие угольки, в центре хоровода пляшет большая серая крыса, еще несколько мгновений назад бывшая вальяжным усатым кучером. Чертенята кувыркаются через голову, дурные от галактического ветра, а за их спинами валяется желтая тыква.
    Девушка вжимается спиной в стеклянную стенку.  Змея вкрадчиво скользнула по полу. Крик раздражает пресмыкающихся, токи вибрации в замкнутой сфере, нервирует их. Аспид метнулся в сторону бородача, расплющившего мясистый нос о стекло. Бородач по-бабьи тонко вскрикнул, и отскочил, забрызгав белоснежные брюки шампанским, а изнутри по стеклу стекали бесцветные капли. Перепуганный бородач сконфуженно рассмеялся, глотнул из бокала, но ближе  подойти не решался.
   Девушка скользит узкой, с острыми позвонками спиной по вогнутой сфере, она поскользнулась, и упала на бок, придавив локтем змеиный хвост.
  Одна седьмая секунды. С этой скоростью проделывают путь ресницы человека.  За одну седьмую секунды.
   Пестрая стрела длинной в три метра просвистела под закрытым колпаком за одну седьмую секунды. На розовом бедре выделились две красно-черные точки, и вокруг образовывалась багровая с синей каймой опухоль. Девушка закашлялась, подползла на четвереньках к стеклу, и била по нему маленькими кулачками.
  - Она нас не видит! - возбужденно прошептал толстяк. От него сильно пахло потом.
     - Что вы сказали…
    -  Она нас не видит! Стекло прозрачно только снаружи...- он хихикнул.
    Госпожа сжала кисть честного пса. В ее глазах было мертво и черно. Они были похожи на два глухих бездонных колодца, со дна поднимались влажные испарения, и пахли они горькой травой, с привкусом кардамона.
  Луна катится вверх тормашками. Крыса -кучер превратилась в огнедышащего дракона, и он силился проглотить огромную, раздувшуюся как шар тыкву. Чертенята радостно аплодируют..
             ...На ладонях покрытых остывшей золой,
                Незабудки цветок распустился.
                Живой…
   Он пришел в себя сидя за столиком — возле столика заботливо хлопотал участливый негр, на черной физиономии угадывалось неслужебное сочувствие. Встретив взгляд бледного посетителя, официант налил две стопки водки. Ему и себе. Они выпили быстро и воровато, оглядываясь на ликующих возле арены людей. На еду человек-пес смотреть не мог — в черных переплетениях салата ему чудились копошащиеся змеи. Стоны девушки стихли, но он старался не оборачиваться в сторону арены. Он сидел и пил, и слушал свое иноходью скачущее сердце. Подошел толстяк, он шумно дышал через открытый рот, розовая лысина усеяна крупными горошинами пота.
  - Разрешите?
 Он налил водки в стопку, быстро опрокинул содержимое в рот. Его бесцветные глаза навыкате слезились.
  - Впервые здесь, я вижу? – толстяк дружелюбно смотрел на нового знакомого. - Здесь все настоящее, понимаете?! А я много где побывал, уж поверьте! Но везде одно сплошное надувательство! Они говорят – девственница, а там такая, уж, извините, прожженная! – он захихикал, отчего выпуклые жабьи глаза скрылись в складках потной кожи. Толстяк был похож на старого, злого шарпея.
 - Бывало всякое… На юге имелось местечко, там можно заказать пытку, понимаете о чем я? – он мечтательно закатил глаза. – Чудеса! Даже карты «виза» принимали до чего дошли! Я заказал кореяночку, они страдают, это что то особенное! Конечно, скорее всего казашку подсунули, но я не в обиде! У нее оказалось слабое сердце. Умерла на четырнадцатой минуте, стоило мне поупражняться с паяльной лампой… - он судорожно потер ладони, плеснул себе еще пол стопки. – Без кокса там делать нечего, не те ощущения, дружище! Высшие чины посещали местечко, пока интерпол не накрыл. Жаль… Ну да вы наверняка слышали! 
 Оскар промычал что то нечленораздельное.
 - Раз вы сюда пришли, это неспроста, поверьте… - собеседник многозначительно поднял в воздух короткий указательный палец. На нем красовалось массивное кольцо, с причудливой витой монограммой. – Здесь случайных людей не бывает. Здесь все настоящее! – без устали повторял извращенец. Он извлек платок, шумно высморкался.
  -  Рад был поболтать… Как знать, может еще увидимся! – он протянул влажную ладонь, рукопожатие было похоже на прикосновение спрута,  навалился животом на хрупкий столик, и приблизив губы к уху прошептал.
  - А ты сам то настоящий? –  подмигнул, с удивительной, для его фигуры грацией выскользнул из- за стола, и исчез.
 Оскар вытер ухо, достал сигарету из полупустой пачки. Здесь все настоящее… Он посмотрел в зеркально панно. Бледное лицо, сеть мелких морщинок возле разноцветных глаз, густые волосы иссеченные проседью. А сам то ты настоящий? Глубокое отражение манило к себе, увлекало в свой загадочный мир, сбивало с толку, и не давало ответа, кто из двойников настоящий. Пес, который курит сигарету, нервно оглядываясь, ища взглядом  Хозяйку, или Оскар, сурово взирающий на беспокойного двойника, из глубин туманного зазеркалья
     Вернулась Госпожа. На лице черной синью горели огромные глаза. Она молча выпила бокал коньяка, и закурила сигарету. Он попытался что-то сказать, но она покачала головой, и это был не приказ. Это была просьба. Они вышли из ресторана. Ни колпака, ни девушки не было видно. Может- быть это действительно был страшный сон? Оскар взглянул на свою руку — на ладони отпечатались следы острых ногтей. Две красные точки, так похожие на следы от змеиных укусов. На улице он набрался мужества, и внимательно осмотрел дверь. Она была тяжелая, обитая кованым металлом, с массивной бронзовой инкрустацией.
  Дул свежий ветерок. Подкатил «мерседес», в салоне было тепло и уютно, негромко играла музыка.  Оскар нерешительно двинулся к машине, но повинуясь непонятному порыву,  сорвался с места и бросился бежать. Хозяйка окликнула его, но он припустил еще быстрее, пересек мост и оказался на Петроградской стороне. Некоторое время он кружил по узким улочкам, заметая следы. Никто за ним не гнался. До Лиговского проспекта человек пес добрался ближе к рассвету, у Каменноостровского моста над пешеходом сжалился водитель и подвез до Московского вокзала.
   Зазвонил телефон. Он лежал под одеялом и дрожал.  Что-то сдавливало шею, мешало дышать. Нащупав рукой ошейник, он с отвращением сорвал его, и бросил в угол. Здесь все настоящее… Все те же мертвые деревья, пустые дома, голое пространство. Он налил в стакан водки, горлышко бутылки звякнуло о край стакана. Выпив  немного успокоился, лег в кровать, уютно свернулся под одеялом, и тихо лежал, с плотно сомкнув веки. Сна не было. Его вдруг начал бить сильный озноб, шелохнулась занавеска на окне, шершавые тени прочертили на полу  узор, невидимый голос прошептал - «ахерон лилит... ахерон лилит…»
    Мужчина вскрикнул и включил свет. Все настоящее… Он подобрал ошейник, надел его, и лег в постель, быстро согрелся, изо рта потекла тягучая слюна. В следующую минуту Оскар спал.



                КОСОЙ.



     У Косого всегда был чуткий сон.  Бурбуль посмеивался над ним, считая пустым мечтателем. Пес не должен жить в мире иллюзий, это мешает выполнению его высокой миссии. Он не хотел разочаровывать вожака, и отправлялся вместе с ним в рискованные вылазки.
   Как-то раз украденный детеныш еще дышал. Косой украдкой подбросил его к становищу манков. Он наблюдал из кустов, как кричали самки, и в сердце волка возникла необъяснимая тревога. Он несколько дней крутился рядом, оставаясь незамеченным, и когда один из них остался в одиночестве, подошел вплотную.
   Молодой манк сидел на четвереньках, и черпал ладошкой воду. Увидев огромного пса, он не испугался. Его товарищи играли возле ручья совсем как волчата. Весело и беззаботно. Пес первым учуял шакалов. Мелкие, трусливые собаки  имели отвратительный склочный характер. Они стелились продавленными рыжими животами по земле. Когда беззаботные детеныши увидели шакалов, те полукольцом прижали их к воде. Шакалы трусили, но манки были почти детеныши, прыгать в ручей они не решались. Несмотря на жару, поток не иссякал, он стремительно несся закипая бурунами возле черных  камней. Охваченные страхом манки  бежали вдоль ручья, и наперерез им устремились голодные шакалы.  Косой выскочил из укрытия. Крупный самец с черным пятном на лбу, едва доставал волку до плеча, но  шакалов трое, и еще полдюжины увлечены погоней.  Пятнистый негромко зарычал, предлагая противнику держаться на расстоянии.
    Волк знал, что у шакалов сильнее других собак развито чувство семейственности. Стоит ему вступить в схватку, тотчас появятся остальные. Однако он без раздумий бросился на пятнистого, и вонзил зубы в тонкую шею. Шакал завыл, и тут-же острые зубы впились ему в голень. Он отпустил пятнистого, мгновенно обернулся, и вырвал клок мяса из спины рыжего падальщика. Быстрый как молния он бросился на стоящего поодаль третьего недруга, но тот, поджав хвост уже улепетывал.
    Маленький манк в ужасе смотрел на волка. Косой оглянулся — с минуты на минуту должны подоспеть остальные падальщики. Он раздраженно зарычал на манка, тот коротко улыбнулся, и бросился бежать. Манк был странный. Очень странный...
    Когда он вернулся в стаю, его встретил Бурбуль.  Волки прятали глаза, и в сердце пса закипело бешенство. Они считали, что исход схватки предрешен!  И Косой принял бой.
   Он дрался тогда, как никогда ранее в своей жизни, и получил награду. Бурбуль оторвал ему ухо, но и вожаку досталось! Он устал, и в глазах помимо высокомерия появилось уважение. Уважение к Косому, которого он всегда считал за бестолкового мечтателя
    И тогда пес покинул стаю. Он понимал, что многое изменилось после поединка, и вдвоем им не жить. А одолеть семейника он не сможет. Да и ни к чему ему это теперь, он не боится одиночества. В своих мечтах он странствует в таких мирах, о которых и не снилось властному Бурбулю! Он ушел, неся в сердце предчувствие беды.
     Когда он вернулся, манки ушли. Он покинули Зеленую Гору, и отправились на юг. И волк пошел за ними следом.
      
  Южные степи пришлись не по нутру волку. Леса редкие, с низкими стелющимися деревьями.  Жара в этих местах была невыносима, и он плелся с высунутым языком, проклиная себя за непоседливость. 
   Сразу за горным перевалом он встретился с местными волками. К манкам они относились равнодушно. Охотились  преимущественно на мелких сусликов и степных зайцев, и истории гостя о том, как они с семейниками загоняют огромных оленей, вызывали у них чувство восхищения и недоверия.
  Однажды в скалистом ущелье им встретилась пятнистая кошка. Маленькие волки в страхе разбежались, и из-за скал следили за поединком. Кошка  прижалась к земле и раскрыв пасть по-змеиному зашипела.
    Ему повезло. Хищница была старой и  быстро выдохлась, а гордыню волка подстегивало осознание того, что за ним наблюдают. Она сильно ободрала бока, но сильные челюсти пса сомкнулись на мускулистой шее. После триумфа за ним закрепилась слава героя, и местный вожак без боя был готов уступить место чужаку. Косой чувствовал неведомый призыв, идущий из самого сердца. Он распрощался с волками, и пошел дальше.
     Через пару дней он настиг манков. Они разбили стойбище на берегу реки. Вода сочилась промеж острых камней, у нее был непривычный запах и солоноватый привкус. Он насторожился, поднял единственное ухо, напряг влажные ноздри. Запахов было множество. Острый запах манков, неприятный вкус выгоревшей на солнце листвы,  кумар догорающего костра, горчичный аромат вереска, сухой привкус птичьего помета, и еще что-то знакомое застыло в горячем вечернем воздухе. Косой потряс головой и фыркнул. Этого не могло быть! Пахло волками! Косой высунулся из-за камня.
   В нескольких метрах спал его знакомый молодой манк, в обнимку со щенком. Это был сын Латоны. Самый мелкий, вечно голодный Плакса. Плакса сопел во сне, и вид имел сытый и довольный. Громко забегали манки, и волк поспешно скрылся в кустах. Он долго сновал среди огромных валунов, нюхал ночной воздух, наконец свернулся в клубок в куче выгоревшей сухой листвы, закрыл глаза, и в тот момент когда черная пучина сна поглотила сознание, перед глазами возник цветной образ.
    Косой не удивился этому. Мир он видел черно-белым, но сны у него были яркие и цветные. Волк не знал, что такое цвет, но отличие картинок увиденных во сне было поразительным, окружающий мир становился объемным и многомерным. Удивило его то, что в своих снах он  видел конкретных персонажей, а здесь среди чудных, неведомых пейзажей он увидел  незнакомое лицо.  Лицо напоминало манков. Необычными были глаза на лице этого существа.  Они были разноцветными. Один — зеленый, другой — коричневый. Косой взвизгнул, дернул длинными лапами и заснул...



                ДНЕВНИК ОСКАРА. Часть 1.



          «  ...Мою Госпожу зовут Зося. Это — польское имя.
    Она — католичка, хотя для азиатской России представители этой конфессии – редкость. Поляком был ее отец. На тоненькой золотой цепочке у нее висит маленький крестик, иногда я вижу, как она шепчет молитвы, и мне смешно смотреть на это. Мне кажется глупым верить в то, что невозможно сформулировать! В ящике письменного стола у нее храниться ветхая книжица — молитвенник, а над кроватью висит золоченое распятие. От отца алкоголика она унаследовала экзотическую славянскую красоту, шляхетское высокомерие, и исконно польскую ****овитость.  Она считает себя свободной женщиной, как в сущности рассуждают все ****и.
  Только я один знаю, что от природы она шатенка, ее золотые волосы имеют цвет зрелой пшеницы перед жатвой. У нее много волосы, она любит сбивать их в густую копну, и прихватывать на затылке плотной тесьмой, тогда лицо ее становится серьезным, и немножечко занудным. Мне так не очень нравится, но моего мнения никто не спрашивает, и это справедливо.  Я – тень.
   У нее темные и густые брови, длинные, загибающиеся наверх как у куклы ресницы, нежный юношеский пушок на верхней губе, он трогательно золотистый, и маленькая коричневая родинка. Лицо ее совершенно. Я видел разные лица, уродливые, милые, привлекательные, красивые. И если я пишу, что лицо Госпожи совершенно, то руководствуюсь не слепым восхищением преданного пса, а объективным анализом. Даже самое прекрасное лицо имеет изъян. Предложу простой тест. Если внимательно смотреть на любую часть головы красивого человека, уши, нос, подбородок, а прочие участки лица мысленно игнорировать, то обязательно выявится дефект. Либо уши едва оттопырены, или же брови ассиметричны, губы слишком тонки, и так далее. Любая часть черепа Госпожи совершенна, и это – факт. Ее тело имеет очаровательные мелкие недостатки, которые превращают хорошую фигуру в фигуру вожделенную.
  Один из Зосиных любовников попросил ее не брить подмышек — он полагал, что это усилит его мужскую страсть. У нее выросли темные кудрявые завитки.
  Когда она наматывала круги на  взмыленном крупе велотренажера, они становились влажными и прилипали к телу.   Я подстерегал ее на пути в ванну, и целовал эти соленые мокрые волосы, слизывал пот, и короткие проволочки застревали  в гортани так, что невозможно было их ни проглотить, не достать наружу. Я кашлял, пихал пальцы в горло давясь тошнотой, а она смеялась.
    У нее большие синие глаза, кукольный носик, и настолько маленькие ноздри, что не понятно как через них можно дышать. У нее крупный, тонко очерченный рот, и очень белые зубы, с маленькой щербинкой посередине. У нее розовый, всегда чистый язычок, которым она дразнит меня, если находится в хорошем настроении, залезая им то в ухо, то в подмышку, то еще черт знает куда! У нее большеватая грудь. Зося худенькая — когда она встает на цыпочки  во время занятий йогой, видны все ребрышки, а на бедрах выделяются острые косточки. Большая грудь ее не портит. Наоборот. У нее гибкая звучная флейта-позвоночник, и гладкая лощеная попка. Две спортивные половинки, и кожа на них нежнее, чем на поджаром животике.
   Зося любит маленькие плотные трусики, и они похотливо впиваются в бедра кружевным шершавым ртом. Она редко одевает лифчик, и любит расстегивать блузку до середины груди так, чтобы под углом был виден сосок. Она носит тугие джинсы, настолько тесные, что может стянуть их только лежа на спине, весело болтая ногами, и стягивает она их обязательно вместе с трусиками. Дома она всегда ходит голая. Читает, ест, занимается спортом, болтает по телефону — все это она делает голышом.
   Иногда к ней приходят гости. Чаще, чем мне бы этого хотелось.
   Зося надевает футболку, и цыкнув на меня, недовольно скалящего зубы бежит открывать дверь. Она звонко целует в пухлые щеки неприятно пахнущего бородача, болтая  ступнями виснет у него на шее, трогает вытянутыми в трубочку губами накрашенную пасть его спутницы — вертлявой, худой брюнетке, подает руку для поцелуя белокурому атлету.
   Она возбужденно носится по своей огромной квартире, выгребает из бара груды  бутылок, вместе с брюнеткой свистящим шепотом обсуждают некоего Эда, с огромным, но увы!  - безжизненным членом. Я знаком с Эдом. Это - мрачный коренастый тип, он часто подвозит Зосю на своем дорогом автомобиле, наверное в детстве его покусали собаки, - меня он  побаивается.
  Они режут, рубят, кромсают нарезки и овощи, я верчусь тут-же, под боком, ко мне привыкли, на меня не обращают внимания, при мне обсуждают импотента Эда — и меня это радует, хотя я не отрываю взгляда от сверкающих ножей. .Меня завораживает его стальная нагота, сводит челюсти, и пасть наполняется слюной. Я здесь. Я всегда рядом. Я — тень.
    Меня радует, что Зося взволнована, и в синих глазах играют всполохи предгрозового куража, а это значит,  маленький кусочек счастья перепадет и на мою собачью долю. Меня радует, что беспрестанное ощущение страха, которое я испытывал до встречи с Госпожой, сейчас стало значительно меньше. Я — повелитель своей тени. Я ее раб.
   Я валяюсь в коридоре, вытянув лапы вдоль туловища, Зося проходит мимо, в каждой руке она несет по подносу, ловко балансируя, щекочет мне живот. Короткая футболка задирается, и я вижу темный мысок под белыми, летящими в бесконечную небесную даль ногами. Брюнетка меня тоже целует. В лоб. Собак всегда целуют в лоб — так гигиеничнее.
    Гости рассаживаются вокруг столика.
    Мужчины откупоривают бутылки. Бородач, завалившись на бок, и покраснев от натуги, тянет застрявший в бутылочном чреве штопор. Блондин бережно прижимает сильной рукой бутылку шампанского, медленно откручивает проволоку. При этом он хитро смотрит на девушек, которые кокетливо зажимают уши, и умоляют блондина не стрелять в красивую люстру.  Великодушный атлет успокаивающе кивает, спустя секунду обезвреженная пробка оказывается в его ловких пальцах. Девушки восхищены — блондин самодовольно улыбается. Толстяк добродушно хихикает, разливая по бокалам шампанское.
     Я их ненавижу. Я ненавижу ее гостей. Я ненавижу ее сладко пахнущих, будто вылепленных из глянцевого воска подруг. Я ненавижу все, что отдаляет ее от меня. Я ненавижу ее одежду. У Зоси очень дорогая одежда. У нее есть ****ские кружевные трусики, хитроумные лифчики, с отверстиями для сосков, чулки, колготки и много прочего, что отдаляет ее от меня.
   Как-то раз, оставшись запертым в одиночестве на несколько дней, я разорвал в клочья эти подлые тряпки, и они кричали предсмертным шелковым криком, агонизируя разноцветными лоскутами. (Госпожа почему-то уверена, что я не различаю цветов, и весь мир для меня состоит из черно-белых контуров. Я не разубеждаю ее в этом.) Я раскидал эти лоскуты по всей квартире, но когда приступ ярости прошел, пытался замести следы преступления, но был застигнут in flagarti , и крепко выпорот. Именно тогда Госпожа впервые стегала меня ремнем. До этого я получал нечастые оплеухи, и они меня мало беспокоили. Порка ремнем — это нечто особенное... 
  У нее есть кожаное бикини, и набор разнообразных плеток. Но они меня не вдохновляют. В них есть нечто официально-бесстрастное. Ремень должен быть простым и грубым.  Зося считала тогда, что я ей отомстил за то, что был оставлен в одиночестве. Смешно и глупо! Я жил в одиночестве  и страхе тридцать семь лет! Потерпеть четыре дня — не составляло труда, тем более алкоголя в квартире было достаточно. Я мстил ее тряпкам за то, что они отдаляли Госпожу от меня. Я ненавидел все, что отдаляет ее от меня. Я готов был возненавидеть воздух, который был между нами…
     Но гостей ее я не люблю. И поэтому я слоняюсь по кухне, искоса поглядываю на блестящие ножи, и в собачьей голове разыгрываются соблазнительные сценарии. Конечно, я могу рассчитывать на зубы — они у меня достаточно острые, чтобы порвать загорелую глотку блондина, но ножи привлекают меня больше. Меня притягивает магия острого металла, видимо что-то во мне есть и от человека.
      Зося привстала с кресла, и потянулась за зажигалкой так, что обнажилась  попка. Блондин схватил, сграбастал, сжал своей грубой пятерней эту нежную попку, а девушка гибко высвободившись хлопнула его по руке, и они  весело рассмеялись. Она взяла длинную, коричневую сигарету. (Она любит эти тонкие коричневые сигареты, с неприятным, будто травянистым привкусом. Однажды, пока Хозяйки не было дома, я выбросил их в помойное ведро. Госпожа обнаружила в мусоре выброшенные сигареты,  и я был наказан. Брезгливая Хозяйка не стала извлекать сигареты из ведра, и весь вечер их омерзительный запах не тревожил мои нежные ноздри! Я не жалел о содеянном. Собакам вообще не свойственно жалеть о своих поступках, и это качество делает их совершенными!) Жестом фокусника блондин извлек из кармана блестящую зажигалку, и из жерла вырвался пляшущий синий огонек. Придерживая золотые волосы, Госпожа наклонилась глубоко затянулась, и выпустила струйку сизого дыма в лицо блондину. Он потешно замахал руками.
      Я забился в своем углу, и наблюдал как  запускает лапу Госпоже под футболку. У меня кружится голова, Хозяйка перехватывает мой безумный взгляд.
   « Вон!».
    Я оказываюсь на лестничной площадке, дверь захлопывается  хлестко, как удар плети.
     Некоторое время я бесцельно слоняюсь по маленькой площадке, втягиваю запахи кошачьей мочи, истлевших окурков, пугающего незнакомого запаха ,от которого встает на загривке шерсть. Я тихонько поскуливаю, скребусь в закрытую дверь.
    Там включили музыку. Радостно завизжала брюнетка. Я быстро несусь вниз, сочтя десяток лестничных пролетов, пересекаю пустынный двор, и взлетаю на последний этаж соседнего дома. Здесь я тихонько пробираюсь на чердак, и аккуратно ступая по скрипящим пыльным доскам затаиваюсь у маленького окна. Оно позволяет обозревать  квартиру в идеальном ракурсе с расстояния в тридцать метров. Как опытная ищейка я исследовал все подъезды, окна и чердаки, прежде чем наткнулся на это место. Отсюда отлично видно все, что происходит в квартире. Я не сожалею об отсутствии звука — увиденная из окна картина становится подсмотренной, а это — разница.
     ...Один раз Госпожа привязала меня к дверям позволив наблюдать ее совокупление с очередным любовником. Мне было разрешено мастурбировать, но я не воспользовался разрешением. Я просто смотрел на них, испытывая злую радость оттого, что стушевавшись под моим лютым взором, любовник никак не мог овладеть ее волшебным телом. Меня выгнали за дверь, и слыша доносящиеся стоны, я возбудился чрезвычайно сильно.
    Здесь  все наоборот. Я вижу, но не слышу. Я поглядываю, оставаясь незамеченным. Я чувствую себя  несчастным, и оттого мои эмоции обостряются. Чувство крайнего унижения делает меня свободным, и я лишаюсь страха пред будущим.
    ...Худенькая брюнетка танцует в центре комнаты. Она чувственно изгибается, старательно подражая киношным дивам. Она задорно стаскивает через голову свитер, раскручивает его как пращу, и запускает в дальний угол комнаты сокрытый занавесью от моего обзора. Там надо полагать расположился ее кавалер. Брюнетка носит бюстгалтер. Черный, с кружевным орнаментом. Девушка пьяна. Стаскивая юбку она оступилась, и едва на опрокинула  лампу. Тотчас возле нее оказывается толстяк. Он подхватывает ее под руку они топчутся обнявшись, бесшумно хохоча — он расстегивает подпругу бюстгалтера, и тот черной ласточкой улетает вслед за свитером. У нее маленькие нагло торчащие грудки, с узкой полоской белого загара. Она призывно трясет грудями словно румынская цыганка, и толстяк утыкается  лицом куда-то подмышку.
   Я нервничаю, начинаю негромко поскуливать, — Госпожа с атлетом сокрыты от просмотра массивной спинкой кресла. Я напрягаю до боли глаза, пытаясь пробуравить эти сантиметры ткани и поролона. При всей моей богатой собачьей фантазии, я не в состоянии угадать, что именно происходит на проклятом кресле.
    Тем временем, бородатый стащил трусики с брюнетки, и метнул их на кресло. Брюнетка радостно разевает накрашенный рот, деликатно прикрывая ладошкой низ живота. Я машинально отмечаю, что она побрита.
   Мне не очень нравятся бритые девушки, они напоминают голых манекенов, а сейчас мне и вовсе не до нее — я вижу, как трусики бесследно исчезают за спинкой кресла, и не в силах сдержаться, с рычанием мечусь по чердаку.
   Влюбленная пара голубей срываются с поржавевшего козырька, и уносится прочь. На покатую жесть падают две белые кляксочки. Я приникаю к заветной амбразуре, и наконец кресло  поворачивается, и я вижу Зосю.
   Голая Госпожа стоит на коленях перед развалившимся в кресле блондином. У него спущены брюки — он сбились в ком безвольной материи, возле ног. В руке он держит трусики брюнетки, и использует их как давно утраченную и вновь обретенную реликвию — прижимает ажурную ткань к лицу, томно прикрывает белые веки. Вообще ведет себя как полный м----к!  Он стонет, картинно разевая пасть, демонстрируя кучу акульих зубов. Зося смотрит на блондина снизу вверх, взгляд ее трезвый, и даже деловой — движения точны и профессиональны, и спустя несколько секунд блондин демонстрирует мощный рыбий оргазм, едва не проглотив при этом женские трусы.
     ...А под грязными чердачными сводами я корчусь в судорогах собачьей страсти! Его оргазм бережно принимается моей Госпожой, самой прекрасной девушкой на Млечном пути! Мой — орошает белыми стыдливыми капельками пыльные чердачные доски. Он стонет в объятиях волшебницы из Хрустального города слез, я — рыдаю от сладости и боли на загаженном голубями чердаке! Сейчас он будет пить дорогой коньяк, и закусывать  деликатесами. Я втихомолку допью остатки из бокалов, и доем куски с тарелок. Кто из нас более счастлив?! Я не ищу ответа...  Я — тень... Я — повелитель тени...
    Сейчас мне хорошо. Я лежу, прислонясь спиной к теплой перегипсованной трубе — в ней что-то урчит и булькает. Когда уходит похоть — возвращается пустота.
    Зачем я начал писать все это? Чтобы избавиться от страха, чтобы удержать ту нить, которая связала меня с Госпожой. А может быть, я боюсь окончательно превратиться в собаку.
   Может быть я уже стал ею, перешагнув ту едва уловимую грань, отделяющую меня от человека ? И что это такое, – человек? Едва ли меня можно считать человеком! Тень… Повелитель тени. Оскар – человек пес!
 Иногда меня посещают видения. Такое случается днем, на несколько секунд воцаряется мгла, и сквозь призрачную темноту выплывает образ серого существа с сиреневым туманом обволакивающим череп. Я вижу как он манит меня крючковатым пальцем. Видение, похоже на призрачный мираж.  Такое случалось раза три, и всякий раз меня охватывает леденящий ужас.
   Госпожа любит мыть меня в ванной. Во время одной из таких помывок, она схватила жесткую мочалку, и принялась яростно тереть мне спину.  Я все реже разговариваю, мне достаточно  взгляда, чтобы угадать ее желание. Но в тот раз я заговорил. Это было так непривычно, что она вздрогнула, и выронила мочалку. Говорить было непривычно, я утрачиваю способность выражать мысли при помощи слов. На мои расспросы, она повернула меня к зеркалу. Меня пугают зеркала. Искаженное изображение существ, объявляющихся на поверхности  серебряной глади, карикатурно дублирующие движение хозяев, рабски копируя их черты, но всякий раз, объявляющиеся в своем загадочном мире с микроскопическим опозданием. Зеркало рождает  двойника, который живет ровно столько времени, сколько пожелает его хозяин, чтобы исчезнуть навеки, захлебнувшись в загадочном мире изменчивых отражений. Я боюсь зеркал, я им не доверяю.
   Я не уверен в том, что появившись однажды, мой уродец двойник, лишенный объема, звука и запаха, исчезнет навеки. Мне кажется зеркала ненавидят предметы, которые в них отражаются. Они непостоянны – эти зеркала, их переменчивость двулична и опасна. Они могут оказаться льстецами, но их благосклонность недолговечна. Им нельзя доверять. Мистицизм зеркал кроется в их бессмертной природе. Можно разбить зеркало, раздробить на мелкие кусочки, но каждый осколок будет нести малую часть своего обидчика, и помнить о нем вечно. Я боюсь зеркал…
   Однако я повиновался Госпоже. Сначала я ничего не увидел. Но Госпожа раздраженно шлепнула меня по загривку, я напрягся и увидел свое отражение.  Ничего особенного там не было — разноцветные глаза, жесткая каштановая, с проседью грива. Она повернула зеркало так, что я сумел увидеть свою спину. Густые волосы на затылке, переходили в темную, с рыжеватым отливом поросль на спине.  Я почувствовал ее страх, и он захлестнул меня. Госпожа не имеет права показывать страх! Я захотел убить ее, желание было столь сильным, что я застонал.  После этого я стал писать...
     Крыша загрохотала гулкой жестью. Я тревожно вскочил на ноги — собачий стаж приучил меня чутко реагировать на чердачных кошек. Я осторожно высовываю морду из окна — по соседней крыше нагло выруливает большой рыжий кот. Толстый и самодовольный как восточный евнух. Я негромко зарычал. Он высокомерно взглянул в мою сторону, и осанисто распушив хвост, потопал дальше. По своим загадочным кошачьим глазам.
     Наступал вечер. Гости собирались уходить. Они топтались в прихожей, и отталкивая друг друга целовали мою Госпожу. Сначала блондин, затем толстяк, потом опять блондин и так далее. Зося также целовала толстяка в кнопочный носик, а блондина в высокий загорелый лоб. К ним лезла брюнетка — она целовала Зосю в губы, а затем долго в засос блондина. Все они были пьяные и некрасивые. Кроме Госпожи. Она была как всегда прекрасна.
     На запыленных досках я разыскал окурок — он был каменно-сухим, и изжелта-твердым, и пах угарной смолистой копотью и теплой затхлостью чердака. Здесь же валялся мятый спичечный коробок.
   Госпожа запрещала мне курить — собаки не курят. Я особенно не возражал, острое желание расстаться со своей природой, потерять каштановую личность, что тридцать семь лет носила штаны, и говорила на людском наречии было слишком велико. В последнее время, и я делал все, чтобы порвать те связующие нити, что могли превратить меня в человека, с его грустной биографией и отвратительной физиологией двуного Homo Erectusa. Однако отказаться от сигарет и алкоголя мне пока трудно. К тому-же я пишу. Если Госпожа отыщет мои дневники, гнев ее будет неописуем — я этого боюсь, но я этого жду. В какую форму выльется причудливый гнев моей Хозяйки?  Не знаю...
   Совсем стемнело. В окнах зажегся желтый свет. Зося высунулась в  окно и громко засвистела. Это зовут меня. Я затоптал сигарету, отряхнулся от вонючей пыли, и потрусил вниз по лестнице.
   В дверь я поскребся ногтем. Сбежавший с прогулки, виноватый запыхавшийся кобелек.
   
                *            *             *
 

   Госпожа стояла в дверном проеме, на ее голове была накручено полотенце. Она грозно сдвинула брови, и я ловко поднырнув под  рукой, податливым вьюном просочился в квартиру, получил тапочком удар под зад.  Я подхватил зубами этот тапочек, и ступая на четвереньках поднес к бело-розовой ноге. От тапка пахло войлоком, чуть-чуть потом, и еще чем-то неуловимо тревожным. Запахом, состоящим из множества составляющих. Кажется лакрица, возможно базилик или вереск. Не уверен. Но одним из запахов была кровь. Или нечто иное, похожее на кровь...
   Зося снисходительно посмеивалась, глядя как я неуклюже пытаюсь надеть тапок ей на ногу при помощи одних зубов. Дразня меня, она вертела пальчиками, то прихватывая меня ими за нос, то ероша шерсть на голове, и я блаженно попискивал, крутил головой, заглядывал ей в глаза. Наконец теплое нутро тапка уютно обхватило узенькую ступню Хозяйки, и я был великодушно отпущен.
   На кухне Госпожа налила в мою персональную миску коньяка. Коньяк был дорогой, пахучий — я его вылакал под доброжелательным хозяйским оком. Мне был выдан изрядный кусок копченого мяса.(Зося закармливала меня копченостями, считая, это признаком собачьего благоденствия).
    Пить из миски я научился довольно быстро, и шумно лакал коньяк под радостные аплодисменты гостей, а вот есть без помощи рук неудобно, и поэтому пока Госпожа не видела, я хватал куски руками, и быстро запихивал их себе в рот.  Почесав меня за ухом, Зося зевнула и ушла в комнату. Там она включила плазменную панель.
    Я нырнул в холодильник, вытащил бутылку водки, и жадно прижался к горлышку. Ледяная жидкость привычно ожгла горло.  Последнее время я стал хуже переносить алкоголь, и дурнеть с небольших доз. И мне все время снились странные сны.
   В то время, когда я еще был человеком, я умел заказывать  сны. Сейчас ситуация изменилась, такое ощущение, что не я вижу сны, а являюсь чьим-то персонажем в них. Как-будто я снюсь кому-то, этот кто-то заказывает себе сны с моим участием. Собачий бред! Я еще глотнул водки...
   Мысли потекли медленно, но я старался все запомнить, чтобы завтра подробно все записать. Ничего не пропустить. Я пишу чрезвычайно точно, оказывается, в собачьей голове встроен удивительный компьютер, позволяющей запоминать каждое мгновение жизни.
  Зачем я пишу?  Возможно, я надеюсь — Госпожа найдя записки оценит меня по достоинству. А может быть наоборот. Придумает особенное наказание.
  Мысли путались, и я поплелся спать. На свой коврик, возле кровати. Дальше была мгла. И яркие, нездешние звезды, щедрой горстью рассыпавшиеся по черному небосклону...»



                СИЛА   ЛУНЫ.


     Звезды бесшумно падали на Землю, сгорая в туманном саване. Волк боялся, что звезда упадет на лагерь манков, начнется пожар, и в нем погибнет бельмастый. И он не сумеет насладиться местью.
   Просто убить бельмастого недостаточно. Он мог сделать это неоднократно — подкрасться к храпящей жертве, и вспороть синюю жилку на шее. Манки должны страдать! А какие  страдания выпадут на долю бельмастого, он не мог придумать, и это приводило его в ярость.
   Уже вторую неделю шел он по следу. Шел неотрывно, убивая  нерасторопных зайцев, не испытывая голода, и делая это лишь для того, чтобы оставаться сильным. Он проглатывал горячее мясо, пил терпкую кровь, не получая удовольствия. Он превратился в сгусток мышц, шерсти и зубов, а воспаленный мозг жаждал мести.
    Он вспоминал Латону, и каждую ночь она приходила к нему. У нее не было запаха, волк видел серебристый силуэт. Он не испытывал страха, в  глазах подруги он читал призыв к мщению. Слепая ненависть захлестнула все эмоции, не поддающаяся осмыслению злоба вела его по следу манков.  И эта ненависть сделала его неуязвимым.
   При переходе через горный кряж на пути объявился медведь. Совсем молодой, он вышел на первую охоту. Медведь встал на задние лапы, и угрожающе заревел.  Люто завыл волк, и в глазах  светилось такое отчаяние, что медведь отступил...
    В эту ночь опять пришла Латона. Впервые она заговорила, но делала это бесшумно — у пса появились в голове чужие мысли. Она предостерегала. Она предупреждала об опасности много большей, чем горные медведи, или гадюка в высокой траве. Латона  упоминала о некоем «сером манке», и призывала собрата  отказываться от борьбы, а довериться Луне.
   Бурбуль хорошо знал, что значит доверяться Луне.
   Волк может рассчитывать только на  себя. На свою силу, обоняние, хитрость и быстроту. При помощи этих качеств он охотиться, и сражается с противниками. Но у каждого волка есть в запасе Сила Луны. Это своего рода интуиция, которая позволяет принять безошибочное решение в затруднительных ситуациях. Сила Луны сообщает о приближающемся землетрясении или лесном пожаре. Благодаря Силе Луны он знает, когда выпадет первый снег. Это — великая Сила! Но используя ее, следует отказаться от своих личных возможностей.
   В борьбе с манками пес не мог полагаться на Силу Луны. В отличие от фантазера Косого, он не любил размышлять и принимал эту силу как данность. Тем более было непонятно, как можно ее использовать против «серого манка». И почему «серого»? Манки и так все серые! И тем не менее он встревожился. А испытав тревогу, он принялся нюхать ночной воздух.
   Воздух пах как всегда. Манки, огонь, выжженная трава, аромат свежей воды — неподалеку река.   Волчата... Плакса, и Ушастый — рычание волка стало не сдержанным.
   Волк раздраженно помотал головой. Уже не в первый раз он ловит этот ускользающий запах, и не может его разобрать.
     И вдруг резкий порыв ветра принес ему знакомый аромат. Бурбуль  заскулил от нетерпения. Запах Косого! Пес вышел из тени — Луна очернила прижавшийся к земле силуэт. Так его сразу заметят! Он тотчас нырнул за камни. Волк решил положиться на слух, закрыл глаза, и постарался отключить обоняние — все усилия были направлены на то, чтобы слушать. Тихо шуршал еж, прошмыгнула змея, удирая от колючего охотника.
   Издалека донеслись мягкие шаги. Некто шел по ночной земле. Манки шаркают подошвами, идущий ступал твердо и уверенно. По хозяйски. Вот он пошел легко и беззвучно, так  крадутся пятнистые кошки. Волк заскулил от нетерпения. Он потянул носом, и острый запах ожег ноздри.
   Шагающий изменил направление — теперь он двигался по направлению к волку.  Задрожала земля — неизвестный бежал. Волк оскалился. Из темноты надвигался серый силуэт.  От него исходила ненависть и злоба, и собственная злость показалась вожаку смешной и нелепой.  Маленький волчонок — победитель мышат, и ненависть  захлебнулась в мутной волне неземной ярости. Бурбуль хотел бежать, но сильные ноги будто приросли к земле. Сила Луны! Он хотел обратиться за помощью, но не знал, как это сделать. Не придумав ничего другого он вжался в землю, и закрыл морду лапами. Бесстрашный вожак больше не помышлял о мести...
   Неожиданно шаги стихли. «Серый манк» остановился. Воцарилась мертвая тишина, запах горькой травы и запекшейся крови.  Волк лежал с закрытыми глазами. Это хуже чем смерть!
   Гасли яркие звезды. Небо на востоке порозовело. Робко запели первые птицы. Шаги становились тише, вскоре исчезли совсем. Пес неподвижно лежал на земле. Из становища донеслись громкие крики.  Это хуже чем смерть...
  Волк  поднялся на ноги — его шатало, налитые кровью глаза были затянуты мутной пеленой. Он подошел к маленькой грязной луже, и долго жадно пил. Потом забился в тесную щель под скалой и заснул.

                *    *     *


   Косой не мог знать о трагических событиях, случившихся в стае, он видел Плаксу и Ушастого — щенята весело бегали среди манков. Несмотря на богатую фантазию, он не умел строить логические цепочки, и принял присутствие волчат как данность.
  Солнце стояло высоко в зените, тени лежали почти вертикально на желтой земле. На Зеленой горе климат был прохладнее. Пес тяжело дышал, с розового языка стекали тягучие слюни. Пора искать место для ночлега. Удобная яма среди нависающих над рекой скал, была им отвергнута. Прошлой ночью здесь прошло страшное существо, которому нет названия, и острый запах крови и горько пахнущей травы впитался в листву.
   Он пробежал вниз по реке, спугнул греющихся на солнце ящериц. Возле тихой заводи  прохладнее, вдоль берега росла высокая осока. На краю оврага, вцепившись  корнями в твердую землю, росли могучие деревья.  Быстро работая мощными лапами, он выкопал нору.
   Здесь свежо и тихо. Пахнет деревьями и рекой. Высоко над головой громко сплетничали птицы, оповещая весь белый свет о появлении страшного зверя. Косой удобно свернулся клубком и закрыл глаза.
  И пересекая невидимую грань, за которой черно-белый мир превращается в цветную палитру, он опять увидел странное существо. Оно таращило чудные глаза — хищник  предостерегающе поднял губу и негромко зарычал. Но существо не испугалось. Оно протянуло руку. Запаха не было. В его понимании то что не пахнет — того нет! Но существо было реальным,  голые губы шевелились — оно пыталось издавать звуки! И вдруг Косой понял. Он во сне стоит на берегу прозрачного озера, и в зеркальном отражении видит незнакомца. Волк тронул изображение, лапа провалилась в черную холодную пустоту. Он зарычал, пытаясь нагнать страху на эту пустоту и проснулся...


               
                ПАУЗА.
               


    Солнце щедро раскидало лучи по комнате, бесцеремонно припечатало зайчика на миловидном женском лице. Из черноты всплыл белый потолок, тени легли не  шероховатую поверхность. Оскар зажмурился, и лежал неподвижно, слыша частые удары сердца. Тень сползла к стене, дурашливо кривляясь, как шаловливый щенок. Справа лежала девушка. Он прикоснулся губами к ее спине — мягкое, горячее со сна женское тепло.
   Его комната. Кривой коврик с узорами.  За стеной у соседей тихо играет музыка. Creedence Clearwater Revival. Джон Фогерти посылает к небесам вечный вопрос. Кто остановит дождь? Оскару нравился Фогерти. Он – алкоголик.
   Тихо ступая по полу, он подошел к окну. В стеклянной банке стояли желтые осенние цветы. Высохшие листья, с пергаментной кожей, и тонкими сухожилиями зеленых нитей. Он достал лист из банки, сухая умершая плоть. Хитросплетения опустошенных артерий, у человека возникло ощущение, что он трогает кожу трупа. Пальцы дрогнули, в руках остался сухой порошок, без вкуса и запаха. Солнце скрылось за тучами, порыв ветра заставил дрожать оконные стекла, по жестяному карнизу ударили капли. Кто остановит дождь?!
  На тарелках застыли кусочки яичницы, янтарный желток вытек на гладкий фаянс, тут же валялись черные огрызки сухого хлеба, горкой кровавых сгустков красовалось лечо. Пустые пивные бутылки выстроились под столом как демобилизованные солдаты. Подле них скромно, как мусульманская невеста, стояла бутылка водки. Ее горлышко уверенно обнимала нераспечатанная пробка. Слава небесам!
  Оскар обезглавил бутылку, и в стакан потекла влага.
   -  С добрым утром!.- промурлыкал женский голос.
   - Привет…
   - По утрам пьют только алкоголики! - девушка укоризненно покачала головой.
  - Такие как Фогерти...
  - Какой Фогерти? - она села, собрала распущенные волосы, остро поднялись небольшие груди.
   - Джон Фогерти. Алкоголик и музыкант...
   - Не знаю такого! – радостно объявила девушка. Она сладко потянулась, на боках выступили тонкие ребрышки.  - Что же нам с тобой делать?
  Оскар тронул губами тонкую шею, девушка  рассмеялась.
  - Мурашки! – выдохнула она, ткнув пальчиком в  колкие капельки озноба на шее. – Всегда так, когда в шею целуют…
  Он вдохнул ее теплый неразбуженный аромат и разрыдался.
   - Что с тобой? Что такое?! - она гладила его по голове, пытаясь заглянуть в лицо,  и ончувствовал как вместе со слезами нарастает возбуждение. И он целовал ее грудь, лицо, губы, и девушка целовала его в ответ, и во рту у них было солоно.
   - Это свобода? - шептал он, задыхаясь от дурной радости, - ведь все кончилось?! Правда? Ну скажи мне... Все кончилось?!
   -Тихо! Молчи глупый…
    Потом они лежали на кровати и курили. И слушали тишину, смотрели друг на друга и улыбались. Свобода...
    Он умоляюще посмотрел на нее, она скорчила гримаску, но кивнула. Он налил себе водки и быстро выпил. Девушка поднялась с кровати, шлепнула его по голой попе.
  - Что-же нам с тобой теперь делать? - шутливо повторила она.
  Оскар стоял с помертвелым лицом.
  - Что с тобой?!
  -  Шлепни меня еще раз...
 Она пожала плечами и ударила его ладошкой по заднице. Чудной парень... Мужчина сел на кровать, обхватил голову руками и закрыл глаза.
  - Ты странный...- неуверенно произнесла она. - Я не знаю, что с тобой делать...
  - Спасать.- глухо произнес Оскар. -  Он не отпускает...
  - Что?!
  - Не отпускает...
  - Кто не отпускает?!
  - Серый манк...
  - Кто?!
  - Неважно...
  Оскар оскалил зубы и тихонько зарычал.
  За спиной поспешно одевалась девушка. Человек-пес не оборачивался. Он пил водку и одну за другой курил сигареты. Солнце скрылось за черными тучами. Воздух стал тяжелым, спертым, давил на грудь, мешал дышать. Прогремел гром. Он лег в кровать, его бил сильный озноб. Кто остановит дождь?
   Хлопнула входная дверь, по лестничным ступеням дробно цокали острые каблучки. Каменные ступени вскрикнули от боли, стук удалялся, любая боль проходит и наступает тихая благодать.
   Он накрылся одеялом, свернулся в калачик, сунул руку под подушку, и нащупал кожаный ошейник. Оскар отдернул руку, будто коснулся змеи, затем медленно, стараясь не дышать, вытащил ошейник, нацепил его на шею, защелкнул блестящий карабин, и тотчас заснул.
   

 

               
            
                ДНЕВНИК ОСКАРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ.               



               

      « Я держу в руках пухлую тетрадь. Это — мой дневник. Собачья память  уникальна. Я помню каждую минуту своей жизни, я храню в памяти запахи и впечатления от встреченных мною людей. Моя голова — это сокровищница бесценных сведений, ибо она сочетает в себе восприимчивость собаки, со способностью анализировать и записывать, которые присущи  человеку. И мои сны...
   Что-то в них изменилось с тех пор, как я стал обретать в себе личность пса.  Сны были яркими и насыщенными, по силе впечатления они превосходили реальность.
   Дежа вю. Кажется, это состояние «ложной» памяти. Якобы события и место, выглядят для человека, как нечто хорошо знакомое, но давно забытое.  Рабская зависимость от обстоятельств вынуждает людей выдумывать такую науку как психология, вместо того, чтобы признать свое бессилие перед жизнью. Я – тень. Я – пес. Я вне обстоятельств, я не признаю их влияние, и это состояние осеняет мое существо божественным ореолом.
    К сожалению, то многое, что во мне сохранилось от человека, заставляет память вытаскивать из своего багажа искаженные страхами картинки. Но я убежден – это временно. Сила моя крепнет, серые контуры тени наполняются густыми красками безлунной зимней ночи…
   Как -то раз мне приснилось, что я лежу на кровати, и вокруг полыхает огонь. Он подбирается все ближе, одежда начинает тлеть, вспыхивают как сухая солома волосы. Я проснулся среди ночи, весь в поту, и долго лежал на кровати с открытыми глазами. Весь день я следил за электроприборами, и боялся подходить к кухонной плите. А ближе к ночи у меня поднялась высокая температура, и под утро я метался в бреду, и чудилось мне, что я сгораю в пламени. Таких историй было множество. Отчаявшись находить смысл в увиденных снах, я начал использовать их как объект для удовольствий. И постепенно пророческий смысл моих сновидений исчез. Отпал за ненадобностью. Я  мстил обидчикам, завоевывал страны, покорял континенты. В моей жизни была такая отдушина, которой не обладали богачи, ее было ни купить не за какие деньги. Это был вселенский дар, и награжден им был я один на всей планете. И я возгордился...
   Все заказанные сновидения выполнялись четко, без малейших отклонений от сценария. У меня неплохие литературные способности и богатая фантазия. Я начал писать проекты своих снов, и получал заказанное в полном объеме. И мне стало скучно.
   Вереницы голых женщин, безумные оргии, кровавые драки, из которых я выходил победителем, далекие космические путешествия, в конце концов апокалипсис, и конец всему живому - лишь я один на вершине Гималаев. Все одинаково.
   Во время запоев структура сна менялась. Не имея возможности конкретно сформулировать желаемое, я начинал капризничать, и цветовой сумбур из звуков, и пульсирующих салютов мелькал перед закрытыми глазами во время недолгого забытья алкоголика. Много позже, после прекращении пьянства, я погружался в свои галлюцинации со страстью наркомана после воздержания.
   Однажды я решил, что мне подвластно многое.   К тому моменту в своих снах я обрел бессмертие, и решил пообщаться с равными мне по силе персонажами.  Побеждать обычных земных и инопланетных героев скучно — сценарий был написан мной, в нем нет места для проигрыша. Я решил, что если для моих сценариев нет запретных тем, все позволено. Да и кто мог мне что-либо позволять или запрещать, если в своих снах надо мной не было господ?! Единственным господином был пока еще Бог…
  Одним словом, после долгих раздумий, я решил пообщаться с дьяволом. В тот вечер я долго лежал в кровати. Была жаркая летняя ночь, на небе светила полная Луна, она освещала комнату, и отбрасываемые тени выглядели зловещими ночными чудовищами.
   Я давно превратился в убежденно-неверующего человека, и приобрел жуткий страх перед смертью. Я боялся любой болезни до обморока, мне казалось, что несерьезное недомогание приведет к мучительной смерти. Страх этот был настолько велик и всеобъемлющий, что он парализовал волю. Иногда я спасался при помощи алкоголя, но вскоре стал бояться умереть от самого алкоголя.  Лишь одно мешало мне ощутить себя богоподобным, -  осознание  смертной природы. Человек смертен…
    Эта отвратительная природа людского естества казалась мерзкой, тленной оболочкой. Но я ощущал в себе частицу тонкой материи,  способную бестелесным эфиром, прорвать тленную оболочку, состоящую из набора мяса, хрящей, нервов и сухожилий, и это нечто взывало к освобождению, будучи заточенным в темнице из  плоти. 
      Итак, я лежал в кровати и медлил. Сценарий написан, оставалось  закрыть глаза, вообразить бесконечное синее небо, я именно так поступал перед тем как погрузиться в сладкую пучину небытия, маленькой, игрушечной смерти.  Я не испытывал страха перед встречей с бесом, но медлил.
    Меня смущала особенность человеческого мозга неточно моделировать идеи. Интуитивная идея  не требует помощи слов, она возникает из сумрака ментального хаоса, и выглядит идеально обнаженной, как нарождающаяся Аврора, до тех пор, пока корявые буквы, не сложатся в слова, и мысленная формулировка, закованная в словесные формы неуклюжего языка, изуродует первозданную красоту бестелесной фантазии. Итак, проект сновидения был недостаточно четко обрисован,  несмотря на абсолютное воплощение всех моих фантазий, сон все-таки  отличается от реальности. Не проговоренные детали могли обернуться колоссальными погрешностями. 
   Смехотворный пример. Я планировал заняться сексом с худенькой девушкой, увиденной накануне на улице. Меня тронула ее невинная детская беззащитность. Я мысленно пошутил, над чрезмерной худобой девицы, и в ту же ночь в моих объятиях извивался стройный юноша-подросток.
   Поэтому, предполагая встретиться с нечистым, я не мог вылепить  конкретный образ. На ум приходили иллюстрации из книжек, и прочая ерунда. Я решил ограничиться вольной фантазией, как можно меньше опираться на несовершенный язык. Слово – враг творчества!
    Конечно, я немного боялся. Не покажется ли мой замысел дерзким вызовом ТАМ?  Я конечно слышал о страхе Божием, но слова эти были набором ничего не означающих букв, лишенных всякого смысла. Итак, раздумья застали меня лежащим в кровати далеко за полночь. Светящиеся цифры электронных часов показывали час с четвертью.
   Я закрыл глаза. Вместо синего неба на черном фоне появились пульсирующие красные шары. В ушах появился негромкий свист, он нарастал, и вскоре превратился в громкий раздражающий звон. Казалось, это звенит внутри моей головы. И сама голова стала гулкой и тяжелой. Воздух пришел в движение, он стал как-будто плотнее. Я встревоженно приподнялся. Нет... Просто шевельнулась от  сквозняка занавеска. Звон исчез.  Красные шары, нарастающий свист... Цифры часов приветливо подмигивали зеленым глазом. Час с четвертью. Медленно, будто стараясь не спугнуть кого-то невидимого, я протянул руку к выключателю. Рука нащупала стену, но вместо привычного тумблера погрузилась во что-то холодное и скользкое. Я закричал, но крика своего не услышал. Вокруг царила мертвая тишина. Луна исчезла за тучами, и стало совсем темно. Я соскочил с кровати, и  пошел к дверям.
   Сердце колотилось как бешеное, зубы стучали, меня бил озноб. От кровати до двери - два шага, я прошел несколько метров — впереди пустота! Твердый пол под ногами стал зыбким, как болотистая ряска.
   Неожиданно я ощутил чужое присутствие. Вокруг звенели натянутые нити. Я  бросился на кровать. В абсолютной мгле светился зеленый циферблат часов. Он показывал час с четвертью, слабый отсвет тонул в непроницаемой мгле.
   Такой тишины не бывает! Я вдруг понял, что означают эти звенящие внутри меня нити. Это кровь бежит по венам! Я услышал стук сердца, и он оглушил. Звук дыхания показался мне шумом реактивного самолета. Надо проснуться!  Я вспомнил глупый прием, и ущипнул себя за руку — было больно. Я не сплю!
    И здесь я осознал, что не один. И от этой догадки волосы зашевелились на голове. Воздух сгустился, в нескольких шагах грезилось движение. Я постарался не смотреть туда в упор, как это делается в полной темноте, а сконцентрировавшись боковым зрением, посмотрел вскользь. И тут возник серый силуэт.
    Страх — это слово, а слово - бедный инструмент. Я выл, плакал,  ползал по кровати. Я ползал в собственном дерьме, и не верил, что это когда-нибудь закончиться. Время остановилось. Час с четвертью. Где то далеко, за тысячи километров отсюда, время текло в своей привычной ленивой дреме, рождались и гибли минуты, неспешно умирали часы, медленно растворялись в дымке вечности годы и столетия. В какой-то момент я захотел умереть, и принялся рвать зубами  вены, но руки мои стали тяжелыми, а зубы — слабыми, и я рыдал оттого, что не могу покончить с собой. Серый силуэт качался в воздухе, он что-то бормотал, и это неразборчивое бормотание, мой беззвучный крик, и часы, застывшие на отметке час с четвертью...
   И здесь я исчез. Меня не стало. Наступило полное  абсолютное ничто, в котором не было ни звуков ни запахов, ни света и не тьмы, и я наслаждался отдыхом, покоем безмятежности, которое могла дать только смерть.  Остро пахло дерьмом, некто серый и бестелесный склонился, и его рука коснулась головы — как-будто лицо тронул змеиный язычок. В ноздри ударил сладко-тошнотворный запах, с примесью горькой травы. Я корчился на кровати, мечтая о физической боли, о любых страданиях, лишь-бы избавиться от этой выворачивающей наизнанку тоски. Я слушал его бормотание, и понимал, что совершенно другого ждал от смерти. Я боялся небытия, а небытие это — счастье по сравнению с тем, что мне предстоит теперь испытывать.
   Звенели нити, сладкий запах, невнятное бормотание — не могу сказать, сколько времени это длилось. Кажется, он плюнул мне на лицо, и горячая слюна разъела роговицу, зрачки вытекли наружу,  но продолжал видеть. Хотя «видеть» не то слово. Я стал чувствовать кожей, каждая молекула была пронизана ощущением отчаяния и болью.
   Из темноты донесся голос, и он приказал мне смотреть. Я повиновался. Радужными всполохами мерцал горизонт, потекла жидкая масса, она переливалась текучими зеркалами, и в их отражении я увидел себя.
    Я был ребенком, похожим на маленького веселого щенка, с разноцветными глазами, затем вырос в голенастого живого подростка. Я рос. Моя жизнь с калейдоскопической быстротой развивалась на поверхности текучей массы. Один за другим всплывали красочные эпизоды, в полном безмолвии, по сценарию дьявольского режиссера рисовалась драматургия.
   Персонаж, изображавший меня ел, пил, гулял, совокуплялся.  Никаких сомнений в том, что персонаж был моей копией! Однако, ни один из сюжетов воссозданных зеркальным облаком не происходил в действительности!  Это – ошибка! Все происходящее не по адресу, как будто в чужой квартире прозвучал телефонный звонок! Сейчас на том конце провода поймут, что адресат фальшивый, повесят трубку, и я вновь окажусь на своей кровати, а все происшедшее будет казаться страшным сном. У меня появился голос. Я радостно закричал, обращаясь к серому существу. Это – не я! Я – другой!  Произошла ошибка! Это – не Я!!!
   Я  испытывал самое прекрасное из человеческих чувств – ожившую надежду.  В затекшую руку впились сотни тонких иголочек, и это была самая счастливая боль на свете. Я живу! Слезы счастья и благодарности текли из глаз. Как я мог поверить, что все происходящее реально?! Все в мире имеет прозаичное объяснение, галлюцинации после обморока являются следствием гипоксии мозга, вот я и потерял сознание! Я жив…
  Я попытался пошевелиться, но грудь была приплюснута к кровати. Сквозь полумрак над лицом застыло темное, покрытое сиреневым туманом лицо. Оно улыбалось.
   Из серебристого облака выплыл человек. Он сидел в комнате, и пил водку. Иллюзия наполнилась запахами и звуком. Пахло алкоголем, старыми окурками и потом. Играла музыка. Джон Фоггерти. Кто остановит дождь... Заблуждения – удел смертных, одержимых страхами и болью. Серое существо может лгать, но оно не ошибается. В следующей сцене я лежал на кровати, и произносил чудные слова.
    - Ахерон лилит. Самну римон наама...
   У меня нет защиты. События,  сконструированные облаком реальны. Мне они казались вымыслом потому, что я увидел их со стороны. Я голос свой не мог узнать, когда  услышал магнитофонную запись. Зеркала не лгут. Они отображают то, что мы не хотим видеть.
   Облако превратилось в вихревой смерч, зеркальные нити вытянулись в длинные, извивающиеся как змеи спирали, и умчались в черную пустоту. Я лежал, придавленный холодной массой к кровати, его горящие глаза светились красными угольными точками, взгляд проникал в самое сердце, и оно оказывалось скованным ледяным панцирем, и вместе с последними каплями горячей крови, вытекала надежда. Что могло быть страшнее, чем потерять надежду? Он дал мне ее играючи, чтобы насладиться моим отчаянием. У меня нет больше защиты…
   Вышла луна из-за туч, через открытую форточку в комнату влились звуки — шум деревьев, завывание котов,  нетрезвый смех. Часы застыли на отметке час пятнадцать. Глаза оказались невредимыми, я зажмурился, и сбивчиво считал удары своего сердца. Более сотни. Когда я вновь открыл глаза, зеленые цифры показывали час семнадцать.  Наступила новая эра.
   Я лежал на загаженной кровати без движения, в горле стоял сухой комок, и я понимал, что нечто, называемое душой, болезненно стонет как живой человек, которому вонзили кинжал в спину. Вот и моя душа стонала, в ее незащищенную плоть вонзили кинжал, и из раны вытекала нежная голубая кровь. Голубая как небо...
    На следующий день я запил. Сны исчезли. На их месте появилась черная пустота.
   Иногда мне чудится, что я касаюсь собственной тени. Видеть — значит знать. Я перестал видеть сны, а в жизни я и раньше жил как незрячий. Мне нужна была защита. Страх смерти превратился в ожидание смерти.  Теперь я страшился того, что находиться за ее пологом.  Мне нужен был Хозяин. Партнерство не обеспечит защиты от серого сумрака. И только преодолев предубеждение гордыни, я смог найти такого Хозяина. Переступив границу, я перестал размышлять об унижении.
   Я где-то слышал - купание в грязи может быть связано с разведением садов! В прошлые  столетия  римско-католической церкви кардиналы целовали папе ноги! Невозможно обрести Хозяина без унижения.  Посредством пса я меняю оболочку своей души — серой тени будет трудно меня узнать. Я обману ее.
   Хозяйка наивно полагает, что приручила меня посредством  мазохизма. Она не понимает, что нуждается во мне не меньше, чем я в ней. Меня привязывает к ней страх, ее ко мне — гордыня. Равноправные хозяева человеческих сердец! Жгучее пламя стыда мазохизма противостоит холодной влаге нарциссцизма! Мы спаяны нашей противоположностью, мы дополняем друг друга — до нашей встречи на месте Госпожи у меня был страх, у нее — пустота. Страх не исчез навсегда. Он ослаб, но дышать стало легче. Секс —  действенный инструмент, для ощущения присутствия Госпожи. Никого другого.
    Сны вернулись. Но все стало иначе. Я не заказываю больше сновидений — складывается  впечатление, что кто-то другой смотрит сны с моим участием.  Я наблюдаю историю разворачивающуюся по чужому сценарию, независимо от моего желания. Мне снятся собаки.  Оказывается, чужой сценарий может быть увлекательней собственного.  По мере развития сюжета я косвенно оказываюсь втянутым в историю. Нельзя быть наблюдателем, не оказавшись соучастником. В снах фигурирует персонаж. Собаки называют его серый манк. Я боюсь себе признаться в том, что догадываюсь, кем является этот серый манк. Я лгу себе, убеждая  в том, что я лишь наблюдатель этих снов, ответственность на том, кто пишет сценарий. Я лгу потому, что боюсь. Я знаю автора.  И я боюсь спать, потому что знаю — Госпожа не сумеет защитить меня во время сна. Во сне я остаюсь один на один со своим страхом. Он  неумолимо ведет меня к драматической развязке. История псов не может тянуться до бесконечности. Близиться финал. Я жду его. Я боюсь его. И я догадываюсь, каким он будет...
     Все вокруг наполнено знаками. Они глубоко символичны, и часто непонятны. Любая неожиданная встреча на улице с давним знакомым, или же брошенная фраза являются зашифрованными подсказками, сакральными символами грядущих событий. Как человек я не в состоянии их разгадать, я сконцентрирован на эгоцентризме. Пес видит истинную природу вещей, он постигает окружающую действительность такой, как она есть, без ложных искажений. Пес остерегается простых и конкретных вещей, таких как голод, смерть. Но даже их он воспринимает с естественной болью живого существа. Я не умею и не хочу разгадывать знаки. Я — пес, несущий в своих клыках бремя знаний и невежества. В этом мире я оказался случайно. Я жду финала своей истории...»
 




               

            
               




                ИЗЫСКАННАЯ     НЕЖНОСТЬ.






                Ночь уснула, день уходит вспять.
                Я — твой пес. Твой сон остерегаю.
                Ты молчишь с улыбкой? Пакостная ****ь!
                Сладко извиваясь, дрянь нагая...
                Я ужом завьюсь у ног твоих,
                Я слижу с них каждую соринку,
                Ты смеешься — ласковый малыш!
                Тонкою рукой чеша мне спинку.
                Подползу на брюхе, взглядом в взгляд,
                Страх мелькнет в глазах твоих искрою,
                И серпом забьется женский визг,
                Захлебнувшись краскою густою...


      Госпожа сидела в большом  мягком кресле, уютно поджав ноги, тонкие пальцы листали писчие страницы.
  - Тысячу лет не читала так много! – проговорила вполголоса.
  - Интересно?
  - Почерк корявый! Нормальные люди давно набирают текст на компе!
  - У меня нет компа…
  - Нищета…
 Она протянула руку к пепельнице — Оскар услужливо вытянул сигарету из пачки, крутанул колесико зажигалки.
  - Можно мне выпить?
  - Нет.
   Человек-пес высунул язык, и часто задышал — обычно этот прием срабатывал, и морщинки на светлом лице Хозяйки разглаживались, она могла поиграть со своим любимцем. Но сейчас она внимательно посмотрела на него и вернулась к чтению.
 Он побрел на кухню, достал бутылку водки, налил в высокий стакан, воровато выпил, едва не закашлялся. Выдохнул, вытер капельки пота на лбу. Сам виноват! Он оставил дневник под диваном, бросил там валяться как попало — Госпожа искала свои побрякушки и обнаружила тетрадь. Обычно он прятал дневник за холодильником. В этот раз она вернулась раньше обычного. Он  проявил беспечность. Госпожа пошла в ванну, и было время, когда можно было успеть утащить тетрадку на кухню.
   Оскар вернулся в комнату. Хозяйка оторвалась от чтения.
  - Можешь выпить!
  - А водку тоже можно? Или…
  - Пей, что хочешь!
Она перелистнула страницу. Ступая на цыпочках, человек-пес вернулся на кухню. Он нервничал. Какой-то частью своей тщеславной натуры он жаждал, чтобы Хозяйка прочла его дневник. Во-первых ждал похвалы, за свои литературные способности, высокомерная Госпожа могла оценить его не только как красивую собаку. Во-вторых он предполагал, что будет наказан. А наказаний не было уже давно.
   Громко зазвенел телефон. Зося говорила тихо — слов не разобрать. Он окончательно расстроился. В комнату идти страшно, курить запрещено, поэтому он маялся, слонялся по кухне, дважды прикладывался к бутылке, и к тому моменту когда прозвучал резкий голос Госпожи, изрядно окосел. Он послушно вбежал в комнату. Хозяйка сидела на прежнем месте, тетрадка лежала на столике рядом с пачкой сигарет и открытой бутылкой коньяка.
  - Кури!
  Он послушно взял сигарету, глубоко затянулся и закашлялся.
  - Кто ты такой? - негромко, как бы разговаривая сама с собой, произнесла Зося.
Оскар непонимающе оскалился. Она недовольно нахмурилась.
  -  Я с тобой серьезно разговариваю!
  -  И я серьезно! -  он завалился на спину, болтая в воздухе ногами.
  - Встань на ноги и говори как человек!
   -  Я не могу. - тихо простонал он. - Ты прочла...
   -  Прочла.  И не знаю, что теперь с тобой делать...         
   -  Оставить все без изменения. Все как было! 
   -  Я привязалась к тебе...
    Ему стало страшно. По-настоящему. Впервые, с тех пор, как он стал собакой.
   -  Но ведь ничего не изменилось!  Смотри! - он встал на четвереньки, и неуклюже виляя задом, побежал по кругу.
   -  И еще! Смотри! - он сел по-собачьи и попытался почесать ногой ухо. Со стороны выгля-дело нелепо и жутковато.
   В глазах  Хозяйки мелькнул страх. Она взяла телефон и вышла из гостиной. Задержавшись в дверях, глядя куда-то в угол произнесла.
   - Прости меня, Оскар!
   Это конец. Он бросился в спальню, на ходу стягивая футболку. Зося вполголоса разговари-вала по телефону. Увидев его, она закрыла трубку ладонью. Опять страх в  глазах! Оскар по-чувствовал закипающее раздражение, и желание вцепиться зубами в ее глотку. В тонкую, пахнущую нежными духами глотку! Хозяйка не может бояться. Не имеет права!
  - Вот!
  - Что?!
  - Да вот-же! Гляди! - он выгибался, пытаясь заглянуть себе за спину, - там - шерсть! Ты же сама говорила!
 Какая же она тупая! Оскар крутился возле зеркала, в нем отражался  полуголый человек.
    - Я вижу себя в зеркало... - прошептал он упавшим голосом.
   -   Бедный мальчик…
   -  Я ненавижу зеркала! Они все врут!
  Он схватил со столика тяжелую пепельницу, и запустил в зеркало, но промахнулся. Пепель-ница просвистев в воздухе ударилась о стену с глухим стуком, отскочив, упала на пол. Окур-ки рассыпались по густому ковру, в воздухе запахло табачной копотью.
  - З-з-зеркала… - его плечи содрогались от рыданий, - они бессмертны…
  Зося усадила его в кресло, сходила за сигаретами, налила себе и ему коньяка. Оскар выпил предложенную рюмку, и сквозь стылую в глазах влагу смотрел на девушку.
  - Теперь он не отпустит...
  - Кто он?!
  - Серый манк...               
  - Никакого манка нет! Это — твои фантазии!
  - Я могу это доказать. Он существует, и это как то связано с зеркалами. И еще сны…
  - С какими зеркалами? – Зося подозрительно смотрела на большое зеркало.
  - С любыми! Н-н-неважно! Хоть бы и это… Их не уничтожить. Но главное – это сны!
  - При чем здесь зеркало? – Госпожа подошла к зеркалу, и уверенно постучала ногтем по гладкой поверхности. – Ну, и что здесь особенного! Обычное зеркало…
  -  Ты должна мне верить...
  - Извини, Оскар!  Для меня это был игра.
  Раздался звонок, Зося решительно пошла к дверям. Он вьюном заскользил следом.
   -  П-подожди! П-п-подожди, Зося! - впервые за несколько недель он назвал Госпожу по имени.  - Постой! Я х-х-хочу тебе кое-что предложить!
   Зося открыла дверь. Там стоял Эдуард. Он вопросительно взглянул на девушку.
  - Ну хотя -бы выслушай... – стонал Оскар.
  - Ладно! - она шепнула Эдуарду на ухо. Тот выглядел удивленным, пожал плечами, и неприязненно покосившись на оскалившегося по-собачьи человека.
  - Я буду рядом!
 Хлопнула входная дверь.
  - Ну?! Говори! Только конкретно и по существу!
  - Хорошо! - кивнул Оскар. - По существу. Т-тебе не хочется, чтобы я оставался собакой?
  - Не в этом дело! - поморщилась она. -  Мне нравился Оскар-пес, и ты получал — что хотел. Стала бы с тобой спать такая девушка как я? - она презрительно усмехнулась. -  Это был честный обмен.  - продолжала Зося, - Ты играл роль собаки, и играл здорово, нет слов! Я тебя кормила, поила алкоголем. Но если помнишь, я тебя с самого начала предупредила, что ты мне можешь надоесть, и тогда я тебя прогоню.  Вот и считай, что мне надоело! Я тебе дам немного денег. Понял?
  - П-п-понял! Понял! Все правильно! Я — послушный слуга! Я немедленно уйду, как это будет тебе угодно. Если хочешь, можешь меня высечь на прощание. Я приму любое твое решение, и буду твоим рабом, даже если никогда больше тебя не увижу!
   Зося с изумлением смотрела на него.
  - Да, да... -  частил Оскар.  - Мне ничего не нужно, я буду сидеть в своей комнате и ждать, пока тебе что-нибудь понадобиться. Если ты захочешь мой смерти — я умру. Захочешь моих страданий — пожалуйста! Если ты никогда не захочешь увидеть меня — я приму и этот вы-бор. П-поверь, ни одно из твоих решений я не подвергну осуждению потому, что ты — более чем моя Госпожа, ты — мой бог! Я х-хотел быть собакой потому, что собака — самая простая версия раба. Она любит Хозяина за то, что он — есть. Собаку может завести любой, и получить себе бессловесного преданного раба. Я — человек. Но я готов стать твоим рабом, и беспрекословно выполню любой твой приказ. Слугу можно нанять за деньги, но он будет сплетничать за спиной Хозяина или обворовывать его. Я готов быть даже преданнее собаки потому, что моя преданность осмысленна. Я объявляю тебя богом, Госпожа! Н-н-у а теперь я готов уйти...
    Девушка подошла к столу, медленно налила себе коньяку, едва пригубила.  Она взяла тет-радку, погладила тонкими пальцами гладкую зеленую обложку,  внимательно пролистала несколько страниц. Он молча стоял, опустив голову. Потекли томительные минуты, где-то за окном взвизгнула собака, и зашлась долгим истерическим лаем. Госпожа вздрогнула, отло-жила дневник.
  - Подними глаза! - негромко произнесла она. Он послушно поднял голову. Она  размахну-лась и сильно ударила его по лицу. Из разбитого носа потекла кровь, глаза наполнились сле-зами.
  - Почему ты не вытираешь кровь?
  - Ты не велела...
  - Хорошо! - Госпожа ударила его еще раз. Тяжелый перстень разбил губу. Оскар всхлипнул. Кровь капала на пол, образую небольшую лужицу.
  - А может-быть ты — сумасшедший?
  - Н-н-ет...
  - В детстве у меня была собака… - Зося говорила тихо, без выражения, как будто читала вслух скучную газетную статью. – Хорошая, ласковая собака. Фокстерьер. Я читала про терь-еров, это собаки со сложным характером, в отличии от шотландских овчарок или лабрадора например. Но я была уверена, что мой Торн не такой. Торн – это было имя моего фокстерье-ра. Смешно… Маленькая собачка, с таким именем! Но я прочла накануне фантастический роман, про волка оборотня. Торн защищал меня на улице, когда мы с ним гуляли, во всяком случае, он так считал… - ее губы тронула улыбка. – Он был бесстрашный пес! Там же в пар-ке гулял ротвейлер. Хозяин ротвейлера  - щуплый мужчина, всегда в длинном до пят черном плаще, и огромных солнцезащитных очках. Он не снимал эти очки даже в сумерки. Мы по-баивались этого человека, с его собакой, что то пугающее было в огромном, похожем на убийцу ротвейлере, и в его хозяине. Они со своим ротвейлером всегда держались на расстоя-нии от остальных собак. Это уже потом стало известно, что мужчина натравливал своего пса на людей. Они уезжали далеко за город на пустыри, где летом жили бездомные, в старых палатках. Говорят, несколько человек ротвейлер разорвал насмерть. Собаку потом кажется застрелили, а мужчина этот куда то исчез, но я до сих пор помню его бледное лицо, с тонким, похожим на щель ртом, и большие, в пол лица непроницаемо черные очки. – Зося  налила в бокал коньяк, и опрокинула содержимое в рот. Ее пальцы едва заметно дрожали.
  - В тот день Торн был какой-то нервный. Скулил, заглядывал мне в глаза, будто не хотел ид-ти гулять. Это было странно потому, что гулять он любил больше всего на свете. Я даже ре-шила отвести его к ветеринару, но потом передумала. В парке я виделась с парнем. Мне было наплевать на самочувствие собаки! Я спешила в парк…  Я долгие годы потом ненавидела себя за то, что не повезла Торна в тот день к ветеринару. Был прекрасный весенний день, кое где в парке лежали остатки талого снега, похожие на ноздреватые куски белого сыра, вразнобой верещали птицы, солнце светило как сумасшедшее, будто вырвавшись из долгого плена. В такую погоду никому не хочется умирать, не так ли? – Зося горько усмехнулась. – Играли дети, на скамейках целовались парочки. Я тянула за собой пса на поводке, высматривая объект своей детской влюбленности. Торн вел себя странно. Он жался к моим ногам, тихо поскуливал. Отчаявшись встретить своего парня, я собралась домой.  И здесь появился этот черный мужчина с своим ротвейлером. Мужчина в упор смотрел на меня, я увидела свое отражение в его огромных очках. Маленькая девочка с прижимающимся к ее ногам фокстерьером. Все дальнейшее происходило слишком быстро. Мужчина едва заметно кивнул, и ротвейлер бросился на меня. Молча, наклонив свою ужасную голову. Он даже не лаял. Между нами было метров пятьдесят, пес покрыл это расстояние в несколько секунд. Я никогда раньше не видела, чтобы собаки так быстро бегали! От удара  меня отбросило к дереву, я стукнулась затылком о толстый сук, и на пару секунд потеряла сознание. Когда я пришла в себя, я увидела ужасную картину. Мой маленький Торн вцепился в плечо гиганту ротвейлеру, тот стряхнул его как докучливую, прилипшую букашку. Не обращая внимания на смешную собачку, ротвейлер вперил в меня свой немигающий взгляд. Возможно вследствие удара, у меня все плыло перед глазами, но я запомнила его черные, с радужными ободками глаза на всю жизнь. Он оскалил зубы, в лицо пахнуло смрадом. И тотчас Торн вцепился ротвейлеру в лапу. – девушка вновь замолчала. Оскар напряженно ждал. История Хозяйки мало тревожила его эгоистичную натуру, умение сострадать, это как талант, оно дается свыше. Он думал о том, как можно использовать минутную слабость жестокосердной Госпожи в своих интересах.
  - Маленький, ласковый Торн! – прошептала Зося. Она не скрывала своих слез. – На что он мог рассчитывать?! Ротвейлер просто перекусил его пополам… За городом есть кладбище домашних животных. Мы с друзьями положили Торна в ящичек, вернее две его половинки. Они держались на кусочке шерсти. У него была густая шерсть, белая с черными пятнами…- Зося порывисто встала, и подошла к окну. Резкий порыв ветра пронесся по улице, поднимая в воздух пожухлую листву, закружил  в причудливом хороводе, и раскидал как попало. Оскар молчал, не отрывая взгляда от Госпожи. Неврастеничная сучка! Мало ли вот таких собак гибнет каждую минуту?!
Хозяйка обернулась. Глаза ее были сухими.
  - Я закрыла глаза, сжалась в маленький комочек, и почему то в это мгновением передо мной возник Торн. Он был таким как мне его подарили, маленький смешной щенок, с коротким обрубленным хвостиком. Я услышала его отчаянный предсмертный крик, я понимала, что происходит, но не решалась открыть глаза. Я предала своего Торна…  Кто то тронул меня за плечо, и я открыла глаза. Это был хозяин ротвейлера. Он что то говорил, но я не могла разобрать слов. Впервые я увидела его тогда без очков, он снял их и держал в пальцах так, будто сжимал в руке гадюку. Он наклонился ко мне, его лицо приблизилось вплотную, я почувствовала затхлый запах, исходящий от одежды. На мгновение я встретилась с ним взглядом… - девушка запнулась, впервые за все время своего монолога посмотрела Оскару в лицо, и четко и уверенно проговорила. – У него были такие же глаза как у его пса. Неподвижно черные, с радужными разводами, мертвые глаза собаки убийцы. И еще этот запах… Смесь запекшейся крови и степной травы. Почему то я решила тогда, что так пахнет в аду…  - Зося замолчала.  Она бросила в пепельницу потухшую сигарету, вышла из комнаты, он остался один. Грош цена ее исповеди! Она всего лишь жалела себя! Не глупого фокстерьера, а себя! Хозяйка помнит зло. Все хозяева помнят зло, в отличии от рабов. Рабы запоминают ласку…
   Госпожа вернулась через пару минут.  В руках она держала дневник,  перелистнула не-сколько страниц, на губах играла странная улыбка.
  - Как ты думаешь, зачем я все это тебе рассказала?
Человек-пес растерянно пожал плечами.
 - Быть может ты решил, что я изливаю тебе душу?!
 - Я всего лишь хотел…
Госпожа прервала его властным жестом.
 - Или ты подумал, что это моя исповедь?! И возможно, ты надеялся воспользоваться моей минутной слабостью!  И собаки и люди разделяются на два вида. Одни, такие как Торн, дру-гие как ротвейлер. И у каждого ротвейлера есть свой хозяин. Черный человек в солнцеза-щитных очках. К какому виду собак относишься ты, Оскар?!
Он неуверенно повторил.
  - Я готов выполнить любой твой приказ…
  - Любой мой приказ… - медленно как эхо отозвалась Зося. Она решительно тряхнула голо-вой, набрала номер, отрывисто бросила.--Эд, дорогой, зайди пожалуйста...
   Вошел Эд. Он невозмутимо смотрел на окровавленного человека.
   - Выкинь его на улицу. Без увечий, но и без нежностей! И не задерживайся долго...
  Зоя подмигнула Оскару.
   -  Посмотрим, насколько ты — честен!
    Он не сопротивлялся, когда мускулистый парень выволакивал его на улицу.
   И терпел когда тот, несколько раз сильно ударил его — сначала в пах ногой, а затем страш-но так, снизу в лицо. Он упал, съежившись как эмбрион, и только негромко вскрикивал, когда сильные удары обрушились на голову. На короткое мгновение он потерял сознание, и сквозь тошнотворную черноту выплыла оскаленная пасть волка. Оскар взвизгнул, и вцепился зубами в щиколотку Эда. Эд выругался, и со всей силы ударил его кулаком по голове.
   Затем оглушенный он оказался в салоне машины, и спустя несколько минут был выброшен как тряпичная кукла во дворе, возле своего дома. Он  встал на ноги, и побрел к себе наверх по крутой лестнице. Лицо отекло, глаза слезились, он едва вскарабкался на этаж. В комнате упал на кровать, и какое-то время лежал так неподвижно. Кровь запеклась на губах, голова кружилась, и в горле стоял сухой ком. На столе стояла початая бутылка водки. Болезненно морщась, он поднес горлышко к разбитым губам. После водки стало легче. После водки все-гда становится легче. Он лег на бок, свернулся калачиком и тихо дрожал. Он ждал. Ждал Госпожу. Он знал ее лучше, чем кто-либо другой на всей планете. Она не сможет отказаться. Теперь он для нее как наркотик, скоро начнется ломка. Собаки как правило умнее своих хозяев. Торн… Собака-оборотень! Глупый наивный фокстерьер! Никто не ценит беззаветной преданности, любовь раздражает! Людям не нужна любовь, люди предпочитают  покорность. Госпожа считает себя Хозяйкой положения, изъян кроется в чрезмерной гордыне. Он видит ее насквозь, а она — самонадеянная дура! Но и она нужна ему как воздух, только с ее помощью человек-пес избавляется от страха.
   Собака  — была  игра.  Раб — это уже серьезно. Все соблазны мира будь то деньги, секс или власть — ничтожны по сравнению с властью абсолютной! Раб, служащий из страха — ничто по сравнению с рабом служащим из любви! Господин превращается в божество. Оскар тихонько засмеялся, с трудом раздвигая разбитые в кровь губы. Он ждал…



               







                ИЗЫСКАННАЯ НЕЖНОСТЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.         


      


                ...Что мухи, для мальчишек-шалунов, мы для богов,
                Они нас убивают для забавы...
               
               


   
               

    Госпожа хлещет пса ремнем. Тело покрыто саднящими ранами, они не зажили с прошлого раза, ремень впивается в свежие рубцы. В такие минуты любовь к Госпоже приобретает поэ-тический окрас. Фиалки сбрызнутые кровью. Если-бы Госпожа не запрещала ему кричать, он бы рыдал от счастья.  Страх исчезает. Оскар смеется над серой тенью — он счастлив, что исхитрился обмануть нечисть. Раб терпеливо ждет окончания экзекуции. Он знает, что после всего, она помоет его в душе, затем возможно поиграет с ним.   
  - Пошел! - говорит она. - Иди в душ! Я скоро приду... - он поднялся, и послушно потрусил в душ. Хотя теперь он раб, но он по прежнему — собака. Собака — безукоризненный образец слуги, после порки пес особенно сильно любит Хозяйку.
   - В следующий раз не будешь без спроса воровать водку! - она закурила сигарету. В лож-бинке между полных грудей застыли капельки пота. Она устала наказывать недостойного раба. Оскар медлит. Он переминается с ноги на ногу, в разноцветных глазах молящая просьба.
  - Опять выпить?!
 Оскар заскулил. Он припал к полу, попытался спрятать голову под лапами. Человеку на хва-тало гибкости, получалось неубедительно, Зося рассмеялась.
  -  Посмотрим на твое поведение…
   От избытка чувств пес благодарно взвизгнул, и бросился в душ. Горячая вода ударила по воспаленной коже.  Госпожа обработает ссадины йодом — он так и не научился терпеть боль.
   У него высокий, как у настоящего пса болевой порог — когда Хозяйка позволила ему вер-нуться, она прижгла ему сигаретой тыльную сторону руки. Он терпел, а из разноцветных глаз текли слезы.
   Она повезла его к  седобровому доктору. Доктор был похож на лесного гнома. Он постоян-но протирал выпуклые линзы очков белоснежным платком.  Вначале он стучал молоточком, колол иголкой полуголого человека — исследовал рефлексы, и с его слов они оказались без-укоризненны. Затем пациент заполнил анкету, изобилующую хитрыми, противоречивыми вопросами, и решал сложные тесты. А накануне посещения доктора Зося отвела слугу в ресторан.
   Оскар помнил прошлое посещение ресторана, тогда они заключили негласный договор, и воспоминания о змеях и голой девушке не шли у него из головы. Однажды он напомнил об этом Хозяйке, но она отмахнулась, сказав, что ничего подобного там не было. Обычное шоу, плюс действие наркотика.  В этот раз она отвела его в обыкновенный ресторан, напоила водкой, и началась сладкая жизнь раба.   
   Оскар недовольно ворчал, косясь на пузырек с йодом.
  - Стой тихо!  - Прикрикнула Хозяйка. Она осторожно приложила к саднящим ранам. Он тихо заскулил.
  - Т-ш-ш! Тихо, маленький. Все хорошо...- она нежно погладила его по животу.
   Иногда Госпожа играла с ним. Реже, чем это случалось в бытность его собачьей жизни. Она считала, что основа его зависимости — секс. Оскар не разубеждал Госпожу, рабство дало полное освобождение от страха.
     Седой доктор оказался словоохотливым человеком, не лишенным болезненного честолю-бия, стены кабинета были увешены многочисленными грамотами, украшенными гербовыми печатями, которые горячо свидетельствовали о том, что профессор являлся личностью из-вестной и заслуженной. Он хитро смотрел на Хозяйку.
   - Как вы считаете, ваш знакомый в действительности считает себя собакой? Существует два основных символа рабства. Собачий — это видимость преданности, и кошачий — видимость независимости и равенства.
     - Ну что?
     - И в том и в другом случае ключевым является слово — видимость!
  Доктор вплотную подошел к Оскару, и глядя ему в лицо произнес.
     - В медицине есть жаргонный термин — изысканная нежность. Это как-бы сказать... Мак-симально допустимая физическая боль у пациента. При операции или перевязки. Конечно, у каждого человека индивидуальный болевой порог, но есть общепринятые нормы. Ну, пони-маете...
   Доктор смотрел Оскару в глаза, и у человек-пес ощутил нереальность происходящего, ему почудилось, что пол уходит из под ног, а голос доктора доносится откуда то издалека.
   « Все это происходит не со мной!» - мелькнула мысль в человеческой голове большой собаки,   – «Меня здесь нет! Это – моя тень!»
 Доктор глубокомысленно хмыкнул.
   - Считается, что больной, становиться выше страданий.  Он перестает бояться физической боли, или наоборот — завышено реагирует на любые раздражители. Одним словом человек меняется, и уже не может стать таким как был раньше.
    - А зачем вы мне это все рассказываете? -  спросила Госпожа.
    - Физическая боль сродни душевной. Тот уже уровень реакции и напряжения.
Затем доктор подошел к книжному шкафу, и извлек толстую, ярко иллюстрированную книгу. На обложке красовалось сказочное чудовище, с горящими глазами, покрытое густой черной шерстью.
  -  Это книжка про оборотней? - усмехнулась Хозяйка.
  -  В том числе… - неопределенно ответил профессор. Он пролистал несколько страниц, бормоча  что то под нос, затем ткнул пальцем в искомый фрагмент.
 -  Вот! Поселения франков в Луизиане…  Что еще? Ага! Ругару! Слышали такое название?  Ругару проклят сто один день. По истечении этого срока, первоприемницей проклятого ста-новится его близкий человек. Давно вы с ним знакомы?    
-  Месяца два… Два с половиной.
Доктор снял очки, и тщательно протер стекла белоснежным платочком, аккуратно поставил книгу на прежнее место.
  - Я не увлекаюсь мистериями. Я – врач. Психотерапевт, практик и реалист. Я не верю в обо-ротней, леших и домовых, и не имею права опираться на метафизику, оценивая состояние больного. Пусть этим занимаются гадалки и экстрасенсы. Однако нельзя отрицать древние верования, во всяком случае те, что касаются психосоматических паталогий.  Приведу при-мер. С незапамятных времен люди отмечали влияние так называемых «черных вдов». Они замечали, что мужья с такими женщинами долго не живут, часто болеют, и умирают в цвету-щем возрасте. Феномен «черных вдов» более или менее ясен. Женщина, с ущербным энерге-тическим потенциалом пытается нормализовать его за счет близкого человека, обычно это муж. Таким образом, его потенциал иссякает раньше времени, человек заболевает со всеми печальными последствиями. Понятно?
  - Ну это все ясно! - нетерпеливо сказала Зося. – А мне вы все это зачем рассказываете?!
  - Сейчас поймете! - невозмутимо ответил профессор. – Таким образом, очевидно, что люди в состоянии оказывать влияние друг на друга без непосредственного участия. Причем влиять как созидательно, так и разрушающе! Теперь к нашей теме. Ругару – это человек и пес в одном лице. В мифологии все конечно иначе, это существо с головой волка, а телом человека, проще говоря - оборотень. Но мы с вами реалисты.  Ругару выглядит как человек, но несет в себе волчью сущность.
 - Так все- таки волка или собаки? - Зося с трудом подавила зевок.
 - Еще пятьсот лет назад  жители Европы между волком и собакой не делали различия. Ваш Оскар несет в себе часть собачьей природы, возможно неосознанно. Опасность заключена в том, что также как «черные вдовы» губили мужей, человек-пес сможет оказать влияние на вашу сущность. Вы ведь уже зависите от него, не так ли?
Хозяйка бросила испепеляющий взгляд на маленького доктора.
  - Я не нуждаюсь в консультации психиатора!
  - Я нисколько не сомневаюсь в вашей адекватности. Ваш знакомый не может терпеть уни-жения лишь потому, что осознает себя собакой. Он наверняка что то желает получить взамен.
  - Он и получает! – высокомерно заявила Хозяйка. – Я с ним иногда сплю!
Доктор закашлялся, покраснел и снял очки.  Он вновь достал платок, и протер несуществу-ющие пылинки на выпуклых стеклах. Без очков он выглядел застенчивым старичком.
  - Вы неверно меня поняли… - мягко сказал он. – Секс не может быть равноценен страдани-ям. Боль всегда сильнее страсти. Он – не мазохист. Боль, которую вы ему причиняете, не до-ставляет удовольствия. Он терпит. Возникает вопрос. Зачем он терпит эти страдания?!
  - Если терпит, значит ему это нравится!  Только я не понимаю, как все это связано с этим вашим…
  - Ругару! – подсказал профессор.
  - Ну да! Про «черных вдов» мне  понятно. Энергетические вампиры и все такое… Ну а ка-кая связь между мазохистом и средневековым оборотнем?!
  - Наши предки не всегда были столь невежественны, как это принято считать.  Некоторые из них не верили в чудеса наподобие вервольфов, преображающихся в полнолуние, и обрастающих шерстью и когтями. Тем не менее, они давно подметили схожесть между животными и людьми. Ругару  не являлся оборотнем в классическом понимании. Первые более или менее связные упоминания сохранились в фольклоре франкофонных поселений в Луизиане. По их мнению Ругару – не оборотень, это человек, имеющий  сущность пса.  Ругару – это те из людей, кто продал душу дьяволу. Продать, или обменять душу, - не более чем метафора! В интерпретации современников это означает полный отказ от нравственных категорий. Уход от ответственности за свои поступки.  Ругару ищет грешных христиан, их проще убедить в собственной исключительности. Вы, простите, кто по вероисповеданию?
  - Католичка!
  - Замечательно! – профессор потер маленькие ладошки. – Сравнительная редкость в нашей стране. Если верить скудным сведениям, Ругару, находит нераскаявшегося католика, и живет подле него сто один день. Вероятно по истечении этого срока, жертва оказывается в его вла-сти. Я, как врач могу предположить формирование психологической зависимости, со всеми вытекающими неприятностями. Простите за прямоту, но вы уже в некоторой мере зависите от своего знакомого! А общаетесь вы с ним около восьмидесяти дней, не так ли? Мне кажет-ся, вы его недооцениваете. Он терпит боль и унижения, не являясь мазохистом. Это раз! – доктор загнул палец на руке  - Он обладает незаурядным интеллектом, и способен к критиче-скому анализу. Это два! – доктор загнул указательный палец. - Я не очень доверяю современ-ным тестам, но они утверждают, что человек-пес в высшей степени мстительное существо! И еще одно… Он редкий лжец, этот Оскар!
  - Он пишет дневник… - сказала девушка.
  - Какой дневник? – профессор удивленно посмотрел на нее поверх очков.
  - Обычный дневник. Обо мне… Много мистики какой-то.
Доктор задумчиво постучал  ручкой по столу.
  - Мистика… - он встал из за стола, давая понять, что время приема закончено. – Мистика – не по моей части, уважаемая! А дневник принесите обязательно!
  Разговор с доктором происходил в присутствии Оскара, на этом настояла Зося, но перед тем как выйти из кабинета, она на пару минут задержалась, притворив за собой дверь.
   На улице заметно посвежело, осень уверенно вступала в свои права. Хозяйка  ступала по влажному асфальту, Оскар робко семенил следом, зябко кутаясь в  курточку.
  - Надо бы тебе куртку купить… - женщина критически смерила взглядом его долговязую фигуру, как бы определяя размер, и неожиданно добавила. – А может быть и не надо! Сто один день… Месяцок еще протянешь! – она криво усмехнулась. - Ну вот! Помнишь, ты про свою породу спрашивал.  Ругару! Смешное название!
     Она ничего не поняла. А Оскар долго вспоминал доктора, и на месте уважения возник гнев и страх. Мудрый доктор, с седыми бровями стал казаться ему опасным. Как это говори-лось в старом фильме? Он слишком много знал… У псов короткая память на ненужные предметы и лишних людей. Ругару проклят сто один день. Интересный доктор. Вредный субъект.  Хотя конечно в чем-то был прав, этот профессор. Однако он недооценил магическое влияние секса на зависимость Хозяйки.
    Сама Госпожа находила извращенное удовольствие в том, чтобы унизив раба, поласкать его своим большим влажным ртом. Она холит гордыню - он избавляется от страха. Равно-ценный обмен. Боль – неизбежный атрибут рабства. Не ощутив боли, не почувствовать люб-ви! Единственно к чему было трудно привыкнуть это к непомерному тщеславию Госпожи. Она и раньше хвасталась перед подругами ручным псом. Но собак не мучают, и не бьют без крайней нужды. Совершенно другое дело — раб. Раба следует истязать при посторонних, чтобы продемонстрировать свою власть! Тщеславие не позволяло Госпоже хранить в тайне их взаимоотношения. Теперь им редко удавалось остаться наедине, гости стали частым явле-нием в доме.
   Как то раз Хозяйка была сильно навеселе, и подарила человека-пса подруге — худой рыжей девице с торчащими вперед как частокол зубами. От девицы  пахло едкими духами, она жила в загородном доме. На фоне мелькающих желтыми всполохами фонарей, проносились кирпичные особняки. Дом стоял за высоким забором, который он с легкостью перемахнул той-же ночью, а вот до города он добрался лишь под утро — редкие машины проносились мимо с влажным свистом по сырому асфальту, и подобрал его старенький, потрепанный грузовик, с таким же как он сам пожилым и болтливым водителем. Шофер пытал странного попутчика нудными расспросами о окровавленном лице, и порванной одежде.
    Рыжая обладала убогой фантазией. Она вцепилась острыми ногтями в голову, и выла как ночная ведьма. Чувствуя как кровь сочиться из порезов на лице, он оттолкнул сумасшедшую девицу.  Она упала, опрокинув маленький столик, с грохотом посыпались фарфоровые безделушки. Рыжая молча вышла из комнаты. Когда она вернулась, в руках у нее был зажат кнут.
  - Всю жизнь об этом мечтала! – прорычала она.
  - Я не специально… - покосился он на осколки фарфора, похожие на выбитые зубы велика-на. – Я уберу.
Рыжая усмехнулась.
  - Конечно уберешь! Но потом...
На какое то мгновение ему почудилось, что все это происходит с кем то посторонним. Он зажмурил глаза, и увидел себя лежащим с этой девушкой в кровати. Смешная, некрасивая рыжая девушка, с выступающими вперед как у кролика передними зубами. Она гладит его волосы, шепчет ласковые слова, она так одинока в огромном пустом доме. Она быстро надо-едает со своими нежностями. Ему не нужна любовь, она делает его беззащитным. Его раз-дражает ее кротость, она говорит о доброте и доверии, чем приводит человека-пса в неистовство. Рыжая благодарна за несколько часов тихого счастья. За окном воет собака. В комнату вплывает безмолвная серя тень. Оскар вскакивает на ноги, девушка пытается его удержать, но он с силой бьет ее в грудь. Она падает, ударившись о столик, фарфор рассыпается по полу. Человек-пес берет бутылку водки, и жадно пьет из горлышка, захлебывается, кашляет, вытирает клейкую слюну. Девушка кидается к нему, она плачет, размазывая черную тушь по лицу, она умоляет его не пить больше, но человек-пес чувствует, как страшная розовая пена захлестывает  голову, он стискивает что есть силы зубы так, что крошиться эмаль, и медленно, с тихим стуком опускает бутылку на стол. Пауза…
  Оскар открыл глаза. Что это было? Очередной сон наяву? Он трясет головой, и в мир врывается безжалостная реальность.
  Рыжая стоит перед ним, зажав в руке тяжелый кнут.  Он – раб. Тень. Собака…
   - Не надо… - шепчет он пересохшими губами. –  Я все уберу, а фигурки склею…
  - Ублюдок!
  От первого удара он увернулся, но следующий взмах кнута порвал свитер, и рассек кожу на плече. Девица торжествующе закричала, и тогда человек-пес бросился на нее. Вначале рыжая сопротивлялась отчаянно как мужчина, но его охватил приступ настоящей собачей ярости, и бил ее до тех пор, пока она не перестала двигаться. Затем ему стало страшно.  И он выбежал из дома, перелез через высокий забор.
   Госпожа была трезвой и расстроенной. Она  просто вымыла его в ванной, напоила водкой, и ласкала. Оскар плакал...
    Рыжей он больше не видел, и ничего про нее не знал. Отсутствие страха предполагает от-каз от ответственности. После того случая гости стали появляться реже, а Госпожа не позво-ляла им использовать раба для своих пьяных причуд. До случая с негром...
    Иногда Оскар убирал в квартире. Но нечасто. Для этого существовали наемники— как шутила Госпожа, а хорошего раба надо ценить.  Перед побегом он украл немного денег, этого оказалось достаточно, чтобы снимать простенький номер, и каждый день пить водку.  Их отношения  были совершенными до тех пор, пока не объявлялись посторонние люди. Его побег был символичен. Он пытался дать ей понять о тонкой связи протянутой только между ними двумя. И никем более. Он надеялся, что страх прошел, серая тень обманута. Однако он ошибался. Уже на вторую ночь он проснулся трезвым. Казенные кварцевые часы, висящие на облупленной стене, показывали час с четвертью. Оскар схватил бутылку водки. Огненный жар растекся по груди. Давясь слюной, превозмогая отвращение, он лакал напиток, благословенное опьянения не приходило. Шевельнулись занавески на окнах, послышался сдавленный писк комара, он хлопнул по шее, и промахнулся, в ухе нарастал неприятный звон.
   - Я – Оскар, человек-пес! – громко произнес он, желая спугнуть тишину. Но тишина не ис-пугалась. Она навалилась душно, тяжело, и в вязких объятиях едва различимо пищал комар. Он вторично наградил себя пощечиной, и понял, что никакого комара в комнате нет. Звенели нити, сгустился воздух, и в номер вползла серая тягучая мгла. 
    На низенькой покрытой лаком тумбочке, стояло высокое зеркало. Черные пролежни облез-лой амальгамы по краям, и кривой инвентарный номер, намалеванный красной, цвета венозной крови краской. Поверхность зеркала покрылась мелкой рябью, отражавшаяся в нем стена с постером наклонилась так, что стал виден верхний угол, примыкающий к потолку. Вдруг от стены отделилась тень, она росла на глазах, становясь выше. Вскоре ей стало тесно в створке узкого зеркала, и она простерла широкий рукав в сторону потолка, комната наполнилась тихим  шипением, словно рассерженная змея пытается выбраться из заточения. Тень нырнула назад, в глубину зеркальной массы, но спустя мгновение появилась вновь, теперь она вытекала наружу, струясь бестелесной одеждой вдоль нижнего края тумбочки.
   Холодная струйка пота скатилась по лбу, зацепившись за веко, коснулась глазного яблока. Он моргнул, тень поглотила мгла. Когда он открыл глаза, темные крылья заполонили комнату. Зеркало дрожало, не в силах сдерживать напирающую из недр густую массу.
   - Ахерон лилит, наама самну, римон… - губы человека шевелились помимо воли. Раздался громкий треск – поверхность зеркала покрылась сетью мелких трещин.
   Оскар выскочил на улицу, выбежал в пустой сквер, за черными деревьями горели огни, по улице спешили одинокие прохожие. Накрапывал дождь, поднялся ледяной ветер — он бежал по улице, не чувствуя холода. Приветливо светилась реклама ночного кинотеатра. Он дернул никелированную дверную ручку – та не поддалась. Чувствуя стальную резь в свистящих легких, человек отчаянно барабанил кулаками по толстому стеклу.
   За освещенной дверью в ожидании сеанса топтались парочки. Симпатичный парень цело-вал девушку. Лицо девушки оказалось закрыто его спиной, а парень был похож на известного актера.
   Человек-пес завыл. Дверь дрожала под ударами, девушка испуганно оглянулась, парень с недоумением смотрел  сквозь стекло.
  - Откройте дверь!!! Прошу вас! Откройте! – кричал Оскар. В горле лопнул кровеносный сосуд, капельки крови обрызгали стену.
  - Откройте… Умоляю вас!
  Он с ненавистью ударил на уровне лица молодого человека. Тот отшатнулся, пожал плеча-ми, подошел к своей девушке, прошептал ей что то на ухо. Они скрылись в темном зале ки-нотеатра. Оттуда заиграла бравурная музыка. Metro Goldwyn Mayer.
  - Прошу вас…
 Дверь распахнулась, из фойе кинотеатра пахнуло уютным теплом и жареным арахисом.  Вышла молодая , щеголевато одетая женщина с полным седым мужчиной под руку.  Мужчи-на прошел мимо человека-пса, едва не задев его локтем. От него пахло дорогим одеколоном и пивом. Женщина возбужденно жестикулировала.
  - А мне понравилось! Хотя волка жалко… Мне вообще животных жалко, но снято очень реалистично! Даже жутко! А тебе?
  - Ничего. – сдержано бубнил толстяк. – Молодцы, здорово сделали! И волки такие огром-ные!
  - Это все компьютерные технологии. Сейчас ничего не снимают на камеру. Сплошь компьютерные постановки…
 Они подошли к машине, мужчина достал сигарету, чиркнул зажигалкой, в свежем воздухе поплыл густой табачный дым.
   - Пару минут покурю… - пробасил он.
 Женщина рассеянно кивнула.
  -  Мне фильм понравился, но волка жаль…
  - Можно будет диск купить, или скачать. Еще раз посмотрим!
 Запах дорогих сигарет коснулся ноздрей, аромат был настолько реален, человек-волк засто-нал.
  - Прошу вас…
  - Ты слышишь? – встрепенулась женщина. – Ты ничего не слышал?!
  - О господи! – закричал Оскар. – Я – здесь!!!
  Мужчина передернул плечами, выкинул недокуренную сигарету, распахнул дверцу машины.
  - Поехали!
 Женщина растерянно оглядываясь, села на пассажирское сидение.
  - Но мне точно показалось. Как будто кто то кричал…
  - Это на тебя так фильм подействовал!
  Машина сорвалась, обрызгав человека капельками грязной воды.
     Гасли огни ночной рекламы. Среди огненных всполохов в упор смотрел волк. Пасть оскалена, с длинных зубов стекают капельки крови, волк смотрит на мужчину  блестящими, не знающими жалости глазами. Одним зеленым, другим коричневым. Оскар попятился, едва не упал, споткнувшись о каменный бордюр. Возле рекламы светилось электронное табло с названием фильмов. Часы на табло показывают час пятнадцать.
   Он бежал по улице до тех пор, пока не отказали ноги. Он упал на мокрый асфальт, грудь душили рыдания. Горло саднило от жажды, человек-пес перевернулся на живот, и лакал из лужи. Потом он встал на ноги, и обреченно пошел назад в гостиницу. Он прошел мимо кинотеатра, возле касс обнималась парочка.
   Оскар брел по улице, в голове звенел голос. Я – тень. Я – повелитель тени. Я – раб своей тени…
   Портье недоуменно разглядывал грязную фигуру постояльца.
   - Как это вы мимо меня прошли?! Час шестнадцать…
Он молча прошел мимо портье, который продолжал оправдываться, обращаясь к отсутству-ющим слушателям.
  - Ну, ведь ни на минуту не отлучался! Как мимо меня прошел?!
  Он вошел в свой номер, и упал на кровать. Он старался не смотреть в сторону зеркала, бо-ковым зрением  видел его лживую поверхность, с кроваво красными цифрами в нижнем углу. Он отвернулся к стене, и заснул.
  На улице шумел порывистый осенний ветер,  гнул тонкие стволы деревьев, и тихое шурша-ние редких машин, скользящих по мокрому асфальту напоминало затаенное змеиное шипе-ние.
   
 С тех пор он пытался жить по ночам. Днем спал, а ночью пил водку. Через несколько ночей зазвенели нити, потекла зеркальная магма, дрожала тонкая занавесь на окне. Оскар выспался накануне днем, и чувствовал себя бодро, однако стрелки часов коснулись часа с четвертью, и он бросился опрометью из номера. Он бежал к ней.  К Госпоже…
    Он сидел во дворе, и ждал, когда она обратит на него внимание. Подъехала машина, из опущенного ветрового стекла неслась музыка, звучно охали басовые ноты. Громко рассмея-лась девушка, выскочила из салона. Со стороны водительского сидения вышел молодой стриженный наголо парень, и приобняв ее за талию, поднял на руки. Девушка опустила голову на плечо ухажера, в руке она держала черную сумочку и желтую розу, на длинном колючем стебле. Мужчина небрежно толкнул ногой дверцу машины, и аккуратно ступая среди блестящих луж, скрылся в подъезде.
  - Гадина… - прошептал раб.  - Она – гадина! А он – зверь!
  Оскар ненавидел лысого парня, презирал его девушку, весь мир был враждебно настроен к человеку псу. Он сидел и плакал. Выхода не было. Только через два с лишним часа Госпожа вышла к нему на улицу. В ту ночь она впервые поцеловала пса в губы... 

                *             *               *

     Наступала ночь. Долгое время Оскар не испытывал страха.  Последняя грань, разделяю-щая их с Госпожой пала. Теперь между ними остался только воздух. Говорят - это лучший  диэлектрик. Ему предстоит погрузится в свои сны. Их не было достаточно давно, и он не-много волновался.
    Страха не было в эту ночь. Госпожа приняла его в свою кровать. Она в последнее время все чаще спит с ним вместе, — с дорогими людьми или вещами трудно расставаться. Он дает ей столько эмоций, сколько она не могла получить ни от любовников, ни от денег, наркотиков или алкоголя. Упоение властью Хозяйка испытывала в начале его служения. К ней она привыкла столь-же быстро, как привыкают к шальным деньгам. Оскар дает ей ощущение любви. Не саму любовь — любовь своекорыстна и болезненна. Он дает ей ощущение чистого страдания, и она осознает, что сама является причиной этих страданий. Он делает ее немножко Богом! И он счастлив!
    Человек-пес прижимается к Хозяйке. Она всегда мгновенно засыпает, стоит белокурой голове коснуться подушки, а он какое-то время лежит неподвижно, слушает ночные звуки — с наступлением сумерек их становиться все больше, и слышны они явственно, среди обычных, блуждающих по квартире ароматов четко прослеживается  запах горькой травы и высохшей крови.
   Дождь кончился, на небе загораются яркие звезды, они срываются с черного небосклона, и несутся вниз, оставляя яркий фиолетовый хвост. Кривой полумесяц завис над землей, касаясь острым языком высоких гор, чьи мохнатые макушки окутаны густым туманом.   Утробный вой пронесся над черной землей. Тревожно, вразнобой запели лягушки. Наступила ночь. Оскар спит и ему снится сон.



                СИУТА.


    
   …На берегу реки лежит манк.  Ловкая ящерица вцепилась в икру несчастного, и мотая го-ловой пятится назад. Манк цепляется ногтями за землю и дико орет. Ящерице на помощь по-доспела вторая. Вдвоем они быстро утащили добычу в воду, не обращая внимания на самок, которые швыряют в них куски сухой глины и камни. Оказавшись на глубине, манк бил рука-ми по жиже, поднимая кучу брызг и мутного песка.  Вот его голова появляется на поверхно-сти, он разевает рот как жаба. Потом все стихло. Косой внимательно наблюдал за гибелью манка, а рядом таился Бурбуль…
    Чужой голос властно приказал псу покинуть Зеленую Гору и идти на юг, в эти иссушенные солнцем бесплодные земли. Манки продолжали мигрировать на юг, и вслед за ними шел пес. А на некотором расстоянии, не отставая ни на шаг, следовал вожак.
      В ту ночь Косой обследовал дальнюю рощу, здесь обосновались маленькие обезьяны. Они перелетали с дерева на дерево, цепляясь за ветки своими цепкими, жилистыми руками. Всем известно, что хитрее обезьян могут быть разве только манки. Однако псу и здесь повез-ло.
    Он разбудил их неожиданным вторжением, одна замешкалась, зацепившись за ветку. Косой подпрыгнул так высоко, как не прыгал никогда в жизни — на тот момент он не ел уже почти неделю,  черная шкура висела на боках свалявшимися  лохмотьями.  Волк поймал обезьяну, но чувствовал себя униженным. Ее соплеменники орали со своих деревьев, а хищник бежал прочь. Для уроженца Зеленой Горы, охота на обезьян считалось унизительным занятием, но голод умеет быть убедительным.
  Он брел по степи, на пути возникла невысокая волчица. Она была стройная, как все мест-ные псы рыжего оттенка, на груди красовалось белое пятнышко. Косой деликатно отступил, она тихонько прикусила его за ухо. Он приподнял верхнюю губу, но тотчас опустил голову. Она потерлась мордой о его шею, заскулила — это было приглашение к беседе…
     Ее звали Сиута. Ее удивил огромный волк — таких она здесь никогда не встречала, а уж тем более дальше, на юге — возле Большой воды. Тамошние волки совсем маленькие. Манки идут к Большой воде. Зачем? Неизвестно. Старые волки говорят о приближении  холодов. У манков есть некая сила, которая ими руководит. Что-то наподобие Силы Луны. Только волки прислушиваются к Силе Луны лишь когда в этом есть крайняя необходимость, а манки делают это всегда.
    Косой слушал. Он никогда не встречал умных волков. Сиута была польщена. Она часто приходит сюда. У Плоских Камней короткохвостая кошка порвала ее спутника, и с тех пор она приходит сюда каждое полнолуние. Неожиданно он рассказал ей все. Про манков, про Бурбуля, про страшный запах, который сопровождает невидимую  тень.
   Сиута оказалась благодарной слушательницей. Местные волки не питают к манкам враж-ды, она слышала про серого манка, но она также знает и про другого манка. Здешние волки называют его белым. Это оттого, что от него исходит сияние.
   Косой предложил волчице поделиться самым сокровенным, что было у него — своими снами. Сиута соглашалась…
   И тогда не в силах сдерживать наполняющие его чувства пес завыл. Он выл, подняв острую морду к черному небу. Он выл от восторга и нежности, и Сиута завыла вместе с ним, и луна  очертила контуры волков серебром.
   
    
               
       Бурбуль следил за семейником. У вожака был отменный слух, он нашел нору, выкопан-ную среди корней деревьев, но не спешил объявиться. Придет время...
      Во имя мести волк поменял свою природу. Он не спал днем, а ночью маялся от бессонни-цы. Он приноровился жить в режиме манков. Он знал их привычки, следуя за бельмастым, оставаясь незаметным.  У вожака появилась сила и ловкость, а хитрости, могли позавидовать смышленые обезьяны. Он перестал выть по ночам, и когда услышал любовное томление Ко-сого, презрительно зарычал. Он не знал больше, что такое любовь. 
    Его посещала по ночам Латона, но Бурбуль холодно встретил теневую сестру. Он презира-ет опасности. Сладкое чувство ненависти дарило истинную радость. Он слышал  волчат, рез-вящихся в лагере манков, и смаковал мысли о том, как хрустнут щенячьи косточки под напо-ром его мощных челюстей. Но и это позже…
      В то утро Хозяин изрек слово. Пора. Волк получил силу медведя и ловкость  тигра, время начинать наслаждаться местью. Хозяин поощряет месть. Он порадуется вместе со слугой.
     Бельмастый спустился к реке. Манки пьют воду, черпая ее ладонью. Неподалеку  греются водяные ящерицы, их внешнее безразличие к окружающему — хитрая уловка. Волк видел как молниеносно, с упругой силой разворачивающейся пружины набрасываются они на заигравшуюсю антилопу, и из цепкого капкана огромных челюстей не вырваться, и в нежных глазах животного застыл смертельный ужас.
   Такой-же ужас, он испытал при встрече с Хозяином.  Но это было давно. Ящерицы — дру-зья Хозяина. Они неподвижно лежат на берегу, по гребнистым остриям шкур скачут безза-ботные птицы.
   Бельмастый стоит на четвереньках, как степной заяц — беззащитно выступает тонкая ко-ричневая шея. Пасть волка наполняется слюной, он дрожит в нетерпении. Нет! Это слишком просто!
   Пес  рвет зубами сухожилие на ноге, пасть наполняется сладкой кровью, и жесткими жи-лами. Бельмастый  с отчаянным воплем бьет хищника в голову острым камнем. Волк легко уклоняется, и впивается во вторую ногу. Крики боли в голосе жертвы наполняют его ощущением  восторга, и благодарности. Он смотрит бельмастому в глаза, видит в них страдание, и он счастлив. Бурбуль уходит. Он досмотрит эту историю на расстоянии — в планы вожака не входит встреча с семейником. А пока он смакует подробности смерти бельмастого, и  жалея, что все произошло слишком быстро.  Но он полон надежд, Хозяин обещал много ненависти.
    Хозяин всегда приходит ночью, его появление вызывает страх, но такой вид страха пред-шествует восторгу. Хозяин приходит не каждую ночь, но пес готов к его приходу, и поэтому он плохо спит. Он боится пропустить первые минуты щенячьей радости, которую испытыва-ет, заслышав издали знакомые шаги.
    Однажды Хозяин отправился к манкам, и взял с собой Бурбуля.
    Волк нервничал,  вот так запросто войти в лагерь манков, было страшно. Он скулил, пере-ступал с ноги на ногу, даже лютая злоба, питавшая его ослабла, под впечатлением смертель-ной опасности. Но доверие к Хозяину было почти безграничным, его власть над окружающей природой выглядела убедительной, и проявлялось в том уважении, что испытывали к нему водяные ящерицы или серые крысы.
    Завидев пришельцев манки падали на землю, и начинали громко выть. Бурбуль ликовал.  Ему хотелось рвать, кромсать, вскрывать глотки. Забившись в ворох вонючих шкур дрожали Плакса и Ушастый, рядом лежал маленький манк.  Взмах острых клыков, и от дерзкого ма-лыша останется истекающий кровью кусочек плоти! Но Хозяин поманил пальцем молодую самку. Она покорно приблизилась, дрожа всем телом. Он велел ей встать на четвереньки. Большие груди обвисли, блики костра играли на толстых уродливых бедрах.  Хозяин  прика-зал слуге овладеть самкой.  Волк протянул нос — острый запах самки, готовой принять в свое лоно. Хозяин настаивал. Это не шутка.  Бурбуль зарычал, лютая ненависть клокотал как вода в горячих ключах, зажгла яростный огонь в сердце, шерсть почернела и встала дыбом на загривке.  Беспомощность жертвы усилила бешенство волка. Пес урчал, самка начала кричать. Серая дымка на  лице Повелителя излучала свирепую радость. Повелитель доволен!
    Волк совокуплялся с самкой манка, лютый ветер завывал над черной землей, плакали ман-ки, и надо всем этим возвышался серый и безмолвный, мрачный и неумолимый Хозяин и Повелитель!
    Волк рвал когтями нежные бока манки, вот он раскрыл свою зубастую пасть, сейчас он вонзит острые зубы в тонкую шею. Самка примет  семя, и захлебнется в собственной крови. Хозяин придумал отличную игру! Но Повелитель отдал беззвучный приказ, понятный только им двоим, и  волк послушно отошел в сторону.
   Далее Хозяин подошел к истерзанной самке, помог ей подняться. Повелитель никак не объяснил своих действий. Ни тогда, ни позже. Но Бурбулю не требовались объяснения — Хозяин был доволен, а это значит, он свою миссию выполнил сполна.
   Перед тем как уйти, Повелитель долго смотрел на маленького манка. Детеныш  выдержи-вал  взгляд, от которого у храброго Бурбуля начинали предательски дрожать сильные ноги.  Повелитель отвернулся и зашагал прочь...
   Пес поспешил следом, часто оглядываясь, и недоумевая, что это за слезы такие лились из глаз детеныша, если не чувствовалось в нем самом ни страха, ни злобы? А только печаль, и еще что-то непонятное, отчего жизнь волка, до краев наполненная ненавистью и мщением показалась пустой и бесцельной? Он остановился, тряс большой головой, недовольно фырк-нул, пытаясь выплюнуть неприятные мысли — впереди быстрым шагом удалялся Хозяин, он уже почти скрылся из виду.
   Бурбуль почувствовал себя безмерно одиноким. Он кинулся догонять Повелителя, чьи твердые шаги удалялись на юг. К высоким скалам, вырастающим из черного жерла преис-подние, стоящими на краю отвесного обрыва, обдуваемыми пронзительными ветрами.
   
               
 
       Солнце медленно поднималось на Востоке, лучи бережно коснулись мягкой, неразбу-женной земли. Вразнобой заголосили птицы, поднялся  свежий ветер, шумела зеленая листва, вода покрылась мелкой рябью.
    Две тени прошмыгнули в нору. Они долго топтались на месте, обнюхивали воздух, волки слушали степь. Косой нервничал — Сиута ждала волчат, а запах Бурбуля не давал ему покоя. Наконец волки укладывались, самец продолжал принюхиваться, не доверяя слуху. Волчица недовольно поднимала — время сновидений!
   Волчица считала, что если их сны сольются в единое целое, они не будут расставаться даже на время ночлега. Косой старался, но в последний момент между ними вырастал невидимый барьер, образы искажались, плыли в цветном водовороте бессмысленных картинок, и проваливались в бездонную яму. Помог несчастный случай. Сиуту укусила змея.
    Они пробирались по скалистому ущелью, Косой шел первым, осторожно ступая по острым камням, когда сзади раздался отчаянный визг. Он мгновенно оказался рядом — в лапу подруги впилась большая черная змея. Волк разорвал змею, но лапа опухла, и волчица едва доковыляла до норы. Под утро ей стало совсем плохо. Блестящая шерсть свалялась, глаза покрылись мутной пленкой, провалившиеся бока тяжело вздымались, сизый язык свисал из пасти.
    Косой обезумел. Он бегал вокруг норы, его глаза лихорадочно блестели. На вторые сутки томительного ожидания он лег рядом, и погрузился в тяжелое забытье. И впервые ему приснился сон.
    В этом сне были он, Сиута и маленький манк. Они втроем бегали по зеленому лугу, а ря-дом  резвились волчата. Маленький манк коснулся рукой его плеча.
 «Все будет хорошо…»
    На следующий день волчица стала выздоравливать. Впоследствии Косой рассказал ей свой сон — оказывается она видела его в тот-же самый день!
      И сейчас волк послушно закрыл глаза.
     Птицы кружили над высокими деревьями, оглашая окрест тревожными криками. Между корней деревьев прошмыгнул рыжий суслик, метнулся под спасительные переплетения узловатых корневищ, тень накрыла его беспощадным крылом, огромная пасть  поглотила зверька. По оврагу пробирался огромный пес. Из пасти сочилась свежая кровь. Она капала на сухую землю, земля жадно впитывала сладкую жидкость, и на ее поверхности высыхали бурые ржавые пятнышки...



               
 

                ДНЕВНИК  ОСКАРА.  ОКОНЧАНИЕ.




       «...Все предшествующее написал Оскар человек-пес. Пес ушел. Его место занял раб. Госпожа предпочитает собаку с тех пор, как мне удалось посвятить ее в мистический мир моих сновидений.
    Псы, фигурирующие в моих снах, поглотили ее внимание. Каждый вечер она с нетерпением ждет продолжения, и я ликую! Высокомерная Госпожа находится всецело в моей власти! Власть иллюзий могущественней любой другой, ибо обладание реальными богатствами ведет к пресыщению и отчаянию. Сила иллюзий беспредельна.
   Сначала я тешил ее тщеславие, превратившись в послушного раба, и достиг крайнего сте-пени унижения, позволив надругаться над собой изощренным образом. Наконец, я пожертвовал самое дорогое, что может предложить смертный — я дал ей ощущение иллюзии, которое не получить ни с помощью алкоголя или наркотиков.
    Я испытывал страх. Постоянный, выматывающий душу, он спеленовывал по рукам и но-гам, он парализовывал волю, и изъедал жизнь хуже ржавчины, ибо ржа оставляет съеденную основу железа, в следах коррозии видна история ее жертвы. Мой страх лишил меня  природы. У меня больше нет истории.  Я — это комбинация страхов, я — это скопищ оголенных нервов, я — это долгая пытка тоской и отчаянием. И я бессмертен!
   Раньше я мечтал о бессмертии в силу того, что боялся расстаться со своим телом, пока не понял, что бессмертие это -  бесконечный страх и одиночество. В ту ночь, когда серая тень вплыла в мою жизнь, я перестал бояться смерти и унижений. Боль неприятна, но я к ней быстро приспособился — это всего лишь нервные волокна — простая физиология.
   Госпожа — глупа. Она считает меня мазохистом, она уверена, что я терплю унижения по-тому, что они доставляют примитивное сексуальное удовольствие. Она водила меня к докто-ру, и это была ее ошибка! Никто, кроме нас двоих не смеет поднимать завесу тайны. Мне показалось тогда, что доктор о чем- то догадался, а для нашего союза требуется интимность.  Я  охранял ЕЕ покой, удаляя невольных свидетелей.  Впрочем, все в прошлом. Скоро Госпожа изменит свою точку зрения. Я уверен.
    Мне удалось погрузить ее в СВОЙ мир! Она считает это миром иллюзий. Я тоже раньше  думал. Я ошибался, но чтобы понять это, мне надо было увидеть ТОТ сон. Скоро его увидит Госпожа. Но пока я — раб, и этот факт позволяет мне ослаблять чувство страха.  Я ужасно одинок. Я видел серую тень…
    Немалого труда стоило мне научить Хозяйку погружаться в бездну иллюзий.   Поначалу возник острый протест, неприятие чужой сущности вторгающейся в ее природу, и заполняю-щее ее как полую массу наполняет агрессивная кипящая влага. Госпожа сопротивлялась. Мне пришлось рассказать, что возникающие образы, — следствие ее собственных фантазий. Чрезмерная горделивость мешала ей принять проявление силы у безропотного раба. Она, с исконно славянским упрямством противилась неизбежности признания той связи, что сцепила нас между собой накрепко. Я должен был продемонстрировать крайнюю степень своего ничтожества. И удобный случай вскоре представился.
   Все произошло накануне моего побега из дома Госпожи. И хочу подчеркнуть специально для Хозяйки, тщательно прочитывающей мои дневники, - никакой связи между последними событиями и моим побегом не было. И трагическая развязка не являлась актом мести. Я по-знал такую боль, и такие страдания, что мстить заурядным смертным просто смешно! Все мои действия были глубоко символичны, и в основе  имели одну цель — избавление от лютого, ни с чем не сравнимого страха.
    Мои слова приходиться принимать на веру, я не могу предоставить аналогов того ужаса, который мне довелось испытать. Слабым доказательством моих слов может послужить то, что стараясь хоть как-то ослабить этот страх, я добровольно стал рабом. Для горделивой Хо-зяйки это должно быть весомым аргументом.
   .А в тот день я много пил. И Хозяйка пила...
    Бывали такие радужные дни светлого беспамятства, когда мы с ней начинали пить  с ран-него утра. Если для меня пьянка - дело привычное, то для Госпожи требовалась причина. Обычно это были приступы скуки,  но она со свойственным высокомерием обозначала их как депрессию. 
   - Иногда я жалею, что ты – собака! – грустно сказала она в тот раз.
   Я растерялся.
  - Но ты же знаешь, я – не собака, я – твой раб, мы говорили об этом…
  - Раб мне надоел! – отрезал Госпожа.
  Я ощутил себя ангелом, которому отсекли крылья!
  - Но м-м-ы ведь не все испробовали! Т-т-ы можешь делать со мной все, что угодно! И по-том, мои сны…
  - Знаю! И слышала и читала! – раздраженно перебила Хозяйка, - и про сны, и про манка  серого… Надоело!
 Зося – упрямая сучка! Пытаться заставить ее изменить свое мнение практически невозмож-но! Лесть на нее не действует,  а мои унижения ей надоели. Как бы подтверждая мою мысль, она задумчиво произнесла.
  - Все одно и то же. Я тебя унижаю, ты безропотно все переносишь. Однообразно все как то! Если бы ты хоть сопротивлялся! И собаку ты изображаешь, как то нелепо. Настоящие псы симпатичнее.  Взять того же Торна… - у нее дрогнул голос.
 Моя пасть наполнилась слюной, я едва сдержался, чтобы не хватануть ее за  гладкую  руку. Упоминание о тупом фокстерьере-самоубийце всякий раз приводило меня в бешенство.
  - А как же мои сны…
  - Какие, к дьяволу сны!?
  - Я могу стать непокорным рабом, если ты этого хочешь…
  - Непокорный раб мне не нужен.
  - Но что же делать!?
  - Не знаю. Возможно мне вообще надоело тебя унижать.
Она достала пилочку, и стала обрабатывать совершенный ноготь. Я боялся дышать. Самодо-вольная сучка! Ей надоело!
  - Я готов на все…
  - Именно это мне и надоело! – Зося холодно взглянула мне в лицо, встретив мой безумный взгляд смущенно отвернулась. Она подмигнула, стараясь выглядеть беззаботной, но я уже угадал в ее глазах страх. И это было хуже всего! Надо собраться с мыслями. Надо срочно что- то придумать!
  - Б-было время, когда ты позволяла своим подругам унижать меня…
  - Ну и что!
  - Но т-тебе это не очень нравилось…
  - Не знаю… - она с видимым безразличием пожала плечами. Я изучил Госпожу! Я постигал ее извращенную природу лучше кого- либо другого. Конечно! Конкуренция самок! Она рев-новала меня, своего раба, к подругам, и вместе с тем тщеславно желала продемонстрировать свою власть. Бедная девочка!
  - Н-н-у а если на месте твоих подруг окажется мужчина…
   Зося отложила пилочку, и подошла к окну, и задумчиво барабанила ногтями по черному стеклу. Придвинулась вплотную, будто намереваясь поцеловать равнодушное стекло, и от-крыв рот, подышала на холодную гладь. Стекло покрылось белой расплывчатой патиной. Девушка вывела пальчиком смешную закорючку, полюбовалась своими художествами, наклонив голову, как большая красивая птица. Я сидел молча, опустив голову. В глубине собачьего сердца, под волокном пульсирующих артерий звенели литавры. Госпожа думала. Она вытянула губы в трубочку, и прижала их к стеклу. У меня вспотели ладони.
  – Не убивайся раньше времени, малыш, я что-нибудь придумаю! – она почесала меня за ухом, и потянулась к своему любимому телефону.
   За окном моросил нудный нескончаемый дождик, и в тон погоде, горько и безрадостно бы-ло у меня на душе.  Госпожа хочет, чтобы я сопротивлялся! Ей надоела преданная собака, она хочет агрессивного боевого пса! Ее воля… Она получит такого пса!
    В раковине выросла покрытая застывающим жиром горка грязной посуды, но Хозяйка не-довольно махнула рукой.
   - Не переживай, Оскарчик! Придумаем что- нибудь…
    Через пару часов я был сильно пьян. Зося всегда отличалась высокой толерантностью к алкоголю. Она беспрестанно болтала по телефону, на чистом лбу выступили маленькие ка-пельки пота, коричневая родинка  причудливо кривилась как непослушная мушка, уцепившаяся колючими лапками за гладкую поверхность верхней губы. Вскоре она оделась, и чмокнув меня на прощание в нос, убежала.
  - Кажется, я придумала кое что интересное! – и лукаво подмигнула,  оставив меня наедине с неповторимой магией ее аромата.
    Мне ничего не оставалось делать, как делить одиночество с бутылкой водки, и пачкой си-гарет. Это — мои друзья, они лишены болезненной гордыни разделяющей всех окружающих на рабов и господ. Я попытался продолжить писать, но мозг был одурманен спиртовыми парами, и бросил дневник в ящик стола.
   Зося настаивает, чтобы я писал, и я повинуюсь. Мои сочинения вызывают ее искренний интерес. Причина кроется вовсе не в моем литературном даровании. Я пишу о Госпоже, и это приправляет тщеславную натуру острым и жгучим перцем. И тем не менее — это заключительная часть моего дневника. Я вновь обретаю способность заказывать сны. Реальность происходящих событий  воистину ужасает. После памятного появления серой тени, я длительное время старался избегать любых сновидений, глушил себя алкоголем, снотворными, пробовал наркотики. Я думал, что избавился от снов навсегда. Остался только страх. Но сны медленно и неуклонно проникли в мою жизнь, поначалу в виде безобидных картинок про древних собак, затем эти картинки преобразились в целую историю, и я поневоле оказался захвачен развивающимся сюжетом. Все изменилось с тех пор, когда в сюжетную линию стал вплетен некий серый манк…
   Раньше в моих снах отсутствовали запахи. Яркие цветные образы, насыщенные объемным  звуком, то горячие, то холодные ощущения  чужих прикосновений. Не было запахов, отчего драматургия выглядела несовершенной. Словно музыка, лишенная басовых звуков.
   Первый запах, который я почувствовал, был аромат крови с примесью пряных трав. Лакрица, базилик, степная полынь. Запах серого манка. И именно этот запах витал в моей комнате в ту злополучную ночь. Хотя если быть точным, я его не почувствовал, липкая паутина страха не позволила нервным рецепторам диагностировать запахи или вкусы. Кто хоть раз в жизни испытывал настоящий ужас, тот поймет. Остаются лишь зрение и слух, прочие органы чувств блокируются. Запах появился позже, когда я, обгаженный корчился в  кровати. И вот теперь сновидения стали пахнуть!  Запахи леса, воды, свежего ветра, мускусный запах волков, и привкус огня, доносящегося от становища манков, но ярче всего я чувствовал запах серого манка — вкус сладкой крови и горькой травы.
    Я самонадеянно полагал, что пишу сценарии бесплатных приключений, но то было время жестокого кредита. Время  истекло, близиться час расплаты. А я — банкрот! Но у меня есть поручитель —  Госпожа. И это справедливо! За удовольствие обладания рабом следует пла-тить. Зося любопытна, самоуверенна, и платежеспособна. И она мне не верила до тех пор, пока красочный мир иллюзий не открылся перед ней во всей его бесстыдной, нагой красоте. Теперь она обречена, как был обречен и я с того самого момента  когда лепная вязь раскра-шенных образов окутала мое убогое трехмерное сознание. И я ей благодарен. И я счастлив. И я почти не испытываю страха...
   Но это произойдет позже, а пока я в одиночестве пил водку, курил сигареты, и смотрел в покрытое дрожащими капельками моросящего дождя окно. След от дыхания Госпожи мед-ленно испарялся, я прикоснулся к стеклу ртом, в том месте, где бледной тенью отпечатались следы ее губ.  Рисунок был едва различим, кривая заусенца, я быстро стер ее ладонью. Ничто не оставляет на земле следа. Все тленно…
    Улица чернела, зажигались желтые фонари,  свет покорно таял в блестящих лужах. Мое бледное отражение в черном окне слоилось, подрагивало в такт проносящимся машинам.  Стало как то очень тихо.
   Я вскрикнул, голос блекло отозвался и потонул во влажном воздухе. Я прошелся по квартире, громко выкрикивал какие-то слова. Я включил музыкальный центр на полную громкость — из мощных динамиков ревел гремучий рок — Зося любила классический английский рок — единственное, что у нас с ней было общее. Металлический голос Гиллана заполнил помещение, песня о космическом путешествии тихо шелестела в мертвом воздухе. Тишина пробиралась в комнату, поглощала воздух, сжирая одну за другой молекулу, она обволакивала звуки, и они гасли, задыхаясь в ее черных ватных щупальцах. Я закричал изо всех сил, рискуя сорвать голос, я перекричал Гиллана, но почти ничего не услышал. Тишина побеждала! Я знал, что будет дальше. Вслед за тишиной придет темнота, и в ее колышущихся складках будет скрываться он. Серый манк...
    Я залпом допил бутылку, тошнотворный ком подкатил к горлу, я прижал руку ко рту, и бросился бежать в ванну, но споткнулся о коврик в коридоре, упал на пол, сильно ушибся лбом о дверной косяк. Удар отозвался жгучей болью в затылке, в глазах потемнело, и я вытянулся всем туловищем на мягкий ковер. И здесь меня начало рвать. Рвота желтыми квадратиками украсила белоснежный, с мягким пушистым ворсом, ковер.
     Когда я открыл глаза, надо мной маячили два лица. Одно — принадлежало белокурому ангелу, с кривой родинкой на верхней губе, другое черное, с вывернутыми губами, жесткой курчавой шерстью на голове. Негр оскалил белые клыки людоеда, сильные руки  оторвали меня от пола, и потащили в ванну. Следом шла Госпожа, и хохотала.
   - Ну, малыш, ты и нарезался! Макс! Ты когда- нибудь видел собаку алкоголика?!
   В ванной они вдвоем ловко меня обнажили, и нескольких минут обливали ледяной водой.  Госпожа завершила экзекуцию, вытерла меня насухо жестким полотенцем, и закутала в большой пушистый халат. Через пятнадцать минут мы втроем сидели за столом. (Случай беспрецедентный — я выпивал вместе с Госпожой и ее посетителем.) Негра звали Масис. Он пил водку. Госпожа тянула свой коньяк, и не пьянела. Мне водки не давали, и я довольствовался пивом, которое ловкий Масис умело откупоривал, сцепляя зубчики металлических крышек одну за другую. Бутылки утопали в его огромных черных, с розовыми ладошками руках.
  - Почему собака?
  - Не знаю… - Госпожа  пожала плечами. – А какая в сущности разница между собакой и человеком?
  - Собака служит. Она – помощник!
  - Оскар тоже служит! – усмехнулась Хозяйка. – Помощник из него никудышный, но тапочки таскает ловко!
  - Я понимаю. – кивнул  Масис. Он дружелюбно ухмыльнулся, и протянул мне открытую бутылку пива. – Это у вас такая игра…
 - Может быть и игра… Любой пес не заслуживает плохого обращения.
  - Люди лучше зверей!
  - Боюсь, ты ошибаешься! – возразила Зося.
   Негр беззаботно пожал плечами, а я смотрел на него с сожалением. Он скинул белоснеж-ный плащ, стянул через голову тонкий свитер, и развалившись в кресле демонстрировал вы-пуклую безволосую грудь, и втянутый, в рельефных квадратиках живот. Он перегибался че-рез стол, протягивал длинную черную руку за бутылкой так, что становились видны влажные звериные завитки подмышкой. От него остро пахло мускусом, так пахли мои волки в сновидениях, он подливал коньяк в бокал Госпоже, его движения были уверенны, и полны сдержанной мужской силы.
    Зося смотрела на меня, и в ее темно-синих глазах было темно и страшно. Она высовывала  розовый язычок, он походил на вывернутую наизнанку змеиную шкурку, трогала темное пятнышко родинки, и на коже медленно высыхала нежная слюденистая влага. Мы сидели и пили. Пришла ночь...
    Скуластая Луна бесцеремонно заглядывала в комнату, являя изъеденное оспой кривое ли-цо. Было начало первого. Точнее двенадцать часов пятнадцать минут. Собачья память! Зоя стащила через голову узкое черное платье. И наглая, ухмыляющаяся Луна корчила рожи, подглядывая за сплетением черно-белых тел, хихикала кривым ртом, недовольно косясь на проплывающие серебристые облака.
     Я пил свое пиво. Голова нестерпимо болела, но Госпожа дала мне  маленькие желтые таб-летки, с глубокой риской посередине. Во рту стало сухо и горячо, пенящаяся жидкость разду-валась в раскаленном горле, превращаясь в горящий шар. Я сорвал  пушистый халат, и пова-лился на пол.  Возле моего лица горел камин — огненные языки пламени лизали дрова, красные искры отрывались от пламени и кружили в расплавленном воздухе. Какой камин!? Черт возьми! У Зоси нет камина. Это костер! Меня окружает жаркая тропическая ночь, из темноты доносится  рычание стелющегося по земле проваленным брюхом голодного леопарда, взрыв обезьяннего визга, и яростный рев раздосадованного хищника. Луна осветила круглую проплешину среди густых зарослей.
  Горит огромный, в два человеческих роста костер, подле него сидят полтора десятка чело-век. В цепких пальцах воины сжимают копья, их глаза закрыты, губы шевелятся повторяя неслышные заклинания. Чуть поодаль на сложенных охапках горько пахнущей травы корчится молодая женщина. Она беременна. Женщина приподнимается, из ее раздвинутых ног течет густая черная кровь. Кровь смешивается с пряной травой, и острый запах крови и горчичной лакрицы насыщает ночной воздух. Я знаю этот запах, и я кричу от ужаса. Я пытаюсь открыть глаза, бью себя по лицу. У меня разбит нос — клейкая жидкость ползет по губам, но я не ощущаю ее вкуса — острый запах крови и горькой травы кружит голову, заволакивает сознание мутной клейкой пеленой, я хочу проснуться, больше всего я боюсь увидеть, ЧТО именно разрывает плоть выкрикивающей  странные заклинания женщины. Я пытаюсь удержать в сознании спасительные образы — Зося, негр, собаки...
   Какие собаки!? Хитроумная мысль ловко обманывает меня, извернувшись как проворный иллюзионист, и слово СОБАКИ! СОБАКИ! - визгом взрывает мой измученный мозг, и я как заговоренный медленно перевожу взгляд на женщину, ее полные губы растягиваются в дья-вольской улыбке. Она счастлива!
   Женщина произносит слово, и я скорее угадываю его, чем слышу. Я знаю это слово! Я не помню откуда я его узнал, но одно известно точно — это ТО САМОЕ слово!
   Из развороченного лона, с клейкой нитью кровавых сгустков, и истекающей липкой белой жидкостью, медленно, с тягучим утробным воем на свет появляется темная, вся в кривых заусенцах голова. Желтая пленка, обтягивающая эту голову, со свистом лопается, и оттуда вытекает густая бесцветная жижа.
   Я кричу! Надо проснуться!   Я вижу, что люди возле костра встают на ноги, и начинают тревожно оглядываться. Они ищут меня! Они слышали мой крик!  Они двигаются наощупь, я чувствую их запах — воин ткнул копьем в мою сторону, и я почувствовал болезненный укол в ноге.
   Новорожденный громко кричит. Это — собачий вой. Я  явственно слышу слово, которое произносит женщина. Люди размахивают своими копьями, и вдруг один из них совершенно отчетливо указывает на меня.  И вслед за ними истошно кричит роженица…


               


       ...На часах час с четвертью. В нескольких сантиметров от моего лица разметались бело-курые пряди Госпожи. Она стонет, она тянется ко мне губами, я отворачиваю лицо в сторону, и с трудом сдерживаю рвотные позывы. Меня тошнит. В голове пульсирует одно и тоже слово. Я пытаюсь подняться, но дьявольски сильные руки припечатывают меня к полу. Зося возбужденно шепчет на ухо.
  - Тихо, малыш! Сейчас все будет хорошо… Как ты и хотел!
Голос кажется мне чужим, я стучу кулаками по полу.
  - Ты кто?! Что тебе надо?!
  Ковер пахнет мертвой материей, сухая ткань набивается в рот, я с трудом поворачиваю голову, и кричу.
  - Кто ты?!
 Звериное дыхание обжигает шею, и сильная боль пронзает естество. Я вскрикиваю, влажный язык властно проникает в рот. Какое- то время это продолжается — горячее дыхание, нарастающая боль, и язык Госпожи в моем рту. Я терплю. Я вспоминаю слово. Я привык терпеть боль. Слово...
   Где-то далеко надо взрывается гортанный крик, я прикусываю язык, и получаю оплеуху. Потом, наступает тишина. Я ничком лежу на полу, нежные пальцы ласково перебирают шерсть на загривке, мне хорошо, немного больно, и я совсем не испытываю страха.  Я под-нимаюсь на ноги, и иду в ванну, меня рвет. Я принимаю душ, быстро одеваюсь, смахиваю со столика несколько купюр, беру бутылку коньяка и ухожу из квартиры. Я бегом спускаюсь по лестнице, слыша, как за мной следом на площадку выскакивает Госпожа. Она зовет меня, но я уже на улице. Возле дома я нахожу кусок оборванной железной трубы — он тяжелый с ост-рыми ржавыми краями. Я вхожу назад в подъезд, и удобно устраиваюсь на подоконнике. Морщась, пробую пахучий коньяк — я его не люблю, но без закуски он пьется легче, чем водка.
   Оружие — продолжение члена. Мое продолжение — метр длинной, оно лежит на коленях, и я ласково глажу холодный чешуйчатый бок, взвожу его крайнюю плоть и жду.
   Слово...
   Я задел ногой о стену и болезненно сморщился, приспустил штаны — на бедре кровоточи-ла неглубокая рана. Осторожно проведя пальцами по ее краям,  поднес окровавленные паль-цы к лицу. Они пахли кровью и дымной копотью свежего пепелища.
   Начался дождь. Капли дождя барабанят по кривому черному стеклу, они прилетели из да-лекого бездонного космоса, прочерчивают извилистый путь к облупленному карнизу, и бес-славно гибнут на его ржавой поверхности.
    Гулко хлопает дверь,  наверху разговаривают двое. Слов не разобрать, после короткой пау-зы дверь захлопывается, и каменные ступени дробно стучат под каблуками.
    Я двумя руками крепко сжимаю обрезок трубы. Проходит еще десяток соленых, стекаю-щих липкой влагой за шиворот секунд — шаги приближаются — я выступаю вперед, и успеваю увидеть голову — она широко скалится, обнажая белые зубы,  и железная труба с дробительным хрустом чмокает в эти светящиеся в темноте зубы.
   Масис  проворен —  лицо превращается в кровавую кашу, но он успевает поднять руку, кисть хрустнула от удара. И здесь он начинает кричать.  Десятки поколений рабства закалили  тело, но оставили неизгладимый шрам в душе дикаря. Он кричит слабым голосом жертвы, а не воина. И тотчас вспыхивает яркий скриншот.
   Я вижу корчащуюся женщину на подстилке из дурманных трав, из  раздвинутых бедер вы-ползает маленькое рычащее чудовище. 
   « Ахерон-лилит! Ахерон-лилит!» - ее крик похож на рев, бьющегося в конвульсиях зверя, и я повторяю шепотом вслед за ней - «Ахерон- лилит, ахерон-лилит...»...
   Дьявольские силы наполняют мои руки, и я с неукротимой яростью начинаю бить негра трубой. Он падает на четвереньки, пытается уцепиться за мои ноги, но сладкий огонь наси-лия захватывает меня всего целиком, я едва сдерживаюсь от криков восторга, и я бью по го-лове и плечам. Я тяжело дышу, возле ног лежит бездыханный человек, голова покрыта крас-ной кашей, с сероватыми нитями растекшегося мозга. И тотчас наваливается звенящая тишина. Слышно как барабанит по стеклу дождь, и завывает на улице ветер.
   Ахерон-лилит. Ахерон-лилит...
  Необходимо купить сигарет. Коньяк оказывается безвкусным и выдохшимся, и вообще пить без курева — бестолковое занятие.  Я выхожу на улицу бреду под дождем до набережной, и выбрасываю в воду окровавленную трубу.  Я иду до ближайшего магазина, там сухо и тепло, возле кассы дремлет молодой бородатый парень, он равнодушно отсчитывает сдачу, я заби-раю сигареты, и пару банок пива.
 Дождь стихает. Я выпиваю банку, и закуриваю сигарету — терпкий дым наполняет теплом и спокойствием, и злоба постепенно уходит...
   Я разучился отличать сон от яви. И в этом мое счастье. Я иду по мокрому асфальту, в чер-ных лужах отражаются желтые фонари, колеблющийся свет выглядит как мираж, и я не могу утверждать сон это или реальность. Какой из фонарей материален — тот, что стонет сгибаясь от пронзительного ветра на покрытым ржой черном столбе, или его отражение? И что есть — я? Реальность или отражение сна?!
   Я — и есть квинтэссенция переплетенных символов и действий, я такой один на всей пла-нете, ведь только мне открывается Истина! Ведь настоящая Истина — это и есть сонм ускользающих полутонов и намеков, потому что невозможно изложить абсолютные доктри-ны сухим языком цифр и формул. Я — единственный... Я — избранный, ведь только я один сумел побороть  непреодолимый человеческий порок — гордыню! Я добровольно стал ра-бом, и подавив в себе гордыню, я получил великий дар. Я обрел истину...
       ...Через несколько дней я поделился своим даром с Госпожой. Это случилось в день нашего юбилея. Мы вместе сто один день. Госпожа забыла об этом, но я помню. Надо было сконцентрироваться на синем небе — так я учил Хозяйку, и одновременно повторять это слово.
   Ахерон-лилит, ахерон-лилит...
   Поначалу Госпоже было страшно, особенно когда в комнате начал сгущаться воздух, и за-звенели серебряные нити, но я был с ней рядом, и мысленно пытался поддерживать ее. Я знал, что она испытывает, и слал ей импульсы любви и доверия. И у нее постепенно стало получаться. С этой ночи она перестала быть моей госпожой...».
   



               

               
                Схватка.


       Косой с трудом узнал семейника. Он прикрыл на мгновение глаза, понюхал воздух. Со-мнения отпали. Перед ним стоял вожак. Чепрачный окрас подернут серебристым налетом, будто сбрызнут сухим пеплом, лобастый череп покрывают глубокие проплешины незажива-ющих шрамов,  глаза горят недобрым огнем. Отчаянно галдели птицы,  в небе объявились лысоголовые грифы.
   Вожак всегда был трудным противников, никто на Зеленой горе не мог противостоять его силе и лютому нраву.  Косой  решил, что вожак преобразился благодаря Силе Луны. И ему не одолеть такого противника. Сиуту он в расчет не брал — хрупкая волчица не доставала до плеча агрессору, и она ждала щенят. Косой яростно зарычал. Вторично семейник встает на пути его счастья!
  Бурбуль мешкал. Он ожидал, что нервный семейник постарается спастись бегством, оставив волчицу на растерзание, а потому не спешил, неторопливо приближался к норе, давая возможность обнаружить себя. Косой не убежал. Семейник встречал недруга, наклонив голову. И рядом рычала смешная маленькая волчица. Встреча идет не по сценарию! Он рассчитывал нагнать страху на одноухого, и пока тот будет улепетывать, пес убьет маленькую волчицу. Таким был наказ Повелителя.
   Вожак кинулся в атаку, от удара семейник едва не упал на землю, но ловко вывернулся. Он вжался в землю, черная губа подрагивала, обнажив острые зубы. Почему он не спасается бегством? Неужели волчица с ее ублюдками дороже жизни? И что он сумеет изменить своей жертвой? Бурбуль убьет обоих!
    Он скосил глаза на Сиуту — волчица готова к схватке. Хорошо! Ее он убьет первой. Хозя-ину нужна ее жизнь. Он не объяснял Бурбулю причины, но тот чувствовал, что Повелителя беспокоит ее потомство. Пес  неторопливо двинулся вперед — он постарается растянуть удо-вольствие — Хозяину это должно понравиться!
    И тотчас неуловимая черная тень промелькнула слева, быстрый как молния Косой набро-сился на вожака, и вцепился ему в морду.  Седую пасть оросила кровь, она как пурпурные звезды впивалась в землю. На глазах волка выступили слезы ярости. Он забыл о приказе Хо-зяина, вкус крови ослепил его, и лишил благоразумия.  Прыжок огромного волка был стре-мителен, Косому удалось втянуть шею, и вожак схватил его за плечо. Массивные челюсти раздробили  кость, пес перебирал зубами густую шерсть, пробираясь к яремной вене. Ребра  трещали под тяжестью врага, одноухий задыхался, чувствуя клыки подле сонной артерии.
   Сиуте надо бежать!  Кто теперь защитит маленького манка?!
   Хватка ослабла, Косой вырвался на свободу.  Плечо онемело, шерсть намокла от крови. Волчица подарила другу мгновение передышки, вцепившись в  загривок противника. Бур-буль крутанул мощной шеей, Сиута  с визгом скатилась на землю. Вожак бросился на нее, и превозмогая боль, Косой нырнул ему в пах…
    На небе висит яркая блестящая Луна. Огромная, как слиток серебра, и на ее поверхности красуются черные ямы, так похожие на оскаленное волчье лицо. Маленькая туча заслонила лик — казалось, волк прикрыл глаз. Облако  заслонило волчью морду, пес задохнулся,  и с острых клыков истекает багровая кровь...
   Сомкнутые челюсти свела судорога. Плотная шерсть Бурбуля забилась в горло, он перехва-тывал подшерсток, двигаясь к горлу. Вожак хватал зубами семейника за лапы, рвал мясо, грыз сухожилия — плоть превратились в месиво, боль  сменилась тупым безразличием.  Где то далеко, за сотни тысяч километров отсюда скакала  Сиута, галдели птицы, ревел Бурбуль. Одноухий волк превратился в кровоточащий комок боли, который намертво вцепившись в шею врага, предчувствует пульсирующую вену.  Кто будет теперь защищать маленького ман-ка?
  Вожак избрал новую тактику, он завалился на бок, и это дало возможность вцепиться в пах противнику.  И тотчас в ухо ему вцепилась Сиута. Косой разжал занемевшие челюсти, вожак отвлекся на волчицу,  хватанул ее за лапу, тонкое предплечье онемело. Верная подруга пода-рила Косому еще мгновение передышки, но этого оказалось достаточно. Горячая кровь хлы-нула  в пасть, и волк захлебнулся от счастья. Забился в конвульсиях Бурбуль, рванул зубами живот одноухого,  в  налитых кровью глазах застыл безумный страх. Он смотрел в небо, и  видел покрытое сиреневой дымкой лицо.  Он нарушил приказ Хозяина, и нет волку проще-ния. Он впервые увидел лицо Повелителя так близко, бил ногами в предсмертной корче, и наконец, затих.
     Косой дышал часто и прерывисто. Задние ноги онемели, из разорванного живота шла черная кровь. Он попытался подняться, и тотчас упал.  Он победил. В шею уткнулась Сиута. Они победили...
    Волк не испытывал радости триумфа. Он устал. Он заполз в нору и закрыл глаза. Почти не было боли, лишь тупая тянущая слабость. Волчица тотчас объявилась рядом,  сквозь подступающую дремоту пес слышал, как  стучат маленькие сердца.
    Кто теперь будет защищать маленького манка? Он знал ответ.  Соленая жидкость текла из глаз, она скатывалась по черным губам, и во рту было солено, волк плакал все громче,  выла Сиута, а с неба упали первые робкие капли дождя — первого дождя, за это засушливое дол-гое лето.
   Дождь усиливался, земля жадно впитывала влагу, и вскоре начался настоящий ливень. Бур-ные потоки неслись  по склонам холмов, впадали в обмелевшие реки, реки наполнялись мутной водой, и несли воды далеко на юг, где впадали в широкое бирюзовое море, и грязные потоки растворялись в нем, так и не сумев осквернить  нечистотами бескрайнюю синь лазурного океана.





                ЧАСТЬ 2

                ЗОСЯ.

               
                Во власти иллюзий.
               
               

     Дождь стих под утро. Сизые, с ржавой окалиной тучи уползли на восток.  Золотой купол Исаакиевского собора отливал слепящим золотом. Высокие окна на улице Чайковского тону-ли в зареве нового дня. Иногда в последней декаде октябре северную столицу навещает лет-нее тепло. Словно природа одаривает горожан своими скупыми дарами в предчувствии дол-гой зимы. Солнечный зайчик воровато нырнул сквозь трепещущую занавеску, и остановился на голом плече спящей девушке. Посидев на плече, он задумчиво скользнул на обнаженную грудь, любопытствуя, тронул коричневый сосок, а затем беззаботно скользнул на лицо, и обосновался на закрытом глазу.
    Дрогнули ресницы, она машинально смахнула с лица невидимую мушку, из-под сомкну-тых век вытекла слеза, прочертила долгий, извилистый путь щеке, и затерялась в уголках губ. Девушка открыла глаза. Какое-то время она лежала на кровати, глядя в потолок.
  - Ты веришь в Бога? - спросила она.
  - Не знаю...
  - Такие сны не невозможно сочинять без веры... - она потянулась, сладко захрустели затек-шие косточки.
 - Ты ведь знаешь, это не я их сочиняю...
  - Знаю! Чья-то другая сила, ты — всего лишь проводник, и все такое...
    Девушка встала с кровати, прошлась к окну, тихо ступая по полу босыми ступнями. По пустынной улице шумно прокатилась машина, влажный шорох колес скрылся в прозрачном утреннем воздухе. Она налила в бокал вина,  жадно выпила, закурила сигарету.
  - И тебе их никогда не бывает жалко?
  - Кого?
  - Хотя-бы волка...
  - Какого именно? Там все — волки!
  - Не валяй дурака! Ты прекрасно понимаешь, о ком идет речь! Я говорю про Косого. - она раздраженно ткнула окурок в пепельницу.
  - Бурбуль тоже — волк.
  - Ну а его-то за что жалеть?
  - Он погиб...
  - Он был злым! - Зося нахмурила густые брови.
  - Ты стереотипно мыслишь! Что такое зло?
  - Не усложняй! Зло и добро — не отвлеченные понятия, а результат конкретных действий.
  - Но ведь они все действовали одинаково! Охотились, убивали, могли быть убитыми…
  - Чушь все это! Это история произвела на меня тяжелое впечатление — грустно сказала она.
  - У меня есть вера. Меня привел к ней страх. Страх —  лучший индикатор веры. Я писал, ты знаешь… Безверие рождает страх, но и наличие страха вынуждает верить.  Парадокс! В тебе нет настоящего страха, и поэтому мало веры. Я могу помочь тебе найти этот страх.
  - Бездомная дворняжка дает бесплатные уроки счастья!  - засмеялась она.
  - Я – твой раб…
  - Проехали! Говори, что хотел сказать! – Зося легла на диван, закинула голые ноги на стену, и придирчиво изучала свои ногти.
  - Очень просто. Сны...
  - Простые сны? - девушка недоверчиво хмыкнула. После двух бокалов вина у нее немного заплетался  язык.
  - Истинный страх может показать лишь его прародитель. Его называют серый манк.
  - Интересно... Ну и как это все будет выглядеть?
  - Проще чем ты думаешь! В момент засыпания, надо повторять одно и тоже слово, и ис-кренне желать встретить ну... скажем... пусть будет серого манка! Да! Называй его так.  Ты встретишься с чистым страхом, который невозможно смоделировать в земных условиях.  Фантазия того, кого мы называем серым манком, безгранична. Попробуй! И после этого все земные ощущения покажутся тебе пресными, еда без соли!
  - Ну ладно! - она перевернулась на живот. - Говори кодовое слово!
  - Ахерон-лилит!
  - И всего то? - она презрительно надула губки — ахерон -лилит! Чушь какая-то!
  - Не спеши! Не произноси это слово просто так, без нужды. Подчас слово в мире имеет та-кую силу, которую нам не суждено даже постичь. Ты ведь читаешь эту свою...
  -  Библию!
  - Слово — есть Бог! Кажется, так сказано в Евангелие от Иоанна? Слово обладает матери-альной силой. Когда будешь засыпать, произнеси его несколько раз громко и отчетливо, и постарайся вообразить серого манка, детали неважны...
  - Хорошо. Я попробую...
  - Я хочу напомнить о том, какой сегодня день… - запнулся Оскар.  -  Сто один день с нашей первой встречи. Сто дней Ругару…
  - Поздравляю! – она насмешливо подмигнула. – Иди пока погуляй, песик!
  Оскар послушно кивнул, и неслышно выскользнул за дверь. Он сделал все, что мог. Даль-нейший сценарий этой пьесы от него не зависит. Любопытство – сильнейший из человече-ских инстинктов, Зося не сумеет отказаться от соблазна. Он вышел на улицу, уселся на ска-мейку, и не отводил взора от ее окна.
  Зося допила вино, и ее охватила сладкая дрема.
 - Ахерон-лилит! - произнесла она негромко вслух. - Чушь какая-то!
    Прошелестел едва заметный туман, остро запахло гарью. Она прикурила сигарету, и долго смотрела в одну точку. Сигарета медленно тлела, седой пепел сорвался вниз, и упал на голое колено
  - Тьфу, черт! - она вздрогнула. – Сто один день… Ругару!  Похоже на город в Румынии, или деталь от автомобиля. Чушь!
    За окном завизжали тормоза машины, раздался удар, звон разбитого стекла. Девушка за-пахнулась в простыню, подбежала к окну, высунулась наружу.  Из разбитой машины вылез лысый человечек, сокрушенно качая головой осматривал смятый  капот, к нему подбежал молодой парень, он был возбужден, отчаянно жестикулировал. Доносился его резкий голос. Он нехорошо ругался. Маленький оправдывался, указывая куда-то в сторону тротуара. Парень обернулся - в луже крови корчилась огромная черная собака. Пес лежал на асфальте, из разорванного живота текла густая кровь, раздавленные ноги безвольно свешивались с тротуара на проезжую часть. Возле него собирались люди, они сокрушенно качали головами. Девушка внимательно смотрела на собаку — таких огромных псов ей не приходилось видеть раньше. Или приходилось?  Струйка холодного пота пробежала по позвоночнику.  Несколько этажей отделяли ее от раненой собаки, но у девушки было отличное зрение.  На месте левого уха у пса гнездилась зарубцевавшаяся рана. Она отшатнулась от окна. Сердце в груди билось как птица в силках.
   Зося подбежала к бару, налила  коньяка.
  - Чушь собачья! - выкрикнула она в тишину.  От выпитого коньяка зашумело в голове, по-явилась шальная смелость.  Возле разбитой машины собрались зеваки. Но почему такая ти-шина? Девушка  схватила маленький фруктовый нож. Она отдернула занавеску, и высунулась из окна.
   Водители вяло переругивались стоя возле машин. Лысый залез в салон, поднял стекло, и преувеличенно независимо смотрел в сторону. Прогуливались одинокие прохожие, моложа-вый седой мужчина совершал пробежку, упругие шлепки кроссовок разносились в свежем утреннем воздухе. Тишина исчезла — звуки воскресного утра заполнили мрачное безмолвие. Черные пятна на сером асфальте, гонимая ветром пожухлая листва — ни следа собачьей кро-ви. Светловолосый парень приветливо помахал ей рукой. Девушке рассмеялась симпатично-му водителю — он покрутил пальцем в воздухе, изображая телефонную трубку, она жеманно повела плечами, подтягивая сползающую простыню. Парень умоляюще приложил руки к груди, нырнул в салон джипа, и недолго там копошился. Лысый презрительно морщился, наблюдая через тонированное стекло.
    Парень вытащил из машины большой лист бумаги, на нем кривыми каракулями был жирно написан его телефон, и подобие ассиметричной груши, которая должна была символизировать сердце. Он держал плакат в руках перед собой и широко улыбался. Огромными печатными буквами жирно выведено имя. «Виктор». Девушка рассмеялась.  Номер простой, легко запоминающийся. Парень слал воздушные поцелуи — у него были трогательные ямочки на щеках, и открытые голубые глаза. За спиной послышалось сдержанное рычание, Зося быстро обернулась. Сердце ухнуло далеко вниз, и замерло. Стало  очень тихо,  погасли обыденные, а потому незаметные повседневные звуки -  поскрипывания паркета, негромкие стуки дверей, шелест листвы,  беззаботное чириканье воробьев.
   Простыня безвольным тряпьем сложилось возле ее ног. Девушка стояла беззащитно обна-женная, а по прихожей крался огромный пес. Он открыл пасть, негромко заворчал, нетерпе-ливо переступил с ноги на ногу.  И тогда она закричала...
   
     Прошло пять минут, как блондинка отошла от окна. Виктор закурил, равнодушно  стукнул ногой по искореженному бамперу. Страховка оплатит ремонт, а вот познакомиться с такой красавицей! Оно того стоит! Он подмигнул коротышке, спрятавшемуся в своей «тойоте», тот скептически поджал тонкие губы и отвернулся. Парень засмеялся, метнул окурок в урну.
    А из распахнутого окна несся отчаянный женский визг, молекулы воздуха дрожали под его напором, звук бился о каменные стены не находя выхода, девушка бессильно опустилась на пол. Тонкая синяя жилка на виске часто и тревожно пульсировала.
   Пес ткнулся влажным носом в горячее плечо, и на гладкой коже высыхала клейкая, терпко пахнущая жидкость.
      
               
               
               
                ***
            


       Долго звенел телефон. Зося  поднялась с кровати, прошлепала босыми ступнями по полу, не открывая глаз, наощупь взяла айфон, прокашлялась.
   -  Слушаю... – в микрофоне застыла тишина. – Говорите!
  Она щелкнула выключателем,  зевнула, и полюбовалось на свое отражение в высоком зер-кале. Отражение выглядело соблазнительно. Стройная голая девушка. Может, грудь несколь-ко тяжеловата, но живот гладкий и упругий. Некоторое время она топталась на месте, пыта-ясь осмыслить недавнее сновидение. Пещера, демоны какие то… Фильм ужасов. Абонент упрямо молчал.
 - Пошел к дьяволу! – отключила связь, после недолгого раздумья набрала номер.
 Подруга ответила сразу же.
  - Привет, красотка! Как жизнь, как мужики?
  - Твоими молитвами…
  - Тогда все шикарно должно быть! – смеялась разбитная Муся. – Как твой песик?
 - Убежал с прогулки.
  - Убежал или увели?
  - Не дерзи, доченька! – Зося сжала кулаки, хорошее настроение таяло на глазах.
  - Извини подруга, я не со зла. Если вернется, одолжи кобелька на недельку. Идет?
  - Ты, что завидуешь?
  - Чему?! – в интонациях подружки послышались раздраженные нотки. Муся была мировая баба, но искренне считала, что женскую красоту распределяют несправедливо. – Чему зави-довать, подружка? Тому, что ты сейчас сидишь в одиночестве в своей огромной хате, и пере-живаешь ночные кошмары?
  - Пошла к лешему, извращенка! – она отключила связь, кинула на диван айфон. В квартире было пусто и немного страшно. Зося вышла на кухню, возле холодильника стояла полная миска с копченостями. Раб исчез. Точно сказано – пес сбежал с прогулки. Такое случалось и раньше – Оскар обладал капризным норовом. Стыдно признать, но за два с лишним месяца она к нему привыкла, хотя по началу, их отношения шокировали даже видавших виды свин-геров, а подружка Муся, снявшаяся в полутора десятке фильмов для взрослых, считала Зосю чокнутой извращенкой. Трудно сказать, что  манило ее в этом чудном парне. Иногда его хотелось убить, но чаще она испытывала к нему ненормальное вожделение. Прав был старик Фрейд – мы сотканы из подавленных запретов! Парень по имени Оскар исхитрился задеть живую струну в ее пресыщенной душе. Сейчас, без него, ей было не по себе. И еще этот жуткий сон, будто кино наяву смотрела! Дьявольщина! Откуда Муся знала, что ей приснился кошмар?! Голая спина покрылась острыми мурашками. Мелодично звонил телефон, девушка вскрикнула от неожиданности. Давешнее сновидение продолжало держать ее в своих оковах. Абонент неизвестен. Наверное Муся дуркует, звонит с чужой трубки. И шлюхи знают, что такое совесть! Она схватила трубку, скользнула пальцем по панели.
  - Алло…
  Тишина. Приглушенный скрежет, будто металл по стеклу скребет.
 - Муся, это ты?!
  Молчание. Зося поймала себя на мысли, что ее пугает собственная нагота. Она накинула тонкий халатик.
   - Говорить будем?!
  Микрофон издал тихий стон,  невнятное бормотание.  Голос мужской, это не Муся. Вообра-жение у подруги дальше изощренной групповухи не идет.  Девушка испугалась по настоящему, соски затвердели, пол холодил босые ступни. Она достала из пачки сигарету, чиркнула колесиком зажигалки, горький дым принес ощущение реальности. Идиот какой-то! Вновь негромкий стон, хриплый голос бормочет  слова.  Она  бросила трубку, подошла к темному окну, по стеклу барабанил мелкий осенний дождь, черные глазницы в доме напротив, были похожи на провалы оскаленного черепа.
  - Идиот… - пробормотала она.
    Желтый свет тусклых фонарей зябко стыл в колючей мороси. Черные ветви деревьев сто-нали под резкими порывами ветра. Осень — пора умирания. Зима приносит несчастье Зима приносит смерть…
   Зося присела на маленький столик возле окна. Раскаленный огонек тлеющей сигареты без-вольно нырнул вниз, расслабленная рука упала, она прислонилась головой к окну и сладкая дрема поглотила сознание.  Резкий телефонный звонок. Она вскочила на ноги, пробежала по квартире, включая повсюду свет. Телефон не умолкал. Она схватила трубку.
  - Ну ты, придурок, я сейчас позвоню, кому следует — тебе яйца оторвут!
Тихий стон, и старательно, по слогам, выговоренное слово. Нет... Два слова, только не разо-брать какие именно.
    Зося скинула вызов, лихорадочно набрала номер. Пусть приедет Эд.  Он здоровый как черт, и легкий на подъем, оторвет этому ублюдку его вонючие яйца! Вместе посмеются над давешним страшным сном. Она нервно сжимала айфон в руке,  звериным чутьем понимая, что никакой Эд  не поможет. Абонент не доступен. В процессоре что то щелкнуло, экран погас. Она тупо смотрела на экран – качественная фирма «aple», куплено в Финляндии, фирменная сборка, не китайское барахло. Такая техника просто так не умирает. Она приложила трубку к уху — мертвая тишина, нет даже легких шумов, признаков эфирной жизни.  И тотчас громко и требовательно заверещал городской телефон. Зося  обнаружила, что она кричит.
   Она кинулась к сумочке, вывернула содержимое на стол, беспорядочно посыпались ключи, сигареты, косметика, автоматически она отметила надорванный полиэтиленовый мешочек с презервативом. Почему надорванный? Мысль мелькнула и улетела прочь, вслед за маленькой записной книжечкой. Зося ей не пользовалась — все телефоны хранились в памяти процессора, но книжечка была отделана изящной серебряной оплеткой, и она любила таскать ее с собой.
  - Сейчас, сейчас… - нервно шептала девушка, выхватив из сумочки  старенький «самсунг». – Сейчас!
    Дрожащими пальцами она нажимала светящиеся кнопочки, телефон продолжал надрывно звенеть, его пронзительный вопль разрывал мозг. Зося прижала сотовый к уху. На лбу высту-пили капельки пота, она слышала, часто и мелко бьется сердце. Абонент временно не досту-пен. Она выругалась. Путаясь, попадая мимо кнопок, набирала другой номер. Вне зоны дей-ствия сети...  Напуганная девушка жала кнопку автодозвона — все номера были не доступны.
  - Проклятье! – выкрикнула она, - быть этого не может! 
    Неожиданно телефон замолчал. Это случилось неожиданно,  наступившая тишина обру-шилась, придавила воздушной подушкой, и спрессовала воздух. Зося нерешительно кашля-нула,  робко присвистнула — звук тронул колыхающиеся атомы и умер.
  Неожиданно, погибший айфон воскрес. Трубка беззвучно вибрировала, и медленно ползла по блестящему паркету по направлению к босым ногам. Вот он коснулся мизинца, покрытого красным лаком. Красным как кровь.  Она, взвизгнула, отдернула ногу. На дисплее горели жирно очерченные буквы. Эд. Я точно схожу с ума!
 -  Эд, малыш, я так рада, что наконец  дозвонилась до тебя! — частила на одном дыхании, — у меня здесь какой-то придурок развлекается. Уже до истерики довел. Ты можешь сейчас приехать?!
  Тишина. Зося неуверенно взглянула на дисплей. Это точно — Эд!
  - Эд?!
  Холодный сквозняк протянулся по полу — девушка почувствовала, что у нее стучат зубы.
  -  Эд!!! Какого черта ты там молчишь?! - внутри что-то негромко щелкнуло, будто невиди-мая рука переключила тумблер, и раздался тихий, протяжный стон. Это все его шутки! Подонок! Вонючий импотент, он мстит ей за то, что она трепалась о его немощи!  Стоны стихли, в трубке было слышно тяжелое дыхание Эда, затем включилась музыка. Битлз. Сладкий Маккартни. Она недолюбливала Битлз, а сейчас ненавидела Эда. И тем не менее, вкрадчивый голос шептал ей.
     « Это не Эдик! Ты хорошо его знаешь... Он влюблен в тебя как прыщавый юнец. Доста-точно твоего голоса, и он примчится  на край света. Это не Эд...»  Но кто-же это тогда?!
  - Это – Эд! – уверенно сказала девушка.  Зося терпеливо дослушала куплет до конца, после чего в трубке вновь раздался стон, и хриплый голос забубнил непонятные слова. Она бросила айфон на пол. Отлетела пластиковая крышка, ударилась о ножку стола, покачиваясь на гладком паркете, застыла в неподвижности. Экран погас. Зося ударила босой пяткой по дисплею, обошла изящный аппарат, сделанный пол старину.  Она вышла на кухню, достала из ящика нож, из комнаты ее догнал издевательский звон.
  - Звони голубчик... Я тебя сейчас прикончу! - истерически хохотнула девушка. Телефон про-должал требовательно звонить.
  - Давай, давай сволочь!
  Она крадучись подошла к телефонному аппарату, и  перерезала провод. Аппарат издал предсмертный стон и умолк.
  - Вот так! - мстительно прошипела Зося, и упала на диван. Какое то время она лежала, плотно сомкнув веки. Сквозь чернильную мглу  загорались радужные зарницы, на виске пульсировала  жилка. Она открыла глаза — в комнате ничего не изменилось, застыл на сто-лике обезглавленный телефонный аппарат, на полу лежал разбитый айфон. Вряд ли она те-перь заснет. Убивать надо таких недоумков! Наверно все-таки это был Эд. Больше некому...
    Некоторое время она лежала без движения глядя перед собой в одну точку на потолке, пока потолок не поплыл в воздухе, смешавшись с вереницей фиолетовых зверей, и кровать поднялась высоко над землей, и под ней клубились смешные, похожие на забавных щенков облака. Нож выпал из расслабленной кисти, но она этого не услышала. Она засыпала. Дыхание стало ровным, черты лица смягчились, ей снился сон.
  Молодой мужчина идет по улице. Странный пустынный город, ветер гонит ворох невесомого мусора, сбившись в комок пролетает старая газета, шуршащая бумага летит едва касаясь асфальта, как огромная бабочка. Зося успевает разглядеть жирно отпечатанное название над разлинованными листами. СТО ОДИН ДЕНЬ. Она недоуменно провожает взглядом газету. Она уже где то слышала это…  Сто один день. Мужчина растерянно озирается по сторонам. Зося смотрит на него, с мучительным ощущением, что она его знает.  Он оборачивается к ней и улыбается. У него доверчивая открытая улыбка, на щеках  маленькие ямочки. Она хочет расцеловать эти беззащитные ямочки. Она кричит изо всех сил, но не слышит своего голоса.  Длинные, безлюдные улицы, одинаковые дома, и этот бесконечный, завывающий ветер. Мужчина приветливо машет ей рукой, а сзади с невероятной скоростью надвигается огромный грузовик. Зося кричит, она пытается бежать к мужчине, но ноги становятся ватными, будто налитыми свинцом. Она задыхается от слез, грузовик все ближе, можно разглядеть яркий, сверкающий никелем радиатор. Улыбка сходит с его лица,  губы шевелятся, но девушка не может разобрать слов.  Девушка отчаянно машет рукой в сторону грузовика, он опускается на колени, и протягивает к ней руки. Зося чувствует прикосновение его пальцев, они сильные и теплые, но тотчас страшной силы отбрасывает его навзничь. Ее обдает жаром от горячих колес, в лицо брызнули камешки, соленый вкус крови смешивается со слезами, она падает ничком на асфальт, громко плачет. Грузовик сбавляет скорость, издает зловещее шипение, из длинной трубы клубами валит синий дым, скрип тормозов похож на крысиный писк. Мужчина тяжело стонет, он лежит на спине возле автобусной остановки. На покосившемся столбе черными цифрами на желтом фоне написано расписание маршрутов. Зося автоматически отмечает, что все цифры одинаковые. Час пятнадцать. Следующий автобус также приходит в час пятнадцать. Опять час пятнадцать! Это не расписание! Грузовик неторопливо разворачивается, издает громкий гудок,  похожий на рев кита убийцы. Девушка изо всех сил напрягает мышцы ног, у нее заходится сердце, но ей удается сделать маленький шажок. Она понимает. Во сне все иначе! Обычные мышечные усилия приводят к противоположному результату. Подчас расслабление мышц помогает начать летать, а легкие толчки сокрушают врагов  эф-фективнее мощных ударов. Грузовик набирает скорость. Зося бросает безумный взгляд на мужчину. Он упорно повторяет одно и то же слово. Шевелятся бледные губы. «Беги!» Одно и то же… «Беги! Беги!!!» Девушка плачет… Она по-детски беззащитно закрывает лицо ладо-нями, тишину разрезает громкий звонок.
  Зося подпрыгнула на кровати. Это — сон! Она все еще находится там, на улицах пустынно-го города. Раненый парень… Откуда она его знает?!  Из чрева телефонного аппарата торчит  обрубок провода. Этого не может быть!  Надо бежать!
    Она вскочила на ноги, и бегала по квартире, подбирая с пола одежду. Натянула джинсы, нырнула в свитер, нащупала кроссовки. В считанные секунды она была одета, бросилась к дверям, и тут телефон умолк.
    «Он не хочет, чтобы я уходила!» - промелькнула безумная мысль.
    «Кто — он? Мертвый с отрезанным проводом телефонный аппарат или тот субъект, что хрипит в трубку?»
     « Я все равно сейчас убегу!»
 Она поднесла трубку к  уху, черный пластик нежно коснулся золотой сережки. Тихо... Она глубоко вздохнула, пытаясь унять скачущее сердце, и хриплый  голос прошептал.
  - Открой дверь!
Зося взвизгнула и отбросила трубку как змею. Она висела на крученом проводе, розовая и неподвижная, а голос повторил.
  - Открой дверь!
Девушка кинулась в коридор, сорвала с вешалки куртку, и остановилась как вкопанная перед дверью. С той стороны отчетливо слышалось шумное дыхание.
   - Что тебе надо !!! -  Зося упала на колени и разразилась рыданиями. Скрежет мгновенно стих. С лестницы раздались тихие шлепки маленьких босых подошв — казалось, бежит ре-бенок.
   Может быть, дети играют? Воцарилась мертвая тишина. С лестничной площадки донеслось тихое поскуливание — словно плачет ребенок. Вот он жалобно  вздохнул и замолчал. Девушка приблизилась к дверному глазку. Тихо...
    Затаив дыхание, чувствуя ледяную струйку пота за шиворотом, она придвинулась к глазку. С той стороны прямо на нее смотрел глаз. Страшный, с вывернутым наизнанку бельмом, об-веденный кровавым колечком, как призрачное видение из кошмарного сна. Сквозь увеличенную линзу дверного глазка зиял серповидный зрачок. Белая пленка прикрыла его на мгновение — глаз моргнул.  Зося отшатнулась — горячая жидкость потекла по бедрам. Лицо похолодело,  пришел спасительный обморок.
    
   Она  очнулась от ощущения липкого холода между ног.  В голове гудел колокол, руки дро-жали. Телефон молчал.   Она встала на ноги, прошла на ванную, открыла кран, и жадно пила  холодную воду. Ее бил сильный озноб, хотя все тело горело как в жару. Стянула липкие джинсы, включила горячую воду, и встала под сильные струи душа.   Какое-то время насла-ждалась горячей водой, в голове царила звенящая пустота. Зося растерлась махровым поло-тенцем, одела спортивный костюм.  Осенняя ночь, капли дождя чертят затейливый рисунок на черном стекле. Все правильно...
  - Все правильно! – повторила блеклым голосом механическая кукла. Красивая кукла, по имени Зося.
  « Нет!» - закричал голос внутри нее. - «Неправильно! Когда ты проснулась, разбуженная звонком была глубокая ночь. Сколько было времени?»  Она вспомнила — перед глазами всплыл блестящий циферблат. Час с четвертью... 
    «На часах по прежнему час с четвертью?!»  голос издевательски хихикал.
  Зося смотрела в черное окно. Ночь, темные провалы окон, похожие на глазницы черепа. Пустые и безмолвные. Все правильно, но что-то не так...
  - Что-то не так! –  молвила кукла Зося.
   « Конечно не так! Не может такого быть, чтобы ни в одном окне среди ночи ни горел свет! Центр города, подруга, улица Чайковского!» - голос вещал с язвительными интонациями по-други Муси. – «Ты – богатая девочка! Насосала крутую хату! Напротив ночной клуб. Почему не горит рекламная афиша, а подружка?!»
  Девушка помотала головой. Это правда. Но все закончилось. Телефон молчит. Молчит…
   Она прижалась щекой к черному стеклу, ощутила его холодную мертвую твердь. На проти-воположной стороне улицы застыли темные громады домов, они были похожи на безмолв-ных враждебных великанов,  они жадно изучали одинокую фигурку, распростертую в черной пустоте безжизненной вселенной.
   Сильный удар по стеклу вывел ее из оцепенения. О стекло билась летучая мышь,  шумно хлопая перепончатыми крыльями. Тонкие как пергамент крылья были пронизаны переплете-ниями вен, на маленькой голове торчат большие, с мохнатыми комочками уши, выпуклые черные глаза глядят в упор. Мышь оскалила зубастую пасть, и  завизжала. Зося увидела свое отражение в черном окне. Девушка кукла стоит возле окна. А за ее спиной появляется серая тень. Она протягивает к  широкие руки, девушка оборачивается. Никого…
  - Все закончилось! - кукла судорожно всхлипнула.
   « Ты отлично знаешь, что ничего не закончилось, и дело ведь не в телефоне, правда? » - издевательски произнесла Муся.- « И не пытайся сделать вид, будто появление летучей мыши в центре города – обычное явление?!»
   - Это странно, но не сверхъестественно! Как правило, все необъяснимые явления имеют простое объяснение!  Да и звонки эти… Ну например я…
   « Например, ты спишь!» - насмешливо перебил голос. – « Излюбленная форма самообмана! Банальный прием для дешевого сценария.  Любой человек всегда способен отличить сон от яви…
    Большие часы зловеще тикали за спиной.  Золоченый циферблат отражался в  глянцевом стекле. Перевернутый угол... Час с четвертью. Где она это видела?! Пустынный город. Молодой светловолосый парень…Ей не вспомнить! Ожил телефон, разразился радостным звоном, опровергая законы физики.
   Зося покорно подошла к аппарату, поднесла трубку к уху.
  - Я слушаю...
  - Открой дверь!
   Она всерьез могла предположить, что это — Эд!?
  - Нет! - коротко ответила девушка и положила трубку. Звон мгновенно стих. Она на цыпоч-ках подошла к входной двери. Там кто-то тихо фыркнул. Похоже на собаку...
  « Ты всерьез считаешь, что в состоянии противостоять ЭТОМУ?!» - почти добродушно рас-смеялся голос.
   - Я жива… - шептала Зося, - и я не сплю. Что происходит?
Она вытерла слезы, подошла к зеркалу —  искаженное страхом лицо, черные круги под гла-зами. Еще недавно в нем отражалась сексуальная красотка. Недавно? А сколько прошло вре-мени. Час, два часа, или неделя...  Она заперта в собственной квартире и ее охранник - страх! Лучшего сторожа не знали тюрьмы!
    Девушка подкралась к дверям, щелкнула замком, и отворила дверь. Проще всего поймать любопытную мышь. Холодный ветер принес с улицы запахи тления. Она вернулась к зеркалу, внимательно вгляделась в отражение —  лицо стало ассиметричным, поплыла скула, приплюснутый нос... Фу, дьявол!  Кривое изображение  покрылось рябью, как волны по воде — черты искажались, потекли как расплавленная ртуть.
   Зося  ударила рукой по зеркалу, и ее кисть провалилась в желеобразную массу.  Боковым зрением она уловила движение за спиной — нечто темное, неуловимое мелькнуло на фоне стола. Девушка не могла больше кричать, страх парализовал мышцы. Стакан с водкой упал, капли бесцветной жидкости забрызгали  спортивные брюки. Она опустилась на пол, без-участная ко всему происходящему, широко открытыми глазами наблюдала как, тень накрыла ее распростертое тело. Пришелец холодными руками взял ее за подбородок, приподнял веко. Черный зрачок сузился в игольчатую точку, защищаясь от света. Стрелка часов прыгнула на следующую отметку. Час шестнадцать...

                Виктор.
               

     Занавески на окне колыхались от легкого ветерка, силуэт скрылся в глубине помещения. Виктор еще раз осмотрел покореженный бампер, и подмигнул коротышке. Она позвонит!
    Он наверняка знал, что только позитивная уверенность приводит в действие пружину успеха. Нытики получают то, что заслуживают! Коротышка  отвернулся, вцепившись в руль. Лузеры пасуют при встрече с ним. Чувствуют сильного самца! В другом месте он выволок-бы коротышку из его машины, и заставил вылизать разбитый бампер его машины! Но в при-сутствии такой девушки хочется быть благородным. Под простыней она наверняка голая! Он мечтательно посмотрел на окно...
  - Все хорошо будет! – сказал он. – Это – всего лишь железо!  Главное, все целы и невреди-мы!
  - Мое, заметьте железо! – едко пробурчал коротышка.
Виктор пожал плечами, на душе стало скверно. Чахлый лузер пренебрег его благородством.
  - Придурок!
    Темный контур закрыл оконный проем. Виктор достал из пачки сигарету, Коротышка про-следил за его взглядом, и мстительно улыбнулся. А может быть действительно -  мордой о бампер?! Он чиркнул зажигалкой, кремень вхолостую стрельнул снопом искр. Он чертых-нулся, чиркнул вторично, синий огонек дрожал под порывом ветра.
    А с чего он собственно решил, что она должна быть одна? Такие девушки редко остаются в одиночестве, если сами этого не захотят. Опять его чрезмерные понты! Сколько раз его подводила  неуемная гордыня! Конечно, как говорила  бывшая  - «Лев он и на свалке лев...» намекая на знак зодиака. Она была помешана на этих знаках зодиака, и не выходила из дома, если звезды не благоприятствовали. Она и его подсадила на эту дурацкую зависимость, и прошло время после развода, прежде чем он перестал классифицировать людей по наталь-ным картам. Интересно, а кто по зодиаку девушка? Лишь-бы не «рыба»... Жена была «ры-бой» по зодиаку, она его и убедила в том, что их союз был противопоказан им обоим. Кажет-ся, она с самого начала себя так настроила.
   Он грустно взглянул на развороченный бампер старенького джипа, предстоит головная  боль со страховщиками. Виктор знал, что ему не идет хмурое выражение лица — он стано-вится похож на обиженного бассета. Ветер стих, занавески безжизненно повисли, как паруса в полный штиль. Она бы уже давно позвонила, если-бы захотела...
   Коротышка широко и мстительно улыбался, глядя поверх торпеды. Набравшись наглости, он приоткрыл дверь, и приторно улыбнувшись, произнес.
  - Жалко такое утро терять впустую! Последние теплые деньки, а теперь сиди тут и жди  страховщиков! Да и они наверняка тоже за город уехали! – он многозначительно посмотрел на походный рюкзак, в багажнике «джипа». Говорил коротышка отчаянно гнусавя, и растягивая гласные.
    Густая кровь ударила в голову, веснушчатое лицо покрылось красными пятнами. Он стре-мительно двинулся к «тойоте». Ему говорили, что в такие  минуты на него страшно смотреть. Улыбка на лице коротышки мгновенно спала, он захлопнул дверцу, и потянул на себя ремень безопасности, как будто это могло его спасти от расправы. И в ту-же секунду из окна раздался женский крик. Виктор встал как вкопанный со сжатыми кулачищами, и побагровевшим лицом. Коротышка охнул, и почему-то закрылся руками. Наполненный беспредельным ужасом крик несся из того самого окна.
    Полная женщина переходила улицу, она остановилась и открыла рот — блеснули виниры на передних зубах. Крепкий седой мужчина в зеленых шортах и футболке, разминался перед пробежкой, он стремительно обернулся, и зашагал к перекрестку.
   - Что там происходит?! Вы слышали?!
 На загорелом лбу дрожали бисеринки пота.
  - Не знаю…
  За занавеской мелькали черные тени. Виктор выхватил из багажника балонный ключ, и бросился к дверям подъезда.  Коротышка вылез из автомобиля, он задрал голову и растерянно смотрел на окно.
   - Может быть мне кто-нибудь объяснит, что это за крики?
   Сильным ударом ноги мужчина распахнул  дверь, и перепрыгивая через несколько ступенек мчался наверх по  лестнице. Взлетев на последний этаж, и накрепко сжимая тяжелый баллоник,  оторопело остановился.  Лестничная площадка была пуста! На него равнодушно смотрела хромированная дверь лифта, шумел ветер, на площадке играли дети, доносились их звонкие голоса. Высокие зеленые стены, белый, со следами протечек  потолок.  Виктор неуверенно спустился по лестнице, дурацкий балонник выглядел смешно. Под окном уже собралось несколько человек, коротышка, забыв о недавней стычке, бросился к нему навстречу.
  - Там ничего нет... - растерянно произнес мужчина
  - Как это ничего? - всполошилась женщина, - кто-же тогда кричит?!
  - Я не знаю...
  - Хорошенькие дела! - волновался коротышка,  - человек кричит, просит помощи, а там ви-дите-ли, никого нет!
  - Секундочку… - седой мужчина поднял руку, - вы были ближе всех к окну, когда раздался крик? – он повернулся к женщине.
  - Ну да… - женщина нервно кашлянула, и беспомощно огляделась с таким видом, будто ее обвиняют в этих чертовых криках. – Я в парк иду! – она махнула рукой в сторону приветливо распахнутых железных ворот. – Я по воскресеньям всегда сюда хожу, если конечно погода…
  - Понятно! – бесцеремонно перебил спортсмен. – Вы шли в парк, когда услышал крик, вер-но?
  - Услышала… - женщина угрюмо насупилась. По рябому лицу побежали тугие морщины, - а вы что – полицейский?!
  - Прежде чем звонить в полицию, следует разобраться, кто кричал, зачем кричал… - встрял коротышка, - может быть шутки такие. Хороши мы тогда будем! – он  достал маленькую рас-ческу из нагрудного кармана пиджака, и аккуратно пригладил редкие пряди волос, кроющие шишковатый череп.
  - Эта молодежь сейчас такая! – женщина поджала губы. – Все – сплошь наркоманы! Им под кайфом все что угодно причудиться может…
  - Кричала девушка. – прервал молчание Виктор. Он сосредоточенно разглядывал окна. Ше-веля губами, он  пересчитал окна. Пять этажей — два подъезда Возможно,  квартира примы-кает ко второму подъезду.
   – От кайфа так не кричат!
  - Вам виднее! – едко заметила женщина.
  - Я вот, что думаю… - авторитетно прогнусавил коротышка, - не следует спешить! Скоро приедут страховщики, а они люди официальные! – он многозначительно поднял палец, - мы им все расскажем, и если они сочтут  необходимым, пусть вызывают полицию.
Женщина пожала плечами и оглянулась. У нее возникло ощущение, что кто- то стоит за ее спиной.
   «Здесь что то не так…» - промелькнула мысль, - «что то неправильно…»
У седого мужчины булькнуло в груди, ухнуло, провалилось в яму, и отчаянно затрепыхалось сердце. Лицо побледнело под слоем загара, он прижал пальцы к кисти, сосредоточенно слу-чая пульс.
   « Инфаркт!» - возникла парализующая мысль. – «Перетренировался…»
 Люди мгновенно позабыли о криках из окна, они стояли с перепуганными лицами, каждый был занят своими страхами. Виктор оттолкнул коротышку, и решительно бросился в подъезд.
  - Молодой человек! - прокричала женщина, - Вы ошиблись! Это — другая парадная.
   Виктор не ответил. Он ворвался в подъезд, взлетел на последний этаж, ну конечно! Новенькая дверь, из ценных пород дерева, евроремонт на лестничной площадке. Он нажал звонок, несколько секунд длилось зловещее молчание, затем раздались медленные, шаркающие шаги. Не быть ему сегодня героем! Коротышка прав! Он стыдливо завел за спину руку балонным ключом. Дверь открылась — на пороге стояла чистенькая старушка в розовых бигудях, из-за ее спины, выглядывал симпатичный мальчуган.
  - Извините! - пробормотал он. – Я ошибся дверью…
  - А может быть, не ошибся? - раздался насмешливый женский голос.
  Бабушка с внуком скрылись в темном коридоре, на пороге стояла девушка. Та самая. Только на этот раз никакой простыни на ней не было. Виктор растерянно открыл рот.
  - Закройте рот, юноша! У вас хорошая улыбка, похожи на молодого Кевина Костнера, когда улыбаетесь. А сейчас — на бассета. Это порода собак такая — добавила она.
  - Я слышал крик. Я думал, случилось несчастье...
  - Крик? - пожала плечами девушка, полные груди колыхнулись. —  Ну конечно-же!  Хотели кого то спасти!  Понимаю… - она сделала нажим на слове «спасти»,  лицо исказила болез-ненная судорога, но тотчас оно стало вновь красивым, гладким, безмятежным, как у фарфо-ровой куклы.
  - Это — он! - девушка отстранилась, как по волшебству появился мальчик.  Она потрепала мальчика по темной макушке, а тот погладил ее по голой ягодице, и развязно подмигнул.
 - Ужасный притворщик! - томно протянула девушка, и запустила пальцы в штаны подростка. Мальчик захихикал, съежился, будто от щекотки, не отрывая косящих глаз от посетителя. Изнутри донеслось свирепое рычание.
  - Я сейчас...- бормотал Виктор. - Я только машину закрою.
  - Это невежливо! - кричала девушка, - Вы мне свой телефон оставили, а теперь убегаете!
     Мальчик засвистел ему вслед, подбежал к краю лестничной площадки, свесился через пе-рила и залаял громким басом. Лицо ребенка, оттененное рассеянным солнечным светом,  было покрытым коричневой шерстью.
     «Чертовщина какая-то!» - подумал мужчина, и устремился вниз.
   Пробежав несколько лестничных пролетов, он выскочил на улицу.   Стояла его машина, к бамперу  приклеилась изящная «королла». Вокруг ни души, он заглянул в салон «тойоты».   Женщина с винирами,  спортсмен, коротышка — все куда-то исчезли.
    -  Что такое, черт побери... - тоскливо протянул Виктор.  Он достал из кармана сотовый телефон — черный экран смотрел мертвым глазом. Люди как сквозь землю провалились. Это – факт номер один. У него безукоризненная память. Они стояли возле аварийных машин, в десяти метрах от входа в подъезд. Коротышка цеплялся за его рукав  потными пальцами, женщина в старомодном платье, под цветастой тканью просвечивала плотная комбинация, на передних зубах сверкают неуместные виниры. Пес с ними, с винирами! Дальше! Симпатичный мужчина, лет сорока пяти, короткая под «ежик» прическа, голубые шорты, черная футболка. Виктор заметил, как неожиданно он побледнел, и схватился за сердце. Заметил, но не придал значения, все мысли были обращены у блондинке из окна. У входа в парк на площади расположены полукругом скамейки. Там сидели четыре человека.  Пожилой дядечка в зеленой бейсболке, с рекламой сигарет «Winston», бледная девочка, с болезненным лицом, судя по всему его внучка. Молодая женщина, шатенка, она нервно курила сигарету, вероятно кого то ждала.  Молодой парень, в спортивном костюме, бегающие глаза, похож на наркомана… Вот и все! Своей памятью он остался доволен. Дальше!  Факт номер два. Красивая девушка высовывается из окна. Она машет рукой, поддерживая простынь на груди. Это – так сексуально… И наконец, старушка божий одуван в квартире, и  подросток с собачьей мордой. И он – герой с балонным ключом наперевес. В заключении – факт номер три.  Все куда то исчезли за пять минут, что он бегал по лестнице.  Сотовый отключен, прилетевшая из прошлого века газета, и навязчивая иллюзия состоявшегося некогда события. Дежа вю… Виктор не верил в дежа вю, он верил в факты, а факты эти ничего не давали. Он потоптался на месте, и пошел назад в подъезд. Ничего не оставалось делать, как вернуться в квартиру, хотя при воспоминании о жутковатом мальчике, похожем на собаку, волосы вставали дыбом, а он не любил быть трусом. Это для лузеров, наподобие коротышки из «короллы». 
  - Куда они все подевались? - произнес он вслух, желая себя подбодрить.
  Немного помешкав,  шагнул в темный подъезд. Домофон не работал, вроде в этом не было ничего удивительного, но вкупе с остальными метаморфозами, сценарий вырисовывался почти мистический.  Дверь захлопнулась, и воцарилась мгла. Он дернул  ручку, но та не поддалась. Навалился плечом на дверь — безнадежно.  С таким-же успехом можно ломиться в каменную стену.
  - Дьявол! - прошептал Виктор.
    Он медленно поднимался по лестнице, на втором этаже светилось широкое окно. Оно ока-залось наглухо заколочено, сквозь закопченное стекло едва сочился бледный свет с улицы. Он дернул шпингалет, рама намертво прибита гвоздями.  Шляпки кованных черных гвоздей, покрылись сальной копотью. Пять минут назад, благополучный подъезд сверкал чистотой. На память пришел газетный лист. Над передовицей чернеет дата. Его наблюдательности можно позавидовать! Перед глазами услужливо всплыла цифра. Это розыгрыш! Шутники из типографии!
    Нечто невидимое во мраке тронуло его за щиколотку.  Он инстинктивно отдернул ногу, из подвала донесся тоскливый вой.
 - Это — волк! - пошутил мужчина. Он оперся рукой о стену, на пальцы налипла слизь.   Ка-кого черта он полез в этот долбаный подъезд?! До жути хотелось оказаться на улице, возле своей машины, сидеть в салоне, слушать музыку и курить сигареты. Он похлопал по карма-нам. Беда не приходит одна. Сигареты остались в машине. Собачий вой стих,  воцарилась мертвая тишина.  Виктор достал зажигалку, — желтое дрожащее пламя осветило стены. Яс-ности огонек не добавил, питерский подъезд напоминает катакомбы. Он решительно зашагал наверх по ступеням. В прыгающих бликах огонька отражались вытесанные из твердого камня ступени. Он споткнулся, не удержавшись на ногах ,растянулся на каменном полу, боль отдавала в коленную чашечку. Опять повторился собачий вой, но уже ближе. Виктор вскрикнул, и прихрамывая побежал наверх. Пот тек ручьями, заливал глаза, а в голове как бесконечный волчок крутилась мысль.
    « Этого не может быть! Этого не может быть!»
    Вой раздался уже совсем близко.
  - Этого не может быть! – он прибавил скорости. Догадка пришла неожиданно.
   « Это – не собака! И это – даже не волк!»
 Не останавливаясь, он оглянулся. За спиной, красными точками светились глаза хищника. Они приближались. Реинкарнация собаки Баскервилей!  Он услышал шумное дыхание зверя, и метнул  баллонный ключ. Ключ просвистел в сыром воздухе,  исчез в темноте. Впереди замаячило рыжее пятно света. Это — крыша!
  Он терял силы, нога онемела, мысли крутились в бешеном хороводе. Разбитая машина, лы-сый коротышка, толстая тетка, голая красавица,  опустевший город, и газета датированная будущим числом! Все это  происходит в реальности!
     Он  -  высокий крепкий парень, двадцати восьми лет, спасает свою жизнь, убегая от ды-шащего в затылок чудовища, и бежит он в неизвестность, гонимый лютым страхом, и страх захлестнул присущую ему логику и здравый смысл. Почему безобидный подъезд превратил-ся в катакомбы, откуда взялась голая девушка, куда  подевались люди с улицы?!
   Ответы  возникнут после, а пока, подстегиваемый непомерным ужасом, он несется наверх, перескакивая через несколько ступенек, подволакивая окровавленную ногу. Чердачный проем был совсем рядом, он кинулся вперед, упал грудью на твердый камень…
   
   
 Тонкий силуэт выплыл из голубой дымки. Серебряные нити звенели в  прозрачном воздухе, и чей- то голос проговорил.
  « Что он здесь делает?»
  « Он хочет помочь...»
  « А кто ему самому поможет!»
  « Он — сильный!»
Голоса удалялись, едва слышно прошептала женщина.
  « Спаси меня!»
   Он открыл глаза. Перед лицом застыла крысиная морда. Скошенная пасть, блестящие бу-синки глаз, дрожащие усики прикасаются к губам. Он закричал, крыса оскалилась, обнажив кривые зубы. Виктор вскочил на ноги, грызуны цеплялись за одежду. Срывая маленьких хищников, он устремился к квадрату света, выступающему впереди. У выхода сгрудились пестрые змеи.  Автоматически Виктор отметил, что солнечный свет, проникающий сквозь чердачный свод ненормально яркий, слепящий жар расплавил песок нанесенный ветром под  козырек скалы. Откуда здесь песок?! Об этом потом. Сейчас змеи... Они ползали к выходу, угрожающе шипели.
  - Они меня не выпустят!  Зажалят до смерти... – в груди загорелся знакомый огонь бешен-ства. - Я — не трус! За мной гналась мразь, но я убежал от нее! Неужели я испугаюсь  пар-шивых гадюк?! - он плюнул на спину большой черной змее. Она вздрогнула и повернула в его сторону треугольную голову. Мелькнул раздвоенный язычок. Твари чувствуют, когда их боятся. Нельзя показывать им страха!
    Медленно хромая человек двигался вперед. Он шел, сжав зубы, аккуратно ступая среди извивающихся пресмыкающихся
  - Я не боюсь тебя, дешевка! Я могу шипеть также как и вы... А иду я аккуратно потому, что не хочу причинять никому вреда.  Ты видишь ботинок? Это называется трэксайдер, у него литая подошва из прессованного каучука!  Я могу раздавить тебе голову. Я только хочу вер-нуться к своей машине!
     Черный провал накрыла тень, запахло горькой травой. Змеи вились вокруг ног, метровая гадюка коснулась язычком ссадины на колене. С холодеющим сердцем он почувствовал при-косновение к щиколотке. Рык превратился в торжествующее урчание.  Хищник предвкушает славную охоту!  А его бывшая прогнозировала, что он погибнет в автокатастрофе.  Догадка пришла неожиданно. Я уже умер – решил человек. Я разбился на машине, зодиаки не обма-нули.  И все это происходит  после его смерти. Ад, или что- то в этом роде… Он нечто по-добное видел в одном старом фильме, по сюжету герой умер, но продолжал сражаться с не-существующими врагами. Что делал герой? Он отказался от борьбы, и положился на волю Создателя. Легко сказать, но трудно сделать!
  Огромная кобра развернула капюшон, плоская голова пресмыкающегося нацелена в пах.
 -  Спаси и сохрани меня Господи! - прошептал человек, и закрыл глаза.  Он молился. Навер-ное, первый раз в жизни. Тошнотворные круги плыли перед глазами, сейчас он потеряет со-знание. Он подошел к квадратному проему, и шагнул к Свету...
   
 Открылась тяжелая дверь, к нему бежали люди.
  - Что там случилась, молодой человек? – теребил его за рукав куртки коротышка.
  - Где вы так испачкались? Нога в крови... Подрался?!
 Седой мужчина подхватил его за талию.
  - Что там произошло?! Мы все слышали эти страшные крики... Мы  должны знать  - возму-щалась женщина.
  - Все нормально … - он вымученно улыбнулся. - Семейные ссоры. Ну не поладили люди...  Теперь уже все в порядке.
  - Семейные ссоры... А сам — весь грязный, оборванный, нога в крови. И всего две минуты его не было...
  - Вы отсутствовали минуту, ну максимум две! И так вас разделали! – коротышка недоверчиво покачал головой. 
   Виктор сплюнул на асфальт, и повторил.
  - Семейные ссоры...
   С Таврической улицы выскочила верткая машинка с эмблемой страховой компании. Виктор сидел на асфальте, прислонясь спиной к покореженному бамперу, и курил. Он открыл капот, и равнодушно наблюдал как страховщик яростно трет ветошью замасленный шильдик с винномером, безучастно подписал бумаги. Он напряженно о чем- то думал, не отрывая цепкого взгляда от окна.
     Страховщики фотографировали поврежденные детали, задавали вопросы  участникам происшествия. Коротышка суетился, заглядывал в лица, торжествующе посматривал на ду-рака блондина. 
    А на небе объявилась большая туча. Огромная косматая туча,  похожая на гигантскую жа-бу. Она закрыла треть горизонта, поглотила солнечный диск.  Туча-жаба открыла уродливую пасть,  пожирала бирюзовую синеву прозрачного неба, глотала его свежую прелесть, и урчала от нетерпения…
 



                Крошка Цахес.


    Коротышка ликовал.  Он умудрился незаметно сунуть купюру в папку  долговязому, мрач-ному типу с грязной каштановой шевелюрой на голове и зрелым фурункулом на шее. Стра-ховщик прижал купюру бумагами, и принялся деятельно вычерчивать цветную схему на ли-нованной бумаге. В результате его мудреных манипуляций выходило следующее. Гражданин в джипе создал аварийную ситуацию путем экстренного торможения, и водителю «короллы»  ничего и не оставалось делать, кроме как тормозить посредством этого самого джипа, иначе бы машина вылетела на проезжую часть со всеми трагическими последствиями.
    Напарник занимался фотографией, а дурак-блондин подписал сфабрикованную липу и уехал. Коротышка пригладил растрепавшийся ореол  рыжих волос на голове. Блондин — лопух! Сильнее тот, кто хитрее...  Теперь его страховая компания оплатит ремонт за счет ржавого корыта этого рыжего!  Неплохой каламбур! «ржавое корыто рыжего!» Надо запомнить, а еще лучше записать, и при случае ввернуть! Он записывал в аккуратный кожаный ежедневник находчивые мысли и остроты, зазубривал их, чтобы при случае озвучить в соответствующей компании. Получалось неплохо, за ним закрепилась слава острослова, и шеф с удовольствием приглашал его на солидные корпоративы. Вспомнив про шефа, он почувствовал хорошо знакомую подхалимам  сладостную истому унижения. Шеф был самодур, человек крутого нрава, но не лишенный своеобразного чувства юмора. Перед таким не грех и раболепствовать! Иной раз останавливался напротив подчиненного, и задумчиво так говорил.
 «Ну что, господин Цейтлин, будет вам повышение в этом году, или как?» - и раскачивался с пяток на носки.
  Он возбужденно прошелся вокруг своей машины. Вздыбленный капот, разбита левая фара. Неприятно, но поправимо. Зато рыжий влип нехило! Он тихонько рассмеялся. При этом верхняя губа сжалась в упругий мешочек, мелкие  зубы обнажились, по лицу побежала се-точка острых морщин.
    Где-то наверху рассыпался девичий смех. Будто горсть серебра прокатилась по золотому блюду. 
  - Молодой человек!
  - Это вы мне? – человек задрал голову, хрустнули шейные позвонки.
  - А кому-же еще?  Здесь никого нет кроме нас!
Коротышка оглянулся по сторонам. Улица была пустынна. Он машинально взглянул на часы. 9. 30. Воскресенье. Он выехал из дома в девять пятнадцать, свернул на Таврическую улицу. Светило неласковое осеннее солнце, по улице прогуливались одинокие прохожие, в парке полно народу. Там так всегда по воскресеньям. Играют сопливые дети, совершают пробежки дурные физкультурники. Хотят жить вечно!  Он повернул на Чайковского, мелодично запел смартфон. Звонила жена, старая ведьма обладает даром объявляться в его жизни тогда, когда она меньше всего нужна! Он забыл портфель. Дальше… Обругал жену, бросил трубку, сле-довало возвращаться, а это — плохая примета. Обернулся назад, надеясь, что портфель все-таки на месте, а старая карга специально проверяет его, и в следующее мгновение раздался удар.
   Вспомнив про аварию, и гневное, раскрасневшееся лицо блондина он поежился. Ну, ниче-го! Посмотреть бы на него, когда тот увидит результаты расследования ДТП. Коротышка ра-достно потер маленькие ладони. Он знал, что в фирме его за глаза зовут крошка Цахес, в честь героя сказки Гофмана.  Наплевать. Он не читал книг немецкого романтика, но был не-доверчив и подозрителен, и справедливо полагал, что персонаж отрицательный.
  Господин Цейтлин являлся вторым человеком фирме, и при желании мог превратить жизнь сослуживцев в ад, что иногда и делал. Итак, авария произошла в 9.30.
    Он вновь взглянул на часы — зеленый циферблат упорно застыл в прежнем положении. Четкое, размеренное тиканье. Тик-так… Тик- так. Детская считалка. Цейтлин нахмурился, - он не любил детей. Часы - подарок фирмы, на юбилей. Секундная стрелка бодро скакала по кругу, минуя выпуклые цифры.  9. 30. Мистика какая-то!
  - Молодой человек! Что вы стоите как истукан?!  Это даже не вежливо! - девушка обиженно надула губки и стала еще очаровательнее.
Он вытер пот со лба. Что-то необъяснимое происходит.  И какого дьявола она голая?!
     - Извините, конечно... - его голос, обычно самоуверенный и амбициозный выдал петуха. Он смущенно закашлялся. Девушка насмешливо смотрела сверху вниз, в лучах солнечного света ее волосы горели расплавленной золотой пылью.
  - Мы все здесь слышали крики из окна... -  он сделал плавный жест рукой, как-бы пригла-шая в свидетели несуществующих зрителей, - и были весьма напуганы! - он горделиво вы-прямился, давая понять, что лично ему чувство страха не знакомо.
  - Кто это «вы все...» - передразнила его девушка, - я  вижу  крошку Цахеса, по прозвищу Циннобер! - она высунула розовый чистый язычок.
Коротышка охнул. Острый спазм страха скрутил живот, и он громко пукнул.
  - А откуда вы знаете...
  - Что это вы натворили? - она сжала ноздри пальчиками, -  Фу! Как стыдно! Взрослый маль-чик!
  - Про крошку Цахеса...
  - Тоже мне секрет Полишенеля!  Я дружу с вашей сотрудницей. Годится версия?
   Коротышка растерянно развел руками. Как просто! И тотчас горячая волна стыда волной захлестнула лицо. Как она почувствовала?! Невозможно почувствовать запах на таком рас-стоянии! Как бы угадав его мысли, девушка деликатно произнесла.
  - У меня очень чуткий нюх. Как у собаки!
Человек прятал глаза. Старая карга закармливает его бобами! Они видите-ли, снижают уро-вень холестерина! У него действительно высокий холестерин, и она таким изощренным спо-собом заботится о его здоровье!
  - Это все — бобы! - лепетал он. - Такая газообразующая пища! Я-то их не очень,  но вот же-на... - он сокрушенно покачал головой.
Девушка подняла руку.
  - Поклянитесь, впредь так больше не поступать! - сказала она сурово и торжественно.
  - Что?
  - Клянитесь! - настаивала она. - Повторяйте слово в слово вслед за мной!
  - Чушь какая-то... Бред! - он блуждающим взором обвел пустынную улицу. Хоть-бы прохо-жий какой!
  - Клянитесь, и тогда страховку свою получите, и шеф с нового объекта снимет! Клянитесь!
   Цейтлин оперся о капот, и схватился за голову. Лоб был горячим, в голове шумел целый лес деревьев. Что происходит?! Откуда она все знает?! Тем более новый объект... Далеко за городом, отсутствие коммуникаций.
  - С вами слишком скучно! - девушка села на подоконник, свесила голую ногу на улицу. - Вы, крошка Цахес, абсолютно лишены воображения. « Откуда она знает!?»   Но это-же — элементарно!  Я дружу с вашей сотрудницей, следовательно, я в курсе всех ваших напастей. «Старая карга!» - пропела она точь в точь с интонациями лысого.
  - А про жену откуда? - вымученно прохрипел коротышка. - Старая карга... Я никому не рас-сказывал.
  - От верблюда! Знаете такую детскую поговорку? Не похоже, что вы когда-то были ребен-ком!  Предлагаю сделку. Произносите клятву,— я ваша! Любой секс, в любом месте. Нет? Я ухожу, и вы остаетесь на улице в полном одиночестве, и ждете приезда эвакуатора, хотя мне почему-то кажется он вам и не нужен больше...
  - Как это не нужен...
  - Курите! - девушка выкинула что-то из окна. Он кинулся навстречу, неловко замахал рука-ми, будто отгонял мух,  блестящая пачка сигарет шлепнулась возле ног.  Дрожащими пальца-ми сорвал обертку, достал сигарету, несколько раз чиркнул спичкой о коробок, кусочек пы-лающей серы с шипением вонзился в мякоть указательного пальца. Он тоненько вскрикнул, и сунул палец в рот. Девушка безмятежно улыбалась.
   - Курение опасно для вашего здоровья!  Бросайте, пока не поздно… Холестерин, давление. Сколько вам лет, многоуважаемый Цахес?
  - Сорок шесть…
  – По виду не скажешь! Вы выглядите старше, и это – не комплимент.
Он глубоко затянулся, закружилась голова – первая утренняя сигарета. Табачный дым  и боль от ожога вернули ощущение реальности.
   - Вам еще полтинника нет, а красивая обнаженная девушка не вызывает эмоций! Может быть вы – гей?
  - Вот еще! – огрызнулся коротышка. А что он собственно ее слушает?! Сумасшедшая деви-ца! Он демонстративно отвернулся, и направился к своей машине.
  - Вы обиделись? Сократ, Макиавелли, Александр Великий, Ричард Львиное Сердце… Еще назвать? Пожалуйста! – девушка болтала ногой, нараспев произнося знаменитые имена, - Чайковский, Евгений Савойский, Марат,  Элтон Джон,  Фаррух Булсара! Вас не устраивает компания? Странный вы… Впервые встречаю гомосексуала, который не гордится своей ориентацией!
  - Я не гомосексуалист! – отчеканил коротышка. – И вообще… Я считаю, их всех надо было лечить!
  - Как всех?! – она прижала ладони к упругой груди, - И Платона? И Чаадаева лечить… И даже принца Конде?! – девушка многозначительно покачала пальчиком. – вы похоже  - гомо-фоб!
 Человечек не ответил. Пошла она к дьяволу, наркоманка!  В конце концов, все имеет прозаическое объяснение! Ну взять хотя бы аварию эту…В то же мгновение ему показалось, что земля качнулась под ногами, он тихо охнул, и остановился перед  машиной.
   «Тойота» сверкала  как новенький.  Он подбежал к машине, нырнул в салон — скомканные обертки от печенья на заднем сиденье, сотовый небрежно валяется на торпеде. Это его машина!
  - Я ведь говорила, что эвакуатор вам больше не нужен! – промурлыкала девушка.
  -  Я только что видел… Страховщики… - бессвязно бормотал коротышка. Он прижал ладо-ни к горящим щекам, и наконец, выкрикнул вечную как сам человек фразу.
  - Этого не может быть!!!
  - Готова дать исчерпывающие объяснения по случаю данного волшебства! – голосом казен-ного служаки отчеканила девушка. Цейтлин уставился на нее налитыми кровью глазами.
  - Этого не может быть… - повторил он свистящим шепотом. – Вот! – он извлек из кармана сложенную бумагу, - Заключение страховых экспертов!
  - Какой вы скучный!  Бестолковой бумажке верите больше, чем собственным глазам! – она пригубила из бокала, и зажмурилась  как большая красивая кошка. – Тем более пустой бу-мажке!
  - Что значит пустой?! Почему пустой? – он развернул бумажный лист. На нем детскими ка-ракулями была нарисована черная собака.
  - Хорошая картина! Вам повезло, уважаемый Цахес. Советую сохранить на память…
 Цейтлин  смотрел на бумагу. Фирменный бланк страховой компании. Но вместо вычерчен-ных схем, и мелкого, старушечьего почерка долговязого страховщика,  эта нелепая мохнатая собака! В самом низу бланка, в графе подписи красовалась его, роскошная, с изящным вензе-лем сигнатура. Коротышка гордился своей подписью, он долго ее выпестовал, такая подпись могла украсить солидный документ, но на мятом бланке, под детским рисунком она выгляде-ла по дурацки. В ногах появилась отвратительная слабость, и он опять пукнул.
  - Ну знаете! – возмущенно произнесла девушка, - вы – рецидивист! Неужели не знаете, что портящие воздух люди совершают преступление!?
  - К-к-акое преступление?
  - Икать можете сколько угодно, а воздух портить это преступление! – сурово заявила девушка. – Но я люблю дерзких мужчин! Требуется известная смелость, чтобы на официальной бумаге нарисовать картину!
  - Но это не я! – взвизгнул коротышка. – Я бы не посмел…
  - Скромность украшает героя! – вздохнула девушка, - жаль, что я не в вашем вкусе. Клятву будете изрекать?!
  - Да! сию секунду... Что скажете... - у него кружилась голова, тряслись руки. Он был готов на любое унижение, лишь-бы все стало как и прежде. Пусть рыжий здоровяк отделает его, лишь-бы все как прежде!  - Я готов, но я не знаю как...
Девушка понимающе кивнула.
  - Повторяйте слово в слово, от этого зависит ваша жизнь!
  - Конечно, я на все согласен... – он сжимал в кулаке листок с дурацким рисунком, по лбу струился холодный пот.
  - Спрячьте картину! – приказала девушка, - и не мните бумагу, возможно, это – шедевр!
  - Слушаюсь!
  Лицо девушки стало суровым, брови нахмурились, и замогильным голосом она начала про-износить.
  - Я — крошка Цахес, по прозвищу Циннобер, отныне являюсь первой вонючкой во Вселен-ной!
  - Я... крошка Цахес... первая вонючка... Вселенная.. - сбивчиво бормотал человек.
  - Громче, иначе не зачтется! Продолжаем... Клянусь не издавать паршивых запахов, ни на Земле, ни на Марсе или Венере, чтобы не отравлять смрадом честные ноздри их обитателей.
  - Клянусь... паршивых запахов... на Венере... их обитателей... - отчаянно выкрикивал коро-тышка.
  - Уже лучше! - одобрительно кивнула девушка. - Если-же я нарушу клятву, пусть вонзится мне рог вельзевула в то место, откуда скверные запахи я исторгал!
  - Нарушу клятву... рог вельзевула... исторгал..
  - Все! - просияла девушка, - ты прощен, но помни о клятве. И теперь можешь воспользо-ваться моей слабостью. - она томно погладила себя по груди.
  - А можно мне уйти? - простонал коротышка.
  - Ты все- таки, гей? – она заговорщически подмигнула. – Я никому не скажу! И мы сможем посплетничать как подружки. Идет?!
  - Можно мне просто уйти?! - разрыдался человечек.
  - Жалкое зрелище...- заметила девушка, обращаясь к кому-то невидимому в комнате, -  пусть убирается ко всем чертям?!
Из затемненного угла раздалось негромкое рычание. Девушка безразлично пожала плечами.
  - Ты можешь идти.
  - А как... как мне уйти? - он размазывал слезы по лицу, - вокруг никого нет...
  - А зачем тебе люди? Тебе и одному неплохо.  Клятву ты прочел, не забывай что рог вельзе-вула всегда в готовности! Садись в машину и уезжай!
Она соскочила с подоконника, захлопнула окно. Коротышка поспешно нырнул в машину, трясущейся рукой извлек из кармана ключи зажигания — двигатель послушно заурчал. Ма-шина тронулась с места и плавно покатилась по пустынной улице. Человек вытер слезы. В конце концов, наверняка существует здравое объяснение всему происшедшему. Что показа-лось  сверхъестественным в этой истории? То, что девушка была голой? Пустяки. В эпоху интернета и кабельного телевидения этим никого не удивить! Она много знает о нем.  Подруга работает в в фирме. Узнать-бы кто именно... Наверняка разболтает об этой клятве дурацкой, о том, как он на коленях стоял.  Позор какой...  Друзей у него нет, а если-бы они и были, едва-ли он стал делиться с ними своими сокровенными мыслями. Стоп! Он едва не ударил по педали тормоза. Самое главное — машина! Вздыбленный капот, вытекший радиатор, разбитая фара! Все это было еще в 9.30. утра! Он бросил взгляд на часы. 9. 30. Нет! Этого не может быть!
   Он затормозил, но «тойота» продолжала ехать вперед. Более того, она помчалась быстрее, пустые дома проносились перед глазами с огромной скоростью. Его оштрафуют! Коротышка лихорадочно давил педаль тормоза, эффект нулевой — машина катилась как ни в чем не бы-вало по пустынной дороге. Они испортили тормоза! Кто именно «они» он не мог домыслить, девушка права — господин Цейтлин был начисто лишен воображения! Они подменили машину! Но зачем?! Неважно... Потом как-нибудь все разъяснится, а пока нужно найти способ остановить бешено несущийся автомобиль.
    Машину трясло на ухабах, дома куда-то исчезли,  вместо асфальтированного покрытия  впереди стелилась выжженная степь. Коротышка закричал.  Он вырвал ключи зажигания из гнезда, «королла» набирала темп. Он отпустил руль, и закрыл глаза ладонями, питая детскую надежду, что вот сейчас он проснется, и все будет как прежде! Он заснул, пригревшись на ласковом солнышке! Надо проснуться! Он с силой ущипнул себя за бедро, и громко вскрик-нул.  Девушка... Ну да! Все началось с нее. Он чем-то ее обидел! Клятва! Он поклялся... Надо вспомнить слова клятвы.
  - Я … крошка Цахес — первая вонючка во вселенной...  топ менеджер крупной питерской компании господин Цейтлин старательно вспоминал слова клятвы. Циннобер! Это — не розыгрыш!  Он вжался в сидение машины, съежился в маленький комочек и тихо завыл.
  - Надо прочесть клятву и все закончится! - прошептал он сам себе.
     Руль неожиданно  повернулся, пронзительно визжали протекторы.
    Новая резина! Идиот! Причем тут резина!? Вспоминай слова молитвы! В салоне стало очень жарко, человек машинально жал мертвую кнопку кондиционера.
  - Я — крошка Цахес, по прозвищу Циннобер, первая вонючка во вселенной... - обливаясь потом, он выкрикивал. - клянусь не издавать вонючих запахов, ни на земле ни на Венере... Как-же там дальше?! Ну а если я завоняю, пусть рог вельзевула пронзит меня... Какой рог? В то самое место, откуда я вонял... Кажется так! Клянусь! - он торжественно поднял руку, и умоляюще посмотрел на торпеду. Торпеда равнодушно глядела на горе-водителя.
  «Тойота» подскочила на ухабе, он подпрыгнул, прищемил кончик языка, взвизгнул и неожиданно пукнул.
  - Нет! - закричал коротышка, и тотчас острая боль огненным жгутом пронзила ягодицы.  - Не надо! Пожалуйста, не надо!
    Машина мчалась степи как красный  призрак, мимо стремительно промчалось стадо анти-лоп, преследуемые короткохвостой кошкой. Черномордые  ликаны подняли к небу носы —  они учуяли падаль возле реки. Вожак медлил — добыча была не совсем обычная — огром-ный черный волк, и существовала тонкая связь между ним и Хозяином, а потому он не ре-шался увлечь за собой голодную стаю.
    Маленький суслик высунулся из  норки — его встревожила дрожь объявшая землю. Солн-це клонилось к закату, тень легла на землю. У подножия скал, в розовом тумане плыл мираж — маленький человечек корчится в приступе боли. Поднялась песчаная буря, и мираж исчез. Он утонул в сумраке подползающей ночи...
               
               
                Анна.


     Женщина недовольно поджала губы, хотя знала, что ей следует чаще улыбаться. Полторы тысячи долларов — это почти состояние! А именно столько она выложила за блестящие накладки на зубы. Новые технологии, сейчас они называются — виниры. Она потратила полторы тысячи долларов, пожертвовав бесценной эмалью, и все ради того, чтобы иметь ослепительную улыбку! А улыбаться она не умеет! Вроде обычное дело — широко растянуть губы, возле глаз собираются веселые морщинки, и мужчины укладываются возле ее ног в штабеля! Ну разумеется не такие как этот рыжий хорек, а вот блондин ей очень понравился.  Он улыбнулся и стал похож на известного киноактера. Вот он подходит к ней и говорит.
    « Анна, давайте все бросим и завалимся ко мне домой! Наберем вина, фруктов, и проведем  день в кровати?»
   Лицо посветлело, морщина прорезавшая лоб, и придававшая ему устойчиво недовольное выражение разгладилась, в глазах противно защипало.
    Парень рассеянно подписывал какие-то бумажки, протянутые страховщиками. У него была разорвана ткань джинсов на коленке,  сквозь прореху сочилась кровь.
    Дура ты - Аня! У тебя был шанс, предложить помощь! Зашить джинсы, обработать раны йодом.  Она видела, как коротышка шепчется со страховщиком, ей стало стыдно и за себя и за симпатичного парня. 
    Страховщики разъехались, коротышка кривлялся под теми самыми окнами, откуда недавно кричала женщина.  Окна были наглухо задернуты портьерами, а этот клоун, корчит рожи! Похоже, надо вызывать врача! Коротышка рухнул на колени, и залился горючими слезами. Может быть, у него сотрясение мозга?!  Со страховщиком он договаривался проворно!
    Она знает, что слишком полная, ей не для кого худеть, эклеры заменяют секс. Как только появится в ее жизни такой вот блондин, диета и упражнения станут ее лучшими друзьями, а не сливки с круассанами.  Рот немедленно наполнился слюной, она увидела соблазнительные румяные рогалики, обсыпанные сахарной пудрой рядом с чашечкой жирных белоснежных сливок, и раздраженно сплюнула. Коротышка прыгнул в свою машину, и с ревом умчался по дороге. Клубы дыма оседали, наполняя утренний воздух запахом копоти.
  Возле ограды стоял седой мужчина в спортивных шортах. Одной рукой он держался за пру-тья, другую прижал к груди. Лицо его было сбрызнуто пепельной бледностью, мужчина со-средоточенно смотрел в одну точку перед собой.

  «Добегался!» - мелькнула у Анны мстительная мысль, и тотчас ей стало стыдно.
  - Давайте, я вам помогу… - она тронула его за руку. Кожа у мужчины была холодная, по-крытая мурашками.   
  - Вы видели ЭТО?
  - Что?!
  - Ну ЭТО… Там, возле дома, где кричала девушка.
  -  Вы про аварию?!
  - При чем здесь авария! – мужчина глубоко вздохнул, и поднял руки над головой, на фут-болке темнели пятна пота. -  Около подъезда стояла собака…
  - Какая собака?
  - Большая черная собака…
  Анна испуганно оглянулась. Ну и денек сегодня! Может быть, они все сбежали из психуш-ки?!
  -  Огромный пес. Странно, что вы не обратили внимания…
  - Подумаешь, собака!  - женщина начала раздражаться, - рядом парк, здесь полно псин гуля-ет!
  -  Думаете, я не в себе…
  - Ничего такого я не думаю! – отрезала она. – А вот сердце следует поберечь! Не юноша все таки!
Мужчина горько усмехнулся.
  -   ЭТО была не просто собака! Что то другое… - он быстро зашагал по аллее.
    Женщина вздохнула, достала из сумочки шоколадную конфету,  предвкушая наслаждение, развернула золотистую обертку, поднесла к губам пряно пахнущую сладость, и коснулась языком.  Что имел в виду этот психопат? Собака… Рот наполнился слюной, она запустила руку в сумочку, пальцы погрузились в шуршащую гущу конфет. На несколько минут мир пе-рестал для нее существовать. Она с сожалением подумала о парне, посмотрела вслед спортс-мену, маленькая фигурка растаяла в глубине тенистой аллеи.  Есть верные друзья конфеты, они не предадут, и встреча с ними всегда маленькое счастье. Минут двадцать она поедала конфеты,  урна наполнилась золоченными обертками. Они, похожие на обломки фальшивых сокровищ, ныряли в бездонное чрево, чтобы сгинуть там навечно. Наконец пальцы нащупали в сумочке последнюю драгоценность, и погрузилась в печальные раздумья.
   Они жили вдвоем с младшим братом, мальчик был инвалид. Родился глухим, а к пяти годам начала прогрессировать слепота.  Сейчас Максу двенадцать, таких называются слепоглухие дети. У них нет будущего. Он узнает сестру по запаху, и по вибрации  шагов, у нее слишком тяжелая поступь. Макс ласковый и привязчивый ребенок, он умеет немного говорить, но речь его понятна только им двоим. Больше всего на свете он любит блинчики с медом, и она печет их каждый день. Врачи рекомендуют ему чаще бывать на воздухе. Анна одно время переписывалась со слепоглухой женщиной-профессором по фамилии Келлер, но когда поняла, что на выздоровление шансов нет, бросила бесполезную переписку. Макс любит бывать на улице, он подставляет солнцу бледное личико, и нюхает воздух. Она подводит его к деревьям, мальчик трогает  кору  пальчиками, и радостно лопочет. Она знает, что дети с его заболеванием долго не живут, и глядя за тем как он нюхает стайку голубей, на сердце ее ложится тяжелая скользкая жаба.  Он благодарен сестре за то, что она взяла его с собой на прогулку.
    Анна не верит людям. Однажды она задремала сидя на скамейке, и проснулась от  криков.  Злые дети забросали инвалида камнями, он ползал на четвереньках по газону, чистенькая голубая рубашка была заляпана комьями липкой глины. Он выворачивал невидящие белки, из глаз текли слезы.  Анна бросилась к брату, схватила его на руки и бежала прочь. Макс беззащитно скулил — он не умеет плакать как обычные дети, его плач напоминает скулеж котенка. Голубая рубашка была порвана, — это была его любимая рубашка, сестра вышила на ней букву «М». Макс любил трогать выпуклые следы вышивки, он знал, что это его имя.  Дома она протирала раны дезинфицирующим раствором, после того случая опасалась выводить его на прогулку.
    Пару лет назад она познакомилась с парнем, и после нескольких кружек пива решила при-вести его к себе. Сладко ныла грудь, горели обцелованные губы. Они вошли в комнату, полетела на пол пропотевшая одежда. Мужчина был пьян и неласков, но это не имело значения. Грузный, дурно пахнущий он вошел в нее, и она задохнулась от кислого запаха пота, впивалась зубами в  шею, и едва сдерживалась, чтобы не завыть по-волчьи. Неожиданно он закричал -  Макс вцепился любовнику в волосы…
   После этого случая она поставила  виниры. Она вычитала в каком-то журнале, что человека встречают по улыбке — эффект первого впечатления, вначале улыбка, потом мужчины смотрят на глаза, фигуру и все остальное. Полторы тысячи долларов!
    Свежий ветер пролетел по безлюдному парку, сорвал листву, и гнал ее по пустынным аллеям.  Из мрачной глубины затемненных аллей раздался  сдавленный крик,  а вслед за ним утробный собачий вой. Слишком много всего за одно утро! Она размашистым шагом напра-вилась к выходу из парка.
   Ветер принес  раскаты грома.  Гроза в октябре! Женщина не стала раздумывать над при-родным феноменом, у брата может случится приступ. Врачи  предлагали делать операцию, но шансы на успешный исход невелики -  пятьдесят на пятьдесят. Приступы случались неча-сто, при их появлении следовало срочно дать лекарство — маленькие алые как кровь таблет-ки.  Она бежала к воротам, чувствуя неприятную слабость в ногах.  Гроза надвигается...
    Большое темное пятно мелькнуло в боковой аллее.  В горле пересохло, ноги предательски задрожали.  Выход из парка — витая чугунная решетка, находилась прямо перед ней — на уключине висел  чугунный замок. Женщина дернула решетку, лязгнула цепь, опоясывающая поржавевшие стойки.   Анна не помнила, чтобы здесь когда-нибудь висел замок. Она провела пальцами по  чугунной окалине —  старинный замок, с извилистой, хитрой уключиной. Впереди возвышались острые, в два с половиной метра прутья, прихваченный металлическими скобами. О том, чтобы перелезть через такой забор не могло быть и речи!
    По ту сторону забора, темными громадами возвышался жилой массив. Сверкнула молния, удар грома. Макс! Женщина закричала, голос потонул в шуме листвы. В таких решетках все-гда бывают щели!
   Она бежала вдоль забора, тропа заканчивалась, чугунные прутья крепились на  бетонном парапете, который утопал в листве. Анна ступила в траву, и тихонько вскрикнула — голые икры обожгли пушистые листья крапивы. Сразу же за поворотом начиналась полоса кустар-ника, женщина пробиралась сквозь заросли, колючки цеплялись за одежду, в кровь раздирали лицо. Охваченная мыслью о больном брате, она не чувствовала боли, на лице застыло выражение отчаяния, совершенно неуместно выглядели светящиеся в темноте виниры.   
   Поляна была закидана пластиковыми стаканчиками, цветными обертками от чипсов, и пу-стыми бутылками. Один из прутьев решетки отжат в сторону, для худого подростка не со-ставляло труда проскочить через  отверстие. Густые кусты образовывали плотный живой навес, сидя под ним можно переждать ливень, на вытоптанной площадке лежали плоские бревна. Крик повторился, вслед за ним собачий вой.
   Женщина вскарабкалась на бетонный парапет, голова прошла свободно. Анна  втянула воздух, и продвинулась на несколько сантиметров. Дождь усилился. Платье намокло, теперь должно быть легче. Прутья  сжимали  грудь, она протиснулась еще на пару сантиметров. Мысленно она похвалила себя за находчивость, молния осветила поляну, в призрачном свете она увидела монстра. Косматое чудовище смотрело на жертву, со шкуры капельками стекала вода, из открытой пасти шел горячий пар. Зверь поднял голову к небу и завыл...
   Раскатистый удар грома сотряс земную твердь. И из-под сумрачного небосклона хлынули потоки бесцветной воды. Женщина кричала, намертво сжатая в чугунном плену, некой ча-стью здравого смысла понимая, что только спокойствие, и размеренное дыхание помогут ей освободится.  Темная пелена ужаса захлестнула сознание, она вцепилась руками в мокрые прутья, билась как животное в силках и застревала еще больше.
   Зверь  прихватил ее за ногу, и потянул на себя.
    « ЭТО не собака!» - вспомнила она слова мужчины.
    « Я умру»... – пронеслась следующая мысль, и поразила своей безыскусной очевидностью. - « Я умру, и Макс  умрет без меня. Он умрет от голода и одиночества, как погибают кошки после смерти хозяев».
  Воспоминание о брате придало ей сил и мужества. Анна махнула ногой, и туфля слетела на землю. Пес вцепился зубами в платье, затрещала материя, поползла по швам. Надо спокойно  дышать! Пес с легкостью порвал ее одежду, отбросил в сторону рваные лохмотья, и вцепился в туфлю. Дождь заливал лицо, слизывал соленые капли слез и пота. Освободившись от пла-тья она неожиданно проскользнула на несколько сантиметров. Пес сорвал туфлю, и вцепился в комбинацию — похоже игра начала его забавлять. Чугунный прут зацепился о плотную лямку бюстгальтера,  Анна сорвала лифчик, голое тело проникло сквозь тесно сомкнутые прутья, и тотчас сильная боль ожгла босую ступню —   псу наскучила игра. Поняв, что добыча высвобождается, он вонзил острые клыки лодыжку. Анна оперлась о парапет, дернула ногой — пес разжал челюсти, и не удержав равновесия упала на асфальт. Сумочка! Ключи от квартиры находились в сумочке, и она лежала на бетонном парапете с той стороны решетки. Дрожа от страха и холода, Анна приблизилась к решетке. Пес пристально смотрел ей в глаза. Это — не собака! Спортсмен увидел монстра, вот у него и случился приступ! Дешевая сумочка, из  фальшивой крокодиловой кожи покоится в полуметре от решетки на краю парапета, достаточно протянуть руку. Пес поднял губу и негромко зарычал, на косматой морде появилось нечто отдаленно напоминающее улыбку. Макс лежит на полу, голова безвольно стучит о пол, а изо рта текут густые слюни. Он может задохнуться!   Женщина  просунула руку, но пес оказался  долю секунды быстрее.
    В детстве Анну укусила собака, на ноге  сохранился небольшой шрам, и с тех пор она ис-пытывала страх перед псами, остерегалась даже маленьких безобидных собачек, украшен-ных цветными бантиками. Она помнила состояние боли и беззащитности, когда облезлая дворняга икру железными клыками.
   Боль, которую она испытала сейчас, ни шла ни в какое сравнение, с детскими ощущениями. Она завизжала, присела на корточки, слезы брызнули ручьем.  Острая молния ударила в ствол тополя, запахло жженым деревом, пес ослабил хватку.  Анна схватила сумочку а монстр не спеша протискивался сквозь прутья решетки.  Изуродованная была похожа на клешню рака. Пес торжествующе зарычал.
   В воздухе мелькали бирюзовые зарницы, объявился белый шар, подле него огненными ли-ниями струилась горящая плазма.  Пес недовольно заворчал и попятился.  Шар завис на ме-сте, покачиваясь в воздухе — от пульсирующего белого диска тянулись тонкие нити. Раздал-ся сухой удар —  будто взорвалась елочная хлопушка, и дерево объяло пламенем. Анна очну-лась от столбняка, и помчалась по улице. Они никогда в жизни не бегала так быстро. Женщина влетела в подъезд, едва попадая в замочную скважину отомкнула дверь, и ворвалась в квартиру.
    Макс спал. Длинные волосы прилипли к мокрому лбу, мальчик стонал во сне, и беспокойно шевелил губами.
    « Надо его подстричь!» - на ум пришла неуместная мысль. Он медленно сползла на пол, и громко разрыдалась.
   За окном бушевала настоящая буря,  ветер гнул к земле кроны деревьев, сильный порыв ветра распахнул форточку, и свежий воздух ворвался в комнату. На стекле кривились отблес-ки пожара — горело высокое дерево.
    Почему нет пожарных? Почему вообще никого нет?! Улица выглядела мертво. Ночь.  Пы-лающее дерево, безжизненные провалы черных окон. Никого…
     Макс поморгал невидящими глазами и проснулся. Он сел в кровати, потянул ноздрями, и безошибочно протянул руки к сестре. Плача от счастья она кинулась к брату.  Кружилась го-лова, дергала больная рука, кровь сочилась из ссадины на лбу. Это потом...
     Макс трогал пальцами ее волосы, и задавал вопросы на своем, только им двоим понятном языке. Неожиданно он наморщил лоб, отчего стал похож на маленького старичка, и принялся нюхать воздух. Анна встревоженно взглянула на брата. Он стоял возле своей кровати, нюхал воздух и на лице его застыло выражение тревоги. Она поспешила в ванну, за лекарством, но остановилась в коридоре. Сильный удар потряс дверную раму. На пол сыпалась  штукатурка, седые крупинки пыли. Анна  навалилась на дверь,  крутила ручку врезного замка, стальной язычок не попадал в узкую горловину, проскальзывая по гурту. Следующий удар в дверь едва не отбросил ее на пол. Рыдая от отчаяния, она вцепилась пальцами в ручку замка, и ударив  ладонью в дверь,  провернула ригель.  Воя от нестерпимой боли, женщина повалилась на пол…
     Детские пальцы тронули лицо. Она поднялась на ноги, отвела брата в комнату, уложила в кровать.  Ребенка нельзя приучать к транквилизаторам, слепоглухонемые дети подвержены приступам бессонницы. Она достала две таблетки, одну разломала напополам, полторы для себя, половинку для Макса. Только сейчас она почувствовала свой запах, - смесь  пота, крови и адреналина. Бедный Макс! Он познает через запахи и прикосновения…
    Она зашла в ванну, и пустила струю горячей воды. Не следует Максу слышать такие запа-хи. Из коридора донесся металлический скрежет.  Ручка замка медленно повернулась, язычок выскочил из  ниши. По полу пронесся  сквозняк, в проеме показалась огромная собачья голо-ва, цокали твердые когти по паркету.  Анна почему то глупо улыбнулась, словно ждала гос-тей, и упала на пол без чувств.


                Спортсмен.
   

  Мужчина вышел из парка, и направился к автомобильной парковке. Таврический парк яв-лялся лучшим местом в центральном районе для занятий спортом. В будние дни собиралась пробка на Фурштадской улице, и он шел пешком, а в выходные дни предпочитал ездить за рулем. Поездка по пустынным улицам, давала возможность размышлять о себе, людях, веч-ности. Он любил думать о вечности с тех пор, начало шалить сердце. Медицинская карта была похожа на раздутый ранец. В своих рецептах врачи предпочитали сиреневый цвет, отчего исчерченные размашистым почерком буквы выглядели похожими друг на друга, а  слова приобретали метафизический смысл. Мужчина нервно мял в пальцах эти бумажки, тщетно силясь разобрать написанное, сердце начинало сердито подпрыгивать в грудине. Одетые в бесформенные голубые халаты эскулапы, напоминали бесполых манекенов. Они передавали друг другу змеиные ленты кардиограмм, и смотрели на него, лежащего на холодной кушетке сверху вниз. Все это было долго, бессмысленно и унизительно.
   На парковке было пустынно. Воскресенье. Его шевроле уверенно взгромоздился на высо-кий парапет, бесцеремонно потеснив, хрупкую  хонду. Кроссовер! Девочка, переодетая в мальчика!
 Он с симпатией посмотрел на свой автомобиль. Шевроле тахо был похож на дремлющего гризли. Грубые угловатые формы, мускулистые, не знающие преград колеса с глубоким про-тектором, узкие квадратные фары, как глаза первобытного человека, цепко смотрящие из под нависающих  век.  От машины веяло необузданной силой и мощью, а черный, глянцевый цвет придавал ее облику щеголеватого лоска. Задний бампер шевроле заметно выдавался на проезжую часть, остальным участникам движения приходилось старательно лавировать, чтобы не задеть сверкающий хромированной отделкой кузов.
  Сегодня пробежка не удалась. Сначала эти  крики, затем взбунтовавшееся сердце, и нако-нец, собака…
  Он приложил ладонь к груди. Раз, два, три, четыре… Провал! Мужчина шарил по груди, будто надеясь вернуть на место ускользнувшее сердце. Именно так она и приходит?! Он прижался к верному шевроле, щека коснулась холодного стекла. Сначала он потеряет созна-ние, а потом… Что потом?! Потом уже ничего не будет! Ни Таврического парка, с красивыми тенистыми аллеями, ни тонких девушек, похожих на трепетных призраков, прекрасных как юная весна.  Ни шевроле тахо – верного могучего друга! Будет пустота. Черная, гулкая, пожирающая атомы света и звука, давящая, беспощадная пустота.
 Человек вцепился ногтями в ветровое стекло, пальцы с отвратительным скрипом прочертили полосу на тонировке.  Исчезнет даже его отражение –  иногда привлекательное,  как призрак из параллельного мира.
  Сильный толчок сердца погнал кровь по застывшим венам, в голову ударила горячая волна, на лбу выступила испарина. Сердце забилось часто, бестолково, будто пытаясь загладить свою вину за досадную оплошность.
  Мужчина перевел дыхание. Осторожно оглянулся по сторонам. Никого… Не доверяя коварному сердцу, он приложил пальцы к яремной вене, затаился, слушал. Он был похож на врача реаниматолога. Раз, два, три, четыре…  Пять! Шесть, семь… Он громко вздохнул, вытер со лба пот. Перетренировался. Пятьдесят один – это грустная реальность, а не просто возраст.  Но почему именно он?! Почему это происходит с ним, а не с противным хорьком из красной тойоты?! Откуда взялся этот стремительно растущий холестерин, откуда  аритмии, пугающие иногда даже бесстрастных как вежливые роботы врачей. В чем причина подъема артериального давления, когда темнеет в глазах, громкие толчки пульса похожи на удары отбойных молотков. Он говорят – возраст! Какой к черту возраст?!  С этим хорьком они ровесники, а тот курит как паровоз, и судя по хлипким плечам и плоскому как у плотвы заду, вряд ли когда либо занимался спортом! А он отлично помнит, что свой юбилей отметил двадцатикилометровым кроссом, а после всего, там в же парке отжался сорок пять раз за пол минуты! В честь юбилея! И затем с легкостью подтянулся десять раз на турнике, и тело его было как сжатая пружина. Ни капли жира!  И молодые девчонки аплодировали, и худенькая брюнетка, со смешным хвостиком сказала что он похож на Пола Ньюмена.
  Сорок один, сорок два… пятьдесят семь…
   Врачи не рекомендуют часто контролировать свой пульс. Может развиться кардионевроз.  Да черт с ними с врачами этими! За пару лет он приобрел  медицинские познания. Похожие симптомы возникают при грудном остеохондрозе. Вполне возможно, у него остеохондроз. Даже вероятно именно так! А сердце зашлось после того, как он увидел эту собаку.  Жуткая скотина!
   Он встал на цыпочки, задержал дыхание, мысленно сосчитал до десяти, и короткими толч-ками выпустил воздух через ноздри. Боль ослабла, остался дискомфорт в области солнечного сплетения, будто некая сила распирает диафрагму изнутри. Ну точно остеохондроз! Ему до-садно было лишать себя того удовольствия, что приносил спорт. Ни с чем не сравнимое ощущение легкости в мышцах, радость известная лишь спортсменам, возникающая на исхо-де часа хорошего бега, когда легкие начинают работать в полную силу, мозг насыщается кро-вью, и чувство бездумной эйфории охватывает все существо, и кажется можно бежать  до бесконечности, пока налитые силой икры толкают тело вперед. Он где то читал, что у мара-фонцев вырабатываются во время бега эндогенные опиаты, и спортсмены могут испытать нечто похожее на кайф наркомана. Мужчина выдохнул, и решительно направился в сторону парковых ворот.
   Резкий порыв ветра заставил его задрожать от холода. Голые руки покрылись гусиной ко-жей. Солнце скрылось за тучей, в лицо ударили первые капли дождя.
  - Черт бы побрал этих акробатов… - проворчал он. С утра была прекрасная погода, он пол-часа торчал под окнами слушая чьи то крики.  Землю покрыло мраком, туча стремительно надвигалась, поглощая солнечный свет.
   Он нажал кнопку сигнализации, тахо приветливо моргнул красными глазами. Это как встреча старых друзей. Мужчина открыл дверцу, и в то же мгновение из парка прилетел женский крик.
  - Это шоу такое?!
Он нырнул в салон автомобиля, достал спортивную куртку, и накинул ее на голые плечи.  Сердце работало четко и уверенно, боль прошла.
  - Вы это слышали?
  Мужчина резко обернулся. Перед ним стоял один из участников недавнего шоу «под ок-ном».
  - Не глухой…
  - Виктор! – парень протянул руку.
  - Сергей. Два раза одна шутка не канает, Витя!
  У паренька была разорвана штанина, сквозь прореху выступила запекшаяся кровь.
  – Это – не шутка.  Вы видели пса?
  - Ну большой пес… Что особенного?
  - Это – не пес! – отрывисто сказал Виктор. Он  прижал палец к губам. – Тихо!
Дождь закончился также неожиданно, как и начался. Черный небосклон был затянут непро-ницаемой пленкой, на востоке выплясывали молнии. Воцарилась тишина.
  - Вы слышите? – прошептал Виктор.
  - Что? –  также шепотом ответил мужчина.
  - Звуки изменились…
  - Что значит изменились? – он поперхнулся, закашлялся, и не услышал голоса. Звуки словно  ватой окутали.
  - Шепот и крик звучат одинаково…
  - Лажа! – возмущенно воскликнул мужчина, и ощутил напрягшиеся горловые мышцы. – Черт вас всех раздери!
 - Оно становится сильнее! – он скорее угадал по движению губ, чем услышал собеседника. – Это для того, чтобы она не смогла попросить…
  - Я ничего не слышу!!! – старательно отчеканил Сергей.
Губы парня  шевелились, слова разрывали густой воздух.
  - Ей нужна помощь… Оно мешает!
 Мужчина испугался, но не подал виду,  двадцать два года в армии кое- чего стоят! Он достал из бардачка блокнот. Объяснение найдется!  В природе существует множество аномальных явлений, бермудский треугольник, нло, йетти. Рано или поздно все разъясняется! Сейчас главное наладить связь. Видимо, что то с электромагнитными полем.
  - У нас есть преимущество перед глухонемыми древности! – он заставил себя усмехнуться – Это так называемая всеобщая грамотность… - он обернулся к Виктору. Тот исчез.
  Сжимая в руке нелепый блокнот, мужчина выбежал на Таврическую улицу. В сотне метров маячила фигурка. Парень размахивая руками. Он не мог так быстро переместиться за не-сколько секунд! Бред! Пустые улицы, текучая, ощутимая физически мгла, пронизана молочно белыми нитями,  безмолвие, словно уши запаяны воском.  На обложке блокнота глупо улыбался ушастый Микки Маус. Он держал в вытянутой руке бутылку кока колы.
  «Это все нужно живым!» - короткая, словно удар тока мысль пронзила сознание. Запахов нет! Ни звуков, ни запахов. Может быть ОНА и есть такая?!
  Ветер принес большой газетный лист, он пронесся над землей, бесшумно хлопая белыми крыльями. Виктор опустился на колени,  протягивал руки вперед.
  « Он видит то, что не могу увидеть я!»
Земля задрожала от вибрации. По Кирочной улице мчался грузовик. Огромный, со сверкаю-щей  решеткой радиатора. Из под колес вырывались языки желтого пламени,  плавился ас-фальт, не в силах выдержать грузную мощь мчащегося чудовища. Недра трубы извергали ад-ское пламя. Сергей как завороженный смотрел на грузовик. Его ум практика и реалиста ли-хорадочно искал объяснения происходящему. Новые технологии?! Военный эксперимент?! Параллельные миры!  Чушь собачья! Ну допустим они могли сконструировать такую маши-ну. И на кой черт нужен  грузовик? Как военная машина он совершенно непригоден! Нет орудий для стрельбы, эта дурацкий красный цвет, как у феррари!  Но как тогда объяснить зловещую тишину, и отсутствие запахов? И куда пропали мирные петербуржцы?
  Он кинулся к шевроле, швырнул блокнот на соседнее сиденье, Микки Маус глупо вытара-щился своими круглыми лукавыми глазами.  Вставил ключ в гнездо зажигания -  тахо не по-давал признаков жизни.  А что он собственно ждал?! Микки Маус торжествующе сверкал белозубой улыбкой. Он предвкушал наслаждение от холодной сладкой кока колы. Говорят, в одной бутылке колы пол стакана сахарного песку. Все это нужно живым… Он уперся руками в руль. Сердце не болело. В груди царит тишина и покой. Также как на улицах этого странного города.
  Он часто фантазировал на тему смерти, и рисовал  картину безутешных женщин и друзей, рыдающих на могиле, и испытывал жгучее  томление. Но все это важно для живых…
   Виктор стоял на коленях, его губы беззвучно шевелились. Он выглядел счастливым…
  Сколько должно минуть столетий, прежде чем придет смирение? Сколько световых лет пу-тешествует одинокий луч от далекой звезды, пока его робкие губы коснутся земного полюса?  Тридцать лет, сорок, пятьдесят один… Он не знал ответ. Он шел в парк. Ему предстояла долгая пробежка. Это будет настоящий марафон, достойный памяти великого Франциско Лазара, который убежал в далекую туманную бесконечность.
  Сильный порыв ветра едва не сбил с ног, беззвучно вращаясь в воздухе, летели пластиковые стаканчики, надорванные пакеты от чипсов, пестрые листки бумаги, испещренные сиреневыми чернилами. Бесцветные губы мужчины растянулись в кривую усмешку. Он пригнулся, и ускорил шаг.
  Земля вздрогнула от удара.  Грузовик налетел на выступающий бампер шевроле. Огромная сила отбросила внедорожник, мужчина зачарованно глядел, как медленно и бесшумно тахо взлетел в воздух, с необычной грацией для его массивной фигуры, описал замысловатый пирует, и упал на  хонду. В воздух полетели светящиеся осколки стекла,  будто разбилась хрустальная ваза. Он отвернулся, и побежал.  Мышцы закаменели,  скулы заострились, ветер слизал капельки пота, и увлек за собой бесценные крупицы соли, увлажнив ими сухую осен-нюю листву, и на поблекших листьях выступила влага, казалось, они плачут, эти мертвые листки, скорбя о стремительно пролетевшем лете…
    

   

         

 
               
                ГЛАВА. 3. 

         
                ПРОБУЖДЕНИЕ.
    
        Зося открыла глаза, нестерпимо яркий свет ударил в лицо.
  - Извини… -человек-пес поспешно задернул занавеску. – После пробуждения всегда так. Местный свет кажется нам ярким.
  Он стоял возле открытого окна, и курил, выпуская дым в форточку. 
  -  Я пытался помочь, но т-ты не слушалась…
  Девушка молчала.
  -  Я пытался помочь... - растерянно повторил он, пытаясь поймать ее взгляд. 
   С улицы доносился людской гомон, шумный смех детей, визг тормозов, звон разбитого стекла.
  - Там авария... – он заискивающе улыбнулся. - Джип старенький... А другая машина – тойо-та.
  - Королла! - прошептала она.
  - Так точно! Ты не посмотришь?
 Она отрицательно помотала головой, по щекам текли слезы.
  - Этого не избежать.  Лучше и не противиться, так б-больнее... - он едва заметно заикался.
  - Кто дал тебе право решать?!  Кто ты такой, ублюдок?!
  - Ты знаешь... - он осмелился улыбнуться, - я — твой раб...
  - Чушь! - закричала Зося. - Это хрень собачья! Такой-же как твои выдумки насчет девушки в ночном клубе!
  - Я помню ее! – он ханжески пождал губы. -  Ее насмерть зажалили з-змеи!
  - Нет! - взвизгнула она, - Нет! Нет!!! Это была проститутка-танцовщица! Я видела это шоу несколько раз!   -   Она заткнула уши кулачками, и громко закричала.
  - Умоляю тебя, не к-кричи так! Уже люди смотрят…
  - Чушь! - она вскочила с кровати, запахнулась в простыню, и подбежала к окну.
  Красная тойота  прилипла к видавшему виды джипу, у внедорожника был смят задний бам-пер. На тротуаре лежала большая собака, на асфальт вытекла черная лужица крови. 
  - Нет! - охнула девушка.  Она подошла к бару, достала бутылку вина,  налила в бокал  - Что я делаю? - пробормотала она глядя на бутылку.
  - То, что и должна...
  Оскар незаметно подошел сзади. Она обернулась, и выплеснула ему вино в лицо, жидкость текла по щекам, человек-пес оскалился в елейной улыбке.
  - Спасибо, госпожа…
  - Дьявол! - задохнулась девушка, и с силой ударила его по лицу.
  - Это слишком лестная характеристика.  – он сокрушенно покачал головой. - Я —  твой раб.  То, что ты увидела за окном — продолжение сна. Взгляни — там самый обычный пейзаж. И никаких следов аварии...  - сочащаяся кровь из разбитого носа бедными капельками орошала пол.
  - Вытри! - она бросила платок, и неуверенно подошла к окну. Он шел следом.
  - Продолжение сна... - повторил он, - чего ты опасаешься? В-выгляни в окно, ты все равно это уже сделала!
  Оскар широко улыбался, прижимая платок к кровоточащему носу. Вокруг разноцветных глаз собрались веселые морщинки. Ему весело!
  - Ублюдок! - пробормотала Зося, и осторожно выглянула в окно.
   Две прижатые друг к другу машины. В салоне красной тойоты сидит маленький человек. У него смазанный подбородок, и короткие жесткие усы. Он похож на испуганную крысу, и одновременно на облысевшего Гитлера. Возле джипа стоит парень, у девушки болезненно сжалось сердце. Перед глазами всплыла до боли знакомая, и вместе с тем такая чужая картина. Пустынные улицы, пронизывающий ветер.  Она умерла!  Ей досталась чужая роль в пьесе, и ее героиня погибает. Зося зажмурила глаза, и воцарилась мгла. Маленькая, игрушечная смерть. Она слушала свое сердце, оно билось часто и тревожно, как ласточка в силках.
  - С-с-тобой все в порядке?
  - Заботливый пес!
  Высокий симпатичный парень машет  рукой, держит большой лист бумаги, на нем неуклю-жими каракулями написаны цифры.  Номер телефона. На разбитые автомобили с любопыт-ством смотрит полная женщина в старомодном цветастом платье. Чуть поодаль стоит седой мужчина в синих спортивных шортах. Зоя лихорадочно задернула плотные портьеры.
  - Кто все эти люди?! Откуда я их знаю…
  - Может быть, их и не существует. Многое зависит от тебя…
  - Кто дал тебе право?! – закричала Зося.
  - Ты… - кротко ответил человек пес. - Я – повелитель тени. Ты – Госпожа! – он неуклюже опустился на колени.
  - Извращенец, сукин сын!
  Он опустил голову, бледная улыбка тронула  губы.
  -  Идея сексуального подчинения не могла прийти в голову жалкому человеку-псу, не так ли?
Зося застонала от бессилия. Она вспомнила. Ублюдок прав!
  - Это  тяжело, брать на себя ответственность! – улыбался Оскар. -  За удовольствия прихо-дится платить. В том числе за радость обладания рабом.
  - Это была твоя идея!
  Она схватила со стола бутылку, и бросила в него. Он ловко увернулся, бутылка отскочила от стены, и упала на пол. На ковер вытекло вино.
  -  Слова не изменят истину! Если ты настаиваешь, я готов взять твою ответственность на себя, на то я и раб. Но вряд ли это поможет…
 Она прижала руку к груди —   там бешено колотилось маленькое сердце. Можно сколь угод-но долго стоять перед зеркалом на цыпочках, росту от этого не прибавится. Мера ответственности… Зося быстро перебирала варианты.  Чужой сценарий можно попытаться все изменить! Она набирала цифры на пульте  айфона. Как же там? Девять пять один, четырнадцать... Если она поговорит с парнем история измениться. Четырнадцать, десять...  Главное действовать! В трубке негромко щелкнуло. Номер абонента выключен, или временно недоступен. Недоступен...
    Она обреченно пошла на кухню, достала  бутылку,  вонзила острие штопора в пробку. Налила вина, и залпом выпила целый бокал. Оскар участливо смотрел на нее. Девушка до-стала сигарету, втянула горький дым и закашлялась. Что она делала в тот раз? Пила вино. Ничего не изменить...
Неслышно ступая подошел человек-пес. Она со слепой ненавистью обернулась.
  - Убью тебя, сука!
  - Что может быть проще... - грустно кивнул он.
 В прихожей раздался громкий звонок.
  - Там открыто! - Оскар заговорщически подмигнул.
Она затушила сигарету,  вышла в коридор.
   « Кто там может быть?» - машинально подумала она, и безразлично махнула рукой. Ей овладело вялое отупение.  Простыня безжизненно упала на пол она как была, голая, подошла к дверям.  Под руку быстро ввинтился невесть откуда взявшийся подросток. На лестничной площадке стоял симпатичный парень.  Он был немного похож на Кевина Костнера. Зося ощутила нереальность происходящих событий. Словно голова замотана тугой ватой. Парень что-то спрашивал,  она отвечала, затем он убежал вниз по лестнице, а она еще долго стояла в дверном проеме. Мальчик  склонился над лестничным проемом и залаял, и помчался следом за гостем. На ходу человеческое обличье менялось — он превращался в пса.
    Шаги стихли, хлопнула парадная дверь. Она вернулась в комнату, и легла на кровать.  Тело налилось свинцовой тяжестью, непреодолимая сила тянула веки вниз, от приступа зевоты она едва не вывихнула челюсть. В сгущающихся сумерках появился силуэт раба. Зося собрала волю в кулак, и села на кровати.
  - Ты напрасно тратишь силы на борьбу! - произнес он.
  - Что ты имеешь в виду? - еле ворочая языком, проговорила девушка.
   Он что-то в вино подсыпал? Раб! Скотина! Собака!  Ярость придала силы, девушка встала на ноги,  пошатываясь прошла в ванну, и включила холодную воду. Сильные струи ударили по плечам, грудь  покрылось гусиной кожей.
    « А что я делала тогда?» - промелькнула шальная мысль.
 Принимала ванну после того, как описалась... Другой сценарий, господа! Все может изме-ниться! Посвежевшая, она вылезла из под душа, насухо растерлась жестким полотенцем. Все можно изменить! Она ступила на кафельный пол, поскользнулась в куче скомканной мате-рии,  в нос ударил запах мочи — это были ее испачканные джинсы. Девушка села на малень-кий, низкий табурет и расплакалась. Она высморкалась, обтерла лицо ледяной водой, одела  спортивный костюм и вышла на кухню. Тихий как тень подкрался человек-пес.
  - Что будет дальше?! Говори! - отрывисто бросила Зося.
  - Ты знаешь это лучше меня! - он в недоумении развел руками. -  Это твоя история...   Я спа-сался от страха, ты сделала добровольный выбор. Я это понял когда понюхал  халатик... Это был ТОТ самый запах, его ни с чем не спутаешь!
  - Какой к дьяволу халатик?!
  - Ты забыла халатик в день нашего знакомства!
  - Бред какой-то... - девушка опустила голову, - не помню я никакого халатика...
  - А дневник мой помнишь? Ты читала...
  - Помню... - она невесело усмехнулась, - бредни алкоголика-мазохиста!
  - Ты ничего не поняла, Госпожа! Т-ты ни во что не веришь...
   Зося  подошла к окну. Из подъезда вышел парень. Он сильно прихрамывал, одежда покрыта слоем пыли,  разорванная штанина набухла от тяжелой крови. Навстречу к нему подбежала полная женщина и лысый коротышка,  седой мужчина помог дойти до джипа. Парень закурил сигарету, и бросил взгляд на окно. Девушка испуганно отшатнулась.
  - Собака! - с ненавистью прошептала она. Больше всего хотелось схватить раба за волосы, и начать быть затылком о стену, до тех пор, пока кровь на зальет его разноцветные глаза.
  - В гневе ты просто ослепительна! - Оскар опустился на колени, и протянул губы к ее ноге.- Помнишь, как я  одевал тебе т-тапочки....
   Зося ударила его кулаком по голове. Раб отполз в сторону, из носа пошла кровь, он сел на пол прислонясь спиной к стене, и по-собачьи задрал голову.  Около разбитых машин ходили люди в форменных синих комбинезонах, один фотографировал повреждения, другой записывал что-то в папку. Возле него суетился лысый коротышка, парень сидел на земле, прислонясь спиной к развороченному бамперу своего джипа, и безучастно смотрел на все происходящее.  Их взгляды встретились, он едва заметно кивнул.  Она точно знала, что последует дальше. Идея осенила внезапно. Она схватила айфон, набрала номер. Как и следовало ожидать, номер недоступен. Все правильно! Она не может общаться с персонажем сна напрямую, такой прием нарушает сценарий. Но правило не распространяется на смс сообщения. Зося спешно набирала текст. Ведь она читала написанный дневник  извращенца! Значит, написанные слова уже являются частью истории, над ними не властны  демиурги, лешие и прочая нечисть!  Изреченное слово имеет силу, оно само — история. Вначале было слово...
    Борясь с наваливающейся дремотой, она дрожащими пальцами набирала буквы, ввела но-мер.  Понятно. Она засыпает, если пытается изменить сценарий. Девушка опустилась на пол, изо рта потекла слюна. Она спала...
      Из кухни вышел Оскар.  Густая сукровица запеклась под разбитым носом. Зося немед-ленно проснулась. Сценарий  восстановлен.
  - Иди умойся, скотина! - она бросила полотенце.
  - Я хотел как лучше... - он поспешил в ванную. Она проводила его взглядом полным отвра-щения. Сон прошел. Сообщение успешно отправлено. Девушка едва сдержала восторженный крик. Теперь главное, чтобы парень понял, от кого оно пришло. Он поймет! Осталось играть по их правилам,  ничего не менять, сигналом нарушения сценария будет сонливость.
    Зося налила себе водки, в комнате звенел телефон. Нарушена хронология событий... Она усмехнулась. Или в зазеркалье другое время? Чушь! Проще предположить, что она одурма-нена  наркотиком.
   Она подошла к аппарату, и перерезала провод. Послушная девочка! Она будет поступать так, как от нее ждут. Телефон вновь зазвонил — кусок обрезанного провода торчал из  лаки-рованного блестящего брюха. Тягучая сонливость навалилась как пуховое одеяло. Глаза за-крывались.
  - Я слушаю....
  - Подойди к окну... - приказал низкий, хриплый голос. У людей не бывает таких голосов!
  Зося отдернула портьеру, вялость исчезла без следа, появилась нехорошая злоба. Свежий воздух ударил в грудь, в комнату ворвалось  пение птиц, задорно шумела листва. Джип уехал. Возле тойоты суетился маленький человечек.
  - Молодой человек! - прокричала она, демонстрируя коротышке такую грудь, которую он едва-ли мог встретить на своих любимых порносайтах.
    «Пусть покайфует напоследок! Крошка Цахес...» -  чужие, наполненные ненавистью мысли промелькнули в голове. Она увидела его голым , распростертым на пустынной земле. Уродливые ликаны рвут плоть  сильными челюстями, вонзаясь острыми зубами в пах, перемалывая  кости.  Наполненной животной болью крик несется над раскаленной степью.
  - Беги! – закричала он что было сил. -  Беги отсюда!!!
Зося не услышала своего голоса, звуки гибли в чреве, едва зародившись. Девушка попыта-лась кинуть на улицу тяжелую пепельницу, но в руке у нее оказалась  пачка сигарет, она без-звучно упала на асфальт, коротышка поднял сигареты, и кланялся благодарственно, как ки-тайский болванчик. Ничего нельзя изменить…
     В комнату вошел Оскар. В его руке дымилась тонкая сигарета, влажные волосы были за-чесаны назад, в разноцветных глазах нежилась горячая страсть.
  - Лучше покориться!  В смирении – сила…
 Зося села на подоконник, позволив коротышке созерцать ее наготу.  Она заставила прочесть  клятву. Автор сценария обладает чувством юмора! Раб нацепил  ошейник, в зубах он сжимал ремень. Девушка нехорошо улыбнулась... Что с ней происходит! Это не она!!!
    Коротышка сбиваясь и путаясь, декламировал слова клятвы. Ничего нельзя изменить…
  - Почему ты не подходишь к окну? - спросила она.
  - М-мне нельзя... - он протянул ей ремень.
  - А мне можно?
  - Ты — избранная. Званных много, избранных мало...   Ты не боишься серого манка, и есть нечто такое, что заставляет его относиться к тебе с уважением. - он робко сунул ремень ей в руку. Зося с отвращением отбросила его в сторону.
  - Зачем это?!
  - Он не может найти собаку, я меняю свою природу…  Я писал об этом. Мой дневник...
    Она стремительно прошла в спальню, открыла ящик письменного стола, пальцы наткну-лись на небольшую  книжку. Молитвенник. Девушка погладила пальцами обтертый корешок.  В нижнем ящике лежала пухлая тетрадка. Зося открыла наугад — страницы были исписаны беглым корявым почерком.
   «...У меня больше нет своей истории... Я — это комбинация страхов, скопище пульсирую-щих нервов. В ту ночь, когда серая тень вплыла в мою жизнь, я перестал бояться смерти и смущаться унижений. Мне удалось погрузить Госпожу в мой мир, она считает его миром ил-люзий...».
   Зося бросила яростный взгляд на раба. Он поднял ремень, и встал на четвереньки, и застыл в униженной позе, склонив голову. Девушка с отвращением плюнула ему в лицо, Оскар вздрогнул и благодарно застонал.
  - Выродок…
   « После того, как Госпожа встретиться с серой тенью —  страх исчезнет. Она станет перво-приемницей абсолютного ужаса. Это — мой дар ей... Однако немалого труда стоило заста-вить Хозяйку погрузиться в густую бездну моих иллюзий. Там многое перевернуто, искаже-но, как могут дробиться, множась на тысячные детали отражения в кривых, треснутых зер-калах...»
 В молитвенной позе застыл Оскар. Навечно... Слово вызвало приступ  отчаяния. Где она это слышала? Раб протягтвал ей ремень. Как он сказал про себя, - повелитель тени! Она затянулась сигаретой, закашлялась, из глаз покатились слезы. Навечно! Слово как нож.
   « Поначалу Госпоже было страшно... Зазвенели серебряные нити, следовало сконцентриро-ваться на синем небе и повторять. Ахерон лилит, Ахерон лилит...»
    Зося отбросила дневник.  Донесся слабый раскат грома, надрывался телефон. В комнату вползла липкая и плотная мгла, воздух стал тяжелым и неподвижным, в наэлектризованной атмосфере проносились голубые молнии. Человек-пес вжался в пол, в остановившихся глазах застыл смертельный ужас. Зося  подняла трубку. Микрофон гремел нечеловеческим голосом, от звуков воздух вибрировал .
  - Ахерон лилит, адрамелех бегерит, мелек таус наама, самну римон наама...
  Сверкнула молния. Оскар завыл, его вытаращенный взгляд был прикован к колыхающейся  портьере.  Черные тучи неслись над землей,  касаясь рваными краями верхушек стройных тополей. Молнии буравили сумрак облаков, вонзались в земную твердь. Хлынул проливной дождь, голос из телефона был похож на собачий рев.
     -   Адрамелех бегерит наама!
  В парке, под проливным дождем, полная женщина пыталась протиснуться сквозь узкие ре-шетки ограды.  К ней медленно приближался огромный черный пес, а в двух кварталах, в маленькой комнатке спал слепоглухой мальчик. Он не мог слышать грома, но в такт раскатам по  лицу пробегала мучительная судорога.
  Она ничего не может изменить...  Ей нужна помощь!
   Девушка открыла молитвенник, опустилась на колени рядом со скорчившимся  человеком, и перекрывая  страшный голос, начала читать молитвы...
   С треском слетела с петель входная дверь. В дверях стоял парень в промокшей джинсовой куртке. Он припадал на раненную ногу, болезненно морщился, потирая ушибленное плечо. В руке он сжимал трубку сотового телефона, на голубом экране светились два слова —
    « с п а с и    м е н я ...»
    
               


             
               
                Человек – пес.
    

         
       Октябрьское хмурое утро окутало город Петербург. В такую погоду хорошо умирать от запоя. Оскар лежал на кровати, прислушиваясь к сердцу. Насчитал несколько сотен ударов, сбился, начал снова, дав себе зарок счесть не менее тысячи, но дойдя до четырехсот двадца-ти, бросил это никчемное занятие. Он ничего не может довести до конца.  Даже уборку в комнате. Куча мусора, сметенного в угол комнаты, и ржавый совок, красноречиво свидетельствовали, ты – лентяй! В голове царила пустота. Капли дождя чертили затейливый рисунок на стекле.
  - Я – Оскар! – проговорил он вслух.
    Воспаленный язык едва шевелился в горячем, скрипящем как наждачная бумага рту. На столе стояла бутылка. Испытывая слабую надежду, он  понюхал содержимое.  Едва затеп-лившись надежда, угасла. Бестолковая жидкость без цвета и запаха, с ржавым запахом.. Он ничего не помнил...
   Сам по себе включился телевизор, на экране выплясывал незнакомый человек в костюме.
  - Время не имеет для тебя теперь значения. Сто один день! – отчеканил актер твердым голо-сом, словно вбивал в мерзлую землю стальной кол. – Сто один день! – он расхохотался, об-нажив маленькие острые как у крысы резцы.
  Оскар смотрел на экран телевизора,  хлопая ресницами.  Он натянул джинсы, и вышел в коридор. Соседская дверь была приоткрыта. Комната принадлежала крепкому молодому парню. У него была стриженная под ежик квадратная голова, и массивная шея. Оскар растерянно потряс головой. Что-то не так... Из за дверей доносилась тихая мелодия.
    «Эрик Клэптон.  Алкоголик и музыкант...» -  появилась мысль, и она была чужой.
     На кровати лежала голая девушка. Большая грудь, коричневая родинка на верхней губе, длинные стройные ноги. Сервировочный столик ломился под тяжестью  бутылок. Скорее повинуясь  инстинкту, чем этой звенящей пустоте внутри себя, человек схватил водку, и бежал прочью Он захлопнул дверь,  с той стороны раздался сильный удар. Задрожали окна, из коридора неслось  рычание.
  Человек открутил пробку,  наполнил стакан. В нос ударил запах спирта, рот наполнился слюной, жидкость обожгла гортань. Ощущение опьянения не последовало! Та же сухость в горле, дрожащие пальцы рук,  и предчувствие неминуемой беды. Он налил целый стакан, горлышко билось о край стакана.  Ни с чем не спутать ожегшую горло жидкость! Водка! Он закрыл глаза. Вместе со страхом в сердце вселилось отчаяние. Из разноцветных глаз потекли слезы.
    Он о чем-то подобном слышал. Рассказывали собутыльники в то время, когда ему для вы-пивки требовалась компания. Бывают разные спирты, и всего их шесть штук. Питьевым яв-ляется только этиловый, а есть еще какой-то, кажется, он называется изопропиловый. Вкусо-вые качества изопропилового спирта, такие-же как и у обычной водки, но стадия опьянения отсутствует, а отравление развивается  стремительно. В следующее мгновение он забыл эту информацию,  разглядывая бутылку, и силясь вспомнить.
   В соседней комнате сменили музыку, играл блюз. Женскому смеху, вторил мужской голос.
   « Лед Зеппелин!» -  объявил незнакомый голос, он самоуверенно хозяйничал в голове человека.  - « Английская рок группа. Их барабанщик умер после того, как позавтракал бутылкой водки. Ты еще не завтракал, Оскар?»
    Оскар закричал. Все услышанное было ему незнакомым. Он знал слова, но не мог осмыс-лить их значения.  Болевой спиралью скрутило живот, он  прижал руки к ребрам и бросился в коридор.  Чутье подсказывало, что неподалеку есть помещение, где можно освободить ки-шечник.
   По коридору бежала огромная  собака, ее глаза горели как раскаленные уголья. Оскар мет-нулся назад, повернул ручку замка, и забился в угол кровати. Живот вздулся как барабан, он  сдернул джинсы, путаясь в жесткой матери и опорожнил кишечник...
    Какое-то время он лежал на полу, на лбу выступил холодный пот, от запаха дерьма тошни-ло.  Человек вытерся простыней, на столе стояла початая бутылка водки. Горечь в горле, ожигающее тепло. И ничего больше!!! Оскар взял в руки бутылку, понюхал содержимое — обыкновенная водка. В следующее мгновение он об этом забыл.
    Человек почувствовал  жжение в мочевом пузыре, он вышел в коридор — голос как-бы в издевку напомнил  о наличии туалета, но не успел до него дойти - в коридоре объявилась черная собака, и он в страхе бежал в комнату, по бедрам лилась горячая струя...
   Голос перестал сообщать новости, и он забыл свое имя,  язык и пол. Он подошел к зеркалу, и увидел  худого мужчину с разноцветными глазами, а на фоне маячила тень, она тянула  длинные щупальца, из глубины мерцающего полумрака.
   Оскар забыл, что ему надо есть и пить, он испытывал голод, жажду, но не знал, как их уто-лить. Он таращился на бутылку с водкой, лил жидкость на пол, и бессмысленно таращился на мокрые пятна. Он хотел позвать на помощь, но не знал, как это сделать.
   Вскоре он погрузился в черноту. Остались боль и страх, и исчезнувшая память превратила их в бесконечную череду страданий, наверное от того ужаса, который приходилось испыты-вать несчастному у него должно было остановиться сердце, но некто одарил его железной выносливостью, и время остановилось, сконцентрировавшись в микроскопической точке во вселенной именуемой как  душа Оскара. Ущербная душа Человека пса...
     Прошло время.  Человек открыл глаза. В окно лился призрачный свет — начиналось уны-лое утро. Он ощупал свое лицо, голову. Щеки заросли  бородой, живот втянулся,  ребра про-свечивали сквозь кожу, от него исходил тяжелый гнилостный запах.  Бледная как пергамент кожа обтягивала высохшие ноги, икры были покрыты сетью венозных узлов. Мелькнула  тень, сердце екнуло в груди, под лопатку вонзилась острая игла.
  - Глупо бояться инфаркта, прожив столько чужих жизней! – рассмеялся незнакомец.
   В изголовье кровати стоял  мускулистый субъект, с туловищем человека и головой пса. Из оскаленной пасти сочилась горячая кровь.
    - Свежачок! -  монстр дружелюбно подмигнул.-  Кровь хищника имеет особенный привкус! Коровы, свиньи, бараны... Жертвы! Они предназначены для того, чтобы быть убитыми. Кровь хищника обладает магической привлекательность! Не хочешь попробовать? – существо повернулось к человеку и плюнуло ему в лицо.
    Липкая жидкость попала в ноздри и рот — он едва не задохнулся от тошнотворно соленой клейкой смеси, машинально сделал глоток, и его вырвало.
  - Фу как невежливо! – воскликнул монстр.  Он брезгливо скорчил недовольную мину, и уселся в ногах.
  - Кто я  такой? - мужчина обвел глазами комнату. - Я ничего не помню...
  -  Ты можешь говорить, изъявляешь желание задавать вопросы, значит — помнишь. И как это не наивно звучит, - на что то надеешься!
  - Это – белая горячка…
  - Это — перерыв...  - Пришелец непринужденно развалился на кровати.
  - Я даже не помню своего имени...
  - Тебя зовут Оскар! - торжественно объявил монстр.
  - Я скоро умру, и ты пришел мне сообщить об этом...
  - Не советую рассчитывать не легкую смерть! Ты задолжал одну безделицу взыскательному кредитору, а он умеет взымать мзду, будь уверен! У тебя был шанс, найти заступника, но ты им не воспользовался. Я тебя поздравляю, Оскар! - чудовище вскочило на ноги, и с удиви-тельной для его фигуры грацией поклонилось. - Ты умудрился разозлить самого мстительно-го ростовщика во всей Вселенной!
  - Я не ничего не п-понимаю... - прошептал Оскар, - я никому в жизни не причинил вреда.
  - В самом деле?! - хохотал монстр, - так-таки никому в жизни?
  - Никому...
  - Я восхищен! Ну конечно-же! Как я мог не догадаться... Ты ведь святой?!
  - Я совсем не это имел в виду...
  - Не надо оправданий! Ошибочка вышла... Кабы ты сразу сказал, что — святой, разве бы стал я ломать эту комедию?! Прошу прощения покорно! - он церемонно поклонился, а затем со всего размаха плюхнулся на кровать так, что придавил несчастному ноги.
  - Больно! - вскрикнул человек.
  - В самом деле!? - чудовище изобразило недоумение на собачьей морде, - но для святого это должно быть сущие пустяки! Они ведь потому и святые, что стоически переносят страдания!
  - Я не говорил, что я — святой... - простонал Оскар, силясь освободить придавленные икры.
  - Если я не ошибаюсь, ты на пороге смерти заявляешь о том, что в «жизни никому не при-чинил вреда»? Твои слова?
  - Я всегда был добр к людям... – он едва сдерживал рыдания.
  - Боюсь, ты не верно представляешь себе, что такое добро и зло. Попробую тебе помочь. Ты мне симпатичен!
Он свирепо оскалился, и прошептал.   
  - Вспоминай! Вспоминай!!!
  - К-как же я могу вспомнить, если...-  начал говорить человек, но осекся на полуслове.
   Боль в ногах исчезла — они как-будто занемели, и холодное онемение поползло дальше наверх, как ядовитая сороконожка. Он чувствовал ледяные щупальца в бедрах, на груди, вот оно коснулось горла, достигло лица.  Звериные зрачки манили, он хотел заплакать, но прова-лился в бездонные черные водовороты, у закружилась голова, и он потерял сознание.
       «...Он спал. Он был пьян. Накануне украл у соседей литровую бутылку водки, выпил треть, выкурил  окурок, и чувствовал себя почти счастливым, когда на кухне объявилась по-луголая блондинка. Она угостила его куском свинины, банкой пива, позволила ощутить упругую прелесть девичьего тела. Она ушла, он допил пиво, и заснул со счастливой улыбкой на губах.  Его разбудил телефонный звонок. Девушка пригласила его к себе. У него все так легко получалось, но он испытывал постоянную неудовлетворенность. Он наслаждался ее красотой, затем она отвела его в ресторан, где проходило  шоу, с участием голой девушки и змей. Что было дальше... Стоп! Ложная версия, - сколка его давешнего сна… Как было на самом деле?! Он привязался к ней на улице, просил мелочь на выпивку. Она пожалела, дала денег. Он читал ей свои стихи, девушке понравилось… Сны зачастую путаются с явью. Она заставила его носить ошейник... Не  так! Он сам этого захотел!   Он стал писать дневник... У него литературный талант! Помимо того, что Оскар — избранный, он еще и одаренный писатель! Он сидит, скорчившись возле чердачного окна, подглядывая за девушкой. Он казался себе манипулятором, дергающим марионеток за нитки!  Не то! Что-то другое...
   Оскар прислуживает ее подругам, ему хочется настоящего извращения. Они привязывают его к спинке кровати, в рот течет горячая терпкая жидкость... Опять не то! Он привел к де-вушке негра из ночного клуба, он умоляет ее, он всегда хотел испытать то, что чувствуют гомосексуалы. Боль и извращенное наслаждение. Теперь он жаждет испытать сладость настоящего насилия...
    Убийство! Он забивает несчастного негра железной трубой, и еще живого насилует. Он испытывает настоящее удовольствие, окровавленный человек корчится возле его ног, в черных глазах застыла мольба. У него уже был опыт убийства...
    Госпожа отвела его к доктору, сообразительный профессор угадал его тайну. Это значит — скоро опять объявится ОН... И вернется страх!
   Оскар подстерегает доктора возле подземного гаража,  вонзает длинное лезвие в бок, оно пропарывает тонкое пальто, профессора кричит  беззащитным голосом, убийца счастлив.  Он — избранный...
    Он в гостях у подруги Госпожи.  Несчастная одинокая некрасивая женщина. Она всего лишь хотела любви... Она чем-то его взбесила. Он долго бил ее,  тех пор, пока она не преста-ла шевелиться...
   Он вспомнил!!! Девушку звали Зося! Она католичка, иногда она стоит на коленях перед распятием.  Она шепчет молитвы, и в такие минуты  не принадлежит ему всецело. Она мо-лится, и это вызывает у него приступ сильного раздражения! Он снял со стены распятие, и  и мочиться на него... Он хохочет!  Он жаждет встречи с настоящим Хозяином!
   Ахерон лилит! Адрамелех бегерит саама... мелек таус наама! Самну римон наама! И прихо-дит мгла...»
      ...Слепящая вспышка взорвалась и ослепила, в уши ворвался многоголосый визг, и это были не голоса людей, он чувствовал прикосновения  липких пальцев, мерное шептание ка-салось ушей. Мягкие руки, похожие на крылья летучих мышей ощупывали его тело, забира-ясь во все отверстия, выдирая глаза, выкручивая пальцы, медленно, по одному отрывая волосы на голове. Он  погружался в бездну шевелящихся как змеи рук.
  - Довольно пошло! - раздался  голос. - Какая-то дичь средневековая!
  - Я просто пошутил, отец, не сердись... - ответил другой, хриплый, с металлическим скре-жетом.
  - Поспеши насчет девушки! Красивая глупая кукла, и такое своеволие!
  - Обычная блудница, ничего нового…
  - Заблуждаешься, сынок! Иногда незначительный поступок персонажа в корне меняет дра-матургию произведения.
  - А что сделала она?!
  - Молилась…
  - Чушь, отец! Они всегда молятся, только это мало помогает.
  - Глупец! Она молилась не за себя, а за больного мальчика!
  - Я решил, что лучше будет...
  - Не важно! - отрезал голос. - Мне не интересны детали.
  - А как насчет ее поклонника?
  - Любовь отличает от похоти бескорыстное жертвование.
  Голоса стихли, Оскар очнулся в своей комнате. Он лежал на кровати, и глазами, полными ужаса смотрел на чудовище.
  - Все б-было совсем не т-так... - прошептал он,  из разноцветных глаз старика текли слезы. - она заставила меня! Я лишь испытывал страх и любовь...
Монстр хлопнул в ладоши.
  - Я восхищен тобой, Оскар! Ты искренне веришь в то, что говоришь! - он встал с кровати,  подошел к окну, долго глядел в сгущающиеся на горизонте грозовые тучи.
  -  Будет гроза... Редкое явление - гроза осенью в местных широтах, но ради таких милых людей мы с отцом решили сделать исключение. Гроза – это красиво. Глупая, красивая  деви-ца, и такое своеволие...- сказал он непонятную фразу, - И все изменилось... Всего один поступок! – монстр обернулся и неожиданно оказался возле кровати. 
  -  Тебя ничего не удивляет во всей  э т о й  истории?
  - В-все было не так! - повторил человек. - Я убил негра... Но он изнасиловал меня! А д-девушка била меня кнутом...  Я про доктора я могу все объяснить! Я не хотел убивать…
  - Довольно!  Подумаешь, негра убил! Наплевать! Старый добрый доктор... Ты знаешь, сколько стариков умирает в каждую секунду? Людская смертность — естественна как восход солнца, но она является индикатором человеческой нравственности.
  - Что-же мне теперь делать?
  -Ты был лишен памяти некоторое время, и жил, опираясь исключительно на нравственный закон.  Канта читал?  Серость какая... Дети интернета!  В твоем случае, нравственный закон базировался всего на страхе, а человек лишенный памяти перестает бояться! Исчез страх, и нравственный закон сгинул! Иммануил Кант был безнадежный романтик и идеалист. Беспа-мятство лишило тебя защиты, ты стал уязвим как младенец, но младенец чист, и он под за-щитой, ты отказался от защиты, предпочтя ей бесконечную череду удовольствий. В извест-ном смысле я тебя понимаю,  в сути смертной природы заложена непреодолимая страсть к наслаждениям. Но возникла небольшая проблемка. Пустячок! Маленький непогашенный долг...
  - Какой долг...- растерянно шептал Оскар.  В груди болезненно пульсировало сердце, и чей-то несмолкаемый голос повторял одно и то-же слово  -  « Долг...долг...долг...»
  -  Пустяшный долг, если не брать в расчет  к о м у  именно ты умудрился задолжать!
  - Я не помню д-долга...
  - Твои сны! Чудо их чудес, дарованное тебе как избранному! Это ведь твои слова, Оскар!
  - Сны...  - эхом прошелестел человек. Тяжелая тоска каменной плитой сдавила его грудь. -  Я помню, я захотел увидеть во сне...
  - Молчи!!! - яростно рявкнуло чудовище, - не смей произносить имени, величия которого ты даже смеешь помыслить!
  - Что-же мне теперь делать?!
 -  Платить!
 Монстр пристально посмотрел в глаза человеку. У Оскара закружилась голова, слух и зрение покидают его, остается скопище обнаженных нервов, оголенная беззащитная душа рыдает и рвется на части. Голос пришельца доносился приглушенно издалека, все тише, рыкающие нотки проваливаются, исчезают и вновь объявляются уже не как голос, а как вой голодного шакала, но смысл его понятен, одно слово вертится в причудливой спирали завихрений звуков.
   « Бесконечность, бесконечность, бескон...бес...»
  - Я в-вспомнил...- он рыдает в голос, скорчившись на кровати, - я вспомнил!!! - он задыхался от нахлынувших воспоминаний, они крутились в калейдоскопе цветных картинок настолько реалистичных, что сохранили запах и осязание. - я вспомнил... - выл он беззащитно закрыв ладонями лицо, как-будто силясь сокрыться от наваливающихся образов.
      … Он напивается в кафе. Много рассуждает, стремясь привлечь внимание девушки. Она - миловидная, женственная, ее заинтересовал забавный парень с разноцветными глазами. Он говорит о опасных вещах, и желая произвести впечатление на девушку, остро полемизирует на тему бытия Бога.
   Она заинтригована. Парень  речист. Он попирает устои, он — бунтарь! Как всякий алкого-лик — он разочаровавшийся идеалист и неудачник, интерес аудитории высшая награда для уязвленной гордыни.  Желая усилить впечатление, он срывает простенький крест с груди и топчет его ногами. Он отрицает Бога! Бог для слабаков! В тот-же вечер они уходят вместе...
    А ночью он видит сон. Некто темный и безликий предлагает  сделку. Он может получить все, что пожелает, но не в реальном мире, а в ином. По ту сторону тени. Он выбирает сны. Потом звучат слова, он должен их повторить...
     « адрамелех бегерит... мелек таус наама... самну римон наама...ахерон лилит...»
  Темный и безликий не обманул, на следующую ночь он увидел такую красоту которую не могли дать ни алкоголь ни наркотики. Он что-то должен был отдать этому безликому. Какую-то мелочь... Он вспомнил! Тот просил душевный покой, и Оскар не раздумывая согласился! Никчемная вещь! Он вспомнил о душевном покое на следующую ночь, когда безликий вернулся за расплатой. Оказалось, что жизнь без душевного покоя наполнена ледяным, ни с чем не сравнимым страхом...
    На третье утро он проснулся. Играла музыка за соседской стеной. Creedence Clearwater Rivavle… Старый добрый рок.  Кто остановит дождь? Пел Фогерти. Алкоголик Джон Фогер-ти…
  - Я вспомнил...
  - Тебе удалось то, что не мог совершить ни один из смертных. - звенел голос. - Тебе удалось ускользнуть от Повелителя! Попытки поменять свою природу выглядели не более чем забав-ный маскарад, но остальное было сработано достаточно ловко. Способный юноша! Ты ис-хитрился запутать следы, убедив девушку платить по счетам вместо себя. Хитро! Более то-го... У тебя был шанс избежать расплаты. Оборотная сторона теней. Там все выглядит иначе. Зеркало многих вводит в заблуждение. Подсказка была на поверхности, но ты оказался чрез-мерно сосредоточен на сексуальных удовольствиях.  Волк с разноцветными глазами,  —  яв-лялся зеркальным отражением частицы твоей светлой натуры. Тот, кем ты пренебрег, и чьего имени я не осмеливаюсь произносить, в своем милосердии давал тебе шанс, но ты пренебрег им. А теперь за мной, Оскар, человек-пес!  Близиться гроза, у Повелителя большие планы, на твой счет, надеюсь ты польщен таким вниманием? У нас впереди — бесконечность!
     Мелькнула молния,  прогрохотал раскат грома, заскрипела дверь.
   Комната стразу наполнилась людьми, кто-то спешно набирал телефонный номер, торопли-во монтировал фибростиммулятор. Сильный разряд изогнул дугой худое тело.
  - Редкий случай… - пробормотал  доктор.  Худощавый брюнет с маленькой, аккуратно под-стриженной бородкой. Он  длинными пальцами прижал стетоскоп к обнаженной груди, и несколько секунд напряженно слушал, затем безнадежно махнул рукой.
  - Обычный инфаркт. – ответил напарник.
  - Не похоже. Соседи говорят, парень сильно пил, но последнее время был трезвым.
  - Деллирум тременс?
 - Белый- белый! Горячий-горячий! – ухмыльнулся врач. Он приподнял двумя пальцами веко мертвого человека, и отшатнулся, едва не сбив столик.
    Из под безжизненного века, с яростью глянул налитый кровью зеленый глаз. Казалось, чу-довищная предсмертная мука сузила черный зрачок до угольной точки, оттуда несется дикий, наполненный невыразимым страданием безмолвный вопль.  У покойника открылся рот, безвольно отпала нижняя челюсть. Напарник махнул рукой — он склонился возле стола, и быстро писал.
 - Погляди!
  Тот оторвался от своей писанины, тихо выругался, выхватил смартфон из кармана, как пи-столет.  Во  рту человека торчали острые собачьи клыки,  покрытые запекшейся кровью.  Брюнет поспешно оглянулся, и быстро и незаметно перекрестился.
    В комнате потемнело,  в мертвом эфире плыла бесстрастная тишина.  А за окном бушевала гроза, клонились к земле черные кривые стволы деревьев, в сердцевин туч сверкали серебристые молнии...

    
                ПРЕОБРАЖЕНИЕ.

   
   Они проговорили всю ночь. Глубокая, синего оплавленного стекла пепельница была до краев наполнена окурками, и несмотря на распахнутую оконную фрамугу, сизый дым плавал в комнате густыми спайками. Ветер ласково трепал розовую занавеску, первые солнечные лучи окрасили стены алым. Тучи медленно уползали на запад. Бледный серп молодого полумесяца плыл по небосклону, а на востоке уверенно поднималось солнце, его хмельное, после долгой зимы дыхание, обжигало землю. Улица выглядела пустынной, ветер гнал по асфальту обрывки старых газет, вьюжил сухую пыль.
  Виктор опустился на колени, и прижался губами к ее животу.
  - Обещай мне, что больше не будешь курить?
   Она грустно улыбнулась.
  - И спать по ночам...
  - И спать по ночам! - он широко улыбнулся. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямоч-ки.
  - А ты уверена?
  - А что тебя смущает? - Зося запустила пальцы в его густые, цвета  льна волосы.
  - Незаметно совсем... - он ощупал губами гладкий живот.
  - Ты думал, он сразу-же надувается как барабан?! - она тихо засмеялась.
  - Нет опыта. Это первый беременный живот, который я целую...
  - Ну и как? - Зося возбужденно хихикнула.
  - Это самый чудесный беременный живот! - прошептал он.
    Солнечный луч вырвался из оков, на горизонте объявилась радуга, радостно заверещали птицы, неся весть о окончании затяжной зимы. Солнце растопило остатки талого снега, со-хранившегося в тенистых уголках, буйная зелень шумела, и робко прячась на фоне крон де-ревьев, выскочила рыжая белочка. Она распушила золотистый хвост, сморщила кнопочный влажный носик, и неожиданно громко чихнула, задорно блестя черными выпуклыми глазка-ми.
  Зося  прижалась губами к его рту, и долго не могла оторваться.
  - Теперь все совсем иначе... - прошептала она. - Все стало по другому...
  - Ты про секс? - Виктор потянулся к пепельнице.
 - Раньше это называлось — секс. Теперь — это любовь.
  Мужчина поднялся с кровати, у него были широкие плечи, узкие бедра, и длинные мускулистые ноги. Он достал сигарету из пачки. Последняя...
  - Он будет красивым... - она свободно улыбнулась.
  - Кто? - он озадаченно потряс пустую пачку сигарет.
  - Наш сын!
  - Я больше не буду здесь курить! - он сокрушенно покачал головой. - А ты бросишь!
  - Брошу! - радостно выдохнула она. Виктор присел на краешек кровати, одел джинсы..
  - Ты куда?
  - Выйду за сигаретами, покурю на улице, и куплю тебе сока! С пивом и вином тоже пора заканчивать...
 Она прижалась губами к его ладони. У него большие и сильные ладони. Он поцеловал ее родинку, шагнул к дверям. Его движения были сильные, сдержанные, как у большого хищника.
  - Стой! - закричала Зося. Она выскочила из кровати, горячая, нагая прильнула к груди. Не-объяснимая тревога нарастала. - Не надо уходить!
  - Одна нога здесь, другая там! - в его глазах светилось неподдельное беспокойство.
 « Он решит, что я — сумасшедшая! Особенно после всего, рассказанного этой ночью. Но отчего ей так страшно?!»
  -  Иди! Все нормально... Просто я немного разнервничалась!
  - Конечно! - кивнул мужчина, - после всего, что мы с тобой пережили... Но все уже позади! Точно?
  - Все позади! - пытаясь выглядеть беззаботной, хохотала девушка. -  Мы с тобой все расска-зали друг другу...
  - Да! Между нами больше нет тайн! Я боялся, что ты сочтешь меня сумасшедшим!
  - Особенно когда я появилась голой!
  - Да что там голая! Когда я поднимался по лестнице, а за мной бежало чудовище! Брр! Красные глаза! А потом крысы, змеи!
  - Подумаешь, крысы! - она пританцовывала босиком, на голом полу. - Мне казалось, что это вообще была не я, а какое-то другое существо! - у нее задрожали губы, глаза наполнились слезами.  -  И еще этот несчастный слепоглухой мальчик! Я так надеялась, что ты догадаешь-ся от кого пришло сообщение.  Всего два слова... - она замолчала, Виктор тоже замолчал. Приступ истерического смеха прошел,  на них опять навалилось ощущение нереальности произошедшего.
  - Я не могу поверить… - прошептала она. – Я до сих пор не могу поверить, что все это про-изошло на самом деле. Мне проще предположить действие наркотика, страшный сон, галлю-цинации…  Ты когда-нибудь терял сознание?
  - Я восемь лет ринг топтал, подруга! Шесть нокаутов за плечами! Зося обняла его за шею, и жарко шептала наухо.
  -  После обморока появляются красочные галлюцинации, голодание мозга, или что то в та-ком роде. Мне хотелось бы верить, что все это были галлюцинации, но тогда…- она запну-лась.
  - Тогда и наша встреча не более чем сон… - печально улыбнулся Виктор.
  - А это и есть – сон! – тихо засмеялась девушка, - самый прекрасный сон на свете!
  - Прошло время. Мы с тобой встречались, неся свою тайну каждый по одиночке. Мы видели друг друга каждый день и молчали. Теперь нас двое, мы вытерпим...
  - Ты ошибся. – улыбнулась Зося. - нас трое...
Он чувствовал неприятную резь в глазах, отвернулся, чтобы скрыть слезы.
  - Я не отдам ему тебя! - тихо и твердо проговорил он.
  - Ты — сильный...  Но  э т о  не человек, и я боюсь...
  - Демоны встречаются в фильмах ужасов! – шутливо сказал Виктор. – Считай, твои видения являлись отличным сценарием. Что нас заставило вернуться к этой теме? Смерть твоего бывшего ухажера.
  - Мерзавец! – процедила сквозь зубы девушка. – Мне стыдно вспоминать об этом.
  - Все в прошлом! Полиция утверждает, что его он впал в кому несколько месяцев назад, и по сей день находится в промежуточном состоянии. Они на тебя вышли, из серии насильственных смертей. Парень оказался серийным убийцей. Во всяком случае три эпизода доказаны. Наверное, он и тебя планировал убить…
  - Не думаю… - Зося поджала губы. – Когда ты ворвался в квартиру, его уже не было.
  - Вроде того… - Виктор прятал глаза.
  - Не смей скрывать от меня ничего! – она вцепилась ему в плечи. – Помнишь?! Только правда! Я рассказала тебе про этот сатанинский обряд, между нами нет тайн!
  - Я не хотел говорить… Прошло столько времени!
  - Говори!
  Он нехотя высвободился из объятий.
  - В прихожей были собачьи следы повсюду… Как в романе Конан Дойля! – он деланно усмехнулся.
  Зося задумчиво посмотрела в окно.
  - Ты прав. Истину мы все равно не узнаем, а чокнуться запросто можем. – она бережно по-целовала его в губы. – Иди за своим куревом, но будь осторожен!
  - Моя бывшая была астролог. – сказал Виктор, - она нагадала мне, что я погибну в автоката-строфе! С трудом представляю себе такую автомобильную катастрофу на нашей улице! Даже людей ни души, не то, что машин! .- накинул куртку на плечи, и выскочил на лестницу. Хлопнула входная дверь, девушка вздрогнула, провела пальцами по губам, пытаясь сохра-нить  память от его поцелуя.
 « Прощальный поцелуй!» - промелькнула мысль, похожая на название дамского романа, и тотчас нахлынуло ощущение глубокой тоски и печали.
   Больше я его не когда ни увижу...
  - Нет!!!- закричала Зося, - я тебе не позволю! - она выскочила
на лестничную площадку. Там было тихо, гулял сырой сквозняк. Она зябко передернула го-лыми плечами. Он не мог так быстро спуститься по лестнице. Девушка метнулась назад в комнату, поспешно натянула джинсы, свитер, бросилась к дверям. В спину ей зазвонил теле-фон.  Это все уже было!!! Она закрыла глаза. Пустой город, безлюдные улицы, ветер гонит сухой мусор. Человек протягивает к ней руки, по проспекту несется грузовик. Это был сон?!
  - У тебя ничего не выйдет! - произнесла она с твердо. - Ты не имеешь права трогать моего ребенка. Он под защитой! Я тебя не боюсь! Пошел к дьяволу!!! - она подошла к телефону, схватила трубку.
  - Зося, девочка! Извини, малыш, но я — лопух! Пошел за сигаретами, а деньги на столе оставил…
  - Бегу! Бегу, любимый! - она захлебнулась от счастья, в трубке  щелкнуло и чужой голос произнес.
  - Умница! Это было ловко придумано с смс сообщением. Боюсь, теперь ты стала особенно уязвима. Что касается ребенка, ты пожалуй права, но к твоему красавчику это не относится. Есть закон компенсации. Чтобы  получить, надо предварительно чем-то пожертвовать...
    Девушка опустилась на колени, и закрыла ладонями лицо.
   - Ты не можешь так с нами поступать… - едва слышно прошептала она.
   - У тебя есть возможность все исправить! – голос звучал одобряюще и убедительно, как обычно проповедуют сектанты, - Достаточно произнести заклинание, и я проявлю снисхож-дение. Согласись, скучно жить в мире лишенным иллюзий!
  - Нет!
  - Жаль… Тогда остается выбор!  Останешься дома — будешь жить. Побежишь на встречу к своему кобельку — погибнешь вместе со своим выродком.  Время выбора!
  - Нет!!!- завизжала Зося. - оставь нас в покое, сука!
  - Ты меня услышала... - из микрофона понеслись короткие
гудки.
    Ничего нельзя изменить... Ее взгляд упал на распятие  — в груди поднялась волна негодо-вания. Это нечестно! Под слоем сусального золота, дешевый гипс!  Она закрыла глаза, про-мелькнули красочные эпизоды недавней жизни.
    Пьяные оргии, бесконечная череда самцов, алкоголь, наркотики… Но это все в прошлом! Закон компенсации... Она не заслужила счастья?!
    Она бросилась к распятию, и упала на колени. Вначале, слова молитвы казались беспо-мощным оружием в борьбе с могущественным злом, просасывающимся сквозь зеркала и по-кровы ночи. Она пыталась придать словам молитвы силу, и кричала как можно громче, но звуки разбивались о равнодушные стены. И тогда недоверие прокрадывалось в сердце, и смущая душу, и внося нотки протеста и отчаяния. Почему то на память пришел цветок оду-ванчика, беззащитно смятый, с облетевшим, трогательно лысым коконом. Парень достал его из кармана, а на пальцах остались желтые следы, они горчили пахли умирающей осенью. Это был тот запах!!! Прикоснувшись е нему однажды, она заключила сделку! Она взяла кредит и настало время оплаты! Зося вцепилась зубами в кисть, но она не чувствовала боли. Пришло ощущение бессилия, и вместо казенных слов молитвы, в душе прозвучала музыка…
   И наступила тишина. И покой. Зося замолчала.  Лишенная громоздкой речевой оболочки молитва, струилась светящимися нитями в бесплотной точке ее естества именуемого душой. Она сомкнула губы, чтобы не опорочить воздух, подняла лицо к небу и золотой свет пригла-дил остроту горделивых черт. Она улыбнулась, и в синеве открытых глаз, отражался земной шар.
   И тогда пришел Свет. И не было в нем ни частицы материи, ни дуновений ветров, ни холода, ни жара, ни радости ни горя, а лишь один чистый и безмятежный свет. Появилось время, и счет его не имел начала и конца. Лучи света источались из подножия золотого трона, и сферический голубой купол неба бережно покрыл планету, как будто теплые заботливые ладони укрыли от ненастья одинокий цветок одуванчика…
  Зося очнулась как от обморока. Кто то  тронул ее за голую ногу. Прикосновение было мок-рым и холодным. На женщину внимательно смотрел маленький фокстерьер.  Пес сдержанно заскулил, и сунулся головой под руку. Она почесала его за ухом, песик завалился на спину, и смешно болтал в воздухе лапами. На лестнице раздались быстрые шаги. Фокстерьер тихонь-ко тявкнул, и устремился в прихожую.
   Дверь хлопнула, — в коридоре стоял Виктор. Девушка кинулась к любовнику.
  -  Он приходил... - прошептал она. – Но я больше не боюсь, и тебе на надо бояться… - она покрывала поцелуями его лицо
  Пес покрутился на месте, и деликатно удалился на кухню. Он вскочил на подоконник, и внимательно изучал улицу. За окном бушевала весна, шальная, сумасшедшая как пьяный раз-бойник, солнце залило улицы белым светом. Фокстерьер не чувствовал запахов листвы, не слышал многоголосого пения птиц, он терпеливо ждал…
  Влюбленные лежали на диване, мужчина бережно гладил девичьи волосы.
  - Дай сигарету... -  попросила она.
  - Я не купил...
  - Забыл деньги! - она улыбнулась, страшась услышать утвердительный ответ.
  - Не в этом дело… - он выглядел смущенным.  - Я вышел на улицу, и мне вдруг стало страшно.  Почему то я решил, что больше никогда тебя не увижу. Я побежал домой, и вдруг чей-то голос крикнул мне « Стой!» И я резко остановился, но не по своей воле. Пытаюсь сделать шаг – и топчусь на месте, как приклеенный! И тут как из под земли вырос огромный грузовик. Откуда он взялся в центре города?! Мчит прямо по Моховой улице, как гоночный болид. Он пролетел по тому самому месту, куда я должен был ступить в следующую секунду. Меня даже обдало горячим воздухом от колес. Ну а потом ноги ожили, и я со всех сил побе-жал к тебе. Я очень за тебя испугался…  - Виктор нахмурил лоб, и добавил. – Мы сожгли дневник этого чокнутого парня, хотя его требовала полиция. Больше никаких чудес не будет!
  - Не будет… -  как эхо отозвалась Зося, и поколебавшись добавила. – Если бы все сожжен-ные книги могли поменять будущее …

     Они сидели на кухне, пили крепкий черный кофе и молчали. Под ногами крутился неуго-монный фокстерьер. Виктор почесал собаку за ухом.
  - А как его зовут?
 - Торн!
Пес поднял короткое ухо, и решительно гавкнул.
  - Как оборотня..! – усмехнулся мужчина. Он некоторое время задумчиво молчал, и наконец неуверенно произнес.
 - Я хочу, чтобы ты знала. Там в грузовике, в кабине сидело существо. Это не человек…  И еще. Улица была пустой. Такое странное впечатление, что на всей земле мы остались вдвоем Ты и я…
  – Втроем! – она нежно поцеловала мужчину в лоб.
Торн возмущенно залаял. Виктор прижал ладони к груди.
  - Прошу прощения! – он отвесил псу шутовской поклон. – Ну конечно же вчетвером!
   Зося положила ладонь на его руку.
  - Спаси меня... - прошептала она. - Это было первое, что пришло мне на ум. И ты пришел, ты догадался... Я уверена, это не случайность!
  - Что-же нам делать?
  - Молиться... - просто ответила она.
  - Не уверен, что я умею…
  - Над молитвой смеются те, кто никогда не пробовал делать это! - она поставила остывший кофейник на плиту.
  – Хотел порыскать по сети на счет оружия – чудеса! Ни один провайдер не работает! И те-левизор уже сутки молчит.
  - Зачем тебе оружие?
  - Мне нужны гарантии твоей безопасности.
  - Ты жив... - улыбнулась Зося, - я жива, и жив наш маленький. Разве этого мало, чтобы быть уверенным? 
   Она подошла к мужчине, обняла его голову, он прижался губами к ее животу. Она запусти-ла руки в его шевелюру, солнечные лучи играли в волосах, золотой отблеск на белокурых прядях выглядел как сказочное свечение.
  - В одном я уверен точно... - прошептал он.
  - Говори...
  - У нас по прежнему нет сигарет!
   Зося легко рассмеялась, она хохотала так, что из глаз потекли слезы, он смотрел на нее с недоумением, а потом не выдержал, и  принялся смеяться вместе с ней, восторженно залаял фокстерьер.
   А по пустынной улице промчался порыв ветра, заглянул в распахнутое окно, услышав до-носящиеся оттуда странные звуки, будто квакают лягушки. Он, любопытствуя, промчался по пустой квартире, на мгновение остановился, не в силах понять, откуда несутся эти звуки, но утратив интерес к невидимым призракам, покинул пустой город. Ему здесь нечего было де-лать. Он мчался далеко на юг. К теплым водам жаркого ласкового моря, на берегу которого раскинулся красивый город, с белоснежными стенами домов, и красными черепичными крышами.
   Люди смеялись и не могли остановиться. Возле ног прыгал фокстерьер, пес не понимал причин веселья хозяев, но заливался лаем за компанию, прихватывал Зосю за икры и при-творно рычал. Мужчина плакал от счастья, целовал девушку в глаза, их слезы смешивались и в сердцевине сладкой горечи рождалась вечная, как сама вселенная сказка.  Грустная и красивая сказка о человеческой любви…

 

                ВРЕМЯ  ВОЛКА.


       Косой шел с другом по песчаному берегу реки.
     Шум моря отчетливо доносился с высокого песчаного холма. Свежий ветер поднял песча-ную бурю, крохотные песчинки смешались с моросью соленой воды. Синяя полоска показа-лась из-за крутого, поросшего ржавыми лишайниками берега. Волны накатывали на землю, разбивались о прибрежные скалы, сердито урчали как свора маленьких голодных волчат. Косой настороженно поднял ухо, и тревожно взглянул на друга.
    Молодой мужчина ласково улыбнулся волку, и положил горячую ладонь на его лоб. Косой доверчиво прикрыл глаза, он привык к тому, что друг прикасается к его голове, и всякий раз чудесные образы возникают в его сознании.
  Обычно он видел бирюзовое небо и золотой купол, и из под уходящих в бесконечность мерцающих сводов струится ровный серебряный свет, волк купается в нежной паутине струн этого света, они звенят как волшебная музыка, черная шкура покрывается золотистой сепию, у него перехватывает дыхание, он хочет восторженно лаять, но понимает, что лаять здесь нельзя — это особенное место, перед ним благоговеет даже всемогущий друг. Косой не имеет сил переступить бирюзовый порог горящего золотом купола, но друг позволяет ему наблюдать это восхитительное место. Всякий раз, после прикосновения к серебряным струнам он наполняется молодостью и силой, а сердце звучит громко, и кровь несет кровь венам.
    От рук друга исходило привычное тепло, но не такое как обычно, гладкая шерсть на за-гривке встала дыбом — казалось, от ладоней человека шли электрические токи. Человек  прямо взглянул в глаза волку,  по его щекам текли слезы. Губы шевельнулись. Волк тревожно заскулил.
    За свою долгую жизнь он знал все человеческие слова, но с другом они общались без по-мощи речи. Слова ни к чему, с их помощью друг общается с бестолковыми манками, которые ведут свои бесконечные войны, они одержимы алчностью, завистью и злобой. Друг часами втолковывает им что-то, Косой удивляется его терпению, они покорно слушают, и что-то преображается в их пасмурных лицах, они как-будто светлеют, но спустя некоторое время они вновь превращаются в бесчувственных эгоистичных существ.
   Они теперь мало похожи на тех наивных манков, какими их знал волк много лет назад. Косой считает, что друг напрасно тратит на них время, волк говорил об этом человеку много раз, но тот лишь грустно вздыхал и трепал друга по загривку, и волк млел от прикосновений рук. Человек вновь шевельнул губами. Только одно слово.
   «Прости...» Косой нервно переступал на одном месте, неясная тревога нарастала в душе. Что значит «прости»? За что «прости?»  Они с другом как единое целое!
   Он вспомнил зеленый луг, густую рощу, и широкую синюю реку,   грохочущий водопад. Он видел  это много раз своих снах. Волчьи сны... Это то единственное, что сохранилось от хищной натуры.  Друг изменил его природу, Косой потерял счет времени, на его глазах сме-нялись времена года, изменялся климат, появлялись новые звери, они были меньше и слабее своих предшественников. Манки сильно изменились, в их сущности появились такие каче-ства, каких нет ни у одного другого жителя планеты. Он говорил об этом другу, но ясные четкие ответы становились непонятными.
   « Они растут. Они — избранные!»
  Кем избранные? И о каких болезнях идет речь, если они научились лечить свои раны, полу-ченные в бесконечных сражениях. Впрочем, лечить болезни их научил его друг, он-же научил их возделывать землю, но они предпочитали вести войны. Косой так и не может понять когда и с кем они воюют, он запутался в их многочисленных кровавых божествах. Он спросил об этом друга, но тот вновь ответил непонятно.
    « Очень скоро все измениться. Очень скоро...» - после этого светлое лицо затуманилось, на глазах выступили слезы, и волк пожалел, что задал такой вопрос.
   Они много путешествовали. Это происходило в те времена, когда земля была молодой, а манки только осваивали земледелие, и приручали своих стремительных лошадок.
    Волк с другом ушли далеко на восток, они долго поднимались через занесенные снегом горные перевалы, там было очень холодно, разреженный воздух не позволял вздохнуть пол-ной грудью, а из налитых кровью глаз текли слезы, и сердце билось так сильно, будто хотело выскочить из груди. Перед ними открылась панорама бесконечных снежных вершин — внизу лежали плотные седые облака, солнечный свет преломлялся, отражаясь от ледяных слитков, и высоко над головой звенел золотой купол.
   Волк тихо сидел в сторонке, и друг преобразился! Одежда на нем засияла ярче, чем свер-кающий снег на горных шапках, голова покрылась золотым свечением, и от него токами ис-ходила такая сила, что Косому стало немого страшно, он закрыл лапами глаза, и тихонько дрожал под ледяным ветром.
   Друг коснулся его теплыми пальцами, и Косой засветился от тихого счастья — где-то в глу-бине груди у него стало горячо и сладко, и из глаз потекли чистые, незамутненные печалью слезы. К ним подошли другие люди, их одежды сверкали, а вокруг голов растекалось жидкое золото, они смотрели на друга с почтением и любовью, совсем не так как злобные манки.
   Косой плакал, и не понимал причин своих слез — на душе у него было легко и радостно, как никогда прежде. Потом они вернулись к манкам, и вскоре появился тот самый запах. Кровь и горькая трава...
    И волк вспомнил все, что происходило много лет назад. И в сердце его вернулись тоска, страх и ожидание неминуемой беды.
    И сейчас они с другом стоят на берегу моря, и свежий аромат морской воды смешивался с запахами чаек, и сухого песка, этот страшный горький запах из далекого прошлого заставил волка ощетиниться, холка почернела, верхняя губа поднялась обнажив длинные зубы.  Чело-век коснулся ладонью его головы. -  « Пора...».
   По направлению к ним бежали вооруженные манки. С искаженных ненавистью лиц тек пот, они кричали проклятья размахивая оружием. Остро пахнуло кровью и горькой травой. Косой угрожающе зарычал. Они не посмеют!
   Он двинулся навстречу манкам, и они остановились, видя огромного разъяренного волка, но друг опустился на колени, сжал его голову ладонями, и пристально посмотрел в глаза. Волк хотел было вырваться, чтобы рвать глотки злым манкам, он чувствовал горький запах за спиной друга, он хотел предупредить, но не успел. Он утонул в синих, покрытых слезами глазах, лапы подкосились, он медленно опустился на землю и затих. 
     … А в следующее мгновение он бежал по зеленому лугу, на юге грохотал водопад, волчо-нок гнался за большой пестрокрылой бабочкой. Издалека раздался обеспокоенный вой — это был голос матери,  он припустил за ней следом, смешно переваливаясь на коротких толстых лапах. Остановился, прислушался —  что-то отдаленное, едва слышимое прозвучало внутри него будто позвал знакомый, но забытый голос, некая легкая сладкая грусть сдавила маленькое сердце, он чихнул, залился радостным лаем, и помчался вприпрыжку наперегонки с ветром.
  А ветер продолжал свое бесконечное странствование. Он уже столько повидал на своем веку, что давно перестал чему либо удивляться. Он поднял кучу пожухлой травы, закрутил в лихом хороводе, и умчался далеко на юг. Влажные соленые испарения остудили его горячий нрав, ветер задумался, и волны стихли, рычащие буруны с тихим урчанием целовали белый песок, и полуденный жар покрыл горячую землю, прижался к ней ласковыми горячими ладонями, и время остановилось…
 
 
 

   


         




   
                СТО  ОДИН  ДЕНЬ.

               

               
                ГЛАВА 1.    ИЗЫСКАННАЯ    НЕЖНОСТЬ.      


                ОСКАР.  ЧЕЛОВЕК-ПЕС.   


   
     У Оскара были разноцветные глаза. Один зеленый, другой коричневый, мутный, цвета несвежего пива. Голова покрыта густой шерстью с серебристым налетом, уши ладные маленькие. Костяк сухой, поджарый. Он  сутулился при ходьбе, и слегка заикался.   Оскар являлся алкоголиком, и переживал тот неуловимый период болезни, когда окружающие попадали под обаяние его лжи, им нравилось спасать несчастного, отвергнутого миром художника.  Очарованные поэтическим дарованием молодого человека, девушки могли им ненадолго увлечься. И тогда они с энтузиазмом принимались наводить порядок в его маленькой комнате, приютившейся как голубиное гнездо под крышей  многоэтажного дома. Старинное здание девятнадцатого века возвышалось в историческом центре Петербурга, на Лиговском проспекте, окруженное стальными монолитами высотных небоскребов. Дом, с облупившимся фасадом, чудом сохранившийся в элитном районе мегаполиса, напоминал потрепанного жизнью ветерана войны, такой же одинокий, со следами величественной истории, теряющий силы исполин. Лифта в подъезде не было. Острые дамские каблучки деловито стучали по узким выщербленным ступеням кривой лестницы. Женщины выносили груды мусора, лежалого тряпья, пустых бутылок, скомканных журналов, с пожелтевшими страницами. Они морщили носики, их глаза светились торжеством победы, и Оскар шел следом, преданно заглядывал в раскрасневшиеся лица, и они, всякий раз обманутые, давали ему деньги. А через несколько дней он опять оставался один.
   Комната наполнялась пустыми бутылками и никчемным мусором.  Отутюженное заботливыми девичьими руками белье сбивалось в комок, кровать походила на собачью подстилку, и в комнате повисал тяжелый запах звериного логова.
  Оскар обладал удивительной особенностью. Он умел заказывать  сны. Собутыльники высмеивали лжеца — он отвечал им недоверием и презрением.  Если ему не хватало секса, он заказывал его как проститутку, и чувственность фантазийных образов, где острота детских, едва сформировавшихся переживаний, переплетались с действиями опытного мужчины, и сладкая память после сновидений превосходила будничные оргазмы алкоголика.
    Не покидая кровать, счастливец умудрился посетить все страны мира, потратить огромные денежные суммы, переспать с красивейшими женщинами планеты. В сновидениях он разрезал время как нож масло, и окунался в древнюю историю, конструируя будущее, переживая космические катастрофы, и наблюдая триумф всеобщего благоденствия. Сны были совершенны, и он возгордился. Однажды он захотел увидеть во сне Бога, но закрывая глаза, подумал о дьяволе...
    В течение месяца он беспробудно пил, и редкие прерывистые картинки,  пестрели всполохами тревожных алых зарниц, и страх навечно поселился в его сердце.  Раньше у него было убежище, перед которым бессильно любое оружие. Стоило заснуть — реальность менялась. Он не ведал страха, карал обидчиков, насиловал их жен и дочерей, а жилища предавал огню! Он мог мстить, прощать, ибо во сне приобретал власть абсолютную.
  Увиденный  сон показал его полное бессилие перед неким более страшным, чем сама смерть. Время зарубцевало остроту страха, и сохранились ощущение одиночества и тоски.

  В то утро он проснулся с предчувствием надвигающейся беды. Сквозь узкое окно просачивался тусклый свет. Редкие капли дождя стучали по стеклу, одинокий голубь, цокая острыми коготками, пытался удержать равновесие на жестяном козырьке, косил круглым карим с желтыми прожилками глазом, суетливо взмахнул крыльями, и скрылся в зыбком сумраке ненастного дня.
    Какое то время мужчина неподвижно лежал, постигая шершавую горечь наступающего похмелья. Голова была пустой, гулкой, и пустоту эту наполняли суетливые мысли. Они кричали, вразнобой перебивая друг друга. Словно проворные муравьи, они просачивались в клетки беззащитного мозга.
  Громко зазвонил телефон. Сотовые телефоны не задерживались в хозяйстве пьющего человека, он по старинке пользовался обычной связью. Оскар вздрогнул, подошел к аппарату, снял трубку.
  - Да… Слушаю!
Тишина. Едва слышно пробивались голоса из параллельной линии, неразборчивые слова бубнил мужчина, смеялась женщина, где то совсем рядом шла чужая жизнь. Люди смеялись, плакали, любили. В микрофоне что то негромко щелкнуло, и сквозь слабые потрескивания и свистящий шум тихо заиграла музыка.  Have you ever seen the Rain… Пел Джон Фогерти. Мужчина выслушал куплет, звенела гитара. Кто остановит дождь?
   Он тяжело вздохнул, к горлу подкатил скользкий ком тошноты. Оскар опасался похмельной рвоты, боялся, что от напряжения лопнут сосуды в голове, и он умрет. А быть может, его парализует, и он будет страдать, оставаясь в сознании, но будучи беспомощно неподвижным. Нехорошая смерть. Так умирали Мопассан, Чезаре Ломброзо, и грузинский параноик Иосиф Сталин.
   Из коридора донеслись голоса.  Разбилась тарелка на кухне.
   -  Ах ты, паразит, сволочь лохматая! – кричала женщина, вторя ей, залаяла собака. Хлопнула дверь, с шумом ударила вода в ванной комнате.  Оскар натянул мятые джинсы, вышел в коридор. Стуча когтями по полу, подошла собака, сунулась головой под руку. Человек потрепал пса по худой шее.
   - Привет! Ты откуда здесь взялся?
Пес пристально посмотрел человеку в глаза. Все это уже было однажды. Алчные муравьи. Похмельное утро. Дворняжка. И он сам, босиком, в джинсах надетых на голое тело, стоящий в коридоре на холодном полу.
   Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, человек вжался в стену — он задолжал хозяину, крепкому молчаливому парню с бульдожьей шеей. На кровати лежала голая девушка. Смазанный make up и бледные щеки делали ее похожей на раскрашенную куклу. Длинные ноги с тонкими щиколотками, круглые груди увенчанные крупными сосками, узкий темный мысок внизу живота. Платиновые волосы разметались по подушке. Одна рука покойно лежала на животе, другая безвольно упала вниз. На столе теснили друг друга разноцветные бутылки. Оскар облизал пересохшие губы, крадучись вошел в комнату.  В передней скрипнул ключ, вонзающийся в дверной замок. Быстрее молнии коммунальный воришка метнулся к столу, схватил бутылку, ворвался к себе в комнату, запер дверь, и юркнул на кровать, прижимая к животу дружественную хладость стекла.
     Стакан был покрыт клейкой коричневой сукровицей, но это не имело значения. Человек пританцовывал на цыпочках, горлышко бутылки отбивало звонкую трель о край стакана. Муравьи аплодировали. Он сделал большой глоток, и горячее электричество потекло по пищеводу.
  - Аллилуйя! Восславим Господа!
Он не запил водку водой, это – варварство! Водка окажется разбавлена, и тем самым нарушиться великое равновесие воды и спирта! Он налил вторую порцию, немного больше первой. Have you ever seen the Rain! Грустная баллада в исполнении группы Криденс, звенела как победный марш! Прошли годы поисков и разочарований, прежде чем он постиг великое искусство опохмела.  Жидкость ударила в небо,  заслезились глаза, но то были добрые слезы.
   Пошарив в пепельнице, он обнаружил целую сигарету, и окончательно уверовал в Бога. Он затянулся сигаретой, в животе заурчало.
   Последний раз он закусывал накануне днем. В кафе, где пытался договориться с круглолицей шатенкой. Она с интересом изучала его разноцветные глаза, и позволяла себя гладить по бедрам.  У кавалера стал заплетаться язык, и сам он оказался похож на симпатичного бродячего пса. Поняв, что девушка ускользает как скользкая плотва, он  выклянчил у незнакомки мелочь.  Кажется, это было вчера... Или на прошлой неделе? Время не имело принципиального значения — у него были сны.
    Последняя девушка покинула его —  от нее  остался тонкий шелковый халатик, со следами пряных духов. Пару раз мужчина мастурбировал, уткнувшись лицом в ткань. Сейчас он вспомнил спящую голую девушку. Ноги у нее были едва раздвинуты, виднелся край розовой плоти. Гладкой и аккуратной, как она сама. Заныло в паху, он плеснул еще треть стакана, и отправился в душ.
     После трехсот граммов водки руки перестают трястись, и кончики пальцев становятся горячими и чувствительными. В облупившемся зеркале отразилось темное лицо моложавого алкоголика. Он боялся своего отражения, и где то слышал, что если смотреть в зеркало бесконечно долго, можно увидеть собственную смерть. Зеркало запотевало, спиртовые испарения смешивались с клубящимися парами горячей воды.
   Оскар натянул футболку, расчесал густые волосы, легкий иней рассыпавшийся по локонам нравился девушкам, а тонкий шрам под левым глазом, заставлял думать, что его обладатель пережил драму. Голые мокрые ветви прильнули к широкому окну, на улице накрапывал мелкий дождик. В комнате стояла на две трети целая бутылка водки, в холодильнике гроздью выстроились десяток грязно-белых яиц. Он прошел на кухню, поставил на плиту сковороду.
    -  Глаза у тебя забавные! Это линзы такие? - произнес за спиной женский голос.
  Яйца выскользнули из рук, и шлепнулись на пол. Девушка уселась на стул, закурила, и пустила тонкую струйку дыма.
    - Ты уничтожила мой завтрак! - пробормотал мужчина - а возможно и обед...
    -  Возьми там, что тебе нужно...-  она кивнула в сторону комнаты.
    -  А он...
    -  Он ушел. И баночку пива для меня.
     Оскар поспешил в комнату, взял кусок копченой свинины, пару банок пива и пачку сигарет.
    - Вот! - он выложил добычу на стол,- Я вообще-то не привык брать чужое…
    - Ну да! - усмехнулась девушка.
    Он вытянул из пачки длинную сигарету, закурил и  выпустил колечко сизого дыма.
    - А как тебя зовут? – незнакомка без стеснения разглядывала его, как редкое насекомое. 
    Оскар представился.
   - Как драматурга и педераста!
   - Ты на собаку похож…
   Она встала, приблизилась вплотную, острые груди коснулись шеи.
  - Ну точно -  собака! И пахнет от тебя как от пса, и глаза разноцветные!
  - Я только что из душа!
  - При чем тут душ?  Люди часто бывают схожи с животными, не замечал? А пахнет от тебя… - она помахала ладонью перед лицом, - Качественный перегар!
  Хлопнула входная дверь, по босым ступням скользнул холодный воздух, незнакомка равнодушно выпустила колечко голубого дыма.
  - Собака… - задумчиво повторила она, - не пойму, только какой породы?
  - На овчарку? –  Оскар настороженно прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, и был действительно похож на трусливого сторожевого пса. – Немецкая овчарка!
  - Нет!
   Голос у нее был мягкий, грудной, при разговоре она чуть сглатывала окончания. – Не думаю…
  - Тогда на добермана! – он оскалил зубы, и вытаращил разноцветные глаза.
  - Чушь полная! – смеялась незнакомка. Она взлохматила шерсть на его голове. От прикосновения женских пальцев пересохло в горле.
  - Ну тогда хотя бы на ризеншнауцера!
  - Ни в коем случае! – хохотала девушка.  - Я такой породы не знаю.  Подумаю и обязательно сообщу. Нельзя оставлять тебя беспородным… - она повернулась и быстро ушла в комнату. В дверном проеме показалась лохматая собачья голова. Пес радостно скалил желтые клыки, с розового языка на пол стекала слюна. Так собаки потеют, а пот и слезы у животных имеют одинаковую биохимическую основу. Пес смотрел на человека и плакал.

     Вонь сгорающей сковороды наполнила кухню. Оскар бросил ее в мойку, ударила струя шипящей воды. Есть расхотелось. В комнате он плеснул водки на дно стакана, рассеянно выпил и зажевал куском мяса. Прошелся на цыпочках,  и прижался ухом к замочной скважине. Было тихо. На столе стройными рядами красовались бутылки, но отчего это оставило его равнодушным. Он втягивал тяжелый утренний воздух непроветренной комнаты. Запахов было множество – резкий мужской одеколон, с примесью пота, тяжелый перегарно дымный угар после вечеринки, пахло сексом.  И чем то другим, едва различимым. Странный, чужой запах…
    Неожиданно возникло острое ощущение, что в комнате кто то есть помимо него. Воздух стал плотнее, чужое дыхание коснулось виска. Оскар выкрикнул в пустоту.
   -  Кто здесь!?
    В большом овальном зеркале отразилось бледное лицо.
  - Привет… - пробормотал он отражению, оно послушно повторило движение губ хозяина. Оскар подмигнул – черноволосый мужчина, скрывавшийся в глубине мертвой амальгамы, прикрыл зеленый глаз. На кровати валялся бирюзовый халатик, похожий на тот, что оставила его недавняя девушка. Что-то неуловимо знакомое, — смесь горячей полыни и острого мускуса, пряный аромат летней травы сожженной жарким Солнцем, и острый медный запах свежей крови и лакрицы. Он уткнулся лицом в ткань, она зловеще шуршала, так в темноте трутся о сухую землю змеиные чешуйки. Он вдохнул полные легкие острого аромата, и вспомнил свой нынешний сон. Весь. В мельчайших подробностях.
     И тогда он закричал. И в крике этом не было ничего человеческого, это был вой волка или шакала, и в утробном вопле смешались ярость и страх, и то первобытное чувство, что заставляет конвульсивно содрогаться кусок плоти. И тогда человек понял, откуда этот странный запах, исходящий от безжизненного куска синей материи.
    Он бросился в свою комнату, взгляд поневоле коснулся большого зеркала. По твердой поверхности зерцала бежала мелкая рябь, как бывает, когда порыв ветра коснется широким крылом речной глади. В волнообразных разводах отражались, рассыпаясь на множество лживых искажений кривые отражения. Оскар жадно припал к бутылке, натужно глотнул, захлебываясь выпил банку пива, едва не подавившись теплой пеной, упал на кровать, и густая черень поглотила  сознание. И сквозь темноту выплыло серебряное лицо старой луны, свет исказил предметы, и пепельные тени призрачным покрывалом окутали редкие облака, лениво ползущие над землей…
   

                БУРБУЛЬ.

      Свет полной луны посеребрил камни.  Круглое, изъеденное рябыми морщинами лицо висело над острыми горами, и платиновый снег, застывший на вершинах сверкал как драгоценный металл. Из норы выполз щенок, понюхал ночной холодный воздух и чихнул. Тихо зарычала волчица, щенок кубарем скатился в нору, протиснулся между волчатами, и засопел.
   Бурбуль поднял голову к небу и протяжно завыл. Молодые волки тревожно тявкали, прижимая пушистые хвосты, сновали по ущелью. Никто не смел присоединиться к вожаку — они помнили растерзанного самца, осмелившегося завыть на полную луну вместе с вожаком. Они помнили Косого, который предположил, что собакам следует держаться поблизости к манкам. Бурбуль оторвал ему ухо.  Косого более никто не видел, но волки  переговаривались меж собой, что манки не убили его, а наоборот — теперь он вместе с ними охотиться.
   Вновь завыл вожак, и в голосе его звучала тоска по неведомым мирам. Старый волк боялся. Он боялся и ненавидел жителей далекой Луны. Он видел их много зим назад. Они учили манков добывать огонь и стоить  жилища. Бурбуль ненавидел манков, и они завораживали его. Голые тела, короткие когти и маленькие зубы. Они мало чем отличаются от лесных обезьян. Манки — охотники. Причем охотники ловкие и беспощадные.
   Волки— отличные охотники, и в отличии от медведя или льва, охотятся стаями. В этом они не уступают манкам, но когда псам грозит опасность, спасаются они поодиночке, бросая раненных товарищей не произвол судьбы.
   Бурбуль видел, как два леопарда разорвали весельчака Толстого. Толстый повредил лапу, провалившись в скалистую расщелину, он плакал как щенок, когда ликующие леопарды набросились на него.
   Манки защищаются сообща.
   Однажды в их пещеру вломился медведь. Все боятся медведя, и бегут от него прочь. Даже полосатые кошки. Медведь зацепил самку и рука болталась на кусочке розовой плоти. Казалось, следовало отдать хищнику добычу, но самцы принялись закидывать зверя камнями, а вожак выхватил факел из пожарища, и ткнул врагу в морду. Страшно взревел медведь, но манки не отступили, и прыгали вокруг огромного зверя, и размахивая своими огненными палками.
    Конечно, им помогают жители Луны! Волк видел, как те учили их обращаться с огнем. Сам он не боится огня, но его товарищи при виде пляшущих желтых язычков впадают в панику. Их не заставить приблизиться к жилищам манков, и уж тем более похитить их детенышей.
   Только Косой вместе с Бурбулем, и Латоной неоднократно нападали на манков. Вожак мстил манкам, а Косой это делал из озорства. Но затем в поведении собрата появилось что-то иное. Он стал очарован манками, часто уходил из стаи. Он врал, что изучает их,  но ложь она и есть ложь. А у Латоны появилось потомство, и ей стали неинтересны манки.
     Бурбуль медленно спустился с холма.
    Гасли звезды, восток покрылся розовой пеной. При приближении вожака молодой пес чутко втянул воздух носом, прижал острые уши. Хороший волк! Смелый и умный. Но настанет время, и он встанет напротив вожака. Точно также  как в свое время Бурбуль встал на пути Седого. Он не хотел убивать старого волка, который учил его охотиться на оленей, и избегать ядовитых змей в высокой траве, но в  глазах пса он прочел приговор, который гордый волк вынес сам себе. Вожак постарался сделать это быстро...
   Он прокрался в нору.  Щенки сладко сопели во сне. Латона мгновенно открыла глаза. Она — хорошая мать! Боится разбудить волчат.  Он свернулся клубком, чувствуя боком тепло щенков, и прикрыл тяжелые веки.
   Перед закрытыми глазами возникла картина. Волку снился сон.
 
  Он наблюдал за манками, скрывшись в густом кустарнике. Но вот они попадали на колени, уткнувшись лицом в землю. Волк предположил, что появились их учителя — жители Луны, но жителей Луны — странных существ, с прозрачным серебристым свечением вокруг головы, манки встречали как друзей, а здесь они были напуганы.  Появился чужак. От него исходил резкий запах. Это была смесь незнакомых запахов, отчетливо выделялся один — запах свежей крови, но это была ЧУЖАЯ кровь! Он не мог объяснить, почему самый сладкий запах на земле, вызывает чувство отвращения. Некая составляющая аромата  выбивалась из четкого представления волка. Опытный вожак оказался сбит с толку!
    Манки завопили. Бурбуль хотел посмотреть на это существо, но как это бывает во сне — образ ускользал, а на его месте объявлялись перепуганные манки.  Он зарычал, забил сильными лапами и проснулся.

    Кричал молодой волк, захлебнувшись кровавой пеной. Бурбуль выскочил из норы — поджарый самец лежал с пробитой головой, псы сбились в тесную кучу, прижавшись спинами к скале. Выход из ущелья перекрыли манки, они размахивали палками, взобравшись на холм, швыряли в обезумевших животных камни. Прямо перед ним возник недруг, он угрожающе замахнулся корявой палкой, из сложенного трубочкой рта раздалось дикое завывание. Вот еще одна отвратительная особенность манков —  их способность к обезьяним гримасам!
  Бурбуль ловко отскочил в сторону, и палка с треском расщепилась об острый камень, и пока неуклюжий манк таращил глаза, волк  вонзил зубы в шею. Манк закричал, и это был восхитительный звук! Пес почувствовал удар по спине, взвизгнул, но не замедлил ход, чуя как шерсть на загривке тяжелеет от крови. Его гнал животный страх.
   Он мчался, припадая к земле, не в силах оглянуться назад. Полная Луна неслась рядом, не отставая ни на шаг.  Бурбуль вспомнил о Латоне, щенках, и зарычал вторично, но уже не от боли, а от отчаяния. Рядом стояли двое псов, их бока тяжело вздымались.  Последовать за ним псы не решились, и он не мог их судить.  Вожак вернулся к ущелью, и спрятался за выступающей скалой. 
     Манки добивали волков.  Латона яростно щелкала зубами. Маленький и кривоногий с бельмом на правом глазу забрался на скрученные жгутом ветви дуба, и  швырнул камень. Другой схватил волчонка за задние лапы, и ударил об острые камни. Бурбуль пристально смотрел черными  глазами. Он запоминал.
   После того как манки ушли, и спустился в ущелье. Латона лежала рядом с волчонком.  Ее оскаленная в предсмертной корче пасть была залита кровью, сильные лапы бережно обнимали первенца.  Он потрогал носом начинающее коченеть тело. Закрывая солнце широкими крыльями, слетались черные стервятники. Волк поднял голову и завыл. В сердце его поселилась холодная ненависть. Он с шумом втянул воздух, выскочил из ущелья, и не чувствуя боли в раненной спине, потрусил в ту сторону, куда ушли манки...



                ГОСПОЖА.


       Оскар с трудом разомкнул слипшиеся веки. Громко и настойчиво звенел телефон. Он открыл глаза, пробудились подлые муравьи. Новенький смартфон был безнадежно утерян, а внешний вид древнего аппарата навевал ассоциации с коммутаторами времен гражданской войны.               
    -  Слушаю!
    - С добрым утром!               
    - Здравствуйте…
   - Сон алкаша крепок, но не долог! - усмехнулись на другом конце провода.
  « Глупая шутка!» - раздраженно подумал Оскар.
   -  Д-д-а я задремал н-н-емного...- Волнуясь, он начинал немного заикаться.  - Не выспался накануне... П-п-олнолуние или что- то в этом роде!
      - Полнолуние! - женщина засмеялась, - это действительно причина для бессонницы! Верните одежду, мужчина!
      - Какую одежду?!
      - Халатик мой, синенький, с дракончиком! Впрочем, если ты только с помощью моего халатика можешь достичь пика сладострастия, не смею мешать. Готова пожертвовать, во имя гормонального равновесия! Это большая честь для меня и моего халата. Если требуется, могу подкинуть шарфик. Или туфли? Тебе что больше нравиться?
      - Ты можешь подождать секунду!? - выкрикнул он в трубку.
      - Ну, если только секунду!
    Оскар юлой подлетел к столу, глотнул из бутылки.
      - Это я! - крикнул он, обдав пластик микрофона спиртовым дыханием.
      - Быстро! - одобрительно хмыкнула девушка, -  выпить успел?
      - Вы меня обижаете, сеньорита! Не имею обыкновения навеселе беседовать с дамой!
      -  А зря! Я выпиваю!
     - Ну, тогда и я, с вашего позволения! - он легонько цокнул трубку крем стакана. - К сожалению, не имею чести знать имени...
   - А что ты пьешь, Оскар? - уклонилась от ответа девушка.
   - Водочку...
   - А ну да. Я помню...
   - Да это с-с-лучайно получилось...
   - Не оправдывайся! Ни у тебя, ни у кого другого нет здесь судей...- сказала она непонятную фразу. -  Нам бы насчет халатика!
   -  Готов доставить в любую указанную точку планеты!
   - А ты его там не слишком, ну... осквернил?
   - Не успел... А потом у меня еще один есть. А также пара чулок, бюстгалтеры, ну всякие комбинашки я не считаю, и гордость моей коллекции — дамские панталоны, аж пятьдесят второго размера! Не будут раскрывать тайны, как мне удалось их добыть.
   Девушка смеялась.
  - А ты находчивый песик! Записывай адрес...
 
               


     Девушка проживала на улице Чайковского. Элитный район, престижный дом – памятник архитектуры 19 столетия. Пешком – тридцать минут ходьбы – принял решение Оскар.
  Медленно наступал вечер. Теплый питерский вечер насыщенный  влажной моросью. Литровая бутылка опустела более чем на половину, на ночь хватит, но утром опять придется выходить на охоту. Но это все случится утром. Запой освобождал его от ответственности за людей, за себя и быстротекущее время. 
  Он запил водку  сырыми яйцами, принял контрастный душ, напихал полный рот зубной пасты, и бежал по влажному асфальту, а кривая тень, отбрасываемая зелеными фонарями скользила  следом, ни отставая ни на шаг.
                … Я бежал по дороге, и мокрый асфальт,
                Громко хлопал в ладоши,
                Немного не в такт.
                И в змеистых лучах разветвленных аллей,
                Бес в пятнашки играл,
                С бледной тенью моей...
                В пакете лежал синий халатик. Оскар обладал завидным обонянием, он мог отличить мельчайшие оттенки запахов, но аромат, исходящий от шелковой тонкой ткани был не на что не похож. В нем присутствовала составляющая, отдаленно напоминающая запах крови, но даже не крови в привычном понимании этой жидкости, с присущим ей металлическим сладковатым запахом. Это был не запах, а «впечатление» от него. Так могла пахнуть кровь, пролитая много лет назад, и давно исчезнувшая. Когда вытаскивают утопленника, окружающие зажимают носы, хотя характерное смердение появляется, лишь когда труп вскрывают.
    Когда он был мальчишкой, в их дворе изнасиловали, и забили ножами девушку. Она жила в соседском доме — красивая, с длинными загорелыми ногами, и острыми сосками, просвечивающими сквозь тонкое платье. Она свободно вела себя с мужчинами, будто думала, что может управлять ими также уверенно, как стареньким автомобилем, который  лихо парковала во дворе. Мальчик был убежден, что взгляды ее черных, всегда немного влажных  как у косули глаз, обращены к нему одному. Ранним июльским утром его разбудили крики — казалось, женщина хохочет и не может остановиться. Он выскочил во двор — на зеленой лужайке, возле пересохшего фонтанчика, лежала она.  Тело девушки было истыкано ножом, кровь  запеклась. Глаза смотрели в черное ничто, и в их влажной поверхности отражалось синее небо. Кричала ее мать, и подростку показалась нелепой, совершенно несуразной эта картина. Голая девушка, с острыми торчащими сосками,  мертвые глаза, и похожий на хохот крик. Он не чувствовал запаха — крови было много — она запеклась возле ран, и тонкими ручейками стыла около фонтанчика. Оскар запомнил свои впечатления. Мертвые, блестящие как у лани глаза, бурая, запекшаяся кровь между ног, и хохот обезумевшей женщины. И странное возбуждение, охватившее его, черноволосого мальчишку со смешными разноцветными глазами, при виде окровавленной голой девушки.
   Он совсем забыл, как выглядела та девушка. Иногда, он не был уверен в том, что эта история произошла на самом деле, а не явилась плодом безудержной фантазии. В память врезалось впечатление от запахов, как безжалостно нож мясника режет дымящуюся плоть  забитой жертвы, и повсюду витают запахи. Ароматы боли, смерти и пролитой крови.
   
     Сгустились сумерки.  Мимо прошелестела длинная машина, въехала под арку. Оскар потоптался на месте, и чувствуя нарастающее волнение, шагнул во двор. Машина остановилась возле  подъезда. Черные тонированные стекла изучали застывшую фигурку. Его долговязый силуэт отразился в зеркальном стекле — бледное лицо, взъерошенные волосы, мятая, видавшая виды джинсовая куртка.
  У бетонной стены сохранилась узкая полоска зелени, прижатая сухим асфальтом к каменной стене. Среди пожухлой листвы одиноко покачивал белой головой маленький одуванчик. Последний герой ускользающего лета. Некогда увенчанный пышной седой шевелюрой, одуванчик дрожал под порывами ветра, на беззащитной трогательно голой голове дрожали несколько белых пушинок. Оскар сорвал цветок, на ровной кромке длинного стебля выступила белая маслянистая кровь. Он бережно положил одуванчик в карман, и шагнул в подъезд.
   На площадке была всего одна квартира. Внизу хлопнула входная дверь — загудел лифт. Боковым зрением он уловил невнятное движение —  темное лицо смотрело на него в упор. Горячая кровь ударила в голову, тело мгновенно покрылось мурашками, но в следующую секунду ему стало стыдно. В черном окне отражалась его собственная физиономия.
    Лифт неуклонно двигался наверх. Вот он остановился на предыдущей площадке, тронулся с места, и с угрожающим гудением полз дальше. Оскар завороженно смотрел, как из мрачного чрева узкой шахты объявляется блестящая крышка саркофага. Человек прижался спиной к холодной стене, круглыми от ужаса глазами он смотрел на выползающего из дьявольской утробы механического монстра. Он собрался бежать вниз по лестнице, но ноги будто приросли к полу. Он хотел позвать на помощь, но вместо крика изо рта неслось невнятное хрипение. Лифт остановился. Через секунду он разомкнет широкие двери. Внизу послышались шаги. Шаркающие, похожие на шлепки босых ступней по каменному полу. Из-за выступающего угла вынырнула огромная тень. Ее кривые очертания уверенно легли на крашеную стену, длинное крыло коснулось кроссовка.
  - Ч-что это такое… - прошептал человек.
Тень злобно зашипела, дрогнул поручень.
  - Проклятье!!!
   Лифт  негромко вздохнул, и с шипением раздвинул двери. Мужчина взвизгнул, и это было похоже на вопль. Так кричит собака, когда жестокосердный хозяин бьет ее плетью.
   Шаги достигли последней ступеньки. Более всего он боялся обернуться, и увидеть того страшного и неведомого, чьи ноги ступили на площадку. Невидимая тень выскользнула наружу, звериным чутьем человек почувствовал спиной тяжелый взгляд. Он рванул оконную раму, со звоном вылетело зеркальное стекло, пролетело в воздухе, и разбилось о каменный паребрик. В лицо пахнуло свежим воздухом. Внизу отсвечивали глянцем темные лужи.
   Возле клумбы неспешно прогуливалась чистенька старушка, в розовом дождевике. На длинном поводке она вела маленькую собачку. Собачка зашлась истошным лаем, завыла, и бросилась в ноги хозяйке.
  - Кто обидел нашу девочку!? – причитала женщина высоким голосом. – Что случилось? Кто нас так перепугал!?
Болонка вцепилась в руку старушки.
  - О-о-х!!! Что же ты наделала! – в крике  смешались боль, страх и ярость.
  Оскар плотно закрыл глаза, в голове пульсировал багровый шар. Все впереди. И боль и страх. Все впереди…
  Распахнулась дверь, и сумрачный подъезд озарился оранжевым светом. На пороге стояла она. 
  - Пытаюсь понять… Ты кто? Спортсмен или самоубийца? Если самоубийца, то рискуешь сломать ноги. Советую выбрать дом повыше, а еще лучше мост!
   - Принцесса, из города бархатных снов,
    И звезды погасли, коснувшись ресниц,
    И месяц рвет вены на теле земли.
    В зрачках ее тонет нагая заря…
    Меня больше нет. Я – раб. Тень твоя…
   Оскар соскочил с подоконника, достал из кармана мятый цветок одуванчика. Он опустился на колени, захлебывающееся от страха сердце человек-пса, преисполнилось покоя и благодарности. Громко запели ангелы. Пауза…
 


               

     Пес лежит на полу. Он вылизывает ноги Госпожи. Она гладит его по каштановой гриве, чешет за ухом, она называет его  дурашливыми ласковыми именами. Разыгравшись, она может шлепнуть его по щеке, но он ловит губами ее пальцы. Если он хорошо себя ведет, и у Госпожи благосклонное настроение она позволяет ему полизать себя. Иногда ей хочется разнообразия, и тогда она чешет его живот, он забавно дергает ногами. И тогда в голубых глазах загораются бесовские огоньки и она, дурачась, целует его в живот, а когда он, дрожащий от нетерпения, начинает скулить, униженно трется головой о ее колени, Госпожа приказывает улечься на пол. Она медленно садится, промеж ее бедер течет жидкое электричество, и содрогаясь в сладостном предчувствии размашисто бьет пса по морде. У него выступает кровь, из глаз текут слезы радости и боли. Он сглатывает соленую горечь, и Госпожа лижет его кровь, она делает это не как Хозяйка, а как беспородная уличная сучка. Она рычит на непослушного пса, он кричит  вместе с ней, и его крик похож на волчий вой, и он тихо умолкает, боясь прогневать капризную Повелительницу, отползает в сторону.  И наступает тишина. И  миром правит благословенная пауза. Ангелы поют…
    Хозяйка ушла на кухню, беззвучно открылась дверь холодильника, человек-пес насторожил уши. Через пару минут она принесла коньяку. Себе в бокале, ему в плоской широкой миске.
   - Из миски пить неудобно...
   - Разве собак об этом спрашивают?
   - Просто они не умеют попросить. Вернее люди их не могут понять.
  -  Возможно... Тебя надо покормить. Вон ребра просвечивают. Собирайся! - и нагнувшись к нему захлопала в ладоши.
  -  Гулять, Оскар, хороший мальчик, пойдет гулять!
   Он с готовностью вскочил на ноги, и забегал по комнате, высунув язык.
   - Какой, молодец! - одобрительно качала головой Госпожа. - Шагом марш в душ!
   Оскар пробежал по длинному коридору, сунулся вначале в туалет, затем нырнул в ванну. Задержавшись на секунду, он спросил Хозяйку.
  - А как все- таки насчет породы?
  - Какой породы!?
  - Н-н-у ты сама тогда утром сказала. Ну про породу собак…
  - Когда сказала?
  - Утром… Ну на кухне! Т-т-ты обещала подумать о том, на какую собаку я похож. П-п-орода какая… - когда он нервничал, начинал заикаться чаще обычного.
  - Чушь какая-то! Ты, вообще, о чем сейчас говорил? Какая к черту кухня?!
Человек-пес растерялся.
  - Ты извини, п-п-ожалуйста, я з-заикаюсь, когда волнуюсь. И не умею ясно выражать свою мысль. На кого я похож… - он заискивающе улыбнулся.
  - Не понимаю, но похож ты на заурядную дворняжку! – и отвернувшись защелкала длинными пальцами по дисплею айфона. Человек-пес растерянно побрел в душ.
    Когда он вернулся, она была уже одета. В строгую черную юбку, и темный, обтягивающий ее фигурку свитер. Волосы Госпожа стянула в тугой узел на затылке, стоя перед зеркалом,  красила губы кроваво-красной помадой. Он прижался, уткнулся лицом в ямку на затылке, втянул тонкий аромат духов, и женское тепло. Воздушный локон смешно щекотал ухо, он тронул локон губами, тихо засмеялся, чувствуя накатывающую волну неуемного счастья.
  - Кажется, это называется, любовь?
 Госпожа, не поворачиваясь, протянула руку, и погладила его по бедру.  Оскар скользил ладонями по ее груди, но она резко вонзила острые ногти в его пульсирующую плоть. На глазах выступили слезы, тошнотворный ком подкатил к горлу.               
  -  Зачем ты так?!
  -  Извини!  Я хочу, чтобы ты все правильно понял, и не питал иллюзий. Это — не ролевые игры, и мы с тобой не любовники. Ты — собака. Я — Госпожа. Я буду о тебе заботиться, кормить, поить — ты ведь пьющая собака? 
   Он быстро кивнул.
 -  Ну вот! - продолжала она,  - Я буду тебя лечить, если ты заболеешь. Когда мне надоест, я тебя прогоню. Или сдам на живодерню. Иногда я тебя буду наказывать, – продолжала она будничным тоном. -  Я — ласковая Госпожа, ты останешься доволен. К тому же я — обеспеченная Хозяйка, и ты ни в чем не будешь нуждаться. Твое преимущество перед другими псами — ты разговариваешь, и выгуливать тебя не надо. Впрочем, ты можешь отказаться. Но только сейчас. Если ты уйдешь, ты уйдешь человеком, и будешь лазать по помойкам, и клянчить у шлюх мелочь на выпивку. Если останешься, я полечу твою рану,  и поведу ужинать. Но ужинать я пойду с собакой, а не с любовником. Решай!
  Она ушла в другую комнату, и разговаривала по телефону. Оскар допил коньяк, внимательно исследовал половые органы. Никаких следов. Только страх. Стрелки на циферблате настенных часов подползли к отметке десять. Заурчало в животе, за весь день он съел кусок копченой свинины, и три сырых яйца. Девушка вернулась в комнату.
    - Мне пора!
   Оскар медленно встал на четвереньки, и потерся головой о ее колени.
  - Вот и славно! А теперь давай полечим нашего песика... - она поправила уложенные волосы, и опустилась на колени.
               … Бес в пятнашки играл с бледной тенью моей,
                Горечь слез на губах,
                Сладкой боли горшей.
                Я дотронулся пальцем до края земли,
                И умолк  навсегда.
                Вспомнив губы твои…
     На лестничной площадке стоял крепкий парень в черном костюме. Оскар оскалил зубы, и негромко зарычал.
     - Молодец, хороший мальчик! Это — свои...
  В лифте она протянула человеку-псу мягкий кожаный ошейник.
   -  Надень!
   -  Но ведь люди увидят!- запротестовал он, и тотчас получил звонкую оплеуху. Он покорно надел ошейник.
   -  Умница!- она почесала его за ухом, достала из сумочки  зеленый платок, повязала его поверх ошейника.
   -  Твоя мамочка умная и заботливая!
    На улице их ожидал «мерседес» представительского класса. Оскар нырнул в открытую дверь, уселся на заднее сидение, Госпожа села рядом с водителем, и машина бесшумно тронулась с места.  Хозяйка негромко беседовала с водителем, они обсуждали общих знакомых. Парня звали Эдуард. Он бросил короткий неприязненный взгляд через зеркало, вначале пес стушевался, а затем оскалил зубы и негромко зарычал.
  - Откуда ты его взяла? – говорил Эд.
  - На улице привязался, ну прям- как бродячая собака…
  - Круто!
  - Правда, мне самой интересно!
  - А он что, мелочь клянчил?
  - Ну да!
  - По- моему- это просто попрошайка!
  - Поэт, между прочим!
Загорелся зеленый свет, машина тронулась с места.
  - Любой неудачник, мнит себя поэтом! – усмехнулся шофер.
  - Ревнуешь? – женщина прижалась к водителю, и коснулась губами его уха. Оскар тихо зарычал.
   Автомобиль припарковался возле особняка, построенного в стиле зрелого барокко. Будучи городским бродягой, человек-пес не узнавал этого места. Только что они свернули с Песочной набережной на Крестовский остров – место обитания питерских толстосумов, и словно по волшебству оказались в парковой роще. Они вышли из машины, и пройдя по узкой, вымощенной каменными плитами дорожке подошли к дверям. Дверь была произведением искусства, шедевром литейщиков.  Золотистые змеи переплетались  в тугие клубки, ядовитые пасти зловеще скалились, из черных глубин зева выскальзывал маленький язычок. Чешуя отливала сусальным глянцем, казалось, одна соскользнет с дверного навеса, и упругой массой обрушится на голову. А другая уже тянется маленьким  жалом к голой руке, и в изумрудных глазах загорается чудная змеиная злость. Оскар заметил, что аспид повернул ромбовидную голову, и уставился тяжелым гипнотическим взглядом. Ноги его налились свинцовой тяжестью, ужас наполнил сердце, заставив сжаться в болезненный комочек. Змея зашипела, и из приоткрытой пасти метнулся черный язычок. Госпожа весело рассмеялась.
   - Что, песик, страшно? Мистическое место!
   Дверь открылась, изнутри доносились пряные ароматы жареного мяса. Оскар скользнул вслед за Госпожой, и готов поклясться, он видел, как в темноте тлеющими угольками горят алчные глаза.
 Стены ресторана были драпированы красной материей, с извивающимися  драконами. За ширму нырнул полуголый негр, и сноровисто сервировал столик.
  - Можно? -  спросил послушный пес, пожирая глазами мясное ассорти, украшенное дольками помидоров и листьями зеленого салата.
   - Проголодался, малыш! - Госпожа потрогала ошейник, Оскар извернулся, и лизнул женскую руку.
   - Кушай на здоровье!
   Он благодарно рыкнул, махнул  рюмку водки, и набросился на мясо. Какое то время он жадно ел, не глядя по сторонам. Из-за ширм невозможно было разглядеть остальных посетителей ресторана. В центре пустого зала находилась круглая арена. Черные официанты скрывались за дверью. Посетители ждали начала представления, Оскару приходилось смирять любопытство, пить ледяную водку, и закусывать острыми мясными яствами.
   Утолив голод, он потянулся за сигаретой, но Госпожа отрицательно покачала головой. Черный официант сказочно объявился возле стола, и протянул тонкие, коричневые сигареты на подносе.
   - Кури лучше эти. А то крыша поедет...
   Сигарета быстро тлела, образуя красивую, подрагивающую алыми угольками горку пепла. Эта горка росла, и не падала, разбившись на мириады крупинок о дно хрустальной пепельницы, а держалась цепко прилепленная к сгорающей сигарете. Ему много раз приходилось курить гашиш, но вкус и запах этой смеси не имел ничего с ним общего. Терпкий привкус смолянистого дыма, горькая трава и кислый аромат лугового клевера. Госпожа тихо разговаривала с кем- то по телефону. Оскар навострил уши.
   -… И что он сказал?  Вот мерзавец! – она прикрыла ладошкой трубку.  - Не грей уши!
  Пес смущенно отвернулся. Хозяйка тихо смеялась.
  - Муся, ты чокнутая, честно слово! Ну, приезжай с ним вместе… Ты же знаешь, я не люблю черноволосых мужчин. Они все немного на ворон похожи! Ну, а твой нынешний просто чудовище! Бородатый и с пузом! Мечта, а не юноша!
  Оскар сконцентрировал внимание на горке пепла. Зрение обострилось, как у лупоглазой стрекозы. Звук голоса Госпожи стал громким, слова рассыпались, будто огромные камни по равнине. Человек с удивлением заметил, что не понимает ее речь, Хозяйка разговаривала на неведомом языке, в нем преобладали шипящие согласные, переходящие в раздражающий свист. Госпожа продолжала безмятежно разговаривать по телефону, покачивая носком черной блестящей туфли. Вот она рассмеялась, обнажив ряд блестящих белоснежных зубов, в глубине влажного розового зева мелькнул черный раздвоенный язычок. Оскар вскрикнул. Сердце его билось часто и тревожно, как у перепуганной собаки, он боялся разомкнуть веки, но вскоре с удивлением обнаружил, что с закрытыми глазами видит лучше. Он сконцентрировал зрение на горке раскаленного пепла. Там, в кучке седого безжизненного пепла, он узрел множество извилистых тоннелей с диковинными башнями, и причудливыми искривленными улицами. По ним озабоченно бегали черные драконы. Точь в точь такие-же, как на стенах ресторана.  Его осенила догадка — драконы сбежали со стен, и теперь они живут в пепле его окурка. Маленькие драконы суетливо шныряли по тесным улицам, высовывались из узких, похожих на бойницы окон каменных домов, спорили друг с другом, и даже сражались. Огненно-рыжий дракон вонзил длинные, изогнутые как кинжалы клыки в горло курносому дракончику, тот упал навзничь, обливаясь густой зеленой кровью. Они забавно плясали на большой площади — смешной, со взбитым желтым хохолком, неуклюжий пузатый дракон, и его дама - изящная, вся в радужных переливах, разевающая зубастую пасть подруга. И Оскар рассмеялся.
   Он с интересом погружался в мир драконов. Оказывается, они собирались вести войну, — на горизонте надвигалась армада из низко летящих зубастых птиц. Драконы строили баррикады, трубили в длинные с огромными раструбами трубы, устанавливали камнеметные машины возле стен своего города. Вдруг драконы бросились врассыпную. Они в страхе бежали, завидя неуклюжее чудовище. Худое частично голое, кое- где покрытое коричневой бурой шерсть, на четырех подламывающихся конечностях. Отдаленно напоминающее собаку существо. Оно хватанула за ногу замешкавшегося  дракона, и тот забился в судорогах, и чешуя покрылась большими кровоточащими язвами. Неожиданно оно сделало шаг навстречу,  кривая конечность вылезла из горстки пепла, и ступила на сигарету. Чудовище гавкнуло,  и произнесло скрипящим голосом.
  - «  Ахерон-лилит!»
    Лицо онемело, в ушах нарастал звон.
   « Ахерон лилит...»
  Липкие коготки присоски коснулись губы, рот наполнился смрадной жижей. Пес закричал,  Госпожа хлопнула его по руке, и огромный город, с извилистыми улочками, башнями, драконами полетел вниз, и разбился на миллионы частиц и жизней о блестящую хрустальную твердь, превратившись в горстку седого, невесомого пепла.
  - Хорош балдеть! - раздался резкий голос Хозяйки, - Туда взгляни!
 Оскар дрожащей рукой налил себе водки.
  - Ахерон лилит...- пробормотал он, провел рукой по лицу, на губах застыла  капелька жидкости. Он машинально облизнул палец. Кровь. Терпкая соленая жидкость. Он уже слышал это слово. Ахерон лилит… И оно значило что то очень важное! Нужно постараться вспомнить! Человек прижал ладонь ко лбу, и отдернул руку, - голова была слишком горячей. У него жар! Он лежит в кровати в горячке, одержимый видениями! Тихая покойная радость, успокаивала, некая добрая сила подняла его, маленького щенка и баюкала в своих гигантских ладонях, он заплакал, отдавшись этой ласковой силе, и шептал, задыхаясь от счастья.
  - Это свобода? Это свобода…
   Сильная рука хлестко ударила его по губам.
 - Ты опять заснул!?
  - Кажется у меня жар… - он жалобно смотрел на Хозяйку. Она приложила тыльную сторону ладони к его лбу, и щелкнула пальцем по носу.
  - Не выдумывай! Симулянт…Нос холодный – пес здоровый!

  Тем временем, началось шоу.  На сцене, под тревожный набат барабанов танцевала голая девушка. Почти девочка. Золотые прожектора освещали плохо развитые маленькие груди с бледными сосками.  Рвущийся барабанный аккомпанемент ускорился, капельки пота дрожали на  втянутом животе. Неслышно ступая, на арене появился обнаженный негр. Он подхватил танцовщицу на руки, и закружил по сцене — светящийся круг из переплетенных черно-белых теней мелькал в золотом свете прожекторов.
    Госпожа нетерпеливо барабанила острыми коготками по матовой полировке стола, вторя глухому барабанному бою.
  Девочка открыла глаза.  Огромные, прозрачно-синие, с ломкими аквамариновыми разводами, обрамленные коротеньким забралом подростковых белесых ресниц. И тотчас пронзительно вскрикнула, рванула маленькими коготками атласную шкуру, отчего на ней выступили рубинчики крови. После судорог боли девушка быстро приходила в себя, взахлеб целуя бледными губами большой черный рот. В зале чувствовалось напряжение. Оно аккумулировалось за ширмами, откуда сверкали жадные горящие глаза. Тревожно и гулко пробили двенадцать раз невидимые часы. Принцесса превратилась в Золушку, карета в тыкву, а кучер в крысу. На ночную планету обрушился сатанинский бал. Вдребезги разбилась на тысячи осколков хрустальная туфелька, заволокли алый горизонт стаи летучих мышей, и от  перепончатых крыльев стало темно и душно как в склепе. По бокалам лилось густое вино, и кубок превращался в оскаленный хохочущий череп. И сквозь черноту глазниц мертвого черепа выплыла  туманная иллюзия...
   По арене потек сизый дым, и из стелющихся клубов появились два служащих в набедренных повязках. Они вынесли большую корзину. В корзине было что-то живое. Оно шуршало, грузно билось изнутри о стены. С потолка опустился стеклянный колпак, и застыл в метре от пола. Негр снял крышку, и  ушел. Колпак опустился на пол, образовав стеклянную полусферу. Девушка приподнялась на локтях, испуганно глядя на корзину.
    Барабаны заходятся в бешеном темпе. Госпожа привстала с кресла, толстяк в ярком свитере, с бокалом в пухлой, унизанной перстнями руке, подбежал к светящейся арене.
    Далее начинался ад.
  Наружу выскользнула огромная змея, с тихим шипением заструилась вдоль периметра сферы. Вслед за ней показалась другая — она сбилась в тугие кольца возле корзины, и приподняв тяжелую голову, в упор смотрела на оцепеневшую от ужаса девушку. Медленно вылезла третья змея, черным раздвоенным язычком коснулась ее бедра.
    И в этот момент из- под купола раздался крик. Пронзительный, полный первобытного животного страха. Он бился рваной, ломкой струной над бешеным ритмом африканских барабанов. Посетители ресторана вскакивали с мест, торопливо обступали стеклянную сферу. Возле ниши с шлепком опрокинулась ширма. Госпожа толкнула бедром шаткий столик, мелодично звенели бокалы.
    Холодная, ядовито-желтая Луна похожая на отечный, скалящийся череп вышла из-за облаков,  на ледяной поверхности танцуют маленькие чертенята. Их красные глазки сверкают как яркие угольки, в центре хоровода пляшет большая серая крыса, еще несколько мгновений назад бывшая вальяжным усатым кучером. Чертенята кувыркаются через голову, дурные от галактического ветра, а за их спинами валяется желтая тыква.
    Девушка вжимается спиной в стеклянную стенку.  Змея вкрадчиво скользнула по полу. Крик раздражает пресмыкающихся, токи вибрации в замкнутой сфере, нервирует их. Аспид метнулся в сторону бородача, расплющившего мясистый нос о стекло. Бородач по-бабьи тонко вскрикнул, и отскочил, забрызгав белоснежные брюки шампанским, а изнутри по стеклу стекали бесцветные капли. Перепуганный бородач сконфуженно рассмеялся, глотнул из бокала, но ближе  подойти не решался.
   Девушка скользит узкой, с острыми позвонками спиной по вогнутой сфере, она поскользнулась, и упала на бок, придавив локтем змеиный хвост.
  Одна седьмая секунды. С этой скоростью проделывают путь ресницы человека.  За одну седьмую секунды.
   Пестрая стрела длинной в три метра просвистела под закрытым колпаком за одну седьмую секунды. На розовом бедре выделились две красно-черные точки, и вокруг образовывалась багровая с синей каймой опухоль. Девушка закашлялась, подползла на четвереньках к стеклу, и била по нему маленькими кулачками.
  - Она нас не видит! - возбужденно прошептал толстяк. От него сильно пахло потом.
     - Что вы сказали…
    -  Она нас не видит! Стекло прозрачно только снаружи...- он хихикнул.
    Госпожа сжала кисть честного пса. В ее глазах было мертво и черно. Они были похожи на два глухих бездонных колодца, со дна поднимались влажные испарения, и пахли они горькой травой, с привкусом кардамона.
  Луна катится вверх тормашками. Крыса -кучер превратилась в огнедышащего дракона, и он силился проглотить огромную, раздувшуюся как шар тыкву. Чертенята радостно аплодируют..
             ...На ладонях покрытых остывшей золой,
                Незабудки цветок распустился.
                Живой…
   Он пришел в себя сидя за столиком — возле столика заботливо хлопотал участливый негр, на черной физиономии угадывалось неслужебное сочувствие. Встретив взгляд бледного посетителя, официант налил две стопки водки. Ему и себе. Они выпили быстро и воровато, оглядываясь на ликующих возле арены людей. На еду человек-пес смотреть не мог — в черных переплетениях салата ему чудились копошащиеся змеи. Стоны девушки стихли, но он старался не оборачиваться в сторону арены. Он сидел и пил, и слушал свое иноходью скачущее сердце. Подошел толстяк, он шумно дышал через открытый рот, розовая лысина усеяна крупными горошинами пота.
  - Разрешите?
 Он налил водки в стопку, быстро опрокинул содержимое в рот. Его бесцветные глаза навыкате слезились.
  - Впервые здесь, я вижу? – толстяк дружелюбно смотрел на нового знакомого. - Здесь все настоящее, понимаете?! А я много где побывал, уж поверьте! Но везде одно сплошное надувательство! Они говорят – девственница, а там такая, уж, извините, прожженная! – он захихикал, отчего выпуклые жабьи глаза скрылись в складках потной кожи. Толстяк был похож на старого, злого шарпея.
 - Бывало всякое… На юге имелось местечко, там можно заказать пытку, понимаете о чем я? – он мечтательно закатил глаза. – Чудеса! Даже карты «виза» принимали до чего дошли! Я заказал кореяночку, они страдают, это что то особенное! Конечно, скорее всего казашку подсунули, но я не в обиде! У нее оказалось слабое сердце. Умерла на четырнадцатой минуте, стоило мне поупражняться с паяльной лампой… - он судорожно потер ладони, плеснул себе еще пол стопки. – Без кокса там делать нечего, не те ощущения, дружище! Высшие чины посещали местечко, пока интерпол не накрыл. Жаль… Ну да вы наверняка слышали! 
 Оскар промычал что то нечленораздельное.
 - Раз вы сюда пришли, это неспроста, поверьте… - собеседник многозначительно поднял в воздух короткий указательный палец. На нем красовалось массивное кольцо, с причудливой витой монограммой. – Здесь случайных людей не бывает. Здесь все настоящее! – без устали повторял извращенец. Он извлек платок, шумно высморкался.
  -  Рад был поболтать… Как знать, может еще увидимся! – он протянул влажную ладонь, рукопожатие было похоже на прикосновение спрута,  навалился животом на хрупкий столик, и приблизив губы к уху прошептал.
  - А ты сам то настоящий? –  подмигнул, с удивительной, для его фигуры грацией выскользнул из- за стола, и исчез.
 Оскар вытер ухо, достал сигарету из полупустой пачки. Здесь все настоящее… Он посмотрел в зеркально панно. Бледное лицо, сеть мелких морщинок возле разноцветных глаз, густые волосы иссеченные проседью. А сам то ты настоящий? Глубокое отражение манило к себе, увлекало в свой загадочный мир, сбивало с толку, и не давало ответа, кто из двойников настоящий. Пес, который курит сигарету, нервно оглядываясь, ища взглядом  Хозяйку, или Оскар, сурово взирающий на беспокойного двойника, из глубин туманного зазеркалья
     Вернулась Госпожа. На лице черной синью горели огромные глаза. Она молча выпила бокал коньяка, и закурила сигарету. Он попытался что-то сказать, но она покачала головой, и это был не приказ. Это была просьба. Они вышли из ресторана. Ни колпака, ни девушки не было видно. Может- быть это действительно был страшный сон? Оскар взглянул на свою руку — на ладони отпечатались следы острых ногтей. Две красные точки, так похожие на следы от змеиных укусов. На улице он набрался мужества, и внимательно осмотрел дверь. Она была тяжелая, обитая кованым металлом, с массивной бронзовой инкрустацией.
  Дул свежий ветерок. Подкатил «мерседес», в салоне было тепло и уютно, негромко играла музыка.  Оскар нерешительно двинулся к машине, но повинуясь непонятному порыву,  сорвался с места и бросился бежать. Хозяйка окликнула его, но он припустил еще быстрее, пересек мост и оказался на Петроградской стороне. Некоторое время он кружил по узким улочкам, заметая следы. Никто за ним не гнался. До Лиговского проспекта человек пес добрался ближе к рассвету, у Каменноостровского моста над пешеходом сжалился водитель и подвез до Московского вокзала.
   Зазвонил телефон. Он лежал под одеялом и дрожал.  Что-то сдавливало шею, мешало дышать. Нащупав рукой ошейник, он с отвращением сорвал его, и бросил в угол. Здесь все настоящее… Все те же мертвые деревья, пустые дома, голое пространство. Он налил в стакан водки, горлышко бутылки звякнуло о край стакана. Выпив  немного успокоился, лег в кровать, уютно свернулся под одеялом, и тихо лежал, с плотно сомкнув веки. Сна не было. Его вдруг начал бить сильный озноб, шелохнулась занавеска на окне, шершавые тени прочертили на полу  узор, невидимый голос прошептал - «ахерон лилит... ахерон лилит…»
    Мужчина вскрикнул и включил свет. Все настоящее… Он подобрал ошейник, надел его, и лег в постель, быстро согрелся, изо рта потекла тягучая слюна. В следующую минуту Оскар спал.



                КОСОЙ.



     У Косого всегда был чуткий сон.  Бурбуль посмеивался над ним, считая пустым мечтателем. Пес не должен жить в мире иллюзий, это мешает выполнению его высокой миссии. Он не хотел разочаровывать вожака, и отправлялся вместе с ним в рискованные вылазки.
   Как-то раз украденный детеныш еще дышал. Косой украдкой подбросил его к становищу манков. Он наблюдал из кустов, как кричали самки, и в сердце волка возникла необъяснимая тревога. Он несколько дней крутился рядом, оставаясь незамеченным, и когда один из них остался в одиночестве, подошел вплотную.
   Молодой манк сидел на четвереньках, и черпал ладошкой воду. Увидев огромного пса, он не испугался. Его товарищи играли возле ручья совсем как волчата. Весело и беззаботно. Пес первым учуял шакалов. Мелкие, трусливые собаки  имели отвратительный склочный характер. Они стелились продавленными рыжими животами по земле. Когда беззаботные детеныши увидели шакалов, те полукольцом прижали их к воде. Шакалы трусили, но манки были почти детеныши, прыгать в ручей они не решались. Несмотря на жару, поток не иссякал, он стремительно несся закипая бурунами возле черных  камней. Охваченные страхом манки  бежали вдоль ручья, и наперерез им устремились голодные шакалы.  Косой выскочил из укрытия. Крупный самец с черным пятном на лбу, едва доставал волку до плеча, но  шакалов трое, и еще полдюжины увлечены погоней.  Пятнистый негромко зарычал, предлагая противнику держаться на расстоянии.
    Волк знал, что у шакалов сильнее других собак развито чувство семейственности. Стоит ему вступить в схватку, тотчас появятся остальные. Однако он без раздумий бросился на пятнистого, и вонзил зубы в тонкую шею. Шакал завыл, и тут-же острые зубы впились ему в голень. Он отпустил пятнистого, мгновенно обернулся, и вырвал клок мяса из спины рыжего падальщика. Быстрый как молния он бросился на стоящего поодаль третьего недруга, но тот, поджав хвост уже улепетывал.
    Маленький манк в ужасе смотрел на волка. Косой оглянулся — с минуты на минуту должны подоспеть остальные падальщики. Он раздраженно зарычал на манка, тот коротко улыбнулся, и бросился бежать. Манк был странный. Очень странный...
    Когда он вернулся в стаю, его встретил Бурбуль.  Волки прятали глаза, и в сердце пса закипело бешенство. Они считали, что исход схватки предрешен!  И Косой принял бой.
   Он дрался тогда, как никогда ранее в своей жизни, и получил награду. Бурбуль оторвал ему ухо, но и вожаку досталось! Он устал, и в глазах помимо высокомерия появилось уважение. Уважение к Косому, которого он всегда считал за бестолкового мечтателя
    И тогда пес покинул стаю. Он понимал, что многое изменилось после поединка, и вдвоем им не жить. А одолеть семейника он не сможет. Да и ни к чему ему это теперь, он не боится одиночества. В своих мечтах он странствует в таких мирах, о которых и не снилось властному Бурбулю! Он ушел, неся в сердце предчувствие беды.
     Когда он вернулся, манки ушли. Он покинули Зеленую Гору, и отправились на юг. И волк пошел за ними следом.
      
  Южные степи пришлись не по нутру волку. Леса редкие, с низкими стелющимися деревьями.  Жара в этих местах была невыносима, и он плелся с высунутым языком, проклиная себя за непоседливость. 
   Сразу за горным перевалом он встретился с местными волками. К манкам они относились равнодушно. Охотились  преимущественно на мелких сусликов и степных зайцев, и истории гостя о том, как они с семейниками загоняют огромных оленей, вызывали у них чувство восхищения и недоверия.
  Однажды в скалистом ущелье им встретилась пятнистая кошка. Маленькие волки в страхе разбежались, и из-за скал следили за поединком. Кошка  прижалась к земле и раскрыв пасть по-змеиному зашипела.
    Ему повезло. Хищница была старой и  быстро выдохлась, а гордыню волка подстегивало осознание того, что за ним наблюдают. Она сильно ободрала бока, но сильные челюсти пса сомкнулись на мускулистой шее. После триумфа за ним закрепилась слава героя, и местный вожак без боя был готов уступить место чужаку. Косой чувствовал неведомый призыв, идущий из самого сердца. Он распрощался с волками, и пошел дальше.
     Через пару дней он настиг манков. Они разбили стойбище на берегу реки. Вода сочилась промеж острых камней, у нее был непривычный запах и солоноватый привкус. Он насторожился, поднял единственное ухо, напряг влажные ноздри. Запахов было множество. Острый запах манков, неприятный вкус выгоревшей на солнце листвы,  кумар догорающего костра, горчичный аромат вереска, сухой привкус птичьего помета, и еще что-то знакомое застыло в горячем вечернем воздухе. Косой потряс головой и фыркнул. Этого не могло быть! Пахло волками! Косой высунулся из-за камня.
   В нескольких метрах спал его знакомый молодой манк, в обнимку со щенком. Это был сын Латоны. Самый мелкий, вечно голодный Плакса. Плакса сопел во сне, и вид имел сытый и довольный. Громко забегали манки, и волк поспешно скрылся в кустах. Он долго сновал среди огромных валунов, нюхал ночной воздух, наконец свернулся в клубок в куче выгоревшей сухой листвы, закрыл глаза, и в тот момент когда черная пучина сна поглотила сознание, перед глазами возник цветной образ.
    Косой не удивился этому. Мир он видел черно-белым, но сны у него были яркие и цветные. Волк не знал, что такое цвет, но отличие картинок увиденных во сне было поразительным, окружающий мир становился объемным и многомерным. Удивило его то, что в своих снах он  видел конкретных персонажей, а здесь среди чудных, неведомых пейзажей он увидел  незнакомое лицо.  Лицо напоминало манков. Необычными были глаза на лице этого существа.  Они были разноцветными. Один — зеленый, другой — коричневый. Косой взвизгнул, дернул длинными лапами и заснул...



                ДНЕВНИК ОСКАРА. Часть 1.



          «  ...Мою Госпожу зовут Зося. Это — польское имя.
    Она — католичка, хотя для азиатской России представители этой конфессии – редкость. Поляком был ее отец. На тоненькой золотой цепочке у нее висит маленький крестик, иногда я вижу, как она шепчет молитвы, и мне смешно смотреть на это. Мне кажется глупым верить в то, что невозможно сформулировать! В ящике письменного стола у нее храниться ветхая книжица — молитвенник, а над кроватью висит золоченое распятие. От отца алкоголика она унаследовала экзотическую славянскую красоту, шляхетское высокомерие, и исконно польскую ****овитость.  Она считает себя свободной женщиной, как в сущности рассуждают все ****и.
  Только я один знаю, что от природы она шатенка, ее золотые волосы имеют цвет зрелой пшеницы перед жатвой. У нее много волосы, она любит сбивать их в густую копну, и прихватывать на затылке плотной тесьмой, тогда лицо ее становится серьезным, и немножечко занудным. Мне так не очень нравится, но моего мнения никто не спрашивает, и это справедливо.  Я – тень.
   У нее темные и густые брови, длинные, загибающиеся наверх как у куклы ресницы, нежный юношеский пушок на верхней губе, он трогательно золотистый, и маленькая коричневая родинка. Лицо ее совершенно. Я видел разные лица, уродливые, милые, привлекательные, красивые. И если я пишу, что лицо Госпожи совершенно, то руководствуюсь не слепым восхищением преданного пса, а объективным анализом. Даже самое прекрасное лицо имеет изъян. Предложу простой тест. Если внимательно смотреть на любую часть головы красивого человека, уши, нос, подбородок, а прочие участки лица мысленно игнорировать, то обязательно выявится дефект. Либо уши едва оттопырены, или же брови ассиметричны, губы слишком тонки, и так далее. Любая часть черепа Госпожи совершенна, и это – факт. Ее тело имеет очаровательные мелкие недостатки, которые превращают хорошую фигуру в фигуру вожделенную.
  Один из Зосиных любовников попросил ее не брить подмышек — он полагал, что это усилит его мужскую страсть. У нее выросли темные кудрявые завитки.
  Когда она наматывала круги на  взмыленном крупе велотренажера, они становились влажными и прилипали к телу.   Я подстерегал ее на пути в ванну, и целовал эти соленые мокрые волосы, слизывал пот, и короткие проволочки застревали  в гортани так, что невозможно было их ни проглотить, не достать наружу. Я кашлял, пихал пальцы в горло давясь тошнотой, а она смеялась.
    У нее большие синие глаза, кукольный носик, и настолько маленькие ноздри, что не понятно как через них можно дышать. У нее крупный, тонко очерченный рот, и очень белые зубы, с маленькой щербинкой посередине. У нее розовый, всегда чистый язычок, которым она дразнит меня, если находится в хорошем настроении, залезая им то в ухо, то в подмышку, то еще черт знает куда! У нее большеватая грудь. Зося худенькая — когда она встает на цыпочки  во время занятий йогой, видны все ребрышки, а на бедрах выделяются острые косточки. Большая грудь ее не портит. Наоборот. У нее гибкая звучная флейта-позвоночник, и гладкая лощеная попка. Две спортивные половинки, и кожа на них нежнее, чем на поджаром животике.
   Зося любит маленькие плотные трусики, и они похотливо впиваются в бедра кружевным шершавым ртом. Она редко одевает лифчик, и любит расстегивать блузку до середины груди так, чтобы под углом был виден сосок. Она носит тугие джинсы, настолько тесные, что может стянуть их только лежа на спине, весело болтая ногами, и стягивает она их обязательно вместе с трусиками. Дома она всегда ходит голая. Читает, ест, занимается спортом, болтает по телефону — все это она делает голышом.
   Иногда к ней приходят гости. Чаще, чем мне бы этого хотелось.
   Зося надевает футболку, и цыкнув на меня, недовольно скалящего зубы бежит открывать дверь. Она звонко целует в пухлые щеки неприятно пахнущего бородача, болтая  ступнями виснет у него на шее, трогает вытянутыми в трубочку губами накрашенную пасть его спутницы — вертлявой, худой брюнетке, подает руку для поцелуя белокурому атлету.
   Она возбужденно носится по своей огромной квартире, выгребает из бара груды  бутылок, вместе с брюнеткой свистящим шепотом обсуждают некоего Эда, с огромным, но увы!  - безжизненным членом. Я знаком с Эдом. Это - мрачный коренастый тип, он часто подвозит Зосю на своем дорогом автомобиле, наверное в детстве его покусали собаки, - меня он  побаивается.
  Они режут, рубят, кромсают нарезки и овощи, я верчусь тут-же, под боком, ко мне привыкли, на меня не обращают внимания, при мне обсуждают импотента Эда — и меня это радует, хотя я не отрываю взгляда от сверкающих ножей. .Меня завораживает его стальная нагота, сводит челюсти, и пасть наполняется слюной. Я здесь. Я всегда рядом. Я — тень.
    Меня радует, что Зося взволнована, и в синих глазах играют всполохи предгрозового куража, а это значит,  маленький кусочек счастья перепадет и на мою собачью долю. Меня радует, что беспрестанное ощущение страха, которое я испытывал до встречи с Госпожой, сейчас стало значительно меньше. Я — повелитель своей тени. Я ее раб.
   Я валяюсь в коридоре, вытянув лапы вдоль туловища, Зося проходит мимо, в каждой руке она несет по подносу, ловко балансируя, щекочет мне живот. Короткая футболка задирается, и я вижу темный мысок под белыми, летящими в бесконечную небесную даль ногами. Брюнетка меня тоже целует. В лоб. Собак всегда целуют в лоб — так гигиеничнее.
    Гости рассаживаются вокруг столика.
    Мужчины откупоривают бутылки. Бородач, завалившись на бок, и покраснев от натуги, тянет застрявший в бутылочном чреве штопор. Блондин бережно прижимает сильной рукой бутылку шампанского, медленно откручивает проволоку. При этом он хитро смотрит на девушек, которые кокетливо зажимают уши, и умоляют блондина не стрелять в красивую люстру.  Великодушный атлет успокаивающе кивает, спустя секунду обезвреженная пробка оказывается в его ловких пальцах. Девушки восхищены — блондин самодовольно улыбается. Толстяк добродушно хихикает, разливая по бокалам шампанское.
     Я их ненавижу. Я ненавижу ее гостей. Я ненавижу ее сладко пахнущих, будто вылепленных из глянцевого воска подруг. Я ненавижу все, что отдаляет ее от меня. Я ненавижу ее одежду. У Зоси очень дорогая одежда. У нее есть ****ские кружевные трусики, хитроумные лифчики, с отверстиями для сосков, чулки, колготки и много прочего, что отдаляет ее от меня.
   Как-то раз, оставшись запертым в одиночестве на несколько дней, я разорвал в клочья эти подлые тряпки, и они кричали предсмертным шелковым криком, агонизируя разноцветными лоскутами. (Госпожа почему-то уверена, что я не различаю цветов, и весь мир для меня состоит из черно-белых контуров. Я не разубеждаю ее в этом.) Я раскидал эти лоскуты по всей квартире, но когда приступ ярости прошел, пытался замести следы преступления, но был застигнут in flagarti , и крепко выпорот. Именно тогда Госпожа впервые стегала меня ремнем. До этого я получал нечастые оплеухи, и они меня мало беспокоили. Порка ремнем — это нечто особенное... 
  У нее есть кожаное бикини, и набор разнообразных плеток. Но они меня не вдохновляют. В них есть нечто официально-бесстрастное. Ремень должен быть простым и грубым.  Зося считала тогда, что я ей отомстил за то, что был оставлен в одиночестве. Смешно и глупо! Я жил в одиночестве  и страхе тридцать семь лет! Потерпеть четыре дня — не составляло труда, тем более алкоголя в квартире было достаточно. Я мстил ее тряпкам за то, что они отдаляли Госпожу от меня. Я ненавидел все, что отдаляет ее от меня. Я готов был возненавидеть воздух, который был между нами…
     Но гостей ее я не люблю. И поэтому я слоняюсь по кухне, искоса поглядываю на блестящие ножи, и в собачьей голове разыгрываются соблазнительные сценарии. Конечно, я могу рассчитывать на зубы — они у меня достаточно острые, чтобы порвать загорелую глотку блондина, но ножи привлекают меня больше. Меня притягивает магия острого металла, видимо что-то во мне есть и от человека.
      Зося привстала с кресла, и потянулась за зажигалкой так, что обнажилась  попка. Блондин схватил, сграбастал, сжал своей грубой пятерней эту нежную попку, а девушка гибко высвободившись хлопнула его по руке, и они  весело рассмеялись. Она взяла длинную, коричневую сигарету. (Она любит эти тонкие коричневые сигареты, с неприятным, будто травянистым привкусом. Однажды, пока Хозяйки не было дома, я выбросил их в помойное ведро. Госпожа обнаружила в мусоре выброшенные сигареты,  и я был наказан. Брезгливая Хозяйка не стала извлекать сигареты из ведра, и весь вечер их омерзительный запах не тревожил мои нежные ноздри! Я не жалел о содеянном. Собакам вообще не свойственно жалеть о своих поступках, и это качество делает их совершенными!) Жестом фокусника блондин извлек из кармана блестящую зажигалку, и из жерла вырвался пляшущий синий огонек. Придерживая золотые волосы, Госпожа наклонилась глубоко затянулась, и выпустила струйку сизого дыма в лицо блондину. Он потешно замахал руками.
      Я забился в своем углу, и наблюдал как  запускает лапу Госпоже под футболку. У меня кружится голова, Хозяйка перехватывает мой безумный взгляд.
   « Вон!».
    Я оказываюсь на лестничной площадке, дверь захлопывается  хлестко, как удар плети.
     Некоторое время я бесцельно слоняюсь по маленькой площадке, втягиваю запахи кошачьей мочи, истлевших окурков, пугающего незнакомого запаха ,от которого встает на загривке шерсть. Я тихонько поскуливаю, скребусь в закрытую дверь.
    Там включили музыку. Радостно завизжала брюнетка. Я быстро несусь вниз, сочтя десяток лестничных пролетов, пересекаю пустынный двор, и взлетаю на последний этаж соседнего дома. Здесь я тихонько пробираюсь на чердак, и аккуратно ступая по скрипящим пыльным доскам затаиваюсь у маленького окна. Оно позволяет обозревать  квартиру в идеальном ракурсе с расстояния в тридцать метров. Как опытная ищейка я исследовал все подъезды, окна и чердаки, прежде чем наткнулся на это место. Отсюда отлично видно все, что происходит в квартире. Я не сожалею об отсутствии звука — увиденная из окна картина становится подсмотренной, а это — разница.
     ...Один раз Госпожа привязала меня к дверям позволив наблюдать ее совокупление с очередным любовником. Мне было разрешено мастурбировать, но я не воспользовался разрешением. Я просто смотрел на них, испытывая злую радость оттого, что стушевавшись под моим лютым взором, любовник никак не мог овладеть ее волшебным телом. Меня выгнали за дверь, и слыша доносящиеся стоны, я возбудился чрезвычайно сильно.
    Здесь  все наоборот. Я вижу, но не слышу. Я поглядываю, оставаясь незамеченным. Я чувствую себя  несчастным, и оттого мои эмоции обостряются. Чувство крайнего унижения делает меня свободным, и я лишаюсь страха пред будущим.
    ...Худенькая брюнетка танцует в центре комнаты. Она чувственно изгибается, старательно подражая киношным дивам. Она задорно стаскивает через голову свитер, раскручивает его как пращу, и запускает в дальний угол комнаты сокрытый занавесью от моего обзора. Там надо полагать расположился ее кавалер. Брюнетка носит бюстгалтер. Черный, с кружевным орнаментом. Девушка пьяна. Стаскивая юбку она оступилась, и едва на опрокинула  лампу. Тотчас возле нее оказывается толстяк. Он подхватывает ее под руку они топчутся обнявшись, бесшумно хохоча — он расстегивает подпругу бюстгалтера, и тот черной ласточкой улетает вслед за свитером. У нее маленькие нагло торчащие грудки, с узкой полоской белого загара. Она призывно трясет грудями словно румынская цыганка, и толстяк утыкается  лицом куда-то подмышку.
   Я нервничаю, начинаю негромко поскуливать, — Госпожа с атлетом сокрыты от просмотра массивной спинкой кресла. Я напрягаю до боли глаза, пытаясь пробуравить эти сантиметры ткани и поролона. При всей моей богатой собачьей фантазии, я не в состоянии угадать, что именно происходит на проклятом кресле.
    Тем временем, бородатый стащил трусики с брюнетки, и метнул их на кресло. Брюнетка радостно разевает накрашенный рот, деликатно прикрывая ладошкой низ живота. Я машинально отмечаю, что она побрита.
   Мне не очень нравятся бритые девушки, они напоминают голых манекенов, а сейчас мне и вовсе не до нее — я вижу, как трусики бесследно исчезают за спинкой кресла, и не в силах сдержаться, с рычанием мечусь по чердаку.
   Влюбленная пара голубей срываются с поржавевшего козырька, и уносится прочь. На покатую жесть падают две белые кляксочки. Я приникаю к заветной амбразуре, и наконец кресло  поворачивается, и я вижу Зосю.
   Голая Госпожа стоит на коленях перед развалившимся в кресле блондином. У него спущены брюки — он сбились в ком безвольной материи, возле ног. В руке он держит трусики брюнетки, и использует их как давно утраченную и вновь обретенную реликвию — прижимает ажурную ткань к лицу, томно прикрывает белые веки. Вообще ведет себя как полный м----к!  Он стонет, картинно разевая пасть, демонстрируя кучу акульих зубов. Зося смотрит на блондина снизу вверх, взгляд ее трезвый, и даже деловой — движения точны и профессиональны, и спустя несколько секунд блондин демонстрирует мощный рыбий оргазм, едва не проглотив при этом женские трусы.
     ...А под грязными чердачными сводами я корчусь в судорогах собачьей страсти! Его оргазм бережно принимается моей Госпожой, самой прекрасной девушкой на Млечном пути! Мой — орошает белыми стыдливыми капельками пыльные чердачные доски. Он стонет в объятиях волшебницы из Хрустального города слез, я — рыдаю от сладости и боли на загаженном голубями чердаке! Сейчас он будет пить дорогой коньяк, и закусывать  деликатесами. Я втихомолку допью остатки из бокалов, и доем куски с тарелок. Кто из нас более счастлив?! Я не ищу ответа...  Я — тень... Я — повелитель тени...
    Сейчас мне хорошо. Я лежу, прислонясь спиной к теплой перегипсованной трубе — в ней что-то урчит и булькает. Когда уходит похоть — возвращается пустота.
    Зачем я начал писать все это? Чтобы избавиться от страха, чтобы удержать ту нить, которая связала меня с Госпожой. А может быть, я боюсь окончательно превратиться в собаку.
   Может быть я уже стал ею, перешагнув ту едва уловимую грань, отделяющую меня от человека ? И что это такое, – человек? Едва ли меня можно считать человеком! Тень… Повелитель тени. Оскар – человек пес!
 Иногда меня посещают видения. Такое случается днем, на несколько секунд воцаряется мгла, и сквозь призрачную темноту выплывает образ серого существа с сиреневым туманом обволакивающим череп. Я вижу как он манит меня крючковатым пальцем. Видение, похоже на призрачный мираж.  Такое случалось раза три, и всякий раз меня охватывает леденящий ужас.
   Госпожа любит мыть меня в ванной. Во время одной из таких помывок, она схватила жесткую мочалку, и принялась яростно тереть мне спину.  Я все реже разговариваю, мне достаточно  взгляда, чтобы угадать ее желание. Но в тот раз я заговорил. Это было так непривычно, что она вздрогнула, и выронила мочалку. Говорить было непривычно, я утрачиваю способность выражать мысли при помощи слов. На мои расспросы, она повернула меня к зеркалу. Меня пугают зеркала. Искаженное изображение существ, объявляющихся на поверхности  серебряной глади, карикатурно дублирующие движение хозяев, рабски копируя их черты, но всякий раз, объявляющиеся в своем загадочном мире с микроскопическим опозданием. Зеркало рождает  двойника, который живет ровно столько времени, сколько пожелает его хозяин, чтобы исчезнуть навеки, захлебнувшись в загадочном мире изменчивых отражений. Я боюсь зеркал, я им не доверяю.
   Я не уверен в том, что появившись однажды, мой уродец двойник, лишенный объема, звука и запаха, исчезнет навеки. Мне кажется зеркала ненавидят предметы, которые в них отражаются. Они непостоянны – эти зеркала, их переменчивость двулична и опасна. Они могут оказаться льстецами, но их благосклонность недолговечна. Им нельзя доверять. Мистицизм зеркал кроется в их бессмертной природе. Можно разбить зеркало, раздробить на мелкие кусочки, но каждый осколок будет нести малую часть своего обидчика, и помнить о нем вечно. Я боюсь зеркал…
   Однако я повиновался Госпоже. Сначала я ничего не увидел. Но Госпожа раздраженно шлепнула меня по загривку, я напрягся и увидел свое отражение.  Ничего особенного там не было — разноцветные глаза, жесткая каштановая, с проседью грива. Она повернула зеркало так, что я сумел увидеть свою спину. Густые волосы на затылке, переходили в темную, с рыжеватым отливом поросль на спине.  Я почувствовал ее страх, и он захлестнул меня. Госпожа не имеет права показывать страх! Я захотел убить ее, желание было столь сильным, что я застонал.  После этого я стал писать...
     Крыша загрохотала гулкой жестью. Я тревожно вскочил на ноги — собачий стаж приучил меня чутко реагировать на чердачных кошек. Я осторожно высовываю морду из окна — по соседней крыше нагло выруливает большой рыжий кот. Толстый и самодовольный как восточный евнух. Я негромко зарычал. Он высокомерно взглянул в мою сторону, и осанисто распушив хвост, потопал дальше. По своим загадочным кошачьим глазам.
     Наступал вечер. Гости собирались уходить. Они топтались в прихожей, и отталкивая друг друга целовали мою Госпожу. Сначала блондин, затем толстяк, потом опять блондин и так далее. Зося также целовала толстяка в кнопочный носик, а блондина в высокий загорелый лоб. К ним лезла брюнетка — она целовала Зосю в губы, а затем долго в засос блондина. Все они были пьяные и некрасивые. Кроме Госпожи. Она была как всегда прекрасна.
     На запыленных досках я разыскал окурок — он был каменно-сухим, и изжелта-твердым, и пах угарной смолистой копотью и теплой затхлостью чердака. Здесь же валялся мятый спичечный коробок.
   Госпожа запрещала мне курить — собаки не курят. Я особенно не возражал, острое желание расстаться со своей природой, потерять каштановую личность, что тридцать семь лет носила штаны, и говорила на людском наречии было слишком велико. В последнее время, и я делал все, чтобы порвать те связующие нити, что могли превратить меня в человека, с его грустной биографией и отвратительной физиологией двуного Homo Erectusa. Однако отказаться от сигарет и алкоголя мне пока трудно. К тому-же я пишу. Если Госпожа отыщет мои дневники, гнев ее будет неописуем — я этого боюсь, но я этого жду. В какую форму выльется причудливый гнев моей Хозяйки?  Не знаю...
   Совсем стемнело. В окнах зажегся желтый свет. Зося высунулась в  окно и громко засвистела. Это зовут меня. Я затоптал сигарету, отряхнулся от вонючей пыли, и потрусил вниз по лестнице.
   В дверь я поскребся ногтем. Сбежавший с прогулки, виноватый запыхавшийся кобелек.
   
                *            *             *
 

   Госпожа стояла в дверном проеме, на ее голове была накручено полотенце. Она грозно сдвинула брови, и я ловко поднырнув под  рукой, податливым вьюном просочился в квартиру, получил тапочком удар под зад.  Я подхватил зубами этот тапочек, и ступая на четвереньках поднес к бело-розовой ноге. От тапка пахло войлоком, чуть-чуть потом, и еще чем-то неуловимо тревожным. Запахом, состоящим из множества составляющих. Кажется лакрица, возможно базилик или вереск. Не уверен. Но одним из запахов была кровь. Или нечто иное, похожее на кровь...
   Зося снисходительно посмеивалась, глядя как я неуклюже пытаюсь надеть тапок ей на ногу при помощи одних зубов. Дразня меня, она вертела пальчиками, то прихватывая меня ими за нос, то ероша шерсть на голове, и я блаженно попискивал, крутил головой, заглядывал ей в глаза. Наконец теплое нутро тапка уютно обхватило узенькую ступню Хозяйки, и я был великодушно отпущен.
   На кухне Госпожа налила в мою персональную миску коньяка. Коньяк был дорогой, пахучий — я его вылакал под доброжелательным хозяйским оком. Мне был выдан изрядный кусок копченого мяса.(Зося закармливала меня копченостями, считая, это признаком собачьего благоденствия).
    Пить из миски я научился довольно быстро, и шумно лакал коньяк под радостные аплодисменты гостей, а вот есть без помощи рук неудобно, и поэтому пока Госпожа не видела, я хватал куски руками, и быстро запихивал их себе в рот.  Почесав меня за ухом, Зося зевнула и ушла в комнату. Там она включила плазменную панель.
    Я нырнул в холодильник, вытащил бутылку водки, и жадно прижался к горлышку. Ледяная жидкость привычно ожгла горло.  Последнее время я стал хуже переносить алкоголь, и дурнеть с небольших доз. И мне все время снились странные сны.
   В то время, когда я еще был человеком, я умел заказывать  сны. Сейчас ситуация изменилась, такое ощущение, что не я вижу сны, а являюсь чьим-то персонажем в них. Как-будто я снюсь кому-то, этот кто-то заказывает себе сны с моим участием. Собачий бред! Я еще глотнул водки...
   Мысли потекли медленно, но я старался все запомнить, чтобы завтра подробно все записать. Ничего не пропустить. Я пишу чрезвычайно точно, оказывается, в собачьей голове встроен удивительный компьютер, позволяющей запоминать каждое мгновение жизни.
  Зачем я пишу?  Возможно, я надеюсь — Госпожа найдя записки оценит меня по достоинству. А может быть наоборот. Придумает особенное наказание.
  Мысли путались, и я поплелся спать. На свой коврик, возле кровати. Дальше была мгла. И яркие, нездешние звезды, щедрой горстью рассыпавшиеся по черному небосклону...»



                СИЛА   ЛУНЫ.


     Звезды бесшумно падали на Землю, сгорая в туманном саване. Волк боялся, что звезда упадет на лагерь манков, начнется пожар, и в нем погибнет бельмастый. И он не сумеет насладиться местью.
   Просто убить бельмастого недостаточно. Он мог сделать это неоднократно — подкрасться к храпящей жертве, и вспороть синюю жилку на шее. Манки должны страдать! А какие  страдания выпадут на долю бельмастого, он не мог придумать, и это приводило его в ярость.
   Уже вторую неделю шел он по следу. Шел неотрывно, убивая  нерасторопных зайцев, не испытывая голода, и делая это лишь для того, чтобы оставаться сильным. Он проглатывал горячее мясо, пил терпкую кровь, не получая удовольствия. Он превратился в сгусток мышц, шерсти и зубов, а воспаленный мозг жаждал мести.
    Он вспоминал Латону, и каждую ночь она приходила к нему. У нее не было запаха, волк видел серебристый силуэт. Он не испытывал страха, в  глазах подруги он читал призыв к мщению. Слепая ненависть захлестнула все эмоции, не поддающаяся осмыслению злоба вела его по следу манков.  И эта ненависть сделала его неуязвимым.
   При переходе через горный кряж на пути объявился медведь. Совсем молодой, он вышел на первую охоту. Медведь встал на задние лапы, и угрожающе заревел.  Люто завыл волк, и в глазах  светилось такое отчаяние, что медведь отступил...
    В эту ночь опять пришла Латона. Впервые она заговорила, но делала это бесшумно — у пса появились в голове чужие мысли. Она предостерегала. Она предупреждала об опасности много большей, чем горные медведи, или гадюка в высокой траве. Латона  упоминала о некоем «сером манке», и призывала собрата  отказываться от борьбы, а довериться Луне.
   Бурбуль хорошо знал, что значит доверяться Луне.
   Волк может рассчитывать только на  себя. На свою силу, обоняние, хитрость и быстроту. При помощи этих качеств он охотиться, и сражается с противниками. Но у каждого волка есть в запасе Сила Луны. Это своего рода интуиция, которая позволяет принять безошибочное решение в затруднительных ситуациях. Сила Луны сообщает о приближающемся землетрясении или лесном пожаре. Благодаря Силе Луны он знает, когда выпадет первый снег. Это — великая Сила! Но используя ее, следует отказаться от своих личных возможностей.
   В борьбе с манками пес не мог полагаться на Силу Луны. В отличие от фантазера Косого, он не любил размышлять и принимал эту силу как данность. Тем более было непонятно, как можно ее использовать против «серого манка». И почему «серого»? Манки и так все серые! И тем не менее он встревожился. А испытав тревогу, он принялся нюхать ночной воздух.
   Воздух пах как всегда. Манки, огонь, выжженная трава, аромат свежей воды — неподалеку река.   Волчата... Плакса, и Ушастый — рычание волка стало не сдержанным.
   Волк раздраженно помотал головой. Уже не в первый раз он ловит этот ускользающий запах, и не может его разобрать.
     И вдруг резкий порыв ветра принес ему знакомый аромат. Бурбуль  заскулил от нетерпения. Запах Косого! Пес вышел из тени — Луна очернила прижавшийся к земле силуэт. Так его сразу заметят! Он тотчас нырнул за камни. Волк решил положиться на слух, закрыл глаза, и постарался отключить обоняние — все усилия были направлены на то, чтобы слушать. Тихо шуршал еж, прошмыгнула змея, удирая от колючего охотника.
   Издалека донеслись мягкие шаги. Некто шел по ночной земле. Манки шаркают подошвами, идущий ступал твердо и уверенно. По хозяйски. Вот он пошел легко и беззвучно, так  крадутся пятнистые кошки. Волк заскулил от нетерпения. Он потянул носом, и острый запах ожег ноздри.
   Шагающий изменил направление — теперь он двигался по направлению к волку.  Задрожала земля — неизвестный бежал. Волк оскалился. Из темноты надвигался серый силуэт.  От него исходила ненависть и злоба, и собственная злость показалась вожаку смешной и нелепой.  Маленький волчонок — победитель мышат, и ненависть  захлебнулась в мутной волне неземной ярости. Бурбуль хотел бежать, но сильные ноги будто приросли к земле. Сила Луны! Он хотел обратиться за помощью, но не знал, как это сделать. Не придумав ничего другого он вжался в землю, и закрыл морду лапами. Бесстрашный вожак больше не помышлял о мести...
   Неожиданно шаги стихли. «Серый манк» остановился. Воцарилась мертвая тишина, запах горькой травы и запекшейся крови.  Волк лежал с закрытыми глазами. Это хуже чем смерть!
   Гасли яркие звезды. Небо на востоке порозовело. Робко запели первые птицы. Шаги становились тише, вскоре исчезли совсем. Пес неподвижно лежал на земле. Из становища донеслись громкие крики.  Это хуже чем смерть...
  Волк  поднялся на ноги — его шатало, налитые кровью глаза были затянуты мутной пеленой. Он подошел к маленькой грязной луже, и долго жадно пил. Потом забился в тесную щель под скалой и заснул.

                *    *     *


   Косой не мог знать о трагических событиях, случившихся в стае, он видел Плаксу и Ушастого — щенята весело бегали среди манков. Несмотря на богатую фантазию, он не умел строить логические цепочки, и принял присутствие волчат как данность.
  Солнце стояло высоко в зените, тени лежали почти вертикально на желтой земле. На Зеленой горе климат был прохладнее. Пес тяжело дышал, с розового языка стекали тягучие слюни. Пора искать место для ночлега. Удобная яма среди нависающих над рекой скал, была им отвергнута. Прошлой ночью здесь прошло страшное существо, которому нет названия, и острый запах крови и горько пахнущей травы впитался в листву.
   Он пробежал вниз по реке, спугнул греющихся на солнце ящериц. Возле тихой заводи  прохладнее, вдоль берега росла высокая осока. На краю оврага, вцепившись  корнями в твердую землю, росли могучие деревья.  Быстро работая мощными лапами, он выкопал нору.
   Здесь свежо и тихо. Пахнет деревьями и рекой. Высоко над головой громко сплетничали птицы, оповещая весь белый свет о появлении страшного зверя. Косой удобно свернулся клубком и закрыл глаза.
  И пересекая невидимую грань, за которой черно-белый мир превращается в цветную палитру, он опять увидел странное существо. Оно таращило чудные глаза — хищник  предостерегающе поднял губу и негромко зарычал. Но существо не испугалось. Оно протянуло руку. Запаха не было. В его понимании то что не пахнет — того нет! Но существо было реальным,  голые губы шевелились — оно пыталось издавать звуки! И вдруг Косой понял. Он во сне стоит на берегу прозрачного озера, и в зеркальном отражении видит незнакомца. Волк тронул изображение, лапа провалилась в черную холодную пустоту. Он зарычал, пытаясь нагнать страху на эту пустоту и проснулся...


               
                ПАУЗА.
               


    Солнце щедро раскидало лучи по комнате, бесцеремонно припечатало зайчика на миловидном женском лице. Из черноты всплыл белый потолок, тени легли не  шероховатую поверхность. Оскар зажмурился, и лежал неподвижно, слыша частые удары сердца. Тень сползла к стене, дурашливо кривляясь, как шаловливый щенок. Справа лежала девушка. Он прикоснулся губами к ее спине — мягкое, горячее со сна женское тепло.
   Его комната. Кривой коврик с узорами.  За стеной у соседей тихо играет музыка. Creedence Clearwater Revival. Джон Фогерти посылает к небесам вечный вопрос. Кто остановит дождь? Оскару нравился Фогерти. Он – алкоголик.
   Тихо ступая по полу, он подошел к окну. В стеклянной банке стояли желтые осенние цветы. Высохшие листья, с пергаментной кожей, и тонкими сухожилиями зеленых нитей. Он достал лист из банки, сухая умершая плоть. Хитросплетения опустошенных артерий, у человека возникло ощущение, что он трогает кожу трупа. Пальцы дрогнули, в руках остался сухой порошок, без вкуса и запаха. Солнце скрылось за тучами, порыв ветра заставил дрожать оконные стекла, по жестяному карнизу ударили капли. Кто остановит дождь?!
  На тарелках застыли кусочки яичницы, янтарный желток вытек на гладкий фаянс, тут же валялись черные огрызки сухого хлеба, горкой кровавых сгустков красовалось лечо. Пустые пивные бутылки выстроились под столом как демобилизованные солдаты. Подле них скромно, как мусульманская невеста, стояла бутылка водки. Ее горлышко уверенно обнимала нераспечатанная пробка. Слава небесам!
  Оскар обезглавил бутылку, и в стакан потекла влага.
   -  С добрым утром!.- промурлыкал женский голос.
   - Привет…
   - По утрам пьют только алкоголики! - девушка укоризненно покачала головой.
  - Такие как Фогерти...
  - Какой Фогерти? - она села, собрала распущенные волосы, остро поднялись небольшие груди.
   - Джон Фогерти. Алкоголик и музыкант...
   - Не знаю такого! – радостно объявила девушка. Она сладко потянулась, на боках выступили тонкие ребрышки.  - Что же нам с тобой делать?
  Оскар тронул губами тонкую шею, девушка  рассмеялась.
  - Мурашки! – выдохнула она, ткнув пальчиком в  колкие капельки озноба на шее. – Всегда так, когда в шею целуют…
  Он вдохнул ее теплый неразбуженный аромат и разрыдался.
   - Что с тобой? Что такое?! - она гладила его по голове, пытаясь заглянуть в лицо,  и ончувствовал как вместе со слезами нарастает возбуждение. И он целовал ее грудь, лицо, губы, и девушка целовала его в ответ, и во рту у них было солоно.
   - Это свобода? - шептал он, задыхаясь от дурной радости, - ведь все кончилось?! Правда? Ну скажи мне... Все кончилось?!
   -Тихо! Молчи глупый…
    Потом они лежали на кровати и курили. И слушали тишину, смотрели друг на друга и улыбались. Свобода...
    Он умоляюще посмотрел на нее, она скорчила гримаску, но кивнула. Он налил себе водки и быстро выпил. Девушка поднялась с кровати, шлепнула его по голой попе.
  - Что-же нам с тобой теперь делать? - шутливо повторила она.
  Оскар стоял с помертвелым лицом.
  - Что с тобой?!
  -  Шлепни меня еще раз...
 Она пожала плечами и ударила его ладошкой по заднице. Чудной парень... Мужчина сел на кровать, обхватил голову руками и закрыл глаза.
  - Ты странный...- неуверенно произнесла она. - Я не знаю, что с тобой делать...
  - Спасать.- глухо произнес Оскар. -  Он не отпускает...
  - Что?!
  - Не отпускает...
  - Кто не отпускает?!
  - Серый манк...
  - Кто?!
  - Неважно...
  Оскар оскалил зубы и тихонько зарычал.
  За спиной поспешно одевалась девушка. Человек-пес не оборачивался. Он пил водку и одну за другой курил сигареты. Солнце скрылось за черными тучами. Воздух стал тяжелым, спертым, давил на грудь, мешал дышать. Прогремел гром. Он лег в кровать, его бил сильный озноб. Кто остановит дождь?
   Хлопнула входная дверь, по лестничным ступеням дробно цокали острые каблучки. Каменные ступени вскрикнули от боли, стук удалялся, любая боль проходит и наступает тихая благодать.
   Он накрылся одеялом, свернулся в калачик, сунул руку под подушку, и нащупал кожаный ошейник. Оскар отдернул руку, будто коснулся змеи, затем медленно, стараясь не дышать, вытащил ошейник, нацепил его на шею, защелкнул блестящий карабин, и тотчас заснул.
   

 

               
            
                ДНЕВНИК ОСКАРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ.               



               

      « Я держу в руках пухлую тетрадь. Это — мой дневник. Собачья память  уникальна. Я помню каждую минуту своей жизни, я храню в памяти запахи и впечатления от встреченных мною людей. Моя голова — это сокровищница бесценных сведений, ибо она сочетает в себе восприимчивость собаки, со способностью анализировать и записывать, которые присущи  человеку. И мои сны...
   Что-то в них изменилось с тех пор, как я стал обретать в себе личность пса.  Сны были яркими и насыщенными, по силе впечатления они превосходили реальность.
   Дежа вю. Кажется, это состояние «ложной» памяти. Якобы события и место, выглядят для человека, как нечто хорошо знакомое, но давно забытое.  Рабская зависимость от обстоятельств вынуждает людей выдумывать такую науку как психология, вместо того, чтобы признать свое бессилие перед жизнью. Я – тень. Я – пес. Я вне обстоятельств, я не признаю их влияние, и это состояние осеняет мое существо божественным ореолом.
    К сожалению, то многое, что во мне сохранилось от человека, заставляет память вытаскивать из своего багажа искаженные страхами картинки. Но я убежден – это временно. Сила моя крепнет, серые контуры тени наполняются густыми красками безлунной зимней ночи…
   Как -то раз мне приснилось, что я лежу на кровати, и вокруг полыхает огонь. Он подбирается все ближе, одежда начинает тлеть, вспыхивают как сухая солома волосы. Я проснулся среди ночи, весь в поту, и долго лежал на кровати с открытыми глазами. Весь день я следил за электроприборами, и боялся подходить к кухонной плите. А ближе к ночи у меня поднялась высокая температура, и под утро я метался в бреду, и чудилось мне, что я сгораю в пламени. Таких историй было множество. Отчаявшись находить смысл в увиденных снах, я начал использовать их как объект для удовольствий. И постепенно пророческий смысл моих сновидений исчез. Отпал за ненадобностью. Я  мстил обидчикам, завоевывал страны, покорял континенты. В моей жизни была такая отдушина, которой не обладали богачи, ее было ни купить не за какие деньги. Это был вселенский дар, и награжден им был я один на всей планете. И я возгордился...
   Все заказанные сновидения выполнялись четко, без малейших отклонений от сценария. У меня неплохие литературные способности и богатая фантазия. Я начал писать проекты своих снов, и получал заказанное в полном объеме. И мне стало скучно.
   Вереницы голых женщин, безумные оргии, кровавые драки, из которых я выходил победителем, далекие космические путешествия, в конце концов апокалипсис, и конец всему живому - лишь я один на вершине Гималаев. Все одинаково.
   Во время запоев структура сна менялась. Не имея возможности конкретно сформулировать желаемое, я начинал капризничать, и цветовой сумбур из звуков, и пульсирующих салютов мелькал перед закрытыми глазами во время недолгого забытья алкоголика. Много позже, после прекращении пьянства, я погружался в свои галлюцинации со страстью наркомана после воздержания.
   Однажды я решил, что мне подвластно многое.   К тому моменту в своих снах я обрел бессмертие, и решил пообщаться с равными мне по силе персонажами.  Побеждать обычных земных и инопланетных героев скучно — сценарий был написан мной, в нем нет места для проигрыша. Я решил, что если для моих сценариев нет запретных тем, все позволено. Да и кто мог мне что-либо позволять или запрещать, если в своих снах надо мной не было господ?! Единственным господином был пока еще Бог…
  Одним словом, после долгих раздумий, я решил пообщаться с дьяволом. В тот вечер я долго лежал в кровати. Была жаркая летняя ночь, на небе светила полная Луна, она освещала комнату, и отбрасываемые тени выглядели зловещими ночными чудовищами.
   Я давно превратился в убежденно-неверующего человека, и приобрел жуткий страх перед смертью. Я боялся любой болезни до обморока, мне казалось, что несерьезное недомогание приведет к мучительной смерти. Страх этот был настолько велик и всеобъемлющий, что он парализовал волю. Иногда я спасался при помощи алкоголя, но вскоре стал бояться умереть от самого алкоголя.  Лишь одно мешало мне ощутить себя богоподобным, -  осознание  смертной природы. Человек смертен…
    Эта отвратительная природа людского естества казалась мерзкой, тленной оболочкой. Но я ощущал в себе частицу тонкой материи,  способную бестелесным эфиром, прорвать тленную оболочку, состоящую из набора мяса, хрящей, нервов и сухожилий, и это нечто взывало к освобождению, будучи заточенным в темнице из  плоти. 
      Итак, я лежал в кровати и медлил. Сценарий написан, оставалось  закрыть глаза, вообразить бесконечное синее небо, я именно так поступал перед тем как погрузиться в сладкую пучину небытия, маленькой, игрушечной смерти.  Я не испытывал страха перед встречей с бесом, но медлил.
    Меня смущала особенность человеческого мозга неточно моделировать идеи. Интуитивная идея  не требует помощи слов, она возникает из сумрака ментального хаоса, и выглядит идеально обнаженной, как нарождающаяся Аврора, до тех пор, пока корявые буквы, не сложатся в слова, и мысленная формулировка, закованная в словесные формы неуклюжего языка, изуродует первозданную красоту бестелесной фантазии. Итак, проект сновидения был недостаточно четко обрисован,  несмотря на абсолютное воплощение всех моих фантазий, сон все-таки  отличается от реальности. Не проговоренные детали могли обернуться колоссальными погрешностями. 
   Смехотворный пример. Я планировал заняться сексом с худенькой девушкой, увиденной накануне на улице. Меня тронула ее невинная детская беззащитность. Я мысленно пошутил, над чрезмерной худобой девицы, и в ту же ночь в моих объятиях извивался стройный юноша-подросток.
   Поэтому, предполагая встретиться с нечистым, я не мог вылепить  конкретный образ. На ум приходили иллюстрации из книжек, и прочая ерунда. Я решил ограничиться вольной фантазией, как можно меньше опираться на несовершенный язык. Слово – враг творчества!
    Конечно, я немного боялся. Не покажется ли мой замысел дерзким вызовом ТАМ?  Я конечно слышал о страхе Божием, но слова эти были набором ничего не означающих букв, лишенных всякого смысла. Итак, раздумья застали меня лежащим в кровати далеко за полночь. Светящиеся цифры электронных часов показывали час с четвертью.
   Я закрыл глаза. Вместо синего неба на черном фоне появились пульсирующие красные шары. В ушах появился негромкий свист, он нарастал, и вскоре превратился в громкий раздражающий звон. Казалось, это звенит внутри моей головы. И сама голова стала гулкой и тяжелой. Воздух пришел в движение, он стал как-будто плотнее. Я встревоженно приподнялся. Нет... Просто шевельнулась от  сквозняка занавеска. Звон исчез.  Красные шары, нарастающий свист... Цифры часов приветливо подмигивали зеленым глазом. Час с четвертью. Медленно, будто стараясь не спугнуть кого-то невидимого, я протянул руку к выключателю. Рука нащупала стену, но вместо привычного тумблера погрузилась во что-то холодное и скользкое. Я закричал, но крика своего не услышал. Вокруг царила мертвая тишина. Луна исчезла за тучами, и стало совсем темно. Я соскочил с кровати, и  пошел к дверям.
   Сердце колотилось как бешеное, зубы стучали, меня бил озноб. От кровати до двери - два шага, я прошел несколько метров — впереди пустота! Твердый пол под ногами стал зыбким, как болотистая ряска.
   Неожиданно я ощутил чужое присутствие. Вокруг звенели натянутые нити. Я  бросился на кровать. В абсолютной мгле светился зеленый циферблат часов. Он показывал час с четвертью, слабый отсвет тонул в непроницаемой мгле.
   Такой тишины не бывает! Я вдруг понял, что означают эти звенящие внутри меня нити. Это кровь бежит по венам! Я услышал стук сердца, и он оглушил. Звук дыхания показался мне шумом реактивного самолета. Надо проснуться!  Я вспомнил глупый прием, и ущипнул себя за руку — было больно. Я не сплю!
    И здесь я осознал, что не один. И от этой догадки волосы зашевелились на голове. Воздух сгустился, в нескольких шагах грезилось движение. Я постарался не смотреть туда в упор, как это делается в полной темноте, а сконцентрировавшись боковым зрением, посмотрел вскользь. И тут возник серый силуэт.
    Страх — это слово, а слово - бедный инструмент. Я выл, плакал,  ползал по кровати. Я ползал в собственном дерьме, и не верил, что это когда-нибудь закончиться. Время остановилось. Час с четвертью. Где то далеко, за тысячи километров отсюда, время текло в своей привычной ленивой дреме, рождались и гибли минуты, неспешно умирали часы, медленно растворялись в дымке вечности годы и столетия. В какой-то момент я захотел умереть, и принялся рвать зубами  вены, но руки мои стали тяжелыми, а зубы — слабыми, и я рыдал оттого, что не могу покончить с собой. Серый силуэт качался в воздухе, он что-то бормотал, и это неразборчивое бормотание, мой беззвучный крик, и часы, застывшие на отметке час с четвертью...
   И здесь я исчез. Меня не стало. Наступило полное  абсолютное ничто, в котором не было ни звуков ни запахов, ни света и не тьмы, и я наслаждался отдыхом, покоем безмятежности, которое могла дать только смерть.  Остро пахло дерьмом, некто серый и бестелесный склонился, и его рука коснулась головы — как-будто лицо тронул змеиный язычок. В ноздри ударил сладко-тошнотворный запах, с примесью горькой травы. Я корчился на кровати, мечтая о физической боли, о любых страданиях, лишь-бы избавиться от этой выворачивающей наизнанку тоски. Я слушал его бормотание, и понимал, что совершенно другого ждал от смерти. Я боялся небытия, а небытие это — счастье по сравнению с тем, что мне предстоит теперь испытывать.
   Звенели нити, сладкий запах, невнятное бормотание — не могу сказать, сколько времени это длилось. Кажется, он плюнул мне на лицо, и горячая слюна разъела роговицу, зрачки вытекли наружу,  но продолжал видеть. Хотя «видеть» не то слово. Я стал чувствовать кожей, каждая молекула была пронизана ощущением отчаяния и болью.
   Из темноты донесся голос, и он приказал мне смотреть. Я повиновался. Радужными всполохами мерцал горизонт, потекла жидкая масса, она переливалась текучими зеркалами, и в их отражении я увидел себя.
    Я был ребенком, похожим на маленького веселого щенка, с разноцветными глазами, затем вырос в голенастого живого подростка. Я рос. Моя жизнь с калейдоскопической быстротой развивалась на поверхности текучей массы. Один за другим всплывали красочные эпизоды, в полном безмолвии, по сценарию дьявольского режиссера рисовалась драматургия.
   Персонаж, изображавший меня ел, пил, гулял, совокуплялся.  Никаких сомнений в том, что персонаж был моей копией! Однако, ни один из сюжетов воссозданных зеркальным облаком не происходил в действительности!  Это – ошибка! Все происходящее не по адресу, как будто в чужой квартире прозвучал телефонный звонок! Сейчас на том конце провода поймут, что адресат фальшивый, повесят трубку, и я вновь окажусь на своей кровати, а все происшедшее будет казаться страшным сном. У меня появился голос. Я радостно закричал, обращаясь к серому существу. Это – не я! Я – другой!  Произошла ошибка! Это – не Я!!!
   Я  испытывал самое прекрасное из человеческих чувств – ожившую надежду.  В затекшую руку впились сотни тонких иголочек, и это была самая счастливая боль на свете. Я живу! Слезы счастья и благодарности текли из глаз. Как я мог поверить, что все происходящее реально?! Все в мире имеет прозаичное объяснение, галлюцинации после обморока являются следствием гипоксии мозга, вот я и потерял сознание! Я жив…
  Я попытался пошевелиться, но грудь была приплюснута к кровати. Сквозь полумрак над лицом застыло темное, покрытое сиреневым туманом лицо. Оно улыбалось.
   Из серебристого облака выплыл человек. Он сидел в комнате, и пил водку. Иллюзия наполнилась запахами и звуком. Пахло алкоголем, старыми окурками и потом. Играла музыка. Джон Фоггерти. Кто остановит дождь... Заблуждения – удел смертных, одержимых страхами и болью. Серое существо может лгать, но оно не ошибается. В следующей сцене я лежал на кровати, и произносил чудные слова.
    - Ахерон лилит. Самну римон наама...
   У меня нет защиты. События,  сконструированные облаком реальны. Мне они казались вымыслом потому, что я увидел их со стороны. Я голос свой не мог узнать, когда  услышал магнитофонную запись. Зеркала не лгут. Они отображают то, что мы не хотим видеть.
   Облако превратилось в вихревой смерч, зеркальные нити вытянулись в длинные, извивающиеся как змеи спирали, и умчались в черную пустоту. Я лежал, придавленный холодной массой к кровати, его горящие глаза светились красными угольными точками, взгляд проникал в самое сердце, и оно оказывалось скованным ледяным панцирем, и вместе с последними каплями горячей крови, вытекала надежда. Что могло быть страшнее, чем потерять надежду? Он дал мне ее играючи, чтобы насладиться моим отчаянием. У меня нет больше защиты…
   Вышла луна из-за туч, через открытую форточку в комнату влились звуки — шум деревьев, завывание котов,  нетрезвый смех. Часы застыли на отметке час пятнадцать. Глаза оказались невредимыми, я зажмурился, и сбивчиво считал удары своего сердца. Более сотни. Когда я вновь открыл глаза, зеленые цифры показывали час семнадцать.  Наступила новая эра.
   Я лежал на загаженной кровати без движения, в горле стоял сухой комок, и я понимал, что нечто, называемое душой, болезненно стонет как живой человек, которому вонзили кинжал в спину. Вот и моя душа стонала, в ее незащищенную плоть вонзили кинжал, и из раны вытекала нежная голубая кровь. Голубая как небо...
    На следующий день я запил. Сны исчезли. На их месте появилась черная пустота.
   Иногда мне чудится, что я касаюсь собственной тени. Видеть — значит знать. Я перестал видеть сны, а в жизни я и раньше жил как незрячий. Мне нужна была защита. Страх смерти превратился в ожидание смерти.  Теперь я страшился того, что находиться за ее пологом.  Мне нужен был Хозяин. Партнерство не обеспечит защиты от серого сумрака. И только преодолев предубеждение гордыни, я смог найти такого Хозяина. Переступив границу, я перестал размышлять об унижении.
   Я где-то слышал - купание в грязи может быть связано с разведением садов! В прошлые  столетия  римско-католической церкви кардиналы целовали папе ноги! Невозможно обрести Хозяина без унижения.  Посредством пса я меняю оболочку своей души — серой тени будет трудно меня узнать. Я обману ее.
   Хозяйка наивно полагает, что приручила меня посредством  мазохизма. Она не понимает, что нуждается во мне не меньше, чем я в ней. Меня привязывает к ней страх, ее ко мне — гордыня. Равноправные хозяева человеческих сердец! Жгучее пламя стыда мазохизма противостоит холодной влаге нарциссцизма! Мы спаяны нашей противоположностью, мы дополняем друг друга — до нашей встречи на месте Госпожи у меня был страх, у нее — пустота. Страх не исчез навсегда. Он ослаб, но дышать стало легче. Секс —  действенный инструмент, для ощущения присутствия Госпожи. Никого другого.
    Сны вернулись. Но все стало иначе. Я не заказываю больше сновидений — складывается  впечатление, что кто-то другой смотрит сны с моим участием.  Я наблюдаю историю разворачивающуюся по чужому сценарию, независимо от моего желания. Мне снятся собаки.  Оказывается, чужой сценарий может быть увлекательней собственного.  По мере развития сюжета я косвенно оказываюсь втянутым в историю. Нельзя быть наблюдателем, не оказавшись соучастником. В снах фигурирует персонаж. Собаки называют его серый манк. Я боюсь себе признаться в том, что догадываюсь, кем является этот серый манк. Я лгу себе, убеждая  в том, что я лишь наблюдатель этих снов, ответственность на том, кто пишет сценарий. Я лгу потому, что боюсь. Я знаю автора.  И я боюсь спать, потому что знаю — Госпожа не сумеет защитить меня во время сна. Во сне я остаюсь один на один со своим страхом. Он  неумолимо ведет меня к драматической развязке. История псов не может тянуться до бесконечности. Близиться финал. Я жду его. Я боюсь его. И я догадываюсь, каким он будет...
     Все вокруг наполнено знаками. Они глубоко символичны, и часто непонятны. Любая неожиданная встреча на улице с давним знакомым, или же брошенная фраза являются зашифрованными подсказками, сакральными символами грядущих событий. Как человек я не в состоянии их разгадать, я сконцентрирован на эгоцентризме. Пес видит истинную природу вещей, он постигает окружающую действительность такой, как она есть, без ложных искажений. Пес остерегается простых и конкретных вещей, таких как голод, смерть. Но даже их он воспринимает с естественной болью живого существа. Я не умею и не хочу разгадывать знаки. Я — пес, несущий в своих клыках бремя знаний и невежества. В этом мире я оказался случайно. Я жду финала своей истории...»
 




               

            
               




                ИЗЫСКАННАЯ     НЕЖНОСТЬ.






                Ночь уснула, день уходит вспять.
                Я — твой пес. Твой сон остерегаю.
                Ты молчишь с улыбкой? Пакостная ****ь!
                Сладко извиваясь, дрянь нагая...
                Я ужом завьюсь у ног твоих,
                Я слижу с них каждую соринку,
                Ты смеешься — ласковый малыш!
                Тонкою рукой чеша мне спинку.
                Подползу на брюхе, взглядом в взгляд,
                Страх мелькнет в глазах твоих искрою,
                И серпом забьется женский визг,
                Захлебнувшись краскою густою...


      Госпожа сидела в большом  мягком кресле, уютно поджав ноги, тонкие пальцы листали писчие страницы.
  - Тысячу лет не читала так много! – проговорила вполголоса.
  - Интересно?
  - Почерк корявый! Нормальные люди давно набирают текст на компе!
  - У меня нет компа…
  - Нищета…
 Она протянула руку к пепельнице — Оскар услужливо вытянул сигарету из пачки, крутанул колесико зажигалки.
  - Можно мне выпить?
  - Нет.
   Человек-пес высунул язык, и часто задышал — обычно этот прием срабатывал, и морщинки на светлом лице Хозяйки разглаживались, она могла поиграть со своим любимцем. Но сейчас она внимательно посмотрела на него и вернулась к чтению.
 Он побрел на кухню, достал бутылку водки, налил в высокий стакан, воровато выпил, едва не закашлялся. Выдохнул, вытер капельки пота на лбу. Сам виноват! Он оставил дневник под диваном, бросил там валяться как попало — Госпожа искала свои побрякушки и обнаружила тетрадь. Обычно он прятал дневник за холодильником. В этот раз она вернулась раньше обычного. Он  проявил беспечность. Госпожа пошла в ванну, и было время, когда можно было успеть утащить тетрадку на кухню.
   Оскар вернулся в комнату. Хозяйка оторвалась от чтения.
  - Можешь выпить!
  - А водку тоже можно? Или…
  - Пей, что хочешь!
Она перелистнула страницу. Ступая на цыпочках, человек-пес вернулся на кухню. Он нервничал. Какой-то частью своей тщеславной натуры он жаждал, чтобы Хозяйка прочла его дневник. Во-первых ждал похвалы, за свои литературные способности, высокомерная Госпожа могла оценить его не только как красивую собаку. Во-вторых он предполагал, что будет наказан. А наказаний не было уже давно.
   Громко зазвенел телефон. Зося говорила тихо — слов не разобрать. Он окончательно расстроился. В комнату идти страшно, курить запрещено, поэтому он маялся, слонялся по кухне, дважды прикладывался к бутылке, и к тому моменту когда прозвучал резкий голос Госпожи, изрядно окосел. Он послушно вбежал в комнату. Хозяйка сидела на прежнем месте, тетрадка лежала на столике рядом с пачкой сигарет и открытой бутылкой коньяка.
  - Кури!
  Он послушно взял сигарету, глубоко затянулся и закашлялся.
  - Кто ты такой? - негромко, как бы разговаривая сама с собой, произнесла Зося.
Оскар непонимающе оскалился. Она недовольно нахмурилась.
  -  Я с тобой серьезно разговариваю!
  -  И я серьезно! -  он завалился на спину, болтая в воздухе ногами.
  - Встань на ноги и говори как человек!
   -  Я не могу. - тихо простонал он. - Ты прочла...
   -  Прочла.  И не знаю, что теперь с тобой делать...         
   -  Оставить все без изменения. Все как было! 
   -  Я привязалась к тебе...
    Ему стало страшно. По-настоящему. Впервые, с тех пор, как он стал собакой.
   -  Но ведь ничего не изменилось!  Смотри! - он встал на четвереньки, и неуклюже виляя задом, побежал по кругу.
   -  И еще! Смотри! - он сел по-собачьи и попытался почесать ногой ухо. Со стороны выгля-дело нелепо и жутковато.
   В глазах  Хозяйки мелькнул страх. Она взяла телефон и вышла из гостиной. Задержавшись в дверях, глядя куда-то в угол произнесла.
   - Прости меня, Оскар!
   Это конец. Он бросился в спальню, на ходу стягивая футболку. Зося вполголоса разговари-вала по телефону. Увидев его, она закрыла трубку ладонью. Опять страх в  глазах! Оскар по-чувствовал закипающее раздражение, и желание вцепиться зубами в ее глотку. В тонкую, пахнущую нежными духами глотку! Хозяйка не может бояться. Не имеет права!
  - Вот!
  - Что?!
  - Да вот-же! Гляди! - он выгибался, пытаясь заглянуть себе за спину, - там - шерсть! Ты же сама говорила!
 Какая же она тупая! Оскар крутился возле зеркала, в нем отражался  полуголый человек.
    - Я вижу себя в зеркало... - прошептал он упавшим голосом.
   -   Бедный мальчик…
   -  Я ненавижу зеркала! Они все врут!
  Он схватил со столика тяжелую пепельницу, и запустил в зеркало, но промахнулся. Пепель-ница просвистев в воздухе ударилась о стену с глухим стуком, отскочив, упала на пол. Окур-ки рассыпались по густому ковру, в воздухе запахло табачной копотью.
  - З-з-зеркала… - его плечи содрогались от рыданий, - они бессмертны…
  Зося усадила его в кресло, сходила за сигаретами, налила себе и ему коньяка. Оскар выпил предложенную рюмку, и сквозь стылую в глазах влагу смотрел на девушку.
  - Теперь он не отпустит...
  - Кто он?!
  - Серый манк...               
  - Никакого манка нет! Это — твои фантазии!
  - Я могу это доказать. Он существует, и это как то связано с зеркалами. И еще сны…
  - С какими зеркалами? – Зося подозрительно смотрела на большое зеркало.
  - С любыми! Н-н-неважно! Хоть бы и это… Их не уничтожить. Но главное – это сны!
  - При чем здесь зеркало? – Госпожа подошла к зеркалу, и уверенно постучала ногтем по гладкой поверхности. – Ну, и что здесь особенного! Обычное зеркало…
  -  Ты должна мне верить...
  - Извини, Оскар!  Для меня это был игра.
  Раздался звонок, Зося решительно пошла к дверям. Он вьюном заскользил следом.
   -  П-подожди! П-п-подожди, Зося! - впервые за несколько недель он назвал Госпожу по имени.  - Постой! Я х-х-хочу тебе кое-что предложить!
   Зося открыла дверь. Там стоял Эдуард. Он вопросительно взглянул на девушку.
  - Ну хотя -бы выслушай... – стонал Оскар.
  - Ладно! - она шепнула Эдуарду на ухо. Тот выглядел удивленным, пожал плечами, и неприязненно покосившись на оскалившегося по-собачьи человека.
  - Я буду рядом!
 Хлопнула входная дверь.
  - Ну?! Говори! Только конкретно и по существу!
  - Хорошо! - кивнул Оскар. - По существу. Т-тебе не хочется, чтобы я оставался собакой?
  - Не в этом дело! - поморщилась она. -  Мне нравился Оскар-пес, и ты получал — что хотел. Стала бы с тобой спать такая девушка как я? - она презрительно усмехнулась. -  Это был честный обмен.  - продолжала Зося, - Ты играл роль собаки, и играл здорово, нет слов! Я тебя кормила, поила алкоголем. Но если помнишь, я тебя с самого начала предупредила, что ты мне можешь надоесть, и тогда я тебя прогоню.  Вот и считай, что мне надоело! Я тебе дам немного денег. Понял?
  - П-п-понял! Понял! Все правильно! Я — послушный слуга! Я немедленно уйду, как это будет тебе угодно. Если хочешь, можешь меня высечь на прощание. Я приму любое твое решение, и буду твоим рабом, даже если никогда больше тебя не увижу!
   Зося с изумлением смотрела на него.
  - Да, да... -  частил Оскар.  - Мне ничего не нужно, я буду сидеть в своей комнате и ждать, пока тебе что-нибудь понадобиться. Если ты захочешь мой смерти — я умру. Захочешь моих страданий — пожалуйста! Если ты никогда не захочешь увидеть меня — я приму и этот вы-бор. П-поверь, ни одно из твоих решений я не подвергну осуждению потому, что ты — более чем моя Госпожа, ты — мой бог! Я х-хотел быть собакой потому, что собака — самая простая версия раба. Она любит Хозяина за то, что он — есть. Собаку может завести любой, и получить себе бессловесного преданного раба. Я — человек. Но я готов стать твоим рабом, и беспрекословно выполню любой твой приказ. Слугу можно нанять за деньги, но он будет сплетничать за спиной Хозяина или обворовывать его. Я готов быть даже преданнее собаки потому, что моя преданность осмысленна. Я объявляю тебя богом, Госпожа! Н-н-у а теперь я готов уйти...
    Девушка подошла к столу, медленно налила себе коньяку, едва пригубила.  Она взяла тет-радку, погладила тонкими пальцами гладкую зеленую обложку,  внимательно пролистала несколько страниц. Он молча стоял, опустив голову. Потекли томительные минуты, где-то за окном взвизгнула собака, и зашлась долгим истерическим лаем. Госпожа вздрогнула, отло-жила дневник.
  - Подними глаза! - негромко произнесла она. Он послушно поднял голову. Она  размахну-лась и сильно ударила его по лицу. Из разбитого носа потекла кровь, глаза наполнились сле-зами.
  - Почему ты не вытираешь кровь?
  - Ты не велела...
  - Хорошо! - Госпожа ударила его еще раз. Тяжелый перстень разбил губу. Оскар всхлипнул. Кровь капала на пол, образую небольшую лужицу.
  - А может-быть ты — сумасшедший?
  - Н-н-ет...
  - В детстве у меня была собака… - Зося говорила тихо, без выражения, как будто читала вслух скучную газетную статью. – Хорошая, ласковая собака. Фокстерьер. Я читала про терь-еров, это собаки со сложным характером, в отличии от шотландских овчарок или лабрадора например. Но я была уверена, что мой Торн не такой. Торн – это было имя моего фокстерье-ра. Смешно… Маленькая собачка, с таким именем! Но я прочла накануне фантастический роман, про волка оборотня. Торн защищал меня на улице, когда мы с ним гуляли, во всяком случае, он так считал… - ее губы тронула улыбка. – Он был бесстрашный пес! Там же в пар-ке гулял ротвейлер. Хозяин ротвейлера  - щуплый мужчина, всегда в длинном до пят черном плаще, и огромных солнцезащитных очках. Он не снимал эти очки даже в сумерки. Мы по-баивались этого человека, с его собакой, что то пугающее было в огромном, похожем на убийцу ротвейлере, и в его хозяине. Они со своим ротвейлером всегда держались на расстоя-нии от остальных собак. Это уже потом стало известно, что мужчина натравливал своего пса на людей. Они уезжали далеко за город на пустыри, где летом жили бездомные, в старых палатках. Говорят, несколько человек ротвейлер разорвал насмерть. Собаку потом кажется застрелили, а мужчина этот куда то исчез, но я до сих пор помню его бледное лицо, с тонким, похожим на щель ртом, и большие, в пол лица непроницаемо черные очки. – Зося  налила в бокал коньяк, и опрокинула содержимое в рот. Ее пальцы едва заметно дрожали.
  - В тот день Торн был какой-то нервный. Скулил, заглядывал мне в глаза, будто не хотел ид-ти гулять. Это было странно потому, что гулять он любил больше всего на свете. Я даже ре-шила отвести его к ветеринару, но потом передумала. В парке я виделась с парнем. Мне было наплевать на самочувствие собаки! Я спешила в парк…  Я долгие годы потом ненавидела себя за то, что не повезла Торна в тот день к ветеринару. Был прекрасный весенний день, кое где в парке лежали остатки талого снега, похожие на ноздреватые куски белого сыра, вразнобой верещали птицы, солнце светило как сумасшедшее, будто вырвавшись из долгого плена. В такую погоду никому не хочется умирать, не так ли? – Зося горько усмехнулась. – Играли дети, на скамейках целовались парочки. Я тянула за собой пса на поводке, высматривая объект своей детской влюбленности. Торн вел себя странно. Он жался к моим ногам, тихо поскуливал. Отчаявшись встретить своего парня, я собралась домой.  И здесь появился этот черный мужчина с своим ротвейлером. Мужчина в упор смотрел на меня, я увидела свое отражение в его огромных очках. Маленькая девочка с прижимающимся к ее ногам фокстерьером. Все дальнейшее происходило слишком быстро. Мужчина едва заметно кивнул, и ротвейлер бросился на меня. Молча, наклонив свою ужасную голову. Он даже не лаял. Между нами было метров пятьдесят, пес покрыл это расстояние в несколько секунд. Я никогда раньше не видела, чтобы собаки так быстро бегали! От удара  меня отбросило к дереву, я стукнулась затылком о толстый сук, и на пару секунд потеряла сознание. Когда я пришла в себя, я увидела ужасную картину. Мой маленький Торн вцепился в плечо гиганту ротвейлеру, тот стряхнул его как докучливую, прилипшую букашку. Не обращая внимания на смешную собачку, ротвейлер вперил в меня свой немигающий взгляд. Возможно вследствие удара, у меня все плыло перед глазами, но я запомнила его черные, с радужными ободками глаза на всю жизнь. Он оскалил зубы, в лицо пахнуло смрадом. И тотчас Торн вцепился ротвейлеру в лапу. – девушка вновь замолчала. Оскар напряженно ждал. История Хозяйки мало тревожила его эгоистичную натуру, умение сострадать, это как талант, оно дается свыше. Он думал о том, как можно использовать минутную слабость жестокосердной Госпожи в своих интересах.
  - Маленький, ласковый Торн! – прошептала Зося. Она не скрывала своих слез. – На что он мог рассчитывать?! Ротвейлер просто перекусил его пополам… За городом есть кладбище домашних животных. Мы с друзьями положили Торна в ящичек, вернее две его половинки. Они держались на кусочке шерсти. У него была густая шерсть, белая с черными пятнами…- Зося порывисто встала, и подошла к окну. Резкий порыв ветра пронесся по улице, поднимая в воздух пожухлую листву, закружил  в причудливом хороводе, и раскидал как попало. Оскар молчал, не отрывая взгляда от Госпожи. Неврастеничная сучка! Мало ли вот таких собак гибнет каждую минуту?!
Хозяйка обернулась. Глаза ее были сухими.
  - Я закрыла глаза, сжалась в маленький комочек, и почему то в это мгновением передо мной возник Торн. Он был таким как мне его подарили, маленький смешной щенок, с коротким обрубленным хвостиком. Я услышала его отчаянный предсмертный крик, я понимала, что происходит, но не решалась открыть глаза. Я предала своего Торна…  Кто то тронул меня за плечо, и я открыла глаза. Это был хозяин ротвейлера. Он что то говорил, но я не могла разобрать слов. Впервые я увидела его тогда без очков, он снял их и держал в пальцах так, будто сжимал в руке гадюку. Он наклонился ко мне, его лицо приблизилось вплотную, я почувствовала затхлый запах, исходящий от одежды. На мгновение я встретилась с ним взглядом… - девушка запнулась, впервые за все время своего монолога посмотрела Оскару в лицо, и четко и уверенно проговорила. – У него были такие же глаза как у его пса. Неподвижно черные, с радужными разводами, мертвые глаза собаки убийцы. И еще этот запах… Смесь запекшейся крови и степной травы. Почему то я решила тогда, что так пахнет в аду…  - Зося замолчала.  Она бросила в пепельницу потухшую сигарету, вышла из комнаты, он остался один. Грош цена ее исповеди! Она всего лишь жалела себя! Не глупого фокстерьера, а себя! Хозяйка помнит зло. Все хозяева помнят зло, в отличии от рабов. Рабы запоминают ласку…
   Госпожа вернулась через пару минут.  В руках она держала дневник,  перелистнула не-сколько страниц, на губах играла странная улыбка.
  - Как ты думаешь, зачем я все это тебе рассказала?
Человек-пес растерянно пожал плечами.
 - Быть может ты решил, что я изливаю тебе душу?!
 - Я всего лишь хотел…
Госпожа прервала его властным жестом.
 - Или ты подумал, что это моя исповедь?! И возможно, ты надеялся воспользоваться моей минутной слабостью!  И собаки и люди разделяются на два вида. Одни, такие как Торн, дру-гие как ротвейлер. И у каждого ротвейлера есть свой хозяин. Черный человек в солнцеза-щитных очках. К какому виду собак относишься ты, Оскар?!
Он неуверенно повторил.
  - Я готов выполнить любой твой приказ…
  - Любой мой приказ… - медленно как эхо отозвалась Зося. Она решительно тряхнула голо-вой, набрала номер, отрывисто бросила.--Эд, дорогой, зайди пожалуйста...
   Вошел Эд. Он невозмутимо смотрел на окровавленного человека.
   - Выкинь его на улицу. Без увечий, но и без нежностей! И не задерживайся долго...
  Зоя подмигнула Оскару.
   -  Посмотрим, насколько ты — честен!
    Он не сопротивлялся, когда мускулистый парень выволакивал его на улицу.
   И терпел когда тот, несколько раз сильно ударил его — сначала в пах ногой, а затем страш-но так, снизу в лицо. Он упал, съежившись как эмбрион, и только негромко вскрикивал, когда сильные удары обрушились на голову. На короткое мгновение он потерял сознание, и сквозь тошнотворную черноту выплыла оскаленная пасть волка. Оскар взвизгнул, и вцепился зубами в щиколотку Эда. Эд выругался, и со всей силы ударил его кулаком по голове.
   Затем оглушенный он оказался в салоне машины, и спустя несколько минут был выброшен как тряпичная кукла во дворе, возле своего дома. Он  встал на ноги, и побрел к себе наверх по крутой лестнице. Лицо отекло, глаза слезились, он едва вскарабкался на этаж. В комнате упал на кровать, и какое-то время лежал так неподвижно. Кровь запеклась на губах, голова кружилась, и в горле стоял сухой ком. На столе стояла початая бутылка водки. Болезненно морщась, он поднес горлышко к разбитым губам. После водки стало легче. После водки все-гда становится легче. Он лег на бок, свернулся калачиком и тихо дрожал. Он ждал. Ждал Госпожу. Он знал ее лучше, чем кто-либо другой на всей планете. Она не сможет отказаться. Теперь он для нее как наркотик, скоро начнется ломка. Собаки как правило умнее своих хозяев. Торн… Собака-оборотень! Глупый наивный фокстерьер! Никто не ценит беззаветной преданности, любовь раздражает! Людям не нужна любовь, люди предпочитают  покорность. Госпожа считает себя Хозяйкой положения, изъян кроется в чрезмерной гордыне. Он видит ее насквозь, а она — самонадеянная дура! Но и она нужна ему как воздух, только с ее помощью человек-пес избавляется от страха.
   Собака  — была  игра.  Раб — это уже серьезно. Все соблазны мира будь то деньги, секс или власть — ничтожны по сравнению с властью абсолютной! Раб, служащий из страха — ничто по сравнению с рабом служащим из любви! Господин превращается в божество. Оскар тихонько засмеялся, с трудом раздвигая разбитые в кровь губы. Он ждал…



               







                ИЗЫСКАННАЯ НЕЖНОСТЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.         


      


                ...Что мухи, для мальчишек-шалунов, мы для богов,
                Они нас убивают для забавы...
               
               


   
               

    Госпожа хлещет пса ремнем. Тело покрыто саднящими ранами, они не зажили с прошлого раза, ремень впивается в свежие рубцы. В такие минуты любовь к Госпоже приобретает поэ-тический окрас. Фиалки сбрызнутые кровью. Если-бы Госпожа не запрещала ему кричать, он бы рыдал от счастья.  Страх исчезает. Оскар смеется над серой тенью — он счастлив, что исхитрился обмануть нечисть. Раб терпеливо ждет окончания экзекуции. Он знает, что после всего, она помоет его в душе, затем возможно поиграет с ним.   
  - Пошел! - говорит она. - Иди в душ! Я скоро приду... - он поднялся, и послушно потрусил в душ. Хотя теперь он раб, но он по прежнему — собака. Собака — безукоризненный образец слуги, после порки пес особенно сильно любит Хозяйку.
   - В следующий раз не будешь без спроса воровать водку! - она закурила сигарету. В лож-бинке между полных грудей застыли капельки пота. Она устала наказывать недостойного раба. Оскар медлит. Он переминается с ноги на ногу, в разноцветных глазах молящая просьба.
  - Опять выпить?!
 Оскар заскулил. Он припал к полу, попытался спрятать голову под лапами. Человеку на хва-тало гибкости, получалось неубедительно, Зося рассмеялась.
  -  Посмотрим на твое поведение…
   От избытка чувств пес благодарно взвизгнул, и бросился в душ. Горячая вода ударила по воспаленной коже.  Госпожа обработает ссадины йодом — он так и не научился терпеть боль.
   У него высокий, как у настоящего пса болевой порог — когда Хозяйка позволила ему вер-нуться, она прижгла ему сигаретой тыльную сторону руки. Он терпел, а из разноцветных глаз текли слезы.
   Она повезла его к  седобровому доктору. Доктор был похож на лесного гнома. Он постоян-но протирал выпуклые линзы очков белоснежным платком.  Вначале он стучал молоточком, колол иголкой полуголого человека — исследовал рефлексы, и с его слов они оказались без-укоризненны. Затем пациент заполнил анкету, изобилующую хитрыми, противоречивыми вопросами, и решал сложные тесты. А накануне посещения доктора Зося отвела слугу в ресторан.
   Оскар помнил прошлое посещение ресторана, тогда они заключили негласный договор, и воспоминания о змеях и голой девушке не шли у него из головы. Однажды он напомнил об этом Хозяйке, но она отмахнулась, сказав, что ничего подобного там не было. Обычное шоу, плюс действие наркотика.  В этот раз она отвела его в обыкновенный ресторан, напоила водкой, и началась сладкая жизнь раба.   
   Оскар недовольно ворчал, косясь на пузырек с йодом.
  - Стой тихо!  - Прикрикнула Хозяйка. Она осторожно приложила к саднящим ранам. Он тихо заскулил.
  - Т-ш-ш! Тихо, маленький. Все хорошо...- она нежно погладила его по животу.
   Иногда Госпожа играла с ним. Реже, чем это случалось в бытность его собачьей жизни. Она считала, что основа его зависимости — секс. Оскар не разубеждал Госпожу, рабство дало полное освобождение от страха.
     Седой доктор оказался словоохотливым человеком, не лишенным болезненного честолю-бия, стены кабинета были увешены многочисленными грамотами, украшенными гербовыми печатями, которые горячо свидетельствовали о том, что профессор являлся личностью из-вестной и заслуженной. Он хитро смотрел на Хозяйку.
   - Как вы считаете, ваш знакомый в действительности считает себя собакой? Существует два основных символа рабства. Собачий — это видимость преданности, и кошачий — видимость независимости и равенства.
     - Ну что?
     - И в том и в другом случае ключевым является слово — видимость!
  Доктор вплотную подошел к Оскару, и глядя ему в лицо произнес.
     - В медицине есть жаргонный термин — изысканная нежность. Это как-бы сказать... Мак-симально допустимая физическая боль у пациента. При операции или перевязки. Конечно, у каждого человека индивидуальный болевой порог, но есть общепринятые нормы. Ну, пони-маете...
   Доктор смотрел Оскару в глаза, и у человек-пес ощутил нереальность происходящего, ему почудилось, что пол уходит из под ног, а голос доктора доносится откуда то издалека.
   « Все это происходит не со мной!» - мелькнула мысль в человеческой голове большой собаки,   – «Меня здесь нет! Это – моя тень!»
 Доктор глубокомысленно хмыкнул.
   - Считается, что больной, становиться выше страданий.  Он перестает бояться физической боли, или наоборот — завышено реагирует на любые раздражители. Одним словом человек меняется, и уже не может стать таким как был раньше.
    - А зачем вы мне это все рассказываете? -  спросила Госпожа.
    - Физическая боль сродни душевной. Тот уже уровень реакции и напряжения.
Затем доктор подошел к книжному шкафу, и извлек толстую, ярко иллюстрированную книгу. На обложке красовалось сказочное чудовище, с горящими глазами, покрытое густой черной шерстью.
  -  Это книжка про оборотней? - усмехнулась Хозяйка.
  -  В том числе… - неопределенно ответил профессор. Он пролистал несколько страниц, бормоча  что то под нос, затем ткнул пальцем в искомый фрагмент.
 -  Вот! Поселения франков в Луизиане…  Что еще? Ага! Ругару! Слышали такое название?  Ругару проклят сто один день. По истечении этого срока, первоприемницей проклятого ста-новится его близкий человек. Давно вы с ним знакомы?    
-  Месяца два… Два с половиной.
Доктор снял очки, и тщательно протер стекла белоснежным платочком, аккуратно поставил книгу на прежнее место.
  - Я не увлекаюсь мистериями. Я – врач. Психотерапевт, практик и реалист. Я не верю в обо-ротней, леших и домовых, и не имею права опираться на метафизику, оценивая состояние больного. Пусть этим занимаются гадалки и экстрасенсы. Однако нельзя отрицать древние верования, во всяком случае те, что касаются психосоматических паталогий.  Приведу при-мер. С незапамятных времен люди отмечали влияние так называемых «черных вдов». Они замечали, что мужья с такими женщинами долго не живут, часто болеют, и умирают в цвету-щем возрасте. Феномен «черных вдов» более или менее ясен. Женщина, с ущербным энерге-тическим потенциалом пытается нормализовать его за счет близкого человека, обычно это муж. Таким образом, его потенциал иссякает раньше времени, человек заболевает со всеми печальными последствиями. Понятно?
  - Ну это все ясно! - нетерпеливо сказала Зося. – А мне вы все это зачем рассказываете?!
  - Сейчас поймете! - невозмутимо ответил профессор. – Таким образом, очевидно, что люди в состоянии оказывать влияние друг на друга без непосредственного участия. Причем влиять как созидательно, так и разрушающе! Теперь к нашей теме. Ругару – это человек и пес в одном лице. В мифологии все конечно иначе, это существо с головой волка, а телом человека, проще говоря - оборотень. Но мы с вами реалисты.  Ругару выглядит как человек, но несет в себе волчью сущность.
 - Так все- таки волка или собаки? - Зося с трудом подавила зевок.
 - Еще пятьсот лет назад  жители Европы между волком и собакой не делали различия. Ваш Оскар несет в себе часть собачьей природы, возможно неосознанно. Опасность заключена в том, что также как «черные вдовы» губили мужей, человек-пес сможет оказать влияние на вашу сущность. Вы ведь уже зависите от него, не так ли?
Хозяйка бросила испепеляющий взгляд на маленького доктора.
  - Я не нуждаюсь в консультации психиатора!
  - Я нисколько не сомневаюсь в вашей адекватности. Ваш знакомый не может терпеть уни-жения лишь потому, что осознает себя собакой. Он наверняка что то желает получить взамен.
  - Он и получает! – высокомерно заявила Хозяйка. – Я с ним иногда сплю!
Доктор закашлялся, покраснел и снял очки.  Он вновь достал платок, и протер несуществу-ющие пылинки на выпуклых стеклах. Без очков он выглядел застенчивым старичком.
  - Вы неверно меня поняли… - мягко сказал он. – Секс не может быть равноценен страдани-ям. Боль всегда сильнее страсти. Он – не мазохист. Боль, которую вы ему причиняете, не до-ставляет удовольствия. Он терпит. Возникает вопрос. Зачем он терпит эти страдания?!
  - Если терпит, значит ему это нравится!  Только я не понимаю, как все это связано с этим вашим…
  - Ругару! – подсказал профессор.
  - Ну да! Про «черных вдов» мне  понятно. Энергетические вампиры и все такое… Ну а ка-кая связь между мазохистом и средневековым оборотнем?!
  - Наши предки не всегда были столь невежественны, как это принято считать.  Некоторые из них не верили в чудеса наподобие вервольфов, преображающихся в полнолуние, и обрастающих шерстью и когтями. Тем не менее, они давно подметили схожесть между животными и людьми. Ругару  не являлся оборотнем в классическом понимании. Первые более или менее связные упоминания сохранились в фольклоре франкофонных поселений в Луизиане. По их мнению Ругару – не оборотень, это человек, имеющий  сущность пса.  Ругару – это те из людей, кто продал душу дьяволу. Продать, или обменять душу, - не более чем метафора! В интерпретации современников это означает полный отказ от нравственных категорий. Уход от ответственности за свои поступки.  Ругару ищет грешных христиан, их проще убедить в собственной исключительности. Вы, простите, кто по вероисповеданию?
  - Католичка!
  - Замечательно! – профессор потер маленькие ладошки. – Сравнительная редкость в нашей стране. Если верить скудным сведениям, Ругару, находит нераскаявшегося католика, и живет подле него сто один день. Вероятно по истечении этого срока, жертва оказывается в его вла-сти. Я, как врач могу предположить формирование психологической зависимости, со всеми вытекающими неприятностями. Простите за прямоту, но вы уже в некоторой мере зависите от своего знакомого! А общаетесь вы с ним около восьмидесяти дней, не так ли? Мне кажет-ся, вы его недооцениваете. Он терпит боль и унижения, не являясь мазохистом. Это раз! – доктор загнул палец на руке  - Он обладает незаурядным интеллектом, и способен к критиче-скому анализу. Это два! – доктор загнул указательный палец. - Я не очень доверяю современ-ным тестам, но они утверждают, что человек-пес в высшей степени мстительное существо! И еще одно… Он редкий лжец, этот Оскар!
  - Он пишет дневник… - сказала девушка.
  - Какой дневник? – профессор удивленно посмотрел на нее поверх очков.
  - Обычный дневник. Обо мне… Много мистики какой-то.
Доктор задумчиво постучал  ручкой по столу.
  - Мистика… - он встал из за стола, давая понять, что время приема закончено. – Мистика – не по моей части, уважаемая! А дневник принесите обязательно!
  Разговор с доктором происходил в присутствии Оскара, на этом настояла Зося, но перед тем как выйти из кабинета, она на пару минут задержалась, притворив за собой дверь.
   На улице заметно посвежело, осень уверенно вступала в свои права. Хозяйка  ступала по влажному асфальту, Оскар робко семенил следом, зябко кутаясь в  курточку.
  - Надо бы тебе куртку купить… - женщина критически смерила взглядом его долговязую фигуру, как бы определяя размер, и неожиданно добавила. – А может быть и не надо! Сто один день… Месяцок еще протянешь! – она криво усмехнулась. - Ну вот! Помнишь, ты про свою породу спрашивал.  Ругару! Смешное название!
     Она ничего не поняла. А Оскар долго вспоминал доктора, и на месте уважения возник гнев и страх. Мудрый доктор, с седыми бровями стал казаться ему опасным. Как это говори-лось в старом фильме? Он слишком много знал… У псов короткая память на ненужные предметы и лишних людей. Ругару проклят сто один день. Интересный доктор. Вредный субъект.  Хотя конечно в чем-то был прав, этот профессор. Однако он недооценил магическое влияние секса на зависимость Хозяйки.
    Сама Госпожа находила извращенное удовольствие в том, чтобы унизив раба, поласкать его своим большим влажным ртом. Она холит гордыню - он избавляется от страха. Равно-ценный обмен. Боль – неизбежный атрибут рабства. Не ощутив боли, не почувствовать люб-ви! Единственно к чему было трудно привыкнуть это к непомерному тщеславию Госпожи. Она и раньше хвасталась перед подругами ручным псом. Но собак не мучают, и не бьют без крайней нужды. Совершенно другое дело — раб. Раба следует истязать при посторонних, чтобы продемонстрировать свою власть! Тщеславие не позволяло Госпоже хранить в тайне их взаимоотношения. Теперь им редко удавалось остаться наедине, гости стали частым явле-нием в доме.
   Как то раз Хозяйка была сильно навеселе, и подарила человека-пса подруге — худой рыжей девице с торчащими вперед как частокол зубами. От девицы  пахло едкими духами, она жила в загородном доме. На фоне мелькающих желтыми всполохами фонарей, проносились кирпичные особняки. Дом стоял за высоким забором, который он с легкостью перемахнул той-же ночью, а вот до города он добрался лишь под утро — редкие машины проносились мимо с влажным свистом по сырому асфальту, и подобрал его старенький, потрепанный грузовик, с таким же как он сам пожилым и болтливым водителем. Шофер пытал странного попутчика нудными расспросами о окровавленном лице, и порванной одежде.
    Рыжая обладала убогой фантазией. Она вцепилась острыми ногтями в голову, и выла как ночная ведьма. Чувствуя как кровь сочиться из порезов на лице, он оттолкнул сумасшедшую девицу.  Она упала, опрокинув маленький столик, с грохотом посыпались фарфоровые безделушки. Рыжая молча вышла из комнаты. Когда она вернулась, в руках у нее был зажат кнут.
  - Всю жизнь об этом мечтала! – прорычала она.
  - Я не специально… - покосился он на осколки фарфора, похожие на выбитые зубы велика-на. – Я уберу.
Рыжая усмехнулась.
  - Конечно уберешь! Но потом...
На какое то мгновение ему почудилось, что все это происходит с кем то посторонним. Он зажмурил глаза, и увидел себя лежащим с этой девушкой в кровати. Смешная, некрасивая рыжая девушка, с выступающими вперед как у кролика передними зубами. Она гладит его волосы, шепчет ласковые слова, она так одинока в огромном пустом доме. Она быстро надо-едает со своими нежностями. Ему не нужна любовь, она делает его беззащитным. Его раз-дражает ее кротость, она говорит о доброте и доверии, чем приводит человека-пса в неистовство. Рыжая благодарна за несколько часов тихого счастья. За окном воет собака. В комнату вплывает безмолвная серя тень. Оскар вскакивает на ноги, девушка пытается его удержать, но он с силой бьет ее в грудь. Она падает, ударившись о столик, фарфор рассыпается по полу. Человек-пес берет бутылку водки, и жадно пьет из горлышка, захлебывается, кашляет, вытирает клейкую слюну. Девушка кидается к нему, она плачет, размазывая черную тушь по лицу, она умоляет его не пить больше, но человек-пес чувствует, как страшная розовая пена захлестывает  голову, он стискивает что есть силы зубы так, что крошиться эмаль, и медленно, с тихим стуком опускает бутылку на стол. Пауза…
  Оскар открыл глаза. Что это было? Очередной сон наяву? Он трясет головой, и в мир врывается безжалостная реальность.
  Рыжая стоит перед ним, зажав в руке тяжелый кнут.  Он – раб. Тень. Собака…
   - Не надо… - шепчет он пересохшими губами. –  Я все уберу, а фигурки склею…
  - Ублюдок!
  От первого удара он увернулся, но следующий взмах кнута порвал свитер, и рассек кожу на плече. Девица торжествующе закричала, и тогда человек-пес бросился на нее. Вначале рыжая сопротивлялась отчаянно как мужчина, но его охватил приступ настоящей собачей ярости, и бил ее до тех пор, пока она не перестала двигаться. Затем ему стало страшно.  И он выбежал из дома, перелез через высокий забор.
   Госпожа была трезвой и расстроенной. Она  просто вымыла его в ванной, напоила водкой, и ласкала. Оскар плакал...
    Рыжей он больше не видел, и ничего про нее не знал. Отсутствие страха предполагает от-каз от ответственности. После того случая гости стали появляться реже, а Госпожа не позво-ляла им использовать раба для своих пьяных причуд. До случая с негром...
    Иногда Оскар убирал в квартире. Но нечасто. Для этого существовали наемники— как шутила Госпожа, а хорошего раба надо ценить.  Перед побегом он украл немного денег, этого оказалось достаточно, чтобы снимать простенький номер, и каждый день пить водку.  Их отношения  были совершенными до тех пор, пока не объявлялись посторонние люди. Его побег был символичен. Он пытался дать ей понять о тонкой связи протянутой только между ними двумя. И никем более. Он надеялся, что страх прошел, серая тень обманута. Однако он ошибался. Уже на вторую ночь он проснулся трезвым. Казенные кварцевые часы, висящие на облупленной стене, показывали час с четвертью. Оскар схватил бутылку водки. Огненный жар растекся по груди. Давясь слюной, превозмогая отвращение, он лакал напиток, благословенное опьянения не приходило. Шевельнулись занавески на окнах, послышался сдавленный писк комара, он хлопнул по шее, и промахнулся, в ухе нарастал неприятный звон.
   - Я – Оскар, человек-пес! – громко произнес он, желая спугнуть тишину. Но тишина не ис-пугалась. Она навалилась душно, тяжело, и в вязких объятиях едва различимо пищал комар. Он вторично наградил себя пощечиной, и понял, что никакого комара в комнате нет. Звенели нити, сгустился воздух, и в номер вползла серая тягучая мгла. 
    На низенькой покрытой лаком тумбочке, стояло высокое зеркало. Черные пролежни облез-лой амальгамы по краям, и кривой инвентарный номер, намалеванный красной, цвета венозной крови краской. Поверхность зеркала покрылась мелкой рябью, отражавшаяся в нем стена с постером наклонилась так, что стал виден верхний угол, примыкающий к потолку. Вдруг от стены отделилась тень, она росла на глазах, становясь выше. Вскоре ей стало тесно в створке узкого зеркала, и она простерла широкий рукав в сторону потолка, комната наполнилась тихим  шипением, словно рассерженная змея пытается выбраться из заточения. Тень нырнула назад, в глубину зеркальной массы, но спустя мгновение появилась вновь, теперь она вытекала наружу, струясь бестелесной одеждой вдоль нижнего края тумбочки.
   Холодная струйка пота скатилась по лбу, зацепившись за веко, коснулась глазного яблока. Он моргнул, тень поглотила мгла. Когда он открыл глаза, темные крылья заполонили комнату. Зеркало дрожало, не в силах сдерживать напирающую из недр густую массу.
   - Ахерон лилит, наама самну, римон… - губы человека шевелились помимо воли. Раздался громкий треск – поверхность зеркала покрылась сетью мелких трещин.
   Оскар выскочил на улицу, выбежал в пустой сквер, за черными деревьями горели огни, по улице спешили одинокие прохожие. Накрапывал дождь, поднялся ледяной ветер — он бежал по улице, не чувствуя холода. Приветливо светилась реклама ночного кинотеатра. Он дернул никелированную дверную ручку – та не поддалась. Чувствуя стальную резь в свистящих легких, человек отчаянно барабанил кулаками по толстому стеклу.
   За освещенной дверью в ожидании сеанса топтались парочки. Симпатичный парень цело-вал девушку. Лицо девушки оказалось закрыто его спиной, а парень был похож на известного актера.
   Человек-пес завыл. Дверь дрожала под ударами, девушка испуганно оглянулась, парень с недоумением смотрел  сквозь стекло.
  - Откройте дверь!!! Прошу вас! Откройте! – кричал Оскар. В горле лопнул кровеносный сосуд, капельки крови обрызгали стену.
  - Откройте… Умоляю вас!
  Он с ненавистью ударил на уровне лица молодого человека. Тот отшатнулся, пожал плеча-ми, подошел к своей девушке, прошептал ей что то на ухо. Они скрылись в темном зале ки-нотеатра. Оттуда заиграла бравурная музыка. Metro Goldwyn Mayer.
  - Прошу вас…
 Дверь распахнулась, из фойе кинотеатра пахнуло уютным теплом и жареным арахисом.  Вышла молодая , щеголевато одетая женщина с полным седым мужчиной под руку.  Мужчи-на прошел мимо человека-пса, едва не задев его локтем. От него пахло дорогим одеколоном и пивом. Женщина возбужденно жестикулировала.
  - А мне понравилось! Хотя волка жалко… Мне вообще животных жалко, но снято очень реалистично! Даже жутко! А тебе?
  - Ничего. – сдержано бубнил толстяк. – Молодцы, здорово сделали! И волки такие огром-ные!
  - Это все компьютерные технологии. Сейчас ничего не снимают на камеру. Сплошь компьютерные постановки…
 Они подошли к машине, мужчина достал сигарету, чиркнул зажигалкой, в свежем воздухе поплыл густой табачный дым.
   - Пару минут покурю… - пробасил он.
 Женщина рассеянно кивнула.
  -  Мне фильм понравился, но волка жаль…
  - Можно будет диск купить, или скачать. Еще раз посмотрим!
 Запах дорогих сигарет коснулся ноздрей, аромат был настолько реален, человек-волк засто-нал.
  - Прошу вас…
  - Ты слышишь? – встрепенулась женщина. – Ты ничего не слышал?!
  - О господи! – закричал Оскар. – Я – здесь!!!
  Мужчина передернул плечами, выкинул недокуренную сигарету, распахнул дверцу машины.
  - Поехали!
 Женщина растерянно оглядываясь, села на пассажирское сидение.
  - Но мне точно показалось. Как будто кто то кричал…
  - Это на тебя так фильм подействовал!
  Машина сорвалась, обрызгав человека капельками грязной воды.
     Гасли огни ночной рекламы. Среди огненных всполохов в упор смотрел волк. Пасть оскалена, с длинных зубов стекают капельки крови, волк смотрит на мужчину  блестящими, не знающими жалости глазами. Одним зеленым, другим коричневым. Оскар попятился, едва не упал, споткнувшись о каменный бордюр. Возле рекламы светилось электронное табло с названием фильмов. Часы на табло показывают час пятнадцать.
   Он бежал по улице до тех пор, пока не отказали ноги. Он упал на мокрый асфальт, грудь душили рыдания. Горло саднило от жажды, человек-пес перевернулся на живот, и лакал из лужи. Потом он встал на ноги, и обреченно пошел назад в гостиницу. Он прошел мимо кинотеатра, возле касс обнималась парочка.
   Оскар брел по улице, в голове звенел голос. Я – тень. Я – повелитель тени. Я – раб своей тени…
   Портье недоуменно разглядывал грязную фигуру постояльца.
   - Как это вы мимо меня прошли?! Час шестнадцать…
Он молча прошел мимо портье, который продолжал оправдываться, обращаясь к отсутству-ющим слушателям.
  - Ну, ведь ни на минуту не отлучался! Как мимо меня прошел?!
  Он вошел в свой номер, и упал на кровать. Он старался не смотреть в сторону зеркала, бо-ковым зрением  видел его лживую поверхность, с кроваво красными цифрами в нижнем углу. Он отвернулся к стене, и заснул.
  На улице шумел порывистый осенний ветер,  гнул тонкие стволы деревьев, и тихое шурша-ние редких машин, скользящих по мокрому асфальту напоминало затаенное змеиное шипе-ние.
   
 С тех пор он пытался жить по ночам. Днем спал, а ночью пил водку. Через несколько ночей зазвенели нити, потекла зеркальная магма, дрожала тонкая занавесь на окне. Оскар выспался накануне днем, и чувствовал себя бодро, однако стрелки часов коснулись часа с четвертью, и он бросился опрометью из номера. Он бежал к ней.  К Госпоже…
    Он сидел во дворе, и ждал, когда она обратит на него внимание. Подъехала машина, из опущенного ветрового стекла неслась музыка, звучно охали басовые ноты. Громко рассмея-лась девушка, выскочила из салона. Со стороны водительского сидения вышел молодой стриженный наголо парень, и приобняв ее за талию, поднял на руки. Девушка опустила голову на плечо ухажера, в руке она держала черную сумочку и желтую розу, на длинном колючем стебле. Мужчина небрежно толкнул ногой дверцу машины, и аккуратно ступая среди блестящих луж, скрылся в подъезде.
  - Гадина… - прошептал раб.  - Она – гадина! А он – зверь!
  Оскар ненавидел лысого парня, презирал его девушку, весь мир был враждебно настроен к человеку псу. Он сидел и плакал. Выхода не было. Только через два с лишним часа Госпожа вышла к нему на улицу. В ту ночь она впервые поцеловала пса в губы... 

                *             *               *

     Наступала ночь. Долгое время Оскар не испытывал страха.  Последняя грань, разделяю-щая их с Госпожой пала. Теперь между ними остался только воздух. Говорят - это лучший  диэлектрик. Ему предстоит погрузится в свои сны. Их не было достаточно давно, и он не-много волновался.
    Страха не было в эту ночь. Госпожа приняла его в свою кровать. Она в последнее время все чаще спит с ним вместе, — с дорогими людьми или вещами трудно расставаться. Он дает ей столько эмоций, сколько она не могла получить ни от любовников, ни от денег, наркотиков или алкоголя. Упоение властью Хозяйка испытывала в начале его служения. К ней она привыкла столь-же быстро, как привыкают к шальным деньгам. Оскар дает ей ощущение любви. Не саму любовь — любовь своекорыстна и болезненна. Он дает ей ощущение чистого страдания, и она осознает, что сама является причиной этих страданий. Он делает ее немножко Богом! И он счастлив!
    Человек-пес прижимается к Хозяйке. Она всегда мгновенно засыпает, стоит белокурой голове коснуться подушки, а он какое-то время лежит неподвижно, слушает ночные звуки — с наступлением сумерек их становиться все больше, и слышны они явственно, среди обычных, блуждающих по квартире ароматов четко прослеживается  запах горькой травы и высохшей крови.
   Дождь кончился, на небе загораются яркие звезды, они срываются с черного небосклона, и несутся вниз, оставляя яркий фиолетовый хвост. Кривой полумесяц завис над землей, касаясь острым языком высоких гор, чьи мохнатые макушки окутаны густым туманом.   Утробный вой пронесся над черной землей. Тревожно, вразнобой запели лягушки. Наступила ночь. Оскар спит и ему снится сон.



                СИУТА.


    
   …На берегу реки лежит манк.  Ловкая ящерица вцепилась в икру несчастного, и мотая го-ловой пятится назад. Манк цепляется ногтями за землю и дико орет. Ящерице на помощь по-доспела вторая. Вдвоем они быстро утащили добычу в воду, не обращая внимания на самок, которые швыряют в них куски сухой глины и камни. Оказавшись на глубине, манк бил рука-ми по жиже, поднимая кучу брызг и мутного песка.  Вот его голова появляется на поверхно-сти, он разевает рот как жаба. Потом все стихло. Косой внимательно наблюдал за гибелью манка, а рядом таился Бурбуль…
    Чужой голос властно приказал псу покинуть Зеленую Гору и идти на юг, в эти иссушенные солнцем бесплодные земли. Манки продолжали мигрировать на юг, и вслед за ними шел пес. А на некотором расстоянии, не отставая ни на шаг, следовал вожак.
      В ту ночь Косой обследовал дальнюю рощу, здесь обосновались маленькие обезьяны. Они перелетали с дерева на дерево, цепляясь за ветки своими цепкими, жилистыми руками. Всем известно, что хитрее обезьян могут быть разве только манки. Однако псу и здесь повез-ло.
    Он разбудил их неожиданным вторжением, одна замешкалась, зацепившись за ветку. Косой подпрыгнул так высоко, как не прыгал никогда в жизни — на тот момент он не ел уже почти неделю,  черная шкура висела на боках свалявшимися  лохмотьями.  Волк поймал обезьяну, но чувствовал себя униженным. Ее соплеменники орали со своих деревьев, а хищник бежал прочь. Для уроженца Зеленой Горы, охота на обезьян считалось унизительным занятием, но голод умеет быть убедительным.
  Он брел по степи, на пути возникла невысокая волчица. Она была стройная, как все мест-ные псы рыжего оттенка, на груди красовалось белое пятнышко. Косой деликатно отступил, она тихонько прикусила его за ухо. Он приподнял верхнюю губу, но тотчас опустил голову. Она потерлась мордой о его шею, заскулила — это было приглашение к беседе…
     Ее звали Сиута. Ее удивил огромный волк — таких она здесь никогда не встречала, а уж тем более дальше, на юге — возле Большой воды. Тамошние волки совсем маленькие. Манки идут к Большой воде. Зачем? Неизвестно. Старые волки говорят о приближении  холодов. У манков есть некая сила, которая ими руководит. Что-то наподобие Силы Луны. Только волки прислушиваются к Силе Луны лишь когда в этом есть крайняя необходимость, а манки делают это всегда.
    Косой слушал. Он никогда не встречал умных волков. Сиута была польщена. Она часто приходит сюда. У Плоских Камней короткохвостая кошка порвала ее спутника, и с тех пор она приходит сюда каждое полнолуние. Неожиданно он рассказал ей все. Про манков, про Бурбуля, про страшный запах, который сопровождает невидимую  тень.
   Сиута оказалась благодарной слушательницей. Местные волки не питают к манкам враж-ды, она слышала про серого манка, но она также знает и про другого манка. Здешние волки называют его белым. Это оттого, что от него исходит сияние.
   Косой предложил волчице поделиться самым сокровенным, что было у него — своими снами. Сиута соглашалась…
   И тогда не в силах сдерживать наполняющие его чувства пес завыл. Он выл, подняв острую морду к черному небу. Он выл от восторга и нежности, и Сиута завыла вместе с ним, и луна  очертила контуры волков серебром.
   
    
               
       Бурбуль следил за семейником. У вожака был отменный слух, он нашел нору, выкопан-ную среди корней деревьев, но не спешил объявиться. Придет время...
      Во имя мести волк поменял свою природу. Он не спал днем, а ночью маялся от бессонни-цы. Он приноровился жить в режиме манков. Он знал их привычки, следуя за бельмастым, оставаясь незаметным.  У вожака появилась сила и ловкость, а хитрости, могли позавидовать смышленые обезьяны. Он перестал выть по ночам, и когда услышал любовное томление Ко-сого, презрительно зарычал. Он не знал больше, что такое любовь. 
    Его посещала по ночам Латона, но Бурбуль холодно встретил теневую сестру. Он презира-ет опасности. Сладкое чувство ненависти дарило истинную радость. Он слышал  волчат, рез-вящихся в лагере манков, и смаковал мысли о том, как хрустнут щенячьи косточки под напо-ром его мощных челюстей. Но и это позже…
      В то утро Хозяин изрек слово. Пора. Волк получил силу медведя и ловкость  тигра, время начинать наслаждаться местью. Хозяин поощряет месть. Он порадуется вместе со слугой.
     Бельмастый спустился к реке. Манки пьют воду, черпая ее ладонью. Неподалеку  греются водяные ящерицы, их внешнее безразличие к окружающему — хитрая уловка. Волк видел как молниеносно, с упругой силой разворачивающейся пружины набрасываются они на заигравшуюсю антилопу, и из цепкого капкана огромных челюстей не вырваться, и в нежных глазах животного застыл смертельный ужас.
   Такой-же ужас, он испытал при встрече с Хозяином.  Но это было давно. Ящерицы — дру-зья Хозяина. Они неподвижно лежат на берегу, по гребнистым остриям шкур скачут безза-ботные птицы.
   Бельмастый стоит на четвереньках, как степной заяц — беззащитно выступает тонкая ко-ричневая шея. Пасть волка наполняется слюной, он дрожит в нетерпении. Нет! Это слишком просто!
   Пес  рвет зубами сухожилие на ноге, пасть наполняется сладкой кровью, и жесткими жи-лами. Бельмастый  с отчаянным воплем бьет хищника в голову острым камнем. Волк легко уклоняется, и впивается во вторую ногу. Крики боли в голосе жертвы наполняют его ощущением  восторга, и благодарности. Он смотрит бельмастому в глаза, видит в них страдание, и он счастлив. Бурбуль уходит. Он досмотрит эту историю на расстоянии — в планы вожака не входит встреча с семейником. А пока он смакует подробности смерти бельмастого, и  жалея, что все произошло слишком быстро.  Но он полон надежд, Хозяин обещал много ненависти.
    Хозяин всегда приходит ночью, его появление вызывает страх, но такой вид страха пред-шествует восторгу. Хозяин приходит не каждую ночь, но пес готов к его приходу, и поэтому он плохо спит. Он боится пропустить первые минуты щенячьей радости, которую испытыва-ет, заслышав издали знакомые шаги.
    Однажды Хозяин отправился к манкам, и взял с собой Бурбуля.
    Волк нервничал,  вот так запросто войти в лагерь манков, было страшно. Он скулил, пере-ступал с ноги на ногу, даже лютая злоба, питавшая его ослабла, под впечатлением смертель-ной опасности. Но доверие к Хозяину было почти безграничным, его власть над окружающей природой выглядела убедительной, и проявлялось в том уважении, что испытывали к нему водяные ящерицы или серые крысы.
    Завидев пришельцев манки падали на землю, и начинали громко выть. Бурбуль ликовал.  Ему хотелось рвать, кромсать, вскрывать глотки. Забившись в ворох вонючих шкур дрожали Плакса и Ушастый, рядом лежал маленький манк.  Взмах острых клыков, и от дерзкого ма-лыша останется истекающий кровью кусочек плоти! Но Хозяин поманил пальцем молодую самку. Она покорно приблизилась, дрожа всем телом. Он велел ей встать на четвереньки. Большие груди обвисли, блики костра играли на толстых уродливых бедрах.  Хозяин  прика-зал слуге овладеть самкой.  Волк протянул нос — острый запах самки, готовой принять в свое лоно. Хозяин настаивал. Это не шутка.  Бурбуль зарычал, лютая ненависть клокотал как вода в горячих ключах, зажгла яростный огонь в сердце, шерсть почернела и встала дыбом на загривке.  Беспомощность жертвы усилила бешенство волка. Пес урчал, самка начала кричать. Серая дымка на  лице Повелителя излучала свирепую радость. Повелитель доволен!
    Волк совокуплялся с самкой манка, лютый ветер завывал над черной землей, плакали ман-ки, и надо всем этим возвышался серый и безмолвный, мрачный и неумолимый Хозяин и Повелитель!
    Волк рвал когтями нежные бока манки, вот он раскрыл свою зубастую пасть, сейчас он вонзит острые зубы в тонкую шею. Самка примет  семя, и захлебнется в собственной крови. Хозяин придумал отличную игру! Но Повелитель отдал беззвучный приказ, понятный только им двоим, и  волк послушно отошел в сторону.
   Далее Хозяин подошел к истерзанной самке, помог ей подняться. Повелитель никак не объяснил своих действий. Ни тогда, ни позже. Но Бурбулю не требовались объяснения — Хозяин был доволен, а это значит, он свою миссию выполнил сполна.
   Перед тем как уйти, Повелитель долго смотрел на маленького манка. Детеныш  выдержи-вал  взгляд, от которого у храброго Бурбуля начинали предательски дрожать сильные ноги.  Повелитель отвернулся и зашагал прочь...
   Пес поспешил следом, часто оглядываясь, и недоумевая, что это за слезы такие лились из глаз детеныша, если не чувствовалось в нем самом ни страха, ни злобы? А только печаль, и еще что-то непонятное, отчего жизнь волка, до краев наполненная ненавистью и мщением показалась пустой и бесцельной? Он остановился, тряс большой головой, недовольно фырк-нул, пытаясь выплюнуть неприятные мысли — впереди быстрым шагом удалялся Хозяин, он уже почти скрылся из виду.
   Бурбуль почувствовал себя безмерно одиноким. Он кинулся догонять Повелителя, чьи твердые шаги удалялись на юг. К высоким скалам, вырастающим из черного жерла преис-подние, стоящими на краю отвесного обрыва, обдуваемыми пронзительными ветрами.
   
               
 
       Солнце медленно поднималось на Востоке, лучи бережно коснулись мягкой, неразбу-женной земли. Вразнобой заголосили птицы, поднялся  свежий ветер, шумела зеленая листва, вода покрылась мелкой рябью.
    Две тени прошмыгнули в нору. Они долго топтались на месте, обнюхивали воздух, волки слушали степь. Косой нервничал — Сиута ждала волчат, а запах Бурбуля не давал ему покоя. Наконец волки укладывались, самец продолжал принюхиваться, не доверяя слуху. Волчица недовольно поднимала — время сновидений!
   Волчица считала, что если их сны сольются в единое целое, они не будут расставаться даже на время ночлега. Косой старался, но в последний момент между ними вырастал невидимый барьер, образы искажались, плыли в цветном водовороте бессмысленных картинок, и проваливались в бездонную яму. Помог несчастный случай. Сиуту укусила змея.
    Они пробирались по скалистому ущелью, Косой шел первым, осторожно ступая по острым камням, когда сзади раздался отчаянный визг. Он мгновенно оказался рядом — в лапу подруги впилась большая черная змея. Волк разорвал змею, но лапа опухла, и волчица едва доковыляла до норы. Под утро ей стало совсем плохо. Блестящая шерсть свалялась, глаза покрылись мутной пленкой, провалившиеся бока тяжело вздымались, сизый язык свисал из пасти.
    Косой обезумел. Он бегал вокруг норы, его глаза лихорадочно блестели. На вторые сутки томительного ожидания он лег рядом, и погрузился в тяжелое забытье. И впервые ему приснился сон.
    В этом сне были он, Сиута и маленький манк. Они втроем бегали по зеленому лугу, а ря-дом  резвились волчата. Маленький манк коснулся рукой его плеча.
 «Все будет хорошо…»
    На следующий день волчица стала выздоравливать. Впоследствии Косой рассказал ей свой сон — оказывается она видела его в тот-же самый день!
      И сейчас волк послушно закрыл глаза.
     Птицы кружили над высокими деревьями, оглашая окрест тревожными криками. Между корней деревьев прошмыгнул рыжий суслик, метнулся под спасительные переплетения узловатых корневищ, тень накрыла его беспощадным крылом, огромная пасть  поглотила зверька. По оврагу пробирался огромный пес. Из пасти сочилась свежая кровь. Она капала на сухую землю, земля жадно впитывала сладкую жидкость, и на ее поверхности высыхали бурые ржавые пятнышки...



               
 

                ДНЕВНИК  ОСКАРА.  ОКОНЧАНИЕ.




       «...Все предшествующее написал Оскар человек-пес. Пес ушел. Его место занял раб. Госпожа предпочитает собаку с тех пор, как мне удалось посвятить ее в мистический мир моих сновидений.
    Псы, фигурирующие в моих снах, поглотили ее внимание. Каждый вечер она с нетерпением ждет продолжения, и я ликую! Высокомерная Госпожа находится всецело в моей власти! Власть иллюзий могущественней любой другой, ибо обладание реальными богатствами ведет к пресыщению и отчаянию. Сила иллюзий беспредельна.
   Сначала я тешил ее тщеславие, превратившись в послушного раба, и достиг крайнего сте-пени унижения, позволив надругаться над собой изощренным образом. Наконец, я пожертвовал самое дорогое, что может предложить смертный — я дал ей ощущение иллюзии, которое не получить ни с помощью алкоголя или наркотиков.
    Я испытывал страх. Постоянный, выматывающий душу, он спеленовывал по рукам и но-гам, он парализовывал волю, и изъедал жизнь хуже ржавчины, ибо ржа оставляет съеденную основу железа, в следах коррозии видна история ее жертвы. Мой страх лишил меня  природы. У меня больше нет истории.  Я — это комбинация страхов, я — это скопищ оголенных нервов, я — это долгая пытка тоской и отчаянием. И я бессмертен!
   Раньше я мечтал о бессмертии в силу того, что боялся расстаться со своим телом, пока не понял, что бессмертие это -  бесконечный страх и одиночество. В ту ночь, когда серая тень вплыла в мою жизнь, я перестал бояться смерти и унижений. Боль неприятна, но я к ней быстро приспособился — это всего лишь нервные волокна — простая физиология.
   Госпожа — глупа. Она считает меня мазохистом, она уверена, что я терплю унижения по-тому, что они доставляют примитивное сексуальное удовольствие. Она водила меня к докто-ру, и это была ее ошибка! Никто, кроме нас двоих не смеет поднимать завесу тайны. Мне показалось тогда, что доктор о чем- то догадался, а для нашего союза требуется интимность.  Я  охранял ЕЕ покой, удаляя невольных свидетелей.  Впрочем, все в прошлом. Скоро Госпожа изменит свою точку зрения. Я уверен.
    Мне удалось погрузить ее в СВОЙ мир! Она считает это миром иллюзий. Я тоже раньше  думал. Я ошибался, но чтобы понять это, мне надо было увидеть ТОТ сон. Скоро его увидит Госпожа. Но пока я — раб, и этот факт позволяет мне ослаблять чувство страха.  Я ужасно одинок. Я видел серую тень…
    Немалого труда стоило мне научить Хозяйку погружаться в бездну иллюзий.   Поначалу возник острый протест, неприятие чужой сущности вторгающейся в ее природу, и заполняю-щее ее как полую массу наполняет агрессивная кипящая влага. Госпожа сопротивлялась. Мне пришлось рассказать, что возникающие образы, — следствие ее собственных фантазий. Чрезмерная горделивость мешала ей принять проявление силы у безропотного раба. Она, с исконно славянским упрямством противилась неизбежности признания той связи, что сцепила нас между собой накрепко. Я должен был продемонстрировать крайнюю степень своего ничтожества. И удобный случай вскоре представился.
   Все произошло накануне моего побега из дома Госпожи. И хочу подчеркнуть специально для Хозяйки, тщательно прочитывающей мои дневники, - никакой связи между последними событиями и моим побегом не было. И трагическая развязка не являлась актом мести. Я по-знал такую боль, и такие страдания, что мстить заурядным смертным просто смешно! Все мои действия были глубоко символичны, и в основе  имели одну цель — избавление от лютого, ни с чем не сравнимого страха.
    Мои слова приходиться принимать на веру, я не могу предоставить аналогов того ужаса, который мне довелось испытать. Слабым доказательством моих слов может послужить то, что стараясь хоть как-то ослабить этот страх, я добровольно стал рабом. Для горделивой Хо-зяйки это должно быть весомым аргументом.
   .А в тот день я много пил. И Хозяйка пила...
    Бывали такие радужные дни светлого беспамятства, когда мы с ней начинали пить  с ран-него утра. Если для меня пьянка - дело привычное, то для Госпожи требовалась причина. Обычно это были приступы скуки,  но она со свойственным высокомерием обозначала их как депрессию. 
   - Иногда я жалею, что ты – собака! – грустно сказала она в тот раз.
   Я растерялся.
  - Но ты же знаешь, я – не собака, я – твой раб, мы говорили об этом…
  - Раб мне надоел! – отрезал Госпожа.
  Я ощутил себя ангелом, которому отсекли крылья!
  - Но м-м-ы ведь не все испробовали! Т-т-ы можешь делать со мной все, что угодно! И по-том, мои сны…
  - Знаю! И слышала и читала! – раздраженно перебила Хозяйка, - и про сны, и про манка  серого… Надоело!
 Зося – упрямая сучка! Пытаться заставить ее изменить свое мнение практически невозмож-но! Лесть на нее не действует,  а мои унижения ей надоели. Как бы подтверждая мою мысль, она задумчиво произнесла.
  - Все одно и то же. Я тебя унижаю, ты безропотно все переносишь. Однообразно все как то! Если бы ты хоть сопротивлялся! И собаку ты изображаешь, как то нелепо. Настоящие псы симпатичнее.  Взять того же Торна… - у нее дрогнул голос.
 Моя пасть наполнилась слюной, я едва сдержался, чтобы не хватануть ее за  гладкую  руку. Упоминание о тупом фокстерьере-самоубийце всякий раз приводило меня в бешенство.
  - А как же мои сны…
  - Какие, к дьяволу сны!?
  - Я могу стать непокорным рабом, если ты этого хочешь…
  - Непокорный раб мне не нужен.
  - Но что же делать!?
  - Не знаю. Возможно мне вообще надоело тебя унижать.
Она достала пилочку, и стала обрабатывать совершенный ноготь. Я боялся дышать. Самодо-вольная сучка! Ей надоело!
  - Я готов на все…
  - Именно это мне и надоело! – Зося холодно взглянула мне в лицо, встретив мой безумный взгляд смущенно отвернулась. Она подмигнула, стараясь выглядеть беззаботной, но я уже угадал в ее глазах страх. И это было хуже всего! Надо собраться с мыслями. Надо срочно что- то придумать!
  - Б-было время, когда ты позволяла своим подругам унижать меня…
  - Ну и что!
  - Но т-тебе это не очень нравилось…
  - Не знаю… - она с видимым безразличием пожала плечами. Я изучил Госпожу! Я постигал ее извращенную природу лучше кого- либо другого. Конечно! Конкуренция самок! Она рев-новала меня, своего раба, к подругам, и вместе с тем тщеславно желала продемонстрировать свою власть. Бедная девочка!
  - Н-н-у а если на месте твоих подруг окажется мужчина…
   Зося отложила пилочку, и подошла к окну, и задумчиво барабанила ногтями по черному стеклу. Придвинулась вплотную, будто намереваясь поцеловать равнодушное стекло, и от-крыв рот, подышала на холодную гладь. Стекло покрылось белой расплывчатой патиной. Девушка вывела пальчиком смешную закорючку, полюбовалась своими художествами, наклонив голову, как большая красивая птица. Я сидел молча, опустив голову. В глубине собачьего сердца, под волокном пульсирующих артерий звенели литавры. Госпожа думала. Она вытянула губы в трубочку, и прижала их к стеклу. У меня вспотели ладони.
  – Не убивайся раньше времени, малыш, я что-нибудь придумаю! – она почесала меня за ухом, и потянулась к своему любимому телефону.
   За окном моросил нудный нескончаемый дождик, и в тон погоде, горько и безрадостно бы-ло у меня на душе.  Госпожа хочет, чтобы я сопротивлялся! Ей надоела преданная собака, она хочет агрессивного боевого пса! Ее воля… Она получит такого пса!
    В раковине выросла покрытая застывающим жиром горка грязной посуды, но Хозяйка не-довольно махнула рукой.
   - Не переживай, Оскарчик! Придумаем что- нибудь…
    Через пару часов я был сильно пьян. Зося всегда отличалась высокой толерантностью к алкоголю. Она беспрестанно болтала по телефону, на чистом лбу выступили маленькие ка-пельки пота, коричневая родинка  причудливо кривилась как непослушная мушка, уцепившаяся колючими лапками за гладкую поверхность верхней губы. Вскоре она оделась, и чмокнув меня на прощание в нос, убежала.
  - Кажется, я придумала кое что интересное! – и лукаво подмигнула,  оставив меня наедине с неповторимой магией ее аромата.
    Мне ничего не оставалось делать, как делить одиночество с бутылкой водки, и пачкой си-гарет. Это — мои друзья, они лишены болезненной гордыни разделяющей всех окружающих на рабов и господ. Я попытался продолжить писать, но мозг был одурманен спиртовыми парами, и бросил дневник в ящик стола.
   Зося настаивает, чтобы я писал, и я повинуюсь. Мои сочинения вызывают ее искренний интерес. Причина кроется вовсе не в моем литературном даровании. Я пишу о Госпоже, и это приправляет тщеславную натуру острым и жгучим перцем. И тем не менее — это заключительная часть моего дневника. Я вновь обретаю способность заказывать сны. Реальность происходящих событий  воистину ужасает. После памятного появления серой тени, я длительное время старался избегать любых сновидений, глушил себя алкоголем, снотворными, пробовал наркотики. Я думал, что избавился от снов навсегда. Остался только страх. Но сны медленно и неуклонно проникли в мою жизнь, поначалу в виде безобидных картинок про древних собак, затем эти картинки преобразились в целую историю, и я поневоле оказался захвачен развивающимся сюжетом. Все изменилось с тех пор, когда в сюжетную линию стал вплетен некий серый манк…
   Раньше в моих снах отсутствовали запахи. Яркие цветные образы, насыщенные объемным  звуком, то горячие, то холодные ощущения  чужих прикосновений. Не было запахов, отчего драматургия выглядела несовершенной. Словно музыка, лишенная басовых звуков.
   Первый запах, который я почувствовал, был аромат крови с примесью пряных трав. Лакрица, базилик, степная полынь. Запах серого манка. И именно этот запах витал в моей комнате в ту злополучную ночь. Хотя если быть точным, я его не почувствовал, липкая паутина страха не позволила нервным рецепторам диагностировать запахи или вкусы. Кто хоть раз в жизни испытывал настоящий ужас, тот поймет. Остаются лишь зрение и слух, прочие органы чувств блокируются. Запах появился позже, когда я, обгаженный корчился в  кровати. И вот теперь сновидения стали пахнуть!  Запахи леса, воды, свежего ветра, мускусный запах волков, и привкус огня, доносящегося от становища манков, но ярче всего я чувствовал запах серого манка — вкус сладкой крови и горькой травы.
    Я самонадеянно полагал, что пишу сценарии бесплатных приключений, но то было время жестокого кредита. Время  истекло, близиться час расплаты. А я — банкрот! Но у меня есть поручитель —  Госпожа. И это справедливо! За удовольствие обладания рабом следует пла-тить. Зося любопытна, самоуверенна, и платежеспособна. И она мне не верила до тех пор, пока красочный мир иллюзий не открылся перед ней во всей его бесстыдной, нагой красоте. Теперь она обречена, как был обречен и я с того самого момента  когда лепная вязь раскра-шенных образов окутала мое убогое трехмерное сознание. И я ей благодарен. И я счастлив. И я почти не испытываю страха...
   Но это произойдет позже, а пока я в одиночестве пил водку, курил сигареты, и смотрел в покрытое дрожащими капельками моросящего дождя окно. След от дыхания Госпожи мед-ленно испарялся, я прикоснулся к стеклу ртом, в том месте, где бледной тенью отпечатались следы ее губ.  Рисунок был едва различим, кривая заусенца, я быстро стер ее ладонью. Ничто не оставляет на земле следа. Все тленно…
    Улица чернела, зажигались желтые фонари,  свет покорно таял в блестящих лужах. Мое бледное отражение в черном окне слоилось, подрагивало в такт проносящимся машинам.  Стало как то очень тихо.
   Я вскрикнул, голос блекло отозвался и потонул во влажном воздухе. Я прошелся по квартире, громко выкрикивал какие-то слова. Я включил музыкальный центр на полную громкость — из мощных динамиков ревел гремучий рок — Зося любила классический английский рок — единственное, что у нас с ней было общее. Металлический голос Гиллана заполнил помещение, песня о космическом путешествии тихо шелестела в мертвом воздухе. Тишина пробиралась в комнату, поглощала воздух, сжирая одну за другой молекулу, она обволакивала звуки, и они гасли, задыхаясь в ее черных ватных щупальцах. Я закричал изо всех сил, рискуя сорвать голос, я перекричал Гиллана, но почти ничего не услышал. Тишина побеждала! Я знал, что будет дальше. Вслед за тишиной придет темнота, и в ее колышущихся складках будет скрываться он. Серый манк...
    Я залпом допил бутылку, тошнотворный ком подкатил к горлу, я прижал руку ко рту, и бросился бежать в ванну, но споткнулся о коврик в коридоре, упал на пол, сильно ушибся лбом о дверной косяк. Удар отозвался жгучей болью в затылке, в глазах потемнело, и я вытянулся всем туловищем на мягкий ковер. И здесь меня начало рвать. Рвота желтыми квадратиками украсила белоснежный, с мягким пушистым ворсом, ковер.
     Когда я открыл глаза, надо мной маячили два лица. Одно — принадлежало белокурому ангелу, с кривой родинкой на верхней губе, другое черное, с вывернутыми губами, жесткой курчавой шерстью на голове. Негр оскалил белые клыки людоеда, сильные руки  оторвали меня от пола, и потащили в ванну. Следом шла Госпожа, и хохотала.
   - Ну, малыш, ты и нарезался! Макс! Ты когда- нибудь видел собаку алкоголика?!
   В ванной они вдвоем ловко меня обнажили, и нескольких минут обливали ледяной водой.  Госпожа завершила экзекуцию, вытерла меня насухо жестким полотенцем, и закутала в большой пушистый халат. Через пятнадцать минут мы втроем сидели за столом. (Случай беспрецедентный — я выпивал вместе с Госпожой и ее посетителем.) Негра звали Масис. Он пил водку. Госпожа тянула свой коньяк, и не пьянела. Мне водки не давали, и я довольствовался пивом, которое ловкий Масис умело откупоривал, сцепляя зубчики металлических крышек одну за другую. Бутылки утопали в его огромных черных, с розовыми ладошками руках.
  - Почему собака?
  - Не знаю… - Госпожа  пожала плечами. – А какая в сущности разница между собакой и человеком?
  - Собака служит. Она – помощник!
  - Оскар тоже служит! – усмехнулась Хозяйка. – Помощник из него никудышный, но тапочки таскает ловко!
  - Я понимаю. – кивнул  Масис. Он дружелюбно ухмыльнулся, и протянул мне открытую бутылку пива. – Это у вас такая игра…
 - Может быть и игра… Любой пес не заслуживает плохого обращения.
  - Люди лучше зверей!
  - Боюсь, ты ошибаешься! – возразила Зося.
   Негр беззаботно пожал плечами, а я смотрел на него с сожалением. Он скинул белоснеж-ный плащ, стянул через голову тонкий свитер, и развалившись в кресле демонстрировал вы-пуклую безволосую грудь, и втянутый, в рельефных квадратиках живот. Он перегибался че-рез стол, протягивал длинную черную руку за бутылкой так, что становились видны влажные звериные завитки подмышкой. От него остро пахло мускусом, так пахли мои волки в сновидениях, он подливал коньяк в бокал Госпоже, его движения были уверенны, и полны сдержанной мужской силы.
    Зося смотрела на меня, и в ее темно-синих глазах было темно и страшно. Она высовывала  розовый язычок, он походил на вывернутую наизнанку змеиную шкурку, трогала темное пятнышко родинки, и на коже медленно высыхала нежная слюденистая влага. Мы сидели и пили. Пришла ночь...
    Скуластая Луна бесцеремонно заглядывала в комнату, являя изъеденное оспой кривое ли-цо. Было начало первого. Точнее двенадцать часов пятнадцать минут. Собачья память! Зоя стащила через голову узкое черное платье. И наглая, ухмыляющаяся Луна корчила рожи, подглядывая за сплетением черно-белых тел, хихикала кривым ртом, недовольно косясь на проплывающие серебристые облака.
     Я пил свое пиво. Голова нестерпимо болела, но Госпожа дала мне  маленькие желтые таб-летки, с глубокой риской посередине. Во рту стало сухо и горячо, пенящаяся жидкость разду-валась в раскаленном горле, превращаясь в горящий шар. Я сорвал  пушистый халат, и пова-лился на пол.  Возле моего лица горел камин — огненные языки пламени лизали дрова, красные искры отрывались от пламени и кружили в расплавленном воздухе. Какой камин!? Черт возьми! У Зоси нет камина. Это костер! Меня окружает жаркая тропическая ночь, из темноты доносится  рычание стелющегося по земле проваленным брюхом голодного леопарда, взрыв обезьяннего визга, и яростный рев раздосадованного хищника. Луна осветила круглую проплешину среди густых зарослей.
  Горит огромный, в два человеческих роста костер, подле него сидят полтора десятка чело-век. В цепких пальцах воины сжимают копья, их глаза закрыты, губы шевелятся повторяя неслышные заклинания. Чуть поодаль на сложенных охапках горько пахнущей травы корчится молодая женщина. Она беременна. Женщина приподнимается, из ее раздвинутых ног течет густая черная кровь. Кровь смешивается с пряной травой, и острый запах крови и горчичной лакрицы насыщает ночной воздух. Я знаю этот запах, и я кричу от ужаса. Я пытаюсь открыть глаза, бью себя по лицу. У меня разбит нос — клейкая жидкость ползет по губам, но я не ощущаю ее вкуса — острый запах крови и горькой травы кружит голову, заволакивает сознание мутной клейкой пеленой, я хочу проснуться, больше всего я боюсь увидеть, ЧТО именно разрывает плоть выкрикивающей  странные заклинания женщины. Я пытаюсь удержать в сознании спасительные образы — Зося, негр, собаки...
   Какие собаки!? Хитроумная мысль ловко обманывает меня, извернувшись как проворный иллюзионист, и слово СОБАКИ! СОБАКИ! - визгом взрывает мой измученный мозг, и я как заговоренный медленно перевожу взгляд на женщину, ее полные губы растягиваются в дья-вольской улыбке. Она счастлива!
   Женщина произносит слово, и я скорее угадываю его, чем слышу. Я знаю это слово! Я не помню откуда я его узнал, но одно известно точно — это ТО САМОЕ слово!
   Из развороченного лона, с клейкой нитью кровавых сгустков, и истекающей липкой белой жидкостью, медленно, с тягучим утробным воем на свет появляется темная, вся в кривых заусенцах голова. Желтая пленка, обтягивающая эту голову, со свистом лопается, и оттуда вытекает густая бесцветная жижа.
   Я кричу! Надо проснуться!   Я вижу, что люди возле костра встают на ноги, и начинают тревожно оглядываться. Они ищут меня! Они слышали мой крик!  Они двигаются наощупь, я чувствую их запах — воин ткнул копьем в мою сторону, и я почувствовал болезненный укол в ноге.
   Новорожденный громко кричит. Это — собачий вой. Я  явственно слышу слово, которое произносит женщина. Люди размахивают своими копьями, и вдруг один из них совершенно отчетливо указывает на меня.  И вслед за ними истошно кричит роженица…


               


       ...На часах час с четвертью. В нескольких сантиметров от моего лица разметались бело-курые пряди Госпожи. Она стонет, она тянется ко мне губами, я отворачиваю лицо в сторону, и с трудом сдерживаю рвотные позывы. Меня тошнит. В голове пульсирует одно и тоже слово. Я пытаюсь подняться, но дьявольски сильные руки припечатывают меня к полу. Зося возбужденно шепчет на ухо.
  - Тихо, малыш! Сейчас все будет хорошо… Как ты и хотел!
Голос кажется мне чужим, я стучу кулаками по полу.
  - Ты кто?! Что тебе надо?!
  Ковер пахнет мертвой материей, сухая ткань набивается в рот, я с трудом поворачиваю голову, и кричу.
  - Кто ты?!
 Звериное дыхание обжигает шею, и сильная боль пронзает естество. Я вскрикиваю, влажный язык властно проникает в рот. Какое- то время это продолжается — горячее дыхание, нарастающая боль, и язык Госпожи в моем рту. Я терплю. Я вспоминаю слово. Я привык терпеть боль. Слово...
   Где-то далеко надо взрывается гортанный крик, я прикусываю язык, и получаю оплеуху. Потом, наступает тишина. Я ничком лежу на полу, нежные пальцы ласково перебирают шерсть на загривке, мне хорошо, немного больно, и я совсем не испытываю страха.  Я под-нимаюсь на ноги, и иду в ванну, меня рвет. Я принимаю душ, быстро одеваюсь, смахиваю со столика несколько купюр, беру бутылку коньяка и ухожу из квартиры. Я бегом спускаюсь по лестнице, слыша, как за мной следом на площадку выскакивает Госпожа. Она зовет меня, но я уже на улице. Возле дома я нахожу кусок оборванной железной трубы — он тяжелый с ост-рыми ржавыми краями. Я вхожу назад в подъезд, и удобно устраиваюсь на подоконнике. Морщась, пробую пахучий коньяк — я его не люблю, но без закуски он пьется легче, чем водка.
   Оружие — продолжение члена. Мое продолжение — метр длинной, оно лежит на коленях, и я ласково глажу холодный чешуйчатый бок, взвожу его крайнюю плоть и жду.
   Слово...
   Я задел ногой о стену и болезненно сморщился, приспустил штаны — на бедре кровоточи-ла неглубокая рана. Осторожно проведя пальцами по ее краям,  поднес окровавленные паль-цы к лицу. Они пахли кровью и дымной копотью свежего пепелища.
   Начался дождь. Капли дождя барабанят по кривому черному стеклу, они прилетели из да-лекого бездонного космоса, прочерчивают извилистый путь к облупленному карнизу, и бес-славно гибнут на его ржавой поверхности.
    Гулко хлопает дверь,  наверху разговаривают двое. Слов не разобрать, после короткой пау-зы дверь захлопывается, и каменные ступени дробно стучат под каблуками.
    Я двумя руками крепко сжимаю обрезок трубы. Проходит еще десяток соленых, стекаю-щих липкой влагой за шиворот секунд — шаги приближаются — я выступаю вперед, и успеваю увидеть голову — она широко скалится, обнажая белые зубы,  и железная труба с дробительным хрустом чмокает в эти светящиеся в темноте зубы.
   Масис  проворен —  лицо превращается в кровавую кашу, но он успевает поднять руку, кисть хрустнула от удара. И здесь он начинает кричать.  Десятки поколений рабства закалили  тело, но оставили неизгладимый шрам в душе дикаря. Он кричит слабым голосом жертвы, а не воина. И тотчас вспыхивает яркий скриншот.
   Я вижу корчащуюся женщину на подстилке из дурманных трав, из  раздвинутых бедер вы-ползает маленькое рычащее чудовище. 
   « Ахерон-лилит! Ахерон-лилит!» - ее крик похож на рев, бьющегося в конвульсиях зверя, и я повторяю шепотом вслед за ней - «Ахерон- лилит, ахерон-лилит...»...
   Дьявольские силы наполняют мои руки, и я с неукротимой яростью начинаю бить негра трубой. Он падает на четвереньки, пытается уцепиться за мои ноги, но сладкий огонь наси-лия захватывает меня всего целиком, я едва сдерживаюсь от криков восторга, и я бью по го-лове и плечам. Я тяжело дышу, возле ног лежит бездыханный человек, голова покрыта крас-ной кашей, с сероватыми нитями растекшегося мозга. И тотчас наваливается звенящая тишина. Слышно как барабанит по стеклу дождь, и завывает на улице ветер.
   Ахерон-лилит. Ахерон-лилит...
  Необходимо купить сигарет. Коньяк оказывается безвкусным и выдохшимся, и вообще пить без курева — бестолковое занятие.  Я выхожу на улицу бреду под дождем до набережной, и выбрасываю в воду окровавленную трубу.  Я иду до ближайшего магазина, там сухо и тепло, возле кассы дремлет молодой бородатый парень, он равнодушно отсчитывает сдачу, я заби-раю сигареты, и пару банок пива.
 Дождь стихает. Я выпиваю банку, и закуриваю сигарету — терпкий дым наполняет теплом и спокойствием, и злоба постепенно уходит...
   Я разучился отличать сон от яви. И в этом мое счастье. Я иду по мокрому асфальту, в чер-ных лужах отражаются желтые фонари, колеблющийся свет выглядит как мираж, и я не могу утверждать сон это или реальность. Какой из фонарей материален — тот, что стонет сгибаясь от пронзительного ветра на покрытым ржой черном столбе, или его отражение? И что есть — я? Реальность или отражение сна?!
   Я — и есть квинтэссенция переплетенных символов и действий, я такой один на всей пла-нете, ведь только мне открывается Истина! Ведь настоящая Истина — это и есть сонм ускользающих полутонов и намеков, потому что невозможно изложить абсолютные доктри-ны сухим языком цифр и формул. Я — единственный... Я — избранный, ведь только я один сумел побороть  непреодолимый человеческий порок — гордыню! Я добровольно стал ра-бом, и подавив в себе гордыню, я получил великий дар. Я обрел истину...
       ...Через несколько дней я поделился своим даром с Госпожой. Это случилось в день нашего юбилея. Мы вместе сто один день. Госпожа забыла об этом, но я помню. Надо было сконцентрироваться на синем небе — так я учил Хозяйку, и одновременно повторять это слово.
   Ахерон-лилит, ахерон-лилит...
   Поначалу Госпоже было страшно, особенно когда в комнате начал сгущаться воздух, и за-звенели серебряные нити, но я был с ней рядом, и мысленно пытался поддерживать ее. Я знал, что она испытывает, и слал ей импульсы любви и доверия. И у нее постепенно стало получаться. С этой ночи она перестала быть моей госпожой...».
   



               

               
                Схватка.


       Косой с трудом узнал семейника. Он прикрыл на мгновение глаза, понюхал воздух. Со-мнения отпали. Перед ним стоял вожак. Чепрачный окрас подернут серебристым налетом, будто сбрызнут сухим пеплом, лобастый череп покрывают глубокие проплешины незажива-ющих шрамов,  глаза горят недобрым огнем. Отчаянно галдели птицы,  в небе объявились лысоголовые грифы.
   Вожак всегда был трудным противников, никто на Зеленой горе не мог противостоять его силе и лютому нраву.  Косой  решил, что вожак преобразился благодаря Силе Луны. И ему не одолеть такого противника. Сиуту он в расчет не брал — хрупкая волчица не доставала до плеча агрессору, и она ждала щенят. Косой яростно зарычал. Вторично семейник встает на пути его счастья!
  Бурбуль мешкал. Он ожидал, что нервный семейник постарается спастись бегством, оставив волчицу на растерзание, а потому не спешил, неторопливо приближался к норе, давая возможность обнаружить себя. Косой не убежал. Семейник встречал недруга, наклонив голову. И рядом рычала смешная маленькая волчица. Встреча идет не по сценарию! Он рассчитывал нагнать страху на одноухого, и пока тот будет улепетывать, пес убьет маленькую волчицу. Таким был наказ Повелителя.
   Вожак кинулся в атаку, от удара семейник едва не упал на землю, но ловко вывернулся. Он вжался в землю, черная губа подрагивала, обнажив острые зубы. Почему он не спасается бегством? Неужели волчица с ее ублюдками дороже жизни? И что он сумеет изменить своей жертвой? Бурбуль убьет обоих!
    Он скосил глаза на Сиуту — волчица готова к схватке. Хорошо! Ее он убьет первой. Хозя-ину нужна ее жизнь. Он не объяснял Бурбулю причины, но тот чувствовал, что Повелителя беспокоит ее потомство. Пес  неторопливо двинулся вперед — он постарается растянуть удо-вольствие — Хозяину это должно понравиться!
    И тотчас неуловимая черная тень промелькнула слева, быстрый как молния Косой набро-сился на вожака, и вцепился ему в морду.  Седую пасть оросила кровь, она как пурпурные звезды впивалась в землю. На глазах волка выступили слезы ярости. Он забыл о приказе Хо-зяина, вкус крови ослепил его, и лишил благоразумия.  Прыжок огромного волка был стре-мителен, Косому удалось втянуть шею, и вожак схватил его за плечо. Массивные челюсти раздробили  кость, пес перебирал зубами густую шерсть, пробираясь к яремной вене. Ребра  трещали под тяжестью врага, одноухий задыхался, чувствуя клыки подле сонной артерии.
   Сиуте надо бежать!  Кто теперь защитит маленького манка?!
   Хватка ослабла, Косой вырвался на свободу.  Плечо онемело, шерсть намокла от крови. Волчица подарила другу мгновение передышки, вцепившись в  загривок противника. Бур-буль крутанул мощной шеей, Сиута  с визгом скатилась на землю. Вожак бросился на нее, и превозмогая боль, Косой нырнул ему в пах…
    На небе висит яркая блестящая Луна. Огромная, как слиток серебра, и на ее поверхности красуются черные ямы, так похожие на оскаленное волчье лицо. Маленькая туча заслонила лик — казалось, волк прикрыл глаз. Облако  заслонило волчью морду, пес задохнулся,  и с острых клыков истекает багровая кровь...
   Сомкнутые челюсти свела судорога. Плотная шерсть Бурбуля забилась в горло, он перехва-тывал подшерсток, двигаясь к горлу. Вожак хватал зубами семейника за лапы, рвал мясо, грыз сухожилия — плоть превратились в месиво, боль  сменилась тупым безразличием.  Где то далеко, за сотни тысяч километров отсюда скакала  Сиута, галдели птицы, ревел Бурбуль. Одноухий волк превратился в кровоточащий комок боли, который намертво вцепившись в шею врага, предчувствует пульсирующую вену.  Кто будет теперь защищать маленького ман-ка?
  Вожак избрал новую тактику, он завалился на бок, и это дало возможность вцепиться в пах противнику.  И тотчас в ухо ему вцепилась Сиута. Косой разжал занемевшие челюсти, вожак отвлекся на волчицу,  хватанул ее за лапу, тонкое предплечье онемело. Верная подруга пода-рила Косому еще мгновение передышки, но этого оказалось достаточно. Горячая кровь хлы-нула  в пасть, и волк захлебнулся от счастья. Забился в конвульсиях Бурбуль, рванул зубами живот одноухого,  в  налитых кровью глазах застыл безумный страх. Он смотрел в небо, и  видел покрытое сиреневой дымкой лицо.  Он нарушил приказ Хозяина, и нет волку проще-ния. Он впервые увидел лицо Повелителя так близко, бил ногами в предсмертной корче, и наконец, затих.
     Косой дышал часто и прерывисто. Задние ноги онемели, из разорванного живота шла черная кровь. Он попытался подняться, и тотчас упал.  Он победил. В шею уткнулась Сиута. Они победили...
    Волк не испытывал радости триумфа. Он устал. Он заполз в нору и закрыл глаза. Почти не было боли, лишь тупая тянущая слабость. Волчица тотчас объявилась рядом,  сквозь подступающую дремоту пес слышал, как  стучат маленькие сердца.
    Кто теперь будет защищать маленького манка? Он знал ответ.  Соленая жидкость текла из глаз, она скатывалась по черным губам, и во рту было солено, волк плакал все громче,  выла Сиута, а с неба упали первые робкие капли дождя — первого дождя, за это засушливое дол-гое лето.
   Дождь усиливался, земля жадно впитывала влагу, и вскоре начался настоящий ливень. Бур-ные потоки неслись  по склонам холмов, впадали в обмелевшие реки, реки наполнялись мутной водой, и несли воды далеко на юг, где впадали в широкое бирюзовое море, и грязные потоки растворялись в нем, так и не сумев осквернить  нечистотами бескрайнюю синь лазурного океана.





                ЧАСТЬ 2

                ЗОСЯ.

               
                Во власти иллюзий.
               
               

     Дождь стих под утро. Сизые, с ржавой окалиной тучи уползли на восток.  Золотой купол Исаакиевского собора отливал слепящим золотом. Высокие окна на улице Чайковского тону-ли в зареве нового дня. Иногда в последней декаде октябре северную столицу навещает лет-нее тепло. Словно природа одаривает горожан своими скупыми дарами в предчувствии дол-гой зимы. Солнечный зайчик воровато нырнул сквозь трепещущую занавеску, и остановился на голом плече спящей девушке. Посидев на плече, он задумчиво скользнул на обнаженную грудь, любопытствуя, тронул коричневый сосок, а затем беззаботно скользнул на лицо, и обосновался на закрытом глазу.
    Дрогнули ресницы, она машинально смахнула с лица невидимую мушку, из-под сомкну-тых век вытекла слеза, прочертила долгий, извилистый путь щеке, и затерялась в уголках губ. Девушка открыла глаза. Какое-то время она лежала на кровати, глядя в потолок.
  - Ты веришь в Бога? - спросила она.
  - Не знаю...
  - Такие сны не невозможно сочинять без веры... - она потянулась, сладко захрустели затек-шие косточки.
 - Ты ведь знаешь, это не я их сочиняю...
  - Знаю! Чья-то другая сила, ты — всего лишь проводник, и все такое...
    Девушка встала с кровати, прошлась к окну, тихо ступая по полу босыми ступнями. По пустынной улице шумно прокатилась машина, влажный шорох колес скрылся в прозрачном утреннем воздухе. Она налила в бокал вина,  жадно выпила, закурила сигарету.
  - И тебе их никогда не бывает жалко?
  - Кого?
  - Хотя-бы волка...
  - Какого именно? Там все — волки!
  - Не валяй дурака! Ты прекрасно понимаешь, о ком идет речь! Я говорю про Косого. - она раздраженно ткнула окурок в пепельницу.
  - Бурбуль тоже — волк.
  - Ну а его-то за что жалеть?
  - Он погиб...
  - Он был злым! - Зося нахмурила густые брови.
  - Ты стереотипно мыслишь! Что такое зло?
  - Не усложняй! Зло и добро — не отвлеченные понятия, а результат конкретных действий.
  - Но ведь они все действовали одинаково! Охотились, убивали, могли быть убитыми…
  - Чушь все это! Это история произвела на меня тяжелое впечатление — грустно сказала она.
  - У меня есть вера. Меня привел к ней страх. Страх —  лучший индикатор веры. Я писал, ты знаешь… Безверие рождает страх, но и наличие страха вынуждает верить.  Парадокс! В тебе нет настоящего страха, и поэтому мало веры. Я могу помочь тебе найти этот страх.
  - Бездомная дворняжка дает бесплатные уроки счастья!  - засмеялась она.
  - Я – твой раб…
  - Проехали! Говори, что хотел сказать! – Зося легла на диван, закинула голые ноги на стену, и придирчиво изучала свои ногти.
  - Очень просто. Сны...
  - Простые сны? - девушка недоверчиво хмыкнула. После двух бокалов вина у нее немного заплетался  язык.
  - Истинный страх может показать лишь его прародитель. Его называют серый манк.
  - Интересно... Ну и как это все будет выглядеть?
  - Проще чем ты думаешь! В момент засыпания, надо повторять одно и тоже слово, и ис-кренне желать встретить ну... скажем... пусть будет серого манка! Да! Называй его так.  Ты встретишься с чистым страхом, который невозможно смоделировать в земных условиях.  Фантазия того, кого мы называем серым манком, безгранична. Попробуй! И после этого все земные ощущения покажутся тебе пресными, еда без соли!
  - Ну ладно! - она перевернулась на живот. - Говори кодовое слово!
  - Ахерон-лилит!
  - И всего то? - она презрительно надула губки — ахерон -лилит! Чушь какая-то!
  - Не спеши! Не произноси это слово просто так, без нужды. Подчас слово в мире имеет та-кую силу, которую нам не суждено даже постичь. Ты ведь читаешь эту свою...
  -  Библию!
  - Слово — есть Бог! Кажется, так сказано в Евангелие от Иоанна? Слово обладает матери-альной силой. Когда будешь засыпать, произнеси его несколько раз громко и отчетливо, и постарайся вообразить серого манка, детали неважны...
  - Хорошо. Я попробую...
  - Я хочу напомнить о том, какой сегодня день… - запнулся Оскар.  -  Сто один день с нашей первой встречи. Сто дней Ругару…
  - Поздравляю! – она насмешливо подмигнула. – Иди пока погуляй, песик!
  Оскар послушно кивнул, и неслышно выскользнул за дверь. Он сделал все, что мог. Даль-нейший сценарий этой пьесы от него не зависит. Любопытство – сильнейший из человече-ских инстинктов, Зося не сумеет отказаться от соблазна. Он вышел на улицу, уселся на ска-мейку, и не отводил взора от ее окна.
  Зося допила вино, и ее охватила сладкая дрема.
 - Ахерон-лилит! - произнесла она негромко вслух. - Чушь какая-то!
    Прошелестел едва заметный туман, остро запахло гарью. Она прикурила сигарету, и долго смотрела в одну точку. Сигарета медленно тлела, седой пепел сорвался вниз, и упал на голое колено
  - Тьфу, черт! - она вздрогнула. – Сто один день… Ругару!  Похоже на город в Румынии, или деталь от автомобиля. Чушь!
    За окном завизжали тормоза машины, раздался удар, звон разбитого стекла. Девушка за-пахнулась в простыню, подбежала к окну, высунулась наружу.  Из разбитой машины вылез лысый человечек, сокрушенно качая головой осматривал смятый  капот, к нему подбежал молодой парень, он был возбужден, отчаянно жестикулировал. Доносился его резкий голос. Он нехорошо ругался. Маленький оправдывался, указывая куда-то в сторону тротуара. Парень обернулся - в луже крови корчилась огромная черная собака. Пес лежал на асфальте, из разорванного живота текла густая кровь, раздавленные ноги безвольно свешивались с тротуара на проезжую часть. Возле него собирались люди, они сокрушенно качали головами. Девушка внимательно смотрела на собаку — таких огромных псов ей не приходилось видеть раньше. Или приходилось?  Струйка холодного пота пробежала по позвоночнику.  Несколько этажей отделяли ее от раненой собаки, но у девушки было отличное зрение.  На месте левого уха у пса гнездилась зарубцевавшаяся рана. Она отшатнулась от окна. Сердце в груди билось как птица в силках.
   Зося подбежала к бару, налила  коньяка.
  - Чушь собачья! - выкрикнула она в тишину.  От выпитого коньяка зашумело в голове, по-явилась шальная смелость.  Возле разбитой машины собрались зеваки. Но почему такая ти-шина? Девушка  схватила маленький фруктовый нож. Она отдернула занавеску, и высунулась из окна.
   Водители вяло переругивались стоя возле машин. Лысый залез в салон, поднял стекло, и преувеличенно независимо смотрел в сторону. Прогуливались одинокие прохожие, моложа-вый седой мужчина совершал пробежку, упругие шлепки кроссовок разносились в свежем утреннем воздухе. Тишина исчезла — звуки воскресного утра заполнили мрачное безмолвие. Черные пятна на сером асфальте, гонимая ветром пожухлая листва — ни следа собачьей кро-ви. Светловолосый парень приветливо помахал ей рукой. Девушке рассмеялась симпатично-му водителю — он покрутил пальцем в воздухе, изображая телефонную трубку, она жеманно повела плечами, подтягивая сползающую простыню. Парень умоляюще приложил руки к груди, нырнул в салон джипа, и недолго там копошился. Лысый презрительно морщился, наблюдая через тонированное стекло.
    Парень вытащил из машины большой лист бумаги, на нем кривыми каракулями был жирно написан его телефон, и подобие ассиметричной груши, которая должна была символизировать сердце. Он держал плакат в руках перед собой и широко улыбался. Огромными печатными буквами жирно выведено имя. «Виктор». Девушка рассмеялась.  Номер простой, легко запоминающийся. Парень слал воздушные поцелуи — у него были трогательные ямочки на щеках, и открытые голубые глаза. За спиной послышалось сдержанное рычание, Зося быстро обернулась. Сердце ухнуло далеко вниз, и замерло. Стало  очень тихо,  погасли обыденные, а потому незаметные повседневные звуки -  поскрипывания паркета, негромкие стуки дверей, шелест листвы,  беззаботное чириканье воробьев.
   Простыня безвольным тряпьем сложилось возле ее ног. Девушка стояла беззащитно обна-женная, а по прихожей крался огромный пес. Он открыл пасть, негромко заворчал, нетерпе-ливо переступил с ноги на ногу.  И тогда она закричала...
   
     Прошло пять минут, как блондинка отошла от окна. Виктор закурил, равнодушно  стукнул ногой по искореженному бамперу. Страховка оплатит ремонт, а вот познакомиться с такой красавицей! Оно того стоит! Он подмигнул коротышке, спрятавшемуся в своей «тойоте», тот скептически поджал тонкие губы и отвернулся. Парень засмеялся, метнул окурок в урну.
    А из распахнутого окна несся отчаянный женский визг, молекулы воздуха дрожали под его напором, звук бился о каменные стены не находя выхода, девушка бессильно опустилась на пол. Тонкая синяя жилка на виске часто и тревожно пульсировала.
   Пес ткнулся влажным носом в горячее плечо, и на гладкой коже высыхала клейкая, терпко пахнущая жидкость.
      
               
               
               
                ***
            


       Долго звенел телефон. Зося  поднялась с кровати, прошлепала босыми ступнями по полу, не открывая глаз, наощупь взяла айфон, прокашлялась.
   -  Слушаю... – в микрофоне застыла тишина. – Говорите!
  Она щелкнула выключателем,  зевнула, и полюбовалось на свое отражение в высоком зер-кале. Отражение выглядело соблазнительно. Стройная голая девушка. Может, грудь несколь-ко тяжеловата, но живот гладкий и упругий. Некоторое время она топталась на месте, пыта-ясь осмыслить недавнее сновидение. Пещера, демоны какие то… Фильм ужасов. Абонент упрямо молчал.
 - Пошел к дьяволу! – отключила связь, после недолгого раздумья набрала номер.
 Подруга ответила сразу же.
  - Привет, красотка! Как жизнь, как мужики?
  - Твоими молитвами…
  - Тогда все шикарно должно быть! – смеялась разбитная Муся. – Как твой песик?
 - Убежал с прогулки.
  - Убежал или увели?
  - Не дерзи, доченька! – Зося сжала кулаки, хорошее настроение таяло на глазах.
  - Извини подруга, я не со зла. Если вернется, одолжи кобелька на недельку. Идет?
  - Ты, что завидуешь?
  - Чему?! – в интонациях подружки послышались раздраженные нотки. Муся была мировая баба, но искренне считала, что женскую красоту распределяют несправедливо. – Чему зави-довать, подружка? Тому, что ты сейчас сидишь в одиночестве в своей огромной хате, и пере-живаешь ночные кошмары?
  - Пошла к лешему, извращенка! – она отключила связь, кинула на диван айфон. В квартире было пусто и немного страшно. Зося вышла на кухню, возле холодильника стояла полная миска с копченостями. Раб исчез. Точно сказано – пес сбежал с прогулки. Такое случалось и раньше – Оскар обладал капризным норовом. Стыдно признать, но за два с лишним месяца она к нему привыкла, хотя по началу, их отношения шокировали даже видавших виды свин-геров, а подружка Муся, снявшаяся в полутора десятке фильмов для взрослых, считала Зосю чокнутой извращенкой. Трудно сказать, что  манило ее в этом чудном парне. Иногда его хотелось убить, но чаще она испытывала к нему ненормальное вожделение. Прав был старик Фрейд – мы сотканы из подавленных запретов! Парень по имени Оскар исхитрился задеть живую струну в ее пресыщенной душе. Сейчас, без него, ей было не по себе. И еще этот жуткий сон, будто кино наяву смотрела! Дьявольщина! Откуда Муся знала, что ей приснился кошмар?! Голая спина покрылась острыми мурашками. Мелодично звонил телефон, девушка вскрикнула от неожиданности. Давешнее сновидение продолжало держать ее в своих оковах. Абонент неизвестен. Наверное Муся дуркует, звонит с чужой трубки. И шлюхи знают, что такое совесть! Она схватила трубку, скользнула пальцем по панели.
  - Алло…
  Тишина. Приглушенный скрежет, будто металл по стеклу скребет.
 - Муся, это ты?!
  Молчание. Зося поймала себя на мысли, что ее пугает собственная нагота. Она накинула тонкий халатик.
   - Говорить будем?!
  Микрофон издал тихий стон,  невнятное бормотание.  Голос мужской, это не Муся. Вообра-жение у подруги дальше изощренной групповухи не идет.  Девушка испугалась по настоящему, соски затвердели, пол холодил босые ступни. Она достала из пачки сигарету, чиркнула колесиком зажигалки, горький дым принес ощущение реальности. Идиот какой-то! Вновь негромкий стон, хриплый голос бормочет  слова.  Она  бросила трубку, подошла к темному окну, по стеклу барабанил мелкий осенний дождь, черные глазницы в доме напротив, были похожи на провалы оскаленного черепа.
  - Идиот… - пробормотала она.
    Желтый свет тусклых фонарей зябко стыл в колючей мороси. Черные ветви деревьев сто-нали под резкими порывами ветра. Осень — пора умирания. Зима приносит несчастье Зима приносит смерть…
   Зося присела на маленький столик возле окна. Раскаленный огонек тлеющей сигареты без-вольно нырнул вниз, расслабленная рука упала, она прислонилась головой к окну и сладкая дрема поглотила сознание.  Резкий телефонный звонок. Она вскочила на ноги, пробежала по квартире, включая повсюду свет. Телефон не умолкал. Она схватила трубку.
  - Ну ты, придурок, я сейчас позвоню, кому следует — тебе яйца оторвут!
Тихий стон, и старательно, по слогам, выговоренное слово. Нет... Два слова, только не разо-брать какие именно.
    Зося скинула вызов, лихорадочно набрала номер. Пусть приедет Эд.  Он здоровый как черт, и легкий на подъем, оторвет этому ублюдку его вонючие яйца! Вместе посмеются над давешним страшным сном. Она нервно сжимала айфон в руке,  звериным чутьем понимая, что никакой Эд  не поможет. Абонент не доступен. В процессоре что то щелкнуло, экран погас. Она тупо смотрела на экран – качественная фирма «aple», куплено в Финляндии, фирменная сборка, не китайское барахло. Такая техника просто так не умирает. Она приложила трубку к уху — мертвая тишина, нет даже легких шумов, признаков эфирной жизни.  И тотчас громко и требовательно заверещал городской телефон. Зося  обнаружила, что она кричит.
   Она кинулась к сумочке, вывернула содержимое на стол, беспорядочно посыпались ключи, сигареты, косметика, автоматически она отметила надорванный полиэтиленовый мешочек с презервативом. Почему надорванный? Мысль мелькнула и улетела прочь, вслед за маленькой записной книжечкой. Зося ей не пользовалась — все телефоны хранились в памяти процессора, но книжечка была отделана изящной серебряной оплеткой, и она любила таскать ее с собой.
  - Сейчас, сейчас… - нервно шептала девушка, выхватив из сумочки  старенький «самсунг». – Сейчас!
    Дрожащими пальцами она нажимала светящиеся кнопочки, телефон продолжал надрывно звенеть, его пронзительный вопль разрывал мозг. Зося прижала сотовый к уху. На лбу высту-пили капельки пота, она слышала, часто и мелко бьется сердце. Абонент временно не досту-пен. Она выругалась. Путаясь, попадая мимо кнопок, набирала другой номер. Вне зоны дей-ствия сети...  Напуганная девушка жала кнопку автодозвона — все номера были не доступны.
  - Проклятье! – выкрикнула она, - быть этого не может! 
    Неожиданно телефон замолчал. Это случилось неожиданно,  наступившая тишина обру-шилась, придавила воздушной подушкой, и спрессовала воздух. Зося нерешительно кашля-нула,  робко присвистнула — звук тронул колыхающиеся атомы и умер.
  Неожиданно, погибший айфон воскрес. Трубка беззвучно вибрировала, и медленно ползла по блестящему паркету по направлению к босым ногам. Вот он коснулся мизинца, покрытого красным лаком. Красным как кровь.  Она, взвизгнула, отдернула ногу. На дисплее горели жирно очерченные буквы. Эд. Я точно схожу с ума!
 -  Эд, малыш, я так рада, что наконец  дозвонилась до тебя! — частила на одном дыхании, — у меня здесь какой-то придурок развлекается. Уже до истерики довел. Ты можешь сейчас приехать?!
  Тишина. Зося неуверенно взглянула на дисплей. Это точно — Эд!
  - Эд?!
  Холодный сквозняк протянулся по полу — девушка почувствовала, что у нее стучат зубы.
  -  Эд!!! Какого черта ты там молчишь?! - внутри что-то негромко щелкнуло, будто невиди-мая рука переключила тумблер, и раздался тихий, протяжный стон. Это все его шутки! Подонок! Вонючий импотент, он мстит ей за то, что она трепалась о его немощи!  Стоны стихли, в трубке было слышно тяжелое дыхание Эда, затем включилась музыка. Битлз. Сладкий Маккартни. Она недолюбливала Битлз, а сейчас ненавидела Эда. И тем не менее, вкрадчивый голос шептал ей.
     « Это не Эдик! Ты хорошо его знаешь... Он влюблен в тебя как прыщавый юнец. Доста-точно твоего голоса, и он примчится  на край света. Это не Эд...»  Но кто-же это тогда?!
  - Это – Эд! – уверенно сказала девушка.  Зося терпеливо дослушала куплет до конца, после чего в трубке вновь раздался стон, и хриплый голос забубнил непонятные слова. Она бросила айфон на пол. Отлетела пластиковая крышка, ударилась о ножку стола, покачиваясь на гладком паркете, застыла в неподвижности. Экран погас. Зося ударила босой пяткой по дисплею, обошла изящный аппарат, сделанный пол старину.  Она вышла на кухню, достала из ящика нож, из комнаты ее догнал издевательский звон.
  - Звони голубчик... Я тебя сейчас прикончу! - истерически хохотнула девушка. Телефон про-должал требовательно звонить.
  - Давай, давай сволочь!
  Она крадучись подошла к телефонному аппарату, и  перерезала провод. Аппарат издал предсмертный стон и умолк.
  - Вот так! - мстительно прошипела Зося, и упала на диван. Какое то время она лежала, плотно сомкнув веки. Сквозь чернильную мглу  загорались радужные зарницы, на виске пульсировала  жилка. Она открыла глаза — в комнате ничего не изменилось, застыл на сто-лике обезглавленный телефонный аппарат, на полу лежал разбитый айфон. Вряд ли она те-перь заснет. Убивать надо таких недоумков! Наверно все-таки это был Эд. Больше некому...
    Некоторое время она лежала без движения глядя перед собой в одну точку на потолке, пока потолок не поплыл в воздухе, смешавшись с вереницей фиолетовых зверей, и кровать поднялась высоко над землей, и под ней клубились смешные, похожие на забавных щенков облака. Нож выпал из расслабленной кисти, но она этого не услышала. Она засыпала. Дыхание стало ровным, черты лица смягчились, ей снился сон.
  Молодой мужчина идет по улице. Странный пустынный город, ветер гонит ворох невесомого мусора, сбившись в комок пролетает старая газета, шуршащая бумага летит едва касаясь асфальта, как огромная бабочка. Зося успевает разглядеть жирно отпечатанное название над разлинованными листами. СТО ОДИН ДЕНЬ. Она недоуменно провожает взглядом газету. Она уже где то слышала это…  Сто один день. Мужчина растерянно озирается по сторонам. Зося смотрит на него, с мучительным ощущением, что она его знает.  Он оборачивается к ней и улыбается. У него доверчивая открытая улыбка, на щеках  маленькие ямочки. Она хочет расцеловать эти беззащитные ямочки. Она кричит изо всех сил, но не слышит своего голоса.  Длинные, безлюдные улицы, одинаковые дома, и этот бесконечный, завывающий ветер. Мужчина приветливо машет ей рукой, а сзади с невероятной скоростью надвигается огромный грузовик. Зося кричит, она пытается бежать к мужчине, но ноги становятся ватными, будто налитыми свинцом. Она задыхается от слез, грузовик все ближе, можно разглядеть яркий, сверкающий никелем радиатор. Улыбка сходит с его лица,  губы шевелятся, но девушка не может разобрать слов.  Девушка отчаянно машет рукой в сторону грузовика, он опускается на колени, и протягивает к ней руки. Зося чувствует прикосновение его пальцев, они сильные и теплые, но тотчас страшной силы отбрасывает его навзничь. Ее обдает жаром от горячих колес, в лицо брызнули камешки, соленый вкус крови смешивается со слезами, она падает ничком на асфальт, громко плачет. Грузовик сбавляет скорость, издает зловещее шипение, из длинной трубы клубами валит синий дым, скрип тормозов похож на крысиный писк. Мужчина тяжело стонет, он лежит на спине возле автобусной остановки. На покосившемся столбе черными цифрами на желтом фоне написано расписание маршрутов. Зося автоматически отмечает, что все цифры одинаковые. Час пятнадцать. Следующий автобус также приходит в час пятнадцать. Опять час пятнадцать! Это не расписание! Грузовик неторопливо разворачивается, издает громкий гудок,  похожий на рев кита убийцы. Девушка изо всех сил напрягает мышцы ног, у нее заходится сердце, но ей удается сделать маленький шажок. Она понимает. Во сне все иначе! Обычные мышечные усилия приводят к противоположному результату. Подчас расслабление мышц помогает начать летать, а легкие толчки сокрушают врагов  эф-фективнее мощных ударов. Грузовик набирает скорость. Зося бросает безумный взгляд на мужчину. Он упорно повторяет одно и то же слово. Шевелятся бледные губы. «Беги!» Одно и то же… «Беги! Беги!!!» Девушка плачет… Она по-детски беззащитно закрывает лицо ладо-нями, тишину разрезает громкий звонок.
  Зося подпрыгнула на кровати. Это — сон! Она все еще находится там, на улицах пустынно-го города. Раненый парень… Откуда она его знает?!  Из чрева телефонного аппарата торчит  обрубок провода. Этого не может быть!  Надо бежать!
    Она вскочила на ноги, и бегала по квартире, подбирая с пола одежду. Натянула джинсы, нырнула в свитер, нащупала кроссовки. В считанные секунды она была одета, бросилась к дверям, и тут телефон умолк.
    «Он не хочет, чтобы я уходила!» - промелькнула безумная мысль.
    «Кто — он? Мертвый с отрезанным проводом телефонный аппарат или тот субъект, что хрипит в трубку?»
     « Я все равно сейчас убегу!»
 Она поднесла трубку к  уху, черный пластик нежно коснулся золотой сережки. Тихо... Она глубоко вздохнула, пытаясь унять скачущее сердце, и хриплый  голос прошептал.
  - Открой дверь!
Зося взвизгнула и отбросила трубку как змею. Она висела на крученом проводе, розовая и неподвижная, а голос повторил.
  - Открой дверь!
Девушка кинулась в коридор, сорвала с вешалки куртку, и остановилась как вкопанная перед дверью. С той стороны отчетливо слышалось шумное дыхание.
   - Что тебе надо !!! -  Зося упала на колени и разразилась рыданиями. Скрежет мгновенно стих. С лестницы раздались тихие шлепки маленьких босых подошв — казалось, бежит ре-бенок.
   Может быть, дети играют? Воцарилась мертвая тишина. С лестничной площадки донеслось тихое поскуливание — словно плачет ребенок. Вот он жалобно  вздохнул и замолчал. Девушка приблизилась к дверному глазку. Тихо...
    Затаив дыхание, чувствуя ледяную струйку пота за шиворотом, она придвинулась к глазку. С той стороны прямо на нее смотрел глаз. Страшный, с вывернутым наизнанку бельмом, об-веденный кровавым колечком, как призрачное видение из кошмарного сна. Сквозь увеличенную линзу дверного глазка зиял серповидный зрачок. Белая пленка прикрыла его на мгновение — глаз моргнул.  Зося отшатнулась — горячая жидкость потекла по бедрам. Лицо похолодело,  пришел спасительный обморок.
    
   Она  очнулась от ощущения липкого холода между ног.  В голове гудел колокол, руки дро-жали. Телефон молчал.   Она встала на ноги, прошла на ванную, открыла кран, и жадно пила  холодную воду. Ее бил сильный озноб, хотя все тело горело как в жару. Стянула липкие джинсы, включила горячую воду, и встала под сильные струи душа.   Какое-то время насла-ждалась горячей водой, в голове царила звенящая пустота. Зося растерлась махровым поло-тенцем, одела спортивный костюм.  Осенняя ночь, капли дождя чертят затейливый рисунок на черном стекле. Все правильно...
  - Все правильно! – повторила блеклым голосом механическая кукла. Красивая кукла, по имени Зося.
  « Нет!» - закричал голос внутри нее. - «Неправильно! Когда ты проснулась, разбуженная звонком была глубокая ночь. Сколько было времени?»  Она вспомнила — перед глазами всплыл блестящий циферблат. Час с четвертью... 
    «На часах по прежнему час с четвертью?!»  голос издевательски хихикал.
  Зося смотрела в черное окно. Ночь, темные провалы окон, похожие на глазницы черепа. Пустые и безмолвные. Все правильно, но что-то не так...
  - Что-то не так! –  молвила кукла Зося.
   « Конечно не так! Не может такого быть, чтобы ни в одном окне среди ночи ни горел свет! Центр города, подруга, улица Чайковского!» - голос вещал с язвительными интонациями по-други Муси. – «Ты – богатая девочка! Насосала крутую хату! Напротив ночной клуб. Почему не горит рекламная афиша, а подружка?!»
  Девушка помотала головой. Это правда. Но все закончилось. Телефон молчит. Молчит…
   Она прижалась щекой к черному стеклу, ощутила его холодную мертвую твердь. На проти-воположной стороне улицы застыли темные громады домов, они были похожи на безмолв-ных враждебных великанов,  они жадно изучали одинокую фигурку, распростертую в черной пустоте безжизненной вселенной.
   Сильный удар по стеклу вывел ее из оцепенения. О стекло билась летучая мышь,  шумно хлопая перепончатыми крыльями. Тонкие как пергамент крылья были пронизаны переплете-ниями вен, на маленькой голове торчат большие, с мохнатыми комочками уши, выпуклые черные глаза глядят в упор. Мышь оскалила зубастую пасть, и  завизжала. Зося увидела свое отражение в черном окне. Девушка кукла стоит возле окна. А за ее спиной появляется серая тень. Она протягивает к  широкие руки, девушка оборачивается. Никого…
  - Все закончилось! - кукла судорожно всхлипнула.
   « Ты отлично знаешь, что ничего не закончилось, и дело ведь не в телефоне, правда? » - издевательски произнесла Муся.- « И не пытайся сделать вид, будто появление летучей мыши в центре города – обычное явление?!»
   - Это странно, но не сверхъестественно! Как правило, все необъяснимые явления имеют простое объяснение!  Да и звонки эти… Ну например я…
   « Например, ты спишь!» - насмешливо перебил голос. – « Излюбленная форма самообмана! Банальный прием для дешевого сценария.  Любой человек всегда способен отличить сон от яви…
    Большие часы зловеще тикали за спиной.  Золоченый циферблат отражался в  глянцевом стекле. Перевернутый угол... Час с четвертью. Где она это видела?! Пустынный город. Молодой светловолосый парень…Ей не вспомнить! Ожил телефон, разразился радостным звоном, опровергая законы физики.
   Зося покорно подошла к аппарату, поднесла трубку к уху.
  - Я слушаю...
  - Открой дверь!
   Она всерьез могла предположить, что это — Эд!?
  - Нет! - коротко ответила девушка и положила трубку. Звон мгновенно стих. Она на цыпоч-ках подошла к входной двери. Там кто-то тихо фыркнул. Похоже на собаку...
  « Ты всерьез считаешь, что в состоянии противостоять ЭТОМУ?!» - почти добродушно рас-смеялся голос.
   - Я жива… - шептала Зося, - и я не сплю. Что происходит?
Она вытерла слезы, подошла к зеркалу —  искаженное страхом лицо, черные круги под гла-зами. Еще недавно в нем отражалась сексуальная красотка. Недавно? А сколько прошло вре-мени. Час, два часа, или неделя...  Она заперта в собственной квартире и ее охранник - страх! Лучшего сторожа не знали тюрьмы!
    Девушка подкралась к дверям, щелкнула замком, и отворила дверь. Проще всего поймать любопытную мышь. Холодный ветер принес с улицы запахи тления. Она вернулась к зеркалу, внимательно вгляделась в отражение —  лицо стало ассиметричным, поплыла скула, приплюснутый нос... Фу, дьявол!  Кривое изображение  покрылось рябью, как волны по воде — черты искажались, потекли как расплавленная ртуть.
   Зося  ударила рукой по зеркалу, и ее кисть провалилась в желеобразную массу.  Боковым зрением она уловила движение за спиной — нечто темное, неуловимое мелькнуло на фоне стола. Девушка не могла больше кричать, страх парализовал мышцы. Стакан с водкой упал, капли бесцветной жидкости забрызгали  спортивные брюки. Она опустилась на пол, без-участная ко всему происходящему, широко открытыми глазами наблюдала как, тень накрыла ее распростертое тело. Пришелец холодными руками взял ее за подбородок, приподнял веко. Черный зрачок сузился в игольчатую точку, защищаясь от света. Стрелка часов прыгнула на следующую отметку. Час шестнадцать...

                Виктор.
               

     Занавески на окне колыхались от легкого ветерка, силуэт скрылся в глубине помещения. Виктор еще раз осмотрел покореженный бампер, и подмигнул коротышке. Она позвонит!
    Он наверняка знал, что только позитивная уверенность приводит в действие пружину успеха. Нытики получают то, что заслуживают! Коротышка  отвернулся, вцепившись в руль. Лузеры пасуют при встрече с ним. Чувствуют сильного самца! В другом месте он выволок-бы коротышку из его машины, и заставил вылизать разбитый бампер его машины! Но в при-сутствии такой девушки хочется быть благородным. Под простыней она наверняка голая! Он мечтательно посмотрел на окно...
  - Все хорошо будет! – сказал он. – Это – всего лишь железо!  Главное, все целы и невреди-мы!
  - Мое, заметьте железо! – едко пробурчал коротышка.
Виктор пожал плечами, на душе стало скверно. Чахлый лузер пренебрег его благородством.
  - Придурок!
    Темный контур закрыл оконный проем. Виктор достал из пачки сигарету, Коротышка про-следил за его взглядом, и мстительно улыбнулся. А может быть действительно -  мордой о бампер?! Он чиркнул зажигалкой, кремень вхолостую стрельнул снопом искр. Он чертых-нулся, чиркнул вторично, синий огонек дрожал под порывом ветра.
    А с чего он собственно решил, что она должна быть одна? Такие девушки редко остаются в одиночестве, если сами этого не захотят. Опять его чрезмерные понты! Сколько раз его подводила  неуемная гордыня! Конечно, как говорила  бывшая  - «Лев он и на свалке лев...» намекая на знак зодиака. Она была помешана на этих знаках зодиака, и не выходила из дома, если звезды не благоприятствовали. Она и его подсадила на эту дурацкую зависимость, и прошло время после развода, прежде чем он перестал классифицировать людей по наталь-ным картам. Интересно, а кто по зодиаку девушка? Лишь-бы не «рыба»... Жена была «ры-бой» по зодиаку, она его и убедила в том, что их союз был противопоказан им обоим. Кажет-ся, она с самого начала себя так настроила.
   Он грустно взглянул на развороченный бампер старенького джипа, предстоит головная  боль со страховщиками. Виктор знал, что ему не идет хмурое выражение лица — он стано-вится похож на обиженного бассета. Ветер стих, занавески безжизненно повисли, как паруса в полный штиль. Она бы уже давно позвонила, если-бы захотела...
   Коротышка широко и мстительно улыбался, глядя поверх торпеды. Набравшись наглости, он приоткрыл дверь, и приторно улыбнувшись, произнес.
  - Жалко такое утро терять впустую! Последние теплые деньки, а теперь сиди тут и жди  страховщиков! Да и они наверняка тоже за город уехали! – он многозначительно посмотрел на походный рюкзак, в багажнике «джипа». Говорил коротышка отчаянно гнусавя, и растягивая гласные.
    Густая кровь ударила в голову, веснушчатое лицо покрылось красными пятнами. Он стре-мительно двинулся к «тойоте». Ему говорили, что в такие  минуты на него страшно смотреть. Улыбка на лице коротышки мгновенно спала, он захлопнул дверцу, и потянул на себя ремень безопасности, как будто это могло его спасти от расправы. И в ту-же секунду из окна раздался женский крик. Виктор встал как вкопанный со сжатыми кулачищами, и побагровевшим лицом. Коротышка охнул, и почему-то закрылся руками. Наполненный беспредельным ужасом крик несся из того самого окна.
    Полная женщина переходила улицу, она остановилась и открыла рот — блеснули виниры на передних зубах. Крепкий седой мужчина в зеленых шортах и футболке, разминался перед пробежкой, он стремительно обернулся, и зашагал к перекрестку.
   - Что там происходит?! Вы слышали?!
 На загорелом лбу дрожали бисеринки пота.
  - Не знаю…
  За занавеской мелькали черные тени. Виктор выхватил из багажника балонный ключ, и бросился к дверям подъезда.  Коротышка вылез из автомобиля, он задрал голову и растерянно смотрел на окно.
   - Может быть мне кто-нибудь объяснит, что это за крики?
   Сильным ударом ноги мужчина распахнул  дверь, и перепрыгивая через несколько ступенек мчался наверх по  лестнице. Взлетев на последний этаж, и накрепко сжимая тяжелый баллоник,  оторопело остановился.  Лестничная площадка была пуста! На него равнодушно смотрела хромированная дверь лифта, шумел ветер, на площадке играли дети, доносились их звонкие голоса. Высокие зеленые стены, белый, со следами протечек  потолок.  Виктор неуверенно спустился по лестнице, дурацкий балонник выглядел смешно. Под окном уже собралось несколько человек, коротышка, забыв о недавней стычке, бросился к нему навстречу.
  - Там ничего нет... - растерянно произнес мужчина
  - Как это ничего? - всполошилась женщина, - кто-же тогда кричит?!
  - Я не знаю...
  - Хорошенькие дела! - волновался коротышка,  - человек кричит, просит помощи, а там ви-дите-ли, никого нет!
  - Секундочку… - седой мужчина поднял руку, - вы были ближе всех к окну, когда раздался крик? – он повернулся к женщине.
  - Ну да… - женщина нервно кашлянула, и беспомощно огляделась с таким видом, будто ее обвиняют в этих чертовых криках. – Я в парк иду! – она махнула рукой в сторону приветливо распахнутых железных ворот. – Я по воскресеньям всегда сюда хожу, если конечно погода…
  - Понятно! – бесцеремонно перебил спортсмен. – Вы шли в парк, когда услышал крик, вер-но?
  - Услышала… - женщина угрюмо насупилась. По рябому лицу побежали тугие морщины, - а вы что – полицейский?!
  - Прежде чем звонить в полицию, следует разобраться, кто кричал, зачем кричал… - встрял коротышка, - может быть шутки такие. Хороши мы тогда будем! – он  достал маленькую рас-ческу из нагрудного кармана пиджака, и аккуратно пригладил редкие пряди волос, кроющие шишковатый череп.
  - Эта молодежь сейчас такая! – женщина поджала губы. – Все – сплошь наркоманы! Им под кайфом все что угодно причудиться может…
  - Кричала девушка. – прервал молчание Виктор. Он сосредоточенно разглядывал окна. Ше-веля губами, он  пересчитал окна. Пять этажей — два подъезда Возможно,  квартира примы-кает ко второму подъезду.
   – От кайфа так не кричат!
  - Вам виднее! – едко заметила женщина.
  - Я вот, что думаю… - авторитетно прогнусавил коротышка, - не следует спешить! Скоро приедут страховщики, а они люди официальные! – он многозначительно поднял палец, - мы им все расскажем, и если они сочтут  необходимым, пусть вызывают полицию.
Женщина пожала плечами и оглянулась. У нее возникло ощущение, что кто- то стоит за ее спиной.
   «Здесь что то не так…» - промелькнула мысль, - «что то неправильно…»
У седого мужчины булькнуло в груди, ухнуло, провалилось в яму, и отчаянно затрепыхалось сердце. Лицо побледнело под слоем загара, он прижал пальцы к кисти, сосредоточенно слу-чая пульс.
   « Инфаркт!» - возникла парализующая мысль. – «Перетренировался…»
 Люди мгновенно позабыли о криках из окна, они стояли с перепуганными лицами, каждый был занят своими страхами. Виктор оттолкнул коротышку, и решительно бросился в подъезд.
  - Молодой человек! - прокричала женщина, - Вы ошиблись! Это — другая парадная.
   Виктор не ответил. Он ворвался в подъезд, взлетел на последний этаж, ну конечно! Новенькая дверь, из ценных пород дерева, евроремонт на лестничной площадке. Он нажал звонок, несколько секунд длилось зловещее молчание, затем раздались медленные, шаркающие шаги. Не быть ему сегодня героем! Коротышка прав! Он стыдливо завел за спину руку балонным ключом. Дверь открылась — на пороге стояла чистенькая старушка в розовых бигудях, из-за ее спины, выглядывал симпатичный мальчуган.
  - Извините! - пробормотал он. – Я ошибся дверью…
  - А может быть, не ошибся? - раздался насмешливый женский голос.
  Бабушка с внуком скрылись в темном коридоре, на пороге стояла девушка. Та самая. Только на этот раз никакой простыни на ней не было. Виктор растерянно открыл рот.
  - Закройте рот, юноша! У вас хорошая улыбка, похожи на молодого Кевина Костнера, когда улыбаетесь. А сейчас — на бассета. Это порода собак такая — добавила она.
  - Я слышал крик. Я думал, случилось несчастье...
  - Крик? - пожала плечами девушка, полные груди колыхнулись. —  Ну конечно-же!  Хотели кого то спасти!  Понимаю… - она сделала нажим на слове «спасти»,  лицо исказила болез-ненная судорога, но тотчас оно стало вновь красивым, гладким, безмятежным, как у фарфо-ровой куклы.
  - Это — он! - девушка отстранилась, как по волшебству появился мальчик.  Она потрепала мальчика по темной макушке, а тот погладил ее по голой ягодице, и развязно подмигнул.
 - Ужасный притворщик! - томно протянула девушка, и запустила пальцы в штаны подростка. Мальчик захихикал, съежился, будто от щекотки, не отрывая косящих глаз от посетителя. Изнутри донеслось свирепое рычание.
  - Я сейчас...- бормотал Виктор. - Я только машину закрою.
  - Это невежливо! - кричала девушка, - Вы мне свой телефон оставили, а теперь убегаете!
     Мальчик засвистел ему вслед, подбежал к краю лестничной площадки, свесился через пе-рила и залаял громким басом. Лицо ребенка, оттененное рассеянным солнечным светом,  было покрытым коричневой шерстью.
     «Чертовщина какая-то!» - подумал мужчина, и устремился вниз.
   Пробежав несколько лестничных пролетов, он выскочил на улицу.   Стояла его машина, к бамперу  приклеилась изящная «королла». Вокруг ни души, он заглянул в салон «тойоты».   Женщина с винирами,  спортсмен, коротышка — все куда-то исчезли.
    -  Что такое, черт побери... - тоскливо протянул Виктор.  Он достал из кармана сотовый телефон — черный экран смотрел мертвым глазом. Люди как сквозь землю провалились. Это – факт номер один. У него безукоризненная память. Они стояли возле аварийных машин, в десяти метрах от входа в подъезд. Коротышка цеплялся за его рукав  потными пальцами, женщина в старомодном платье, под цветастой тканью просвечивала плотная комбинация, на передних зубах сверкают неуместные виниры. Пес с ними, с винирами! Дальше! Симпатичный мужчина, лет сорока пяти, короткая под «ежик» прическа, голубые шорты, черная футболка. Виктор заметил, как неожиданно он побледнел, и схватился за сердце. Заметил, но не придал значения, все мысли были обращены у блондинке из окна. У входа в парк на площади расположены полукругом скамейки. Там сидели четыре человека.  Пожилой дядечка в зеленой бейсболке, с рекламой сигарет «Winston», бледная девочка, с болезненным лицом, судя по всему его внучка. Молодая женщина, шатенка, она нервно курила сигарету, вероятно кого то ждала.  Молодой парень, в спортивном костюме, бегающие глаза, похож на наркомана… Вот и все! Своей памятью он остался доволен. Дальше!  Факт номер два. Красивая девушка высовывается из окна. Она машет рукой, поддерживая простынь на груди. Это – так сексуально… И наконец, старушка божий одуван в квартире, и  подросток с собачьей мордой. И он – герой с балонным ключом наперевес. В заключении – факт номер три.  Все куда то исчезли за пять минут, что он бегал по лестнице.  Сотовый отключен, прилетевшая из прошлого века газета, и навязчивая иллюзия состоявшегося некогда события. Дежа вю… Виктор не верил в дежа вю, он верил в факты, а факты эти ничего не давали. Он потоптался на месте, и пошел назад в подъезд. Ничего не оставалось делать, как вернуться в квартиру, хотя при воспоминании о жутковатом мальчике, похожем на собаку, волосы вставали дыбом, а он не любил быть трусом. Это для лузеров, наподобие коротышки из «короллы». 
  - Куда они все подевались? - произнес он вслух, желая себя подбодрить.
  Немного помешкав,  шагнул в темный подъезд. Домофон не работал, вроде в этом не было ничего удивительного, но вкупе с остальными метаморфозами, сценарий вырисовывался почти мистический.  Дверь захлопнулась, и воцарилась мгла. Он дернул  ручку, но та не поддалась. Навалился плечом на дверь — безнадежно.  С таким-же успехом можно ломиться в каменную стену.
  - Дьявол! - прошептал Виктор.
    Он медленно поднимался по лестнице, на втором этаже светилось широкое окно. Оно ока-залось наглухо заколочено, сквозь закопченное стекло едва сочился бледный свет с улицы. Он дернул шпингалет, рама намертво прибита гвоздями.  Шляпки кованных черных гвоздей, покрылись сальной копотью. Пять минут назад, благополучный подъезд сверкал чистотой. На память пришел газетный лист. Над передовицей чернеет дата. Его наблюдательности можно позавидовать! Перед глазами услужливо всплыла цифра. Это розыгрыш! Шутники из типографии!
    Нечто невидимое во мраке тронуло его за щиколотку.  Он инстинктивно отдернул ногу, из подвала донесся тоскливый вой.
 - Это — волк! - пошутил мужчина. Он оперся рукой о стену, на пальцы налипла слизь.   Ка-кого черта он полез в этот долбаный подъезд?! До жути хотелось оказаться на улице, возле своей машины, сидеть в салоне, слушать музыку и курить сигареты. Он похлопал по карма-нам. Беда не приходит одна. Сигареты остались в машине. Собачий вой стих,  воцарилась мертвая тишина.  Виктор достал зажигалку, — желтое дрожащее пламя осветило стены. Яс-ности огонек не добавил, питерский подъезд напоминает катакомбы. Он решительно зашагал наверх по ступеням. В прыгающих бликах огонька отражались вытесанные из твердого камня ступени. Он споткнулся, не удержавшись на ногах ,растянулся на каменном полу, боль отдавала в коленную чашечку. Опять повторился собачий вой, но уже ближе. Виктор вскрикнул, и прихрамывая побежал наверх. Пот тек ручьями, заливал глаза, а в голове как бесконечный волчок крутилась мысль.
    « Этого не может быть! Этого не может быть!»
    Вой раздался уже совсем близко.
  - Этого не может быть! – он прибавил скорости. Догадка пришла неожиданно.
   « Это – не собака! И это – даже не волк!»
 Не останавливаясь, он оглянулся. За спиной, красными точками светились глаза хищника. Они приближались. Реинкарнация собаки Баскервилей!  Он услышал шумное дыхание зверя, и метнул  баллонный ключ. Ключ просвистел в сыром воздухе,  исчез в темноте. Впереди замаячило рыжее пятно света. Это — крыша!
  Он терял силы, нога онемела, мысли крутились в бешеном хороводе. Разбитая машина, лы-сый коротышка, толстая тетка, голая красавица,  опустевший город, и газета датированная будущим числом! Все это  происходит в реальности!
     Он  -  высокий крепкий парень, двадцати восьми лет, спасает свою жизнь, убегая от ды-шащего в затылок чудовища, и бежит он в неизвестность, гонимый лютым страхом, и страх захлестнул присущую ему логику и здравый смысл. Почему безобидный подъезд превратил-ся в катакомбы, откуда взялась голая девушка, куда  подевались люди с улицы?!
   Ответы  возникнут после, а пока, подстегиваемый непомерным ужасом, он несется наверх, перескакивая через несколько ступенек, подволакивая окровавленную ногу. Чердачный проем был совсем рядом, он кинулся вперед, упал грудью на твердый камень…
   
   
 Тонкий силуэт выплыл из голубой дымки. Серебряные нити звенели в  прозрачном воздухе, и чей- то голос проговорил.
  « Что он здесь делает?»
  « Он хочет помочь...»
  « А кто ему самому поможет!»
  « Он — сильный!»
Голоса удалялись, едва слышно прошептала женщина.
  « Спаси меня!»
   Он открыл глаза. Перед лицом застыла крысиная морда. Скошенная пасть, блестящие бу-синки глаз, дрожащие усики прикасаются к губам. Он закричал, крыса оскалилась, обнажив кривые зубы. Виктор вскочил на ноги, грызуны цеплялись за одежду. Срывая маленьких хищников, он устремился к квадрату света, выступающему впереди. У выхода сгрудились пестрые змеи.  Автоматически Виктор отметил, что солнечный свет, проникающий сквозь чердачный свод ненормально яркий, слепящий жар расплавил песок нанесенный ветром под  козырек скалы. Откуда здесь песок?! Об этом потом. Сейчас змеи... Они ползали к выходу, угрожающе шипели.
  - Они меня не выпустят!  Зажалят до смерти... – в груди загорелся знакомый огонь бешен-ства. - Я — не трус! За мной гналась мразь, но я убежал от нее! Неужели я испугаюсь  пар-шивых гадюк?! - он плюнул на спину большой черной змее. Она вздрогнула и повернула в его сторону треугольную голову. Мелькнул раздвоенный язычок. Твари чувствуют, когда их боятся. Нельзя показывать им страха!
    Медленно хромая человек двигался вперед. Он шел, сжав зубы, аккуратно ступая среди извивающихся пресмыкающихся
  - Я не боюсь тебя, дешевка! Я могу шипеть также как и вы... А иду я аккуратно потому, что не хочу причинять никому вреда.  Ты видишь ботинок? Это называется трэксайдер, у него литая подошва из прессованного каучука!  Я могу раздавить тебе голову. Я только хочу вер-нуться к своей машине!
     Черный провал накрыла тень, запахло горькой травой. Змеи вились вокруг ног, метровая гадюка коснулась язычком ссадины на колене. С холодеющим сердцем он почувствовал при-косновение к щиколотке. Рык превратился в торжествующее урчание.  Хищник предвкушает славную охоту!  А его бывшая прогнозировала, что он погибнет в автокатастрофе.  Догадка пришла неожиданно. Я уже умер – решил человек. Я разбился на машине, зодиаки не обма-нули.  И все это происходит  после его смерти. Ад, или что- то в этом роде… Он нечто по-добное видел в одном старом фильме, по сюжету герой умер, но продолжал сражаться с не-существующими врагами. Что делал герой? Он отказался от борьбы, и положился на волю Создателя. Легко сказать, но трудно сделать!
  Огромная кобра развернула капюшон, плоская голова пресмыкающегося нацелена в пах.
 -  Спаси и сохрани меня Господи! - прошептал человек, и закрыл глаза.  Он молился. Навер-ное, первый раз в жизни. Тошнотворные круги плыли перед глазами, сейчас он потеряет со-знание. Он подошел к квадратному проему, и шагнул к Свету...
   
 Открылась тяжелая дверь, к нему бежали люди.
  - Что там случилась, молодой человек? – теребил его за рукав куртки коротышка.
  - Где вы так испачкались? Нога в крови... Подрался?!
 Седой мужчина подхватил его за талию.
  - Что там произошло?! Мы все слышали эти страшные крики... Мы  должны знать  - возму-щалась женщина.
  - Все нормально … - он вымученно улыбнулся. - Семейные ссоры. Ну не поладили люди...  Теперь уже все в порядке.
  - Семейные ссоры... А сам — весь грязный, оборванный, нога в крови. И всего две минуты его не было...
  - Вы отсутствовали минуту, ну максимум две! И так вас разделали! – коротышка недоверчиво покачал головой. 
   Виктор сплюнул на асфальт, и повторил.
  - Семейные ссоры...
   С Таврической улицы выскочила верткая машинка с эмблемой страховой компании. Виктор сидел на асфальте, прислонясь спиной к покореженному бамперу, и курил. Он открыл капот, и равнодушно наблюдал как страховщик яростно трет ветошью замасленный шильдик с винномером, безучастно подписал бумаги. Он напряженно о чем- то думал, не отрывая цепкого взгляда от окна.
     Страховщики фотографировали поврежденные детали, задавали вопросы  участникам происшествия. Коротышка суетился, заглядывал в лица, торжествующе посматривал на ду-рака блондина. 
    А на небе объявилась большая туча. Огромная косматая туча,  похожая на гигантскую жа-бу. Она закрыла треть горизонта, поглотила солнечный диск.  Туча-жаба открыла уродливую пасть,  пожирала бирюзовую синеву прозрачного неба, глотала его свежую прелесть, и урчала от нетерпения…
 



                Крошка Цахес.


    Коротышка ликовал.  Он умудрился незаметно сунуть купюру в папку  долговязому, мрач-ному типу с грязной каштановой шевелюрой на голове и зрелым фурункулом на шее. Стра-ховщик прижал купюру бумагами, и принялся деятельно вычерчивать цветную схему на ли-нованной бумаге. В результате его мудреных манипуляций выходило следующее. Гражданин в джипе создал аварийную ситуацию путем экстренного торможения, и водителю «короллы»  ничего и не оставалось делать, кроме как тормозить посредством этого самого джипа, иначе бы машина вылетела на проезжую часть со всеми трагическими последствиями.
    Напарник занимался фотографией, а дурак-блондин подписал сфабрикованную липу и уехал. Коротышка пригладил растрепавшийся ореол  рыжих волос на голове. Блондин — лопух! Сильнее тот, кто хитрее...  Теперь его страховая компания оплатит ремонт за счет ржавого корыта этого рыжего!  Неплохой каламбур! «ржавое корыто рыжего!» Надо запомнить, а еще лучше записать, и при случае ввернуть! Он записывал в аккуратный кожаный ежедневник находчивые мысли и остроты, зазубривал их, чтобы при случае озвучить в соответствующей компании. Получалось неплохо, за ним закрепилась слава острослова, и шеф с удовольствием приглашал его на солидные корпоративы. Вспомнив про шефа, он почувствовал хорошо знакомую подхалимам  сладостную истому унижения. Шеф был самодур, человек крутого нрава, но не лишенный своеобразного чувства юмора. Перед таким не грех и раболепствовать! Иной раз останавливался напротив подчиненного, и задумчиво так говорил.
 «Ну что, господин Цейтлин, будет вам повышение в этом году, или как?» - и раскачивался с пяток на носки.
  Он возбужденно прошелся вокруг своей машины. Вздыбленный капот, разбита левая фара. Неприятно, но поправимо. Зато рыжий влип нехило! Он тихонько рассмеялся. При этом верхняя губа сжалась в упругий мешочек, мелкие  зубы обнажились, по лицу побежала се-точка острых морщин.
    Где-то наверху рассыпался девичий смех. Будто горсть серебра прокатилась по золотому блюду. 
  - Молодой человек!
  - Это вы мне? – человек задрал голову, хрустнули шейные позвонки.
  - А кому-же еще?  Здесь никого нет кроме нас!
Коротышка оглянулся по сторонам. Улица была пустынна. Он машинально взглянул на часы. 9. 30. Воскресенье. Он выехал из дома в девять пятнадцать, свернул на Таврическую улицу. Светило неласковое осеннее солнце, по улице прогуливались одинокие прохожие, в парке полно народу. Там так всегда по воскресеньям. Играют сопливые дети, совершают пробежки дурные физкультурники. Хотят жить вечно!  Он повернул на Чайковского, мелодично запел смартфон. Звонила жена, старая ведьма обладает даром объявляться в его жизни тогда, когда она меньше всего нужна! Он забыл портфель. Дальше… Обругал жену, бросил трубку, сле-довало возвращаться, а это — плохая примета. Обернулся назад, надеясь, что портфель все-таки на месте, а старая карга специально проверяет его, и в следующее мгновение раздался удар.
   Вспомнив про аварию, и гневное, раскрасневшееся лицо блондина он поежился. Ну, ниче-го! Посмотреть бы на него, когда тот увидит результаты расследования ДТП. Коротышка ра-достно потер маленькие ладони. Он знал, что в фирме его за глаза зовут крошка Цахес, в честь героя сказки Гофмана.  Наплевать. Он не читал книг немецкого романтика, но был не-доверчив и подозрителен, и справедливо полагал, что персонаж отрицательный.
  Господин Цейтлин являлся вторым человеком фирме, и при желании мог превратить жизнь сослуживцев в ад, что иногда и делал. Итак, авария произошла в 9.30.
    Он вновь взглянул на часы — зеленый циферблат упорно застыл в прежнем положении. Четкое, размеренное тиканье. Тик-так… Тик- так. Детская считалка. Цейтлин нахмурился, - он не любил детей. Часы - подарок фирмы, на юбилей. Секундная стрелка бодро скакала по кругу, минуя выпуклые цифры.  9. 30. Мистика какая-то!
  - Молодой человек! Что вы стоите как истукан?!  Это даже не вежливо! - девушка обиженно надула губки и стала еще очаровательнее.
Он вытер пот со лба. Что-то необъяснимое происходит.  И какого дьявола она голая?!
     - Извините, конечно... - его голос, обычно самоуверенный и амбициозный выдал петуха. Он смущенно закашлялся. Девушка насмешливо смотрела сверху вниз, в лучах солнечного света ее волосы горели расплавленной золотой пылью.
  - Мы все здесь слышали крики из окна... -  он сделал плавный жест рукой, как-бы пригла-шая в свидетели несуществующих зрителей, - и были весьма напуганы! - он горделиво вы-прямился, давая понять, что лично ему чувство страха не знакомо.
  - Кто это «вы все...» - передразнила его девушка, - я  вижу  крошку Цахеса, по прозвищу Циннобер! - она высунула розовый чистый язычок.
Коротышка охнул. Острый спазм страха скрутил живот, и он громко пукнул.
  - А откуда вы знаете...
  - Что это вы натворили? - она сжала ноздри пальчиками, -  Фу! Как стыдно! Взрослый маль-чик!
  - Про крошку Цахеса...
  - Тоже мне секрет Полишенеля!  Я дружу с вашей сотрудницей. Годится версия?
   Коротышка растерянно развел руками. Как просто! И тотчас горячая волна стыда волной захлестнула лицо. Как она почувствовала?! Невозможно почувствовать запах на таком рас-стоянии! Как бы угадав его мысли, девушка деликатно произнесла.
  - У меня очень чуткий нюх. Как у собаки!
Человек прятал глаза. Старая карга закармливает его бобами! Они видите-ли, снижают уро-вень холестерина! У него действительно высокий холестерин, и она таким изощренным спо-собом заботится о его здоровье!
  - Это все — бобы! - лепетал он. - Такая газообразующая пища! Я-то их не очень,  но вот же-на... - он сокрушенно покачал головой.
Девушка подняла руку.
  - Поклянитесь, впредь так больше не поступать! - сказала она сурово и торжественно.
  - Что?
  - Клянитесь! - настаивала она. - Повторяйте слово в слово вслед за мной!
  - Чушь какая-то... Бред! - он блуждающим взором обвел пустынную улицу. Хоть-бы прохо-жий какой!
  - Клянитесь, и тогда страховку свою получите, и шеф с нового объекта снимет! Клянитесь!
   Цейтлин оперся о капот, и схватился за голову. Лоб был горячим, в голове шумел целый лес деревьев. Что происходит?! Откуда она все знает?! Тем более новый объект... Далеко за городом, отсутствие коммуникаций.
  - С вами слишком скучно! - девушка села на подоконник, свесила голую ногу на улицу. - Вы, крошка Цахес, абсолютно лишены воображения. « Откуда она знает!?»   Но это-же — элементарно!  Я дружу с вашей сотрудницей, следовательно, я в курсе всех ваших напастей. «Старая карга!» - пропела она точь в точь с интонациями лысого.
  - А про жену откуда? - вымученно прохрипел коротышка. - Старая карга... Я никому не рас-сказывал.
  - От верблюда! Знаете такую детскую поговорку? Не похоже, что вы когда-то были ребен-ком!  Предлагаю сделку. Произносите клятву,— я ваша! Любой секс, в любом месте. Нет? Я ухожу, и вы остаетесь на улице в полном одиночестве, и ждете приезда эвакуатора, хотя мне почему-то кажется он вам и не нужен больше...
  - Как это не нужен...
  - Курите! - девушка выкинула что-то из окна. Он кинулся навстречу, неловко замахал рука-ми, будто отгонял мух,  блестящая пачка сигарет шлепнулась возле ног.  Дрожащими пальца-ми сорвал обертку, достал сигарету, несколько раз чиркнул спичкой о коробок, кусочек пы-лающей серы с шипением вонзился в мякоть указательного пальца. Он тоненько вскрикнул, и сунул палец в рот. Девушка безмятежно улыбалась.
   - Курение опасно для вашего здоровья!  Бросайте, пока не поздно… Холестерин, давление. Сколько вам лет, многоуважаемый Цахес?
  - Сорок шесть…
  – По виду не скажешь! Вы выглядите старше, и это – не комплимент.
Он глубоко затянулся, закружилась голова – первая утренняя сигарета. Табачный дым  и боль от ожога вернули ощущение реальности.
   - Вам еще полтинника нет, а красивая обнаженная девушка не вызывает эмоций! Может быть вы – гей?
  - Вот еще! – огрызнулся коротышка. А что он собственно ее слушает?! Сумасшедшая деви-ца! Он демонстративно отвернулся, и направился к своей машине.
  - Вы обиделись? Сократ, Макиавелли, Александр Великий, Ричард Львиное Сердце… Еще назвать? Пожалуйста! – девушка болтала ногой, нараспев произнося знаменитые имена, - Чайковский, Евгений Савойский, Марат,  Элтон Джон,  Фаррух Булсара! Вас не устраивает компания? Странный вы… Впервые встречаю гомосексуала, который не гордится своей ориентацией!
  - Я не гомосексуалист! – отчеканил коротышка. – И вообще… Я считаю, их всех надо было лечить!
  - Как всех?! – она прижала ладони к упругой груди, - И Платона? И Чаадаева лечить… И даже принца Конде?! – девушка многозначительно покачала пальчиком. – вы похоже  - гомо-фоб!
 Человечек не ответил. Пошла она к дьяволу, наркоманка!  В конце концов, все имеет прозаическое объяснение! Ну взять хотя бы аварию эту…В то же мгновение ему показалось, что земля качнулась под ногами, он тихо охнул, и остановился перед  машиной.
   «Тойота» сверкала  как новенький.  Он подбежал к машине, нырнул в салон — скомканные обертки от печенья на заднем сиденье, сотовый небрежно валяется на торпеде. Это его машина!
  - Я ведь говорила, что эвакуатор вам больше не нужен! – промурлыкала девушка.
  -  Я только что видел… Страховщики… - бессвязно бормотал коротышка. Он прижал ладо-ни к горящим щекам, и наконец, выкрикнул вечную как сам человек фразу.
  - Этого не может быть!!!
  - Готова дать исчерпывающие объяснения по случаю данного волшебства! – голосом казен-ного служаки отчеканила девушка. Цейтлин уставился на нее налитыми кровью глазами.
  - Этого не может быть… - повторил он свистящим шепотом. – Вот! – он извлек из кармана сложенную бумагу, - Заключение страховых экспертов!
  - Какой вы скучный!  Бестолковой бумажке верите больше, чем собственным глазам! – она пригубила из бокала, и зажмурилась  как большая красивая кошка. – Тем более пустой бу-мажке!
  - Что значит пустой?! Почему пустой? – он развернул бумажный лист. На нем детскими ка-ракулями была нарисована черная собака.
  - Хорошая картина! Вам повезло, уважаемый Цахес. Советую сохранить на память…
 Цейтлин  смотрел на бумагу. Фирменный бланк страховой компании. Но вместо вычерчен-ных схем, и мелкого, старушечьего почерка долговязого страховщика,  эта нелепая мохнатая собака! В самом низу бланка, в графе подписи красовалась его, роскошная, с изящным вензе-лем сигнатура. Коротышка гордился своей подписью, он долго ее выпестовал, такая подпись могла украсить солидный документ, но на мятом бланке, под детским рисунком она выгляде-ла по дурацки. В ногах появилась отвратительная слабость, и он опять пукнул.
  - Ну знаете! – возмущенно произнесла девушка, - вы – рецидивист! Неужели не знаете, что портящие воздух люди совершают преступление!?
  - К-к-акое преступление?
  - Икать можете сколько угодно, а воздух портить это преступление! – сурово заявила девушка. – Но я люблю дерзких мужчин! Требуется известная смелость, чтобы на официальной бумаге нарисовать картину!
  - Но это не я! – взвизгнул коротышка. – Я бы не посмел…
  - Скромность украшает героя! – вздохнула девушка, - жаль, что я не в вашем вкусе. Клятву будете изрекать?!
  - Да! сию секунду... Что скажете... - у него кружилась голова, тряслись руки. Он был готов на любое унижение, лишь-бы все стало как и прежде. Пусть рыжий здоровяк отделает его, лишь-бы все как прежде!  - Я готов, но я не знаю как...
Девушка понимающе кивнула.
  - Повторяйте слово в слово, от этого зависит ваша жизнь!
  - Конечно, я на все согласен... – он сжимал в кулаке листок с дурацким рисунком, по лбу струился холодный пот.
  - Спрячьте картину! – приказала девушка, - и не мните бумагу, возможно, это – шедевр!
  - Слушаюсь!
  Лицо девушки стало суровым, брови нахмурились, и замогильным голосом она начала про-износить.
  - Я — крошка Цахес, по прозвищу Циннобер, отныне являюсь первой вонючкой во Вселен-ной!
  - Я... крошка Цахес... первая вонючка... Вселенная.. - сбивчиво бормотал человек.
  - Громче, иначе не зачтется! Продолжаем... Клянусь не издавать паршивых запахов, ни на Земле, ни на Марсе или Венере, чтобы не отравлять смрадом честные ноздри их обитателей.
  - Клянусь... паршивых запахов... на Венере... их обитателей... - отчаянно выкрикивал коро-тышка.
  - Уже лучше! - одобрительно кивнула девушка. - Если-же я нарушу клятву, пусть вонзится мне рог вельзевула в то место, откуда скверные запахи я исторгал!
  - Нарушу клятву... рог вельзевула... исторгал..
  - Все! - просияла девушка, - ты прощен, но помни о клятве. И теперь можешь воспользо-ваться моей слабостью. - она томно погладила себя по груди.
  - А можно мне уйти? - простонал коротышка.
  - Ты все- таки, гей? – она заговорщически подмигнула. – Я никому не скажу! И мы сможем посплетничать как подружки. Идет?!
  - Можно мне просто уйти?! - разрыдался человечек.
  - Жалкое зрелище...- заметила девушка, обращаясь к кому-то невидимому в комнате, -  пусть убирается ко всем чертям?!
Из затемненного угла раздалось негромкое рычание. Девушка безразлично пожала плечами.
  - Ты можешь идти.
  - А как... как мне уйти? - он размазывал слезы по лицу, - вокруг никого нет...
  - А зачем тебе люди? Тебе и одному неплохо.  Клятву ты прочел, не забывай что рог вельзе-вула всегда в готовности! Садись в машину и уезжай!
Она соскочила с подоконника, захлопнула окно. Коротышка поспешно нырнул в машину, трясущейся рукой извлек из кармана ключи зажигания — двигатель послушно заурчал. Ма-шина тронулась с места и плавно покатилась по пустынной улице. Человек вытер слезы. В конце концов, наверняка существует здравое объяснение всему происшедшему. Что показа-лось  сверхъестественным в этой истории? То, что девушка была голой? Пустяки. В эпоху интернета и кабельного телевидения этим никого не удивить! Она много знает о нем.  Подруга работает в в фирме. Узнать-бы кто именно... Наверняка разболтает об этой клятве дурацкой, о том, как он на коленях стоял.  Позор какой...  Друзей у него нет, а если-бы они и были, едва-ли он стал делиться с ними своими сокровенными мыслями. Стоп! Он едва не ударил по педали тормоза. Самое главное — машина! Вздыбленный капот, вытекший радиатор, разбитая фара! Все это было еще в 9.30. утра! Он бросил взгляд на часы. 9. 30. Нет! Этого не может быть!
   Он затормозил, но «тойота» продолжала ехать вперед. Более того, она помчалась быстрее, пустые дома проносились перед глазами с огромной скоростью. Его оштрафуют! Коротышка лихорадочно давил педаль тормоза, эффект нулевой — машина катилась как ни в чем не бы-вало по пустынной дороге. Они испортили тормоза! Кто именно «они» он не мог домыслить, девушка права — господин Цейтлин был начисто лишен воображения! Они подменили машину! Но зачем?! Неважно... Потом как-нибудь все разъяснится, а пока нужно найти способ остановить бешено несущийся автомобиль.
    Машину трясло на ухабах, дома куда-то исчезли,  вместо асфальтированного покрытия  впереди стелилась выжженная степь. Коротышка закричал.  Он вырвал ключи зажигания из гнезда, «королла» набирала темп. Он отпустил руль, и закрыл глаза ладонями, питая детскую надежду, что вот сейчас он проснется, и все будет как прежде! Он заснул, пригревшись на ласковом солнышке! Надо проснуться! Он с силой ущипнул себя за бедро, и громко вскрик-нул.  Девушка... Ну да! Все началось с нее. Он чем-то ее обидел! Клятва! Он поклялся... Надо вспомнить слова клятвы.
  - Я … крошка Цахес — первая вонючка во вселенной...  топ менеджер крупной питерской компании господин Цейтлин старательно вспоминал слова клятвы. Циннобер! Это — не розыгрыш!  Он вжался в сидение машины, съежился в маленький комочек и тихо завыл.
  - Надо прочесть клятву и все закончится! - прошептал он сам себе.
     Руль неожиданно  повернулся, пронзительно визжали протекторы.
    Новая резина! Идиот! Причем тут резина!? Вспоминай слова молитвы! В салоне стало очень жарко, человек машинально жал мертвую кнопку кондиционера.
  - Я — крошка Цахес, по прозвищу Циннобер, первая вонючка во вселенной... - обливаясь потом, он выкрикивал. - клянусь не издавать вонючих запахов, ни на земле ни на Венере... Как-же там дальше?! Ну а если я завоняю, пусть рог вельзевула пронзит меня... Какой рог? В то самое место, откуда я вонял... Кажется так! Клянусь! - он торжественно поднял руку, и умоляюще посмотрел на торпеду. Торпеда равнодушно глядела на горе-водителя.
  «Тойота» подскочила на ухабе, он подпрыгнул, прищемил кончик языка, взвизгнул и неожиданно пукнул.
  - Нет! - закричал коротышка, и тотчас острая боль огненным жгутом пронзила ягодицы.  - Не надо! Пожалуйста, не надо!
    Машина мчалась степи как красный  призрак, мимо стремительно промчалось стадо анти-лоп, преследуемые короткохвостой кошкой. Черномордые  ликаны подняли к небу носы —  они учуяли падаль возле реки. Вожак медлил — добыча была не совсем обычная — огром-ный черный волк, и существовала тонкая связь между ним и Хозяином, а потому он не ре-шался увлечь за собой голодную стаю.
    Маленький суслик высунулся из  норки — его встревожила дрожь объявшая землю. Солн-це клонилось к закату, тень легла на землю. У подножия скал, в розовом тумане плыл мираж — маленький человечек корчится в приступе боли. Поднялась песчаная буря, и мираж исчез. Он утонул в сумраке подползающей ночи...
               
               
                Анна.


     Женщина недовольно поджала губы, хотя знала, что ей следует чаще улыбаться. Полторы тысячи долларов — это почти состояние! А именно столько она выложила за блестящие накладки на зубы. Новые технологии, сейчас они называются — виниры. Она потратила полторы тысячи долларов, пожертвовав бесценной эмалью, и все ради того, чтобы иметь ослепительную улыбку! А улыбаться она не умеет! Вроде обычное дело — широко растянуть губы, возле глаз собираются веселые морщинки, и мужчины укладываются возле ее ног в штабеля! Ну разумеется не такие как этот рыжий хорек, а вот блондин ей очень понравился.  Он улыбнулся и стал похож на известного киноактера. Вот он подходит к ней и говорит.
    « Анна, давайте все бросим и завалимся ко мне домой! Наберем вина, фруктов, и проведем  день в кровати?»
   Лицо посветлело, морщина прорезавшая лоб, и придававшая ему устойчиво недовольное выражение разгладилась, в глазах противно защипало.
    Парень рассеянно подписывал какие-то бумажки, протянутые страховщиками. У него была разорвана ткань джинсов на коленке,  сквозь прореху сочилась кровь.
    Дура ты - Аня! У тебя был шанс, предложить помощь! Зашить джинсы, обработать раны йодом.  Она видела, как коротышка шепчется со страховщиком, ей стало стыдно и за себя и за симпатичного парня. 
    Страховщики разъехались, коротышка кривлялся под теми самыми окнами, откуда недавно кричала женщина.  Окна были наглухо задернуты портьерами, а этот клоун, корчит рожи! Похоже, надо вызывать врача! Коротышка рухнул на колени, и залился горючими слезами. Может быть, у него сотрясение мозга?!  Со страховщиком он договаривался проворно!
    Она знает, что слишком полная, ей не для кого худеть, эклеры заменяют секс. Как только появится в ее жизни такой вот блондин, диета и упражнения станут ее лучшими друзьями, а не сливки с круассанами.  Рот немедленно наполнился слюной, она увидела соблазнительные румяные рогалики, обсыпанные сахарной пудрой рядом с чашечкой жирных белоснежных сливок, и раздраженно сплюнула. Коротышка прыгнул в свою машину, и с ревом умчался по дороге. Клубы дыма оседали, наполняя утренний воздух запахом копоти.
  Возле ограды стоял седой мужчина в спортивных шортах. Одной рукой он держался за пру-тья, другую прижал к груди. Лицо его было сбрызнуто пепельной бледностью, мужчина со-средоточенно смотрел в одну точку перед собой.

  «Добегался!» - мелькнула у Анны мстительная мысль, и тотчас ей стало стыдно.
  - Давайте, я вам помогу… - она тронула его за руку. Кожа у мужчины была холодная, по-крытая мурашками.   
  - Вы видели ЭТО?
  - Что?!
  - Ну ЭТО… Там, возле дома, где кричала девушка.
  -  Вы про аварию?!
  - При чем здесь авария! – мужчина глубоко вздохнул, и поднял руки над головой, на фут-болке темнели пятна пота. -  Около подъезда стояла собака…
  - Какая собака?
  - Большая черная собака…
  Анна испуганно оглянулась. Ну и денек сегодня! Может быть, они все сбежали из психуш-ки?!
  -  Огромный пес. Странно, что вы не обратили внимания…
  - Подумаешь, собака!  - женщина начала раздражаться, - рядом парк, здесь полно псин гуля-ет!
  -  Думаете, я не в себе…
  - Ничего такого я не думаю! – отрезала она. – А вот сердце следует поберечь! Не юноша все таки!
Мужчина горько усмехнулся.
  -   ЭТО была не просто собака! Что то другое… - он быстро зашагал по аллее.
    Женщина вздохнула, достала из сумочки шоколадную конфету,  предвкушая наслаждение, развернула золотистую обертку, поднесла к губам пряно пахнущую сладость, и коснулась языком.  Что имел в виду этот психопат? Собака… Рот наполнился слюной, она запустила руку в сумочку, пальцы погрузились в шуршащую гущу конфет. На несколько минут мир пе-рестал для нее существовать. Она с сожалением подумала о парне, посмотрела вслед спортс-мену, маленькая фигурка растаяла в глубине тенистой аллеи.  Есть верные друзья конфеты, они не предадут, и встреча с ними всегда маленькое счастье. Минут двадцать она поедала конфеты,  урна наполнилась золоченными обертками. Они, похожие на обломки фальшивых сокровищ, ныряли в бездонное чрево, чтобы сгинуть там навечно. Наконец пальцы нащупали в сумочке последнюю драгоценность, и погрузилась в печальные раздумья.
   Они жили вдвоем с младшим братом, мальчик был инвалид. Родился глухим, а к пяти годам начала прогрессировать слепота.  Сейчас Максу двенадцать, таких называются слепоглухие дети. У них нет будущего. Он узнает сестру по запаху, и по вибрации  шагов, у нее слишком тяжелая поступь. Макс ласковый и привязчивый ребенок, он умеет немного говорить, но речь его понятна только им двоим. Больше всего на свете он любит блинчики с медом, и она печет их каждый день. Врачи рекомендуют ему чаще бывать на воздухе. Анна одно время переписывалась со слепоглухой женщиной-профессором по фамилии Келлер, но когда поняла, что на выздоровление шансов нет, бросила бесполезную переписку. Макс любит бывать на улице, он подставляет солнцу бледное личико, и нюхает воздух. Она подводит его к деревьям, мальчик трогает  кору  пальчиками, и радостно лопочет. Она знает, что дети с его заболеванием долго не живут, и глядя за тем как он нюхает стайку голубей, на сердце ее ложится тяжелая скользкая жаба.  Он благодарен сестре за то, что она взяла его с собой на прогулку.
    Анна не верит людям. Однажды она задремала сидя на скамейке, и проснулась от  криков.  Злые дети забросали инвалида камнями, он ползал на четвереньках по газону, чистенькая голубая рубашка была заляпана комьями липкой глины. Он выворачивал невидящие белки, из глаз текли слезы.  Анна бросилась к брату, схватила его на руки и бежала прочь. Макс беззащитно скулил — он не умеет плакать как обычные дети, его плач напоминает скулеж котенка. Голубая рубашка была порвана, — это была его любимая рубашка, сестра вышила на ней букву «М». Макс любил трогать выпуклые следы вышивки, он знал, что это его имя.  Дома она протирала раны дезинфицирующим раствором, после того случая опасалась выводить его на прогулку.
    Пару лет назад она познакомилась с парнем, и после нескольких кружек пива решила при-вести его к себе. Сладко ныла грудь, горели обцелованные губы. Они вошли в комнату, полетела на пол пропотевшая одежда. Мужчина был пьян и неласков, но это не имело значения. Грузный, дурно пахнущий он вошел в нее, и она задохнулась от кислого запаха пота, впивалась зубами в  шею, и едва сдерживалась, чтобы не завыть по-волчьи. Неожиданно он закричал -  Макс вцепился любовнику в волосы…
   После этого случая она поставила  виниры. Она вычитала в каком-то журнале, что человека встречают по улыбке — эффект первого впечатления, вначале улыбка, потом мужчины смотрят на глаза, фигуру и все остальное. Полторы тысячи долларов!
    Свежий ветер пролетел по безлюдному парку, сорвал листву, и гнал ее по пустынным аллеям.  Из мрачной глубины затемненных аллей раздался  сдавленный крик,  а вслед за ним утробный собачий вой. Слишком много всего за одно утро! Она размашистым шагом напра-вилась к выходу из парка.
   Ветер принес  раскаты грома.  Гроза в октябре! Женщина не стала раздумывать над при-родным феноменом, у брата может случится приступ. Врачи  предлагали делать операцию, но шансы на успешный исход невелики -  пятьдесят на пятьдесят. Приступы случались неча-сто, при их появлении следовало срочно дать лекарство — маленькие алые как кровь таблет-ки.  Она бежала к воротам, чувствуя неприятную слабость в ногах.  Гроза надвигается...
    Большое темное пятно мелькнуло в боковой аллее.  В горле пересохло, ноги предательски задрожали.  Выход из парка — витая чугунная решетка, находилась прямо перед ней — на уключине висел  чугунный замок. Женщина дернула решетку, лязгнула цепь, опоясывающая поржавевшие стойки.   Анна не помнила, чтобы здесь когда-нибудь висел замок. Она провела пальцами по  чугунной окалине —  старинный замок, с извилистой, хитрой уключиной. Впереди возвышались острые, в два с половиной метра прутья, прихваченный металлическими скобами. О том, чтобы перелезть через такой забор не могло быть и речи!
    По ту сторону забора, темными громадами возвышался жилой массив. Сверкнула молния, удар грома. Макс! Женщина закричала, голос потонул в шуме листвы. В таких решетках все-гда бывают щели!
   Она бежала вдоль забора, тропа заканчивалась, чугунные прутья крепились на  бетонном парапете, который утопал в листве. Анна ступила в траву, и тихонько вскрикнула — голые икры обожгли пушистые листья крапивы. Сразу же за поворотом начиналась полоса кустар-ника, женщина пробиралась сквозь заросли, колючки цеплялись за одежду, в кровь раздирали лицо. Охваченная мыслью о больном брате, она не чувствовала боли, на лице застыло выражение отчаяния, совершенно неуместно выглядели светящиеся в темноте виниры.   
   Поляна была закидана пластиковыми стаканчиками, цветными обертками от чипсов, и пу-стыми бутылками. Один из прутьев решетки отжат в сторону, для худого подростка не со-ставляло труда проскочить через  отверстие. Густые кусты образовывали плотный живой навес, сидя под ним можно переждать ливень, на вытоптанной площадке лежали плоские бревна. Крик повторился, вслед за ним собачий вой.
   Женщина вскарабкалась на бетонный парапет, голова прошла свободно. Анна  втянула воздух, и продвинулась на несколько сантиметров. Дождь усилился. Платье намокло, теперь должно быть легче. Прутья  сжимали  грудь, она протиснулась еще на пару сантиметров. Мысленно она похвалила себя за находчивость, молния осветила поляну, в призрачном свете она увидела монстра. Косматое чудовище смотрело на жертву, со шкуры капельками стекала вода, из открытой пасти шел горячий пар. Зверь поднял голову к небу и завыл...
   Раскатистый удар грома сотряс земную твердь. И из-под сумрачного небосклона хлынули потоки бесцветной воды. Женщина кричала, намертво сжатая в чугунном плену, некой ча-стью здравого смысла понимая, что только спокойствие, и размеренное дыхание помогут ей освободится.  Темная пелена ужаса захлестнула сознание, она вцепилась руками в мокрые прутья, билась как животное в силках и застревала еще больше.
   Зверь  прихватил ее за ногу, и потянул на себя.
    « ЭТО не собака!» - вспомнила она слова мужчины.
    « Я умру»... – пронеслась следующая мысль, и поразила своей безыскусной очевидностью. - « Я умру, и Макс  умрет без меня. Он умрет от голода и одиночества, как погибают кошки после смерти хозяев».
  Воспоминание о брате придало ей сил и мужества. Анна махнула ногой, и туфля слетела на землю. Пес вцепился зубами в платье, затрещала материя, поползла по швам. Надо спокойно  дышать! Пес с легкостью порвал ее одежду, отбросил в сторону рваные лохмотья, и вцепился в туфлю. Дождь заливал лицо, слизывал соленые капли слез и пота. Освободившись от пла-тья она неожиданно проскользнула на несколько сантиметров. Пес сорвал туфлю, и вцепился в комбинацию — похоже игра начала его забавлять. Чугунный прут зацепился о плотную лямку бюстгальтера,  Анна сорвала лифчик, голое тело проникло сквозь тесно сомкнутые прутья, и тотчас сильная боль ожгла босую ступню —   псу наскучила игра. Поняв, что добыча высвобождается, он вонзил острые клыки лодыжку. Анна оперлась о парапет, дернула ногой — пес разжал челюсти, и не удержав равновесия упала на асфальт. Сумочка! Ключи от квартиры находились в сумочке, и она лежала на бетонном парапете с той стороны решетки. Дрожа от страха и холода, Анна приблизилась к решетке. Пес пристально смотрел ей в глаза. Это — не собака! Спортсмен увидел монстра, вот у него и случился приступ! Дешевая сумочка, из  фальшивой крокодиловой кожи покоится в полуметре от решетки на краю парапета, достаточно протянуть руку. Пес поднял губу и негромко зарычал, на косматой морде появилось нечто отдаленно напоминающее улыбку. Макс лежит на полу, голова безвольно стучит о пол, а изо рта текут густые слюни. Он может задохнуться!   Женщина  просунула руку, но пес оказался  долю секунды быстрее.
    В детстве Анну укусила собака, на ноге  сохранился небольшой шрам, и с тех пор она ис-пытывала страх перед псами, остерегалась даже маленьких безобидных собачек, украшен-ных цветными бантиками. Она помнила состояние боли и беззащитности, когда облезлая дворняга икру железными клыками.
   Боль, которую она испытала сейчас, ни шла ни в какое сравнение, с детскими ощущениями. Она завизжала, присела на корточки, слезы брызнули ручьем.  Острая молния ударила в ствол тополя, запахло жженым деревом, пес ослабил хватку.  Анна схватила сумочку а монстр не спеша протискивался сквозь прутья решетки.  Изуродованная была похожа на клешню рака. Пес торжествующе зарычал.
   В воздухе мелькали бирюзовые зарницы, объявился белый шар, подле него огненными ли-ниями струилась горящая плазма.  Пес недовольно заворчал и попятился.  Шар завис на ме-сте, покачиваясь в воздухе — от пульсирующего белого диска тянулись тонкие нити. Раздал-ся сухой удар —  будто взорвалась елочная хлопушка, и дерево объяло пламенем. Анна очну-лась от столбняка, и помчалась по улице. Они никогда в жизни не бегала так быстро. Женщина влетела в подъезд, едва попадая в замочную скважину отомкнула дверь, и ворвалась в квартиру.
    Макс спал. Длинные волосы прилипли к мокрому лбу, мальчик стонал во сне, и беспокойно шевелил губами.
    « Надо его подстричь!» - на ум пришла неуместная мысль. Он медленно сползла на пол, и громко разрыдалась.
   За окном бушевала настоящая буря,  ветер гнул к земле кроны деревьев, сильный порыв ветра распахнул форточку, и свежий воздух ворвался в комнату. На стекле кривились отблес-ки пожара — горело высокое дерево.
    Почему нет пожарных? Почему вообще никого нет?! Улица выглядела мертво. Ночь.  Пы-лающее дерево, безжизненные провалы черных окон. Никого…
     Макс поморгал невидящими глазами и проснулся. Он сел в кровати, потянул ноздрями, и безошибочно протянул руки к сестре. Плача от счастья она кинулась к брату.  Кружилась го-лова, дергала больная рука, кровь сочилась из ссадины на лбу. Это потом...
     Макс трогал пальцами ее волосы, и задавал вопросы на своем, только им двоим понятном языке. Неожиданно он наморщил лоб, отчего стал похож на маленького старичка, и принялся нюхать воздух. Анна встревоженно взглянула на брата. Он стоял возле своей кровати, нюхал воздух и на лице его застыло выражение тревоги. Она поспешила в ванну, за лекарством, но остановилась в коридоре. Сильный удар потряс дверную раму. На пол сыпалась  штукатурка, седые крупинки пыли. Анна  навалилась на дверь,  крутила ручку врезного замка, стальной язычок не попадал в узкую горловину, проскальзывая по гурту. Следующий удар в дверь едва не отбросил ее на пол. Рыдая от отчаяния, она вцепилась пальцами в ручку замка, и ударив  ладонью в дверь,  провернула ригель.  Воя от нестерпимой боли, женщина повалилась на пол…
     Детские пальцы тронули лицо. Она поднялась на ноги, отвела брата в комнату, уложила в кровать.  Ребенка нельзя приучать к транквилизаторам, слепоглухонемые дети подвержены приступам бессонницы. Она достала две таблетки, одну разломала напополам, полторы для себя, половинку для Макса. Только сейчас она почувствовала свой запах, - смесь  пота, крови и адреналина. Бедный Макс! Он познает через запахи и прикосновения…
    Она зашла в ванну, и пустила струю горячей воды. Не следует Максу слышать такие запа-хи. Из коридора донесся металлический скрежет.  Ручка замка медленно повернулась, язычок выскочил из  ниши. По полу пронесся  сквозняк, в проеме показалась огромная собачья голо-ва, цокали твердые когти по паркету.  Анна почему то глупо улыбнулась, словно ждала гос-тей, и упала на пол без чувств.


                Спортсмен.
   

  Мужчина вышел из парка, и направился к автомобильной парковке. Таврический парк яв-лялся лучшим местом в центральном районе для занятий спортом. В будние дни собиралась пробка на Фурштадской улице, и он шел пешком, а в выходные дни предпочитал ездить за рулем. Поездка по пустынным улицам, давала возможность размышлять о себе, людях, веч-ности. Он любил думать о вечности с тех пор, начало шалить сердце. Медицинская карта была похожа на раздутый ранец. В своих рецептах врачи предпочитали сиреневый цвет, отчего исчерченные размашистым почерком буквы выглядели похожими друг на друга, а  слова приобретали метафизический смысл. Мужчина нервно мял в пальцах эти бумажки, тщетно силясь разобрать написанное, сердце начинало сердито подпрыгивать в грудине. Одетые в бесформенные голубые халаты эскулапы, напоминали бесполых манекенов. Они передавали друг другу змеиные ленты кардиограмм, и смотрели на него, лежащего на холодной кушетке сверху вниз. Все это было долго, бессмысленно и унизительно.
   На парковке было пустынно. Воскресенье. Его шевроле уверенно взгромоздился на высо-кий парапет, бесцеремонно потеснив, хрупкую  хонду. Кроссовер! Девочка, переодетая в мальчика!
 Он с симпатией посмотрел на свой автомобиль. Шевроле тахо был похож на дремлющего гризли. Грубые угловатые формы, мускулистые, не знающие преград колеса с глубоким про-тектором, узкие квадратные фары, как глаза первобытного человека, цепко смотрящие из под нависающих  век.  От машины веяло необузданной силой и мощью, а черный, глянцевый цвет придавал ее облику щеголеватого лоска. Задний бампер шевроле заметно выдавался на проезжую часть, остальным участникам движения приходилось старательно лавировать, чтобы не задеть сверкающий хромированной отделкой кузов.
  Сегодня пробежка не удалась. Сначала эти  крики, затем взбунтовавшееся сердце, и нако-нец, собака…
  Он приложил ладонь к груди. Раз, два, три, четыре… Провал! Мужчина шарил по груди, будто надеясь вернуть на место ускользнувшее сердце. Именно так она и приходит?! Он прижался к верному шевроле, щека коснулась холодного стекла. Сначала он потеряет созна-ние, а потом… Что потом?! Потом уже ничего не будет! Ни Таврического парка, с красивыми тенистыми аллеями, ни тонких девушек, похожих на трепетных призраков, прекрасных как юная весна.  Ни шевроле тахо – верного могучего друга! Будет пустота. Черная, гулкая, пожирающая атомы света и звука, давящая, беспощадная пустота.
 Человек вцепился ногтями в ветровое стекло, пальцы с отвратительным скрипом прочертили полосу на тонировке.  Исчезнет даже его отражение –  иногда привлекательное,  как призрак из параллельного мира.
  Сильный толчок сердца погнал кровь по застывшим венам, в голову ударила горячая волна, на лбу выступила испарина. Сердце забилось часто, бестолково, будто пытаясь загладить свою вину за досадную оплошность.
  Мужчина перевел дыхание. Осторожно оглянулся по сторонам. Никого… Не доверяя коварному сердцу, он приложил пальцы к яремной вене, затаился, слушал. Он был похож на врача реаниматолога. Раз, два, три, четыре…  Пять! Шесть, семь… Он громко вздохнул, вытер со лба пот. Перетренировался. Пятьдесят один – это грустная реальность, а не просто возраст.  Но почему именно он?! Почему это происходит с ним, а не с противным хорьком из красной тойоты?! Откуда взялся этот стремительно растущий холестерин, откуда  аритмии, пугающие иногда даже бесстрастных как вежливые роботы врачей. В чем причина подъема артериального давления, когда темнеет в глазах, громкие толчки пульса похожи на удары отбойных молотков. Он говорят – возраст! Какой к черту возраст?!  С этим хорьком они ровесники, а тот курит как паровоз, и судя по хлипким плечам и плоскому как у плотвы заду, вряд ли когда либо занимался спортом! А он отлично помнит, что свой юбилей отметил двадцатикилометровым кроссом, а после всего, там в же парке отжался сорок пять раз за пол минуты! В честь юбилея! И затем с легкостью подтянулся десять раз на турнике, и тело его было как сжатая пружина. Ни капли жира!  И молодые девчонки аплодировали, и худенькая брюнетка, со смешным хвостиком сказала что он похож на Пола Ньюмена.
  Сорок один, сорок два… пятьдесят семь…
   Врачи не рекомендуют часто контролировать свой пульс. Может развиться кардионевроз.  Да черт с ними с врачами этими! За пару лет он приобрел  медицинские познания. Похожие симптомы возникают при грудном остеохондрозе. Вполне возможно, у него остеохондроз. Даже вероятно именно так! А сердце зашлось после того, как он увидел эту собаку.  Жуткая скотина!
   Он встал на цыпочки, задержал дыхание, мысленно сосчитал до десяти, и короткими толч-ками выпустил воздух через ноздри. Боль ослабла, остался дискомфорт в области солнечного сплетения, будто некая сила распирает диафрагму изнутри. Ну точно остеохондроз! Ему до-садно было лишать себя того удовольствия, что приносил спорт. Ни с чем не сравнимое ощущение легкости в мышцах, радость известная лишь спортсменам, возникающая на исхо-де часа хорошего бега, когда легкие начинают работать в полную силу, мозг насыщается кро-вью, и чувство бездумной эйфории охватывает все существо, и кажется можно бежать  до бесконечности, пока налитые силой икры толкают тело вперед. Он где то читал, что у мара-фонцев вырабатываются во время бега эндогенные опиаты, и спортсмены могут испытать нечто похожее на кайф наркомана. Мужчина выдохнул, и решительно направился в сторону парковых ворот.
   Резкий порыв ветра заставил его задрожать от холода. Голые руки покрылись гусиной ко-жей. Солнце скрылось за тучей, в лицо ударили первые капли дождя.
  - Черт бы побрал этих акробатов… - проворчал он. С утра была прекрасная погода, он пол-часа торчал под окнами слушая чьи то крики.  Землю покрыло мраком, туча стремительно надвигалась, поглощая солнечный свет.
   Он нажал кнопку сигнализации, тахо приветливо моргнул красными глазами. Это как встреча старых друзей. Мужчина открыл дверцу, и в то же мгновение из парка прилетел женский крик.
  - Это шоу такое?!
Он нырнул в салон автомобиля, достал спортивную куртку, и накинул ее на голые плечи.  Сердце работало четко и уверенно, боль прошла.
  - Вы это слышали?
  Мужчина резко обернулся. Перед ним стоял один из участников недавнего шоу «под ок-ном».
  - Не глухой…
  - Виктор! – парень протянул руку.
  - Сергей. Два раза одна шутка не канает, Витя!
  У паренька была разорвана штанина, сквозь прореху выступила запекшаяся кровь.
  – Это – не шутка.  Вы видели пса?
  - Ну большой пес… Что особенного?
  - Это – не пес! – отрывисто сказал Виктор. Он  прижал палец к губам. – Тихо!
Дождь закончился также неожиданно, как и начался. Черный небосклон был затянут непро-ницаемой пленкой, на востоке выплясывали молнии. Воцарилась тишина.
  - Вы слышите? – прошептал Виктор.
  - Что? –  также шепотом ответил мужчина.
  - Звуки изменились…
  - Что значит изменились? – он поперхнулся, закашлялся, и не услышал голоса. Звуки словно  ватой окутали.
  - Шепот и крик звучат одинаково…
  - Лажа! – возмущенно воскликнул мужчина, и ощутил напрягшиеся горловые мышцы. – Черт вас всех раздери!
 - Оно становится сильнее! – он скорее угадал по движению губ, чем услышал собеседника. – Это для того, чтобы она не смогла попросить…
  - Я ничего не слышу!!! – старательно отчеканил Сергей.
Губы парня  шевелились, слова разрывали густой воздух.
  - Ей нужна помощь… Оно мешает!
 Мужчина испугался, но не подал виду,  двадцать два года в армии кое- чего стоят! Он достал из бардачка блокнот. Объяснение найдется!  В природе существует множество аномальных явлений, бермудский треугольник, нло, йетти. Рано или поздно все разъясняется! Сейчас главное наладить связь. Видимо, что то с электромагнитными полем.
  - У нас есть преимущество перед глухонемыми древности! – он заставил себя усмехнуться – Это так называемая всеобщая грамотность… - он обернулся к Виктору. Тот исчез.
  Сжимая в руке нелепый блокнот, мужчина выбежал на Таврическую улицу. В сотне метров маячила фигурка. Парень размахивая руками. Он не мог так быстро переместиться за не-сколько секунд! Бред! Пустые улицы, текучая, ощутимая физически мгла, пронизана молочно белыми нитями,  безмолвие, словно уши запаяны воском.  На обложке блокнота глупо улыбался ушастый Микки Маус. Он держал в вытянутой руке бутылку кока колы.
  «Это все нужно живым!» - короткая, словно удар тока мысль пронзила сознание. Запахов нет! Ни звуков, ни запахов. Может быть ОНА и есть такая?!
  Ветер принес большой газетный лист, он пронесся над землей, бесшумно хлопая белыми крыльями. Виктор опустился на колени,  протягивал руки вперед.
  « Он видит то, что не могу увидеть я!»
Земля задрожала от вибрации. По Кирочной улице мчался грузовик. Огромный, со сверкаю-щей  решеткой радиатора. Из под колес вырывались языки желтого пламени,  плавился ас-фальт, не в силах выдержать грузную мощь мчащегося чудовища. Недра трубы извергали ад-ское пламя. Сергей как завороженный смотрел на грузовик. Его ум практика и реалиста ли-хорадочно искал объяснения происходящему. Новые технологии?! Военный эксперимент?! Параллельные миры!  Чушь собачья! Ну допустим они могли сконструировать такую маши-ну. И на кой черт нужен  грузовик? Как военная машина он совершенно непригоден! Нет орудий для стрельбы, эта дурацкий красный цвет, как у феррари!  Но как тогда объяснить зловещую тишину, и отсутствие запахов? И куда пропали мирные петербуржцы?
  Он кинулся к шевроле, швырнул блокнот на соседнее сиденье, Микки Маус глупо вытара-щился своими круглыми лукавыми глазами.  Вставил ключ в гнездо зажигания -  тахо не по-давал признаков жизни.  А что он собственно ждал?! Микки Маус торжествующе сверкал белозубой улыбкой. Он предвкушал наслаждение от холодной сладкой кока колы. Говорят, в одной бутылке колы пол стакана сахарного песку. Все это нужно живым… Он уперся руками в руль. Сердце не болело. В груди царит тишина и покой. Также как на улицах этого странного города.
  Он часто фантазировал на тему смерти, и рисовал  картину безутешных женщин и друзей, рыдающих на могиле, и испытывал жгучее  томление. Но все это важно для живых…
   Виктор стоял на коленях, его губы беззвучно шевелились. Он выглядел счастливым…
  Сколько должно минуть столетий, прежде чем придет смирение? Сколько световых лет пу-тешествует одинокий луч от далекой звезды, пока его робкие губы коснутся земного полюса?  Тридцать лет, сорок, пятьдесят один… Он не знал ответ. Он шел в парк. Ему предстояла долгая пробежка. Это будет настоящий марафон, достойный памяти великого Франциско Лазара, который убежал в далекую туманную бесконечность.
  Сильный порыв ветра едва не сбил с ног, беззвучно вращаясь в воздухе, летели пластиковые стаканчики, надорванные пакеты от чипсов, пестрые листки бумаги, испещренные сиреневыми чернилами. Бесцветные губы мужчины растянулись в кривую усмешку. Он пригнулся, и ускорил шаг.
  Земля вздрогнула от удара.  Грузовик налетел на выступающий бампер шевроле. Огромная сила отбросила внедорожник, мужчина зачарованно глядел, как медленно и бесшумно тахо взлетел в воздух, с необычной грацией для его массивной фигуры, описал замысловатый пирует, и упал на  хонду. В воздух полетели светящиеся осколки стекла,  будто разбилась хрустальная ваза. Он отвернулся, и побежал.  Мышцы закаменели,  скулы заострились, ветер слизал капельки пота, и увлек за собой бесценные крупицы соли, увлажнив ими сухую осен-нюю листву, и на поблекших листьях выступила влага, казалось, они плачут, эти мертвые листки, скорбя о стремительно пролетевшем лете…
    

   

         

 
               
                ГЛАВА. 3. 

         
                ПРОБУЖДЕНИЕ.
    
        Зося открыла глаза, нестерпимо яркий свет ударил в лицо.
  - Извини… -человек-пес поспешно задернул занавеску. – После пробуждения всегда так. Местный свет кажется нам ярким.
  Он стоял возле открытого окна, и курил, выпуская дым в форточку. 
  -  Я пытался помочь, но т-ты не слушалась…
  Девушка молчала.
  -  Я пытался помочь... - растерянно повторил он, пытаясь поймать ее взгляд. 
   С улицы доносился людской гомон, шумный смех детей, визг тормозов, звон разбитого стекла.
  - Там авария... – он заискивающе улыбнулся. - Джип старенький... А другая машина – тойо-та.
  - Королла! - прошептала она.
  - Так точно! Ты не посмотришь?
 Она отрицательно помотала головой, по щекам текли слезы.
  - Этого не избежать.  Лучше и не противиться, так б-больнее... - он едва заметно заикался.
  - Кто дал тебе право решать?!  Кто ты такой, ублюдок?!
  - Ты знаешь... - он осмелился улыбнуться, - я — твой раб...
  - Чушь! - закричала Зося. - Это хрень собачья! Такой-же как твои выдумки насчет девушки в ночном клубе!
  - Я помню ее! – он ханжески пождал губы. -  Ее насмерть зажалили з-змеи!
  - Нет! - взвизгнула она, - Нет! Нет!!! Это была проститутка-танцовщица! Я видела это шоу несколько раз!   -   Она заткнула уши кулачками, и громко закричала.
  - Умоляю тебя, не к-кричи так! Уже люди смотрят…
  - Чушь! - она вскочила с кровати, запахнулась в простыню, и подбежала к окну.
  Красная тойота  прилипла к видавшему виды джипу, у внедорожника был смят задний бам-пер. На тротуаре лежала большая собака, на асфальт вытекла черная лужица крови. 
  - Нет! - охнула девушка.  Она подошла к бару, достала бутылку вина,  налила в бокал  - Что я делаю? - пробормотала она глядя на бутылку.
  - То, что и должна...
  Оскар незаметно подошел сзади. Она обернулась, и выплеснула ему вино в лицо, жидкость текла по щекам, человек-пес оскалился в елейной улыбке.
  - Спасибо, госпожа…
  - Дьявол! - задохнулась девушка, и с силой ударила его по лицу.
  - Это слишком лестная характеристика.  – он сокрушенно покачал головой. - Я —  твой раб.  То, что ты увидела за окном — продолжение сна. Взгляни — там самый обычный пейзаж. И никаких следов аварии...  - сочащаяся кровь из разбитого носа бедными капельками орошала пол.
  - Вытри! - она бросила платок, и неуверенно подошла к окну. Он шел следом.
  - Продолжение сна... - повторил он, - чего ты опасаешься? В-выгляни в окно, ты все равно это уже сделала!
  Оскар широко улыбался, прижимая платок к кровоточащему носу. Вокруг разноцветных глаз собрались веселые морщинки. Ему весело!
  - Ублюдок! - пробормотала Зося, и осторожно выглянула в окно.
   Две прижатые друг к другу машины. В салоне красной тойоты сидит маленький человек. У него смазанный подбородок, и короткие жесткие усы. Он похож на испуганную крысу, и одновременно на облысевшего Гитлера. Возле джипа стоит парень, у девушки болезненно сжалось сердце. Перед глазами всплыла до боли знакомая, и вместе с тем такая чужая картина. Пустынные улицы, пронизывающий ветер.  Она умерла!  Ей досталась чужая роль в пьесе, и ее героиня погибает. Зося зажмурила глаза, и воцарилась мгла. Маленькая, игрушечная смерть. Она слушала свое сердце, оно билось часто и тревожно, как ласточка в силках.
  - С-с-тобой все в порядке?
  - Заботливый пес!
  Высокий симпатичный парень машет  рукой, держит большой лист бумаги, на нем неуклю-жими каракулями написаны цифры.  Номер телефона. На разбитые автомобили с любопыт-ством смотрит полная женщина в старомодном цветастом платье. Чуть поодаль стоит седой мужчина в синих спортивных шортах. Зоя лихорадочно задернула плотные портьеры.
  - Кто все эти люди?! Откуда я их знаю…
  - Может быть, их и не существует. Многое зависит от тебя…
  - Кто дал тебе право?! – закричала Зося.
  - Ты… - кротко ответил человек пес. - Я – повелитель тени. Ты – Госпожа! – он неуклюже опустился на колени.
  - Извращенец, сукин сын!
  Он опустил голову, бледная улыбка тронула  губы.
  -  Идея сексуального подчинения не могла прийти в голову жалкому человеку-псу, не так ли?
Зося застонала от бессилия. Она вспомнила. Ублюдок прав!
  - Это  тяжело, брать на себя ответственность! – улыбался Оскар. -  За удовольствия прихо-дится платить. В том числе за радость обладания рабом.
  - Это была твоя идея!
  Она схватила со стола бутылку, и бросила в него. Он ловко увернулся, бутылка отскочила от стены, и упала на пол. На ковер вытекло вино.
  -  Слова не изменят истину! Если ты настаиваешь, я готов взять твою ответственность на себя, на то я и раб. Но вряд ли это поможет…
 Она прижала руку к груди —   там бешено колотилось маленькое сердце. Можно сколь угод-но долго стоять перед зеркалом на цыпочках, росту от этого не прибавится. Мера ответственности… Зося быстро перебирала варианты.  Чужой сценарий можно попытаться все изменить! Она набирала цифры на пульте  айфона. Как же там? Девять пять один, четырнадцать... Если она поговорит с парнем история измениться. Четырнадцать, десять...  Главное действовать! В трубке негромко щелкнуло. Номер абонента выключен, или временно недоступен. Недоступен...
    Она обреченно пошла на кухню, достала  бутылку,  вонзила острие штопора в пробку. Налила вина, и залпом выпила целый бокал. Оскар участливо смотрел на нее. Девушка до-стала сигарету, втянула горький дым и закашлялась. Что она делала в тот раз? Пила вино. Ничего не изменить...
Неслышно ступая подошел человек-пес. Она со слепой ненавистью обернулась.
  - Убью тебя, сука!
  - Что может быть проще... - грустно кивнул он.
 В прихожей раздался громкий звонок.
  - Там открыто! - Оскар заговорщически подмигнул.
Она затушила сигарету,  вышла в коридор.
   « Кто там может быть?» - машинально подумала она, и безразлично махнула рукой. Ей овладело вялое отупение.  Простыня безжизненно упала на пол она как была, голая, подошла к дверям.  Под руку быстро ввинтился невесть откуда взявшийся подросток. На лестничной площадке стоял симпатичный парень.  Он был немного похож на Кевина Костнера. Зося ощутила нереальность происходящих событий. Словно голова замотана тугой ватой. Парень что-то спрашивал,  она отвечала, затем он убежал вниз по лестнице, а она еще долго стояла в дверном проеме. Мальчик  склонился над лестничным проемом и залаял, и помчался следом за гостем. На ходу человеческое обличье менялось — он превращался в пса.
    Шаги стихли, хлопнула парадная дверь. Она вернулась в комнату, и легла на кровать.  Тело налилось свинцовой тяжестью, непреодолимая сила тянула веки вниз, от приступа зевоты она едва не вывихнула челюсть. В сгущающихся сумерках появился силуэт раба. Зося собрала волю в кулак, и села на кровати.
  - Ты напрасно тратишь силы на борьбу! - произнес он.
  - Что ты имеешь в виду? - еле ворочая языком, проговорила девушка.
   Он что-то в вино подсыпал? Раб! Скотина! Собака!  Ярость придала силы, девушка встала на ноги,  пошатываясь прошла в ванну, и включила холодную воду. Сильные струи ударили по плечам, грудь  покрылось гусиной кожей.
    « А что я делала тогда?» - промелькнула шальная мысль.
 Принимала ванну после того, как описалась... Другой сценарий, господа! Все может изме-ниться! Посвежевшая, она вылезла из под душа, насухо растерлась жестким полотенцем. Все можно изменить! Она ступила на кафельный пол, поскользнулась в куче скомканной мате-рии,  в нос ударил запах мочи — это были ее испачканные джинсы. Девушка села на малень-кий, низкий табурет и расплакалась. Она высморкалась, обтерла лицо ледяной водой, одела  спортивный костюм и вышла на кухню. Тихий как тень подкрался человек-пес.
  - Что будет дальше?! Говори! - отрывисто бросила Зося.
  - Ты знаешь это лучше меня! - он в недоумении развел руками. -  Это твоя история...   Я спа-сался от страха, ты сделала добровольный выбор. Я это понял когда понюхал  халатик... Это был ТОТ самый запах, его ни с чем не спутаешь!
  - Какой к дьяволу халатик?!
  - Ты забыла халатик в день нашего знакомства!
  - Бред какой-то... - девушка опустила голову, - не помню я никакого халатика...
  - А дневник мой помнишь? Ты читала...
  - Помню... - она невесело усмехнулась, - бредни алкоголика-мазохиста!
  - Ты ничего не поняла, Госпожа! Т-ты ни во что не веришь...
   Зося  подошла к окну. Из подъезда вышел парень. Он сильно прихрамывал, одежда покрыта слоем пыли,  разорванная штанина набухла от тяжелой крови. Навстречу к нему подбежала полная женщина и лысый коротышка,  седой мужчина помог дойти до джипа. Парень закурил сигарету, и бросил взгляд на окно. Девушка испуганно отшатнулась.
  - Собака! - с ненавистью прошептала она. Больше всего хотелось схватить раба за волосы, и начать быть затылком о стену, до тех пор, пока кровь на зальет его разноцветные глаза.
  - В гневе ты просто ослепительна! - Оскар опустился на колени, и протянул губы к ее ноге.- Помнишь, как я  одевал тебе т-тапочки....
   Зося ударила его кулаком по голове. Раб отполз в сторону, из носа пошла кровь, он сел на пол прислонясь спиной к стене, и по-собачьи задрал голову.  Около разбитых машин ходили люди в форменных синих комбинезонах, один фотографировал повреждения, другой записывал что-то в папку. Возле него суетился лысый коротышка, парень сидел на земле, прислонясь спиной к развороченному бамперу своего джипа, и безучастно смотрел на все происходящее.  Их взгляды встретились, он едва заметно кивнул.  Она точно знала, что последует дальше. Идея осенила внезапно. Она схватила айфон, набрала номер. Как и следовало ожидать, номер недоступен. Все правильно! Она не может общаться с персонажем сна напрямую, такой прием нарушает сценарий. Но правило не распространяется на смс сообщения. Зося спешно набирала текст. Ведь она читала написанный дневник  извращенца! Значит, написанные слова уже являются частью истории, над ними не властны  демиурги, лешие и прочая нечисть!  Изреченное слово имеет силу, оно само — история. Вначале было слово...
    Борясь с наваливающейся дремотой, она дрожащими пальцами набирала буквы, ввела но-мер.  Понятно. Она засыпает, если пытается изменить сценарий. Девушка опустилась на пол, изо рта потекла слюна. Она спала...
      Из кухни вышел Оскар.  Густая сукровица запеклась под разбитым носом. Зося немед-ленно проснулась. Сценарий  восстановлен.
  - Иди умойся, скотина! - она бросила полотенце.
  - Я хотел как лучше... - он поспешил в ванную. Она проводила его взглядом полным отвра-щения. Сон прошел. Сообщение успешно отправлено. Девушка едва сдержала восторженный крик. Теперь главное, чтобы парень понял, от кого оно пришло. Он поймет! Осталось играть по их правилам,  ничего не менять, сигналом нарушения сценария будет сонливость.
    Зося налила себе водки, в комнате звенел телефон. Нарушена хронология событий... Она усмехнулась. Или в зазеркалье другое время? Чушь! Проще предположить, что она одурма-нена  наркотиком.
   Она подошла к аппарату, и перерезала провод. Послушная девочка! Она будет поступать так, как от нее ждут. Телефон вновь зазвонил — кусок обрезанного провода торчал из  лаки-рованного блестящего брюха. Тягучая сонливость навалилась как пуховое одеяло. Глаза за-крывались.
  - Я слушаю....
  - Подойди к окну... - приказал низкий, хриплый голос. У людей не бывает таких голосов!
  Зося отдернула портьеру, вялость исчезла без следа, появилась нехорошая злоба. Свежий воздух ударил в грудь, в комнату ворвалось  пение птиц, задорно шумела листва. Джип уехал. Возле тойоты суетился маленький человечек.
  - Молодой человек! - прокричала она, демонстрируя коротышке такую грудь, которую он едва-ли мог встретить на своих любимых порносайтах.
    «Пусть покайфует напоследок! Крошка Цахес...» -  чужие, наполненные ненавистью мысли промелькнули в голове. Она увидела его голым , распростертым на пустынной земле. Уродливые ликаны рвут плоть  сильными челюстями, вонзаясь острыми зубами в пах, перемалывая  кости.  Наполненной животной болью крик несется над раскаленной степью.
  - Беги! – закричала он что было сил. -  Беги отсюда!!!
Зося не услышала своего голоса, звуки гибли в чреве, едва зародившись. Девушка попыта-лась кинуть на улицу тяжелую пепельницу, но в руке у нее оказалась  пачка сигарет, она без-звучно упала на асфальт, коротышка поднял сигареты, и кланялся благодарственно, как ки-тайский болванчик. Ничего нельзя изменить…
     В комнату вошел Оскар. В его руке дымилась тонкая сигарета, влажные волосы были за-чесаны назад, в разноцветных глазах нежилась горячая страсть.
  - Лучше покориться!  В смирении – сила…
 Зося села на подоконник, позволив коротышке созерцать ее наготу.  Она заставила прочесть  клятву. Автор сценария обладает чувством юмора! Раб нацепил  ошейник, в зубах он сжимал ремень. Девушка нехорошо улыбнулась... Что с ней происходит! Это не она!!!
    Коротышка сбиваясь и путаясь, декламировал слова клятвы. Ничего нельзя изменить…
  - Почему ты не подходишь к окну? - спросила она.
  - М-мне нельзя... - он протянул ей ремень.
  - А мне можно?
  - Ты — избранная. Званных много, избранных мало...   Ты не боишься серого манка, и есть нечто такое, что заставляет его относиться к тебе с уважением. - он робко сунул ремень ей в руку. Зося с отвращением отбросила его в сторону.
  - Зачем это?!
  - Он не может найти собаку, я меняю свою природу…  Я писал об этом. Мой дневник...
    Она стремительно прошла в спальню, открыла ящик письменного стола, пальцы наткну-лись на небольшую  книжку. Молитвенник. Девушка погладила пальцами обтертый корешок.  В нижнем ящике лежала пухлая тетрадка. Зося открыла наугад — страницы были исписаны беглым корявым почерком.
   «...У меня больше нет своей истории... Я — это комбинация страхов, скопище пульсирую-щих нервов. В ту ночь, когда серая тень вплыла в мою жизнь, я перестал бояться смерти и смущаться унижений. Мне удалось погрузить Госпожу в мой мир, она считает его миром ил-люзий...».
   Зося бросила яростный взгляд на раба. Он поднял ремень, и встал на четвереньки, и застыл в униженной позе, склонив голову. Девушка с отвращением плюнула ему в лицо, Оскар вздрогнул и благодарно застонал.
  - Выродок…
   « После того, как Госпожа встретиться с серой тенью —  страх исчезнет. Она станет перво-приемницей абсолютного ужаса. Это — мой дар ей... Однако немалого труда стоило заста-вить Хозяйку погрузиться в густую бездну моих иллюзий. Там многое перевернуто, искаже-но, как могут дробиться, множась на тысячные детали отражения в кривых, треснутых зер-калах...»
 В молитвенной позе застыл Оскар. Навечно... Слово вызвало приступ  отчаяния. Где она это слышала? Раб протягтвал ей ремень. Как он сказал про себя, - повелитель тени! Она затянулась сигаретой, закашлялась, из глаз покатились слезы. Навечно! Слово как нож.
   « Поначалу Госпоже было страшно... Зазвенели серебряные нити, следовало сконцентриро-ваться на синем небе и повторять. Ахерон лилит, Ахерон лилит...»
    Зося отбросила дневник.  Донесся слабый раскат грома, надрывался телефон. В комнату вползла липкая и плотная мгла, воздух стал тяжелым и неподвижным, в наэлектризованной атмосфере проносились голубые молнии. Человек-пес вжался в пол, в остановившихся глазах застыл смертельный ужас. Зося  подняла трубку. Микрофон гремел нечеловеческим голосом, от звуков воздух вибрировал .
  - Ахерон лилит, адрамелех бегерит, мелек таус наама, самну римон наама...
  Сверкнула молния. Оскар завыл, его вытаращенный взгляд был прикован к колыхающейся  портьере.  Черные тучи неслись над землей,  касаясь рваными краями верхушек стройных тополей. Молнии буравили сумрак облаков, вонзались в земную твердь. Хлынул проливной дождь, голос из телефона был похож на собачий рев.
     -   Адрамелех бегерит наама!
  В парке, под проливным дождем, полная женщина пыталась протиснуться сквозь узкие ре-шетки ограды.  К ней медленно приближался огромный черный пес, а в двух кварталах, в маленькой комнатке спал слепоглухой мальчик. Он не мог слышать грома, но в такт раскатам по  лицу пробегала мучительная судорога.
  Она ничего не может изменить...  Ей нужна помощь!
   Девушка открыла молитвенник, опустилась на колени рядом со скорчившимся  человеком, и перекрывая  страшный голос, начала читать молитвы...
   С треском слетела с петель входная дверь. В дверях стоял парень в промокшей джинсовой куртке. Он припадал на раненную ногу, болезненно морщился, потирая ушибленное плечо. В руке он сжимал трубку сотового телефона, на голубом экране светились два слова —
    « с п а с и    м е н я ...»
    
               


             
               
                Человек – пес.
    

         
       Октябрьское хмурое утро окутало город Петербург. В такую погоду хорошо умирать от запоя. Оскар лежал на кровати, прислушиваясь к сердцу. Насчитал несколько сотен ударов, сбился, начал снова, дав себе зарок счесть не менее тысячи, но дойдя до четырехсот двадца-ти, бросил это никчемное занятие. Он ничего не может довести до конца.  Даже уборку в комнате. Куча мусора, сметенного в угол комнаты, и ржавый совок, красноречиво свидетельствовали, ты – лентяй! В голове царила пустота. Капли дождя чертили затейливый рисунок на стекле.
  - Я – Оскар! – проговорил он вслух.
    Воспаленный язык едва шевелился в горячем, скрипящем как наждачная бумага рту. На столе стояла бутылка. Испытывая слабую надежду, он  понюхал содержимое.  Едва затеп-лившись надежда, угасла. Бестолковая жидкость без цвета и запаха, с ржавым запахом.. Он ничего не помнил...
   Сам по себе включился телевизор, на экране выплясывал незнакомый человек в костюме.
  - Время не имеет для тебя теперь значения. Сто один день! – отчеканил актер твердым голо-сом, словно вбивал в мерзлую землю стальной кол. – Сто один день! – он расхохотался, об-нажив маленькие острые как у крысы резцы.
  Оскар смотрел на экран телевизора,  хлопая ресницами.  Он натянул джинсы, и вышел в коридор. Соседская дверь была приоткрыта. Комната принадлежала крепкому молодому парню. У него была стриженная под ежик квадратная голова, и массивная шея. Оскар растерянно потряс головой. Что-то не так... Из за дверей доносилась тихая мелодия.
    «Эрик Клэптон.  Алкоголик и музыкант...» -  появилась мысль, и она была чужой.
     На кровати лежала голая девушка. Большая грудь, коричневая родинка на верхней губе, длинные стройные ноги. Сервировочный столик ломился под тяжестью  бутылок. Скорее повинуясь  инстинкту, чем этой звенящей пустоте внутри себя, человек схватил водку, и бежал прочью Он захлопнул дверь,  с той стороны раздался сильный удар. Задрожали окна, из коридора неслось  рычание.
  Человек открутил пробку,  наполнил стакан. В нос ударил запах спирта, рот наполнился слюной, жидкость обожгла гортань. Ощущение опьянения не последовало! Та же сухость в горле, дрожащие пальцы рук,  и предчувствие неминуемой беды. Он налил целый стакан, горлышко билось о край стакана.  Ни с чем не спутать ожегшую горло жидкость! Водка! Он закрыл глаза. Вместе со страхом в сердце вселилось отчаяние. Из разноцветных глаз потекли слезы.
    Он о чем-то подобном слышал. Рассказывали собутыльники в то время, когда ему для вы-пивки требовалась компания. Бывают разные спирты, и всего их шесть штук. Питьевым яв-ляется только этиловый, а есть еще какой-то, кажется, он называется изопропиловый. Вкусо-вые качества изопропилового спирта, такие-же как и у обычной водки, но стадия опьянения отсутствует, а отравление развивается  стремительно. В следующее мгновение он забыл эту информацию,  разглядывая бутылку, и силясь вспомнить.
   В соседней комнате сменили музыку, играл блюз. Женскому смеху, вторил мужской голос.
   « Лед Зеппелин!» -  объявил незнакомый голос, он самоуверенно хозяйничал в голове человека.  - « Английская рок группа. Их барабанщик умер после того, как позавтракал бутылкой водки. Ты еще не завтракал, Оскар?»
    Оскар закричал. Все услышанное было ему незнакомым. Он знал слова, но не мог осмыс-лить их значения.  Болевой спиралью скрутило живот, он  прижал руки к ребрам и бросился в коридор.  Чутье подсказывало, что неподалеку есть помещение, где можно освободить ки-шечник.
   По коридору бежала огромная  собака, ее глаза горели как раскаленные уголья. Оскар мет-нулся назад, повернул ручку замка, и забился в угол кровати. Живот вздулся как барабан, он  сдернул джинсы, путаясь в жесткой матери и опорожнил кишечник...
    Какое-то время он лежал на полу, на лбу выступил холодный пот, от запаха дерьма тошни-ло.  Человек вытерся простыней, на столе стояла початая бутылка водки. Горечь в горле, ожигающее тепло. И ничего больше!!! Оскар взял в руки бутылку, понюхал содержимое — обыкновенная водка. В следующее мгновение он об этом забыл.
    Человек почувствовал  жжение в мочевом пузыре, он вышел в коридор — голос как-бы в издевку напомнил  о наличии туалета, но не успел до него дойти - в коридоре объявилась черная собака, и он в страхе бежал в комнату, по бедрам лилась горячая струя...
   Голос перестал сообщать новости, и он забыл свое имя,  язык и пол. Он подошел к зеркалу, и увидел  худого мужчину с разноцветными глазами, а на фоне маячила тень, она тянула  длинные щупальца, из глубины мерцающего полумрака.
   Оскар забыл, что ему надо есть и пить, он испытывал голод, жажду, но не знал, как их уто-лить. Он таращился на бутылку с водкой, лил жидкость на пол, и бессмысленно таращился на мокрые пятна. Он хотел позвать на помощь, но не знал, как это сделать.
   Вскоре он погрузился в черноту. Остались боль и страх, и исчезнувшая память превратила их в бесконечную череду страданий, наверное от того ужаса, который приходилось испыты-вать несчастному у него должно было остановиться сердце, но некто одарил его железной выносливостью, и время остановилось, сконцентрировавшись в микроскопической точке во вселенной именуемой как  душа Оскара. Ущербная душа Человека пса...
     Прошло время.  Человек открыл глаза. В окно лился призрачный свет — начиналось уны-лое утро. Он ощупал свое лицо, голову. Щеки заросли  бородой, живот втянулся,  ребра про-свечивали сквозь кожу, от него исходил тяжелый гнилостный запах.  Бледная как пергамент кожа обтягивала высохшие ноги, икры были покрыты сетью венозных узлов. Мелькнула  тень, сердце екнуло в груди, под лопатку вонзилась острая игла.
  - Глупо бояться инфаркта, прожив столько чужих жизней! – рассмеялся незнакомец.
   В изголовье кровати стоял  мускулистый субъект, с туловищем человека и головой пса. Из оскаленной пасти сочилась горячая кровь.
    - Свежачок! -  монстр дружелюбно подмигнул.-  Кровь хищника имеет особенный привкус! Коровы, свиньи, бараны... Жертвы! Они предназначены для того, чтобы быть убитыми. Кровь хищника обладает магической привлекательность! Не хочешь попробовать? – существо повернулось к человеку и плюнуло ему в лицо.
    Липкая жидкость попала в ноздри и рот — он едва не задохнулся от тошнотворно соленой клейкой смеси, машинально сделал глоток, и его вырвало.
  - Фу как невежливо! – воскликнул монстр.  Он брезгливо скорчил недовольную мину, и уселся в ногах.
  - Кто я  такой? - мужчина обвел глазами комнату. - Я ничего не помню...
  -  Ты можешь говорить, изъявляешь желание задавать вопросы, значит — помнишь. И как это не наивно звучит, - на что то надеешься!
  - Это – белая горячка…
  - Это — перерыв...  - Пришелец непринужденно развалился на кровати.
  - Я даже не помню своего имени...
  - Тебя зовут Оскар! - торжественно объявил монстр.
  - Я скоро умру, и ты пришел мне сообщить об этом...
  - Не советую рассчитывать не легкую смерть! Ты задолжал одну безделицу взыскательному кредитору, а он умеет взымать мзду, будь уверен! У тебя был шанс, найти заступника, но ты им не воспользовался. Я тебя поздравляю, Оскар! - чудовище вскочило на ноги, и с удиви-тельной для его фигуры грацией поклонилось. - Ты умудрился разозлить самого мстительно-го ростовщика во всей Вселенной!
  - Я не ничего не п-понимаю... - прошептал Оскар, - я никому в жизни не причинил вреда.
  - В самом деле?! - хохотал монстр, - так-таки никому в жизни?
  - Никому...
  - Я восхищен! Ну конечно-же! Как я мог не догадаться... Ты ведь святой?!
  - Я совсем не это имел в виду...
  - Не надо оправданий! Ошибочка вышла... Кабы ты сразу сказал, что — святой, разве бы стал я ломать эту комедию?! Прошу прощения покорно! - он церемонно поклонился, а затем со всего размаха плюхнулся на кровать так, что придавил несчастному ноги.
  - Больно! - вскрикнул человек.
  - В самом деле!? - чудовище изобразило недоумение на собачьей морде, - но для святого это должно быть сущие пустяки! Они ведь потому и святые, что стоически переносят страдания!
  - Я не говорил, что я — святой... - простонал Оскар, силясь освободить придавленные икры.
  - Если я не ошибаюсь, ты на пороге смерти заявляешь о том, что в «жизни никому не при-чинил вреда»? Твои слова?
  - Я всегда был добр к людям... – он едва сдерживал рыдания.
  - Боюсь, ты не верно представляешь себе, что такое добро и зло. Попробую тебе помочь. Ты мне симпатичен!
Он свирепо оскалился, и прошептал.   
  - Вспоминай! Вспоминай!!!
  - К-как же я могу вспомнить, если...-  начал говорить человек, но осекся на полуслове.
   Боль в ногах исчезла — они как-будто занемели, и холодное онемение поползло дальше наверх, как ядовитая сороконожка. Он чувствовал ледяные щупальца в бедрах, на груди, вот оно коснулось горла, достигло лица.  Звериные зрачки манили, он хотел заплакать, но прова-лился в бездонные черные водовороты, у закружилась голова, и он потерял сознание.
       «...Он спал. Он был пьян. Накануне украл у соседей литровую бутылку водки, выпил треть, выкурил  окурок, и чувствовал себя почти счастливым, когда на кухне объявилась по-луголая блондинка. Она угостила его куском свинины, банкой пива, позволила ощутить упругую прелесть девичьего тела. Она ушла, он допил пиво, и заснул со счастливой улыбкой на губах.  Его разбудил телефонный звонок. Девушка пригласила его к себе. У него все так легко получалось, но он испытывал постоянную неудовлетворенность. Он наслаждался ее красотой, затем она отвела его в ресторан, где проходило  шоу, с участием голой девушки и змей. Что было дальше... Стоп! Ложная версия, - сколка его давешнего сна… Как было на самом деле?! Он привязался к ней на улице, просил мелочь на выпивку. Она пожалела, дала денег. Он читал ей свои стихи, девушке понравилось… Сны зачастую путаются с явью. Она заставила его носить ошейник... Не  так! Он сам этого захотел!   Он стал писать дневник... У него литературный талант! Помимо того, что Оскар — избранный, он еще и одаренный писатель! Он сидит, скорчившись возле чердачного окна, подглядывая за девушкой. Он казался себе манипулятором, дергающим марионеток за нитки!  Не то! Что-то другое...
   Оскар прислуживает ее подругам, ему хочется настоящего извращения. Они привязывают его к спинке кровати, в рот течет горячая терпкая жидкость... Опять не то! Он привел к де-вушке негра из ночного клуба, он умоляет ее, он всегда хотел испытать то, что чувствуют гомосексуалы. Боль и извращенное наслаждение. Теперь он жаждет испытать сладость настоящего насилия...
    Убийство! Он забивает несчастного негра железной трубой, и еще живого насилует. Он испытывает настоящее удовольствие, окровавленный человек корчится возле его ног, в черных глазах застыла мольба. У него уже был опыт убийства...
    Госпожа отвела его к доктору, сообразительный профессор угадал его тайну. Это значит — скоро опять объявится ОН... И вернется страх!
   Оскар подстерегает доктора возле подземного гаража,  вонзает длинное лезвие в бок, оно пропарывает тонкое пальто, профессора кричит  беззащитным голосом, убийца счастлив.  Он — избранный...
    Он в гостях у подруги Госпожи.  Несчастная одинокая некрасивая женщина. Она всего лишь хотела любви... Она чем-то его взбесила. Он долго бил ее,  тех пор, пока она не преста-ла шевелиться...
   Он вспомнил!!! Девушку звали Зося! Она католичка, иногда она стоит на коленях перед распятием.  Она шепчет молитвы, и в такие минуты  не принадлежит ему всецело. Она мо-лится, и это вызывает у него приступ сильного раздражения! Он снял со стены распятие, и  и мочиться на него... Он хохочет!  Он жаждет встречи с настоящим Хозяином!
   Ахерон лилит! Адрамелех бегерит саама... мелек таус наама! Самну римон наама! И прихо-дит мгла...»
      ...Слепящая вспышка взорвалась и ослепила, в уши ворвался многоголосый визг, и это были не голоса людей, он чувствовал прикосновения  липких пальцев, мерное шептание ка-салось ушей. Мягкие руки, похожие на крылья летучих мышей ощупывали его тело, забира-ясь во все отверстия, выдирая глаза, выкручивая пальцы, медленно, по одному отрывая волосы на голове. Он  погружался в бездну шевелящихся как змеи рук.
  - Довольно пошло! - раздался  голос. - Какая-то дичь средневековая!
  - Я просто пошутил, отец, не сердись... - ответил другой, хриплый, с металлическим скре-жетом.
  - Поспеши насчет девушки! Красивая глупая кукла, и такое своеволие!
  - Обычная блудница, ничего нового…
  - Заблуждаешься, сынок! Иногда незначительный поступок персонажа в корне меняет дра-матургию произведения.
  - А что сделала она?!
  - Молилась…
  - Чушь, отец! Они всегда молятся, только это мало помогает.
  - Глупец! Она молилась не за себя, а за больного мальчика!
  - Я решил, что лучше будет...
  - Не важно! - отрезал голос. - Мне не интересны детали.
  - А как насчет ее поклонника?
  - Любовь отличает от похоти бескорыстное жертвование.
  Голоса стихли, Оскар очнулся в своей комнате. Он лежал на кровати, и глазами, полными ужаса смотрел на чудовище.
  - Все б-было совсем не т-так... - прошептал он,  из разноцветных глаз старика текли слезы. - она заставила меня! Я лишь испытывал страх и любовь...
Монстр хлопнул в ладоши.
  - Я восхищен тобой, Оскар! Ты искренне веришь в то, что говоришь! - он встал с кровати,  подошел к окну, долго глядел в сгущающиеся на горизонте грозовые тучи.
  -  Будет гроза... Редкое явление - гроза осенью в местных широтах, но ради таких милых людей мы с отцом решили сделать исключение. Гроза – это красиво. Глупая, красивая  деви-ца, и такое своеволие...- сказал он непонятную фразу, - И все изменилось... Всего один поступок! – монстр обернулся и неожиданно оказался возле кровати. 
  -  Тебя ничего не удивляет во всей  э т о й  истории?
  - В-все было не так! - повторил человек. - Я убил негра... Но он изнасиловал меня! А д-девушка била меня кнутом...  Я про доктора я могу все объяснить! Я не хотел убивать…
  - Довольно!  Подумаешь, негра убил! Наплевать! Старый добрый доктор... Ты знаешь, сколько стариков умирает в каждую секунду? Людская смертность — естественна как восход солнца, но она является индикатором человеческой нравственности.
  - Что-же мне теперь делать?
  -Ты был лишен памяти некоторое время, и жил, опираясь исключительно на нравственный закон.  Канта читал?  Серость какая... Дети интернета!  В твоем случае, нравственный закон базировался всего на страхе, а человек лишенный памяти перестает бояться! Исчез страх, и нравственный закон сгинул! Иммануил Кант был безнадежный романтик и идеалист. Беспа-мятство лишило тебя защиты, ты стал уязвим как младенец, но младенец чист, и он под за-щитой, ты отказался от защиты, предпочтя ей бесконечную череду удовольствий. В извест-ном смысле я тебя понимаю,  в сути смертной природы заложена непреодолимая страсть к наслаждениям. Но возникла небольшая проблемка. Пустячок! Маленький непогашенный долг...
  - Какой долг...- растерянно шептал Оскар.  В груди болезненно пульсировало сердце, и чей-то несмолкаемый голос повторял одно и то-же слово  -  « Долг...долг...долг...»
  -  Пустяшный долг, если не брать в расчет  к о м у  именно ты умудрился задолжать!
  - Я не помню д-долга...
  - Твои сны! Чудо их чудес, дарованное тебе как избранному! Это ведь твои слова, Оскар!
  - Сны...  - эхом прошелестел человек. Тяжелая тоска каменной плитой сдавила его грудь. -  Я помню, я захотел увидеть во сне...
  - Молчи!!! - яростно рявкнуло чудовище, - не смей произносить имени, величия которого ты даже смеешь помыслить!
  - Что-же мне теперь делать?!
 -  Платить!
 Монстр пристально посмотрел в глаза человеку. У Оскара закружилась голова, слух и зрение покидают его, остается скопище обнаженных нервов, оголенная беззащитная душа рыдает и рвется на части. Голос пришельца доносился приглушенно издалека, все тише, рыкающие нотки проваливаются, исчезают и вновь объявляются уже не как голос, а как вой голодного шакала, но смысл его понятен, одно слово вертится в причудливой спирали завихрений звуков.
   « Бесконечность, бесконечность, бескон...бес...»
  - Я в-вспомнил...- он рыдает в голос, скорчившись на кровати, - я вспомнил!!! - он задыхался от нахлынувших воспоминаний, они крутились в калейдоскопе цветных картинок настолько реалистичных, что сохранили запах и осязание. - я вспомнил... - выл он беззащитно закрыв ладонями лицо, как-будто силясь сокрыться от наваливающихся образов.
      … Он напивается в кафе. Много рассуждает, стремясь привлечь внимание девушки. Она - миловидная, женственная, ее заинтересовал забавный парень с разноцветными глазами. Он говорит о опасных вещах, и желая произвести впечатление на девушку, остро полемизирует на тему бытия Бога.
   Она заинтригована. Парень  речист. Он попирает устои, он — бунтарь! Как всякий алкого-лик — он разочаровавшийся идеалист и неудачник, интерес аудитории высшая награда для уязвленной гордыни.  Желая усилить впечатление, он срывает простенький крест с груди и топчет его ногами. Он отрицает Бога! Бог для слабаков! В тот-же вечер они уходят вместе...
    А ночью он видит сон. Некто темный и безликий предлагает  сделку. Он может получить все, что пожелает, но не в реальном мире, а в ином. По ту сторону тени. Он выбирает сны. Потом звучат слова, он должен их повторить...
     « адрамелех бегерит... мелек таус наама... самну римон наама...ахерон лилит...»
  Темный и безликий не обманул, на следующую ночь он увидел такую красоту которую не могли дать ни алкоголь ни наркотики. Он что-то должен был отдать этому безликому. Какую-то мелочь... Он вспомнил! Тот просил душевный покой, и Оскар не раздумывая согласился! Никчемная вещь! Он вспомнил о душевном покое на следующую ночь, когда безликий вернулся за расплатой. Оказалось, что жизнь без душевного покоя наполнена ледяным, ни с чем не сравнимым страхом...
    На третье утро он проснулся. Играла музыка за соседской стеной. Creedence Clearwater Rivavle… Старый добрый рок.  Кто остановит дождь? Пел Фогерти. Алкоголик Джон Фогер-ти…
  - Я вспомнил...
  - Тебе удалось то, что не мог совершить ни один из смертных. - звенел голос. - Тебе удалось ускользнуть от Повелителя! Попытки поменять свою природу выглядели не более чем забав-ный маскарад, но остальное было сработано достаточно ловко. Способный юноша! Ты ис-хитрился запутать следы, убедив девушку платить по счетам вместо себя. Хитро! Более то-го... У тебя был шанс избежать расплаты. Оборотная сторона теней. Там все выглядит иначе. Зеркало многих вводит в заблуждение. Подсказка была на поверхности, но ты оказался чрез-мерно сосредоточен на сексуальных удовольствиях.  Волк с разноцветными глазами,  —  яв-лялся зеркальным отражением частицы твоей светлой натуры. Тот, кем ты пренебрег, и чьего имени я не осмеливаюсь произносить, в своем милосердии давал тебе шанс, но ты пренебрег им. А теперь за мной, Оскар, человек-пес!  Близиться гроза, у Повелителя большие планы, на твой счет, надеюсь ты польщен таким вниманием? У нас впереди — бесконечность!
     Мелькнула молния,  прогрохотал раскат грома, заскрипела дверь.
   Комната стразу наполнилась людьми, кто-то спешно набирал телефонный номер, торопли-во монтировал фибростиммулятор. Сильный разряд изогнул дугой худое тело.
  - Редкий случай… - пробормотал  доктор.  Худощавый брюнет с маленькой, аккуратно под-стриженной бородкой. Он  длинными пальцами прижал стетоскоп к обнаженной груди, и несколько секунд напряженно слушал, затем безнадежно махнул рукой.
  - Обычный инфаркт. – ответил напарник.
  - Не похоже. Соседи говорят, парень сильно пил, но последнее время был трезвым.
  - Деллирум тременс?
 - Белый- белый! Горячий-горячий! – ухмыльнулся врач. Он приподнял двумя пальцами веко мертвого человека, и отшатнулся, едва не сбив столик.
    Из под безжизненного века, с яростью глянул налитый кровью зеленый глаз. Казалось, чу-довищная предсмертная мука сузила черный зрачок до угольной точки, оттуда несется дикий, наполненный невыразимым страданием безмолвный вопль.  У покойника открылся рот, безвольно отпала нижняя челюсть. Напарник махнул рукой — он склонился возле стола, и быстро писал.
 - Погляди!
  Тот оторвался от своей писанины, тихо выругался, выхватил смартфон из кармана, как пи-столет.  Во  рту человека торчали острые собачьи клыки,  покрытые запекшейся кровью.  Брюнет поспешно оглянулся, и быстро и незаметно перекрестился.
    В комнате потемнело,  в мертвом эфире плыла бесстрастная тишина.  А за окном бушевала гроза, клонились к земле черные кривые стволы деревьев, в сердцевин туч сверкали серебристые молнии...

    
                ПРЕОБРАЖЕНИЕ.

   
   Они проговорили всю ночь. Глубокая, синего оплавленного стекла пепельница была до краев наполнена окурками, и несмотря на распахнутую оконную фрамугу, сизый дым плавал в комнате густыми спайками. Ветер ласково трепал розовую занавеску, первые солнечные лучи окрасили стены алым. Тучи медленно уползали на запад. Бледный серп молодого полумесяца плыл по небосклону, а на востоке уверенно поднималось солнце, его хмельное, после долгой зимы дыхание, обжигало землю. Улица выглядела пустынной, ветер гнал по асфальту обрывки старых газет, вьюжил сухую пыль.
  Виктор опустился на колени, и прижался губами к ее животу.
  - Обещай мне, что больше не будешь курить?
   Она грустно улыбнулась.
  - И спать по ночам...
  - И спать по ночам! - он широко улыбнулся. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямоч-ки.
  - А ты уверена?
  - А что тебя смущает? - Зося запустила пальцы в его густые, цвета  льна волосы.
  - Незаметно совсем... - он ощупал губами гладкий живот.
  - Ты думал, он сразу-же надувается как барабан?! - она тихо засмеялась.
  - Нет опыта. Это первый беременный живот, который я целую...
  - Ну и как? - Зося возбужденно хихикнула.
  - Это самый чудесный беременный живот! - прошептал он.
    Солнечный луч вырвался из оков, на горизонте объявилась радуга, радостно заверещали птицы, неся весть о окончании затяжной зимы. Солнце растопило остатки талого снега, со-хранившегося в тенистых уголках, буйная зелень шумела, и робко прячась на фоне крон де-ревьев, выскочила рыжая белочка. Она распушила золотистый хвост, сморщила кнопочный влажный носик, и неожиданно громко чихнула, задорно блестя черными выпуклыми глазка-ми.
  Зося  прижалась губами к его рту, и долго не могла оторваться.
  - Теперь все совсем иначе... - прошептала она. - Все стало по другому...
  - Ты про секс? - Виктор потянулся к пепельнице.
 - Раньше это называлось — секс. Теперь — это любовь.
  Мужчина поднялся с кровати, у него были широкие плечи, узкие бедра, и длинные мускулистые ноги. Он достал сигарету из пачки. Последняя...
  - Он будет красивым... - она свободно улыбнулась.
  - Кто? - он озадаченно потряс пустую пачку сигарет.
  - Наш сын!
  - Я больше не буду здесь курить! - он сокрушенно покачал головой. - А ты бросишь!
  - Брошу! - радостно выдохнула она. Виктор присел на краешек кровати, одел джинсы..
  - Ты куда?
  - Выйду за сигаретами, покурю на улице, и куплю тебе сока! С пивом и вином тоже пора заканчивать...
 Она прижалась губами к его ладони. У него большие и сильные ладони. Он поцеловал ее родинку, шагнул к дверям. Его движения были сильные, сдержанные, как у большого хищника.
  - Стой! - закричала Зося. Она выскочила из кровати, горячая, нагая прильнула к груди. Не-объяснимая тревога нарастала. - Не надо уходить!
  - Одна нога здесь, другая там! - в его глазах светилось неподдельное беспокойство.
 « Он решит, что я — сумасшедшая! Особенно после всего, рассказанного этой ночью. Но отчего ей так страшно?!»
  -  Иди! Все нормально... Просто я немного разнервничалась!
  - Конечно! - кивнул мужчина, - после всего, что мы с тобой пережили... Но все уже позади! Точно?
  - Все позади! - пытаясь выглядеть беззаботной, хохотала девушка. -  Мы с тобой все расска-зали друг другу...
  - Да! Между нами больше нет тайн! Я боялся, что ты сочтешь меня сумасшедшим!
  - Особенно когда я появилась голой!
  - Да что там голая! Когда я поднимался по лестнице, а за мной бежало чудовище! Брр! Красные глаза! А потом крысы, змеи!
  - Подумаешь, крысы! - она пританцовывала босиком, на голом полу. - Мне казалось, что это вообще была не я, а какое-то другое существо! - у нее задрожали губы, глаза наполнились слезами.  -  И еще этот несчастный слепоглухой мальчик! Я так надеялась, что ты догадаешь-ся от кого пришло сообщение.  Всего два слова... - она замолчала, Виктор тоже замолчал. Приступ истерического смеха прошел,  на них опять навалилось ощущение нереальности произошедшего.
  - Я не могу поверить… - прошептала она. – Я до сих пор не могу поверить, что все это про-изошло на самом деле. Мне проще предположить действие наркотика, страшный сон, галлю-цинации…  Ты когда-нибудь терял сознание?
  - Я восемь лет ринг топтал, подруга! Шесть нокаутов за плечами! Зося обняла его за шею, и жарко шептала наухо.
  -  После обморока появляются красочные галлюцинации, голодание мозга, или что то в та-ком роде. Мне хотелось бы верить, что все это были галлюцинации, но тогда…- она запну-лась.
  - Тогда и наша встреча не более чем сон… - печально улыбнулся Виктор.
  - А это и есть – сон! – тихо засмеялась девушка, - самый прекрасный сон на свете!
  - Прошло время. Мы с тобой встречались, неся свою тайну каждый по одиночке. Мы видели друг друга каждый день и молчали. Теперь нас двое, мы вытерпим...
  - Ты ошибся. – улыбнулась Зося. - нас трое...
Он чувствовал неприятную резь в глазах, отвернулся, чтобы скрыть слезы.
  - Я не отдам ему тебя! - тихо и твердо проговорил он.
  - Ты — сильный...  Но  э т о  не человек, и я боюсь...
  - Демоны встречаются в фильмах ужасов! – шутливо сказал Виктор. – Считай, твои видения являлись отличным сценарием. Что нас заставило вернуться к этой теме? Смерть твоего бывшего ухажера.
  - Мерзавец! – процедила сквозь зубы девушка. – Мне стыдно вспоминать об этом.
  - Все в прошлом! Полиция утверждает, что его он впал в кому несколько месяцев назад, и по сей день находится в промежуточном состоянии. Они на тебя вышли, из серии насильственных смертей. Парень оказался серийным убийцей. Во всяком случае три эпизода доказаны. Наверное, он и тебя планировал убить…
  - Не думаю… - Зося поджала губы. – Когда ты ворвался в квартиру, его уже не было.
  - Вроде того… - Виктор прятал глаза.
  - Не смей скрывать от меня ничего! – она вцепилась ему в плечи. – Помнишь?! Только правда! Я рассказала тебе про этот сатанинский обряд, между нами нет тайн!
  - Я не хотел говорить… Прошло столько времени!
  - Говори!
  Он нехотя высвободился из объятий.
  - В прихожей были собачьи следы повсюду… Как в романе Конан Дойля! – он деланно усмехнулся.
  Зося задумчиво посмотрела в окно.
  - Ты прав. Истину мы все равно не узнаем, а чокнуться запросто можем. – она бережно по-целовала его в губы. – Иди за своим куревом, но будь осторожен!
  - Моя бывшая была астролог. – сказал Виктор, - она нагадала мне, что я погибну в автоката-строфе! С трудом представляю себе такую автомобильную катастрофу на нашей улице! Даже людей ни души, не то, что машин! .- накинул куртку на плечи, и выскочил на лестницу. Хлопнула входная дверь, девушка вздрогнула, провела пальцами по губам, пытаясь сохра-нить  память от его поцелуя.
 « Прощальный поцелуй!» - промелькнула мысль, похожая на название дамского романа, и тотчас нахлынуло ощущение глубокой тоски и печали.
   Больше я его не когда ни увижу...
  - Нет!!!- закричала Зося, - я тебе не позволю! - она выскочила
на лестничную площадку. Там было тихо, гулял сырой сквозняк. Она зябко передернула го-лыми плечами. Он не мог так быстро спуститься по лестнице. Девушка метнулась назад в комнату, поспешно натянула джинсы, свитер, бросилась к дверям. В спину ей зазвонил теле-фон.  Это все уже было!!! Она закрыла глаза. Пустой город, безлюдные улицы, ветер гонит сухой мусор. Человек протягивает к ней руки, по проспекту несется грузовик. Это был сон?!
  - У тебя ничего не выйдет! - произнесла она с твердо. - Ты не имеешь права трогать моего ребенка. Он под защитой! Я тебя не боюсь! Пошел к дьяволу!!! - она подошла к телефону, схватила трубку.
  - Зося, девочка! Извини, малыш, но я — лопух! Пошел за сигаретами, а деньги на столе оставил…
  - Бегу! Бегу, любимый! - она захлебнулась от счастья, в трубке  щелкнуло и чужой голос произнес.
  - Умница! Это было ловко придумано с смс сообщением. Боюсь, теперь ты стала особенно уязвима. Что касается ребенка, ты пожалуй права, но к твоему красавчику это не относится. Есть закон компенсации. Чтобы  получить, надо предварительно чем-то пожертвовать...
    Девушка опустилась на колени, и закрыла ладонями лицо.
   - Ты не можешь так с нами поступать… - едва слышно прошептала она.
   - У тебя есть возможность все исправить! – голос звучал одобряюще и убедительно, как обычно проповедуют сектанты, - Достаточно произнести заклинание, и я проявлю снисхож-дение. Согласись, скучно жить в мире лишенным иллюзий!
  - Нет!
  - Жаль… Тогда остается выбор!  Останешься дома — будешь жить. Побежишь на встречу к своему кобельку — погибнешь вместе со своим выродком.  Время выбора!
  - Нет!!!- завизжала Зося. - оставь нас в покое, сука!
  - Ты меня услышала... - из микрофона понеслись короткие
гудки.
    Ничего нельзя изменить... Ее взгляд упал на распятие  — в груди поднялась волна негодо-вания. Это нечестно! Под слоем сусального золота, дешевый гипс!  Она закрыла глаза, про-мелькнули красочные эпизоды недавней жизни.
    Пьяные оргии, бесконечная череда самцов, алкоголь, наркотики… Но это все в прошлом! Закон компенсации... Она не заслужила счастья?!
    Она бросилась к распятию, и упала на колени. Вначале, слова молитвы казались беспо-мощным оружием в борьбе с могущественным злом, просасывающимся сквозь зеркала и по-кровы ночи. Она пыталась придать словам молитвы силу, и кричала как можно громче, но звуки разбивались о равнодушные стены. И тогда недоверие прокрадывалось в сердце, и смущая душу, и внося нотки протеста и отчаяния. Почему то на память пришел цветок оду-ванчика, беззащитно смятый, с облетевшим, трогательно лысым коконом. Парень достал его из кармана, а на пальцах остались желтые следы, они горчили пахли умирающей осенью. Это был тот запах!!! Прикоснувшись е нему однажды, она заключила сделку! Она взяла кредит и настало время оплаты! Зося вцепилась зубами в кисть, но она не чувствовала боли. Пришло ощущение бессилия, и вместо казенных слов молитвы, в душе прозвучала музыка…
   И наступила тишина. И покой. Зося замолчала.  Лишенная громоздкой речевой оболочки молитва, струилась светящимися нитями в бесплотной точке ее естества именуемого душой. Она сомкнула губы, чтобы не опорочить воздух, подняла лицо к небу и золотой свет пригла-дил остроту горделивых черт. Она улыбнулась, и в синеве открытых глаз, отражался земной шар.
   И тогда пришел Свет. И не было в нем ни частицы материи, ни дуновений ветров, ни холода, ни жара, ни радости ни горя, а лишь один чистый и безмятежный свет. Появилось время, и счет его не имел начала и конца. Лучи света источались из подножия золотого трона, и сферический голубой купол неба бережно покрыл планету, как будто теплые заботливые ладони укрыли от ненастья одинокий цветок одуванчика…
  Зося очнулась как от обморока. Кто то  тронул ее за голую ногу. Прикосновение было мок-рым и холодным. На женщину внимательно смотрел маленький фокстерьер.  Пес сдержанно заскулил, и сунулся головой под руку. Она почесала его за ухом, песик завалился на спину, и смешно болтал в воздухе лапами. На лестнице раздались быстрые шаги. Фокстерьер тихонь-ко тявкнул, и устремился в прихожую.
   Дверь хлопнула, — в коридоре стоял Виктор. Девушка кинулась к любовнику.
  -  Он приходил... - прошептал она. – Но я больше не боюсь, и тебе на надо бояться… - она покрывала поцелуями его лицо
  Пес покрутился на месте, и деликатно удалился на кухню. Он вскочил на подоконник, и внимательно изучал улицу. За окном бушевала весна, шальная, сумасшедшая как пьяный раз-бойник, солнце залило улицы белым светом. Фокстерьер не чувствовал запахов листвы, не слышал многоголосого пения птиц, он терпеливо ждал…
  Влюбленные лежали на диване, мужчина бережно гладил девичьи волосы.
  - Дай сигарету... -  попросила она.
  - Я не купил...
  - Забыл деньги! - она улыбнулась, страшась услышать утвердительный ответ.
  - Не в этом дело… - он выглядел смущенным.  - Я вышел на улицу, и мне вдруг стало страшно.  Почему то я решил, что больше никогда тебя не увижу. Я побежал домой, и вдруг чей-то голос крикнул мне « Стой!» И я резко остановился, но не по своей воле. Пытаюсь сделать шаг – и топчусь на месте, как приклеенный! И тут как из под земли вырос огромный грузовик. Откуда он взялся в центре города?! Мчит прямо по Моховой улице, как гоночный болид. Он пролетел по тому самому месту, куда я должен был ступить в следующую секунду. Меня даже обдало горячим воздухом от колес. Ну а потом ноги ожили, и я со всех сил побе-жал к тебе. Я очень за тебя испугался…  - Виктор нахмурил лоб, и добавил. – Мы сожгли дневник этого чокнутого парня, хотя его требовала полиция. Больше никаких чудес не будет!
  - Не будет… -  как эхо отозвалась Зося, и поколебавшись добавила. – Если бы все сожжен-ные книги могли поменять будущее …

     Они сидели на кухне, пили крепкий черный кофе и молчали. Под ногами крутился неуго-монный фокстерьер. Виктор почесал собаку за ухом.
  - А как его зовут?
 - Торн!
Пес поднял короткое ухо, и решительно гавкнул.
  - Как оборотня..! – усмехнулся мужчина. Он некоторое время задумчиво молчал, и наконец неуверенно произнес.
 - Я хочу, чтобы ты знала. Там в грузовике, в кабине сидело существо. Это не человек…  И еще. Улица была пустой. Такое странное впечатление, что на всей земле мы остались вдвоем Ты и я…
  – Втроем! – она нежно поцеловала мужчину в лоб.
Торн возмущенно залаял. Виктор прижал ладони к груди.
  - Прошу прощения! – он отвесил псу шутовской поклон. – Ну конечно же вчетвером!
   Зося положила ладонь на его руку.
  - Спаси меня... - прошептала она. - Это было первое, что пришло мне на ум. И ты пришел, ты догадался... Я уверена, это не случайность!
  - Что-же нам делать?
  - Молиться... - просто ответила она.
  - Не уверен, что я умею…
  - Над молитвой смеются те, кто никогда не пробовал делать это! - она поставила остывший кофейник на плиту.
  – Хотел порыскать по сети на счет оружия – чудеса! Ни один провайдер не работает! И те-левизор уже сутки молчит.
  - Зачем тебе оружие?
  - Мне нужны гарантии твоей безопасности.
  - Ты жив... - улыбнулась Зося, - я жива, и жив наш маленький. Разве этого мало, чтобы быть уверенным? 
   Она подошла к мужчине, обняла его голову, он прижался губами к ее животу. Она запусти-ла руки в его шевелюру, солнечные лучи играли в волосах, золотой отблеск на белокурых прядях выглядел как сказочное свечение.
  - В одном я уверен точно... - прошептал он.
  - Говори...
  - У нас по прежнему нет сигарет!
   Зося легко рассмеялась, она хохотала так, что из глаз потекли слезы, он смотрел на нее с недоумением, а потом не выдержал, и  принялся смеяться вместе с ней, восторженно залаял фокстерьер.
   А по пустынной улице промчался порыв ветра, заглянул в распахнутое окно, услышав до-носящиеся оттуда странные звуки, будто квакают лягушки. Он, любопытствуя, промчался по пустой квартире, на мгновение остановился, не в силах понять, откуда несутся эти звуки, но утратив интерес к невидимым призракам, покинул пустой город. Ему здесь нечего было де-лать. Он мчался далеко на юг. К теплым водам жаркого ласкового моря, на берегу которого раскинулся красивый город, с белоснежными стенами домов, и красными черепичными крышами.
   Люди смеялись и не могли остановиться. Возле ног прыгал фокстерьер, пес не понимал причин веселья хозяев, но заливался лаем за компанию, прихватывал Зосю за икры и при-творно рычал. Мужчина плакал от счастья, целовал девушку в глаза, их слезы смешивались и в сердцевине сладкой горечи рождалась вечная, как сама вселенная сказка.  Грустная и красивая сказка о человеческой любви…

 

                ВРЕМЯ  ВОЛКА.


       Косой шел с другом по песчаному берегу реки.
     Шум моря отчетливо доносился с высокого песчаного холма. Свежий ветер поднял песча-ную бурю, крохотные песчинки смешались с моросью соленой воды. Синяя полоска показа-лась из-за крутого, поросшего ржавыми лишайниками берега. Волны накатывали на землю, разбивались о прибрежные скалы, сердито урчали как свора маленьких голодных волчат. Косой настороженно поднял ухо, и тревожно взглянул на друга.
    Молодой мужчина ласково улыбнулся волку, и положил горячую ладонь на его лоб. Косой доверчиво прикрыл глаза, он привык к тому, что друг прикасается к его голове, и всякий раз чудесные образы возникают в его сознании.
  Обычно он видел бирюзовое небо и золотой купол, и из под уходящих в бесконечность мерцающих сводов струится ровный серебряный свет, волк купается в нежной паутине струн этого света, они звенят как волшебная музыка, черная шкура покрывается золотистой сепию, у него перехватывает дыхание, он хочет восторженно лаять, но понимает, что лаять здесь нельзя — это особенное место, перед ним благоговеет даже всемогущий друг. Косой не имеет сил переступить бирюзовый порог горящего золотом купола, но друг позволяет ему наблюдать это восхитительное место. Всякий раз, после прикосновения к серебряным струнам он наполняется молодостью и силой, а сердце звучит громко, и кровь несет кровь венам.
    От рук друга исходило привычное тепло, но не такое как обычно, гладкая шерсть на за-гривке встала дыбом — казалось, от ладоней человека шли электрические токи. Человек  прямо взглянул в глаза волку,  по его щекам текли слезы. Губы шевельнулись. Волк тревожно заскулил.
    За свою долгую жизнь он знал все человеческие слова, но с другом они общались без по-мощи речи. Слова ни к чему, с их помощью друг общается с бестолковыми манками, которые ведут свои бесконечные войны, они одержимы алчностью, завистью и злобой. Друг часами втолковывает им что-то, Косой удивляется его терпению, они покорно слушают, и что-то преображается в их пасмурных лицах, они как-будто светлеют, но спустя некоторое время они вновь превращаются в бесчувственных эгоистичных существ.
   Они теперь мало похожи на тех наивных манков, какими их знал волк много лет назад. Косой считает, что друг напрасно тратит на них время, волк говорил об этом человеку много раз, но тот лишь грустно вздыхал и трепал друга по загривку, и волк млел от прикосновений рук. Человек вновь шевельнул губами. Только одно слово.
   «Прости...» Косой нервно переступал на одном месте, неясная тревога нарастала в душе. Что значит «прости»? За что «прости?»  Они с другом как единое целое!
   Он вспомнил зеленый луг, густую рощу, и широкую синюю реку,   грохочущий водопад. Он видел  это много раз своих снах. Волчьи сны... Это то единственное, что сохранилось от хищной натуры.  Друг изменил его природу, Косой потерял счет времени, на его глазах сме-нялись времена года, изменялся климат, появлялись новые звери, они были меньше и слабее своих предшественников. Манки сильно изменились, в их сущности появились такие каче-ства, каких нет ни у одного другого жителя планеты. Он говорил об этом другу, но ясные четкие ответы становились непонятными.
   « Они растут. Они — избранные!»
  Кем избранные? И о каких болезнях идет речь, если они научились лечить свои раны, полу-ченные в бесконечных сражениях. Впрочем, лечить болезни их научил его друг, он-же научил их возделывать землю, но они предпочитали вести войны. Косой так и не может понять когда и с кем они воюют, он запутался в их многочисленных кровавых божествах. Он спросил об этом друга, но тот вновь ответил непонятно.
    « Очень скоро все измениться. Очень скоро...» - после этого светлое лицо затуманилось, на глазах выступили слезы, и волк пожалел, что задал такой вопрос.
   Они много путешествовали. Это происходило в те времена, когда земля была молодой, а манки только осваивали земледелие, и приручали своих стремительных лошадок.
    Волк с другом ушли далеко на восток, они долго поднимались через занесенные снегом горные перевалы, там было очень холодно, разреженный воздух не позволял вздохнуть пол-ной грудью, а из налитых кровью глаз текли слезы, и сердце билось так сильно, будто хотело выскочить из груди. Перед ними открылась панорама бесконечных снежных вершин — внизу лежали плотные седые облака, солнечный свет преломлялся, отражаясь от ледяных слитков, и высоко над головой звенел золотой купол.
   Волк тихо сидел в сторонке, и друг преобразился! Одежда на нем засияла ярче, чем свер-кающий снег на горных шапках, голова покрылась золотым свечением, и от него токами ис-ходила такая сила, что Косому стало немого страшно, он закрыл лапами глаза, и тихонько дрожал под ледяным ветром.
   Друг коснулся его теплыми пальцами, и Косой засветился от тихого счастья — где-то в глу-бине груди у него стало горячо и сладко, и из глаз потекли чистые, незамутненные печалью слезы. К ним подошли другие люди, их одежды сверкали, а вокруг голов растекалось жидкое золото, они смотрели на друга с почтением и любовью, совсем не так как злобные манки.
   Косой плакал, и не понимал причин своих слез — на душе у него было легко и радостно, как никогда прежде. Потом они вернулись к манкам, и вскоре появился тот самый запах. Кровь и горькая трава...
    И волк вспомнил все, что происходило много лет назад. И в сердце его вернулись тоска, страх и ожидание неминуемой беды.
    И сейчас они с другом стоят на берегу моря, и свежий аромат морской воды смешивался с запахами чаек, и сухого песка, этот страшный горький запах из далекого прошлого заставил волка ощетиниться, холка почернела, верхняя губа поднялась обнажив длинные зубы.  Чело-век коснулся ладонью его головы. -  « Пора...».
   По направлению к ним бежали вооруженные манки. С искаженных ненавистью лиц тек пот, они кричали проклятья размахивая оружием. Остро пахнуло кровью и горькой травой. Косой угрожающе зарычал. Они не посмеют!
   Он двинулся навстречу манкам, и они остановились, видя огромного разъяренного волка, но друг опустился на колени, сжал его голову ладонями, и пристально посмотрел в глаза. Волк хотел было вырваться, чтобы рвать глотки злым манкам, он чувствовал горький запах за спиной друга, он хотел предупредить, но не успел. Он утонул в синих, покрытых слезами глазах, лапы подкосились, он медленно опустился на землю и затих. 
     … А в следующее мгновение он бежал по зеленому лугу, на юге грохотал водопад, волчо-нок гнался за большой пестрокрылой бабочкой. Издалека раздался обеспокоенный вой — это был голос матери,  он припустил за ней следом, смешно переваливаясь на коротких толстых лапах. Остановился, прислушался —  что-то отдаленное, едва слышимое прозвучало внутри него будто позвал знакомый, но забытый голос, некая легкая сладкая грусть сдавила маленькое сердце, он чихнул, залился радостным лаем, и помчался вприпрыжку наперегонки с ветром.
  А ветер продолжал свое бесконечное странствование. Он уже столько повидал на своем веку, что давно перестал чему либо удивляться. Он поднял кучу пожухлой травы, закрутил в лихом хороводе, и умчался далеко на юг. Влажные соленые испарения остудили его горячий нрав, ветер задумался, и волны стихли, рычащие буруны с тихим урчанием целовали белый песок, и полуденный жар покрыл горячую землю, прижался к ней ласковыми горячими ладонями, и время остановилось…
 
 
 

   


         


                СТО  ОДИН  ДЕНЬ.

               

               
                ГЛАВА 1.    ИЗЫСКАННАЯ    НЕЖНОСТЬ.      


                ОСКАР.  ЧЕЛОВЕК-ПЕС.   


   
     У Оскара были разноцветные глаза. Один зеленый, другой коричневый, мутный, цвета несвежего пива. Голова покрыта густой шерстью с серебристым налетом, уши ладные маленькие. Костяк сухой, поджарый. Он  сутулился при ходьбе, и слегка заикался.   Оскар являлся алкоголиком, и переживал тот неуловимый период болезни, когда окружающие попадали под обаяние его лжи, им нравилось спасать несчастного, отвергнутого миром художника.  Очарованные поэтическим дарованием молодого человека, девушки могли им ненадолго увлечься. И тогда они с энтузиазмом принимались наводить порядок в его маленькой комнате, приютившейся как голубиное гнездо под крышей  многоэтажного дома. Старинное здание девятнадцатого века возвышалось в историческом центре Петербурга, на Лиговском проспекте, окруженное стальными монолитами высотных небоскребов. Дом, с облупившимся фасадом, чудом сохранившийся в элитном районе мегаполиса, напоминал потрепанного жизнью ветерана войны, такой же одинокий, со следами величественной истории, теряющий силы исполин. Лифта в подъезде не было. Острые дамские каблучки деловито стучали по узким выщербленным ступеням кривой лестницы. Женщины выносили груды мусора, лежалого тряпья, пустых бутылок, скомканных журналов, с пожелтевшими страницами. Они морщили носики, их глаза светились торжеством победы, и Оскар шел следом, преданно заглядывал в раскрасневшиеся лица, и они, всякий раз обманутые, давали ему деньги. А через несколько дней он опять оставался один.
   Комната наполнялась пустыми бутылками и никчемным мусором.  Отутюженное заботливыми девичьими руками белье сбивалось в комок, кровать походила на собачью подстилку, и в комнате повисал тяжелый запах звериного логова.
  Оскар обладал удивительной особенностью. Он умел заказывать  сны. Собутыльники высмеивали лжеца — он отвечал им недоверием и презрением.  Если ему не хватало секса, он заказывал его как проститутку, и чувственность фантазийных образов, где острота детских, едва сформировавшихся переживаний, переплетались с действиями опытного мужчины, и сладкая память после сновидений превосходила будничные оргазмы алкоголика.
    Не покидая кровать, счастливец умудрился посетить все страны мира, потратить огромные денежные суммы, переспать с красивейшими женщинами планеты. В сновидениях он разрезал время как нож масло, и окунался в древнюю историю, конструируя будущее, переживая космические катастрофы, и наблюдая триумф всеобщего благоденствия. Сны были совершенны, и он возгордился. Однажды он захотел увидеть во сне Бога, но закрывая глаза, подумал о дьяволе...
    В течение месяца он беспробудно пил, и редкие прерывистые картинки,  пестрели всполохами тревожных алых зарниц, и страх навечно поселился в его сердце.  Раньше у него было убежище, перед которым бессильно любое оружие. Стоило заснуть — реальность менялась. Он не ведал страха, карал обидчиков, насиловал их жен и дочерей, а жилища предавал огню! Он мог мстить, прощать, ибо во сне приобретал власть абсолютную.
  Увиденный  сон показал его полное бессилие перед неким более страшным, чем сама смерть. Время зарубцевало остроту страха, и сохранились ощущение одиночества и тоски.

  В то утро он проснулся с предчувствием надвигающейся беды. Сквозь узкое окно просачивался тусклый свет. Редкие капли дождя стучали по стеклу, одинокий голубь, цокая острыми коготками, пытался удержать равновесие на жестяном козырьке, косил круглым карим с желтыми прожилками глазом, суетливо взмахнул крыльями, и скрылся в зыбком сумраке ненастного дня.
    Какое то время мужчина неподвижно лежал, постигая шершавую горечь наступающего похмелья. Голова была пустой, гулкой, и пустоту эту наполняли суетливые мысли. Они кричали, вразнобой перебивая друг друга. Словно проворные муравьи, они просачивались в клетки беззащитного мозга.
  Громко зазвонил телефон. Сотовые телефоны не задерживались в хозяйстве пьющего человека, он по старинке пользовался обычной связью. Оскар вздрогнул, подошел к аппарату, снял трубку.
  - Да… Слушаю!
Тишина. Едва слышно пробивались голоса из параллельной линии, неразборчивые слова бубнил мужчина, смеялась женщина, где то совсем рядом шла чужая жизнь. Люди смеялись, плакали, любили. В микрофоне что то негромко щелкнуло, и сквозь слабые потрескивания и свистящий шум тихо заиграла музыка.  Have you ever seen the Rain… Пел Джон Фогерти. Мужчина выслушал куплет, звенела гитара. Кто остановит дождь?
   Он тяжело вздохнул, к горлу подкатил скользкий ком тошноты. Оскар опасался похмельной рвоты, боялся, что от напряжения лопнут сосуды в голове, и он умрет. А быть может, его парализует, и он будет страдать, оставаясь в сознании, но будучи беспомощно неподвижным. Нехорошая смерть. Так умирали Мопассан, Чезаре Ломброзо, и грузинский параноик Иосиф Сталин.
   Из коридора донеслись голоса.  Разбилась тарелка на кухне.
   -  Ах ты, паразит, сволочь лохматая! – кричала женщина, вторя ей, залаяла собака. Хлопнула дверь, с шумом ударила вода в ванной комнате.  Оскар натянул мятые джинсы, вышел в коридор. Стуча когтями по полу, подошла собака, сунулась головой под руку. Человек потрепал пса по худой шее.
   - Привет! Ты откуда здесь взялся?
Пес пристально посмотрел человеку в глаза. Все это уже было однажды. Алчные муравьи. Похмельное утро. Дворняжка. И он сам, босиком, в джинсах надетых на голое тело, стоящий в коридоре на холодном полу.
   Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, человек вжался в стену — он задолжал хозяину, крепкому молчаливому парню с бульдожьей шеей. На кровати лежала голая девушка. Смазанный make up и бледные щеки делали ее похожей на раскрашенную куклу. Длинные ноги с тонкими щиколотками, круглые груди увенчанные крупными сосками, узкий темный мысок внизу живота. Платиновые волосы разметались по подушке. Одна рука покойно лежала на животе, другая безвольно упала вниз. На столе теснили друг друга разноцветные бутылки. Оскар облизал пересохшие губы, крадучись вошел в комнату.  В передней скрипнул ключ, вонзающийся в дверной замок. Быстрее молнии коммунальный воришка метнулся к столу, схватил бутылку, ворвался к себе в комнату, запер дверь, и юркнул на кровать, прижимая к животу дружественную хладость стекла.
     Стакан был покрыт клейкой коричневой сукровицей, но это не имело значения. Человек пританцовывал на цыпочках, горлышко бутылки отбивало звонкую трель о край стакана. Муравьи аплодировали. Он сделал большой глоток, и горячее электричество потекло по пищеводу.
  - Аллилуйя! Восславим Господа!
Он не запил водку водой, это – варварство! Водка окажется разбавлена, и тем самым нарушиться великое равновесие воды и спирта! Он налил вторую порцию, немного больше первой. Have you ever seen the Rain! Грустная баллада в исполнении группы Криденс, звенела как победный марш! Прошли годы поисков и разочарований, прежде чем он постиг великое искусство опохмела.  Жидкость ударила в небо,  заслезились глаза, но то были добрые слезы.
   Пошарив в пепельнице, он обнаружил целую сигарету, и окончательно уверовал в Бога. Он затянулся сигаретой, в животе заурчало.
   Последний раз он закусывал накануне днем. В кафе, где пытался договориться с круглолицей шатенкой. Она с интересом изучала его разноцветные глаза, и позволяла себя гладить по бедрам.  У кавалера стал заплетаться язык, и сам он оказался похож на симпатичного бродячего пса. Поняв, что девушка ускользает как скользкая плотва, он  выклянчил у незнакомки мелочь.  Кажется, это было вчера... Или на прошлой неделе? Время не имело принципиального значения — у него были сны.
    Последняя девушка покинула его —  от нее  остался тонкий шелковый халатик, со следами пряных духов. Пару раз мужчина мастурбировал, уткнувшись лицом в ткань. Сейчас он вспомнил спящую голую девушку. Ноги у нее были едва раздвинуты, виднелся край розовой плоти. Гладкой и аккуратной, как она сама. Заныло в паху, он плеснул еще треть стакана, и отправился в душ.
     После трехсот граммов водки руки перестают трястись, и кончики пальцев становятся горячими и чувствительными. В облупившемся зеркале отразилось темное лицо моложавого алкоголика. Он боялся своего отражения, и где то слышал, что если смотреть в зеркало бесконечно долго, можно увидеть собственную смерть. Зеркало запотевало, спиртовые испарения смешивались с клубящимися парами горячей воды.
   Оскар натянул футболку, расчесал густые волосы, легкий иней рассыпавшийся по локонам нравился девушкам, а тонкий шрам под левым глазом, заставлял думать, что его обладатель пережил драму. Голые мокрые ветви прильнули к широкому окну, на улице накрапывал мелкий дождик. В комнате стояла на две трети целая бутылка водки, в холодильнике гроздью выстроились десяток грязно-белых яиц. Он прошел на кухню, поставил на плиту сковороду.
    -  Глаза у тебя забавные! Это линзы такие? - произнес за спиной женский голос.
  Яйца выскользнули из рук, и шлепнулись на пол. Девушка уселась на стул, закурила, и пустила тонкую струйку дыма.
    - Ты уничтожила мой завтрак! - пробормотал мужчина - а возможно и обед...
    -  Возьми там, что тебе нужно...-  она кивнула в сторону комнаты.
    -  А он...
    -  Он ушел. И баночку пива для меня.
     Оскар поспешил в комнату, взял кусок копченой свинины, пару банок пива и пачку сигарет.
    - Вот! - он выложил добычу на стол,- Я вообще-то не привык брать чужое…
    - Ну да! - усмехнулась девушка.
    Он вытянул из пачки длинную сигарету, закурил и  выпустил колечко сизого дыма.
    - А как тебя зовут? – незнакомка без стеснения разглядывала его, как редкое насекомое. 
    Оскар представился.
   - Как драматурга и педераста!
   - Ты на собаку похож…
   Она встала, приблизилась вплотную, острые груди коснулись шеи.
  - Ну точно -  собака! И пахнет от тебя как от пса, и глаза разноцветные!
  - Я только что из душа!
  - При чем тут душ?  Люди часто бывают схожи с животными, не замечал? А пахнет от тебя… - она помахала ладонью перед лицом, - Качественный перегар!
  Хлопнула входная дверь, по босым ступням скользнул холодный воздух, незнакомка равнодушно выпустила колечко голубого дыма.
  - Собака… - задумчиво повторила она, - не пойму, только какой породы?
  - На овчарку? –  Оскар настороженно прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, и был действительно похож на трусливого сторожевого пса. – Немецкая овчарка!
  - Нет!
   Голос у нее был мягкий, грудной, при разговоре она чуть сглатывала окончания. – Не думаю…
  - Тогда на добермана! – он оскалил зубы, и вытаращил разноцветные глаза.
  - Чушь полная! – смеялась незнакомка. Она взлохматила шерсть на его голове. От прикосновения женских пальцев пересохло в горле.
  - Ну тогда хотя бы на ризеншнауцера!
  - Ни в коем случае! – хохотала девушка.  - Я такой породы не знаю.  Подумаю и обязательно сообщу. Нельзя оставлять тебя беспородным… - она повернулась и быстро ушла в комнату. В дверном проеме показалась лохматая собачья голова. Пес радостно скалил желтые клыки, с розового языка на пол стекала слюна. Так собаки потеют, а пот и слезы у животных имеют одинаковую биохимическую основу. Пес смотрел на человека и плакал.

     Вонь сгорающей сковороды наполнила кухню. Оскар бросил ее в мойку, ударила струя шипящей воды. Есть расхотелось. В комнате он плеснул водки на дно стакана, рассеянно выпил и зажевал куском мяса. Прошелся на цыпочках,  и прижался ухом к замочной скважине. Было тихо. На столе стройными рядами красовались бутылки, но отчего это оставило его равнодушным. Он втягивал тяжелый утренний воздух непроветренной комнаты. Запахов было множество – резкий мужской одеколон, с примесью пота, тяжелый перегарно дымный угар после вечеринки, пахло сексом.  И чем то другим, едва различимым. Странный, чужой запах…
    Неожиданно возникло острое ощущение, что в комнате кто то есть помимо него. Воздух стал плотнее, чужое дыхание коснулось виска. Оскар выкрикнул в пустоту.
   -  Кто здесь!?
    В большом овальном зеркале отразилось бледное лицо.
  - Привет… - пробормотал он отражению, оно послушно повторило движение губ хозяина. Оскар подмигнул – черноволосый мужчина, скрывавшийся в глубине мертвой амальгамы, прикрыл зеленый глаз. На кровати валялся бирюзовый халатик, похожий на тот, что оставила его недавняя девушка. Что-то неуловимо знакомое, — смесь горячей полыни и острого мускуса, пряный аромат летней травы сожженной жарким Солнцем, и острый медный запах свежей крови и лакрицы. Он уткнулся лицом в ткань, она зловеще шуршала, так в темноте трутся о сухую землю змеиные чешуйки. Он вдохнул полные легкие острого аромата, и вспомнил свой нынешний сон. Весь. В мельчайших подробностях.
     И тогда он закричал. И в крике этом не было ничего человеческого, это был вой волка или шакала, и в утробном вопле смешались ярость и страх, и то первобытное чувство, что заставляет конвульсивно содрогаться кусок плоти. И тогда человек понял, откуда этот странный запах, исходящий от безжизненного куска синей материи.
    Он бросился в свою комнату, взгляд поневоле коснулся большого зеркала. По твердой поверхности зерцала бежала мелкая рябь, как бывает, когда порыв ветра коснется широким крылом речной глади. В волнообразных разводах отражались, рассыпаясь на множество лживых искажений кривые отражения. Оскар жадно припал к бутылке, натужно глотнул, захлебываясь выпил банку пива, едва не подавившись теплой пеной, упал на кровать, и густая черень поглотила  сознание. И сквозь темноту выплыло серебряное лицо старой луны, свет исказил предметы, и пепельные тени призрачным покрывалом окутали редкие облака, лениво ползущие над землей…
   

                БУРБУЛЬ.

      Свет полной луны посеребрил камни.  Круглое, изъеденное рябыми морщинами лицо висело над острыми горами, и платиновый снег, застывший на вершинах сверкал как драгоценный металл. Из норы выполз щенок, понюхал ночной холодный воздух и чихнул. Тихо зарычала волчица, щенок кубарем скатился в нору, протиснулся между волчатами, и засопел.
   Бурбуль поднял голову к небу и протяжно завыл. Молодые волки тревожно тявкали, прижимая пушистые хвосты, сновали по ущелью. Никто не смел присоединиться к вожаку — они помнили растерзанного самца, осмелившегося завыть на полную луну вместе с вожаком. Они помнили Косого, который предположил, что собакам следует держаться поблизости к манкам. Бурбуль оторвал ему ухо.  Косого более никто не видел, но волки  переговаривались меж собой, что манки не убили его, а наоборот — теперь он вместе с ними охотиться.
   Вновь завыл вожак, и в голосе его звучала тоска по неведомым мирам. Старый волк боялся. Он боялся и ненавидел жителей далекой Луны. Он видел их много зим назад. Они учили манков добывать огонь и стоить  жилища. Бурбуль ненавидел манков, и они завораживали его. Голые тела, короткие когти и маленькие зубы. Они мало чем отличаются от лесных обезьян. Манки — охотники. Причем охотники ловкие и беспощадные.
   Волки— отличные охотники, и в отличии от медведя или льва, охотятся стаями. В этом они не уступают манкам, но когда псам грозит опасность, спасаются они поодиночке, бросая раненных товарищей не произвол судьбы.
   Бурбуль видел, как два леопарда разорвали весельчака Толстого. Толстый повредил лапу, провалившись в скалистую расщелину, он плакал как щенок, когда ликующие леопарды набросились на него.
   Манки защищаются сообща.
   Однажды в их пещеру вломился медведь. Все боятся медведя, и бегут от него прочь. Даже полосатые кошки. Медведь зацепил самку и рука болталась на кусочке розовой плоти. Казалось, следовало отдать хищнику добычу, но самцы принялись закидывать зверя камнями, а вожак выхватил факел из пожарища, и ткнул врагу в морду. Страшно взревел медведь, но манки не отступили, и прыгали вокруг огромного зверя, и размахивая своими огненными палками.
    Конечно, им помогают жители Луны! Волк видел, как те учили их обращаться с огнем. Сам он не боится огня, но его товарищи при виде пляшущих желтых язычков впадают в панику. Их не заставить приблизиться к жилищам манков, и уж тем более похитить их детенышей.
   Только Косой вместе с Бурбулем, и Латоной неоднократно нападали на манков. Вожак мстил манкам, а Косой это делал из озорства. Но затем в поведении собрата появилось что-то иное. Он стал очарован манками, часто уходил из стаи. Он врал, что изучает их,  но ложь она и есть ложь. А у Латоны появилось потомство, и ей стали неинтересны манки.
     Бурбуль медленно спустился с холма.
    Гасли звезды, восток покрылся розовой пеной. При приближении вожака молодой пес чутко втянул воздух носом, прижал острые уши. Хороший волк! Смелый и умный. Но настанет время, и он встанет напротив вожака. Точно также  как в свое время Бурбуль встал на пути Седого. Он не хотел убивать старого волка, который учил его охотиться на оленей, и избегать ядовитых змей в высокой траве, но в  глазах пса он прочел приговор, который гордый волк вынес сам себе. Вожак постарался сделать это быстро...
   Он прокрался в нору.  Щенки сладко сопели во сне. Латона мгновенно открыла глаза. Она — хорошая мать! Боится разбудить волчат.  Он свернулся клубком, чувствуя боком тепло щенков, и прикрыл тяжелые веки.
   Перед закрытыми глазами возникла картина. Волку снился сон.
 
  Он наблюдал за манками, скрывшись в густом кустарнике. Но вот они попадали на колени, уткнувшись лицом в землю. Волк предположил, что появились их учителя — жители Луны, но жителей Луны — странных существ, с прозрачным серебристым свечением вокруг головы, манки встречали как друзей, а здесь они были напуганы.  Появился чужак. От него исходил резкий запах. Это была смесь незнакомых запахов, отчетливо выделялся один — запах свежей крови, но это была ЧУЖАЯ кровь! Он не мог объяснить, почему самый сладкий запах на земле, вызывает чувство отвращения. Некая составляющая аромата  выбивалась из четкого представления волка. Опытный вожак оказался сбит с толку!
    Манки завопили. Бурбуль хотел посмотреть на это существо, но как это бывает во сне — образ ускользал, а на его месте объявлялись перепуганные манки.  Он зарычал, забил сильными лапами и проснулся.

    Кричал молодой волк, захлебнувшись кровавой пеной. Бурбуль выскочил из норы — поджарый самец лежал с пробитой головой, псы сбились в тесную кучу, прижавшись спинами к скале. Выход из ущелья перекрыли манки, они размахивали палками, взобравшись на холм, швыряли в обезумевших животных камни. Прямо перед ним возник недруг, он угрожающе замахнулся корявой палкой, из сложенного трубочкой рта раздалось дикое завывание. Вот еще одна отвратительная особенность манков —  их способность к обезьяним гримасам!
  Бурбуль ловко отскочил в сторону, и палка с треском расщепилась об острый камень, и пока неуклюжий манк таращил глаза, волк  вонзил зубы в шею. Манк закричал, и это был восхитительный звук! Пес почувствовал удар по спине, взвизгнул, но не замедлил ход, чуя как шерсть на загривке тяжелеет от крови. Его гнал животный страх.
   Он мчался, припадая к земле, не в силах оглянуться назад. Полная Луна неслась рядом, не отставая ни на шаг.  Бурбуль вспомнил о Латоне, щенках, и зарычал вторично, но уже не от боли, а от отчаяния. Рядом стояли двое псов, их бока тяжело вздымались.  Последовать за ним псы не решились, и он не мог их судить.  Вожак вернулся к ущелью, и спрятался за выступающей скалой. 
     Манки добивали волков.  Латона яростно щелкала зубами. Маленький и кривоногий с бельмом на правом глазу забрался на скрученные жгутом ветви дуба, и  швырнул камень. Другой схватил волчонка за задние лапы, и ударил об острые камни. Бурбуль пристально смотрел черными  глазами. Он запоминал.
   После того как манки ушли, и спустился в ущелье. Латона лежала рядом с волчонком.  Ее оскаленная в предсмертной корче пасть была залита кровью, сильные лапы бережно обнимали первенца.  Он потрогал носом начинающее коченеть тело. Закрывая солнце широкими крыльями, слетались черные стервятники. Волк поднял голову и завыл. В сердце его поселилась холодная ненависть. Он с шумом втянул воздух, выскочил из ущелья, и не чувствуя боли в раненной спине, потрусил в ту сторону, куда ушли манки...



                ГОСПОЖА.


       Оскар с трудом разомкнул слипшиеся веки. Громко и настойчиво звенел телефон. Он открыл глаза, пробудились подлые муравьи. Новенький смартфон был безнадежно утерян, а внешний вид древнего аппарата навевал ассоциации с коммутаторами времен гражданской войны.               
    -  Слушаю!
    - С добрым утром!               
    - Здравствуйте…
   - Сон алкаша крепок, но не долог! - усмехнулись на другом конце провода.
  « Глупая шутка!» - раздраженно подумал Оскар.
   -  Д-д-а я задремал н-н-емного...- Волнуясь, он начинал немного заикаться.  - Не выспался накануне... П-п-олнолуние или что- то в этом роде!
      - Полнолуние! - женщина засмеялась, - это действительно причина для бессонницы! Верните одежду, мужчина!
      - Какую одежду?!
      - Халатик мой, синенький, с дракончиком! Впрочем, если ты только с помощью моего халатика можешь достичь пика сладострастия, не смею мешать. Готова пожертвовать, во имя гормонального равновесия! Это большая честь для меня и моего халата. Если требуется, могу подкинуть шарфик. Или туфли? Тебе что больше нравиться?
      - Ты можешь подождать секунду!? - выкрикнул он в трубку.
      - Ну, если только секунду!
    Оскар юлой подлетел к столу, глотнул из бутылки.
      - Это я! - крикнул он, обдав пластик микрофона спиртовым дыханием.
      - Быстро! - одобрительно хмыкнула девушка, -  выпить успел?
      - Вы меня обижаете, сеньорита! Не имею обыкновения навеселе беседовать с дамой!
      -  А зря! Я выпиваю!
     - Ну, тогда и я, с вашего позволения! - он легонько цокнул трубку крем стакана. - К сожалению, не имею чести знать имени...
   - А что ты пьешь, Оскар? - уклонилась от ответа девушка.
   - Водочку...
   - А ну да. Я помню...
   - Да это с-с-лучайно получилось...
   - Не оправдывайся! Ни у тебя, ни у кого другого нет здесь судей...- сказала она непонятную фразу. -  Нам бы насчет халатика!
   -  Готов доставить в любую указанную точку планеты!
   - А ты его там не слишком, ну... осквернил?
   - Не успел... А потом у меня еще один есть. А также пара чулок, бюстгалтеры, ну всякие комбинашки я не считаю, и гордость моей коллекции — дамские панталоны, аж пятьдесят второго размера! Не будут раскрывать тайны, как мне удалось их добыть.
   Девушка смеялась.
  - А ты находчивый песик! Записывай адрес...
 
               


     Девушка проживала на улице Чайковского. Элитный район, престижный дом – памятник архитектуры 19 столетия. Пешком – тридцать минут ходьбы – принял решение Оскар.
  Медленно наступал вечер. Теплый питерский вечер насыщенный  влажной моросью. Литровая бутылка опустела более чем на половину, на ночь хватит, но утром опять придется выходить на охоту. Но это все случится утром. Запой освобождал его от ответственности за людей, за себя и быстротекущее время. 
  Он запил водку  сырыми яйцами, принял контрастный душ, напихал полный рот зубной пасты, и бежал по влажному асфальту, а кривая тень, отбрасываемая зелеными фонарями скользила  следом, ни отставая ни на шаг.
                … Я бежал по дороге, и мокрый асфальт,
                Громко хлопал в ладоши,
                Немного не в такт.
                И в змеистых лучах разветвленных аллей,
                Бес в пятнашки играл,
                С бледной тенью моей...
                В пакете лежал синий халатик. Оскар обладал завидным обонянием, он мог отличить мельчайшие оттенки запахов, но аромат, исходящий от шелковой тонкой ткани был не на что не похож. В нем присутствовала составляющая, отдаленно напоминающая запах крови, но даже не крови в привычном понимании этой жидкости, с присущим ей металлическим сладковатым запахом. Это был не запах, а «впечатление» от него. Так могла пахнуть кровь, пролитая много лет назад, и давно исчезнувшая. Когда вытаскивают утопленника, окружающие зажимают носы, хотя характерное смердение появляется, лишь когда труп вскрывают.
    Когда он был мальчишкой, в их дворе изнасиловали, и забили ножами девушку. Она жила в соседском доме — красивая, с длинными загорелыми ногами, и острыми сосками, просвечивающими сквозь тонкое платье. Она свободно вела себя с мужчинами, будто думала, что может управлять ими также уверенно, как стареньким автомобилем, который  лихо парковала во дворе. Мальчик был убежден, что взгляды ее черных, всегда немного влажных  как у косули глаз, обращены к нему одному. Ранним июльским утром его разбудили крики — казалось, женщина хохочет и не может остановиться. Он выскочил во двор — на зеленой лужайке, возле пересохшего фонтанчика, лежала она.  Тело девушки было истыкано ножом, кровь  запеклась. Глаза смотрели в черное ничто, и в их влажной поверхности отражалось синее небо. Кричала ее мать, и подростку показалась нелепой, совершенно несуразной эта картина. Голая девушка, с острыми торчащими сосками,  мертвые глаза, и похожий на хохот крик. Он не чувствовал запаха — крови было много — она запеклась возле ран, и тонкими ручейками стыла около фонтанчика. Оскар запомнил свои впечатления. Мертвые, блестящие как у лани глаза, бурая, запекшаяся кровь между ног, и хохот обезумевшей женщины. И странное возбуждение, охватившее его, черноволосого мальчишку со смешными разноцветными глазами, при виде окровавленной голой девушки.
   Он совсем забыл, как выглядела та девушка. Иногда, он не был уверен в том, что эта история произошла на самом деле, а не явилась плодом безудержной фантазии. В память врезалось впечатление от запахов, как безжалостно нож мясника режет дымящуюся плоть  забитой жертвы, и повсюду витают запахи. Ароматы боли, смерти и пролитой крови.
   
     Сгустились сумерки.  Мимо прошелестела длинная машина, въехала под арку. Оскар потоптался на месте, и чувствуя нарастающее волнение, шагнул во двор. Машина остановилась возле  подъезда. Черные тонированные стекла изучали застывшую фигурку. Его долговязый силуэт отразился в зеркальном стекле — бледное лицо, взъерошенные волосы, мятая, видавшая виды джинсовая куртка.
  У бетонной стены сохранилась узкая полоска зелени, прижатая сухим асфальтом к каменной стене. Среди пожухлой листвы одиноко покачивал белой головой маленький одуванчик. Последний герой ускользающего лета. Некогда увенчанный пышной седой шевелюрой, одуванчик дрожал под порывами ветра, на беззащитной трогательно голой голове дрожали несколько белых пушинок. Оскар сорвал цветок, на ровной кромке длинного стебля выступила белая маслянистая кровь. Он бережно положил одуванчик в карман, и шагнул в подъезд.
   На площадке была всего одна квартира. Внизу хлопнула входная дверь — загудел лифт. Боковым зрением он уловил невнятное движение —  темное лицо смотрело на него в упор. Горячая кровь ударила в голову, тело мгновенно покрылось мурашками, но в следующую секунду ему стало стыдно. В черном окне отражалась его собственная физиономия.
    Лифт неуклонно двигался наверх. Вот он остановился на предыдущей площадке, тронулся с места, и с угрожающим гудением полз дальше. Оскар завороженно смотрел, как из мрачного чрева узкой шахты объявляется блестящая крышка саркофага. Человек прижался спиной к холодной стене, круглыми от ужаса глазами он смотрел на выползающего из дьявольской утробы механического монстра. Он собрался бежать вниз по лестнице, но ноги будто приросли к полу. Он хотел позвать на помощь, но вместо крика изо рта неслось невнятное хрипение. Лифт остановился. Через секунду он разомкнет широкие двери. Внизу послышались шаги. Шаркающие, похожие на шлепки босых ступней по каменному полу. Из-за выступающего угла вынырнула огромная тень. Ее кривые очертания уверенно легли на крашеную стену, длинное крыло коснулось кроссовка.
  - Ч-что это такое… - прошептал человек.
Тень злобно зашипела, дрогнул поручень.
  - Проклятье!!!
   Лифт  негромко вздохнул, и с шипением раздвинул двери. Мужчина взвизгнул, и это было похоже на вопль. Так кричит собака, когда жестокосердный хозяин бьет ее плетью.
   Шаги достигли последней ступеньки. Более всего он боялся обернуться, и увидеть того страшного и неведомого, чьи ноги ступили на площадку. Невидимая тень выскользнула наружу, звериным чутьем человек почувствовал спиной тяжелый взгляд. Он рванул оконную раму, со звоном вылетело зеркальное стекло, пролетело в воздухе, и разбилось о каменный паребрик. В лицо пахнуло свежим воздухом. Внизу отсвечивали глянцем темные лужи.
   Возле клумбы неспешно прогуливалась чистенька старушка, в розовом дождевике. На длинном поводке она вела маленькую собачку. Собачка зашлась истошным лаем, завыла, и бросилась в ноги хозяйке.
  - Кто обидел нашу девочку!? – причитала женщина высоким голосом. – Что случилось? Кто нас так перепугал!?
Болонка вцепилась в руку старушки.
  - О-о-х!!! Что же ты наделала! – в крике  смешались боль, страх и ярость.
  Оскар плотно закрыл глаза, в голове пульсировал багровый шар. Все впереди. И боль и страх. Все впереди…
  Распахнулась дверь, и сумрачный подъезд озарился оранжевым светом. На пороге стояла она. 
  - Пытаюсь понять… Ты кто? Спортсмен или самоубийца? Если самоубийца, то рискуешь сломать ноги. Советую выбрать дом повыше, а еще лучше мост!
   - Принцесса, из города бархатных снов,
    И звезды погасли, коснувшись ресниц,
    И месяц рвет вены на теле земли.
    В зрачках ее тонет нагая заря…
    Меня больше нет. Я – раб. Тень твоя…
   Оскар соскочил с подоконника, достал из кармана мятый цветок одуванчика. Он опустился на колени, захлебывающееся от страха сердце человек-пса, преисполнилось покоя и благодарности. Громко запели ангелы. Пауза…
 


               

     Пес лежит на полу. Он вылизывает ноги Госпожи. Она гладит его по каштановой гриве, чешет за ухом, она называет его  дурашливыми ласковыми именами. Разыгравшись, она может шлепнуть его по щеке, но он ловит губами ее пальцы. Если он хорошо себя ведет, и у Госпожи благосклонное настроение она позволяет ему полизать себя. Иногда ей хочется разнообразия, и тогда она чешет его живот, он забавно дергает ногами. И тогда в голубых глазах загораются бесовские огоньки и она, дурачась, целует его в живот, а когда он, дрожащий от нетерпения, начинает скулить, униженно трется головой о ее колени, Госпожа приказывает улечься на пол. Она медленно садится, промеж ее бедер течет жидкое электричество, и содрогаясь в сладостном предчувствии размашисто бьет пса по морде. У него выступает кровь, из глаз текут слезы радости и боли. Он сглатывает соленую горечь, и Госпожа лижет его кровь, она делает это не как Хозяйка, а как беспородная уличная сучка. Она рычит на непослушного пса, он кричит  вместе с ней, и его крик похож на волчий вой, и он тихо умолкает, боясь прогневать капризную Повелительницу, отползает в сторону.  И наступает тишина. И  миром правит благословенная пауза. Ангелы поют…
    Хозяйка ушла на кухню, беззвучно открылась дверь холодильника, человек-пес насторожил уши. Через пару минут она принесла коньяку. Себе в бокале, ему в плоской широкой миске.
   - Из миски пить неудобно...
   - Разве собак об этом спрашивают?
   - Просто они не умеют попросить. Вернее люди их не могут понять.
  -  Возможно... Тебя надо покормить. Вон ребра просвечивают. Собирайся! - и нагнувшись к нему захлопала в ладоши.
  -  Гулять, Оскар, хороший мальчик, пойдет гулять!
   Он с готовностью вскочил на ноги, и забегал по комнате, высунув язык.
   - Какой, молодец! - одобрительно качала головой Госпожа. - Шагом марш в душ!
   Оскар пробежал по длинному коридору, сунулся вначале в туалет, затем нырнул в ванну. Задержавшись на секунду, он спросил Хозяйку.
  - А как все- таки насчет породы?
  - Какой породы!?
  - Н-н-у ты сама тогда утром сказала. Ну про породу собак…
  - Когда сказала?
  - Утром… Ну на кухне! Т-т-ты обещала подумать о том, на какую собаку я похож. П-п-орода какая… - когда он нервничал, начинал заикаться чаще обычного.
  - Чушь какая-то! Ты, вообще, о чем сейчас говорил? Какая к черту кухня?!
Человек-пес растерялся.
  - Ты извини, п-п-ожалуйста, я з-заикаюсь, когда волнуюсь. И не умею ясно выражать свою мысль. На кого я похож… - он заискивающе улыбнулся.
  - Не понимаю, но похож ты на заурядную дворняжку! – и отвернувшись защелкала длинными пальцами по дисплею айфона. Человек-пес растерянно побрел в душ.
    Когда он вернулся, она была уже одета. В строгую черную юбку, и темный, обтягивающий ее фигурку свитер. Волосы Госпожа стянула в тугой узел на затылке, стоя перед зеркалом,  красила губы кроваво-красной помадой. Он прижался, уткнулся лицом в ямку на затылке, втянул тонкий аромат духов, и женское тепло. Воздушный локон смешно щекотал ухо, он тронул локон губами, тихо засмеялся, чувствуя накатывающую волну неуемного счастья.
  - Кажется, это называется, любовь?
 Госпожа, не поворачиваясь, протянула руку, и погладила его по бедру.  Оскар скользил ладонями по ее груди, но она резко вонзила острые ногти в его пульсирующую плоть. На глазах выступили слезы, тошнотворный ком подкатил к горлу.               
  -  Зачем ты так?!
  -  Извини!  Я хочу, чтобы ты все правильно понял, и не питал иллюзий. Это — не ролевые игры, и мы с тобой не любовники. Ты — собака. Я — Госпожа. Я буду о тебе заботиться, кормить, поить — ты ведь пьющая собака? 
   Он быстро кивнул.
 -  Ну вот! - продолжала она,  - Я буду тебя лечить, если ты заболеешь. Когда мне надоест, я тебя прогоню. Или сдам на живодерню. Иногда я тебя буду наказывать, – продолжала она будничным тоном. -  Я — ласковая Госпожа, ты останешься доволен. К тому же я — обеспеченная Хозяйка, и ты ни в чем не будешь нуждаться. Твое преимущество перед другими псами — ты разговариваешь, и выгуливать тебя не надо. Впрочем, ты можешь отказаться. Но только сейчас. Если ты уйдешь, ты уйдешь человеком, и будешь лазать по помойкам, и клянчить у шлюх мелочь на выпивку. Если останешься, я полечу твою рану,  и поведу ужинать. Но ужинать я пойду с собакой, а не с любовником. Решай!
  Она ушла в другую комнату, и разговаривала по телефону. Оскар допил коньяк, внимательно исследовал половые органы. Никаких следов. Только страх. Стрелки на циферблате настенных часов подползли к отметке десять. Заурчало в животе, за весь день он съел кусок копченой свинины, и три сырых яйца. Девушка вернулась в комнату.
    - Мне пора!
   Оскар медленно встал на четвереньки, и потерся головой о ее колени.
  - Вот и славно! А теперь давай полечим нашего песика... - она поправила уложенные волосы, и опустилась на колени.
               … Бес в пятнашки играл с бледной тенью моей,
                Горечь слез на губах,
                Сладкой боли горшей.
                Я дотронулся пальцем до края земли,
                И умолк  навсегда.
                Вспомнив губы твои…
     На лестничной площадке стоял крепкий парень в черном костюме. Оскар оскалил зубы, и негромко зарычал.
     - Молодец, хороший мальчик! Это — свои...
  В лифте она протянула человеку-псу мягкий кожаный ошейник.
   -  Надень!
   -  Но ведь люди увидят!- запротестовал он, и тотчас получил звонкую оплеуху. Он покорно надел ошейник.
   -  Умница!- она почесала его за ухом, достала из сумочки  зеленый платок, повязала его поверх ошейника.
   -  Твоя мамочка умная и заботливая!
    На улице их ожидал «мерседес» представительского класса. Оскар нырнул в открытую дверь, уселся на заднее сидение, Госпожа села рядом с водителем, и машина бесшумно тронулась с места.  Хозяйка негромко беседовала с водителем, они обсуждали общих знакомых. Парня звали Эдуард. Он бросил короткий неприязненный взгляд через зеркало, вначале пес стушевался, а затем оскалил зубы и негромко зарычал.
  - Откуда ты его взяла? – говорил Эд.
  - На улице привязался, ну прям- как бродячая собака…
  - Круто!
  - Правда, мне самой интересно!
  - А он что, мелочь клянчил?
  - Ну да!
  - По- моему- это просто попрошайка!
  - Поэт, между прочим!
Загорелся зеленый свет, машина тронулась с места.
  - Любой неудачник, мнит себя поэтом! – усмехнулся шофер.
  - Ревнуешь? – женщина прижалась к водителю, и коснулась губами его уха. Оскар тихо зарычал.
   Автомобиль припарковался возле особняка, построенного в стиле зрелого барокко. Будучи городским бродягой, человек-пес не узнавал этого места. Только что они свернули с Песочной набережной на Крестовский остров – место обитания питерских толстосумов, и словно по волшебству оказались в парковой роще. Они вышли из машины, и пройдя по узкой, вымощенной каменными плитами дорожке подошли к дверям. Дверь была произведением искусства, шедевром литейщиков.  Золотистые змеи переплетались  в тугие клубки, ядовитые пасти зловеще скалились, из черных глубин зева выскальзывал маленький язычок. Чешуя отливала сусальным глянцем, казалось, одна соскользнет с дверного навеса, и упругой массой обрушится на голову. А другая уже тянется маленьким  жалом к голой руке, и в изумрудных глазах загорается чудная змеиная злость. Оскар заметил, что аспид повернул ромбовидную голову, и уставился тяжелым гипнотическим взглядом. Ноги его налились свинцовой тяжестью, ужас наполнил сердце, заставив сжаться в болезненный комочек. Змея зашипела, и из приоткрытой пасти метнулся черный язычок. Госпожа весело рассмеялась.
   - Что, песик, страшно? Мистическое место!
   Дверь открылась, изнутри доносились пряные ароматы жареного мяса. Оскар скользнул вслед за Госпожой, и готов поклясться, он видел, как в темноте тлеющими угольками горят алчные глаза.
 Стены ресторана были драпированы красной материей, с извивающимися  драконами. За ширму нырнул полуголый негр, и сноровисто сервировал столик.
  - Можно? -  спросил послушный пес, пожирая глазами мясное ассорти, украшенное дольками помидоров и листьями зеленого салата.
   - Проголодался, малыш! - Госпожа потрогала ошейник, Оскар извернулся, и лизнул женскую руку.
   - Кушай на здоровье!
   Он благодарно рыкнул, махнул  рюмку водки, и набросился на мясо. Какое то время он жадно ел, не глядя по сторонам. Из-за ширм невозможно было разглядеть остальных посетителей ресторана. В центре пустого зала находилась круглая арена. Черные официанты скрывались за дверью. Посетители ждали начала представления, Оскару приходилось смирять любопытство, пить ледяную водку, и закусывать острыми мясными яствами.
   Утолив голод, он потянулся за сигаретой, но Госпожа отрицательно покачала головой. Черный официант сказочно объявился возле стола, и протянул тонкие, коричневые сигареты на подносе.
   - Кури лучше эти. А то крыша поедет...
   Сигарета быстро тлела, образуя красивую, подрагивающую алыми угольками горку пепла. Эта горка росла, и не падала, разбившись на мириады крупинок о дно хрустальной пепельницы, а держалась цепко прилепленная к сгорающей сигарете. Ему много раз приходилось курить гашиш, но вкус и запах этой смеси не имел ничего с ним общего. Терпкий привкус смолянистого дыма, горькая трава и кислый аромат лугового клевера. Госпожа тихо разговаривала с кем- то по телефону. Оскар навострил уши.
   -… И что он сказал?  Вот мерзавец! – она прикрыла ладошкой трубку.  - Не грей уши!
  Пес смущенно отвернулся. Хозяйка тихо смеялась.
  - Муся, ты чокнутая, честно слово! Ну, приезжай с ним вместе… Ты же знаешь, я не люблю черноволосых мужчин. Они все немного на ворон похожи! Ну, а твой нынешний просто чудовище! Бородатый и с пузом! Мечта, а не юноша!
  Оскар сконцентрировал внимание на горке пепла. Зрение обострилось, как у лупоглазой стрекозы. Звук голоса Госпожи стал громким, слова рассыпались, будто огромные камни по равнине. Человек с удивлением заметил, что не понимает ее речь, Хозяйка разговаривала на неведомом языке, в нем преобладали шипящие согласные, переходящие в раздражающий свист. Госпожа продолжала безмятежно разговаривать по телефону, покачивая носком черной блестящей туфли. Вот она рассмеялась, обнажив ряд блестящих белоснежных зубов, в глубине влажного розового зева мелькнул черный раздвоенный язычок. Оскар вскрикнул. Сердце его билось часто и тревожно, как у перепуганной собаки, он боялся разомкнуть веки, но вскоре с удивлением обнаружил, что с закрытыми глазами видит лучше. Он сконцентрировал зрение на горке раскаленного пепла. Там, в кучке седого безжизненного пепла, он узрел множество извилистых тоннелей с диковинными башнями, и причудливыми искривленными улицами. По ним озабоченно бегали черные драконы. Точь в точь такие-же, как на стенах ресторана.  Его осенила догадка — драконы сбежали со стен, и теперь они живут в пепле его окурка. Маленькие драконы суетливо шныряли по тесным улицам, высовывались из узких, похожих на бойницы окон каменных домов, спорили друг с другом, и даже сражались. Огненно-рыжий дракон вонзил длинные, изогнутые как кинжалы клыки в горло курносому дракончику, тот упал навзничь, обливаясь густой зеленой кровью. Они забавно плясали на большой площади — смешной, со взбитым желтым хохолком, неуклюжий пузатый дракон, и его дама - изящная, вся в радужных переливах, разевающая зубастую пасть подруга. И Оскар рассмеялся.
   Он с интересом погружался в мир драконов. Оказывается, они собирались вести войну, — на горизонте надвигалась армада из низко летящих зубастых птиц. Драконы строили баррикады, трубили в длинные с огромными раструбами трубы, устанавливали камнеметные машины возле стен своего города. Вдруг драконы бросились врассыпную. Они в страхе бежали, завидя неуклюжее чудовище. Худое частично голое, кое- где покрытое коричневой бурой шерсть, на четырех подламывающихся конечностях. Отдаленно напоминающее собаку существо. Оно хватанула за ногу замешкавшегося  дракона, и тот забился в судорогах, и чешуя покрылась большими кровоточащими язвами. Неожиданно оно сделало шаг навстречу,  кривая конечность вылезла из горстки пепла, и ступила на сигарету. Чудовище гавкнуло,  и произнесло скрипящим голосом.
  - «  Ахерон-лилит!»
    Лицо онемело, в ушах нарастал звон.
   « Ахерон лилит...»
  Липкие коготки присоски коснулись губы, рот наполнился смрадной жижей. Пес закричал,  Госпожа хлопнула его по руке, и огромный город, с извилистыми улочками, башнями, драконами полетел вниз, и разбился на миллионы частиц и жизней о блестящую хрустальную твердь, превратившись в горстку седого, невесомого пепла.
  - Хорош балдеть! - раздался резкий голос Хозяйки, - Туда взгляни!
 Оскар дрожащей рукой налил себе водки.
  - Ахерон лилит...- пробормотал он, провел рукой по лицу, на губах застыла  капелька жидкости. Он машинально облизнул палец. Кровь. Терпкая соленая жидкость. Он уже слышал это слово. Ахерон лилит… И оно значило что то очень важное! Нужно постараться вспомнить! Человек прижал ладонь ко лбу, и отдернул руку, - голова была слишком горячей. У него жар! Он лежит в кровати в горячке, одержимый видениями! Тихая покойная радость, успокаивала, некая добрая сила подняла его, маленького щенка и баюкала в своих гигантских ладонях, он заплакал, отдавшись этой ласковой силе, и шептал, задыхаясь от счастья.
  - Это свобода? Это свобода…
   Сильная рука хлестко ударила его по губам.
 - Ты опять заснул!?
  - Кажется у меня жар… - он жалобно смотрел на Хозяйку. Она приложила тыльную сторону ладони к его лбу, и щелкнула пальцем по носу.
  - Не выдумывай! Симулянт…Нос холодный – пес здоровый!

  Тем временем, началось шоу.  На сцене, под тревожный набат барабанов танцевала голая девушка. Почти девочка. Золотые прожектора освещали плохо развитые маленькие груди с бледными сосками.  Рвущийся барабанный аккомпанемент ускорился, капельки пота дрожали на  втянутом животе. Неслышно ступая, на арене появился обнаженный негр. Он подхватил танцовщицу на руки, и закружил по сцене — светящийся круг из переплетенных черно-белых теней мелькал в золотом свете прожекторов.
    Госпожа нетерпеливо барабанила острыми коготками по матовой полировке стола, вторя глухому барабанному бою.
  Девочка открыла глаза.  Огромные, прозрачно-синие, с ломкими аквамариновыми разводами, обрамленные коротеньким забралом подростковых белесых ресниц. И тотчас пронзительно вскрикнула, рванула маленькими коготками атласную шкуру, отчего на ней выступили рубинчики крови. После судорог боли девушка быстро приходила в себя, взахлеб целуя бледными губами большой черный рот. В зале чувствовалось напряжение. Оно аккумулировалось за ширмами, откуда сверкали жадные горящие глаза. Тревожно и гулко пробили двенадцать раз невидимые часы. Принцесса превратилась в Золушку, карета в тыкву, а кучер в крысу. На ночную планету обрушился сатанинский бал. Вдребезги разбилась на тысячи осколков хрустальная туфелька, заволокли алый горизонт стаи летучих мышей, и от  перепончатых крыльев стало темно и душно как в склепе. По бокалам лилось густое вино, и кубок превращался в оскаленный хохочущий череп. И сквозь черноту глазниц мертвого черепа выплыла  туманная иллюзия...
   По арене потек сизый дым, и из стелющихся клубов появились два служащих в набедренных повязках. Они вынесли большую корзину. В корзине было что-то живое. Оно шуршало, грузно билось изнутри о стены. С потолка опустился стеклянный колпак, и застыл в метре от пола. Негр снял крышку, и  ушел. Колпак опустился на пол, образовав стеклянную полусферу. Девушка приподнялась на локтях, испуганно глядя на корзину.
    Барабаны заходятся в бешеном темпе. Госпожа привстала с кресла, толстяк в ярком свитере, с бокалом в пухлой, унизанной перстнями руке, подбежал к светящейся арене.
    Далее начинался ад.
  Наружу выскользнула огромная змея, с тихим шипением заструилась вдоль периметра сферы. Вслед за ней показалась другая — она сбилась в тугие кольца возле корзины, и приподняв тяжелую голову, в упор смотрела на оцепеневшую от ужаса девушку. Медленно вылезла третья змея, черным раздвоенным язычком коснулась ее бедра.
    И в этот момент из- под купола раздался крик. Пронзительный, полный первобытного животного страха. Он бился рваной, ломкой струной над бешеным ритмом африканских барабанов. Посетители ресторана вскакивали с мест, торопливо обступали стеклянную сферу. Возле ниши с шлепком опрокинулась ширма. Госпожа толкнула бедром шаткий столик, мелодично звенели бокалы.
    Холодная, ядовито-желтая Луна похожая на отечный, скалящийся череп вышла из-за облаков,  на ледяной поверхности танцуют маленькие чертенята. Их красные глазки сверкают как яркие угольки, в центре хоровода пляшет большая серая крыса, еще несколько мгновений назад бывшая вальяжным усатым кучером. Чертенята кувыркаются через голову, дурные от галактического ветра, а за их спинами валяется желтая тыква.
    Девушка вжимается спиной в стеклянную стенку.  Змея вкрадчиво скользнула по полу. Крик раздражает пресмыкающихся, токи вибрации в замкнутой сфере, нервирует их. Аспид метнулся в сторону бородача, расплющившего мясистый нос о стекло. Бородач по-бабьи тонко вскрикнул, и отскочил, забрызгав белоснежные брюки шампанским, а изнутри по стеклу стекали бесцветные капли. Перепуганный бородач сконфуженно рассмеялся, глотнул из бокала, но ближе  подойти не решался.
   Девушка скользит узкой, с острыми позвонками спиной по вогнутой сфере, она поскользнулась, и упала на бок, придавив локтем змеиный хвост.
  Одна седьмая секунды. С этой скоростью проделывают путь ресницы человека.  За одну седьмую секунды.
   Пестрая стрела длинной в три метра просвистела под закрытым колпаком за одну седьмую секунды. На розовом бедре выделились две красно-черные точки, и вокруг образовывалась багровая с синей каймой опухоль. Девушка закашлялась, подползла на четвереньках к стеклу, и била по нему маленькими кулачками.
  - Она нас не видит! - возбужденно прошептал толстяк. От него сильно пахло потом.
     - Что вы сказали…
    -  Она нас не видит! Стекло прозрачно только снаружи...- он хихикнул.
    Госпожа сжала кисть честного пса. В ее глазах было мертво и черно. Они были похожи на два глухих бездонных колодца, со дна поднимались влажные испарения, и пахли они горькой травой, с привкусом кардамона.
  Луна катится вверх тормашками. Крыса -кучер превратилась в огнедышащего дракона, и он силился проглотить огромную, раздувшуюся как шар тыкву. Чертенята радостно аплодируют..
             ...На ладонях покрытых остывшей золой,
                Незабудки цветок распустился.
                Живой…
   Он пришел в себя сидя за столиком — возле столика заботливо хлопотал участливый негр, на черной физиономии угадывалось неслужебное сочувствие. Встретив взгляд бледного посетителя, официант налил две стопки водки. Ему и себе. Они выпили быстро и воровато, оглядываясь на ликующих возле арены людей. На еду человек-пес смотреть не мог — в черных переплетениях салата ему чудились копошащиеся змеи. Стоны девушки стихли, но он старался не оборачиваться в сторону арены. Он сидел и пил, и слушал свое иноходью скачущее сердце. Подошел толстяк, он шумно дышал через открытый рот, розовая лысина усеяна крупными горошинами пота.
  - Разрешите?
 Он налил водки в стопку, быстро опрокинул содержимое в рот. Его бесцветные глаза навыкате слезились.
  - Впервые здесь, я вижу? – толстяк дружелюбно смотрел на нового знакомого. - Здесь все настоящее, понимаете?! А я много где побывал, уж поверьте! Но везде одно сплошное надувательство! Они говорят – девственница, а там такая, уж, извините, прожженная! – он захихикал, отчего выпуклые жабьи глаза скрылись в складках потной кожи. Толстяк был похож на старого, злого шарпея.
 - Бывало всякое… На юге имелось местечко, там можно заказать пытку, понимаете о чем я? – он мечтательно закатил глаза. – Чудеса! Даже карты «виза» принимали до чего дошли! Я заказал кореяночку, они страдают, это что то особенное! Конечно, скорее всего казашку подсунули, но я не в обиде! У нее оказалось слабое сердце. Умерла на четырнадцатой минуте, стоило мне поупражняться с паяльной лампой… - он судорожно потер ладони, плеснул себе еще пол стопки. – Без кокса там делать нечего, не те ощущения, дружище! Высшие чины посещали местечко, пока интерпол не накрыл. Жаль… Ну да вы наверняка слышали! 
 Оскар промычал что то нечленораздельное.
 - Раз вы сюда пришли, это неспроста, поверьте… - собеседник многозначительно поднял в воздух короткий указательный палец. На нем красовалось массивное кольцо, с причудливой витой монограммой. – Здесь случайных людей не бывает. Здесь все настоящее! – без устали повторял извращенец. Он извлек платок, шумно высморкался.
  -  Рад был поболтать… Как знать, может еще увидимся! – он протянул влажную ладонь, рукопожатие было похоже на прикосновение спрута,  навалился животом на хрупкий столик, и приблизив губы к уху прошептал.
  - А ты сам то настоящий? –  подмигнул, с удивительной, для его фигуры грацией выскользнул из- за стола, и исчез.
 Оскар вытер ухо, достал сигарету из полупустой пачки. Здесь все настоящее… Он посмотрел в зеркально панно. Бледное лицо, сеть мелких морщинок возле разноцветных глаз, густые волосы иссеченные проседью. А сам то ты настоящий? Глубокое отражение манило к себе, увлекало в свой загадочный мир, сбивало с толку, и не давало ответа, кто из двойников настоящий. Пес, который курит сигарету, нервно оглядываясь, ища взглядом  Хозяйку, или Оскар, сурово взирающий на беспокойного двойника, из глубин туманного зазеркалья
     Вернулась Госпожа. На лице черной синью горели огромные глаза. Она молча выпила бокал коньяка, и закурила сигарету. Он попытался что-то сказать, но она покачала головой, и это был не приказ. Это была просьба. Они вышли из ресторана. Ни колпака, ни девушки не было видно. Может- быть это действительно был страшный сон? Оскар взглянул на свою руку — на ладони отпечатались следы острых ногтей. Две красные точки, так похожие на следы от змеиных укусов. На улице он набрался мужества, и внимательно осмотрел дверь. Она была тяжелая, обитая кованым металлом, с массивной бронзовой инкрустацией.
  Дул свежий ветерок. Подкатил «мерседес», в салоне было тепло и уютно, негромко играла музыка.  Оскар нерешительно двинулся к машине, но повинуясь непонятному порыву,  сорвался с места и бросился бежать. Хозяйка окликнула его, но он припустил еще быстрее, пересек мост и оказался на Петроградской стороне. Некоторое время он кружил по узким улочкам, заметая следы. Никто за ним не гнался. До Лиговского проспекта человек пес добрался ближе к рассвету, у Каменноостровского моста над пешеходом сжалился водитель и подвез до Московского вокзала.
   Зазвонил телефон. Он лежал под одеялом и дрожал.  Что-то сдавливало шею, мешало дышать. Нащупав рукой ошейник, он с отвращением сорвал его, и бросил в угол. Здесь все настоящее… Все те же мертвые деревья, пустые дома, голое пространство. Он налил в стакан водки, горлышко бутылки звякнуло о край стакана. Выпив  немного успокоился, лег в кровать, уютно свернулся под одеялом, и тихо лежал, с плотно сомкнув веки. Сна не было. Его вдруг начал бить сильный озноб, шелохнулась занавеска на окне, шершавые тени прочертили на полу  узор, невидимый голос прошептал - «ахерон лилит... ахерон лилит…»
    Мужчина вскрикнул и включил свет. Все настоящее… Он подобрал ошейник, надел его, и лег в постель, быстро согрелся, изо рта потекла тягучая слюна. В следующую минуту Оскар спал.



                КОСОЙ.



     У Косого всегда был чуткий сон.  Бурбуль посмеивался над ним, считая пустым мечтателем. Пес не должен жить в мире иллюзий, это мешает выполнению его высокой миссии. Он не хотел разочаровывать вожака, и отправлялся вместе с ним в рискованные вылазки.
   Как-то раз украденный детеныш еще дышал. Косой украдкой подбросил его к становищу манков. Он наблюдал из кустов, как кричали самки, и в сердце волка возникла необъяснимая тревога. Он несколько дней крутился рядом, оставаясь незамеченным, и когда один из них остался в одиночестве, подошел вплотную.
   Молодой манк сидел на четвереньках, и черпал ладошкой воду. Увидев огромного пса, он не испугался. Его товарищи играли возле ручья совсем как волчата. Весело и беззаботно. Пес первым учуял шакалов. Мелкие, трусливые собаки  имели отвратительный склочный характер. Они стелились продавленными рыжими животами по земле. Когда беззаботные детеныши увидели шакалов, те полукольцом прижали их к воде. Шакалы трусили, но манки были почти детеныши, прыгать в ручей они не решались. Несмотря на жару, поток не иссякал, он стремительно несся закипая бурунами возле черных  камней. Охваченные страхом манки  бежали вдоль ручья, и наперерез им устремились голодные шакалы.  Косой выскочил из укрытия. Крупный самец с черным пятном на лбу, едва доставал волку до плеча, но  шакалов трое, и еще полдюжины увлечены погоней.  Пятнистый негромко зарычал, предлагая противнику держаться на расстоянии.
    Волк знал, что у шакалов сильнее других собак развито чувство семейственности. Стоит ему вступить в схватку, тотчас появятся остальные. Однако он без раздумий бросился на пятнистого, и вонзил зубы в тонкую шею. Шакал завыл, и тут-же острые зубы впились ему в голень. Он отпустил пятнистого, мгновенно обернулся, и вырвал клок мяса из спины рыжего падальщика. Быстрый как молния он бросился на стоящего поодаль третьего недруга, но тот, поджав хвост уже улепетывал.
    Маленький манк в ужасе смотрел на волка. Косой оглянулся — с минуты на минуту должны подоспеть остальные падальщики. Он раздраженно зарычал на манка, тот коротко улыбнулся, и бросился бежать. Манк был странный. Очень странный...
    Когда он вернулся в стаю, его встретил Бурбуль.  Волки прятали глаза, и в сердце пса закипело бешенство. Они считали, что исход схватки предрешен!  И Косой принял бой.
   Он дрался тогда, как никогда ранее в своей жизни, и получил награду. Бурбуль оторвал ему ухо, но и вожаку досталось! Он устал, и в глазах помимо высокомерия появилось уважение. Уважение к Косому, которого он всегда считал за бестолкового мечтателя
    И тогда пес покинул стаю. Он понимал, что многое изменилось после поединка, и вдвоем им не жить. А одолеть семейника он не сможет. Да и ни к чему ему это теперь, он не боится одиночества. В своих мечтах он странствует в таких мирах, о которых и не снилось властному Бурбулю! Он ушел, неся в сердце предчувствие беды.
     Когда он вернулся, манки ушли. Он покинули Зеленую Гору, и отправились на юг. И волк пошел за ними следом.
      
  Южные степи пришлись не по нутру волку. Леса редкие, с низкими стелющимися деревьями.  Жара в этих местах была невыносима, и он плелся с высунутым языком, проклиная себя за непоседливость. 
   Сразу за горным перевалом он встретился с местными волками. К манкам они относились равнодушно. Охотились  преимущественно на мелких сусликов и степных зайцев, и истории гостя о том, как они с семейниками загоняют огромных оленей, вызывали у них чувство восхищения и недоверия.
  Однажды в скалистом ущелье им встретилась пятнистая кошка. Маленькие волки в страхе разбежались, и из-за скал следили за поединком. Кошка  прижалась к земле и раскрыв пасть по-змеиному зашипела.
    Ему повезло. Хищница была старой и  быстро выдохлась, а гордыню волка подстегивало осознание того, что за ним наблюдают. Она сильно ободрала бока, но сильные челюсти пса сомкнулись на мускулистой шее. После триумфа за ним закрепилась слава героя, и местный вожак без боя был готов уступить место чужаку. Косой чувствовал неведомый призыв, идущий из самого сердца. Он распрощался с волками, и пошел дальше.
     Через пару дней он настиг манков. Они разбили стойбище на берегу реки. Вода сочилась промеж острых камней, у нее был непривычный запах и солоноватый привкус. Он насторожился, поднял единственное ухо, напряг влажные ноздри. Запахов было множество. Острый запах манков, неприятный вкус выгоревшей на солнце листвы,  кумар догорающего костра, горчичный аромат вереска, сухой привкус птичьего помета, и еще что-то знакомое застыло в горячем вечернем воздухе. Косой потряс головой и фыркнул. Этого не могло быть! Пахло волками! Косой высунулся из-за камня.
   В нескольких метрах спал его знакомый молодой манк, в обнимку со щенком. Это был сын Латоны. Самый мелкий, вечно голодный Плакса. Плакса сопел во сне, и вид имел сытый и довольный. Громко забегали манки, и волк поспешно скрылся в кустах. Он долго сновал среди огромных валунов, нюхал ночной воздух, наконец свернулся в клубок в куче выгоревшей сухой листвы, закрыл глаза, и в тот момент когда черная пучина сна поглотила сознание, перед глазами возник цветной образ.
    Косой не удивился этому. Мир он видел черно-белым, но сны у него были яркие и цветные. Волк не знал, что такое цвет, но отличие картинок увиденных во сне было поразительным, окружающий мир становился объемным и многомерным. Удивило его то, что в своих снах он  видел конкретных персонажей, а здесь среди чудных, неведомых пейзажей он увидел  незнакомое лицо.  Лицо напоминало манков. Необычными были глаза на лице этого существа.  Они были разноцветными. Один — зеленый, другой — коричневый. Косой взвизгнул, дернул длинными лапами и заснул...



                ДНЕВНИК ОСКАРА. Часть 1.



          «  ...Мою Госпожу зовут Зося. Это — польское имя.
    Она — католичка, хотя для азиатской России представители этой конфессии – редкость. Поляком был ее отец. На тоненькой золотой цепочке у нее висит маленький крестик, иногда я вижу, как она шепчет молитвы, и мне смешно смотреть на это. Мне кажется глупым верить в то, что невозможно сформулировать! В ящике письменного стола у нее храниться ветхая книжица — молитвенник, а над кроватью висит золоченое распятие. От отца алкоголика она унаследовала экзотическую славянскую красоту, шляхетское высокомерие, и исконно польскую ****овитость.  Она считает себя свободной женщиной, как в сущности рассуждают все ****и.
  Только я один знаю, что от природы она шатенка, ее золотые волосы имеют цвет зрелой пшеницы перед жатвой. У нее много волосы, она любит сбивать их в густую копну, и прихватывать на затылке плотной тесьмой, тогда лицо ее становится серьезным, и немножечко занудным. Мне так не очень нравится, но моего мнения никто не спрашивает, и это справедливо.  Я – тень.
   У нее темные и густые брови, длинные, загибающиеся наверх как у куклы ресницы, нежный юношеский пушок на верхней губе, он трогательно золотистый, и маленькая коричневая родинка. Лицо ее совершенно. Я видел разные лица, уродливые, милые, привлекательные, красивые. И если я пишу, что лицо Госпожи совершенно, то руководствуюсь не слепым восхищением преданного пса, а объективным анализом. Даже самое прекрасное лицо имеет изъян. Предложу простой тест. Если внимательно смотреть на любую часть головы красивого человека, уши, нос, подбородок, а прочие участки лица мысленно игнорировать, то обязательно выявится дефект. Либо уши едва оттопырены, или же брови ассиметричны, губы слишком тонки, и так далее. Любая часть черепа Госпожи совершенна, и это – факт. Ее тело имеет очаровательные мелкие недостатки, которые превращают хорошую фигуру в фигуру вожделенную.
  Один из Зосиных любовников попросил ее не брить подмышек — он полагал, что это усилит его мужскую страсть. У нее выросли темные кудрявые завитки.
  Когда она наматывала круги на  взмыленном крупе велотренажера, они становились влажными и прилипали к телу.   Я подстерегал ее на пути в ванну, и целовал эти соленые мокрые волосы, слизывал пот, и короткие проволочки застревали  в гортани так, что невозможно было их ни проглотить, не достать наружу. Я кашлял, пихал пальцы в горло давясь тошнотой, а она смеялась.
    У нее большие синие глаза, кукольный носик, и настолько маленькие ноздри, что не понятно как через них можно дышать. У нее крупный, тонко очерченный рот, и очень белые зубы, с маленькой щербинкой посередине. У нее розовый, всегда чистый язычок, которым она дразнит меня, если находится в хорошем настроении, залезая им то в ухо, то в подмышку, то еще черт знает куда! У нее большеватая грудь. Зося худенькая — когда она встает на цыпочки  во время занятий йогой, видны все ребрышки, а на бедрах выделяются острые косточки. Большая грудь ее не портит. Наоборот. У нее гибкая звучная флейта-позвоночник, и гладкая лощеная попка. Две спортивные половинки, и кожа на них нежнее, чем на поджаром животике.
   Зося любит маленькие плотные трусики, и они похотливо впиваются в бедра кружевным шершавым ртом. Она редко одевает лифчик, и любит расстегивать блузку до середины груди так, чтобы под углом был виден сосок. Она носит тугие джинсы, настолько тесные, что может стянуть их только лежа на спине, весело болтая ногами, и стягивает она их обязательно вместе с трусиками. Дома она всегда ходит голая. Читает, ест, занимается спортом, болтает по телефону — все это она делает голышом.
   Иногда к ней приходят гости. Чаще, чем мне бы этого хотелось.
   Зося надевает футболку, и цыкнув на меня, недовольно скалящего зубы бежит открывать дверь. Она звонко целует в пухлые щеки неприятно пахнущего бородача, болтая  ступнями виснет у него на шее, трогает вытянутыми в трубочку губами накрашенную пасть его спутницы — вертлявой, худой брюнетке, подает руку для поцелуя белокурому атлету.
   Она возбужденно носится по своей огромной квартире, выгребает из бара груды  бутылок, вместе с брюнеткой свистящим шепотом обсуждают некоего Эда, с огромным, но увы!  - безжизненным членом. Я знаком с Эдом. Это - мрачный коренастый тип, он часто подвозит Зосю на своем дорогом автомобиле, наверное в детстве его покусали собаки, - меня он  побаивается.
  Они режут, рубят, кромсают нарезки и овощи, я верчусь тут-же, под боком, ко мне привыкли, на меня не обращают внимания, при мне обсуждают импотента Эда — и меня это радует, хотя я не отрываю взгляда от сверкающих ножей. .Меня завораживает его стальная нагота, сводит челюсти, и пасть наполняется слюной. Я здесь. Я всегда рядом. Я — тень.
    Меня радует, что Зося взволнована, и в синих глазах играют всполохи предгрозового куража, а это значит,  маленький кусочек счастья перепадет и на мою собачью долю. Меня радует, что беспрестанное ощущение страха, которое я испытывал до встречи с Госпожой, сейчас стало значительно меньше. Я — повелитель своей тени. Я ее раб.
   Я валяюсь в коридоре, вытянув лапы вдоль туловища, Зося проходит мимо, в каждой руке она несет по подносу, ловко балансируя, щекочет мне живот. Короткая футболка задирается, и я вижу темный мысок под белыми, летящими в бесконечную небесную даль ногами. Брюнетка меня тоже целует. В лоб. Собак всегда целуют в лоб — так гигиеничнее.
    Гости рассаживаются вокруг столика.
    Мужчины откупоривают бутылки. Бородач, завалившись на бок, и покраснев от натуги, тянет застрявший в бутылочном чреве штопор. Блондин бережно прижимает сильной рукой бутылку шампанского, медленно откручивает проволоку. При этом он хитро смотрит на девушек, которые кокетливо зажимают уши, и умоляют блондина не стрелять в красивую люстру.  Великодушный атлет успокаивающе кивает, спустя секунду обезвреженная пробка оказывается в его ловких пальцах. Девушки восхищены — блондин самодовольно улыбается. Толстяк добродушно хихикает, разливая по бокалам шампанское.
     Я их ненавижу. Я ненавижу ее гостей. Я ненавижу ее сладко пахнущих, будто вылепленных из глянцевого воска подруг. Я ненавижу все, что отдаляет ее от меня. Я ненавижу ее одежду. У Зоси очень дорогая одежда. У нее есть ****ские кружевные трусики, хитроумные лифчики, с отверстиями для сосков, чулки, колготки и много прочего, что отдаляет ее от меня.
   Как-то раз, оставшись запертым в одиночестве на несколько дней, я разорвал в клочья эти подлые тряпки, и они кричали предсмертным шелковым криком, агонизируя разноцветными лоскутами. (Госпожа почему-то уверена, что я не различаю цветов, и весь мир для меня состоит из черно-белых контуров. Я не разубеждаю ее в этом.) Я раскидал эти лоскуты по всей квартире, но когда приступ ярости прошел, пытался замести следы преступления, но был застигнут in flagarti , и крепко выпорот. Именно тогда Госпожа впервые стегала меня ремнем. До этого я получал нечастые оплеухи, и они меня мало беспокоили. Порка ремнем — это нечто особенное... 
  У нее есть кожаное бикини, и набор разнообразных плеток. Но они меня не вдохновляют. В них есть нечто официально-бесстрастное. Ремень должен быть простым и грубым.  Зося считала тогда, что я ей отомстил за то, что был оставлен в одиночестве. Смешно и глупо! Я жил в одиночестве  и страхе тридцать семь лет! Потерпеть четыре дня — не составляло труда, тем более алкоголя в квартире было достаточно. Я мстил ее тряпкам за то, что они отдаляли Госпожу от меня. Я ненавидел все, что отдаляет ее от меня. Я готов был возненавидеть воздух, который был между нами…
     Но гостей ее я не люблю. И поэтому я слоняюсь по кухне, искоса поглядываю на блестящие ножи, и в собачьей голове разыгрываются соблазнительные сценарии. Конечно, я могу рассчитывать на зубы — они у меня достаточно острые, чтобы порвать загорелую глотку блондина, но ножи привлекают меня больше. Меня притягивает магия острого металла, видимо что-то во мне есть и от человека.
      Зося привстала с кресла, и потянулась за зажигалкой так, что обнажилась  попка. Блондин схватил, сграбастал, сжал своей грубой пятерней эту нежную попку, а девушка гибко высвободившись хлопнула его по руке, и они  весело рассмеялись. Она взяла длинную, коричневую сигарету. (Она любит эти тонкие коричневые сигареты, с неприятным, будто травянистым привкусом. Однажды, пока Хозяйки не было дома, я выбросил их в помойное ведро. Госпожа обнаружила в мусоре выброшенные сигареты,  и я был наказан. Брезгливая Хозяйка не стала извлекать сигареты из ведра, и весь вечер их омерзительный запах не тревожил мои нежные ноздри! Я не жалел о содеянном. Собакам вообще не свойственно жалеть о своих поступках, и это качество делает их совершенными!) Жестом фокусника блондин извлек из кармана блестящую зажигалку, и из жерла вырвался пляшущий синий огонек. Придерживая золотые волосы, Госпожа наклонилась глубоко затянулась, и выпустила струйку сизого дыма в лицо блондину. Он потешно замахал руками.
      Я забился в своем углу, и наблюдал как  запускает лапу Госпоже под футболку. У меня кружится голова, Хозяйка перехватывает мой безумный взгляд.
   « Вон!».
    Я оказываюсь на лестничной площадке, дверь захлопывается  хлестко, как удар плети.
     Некоторое время я бесцельно слоняюсь по маленькой площадке, втягиваю запахи кошачьей мочи, истлевших окурков, пугающего незнакомого запаха ,от которого встает на загривке шерсть. Я тихонько поскуливаю, скребусь в закрытую дверь.
    Там включили музыку. Радостно завизжала брюнетка. Я быстро несусь вниз, сочтя десяток лестничных пролетов, пересекаю пустынный двор, и взлетаю на последний этаж соседнего дома. Здесь я тихонько пробираюсь на чердак, и аккуратно ступая по скрипящим пыльным доскам затаиваюсь у маленького окна. Оно позволяет обозревать  квартиру в идеальном ракурсе с расстояния в тридцать метров. Как опытная ищейка я исследовал все подъезды, окна и чердаки, прежде чем наткнулся на это место. Отсюда отлично видно все, что происходит в квартире. Я не сожалею об отсутствии звука — увиденная из окна картина становится подсмотренной, а это — разница.
     ...Один раз Госпожа привязала меня к дверям позволив наблюдать ее совокупление с очередным любовником. Мне было разрешено мастурбировать, но я не воспользовался разрешением. Я просто смотрел на них, испытывая злую радость оттого, что стушевавшись под моим лютым взором, любовник никак не мог овладеть ее волшебным телом. Меня выгнали за дверь, и слыша доносящиеся стоны, я возбудился чрезвычайно сильно.
    Здесь  все наоборот. Я вижу, но не слышу. Я поглядываю, оставаясь незамеченным. Я чувствую себя  несчастным, и оттого мои эмоции обостряются. Чувство крайнего унижения делает меня свободным, и я лишаюсь страха пред будущим.
    ...Худенькая брюнетка танцует в центре комнаты. Она чувственно изгибается, старательно подражая киношным дивам. Она задорно стаскивает через голову свитер, раскручивает его как пращу, и запускает в дальний угол комнаты сокрытый занавесью от моего обзора. Там надо полагать расположился ее кавалер. Брюнетка носит бюстгалтер. Черный, с кружевным орнаментом. Девушка пьяна. Стаскивая юбку она оступилась, и едва на опрокинула  лампу. Тотчас возле нее оказывается толстяк. Он подхватывает ее под руку они топчутся обнявшись, бесшумно хохоча — он расстегивает подпругу бюстгалтера, и тот черной ласточкой улетает вслед за свитером. У нее маленькие нагло торчащие грудки, с узкой полоской белого загара. Она призывно трясет грудями словно румынская цыганка, и толстяк утыкается  лицом куда-то подмышку.
   Я нервничаю, начинаю негромко поскуливать, — Госпожа с атлетом сокрыты от просмотра массивной спинкой кресла. Я напрягаю до боли глаза, пытаясь пробуравить эти сантиметры ткани и поролона. При всей моей богатой собачьей фантазии, я не в состоянии угадать, что именно происходит на проклятом кресле.
    Тем временем, бородатый стащил трусики с брюнетки, и метнул их на кресло. Брюнетка радостно разевает накрашенный рот, деликатно прикрывая ладошкой низ живота. Я машинально отмечаю, что она побрита.
   Мне не очень нравятся бритые девушки, они напоминают голых манекенов, а сейчас мне и вовсе не до нее — я вижу, как трусики бесследно исчезают за спинкой кресла, и не в силах сдержаться, с рычанием мечусь по чердаку.
   Влюбленная пара голубей срываются с поржавевшего козырька, и уносится прочь. На покатую жесть падают две белые кляксочки. Я приникаю к заветной амбразуре, и наконец кресло  поворачивается, и я вижу Зосю.
   Голая Госпожа стоит на коленях перед развалившимся в кресле блондином. У него спущены брюки — он сбились в ком безвольной материи, возле ног. В руке он держит трусики брюнетки, и использует их как давно утраченную и вновь обретенную реликвию — прижимает ажурную ткань к лицу, томно прикрывает белые веки. Вообще ведет себя как полный м----к!  Он стонет, картинно разевая пасть, демонстрируя кучу акульих зубов. Зося смотрит на блондина снизу вверх, взгляд ее трезвый, и даже деловой — движения точны и профессиональны, и спустя несколько секунд блондин демонстрирует мощный рыбий оргазм, едва не проглотив при этом женские трусы.
     ...А под грязными чердачными сводами я корчусь в судорогах собачьей страсти! Его оргазм бережно принимается моей Госпожой, самой прекрасной девушкой на Млечном пути! Мой — орошает белыми стыдливыми капельками пыльные чердачные доски. Он стонет в объятиях волшебницы из Хрустального города слез, я — рыдаю от сладости и боли на загаженном голубями чердаке! Сейчас он будет пить дорогой коньяк, и закусывать  деликатесами. Я втихомолку допью остатки из бокалов, и доем куски с тарелок. Кто из нас более счастлив?! Я не ищу ответа...  Я — тень... Я — повелитель тени...
    Сейчас мне хорошо. Я лежу, прислонясь спиной к теплой перегипсованной трубе — в ней что-то урчит и булькает. Когда уходит похоть — возвращается пустота.
    Зачем я начал писать все это? Чтобы избавиться от страха, чтобы удержать ту нить, которая связала меня с Госпожой. А может быть, я боюсь окончательно превратиться в собаку.
   Может быть я уже стал ею, перешагнув ту едва уловимую грань, отделяющую меня от человека ? И что это такое, – человек? Едва ли меня можно считать человеком! Тень… Повелитель тени. Оскар – человек пес!
 Иногда меня посещают видения. Такое случается днем, на несколько секунд воцаряется мгла, и сквозь призрачную темноту выплывает образ серого существа с сиреневым туманом обволакивающим череп. Я вижу как он манит меня крючковатым пальцем. Видение, похоже на призрачный мираж.  Такое случалось раза три, и всякий раз меня охватывает леденящий ужас.
   Госпожа любит мыть меня в ванной. Во время одной из таких помывок, она схватила жесткую мочалку, и принялась яростно тереть мне спину.  Я все реже разговариваю, мне достаточно  взгляда, чтобы угадать ее желание. Но в тот раз я заговорил. Это было так непривычно, что она вздрогнула, и выронила мочалку. Говорить было непривычно, я утрачиваю способность выражать мысли при помощи слов. На мои расспросы, она повернула меня к зеркалу. Меня пугают зеркала. Искаженное изображение существ, объявляющихся на поверхности  серебряной глади, карикатурно дублирующие движение хозяев, рабски копируя их черты, но всякий раз, объявляющиеся в своем загадочном мире с микроскопическим опозданием. Зеркало рождает  двойника, который живет ровно столько времени, сколько пожелает его хозяин, чтобы исчезнуть навеки, захлебнувшись в загадочном мире изменчивых отражений. Я боюсь зеркал, я им не доверяю.
   Я не уверен в том, что появившись однажды, мой уродец двойник, лишенный объема, звука и запаха, исчезнет навеки. Мне кажется зеркала ненавидят предметы, которые в них отражаются. Они непостоянны – эти зеркала, их переменчивость двулична и опасна. Они могут оказаться льстецами, но их благосклонность недолговечна. Им нельзя доверять. Мистицизм зеркал кроется в их бессмертной природе. Можно разбить зеркало, раздробить на мелкие кусочки, но каждый осколок будет нести малую часть своего обидчика, и помнить о нем вечно. Я боюсь зеркал…
   Однако я повиновался Госпоже. Сначала я ничего не увидел. Но Госпожа раздраженно шлепнула меня по загривку, я напрягся и увидел свое отражение.  Ничего особенного там не было — разноцветные глаза, жесткая каштановая, с проседью грива. Она повернула зеркало так, что я сумел увидеть свою спину. Густые волосы на затылке, переходили в темную, с рыжеватым отливом поросль на спине.  Я почувствовал ее страх, и он захлестнул меня. Госпожа не имеет права показывать страх! Я захотел убить ее, желание было столь сильным, что я застонал.  После этого я стал писать...
     Крыша загрохотала гулкой жестью. Я тревожно вскочил на ноги — собачий стаж приучил меня чутко реагировать на чердачных кошек. Я осторожно высовываю морду из окна — по соседней крыше нагло выруливает большой рыжий кот. Толстый и самодовольный как восточный евнух. Я негромко зарычал. Он высокомерно взглянул в мою сторону, и осанисто распушив хвост, потопал дальше. По своим загадочным кошачьим глазам.
     Наступал вечер. Гости собирались уходить. Они топтались в прихожей, и отталкивая друг друга целовали мою Госпожу. Сначала блондин, затем толстяк, потом опять блондин и так далее. Зося также целовала толстяка в кнопочный носик, а блондина в высокий загорелый лоб. К ним лезла брюнетка — она целовала Зосю в губы, а затем долго в засос блондина. Все они были пьяные и некрасивые. Кроме Госпожи. Она была как всегда прекрасна.
     На запыленных досках я разыскал окурок — он был каменно-сухим, и изжелта-твердым, и пах угарной смолистой копотью и теплой затхлостью чердака. Здесь же валялся мятый спичечный коробок.
   Госпожа запрещала мне курить — собаки не курят. Я особенно не возражал, острое желание расстаться со своей природой, потерять каштановую личность, что тридцать семь лет носила штаны, и говорила на людском наречии было слишком велико. В последнее время, и я делал все, чтобы порвать те связующие нити, что могли превратить меня в человека, с его грустной биографией и отвратительной физиологией двуного Homo Erectusa. Однако отказаться от сигарет и алкоголя мне пока трудно. К тому-же я пишу. Если Госпожа отыщет мои дневники, гнев ее будет неописуем — я этого боюсь, но я этого жду. В какую форму выльется причудливый гнев моей Хозяйки?  Не знаю...
   Совсем стемнело. В окнах зажегся желтый свет. Зося высунулась в  окно и громко засвистела. Это зовут меня. Я затоптал сигарету, отряхнулся от вонючей пыли, и потрусил вниз по лестнице.
   В дверь я поскребся ногтем. Сбежавший с прогулки, виноватый запыхавшийся кобелек.
   
                *            *             *
 

   Госпожа стояла в дверном проеме, на ее голове была накручено полотенце. Она грозно сдвинула брови, и я ловко поднырнув под  рукой, податливым вьюном просочился в квартиру, получил тапочком удар под зад.  Я подхватил зубами этот тапочек, и ступая на четвереньках поднес к бело-розовой ноге. От тапка пахло войлоком, чуть-чуть потом, и еще чем-то неуловимо тревожным. Запахом, состоящим из множества составляющих. Кажется лакрица, возможно базилик или вереск. Не уверен. Но одним из запахов была кровь. Или нечто иное, похожее на кровь...
   Зося снисходительно посмеивалась, глядя как я неуклюже пытаюсь надеть тапок ей на ногу при помощи одних зубов. Дразня меня, она вертела пальчиками, то прихватывая меня ими за нос, то ероша шерсть на голове, и я блаженно попискивал, крутил головой, заглядывал ей в глаза. Наконец теплое нутро тапка уютно обхватило узенькую ступню Хозяйки, и я был великодушно отпущен.
   На кухне Госпожа налила в мою персональную миску коньяка. Коньяк был дорогой, пахучий — я его вылакал под доброжелательным хозяйским оком. Мне был выдан изрядный кусок копченого мяса.(Зося закармливала меня копченостями, считая, это признаком собачьего благоденствия).
    Пить из миски я научился довольно быстро, и шумно лакал коньяк под радостные аплодисменты гостей, а вот есть без помощи рук неудобно, и поэтому пока Госпожа не видела, я хватал куски руками, и быстро запихивал их себе в рот.  Почесав меня за ухом, Зося зевнула и ушла в комнату. Там она включила плазменную панель.
    Я нырнул в холодильник, вытащил бутылку водки, и жадно прижался к горлышку. Ледяная жидкость привычно ожгла горло.  Последнее время я стал хуже переносить алкоголь, и дурнеть с небольших доз. И мне все время снились странные сны.
   В то время, когда я еще был человеком, я умел заказывать  сны. Сейчас ситуация изменилась, такое ощущение, что не я вижу сны, а являюсь чьим-то персонажем в них. Как-будто я снюсь кому-то, этот кто-то заказывает себе сны с моим участием. Собачий бред! Я еще глотнул водки...
   Мысли потекли медленно, но я старался все запомнить, чтобы завтра подробно все записать. Ничего не пропустить. Я пишу чрезвычайно точно, оказывается, в собачьей голове встроен удивительный компьютер, позволяющей запоминать каждое мгновение жизни.
  Зачем я пишу?  Возможно, я надеюсь — Госпожа найдя записки оценит меня по достоинству. А может быть наоборот. Придумает особенное наказание.
  Мысли путались, и я поплелся спать. На свой коврик, возле кровати. Дальше была мгла. И яркие, нездешние звезды, щедрой горстью рассыпавшиеся по черному небосклону...»



                СИЛА   ЛУНЫ.


     Звезды бесшумно падали на Землю, сгорая в туманном саване. Волк боялся, что звезда упадет на лагерь манков, начнется пожар, и в нем погибнет бельмастый. И он не сумеет насладиться местью.
   Просто убить бельмастого недостаточно. Он мог сделать это неоднократно — подкрасться к храпящей жертве, и вспороть синюю жилку на шее. Манки должны страдать! А какие  страдания выпадут на долю бельмастого, он не мог придумать, и это приводило его в ярость.
   Уже вторую неделю шел он по следу. Шел неотрывно, убивая  нерасторопных зайцев, не испытывая голода, и делая это лишь для того, чтобы оставаться сильным. Он проглатывал горячее мясо, пил терпкую кровь, не получая удовольствия. Он превратился в сгусток мышц, шерсти и зубов, а воспаленный мозг жаждал мести.
    Он вспоминал Латону, и каждую ночь она приходила к нему. У нее не было запаха, волк видел серебристый силуэт. Он не испытывал страха, в  глазах подруги он читал призыв к мщению. Слепая ненависть захлестнула все эмоции, не поддающаяся осмыслению злоба вела его по следу манков.  И эта ненависть сделала его неуязвимым.
   При переходе через горный кряж на пути объявился медведь. Совсем молодой, он вышел на первую охоту. Медведь встал на задние лапы, и угрожающе заревел.  Люто завыл волк, и в глазах  светилось такое отчаяние, что медведь отступил...
    В эту ночь опять пришла Латона. Впервые она заговорила, но делала это бесшумно — у пса появились в голове чужие мысли. Она предостерегала. Она предупреждала об опасности много большей, чем горные медведи, или гадюка в высокой траве. Латона  упоминала о некоем «сером манке», и призывала собрата  отказываться от борьбы, а довериться Луне.
   Бурбуль хорошо знал, что значит доверяться Луне.
   Волк может рассчитывать только на  себя. На свою силу, обоняние, хитрость и быстроту. При помощи этих качеств он охотиться, и сражается с противниками. Но у каждого волка есть в запасе Сила Луны. Это своего рода интуиция, которая позволяет принять безошибочное решение в затруднительных ситуациях. Сила Луны сообщает о приближающемся землетрясении или лесном пожаре. Благодаря Силе Луны он знает, когда выпадет первый снег. Это — великая Сила! Но используя ее, следует отказаться от своих личных возможностей.
   В борьбе с манками пес не мог полагаться на Силу Луны. В отличие от фантазера Косого, он не любил размышлять и принимал эту силу как данность. Тем более было непонятно, как можно ее использовать против «серого манка». И почему «серого»? Манки и так все серые! И тем не менее он встревожился. А испытав тревогу, он принялся нюхать ночной воздух.
   Воздух пах как всегда. Манки, огонь, выжженная трава, аромат свежей воды — неподалеку река.   Волчата... Плакса, и Ушастый — рычание волка стало не сдержанным.
   Волк раздраженно помотал головой. Уже не в первый раз он ловит этот ускользающий запах, и не может его разобрать.
     И вдруг резкий порыв ветра принес ему знакомый аромат. Бурбуль  заскулил от нетерпения. Запах Косого! Пес вышел из тени — Луна очернила прижавшийся к земле силуэт. Так его сразу заметят! Он тотчас нырнул за камни. Волк решил положиться на слух, закрыл глаза, и постарался отключить обоняние — все усилия были направлены на то, чтобы слушать. Тихо шуршал еж, прошмыгнула змея, удирая от колючего охотника.
   Издалека донеслись мягкие шаги. Некто шел по ночной земле. Манки шаркают подошвами, идущий ступал твердо и уверенно. По хозяйски. Вот он пошел легко и беззвучно, так  крадутся пятнистые кошки. Волк заскулил от нетерпения. Он потянул носом, и острый запах ожег ноздри.
   Шагающий изменил направление — теперь он двигался по направлению к волку.  Задрожала земля — неизвестный бежал. Волк оскалился. Из темноты надвигался серый силуэт.  От него исходила ненависть и злоба, и собственная злость показалась вожаку смешной и нелепой.  Маленький волчонок — победитель мышат, и ненависть  захлебнулась в мутной волне неземной ярости. Бурбуль хотел бежать, но сильные ноги будто приросли к земле. Сила Луны! Он хотел обратиться за помощью, но не знал, как это сделать. Не придумав ничего другого он вжался в землю, и закрыл морду лапами. Бесстрашный вожак больше не помышлял о мести...
   Неожиданно шаги стихли. «Серый манк» остановился. Воцарилась мертвая тишина, запах горькой травы и запекшейся крови.  Волк лежал с закрытыми глазами. Это хуже чем смерть!
   Гасли яркие звезды. Небо на востоке порозовело. Робко запели первые птицы. Шаги становились тише, вскоре исчезли совсем. Пес неподвижно лежал на земле. Из становища донеслись громкие крики.  Это хуже чем смерть...
  Волк  поднялся на ноги — его шатало, налитые кровью глаза были затянуты мутной пеленой. Он подошел к маленькой грязной луже, и долго жадно пил. Потом забился в тесную щель под скалой и заснул.

                *    *     *


   Косой не мог знать о трагических событиях, случившихся в стае, он видел Плаксу и Ушастого — щенята весело бегали среди манков. Несмотря на богатую фантазию, он не умел строить логические цепочки, и принял присутствие волчат как данность.
  Солнце стояло высоко в зените, тени лежали почти вертикально на желтой земле. На Зеленой горе климат был прохладнее. Пес тяжело дышал, с розового языка стекали тягучие слюни. Пора искать место для ночлега. Удобная яма среди нависающих над рекой скал, была им отвергнута. Прошлой ночью здесь прошло страшное существо, которому нет названия, и острый запах крови и горько пахнущей травы впитался в листву.
   Он пробежал вниз по реке, спугнул греющихся на солнце ящериц. Возле тихой заводи  прохладнее, вдоль берега росла высокая осока. На краю оврага, вцепившись  корнями в твердую землю, росли могучие деревья.  Быстро работая мощными лапами, он выкопал нору.
   Здесь свежо и тихо. Пахнет деревьями и рекой. Высоко над головой громко сплетничали птицы, оповещая весь белый свет о появлении страшного зверя. Косой удобно свернулся клубком и закрыл глаза.
  И пересекая невидимую грань, за которой черно-белый мир превращается в цветную палитру, он опять увидел странное существо. Оно таращило чудные глаза — хищник  предостерегающе поднял губу и негромко зарычал. Но существо не испугалось. Оно протянуло руку. Запаха не было. В его понимании то что не пахнет — того нет! Но существо было реальным,  голые губы шевелились — оно пыталось издавать звуки! И вдруг Косой понял. Он во сне стоит на берегу прозрачного озера, и в зеркальном отражении видит незнакомца. Волк тронул изображение, лапа провалилась в черную холодную пустоту. Он зарычал, пытаясь нагнать страху на эту пустоту и проснулся...


               
                ПАУЗА.
               


    Солнце щедро раскидало лучи по комнате, бесцеремонно припечатало зайчика на миловидном женском лице. Из черноты всплыл белый потолок, тени легли не  шероховатую поверхность. Оскар зажмурился, и лежал неподвижно, слыша частые удары сердца. Тень сползла к стене, дурашливо кривляясь, как шаловливый щенок. Справа лежала девушка. Он прикоснулся губами к ее спине — мягкое, горячее со сна женское тепло.
   Его комната. Кривой коврик с узорами.  За стеной у соседей тихо играет музыка. Creedence Clearwater Revival. Джон Фогерти посылает к небесам вечный вопрос. Кто остановит дождь? Оскару нравился Фогерти. Он – алкоголик.
   Тихо ступая по полу, он подошел к окну. В стеклянной банке стояли желтые осенние цветы. Высохшие листья, с пергаментной кожей, и тонкими сухожилиями зеленых нитей. Он достал лист из банки, сухая умершая плоть. Хитросплетения опустошенных артерий, у человека возникло ощущение, что он трогает кожу трупа. Пальцы дрогнули, в руках остался сухой порошок, без вкуса и запаха. Солнце скрылось за тучами, порыв ветра заставил дрожать оконные стекла, по жестяному карнизу ударили капли. Кто остановит дождь?!
  На тарелках застыли кусочки яичницы, янтарный желток вытек на гладкий фаянс, тут же валялись черные огрызки сухого хлеба, горкой кровавых сгустков красовалось лечо. Пустые пивные бутылки выстроились под столом как демобилизованные солдаты. Подле них скромно, как мусульманская невеста, стояла бутылка водки. Ее горлышко уверенно обнимала нераспечатанная пробка. Слава небесам!
  Оскар обезглавил бутылку, и в стакан потекла влага.
   -  С добрым утром!.- промурлыкал женский голос.
   - Привет…
   - По утрам пьют только алкоголики! - девушка укоризненно покачала головой.
  - Такие как Фогерти...
  - Какой Фогерти? - она села, собрала распущенные волосы, остро поднялись небольшие груди.
   - Джон Фогерти. Алкоголик и музыкант...
   - Не знаю такого! – радостно объявила девушка. Она сладко потянулась, на боках выступили тонкие ребрышки.  - Что же нам с тобой делать?
  Оскар тронул губами тонкую шею, девушка  рассмеялась.
  - Мурашки! – выдохнула она, ткнув пальчиком в  колкие капельки озноба на шее. – Всегда так, когда в шею целуют…
  Он вдохнул ее теплый неразбуженный аромат и разрыдался.
   - Что с тобой? Что такое?! - она гладила его по голове, пытаясь заглянуть в лицо,  и ончувствовал как вместе со слезами нарастает возбуждение. И он целовал ее грудь, лицо, губы, и девушка целовала его в ответ, и во рту у них было солоно.
   - Это свобода? - шептал он, задыхаясь от дурной радости, - ведь все кончилось?! Правда? Ну скажи мне... Все кончилось?!
   -Тихо! Молчи глупый…
    Потом они лежали на кровати и курили. И слушали тишину, смотрели друг на друга и улыбались. Свобода...
    Он умоляюще посмотрел на нее, она скорчила гримаску, но кивнула. Он налил себе водки и быстро выпил. Девушка поднялась с кровати, шлепнула его по голой попе.
  - Что-же нам с тобой теперь делать? - шутливо повторила она.
  Оскар стоял с помертвелым лицом.
  - Что с тобой?!
  -  Шлепни меня еще раз...
 Она пожала плечами и ударила его ладошкой по заднице. Чудной парень... Мужчина сел на кровать, обхватил голову руками и закрыл глаза.
  - Ты странный...- неуверенно произнесла она. - Я не знаю, что с тобой делать...
  - Спасать.- глухо произнес Оскар. -  Он не отпускает...
  - Что?!
  - Не отпускает...
  - Кто не отпускает?!
  - Серый манк...
  - Кто?!
  - Неважно...
  Оскар оскалил зубы и тихонько зарычал.
  За спиной поспешно одевалась девушка. Человек-пес не оборачивался. Он пил водку и одну за другой курил сигареты. Солнце скрылось за черными тучами. Воздух стал тяжелым, спертым, давил на грудь, мешал дышать. Прогремел гром. Он лег в кровать, его бил сильный озноб. Кто остановит дождь?
   Хлопнула входная дверь, по лестничным ступеням дробно цокали острые каблучки. Каменные ступени вскрикнули от боли, стук удалялся, любая боль проходит и наступает тихая благодать.
   Он накрылся одеялом, свернулся в калачик, сунул руку под подушку, и нащупал кожаный ошейник. Оскар отдернул руку, будто коснулся змеи, затем медленно, стараясь не дышать, вытащил ошейник, нацепил его на шею, защелкнул блестящий карабин, и тотчас заснул.
   

 

               
            
                ДНЕВНИК ОСКАРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ.               



               

      « Я держу в руках пухлую тетрадь. Это — мой дневник. Собачья память  уникальна. Я помню каждую минуту своей жизни, я храню в памяти запахи и впечатления от встреченных мною людей. Моя голова — это сокровищница бесценных сведений, ибо она сочетает в себе восприимчивость собаки, со способностью анализировать и записывать, которые присущи  человеку. И мои сны...
   Что-то в них изменилось с тех пор, как я стал обретать в себе личность пса.  Сны были яркими и насыщенными, по силе впечатления они превосходили реальность.
   Дежа вю. Кажется, это состояние «ложной» памяти. Якобы события и место, выглядят для человека, как нечто хорошо знакомое, но давно забытое.  Рабская зависимость от обстоятельств вынуждает людей выдумывать такую науку как психология, вместо того, чтобы признать свое бессилие перед жизнью. Я – тень. Я – пес. Я вне обстоятельств, я не признаю их влияние, и это состояние осеняет мое существо божественным ореолом.
    К сожалению, то многое, что во мне сохранилось от человека, заставляет память вытаскивать из своего багажа искаженные страхами картинки. Но я убежден – это временно. Сила моя крепнет, серые контуры тени наполняются густыми красками безлунной зимней ночи…
   Как -то раз мне приснилось, что я лежу на кровати, и вокруг полыхает огонь. Он подбирается все ближе, одежда начинает тлеть, вспыхивают как сухая солома волосы. Я проснулся среди ночи, весь в поту, и долго лежал на кровати с открытыми глазами. Весь день я следил за электроприборами, и боялся подходить к кухонной плите. А ближе к ночи у меня поднялась высокая температура, и под утро я метался в бреду, и чудилось мне, что я сгораю в пламени. Таких историй было множество. Отчаявшись находить смысл в увиденных снах, я начал использовать их как объект для удовольствий. И постепенно пророческий смысл моих сновидений исчез. Отпал за ненадобностью. Я  мстил обидчикам, завоевывал страны, покорял континенты. В моей жизни была такая отдушина, которой не обладали богачи, ее было ни купить не за какие деньги. Это был вселенский дар, и награжден им был я один на всей планете. И я возгордился...
   Все заказанные сновидения выполнялись четко, без малейших отклонений от сценария. У меня неплохие литературные способности и богатая фантазия. Я начал писать проекты своих снов, и получал заказанное в полном объеме. И мне стало скучно.
   Вереницы голых женщин, безумные оргии, кровавые драки, из которых я выходил победителем, далекие космические путешествия, в конце концов апокалипсис, и конец всему живому - лишь я один на вершине Гималаев. Все одинаково.
   Во время запоев структура сна менялась. Не имея возможности конкретно сформулировать желаемое, я начинал капризничать, и цветовой сумбур из звуков, и пульсирующих салютов мелькал перед закрытыми глазами во время недолгого забытья алкоголика. Много позже, после прекращении пьянства, я погружался в свои галлюцинации со страстью наркомана после воздержания.
   Однажды я решил, что мне подвластно многое.   К тому моменту в своих снах я обрел бессмертие, и решил пообщаться с равными мне по силе персонажами.  Побеждать обычных земных и инопланетных героев скучно — сценарий был написан мной, в нем нет места для проигрыша. Я решил, что если для моих сценариев нет запретных тем, все позволено. Да и кто мог мне что-либо позволять или запрещать, если в своих снах надо мной не было господ?! Единственным господином был пока еще Бог…
  Одним словом, после долгих раздумий, я решил пообщаться с дьяволом. В тот вечер я долго лежал в кровати. Была жаркая летняя ночь, на небе светила полная Луна, она освещала комнату, и отбрасываемые тени выглядели зловещими ночными чудовищами.
   Я давно превратился в убежденно-неверующего человека, и приобрел жуткий страх перед смертью. Я боялся любой болезни до обморока, мне казалось, что несерьезное недомогание приведет к мучительной смерти. Страх этот был настолько велик и всеобъемлющий, что он парализовал волю. Иногда я спасался при помощи алкоголя, но вскоре стал бояться умереть от самого алкоголя.  Лишь одно мешало мне ощутить себя богоподобным, -  осознание  смертной природы. Человек смертен…
    Эта отвратительная природа людского естества казалась мерзкой, тленной оболочкой. Но я ощущал в себе частицу тонкой материи,  способную бестелесным эфиром, прорвать тленную оболочку, состоящую из набора мяса, хрящей, нервов и сухожилий, и это нечто взывало к освобождению, будучи заточенным в темнице из  плоти. 
      Итак, я лежал в кровати и медлил. Сценарий написан, оставалось  закрыть глаза, вообразить бесконечное синее небо, я именно так поступал перед тем как погрузиться в сладкую пучину небытия, маленькой, игрушечной смерти.  Я не испытывал страха перед встречей с бесом, но медлил.
    Меня смущала особенность человеческого мозга неточно моделировать идеи. Интуитивная идея  не требует помощи слов, она возникает из сумрака ментального хаоса, и выглядит идеально обнаженной, как нарождающаяся Аврора, до тех пор, пока корявые буквы, не сложатся в слова, и мысленная формулировка, закованная в словесные формы неуклюжего языка, изуродует первозданную красоту бестелесной фантазии. Итак, проект сновидения был недостаточно четко обрисован,  несмотря на абсолютное воплощение всех моих фантазий, сон все-таки  отличается от реальности. Не проговоренные детали могли обернуться колоссальными погрешностями. 
   Смехотворный пример. Я планировал заняться сексом с худенькой девушкой, увиденной накануне на улице. Меня тронула ее невинная детская беззащитность. Я мысленно пошутил, над чрезмерной худобой девицы, и в ту же ночь в моих объятиях извивался стройный юноша-подросток.
   Поэтому, предполагая встретиться с нечистым, я не мог вылепить  конкретный образ. На ум приходили иллюстрации из книжек, и прочая ерунда. Я решил ограничиться вольной фантазией, как можно меньше опираться на несовершенный язык. Слово – враг творчества!
    Конечно, я немного боялся. Не покажется ли мой замысел дерзким вызовом ТАМ?  Я конечно слышал о страхе Божием, но слова эти были набором ничего не означающих букв, лишенных всякого смысла. Итак, раздумья застали меня лежащим в кровати далеко за полночь. Светящиеся цифры электронных часов показывали час с четвертью.
   Я закрыл глаза. Вместо синего неба на черном фоне появились пульсирующие красные шары. В ушах появился негромкий свист, он нарастал, и вскоре превратился в громкий раздражающий звон. Казалось, это звенит внутри моей головы. И сама голова стала гулкой и тяжелой. Воздух пришел в движение, он стал как-будто плотнее. Я встревоженно приподнялся. Нет... Просто шевельнулась от  сквозняка занавеска. Звон исчез.  Красные шары, нарастающий свист... Цифры часов приветливо подмигивали зеленым глазом. Час с четвертью. Медленно, будто стараясь не спугнуть кого-то невидимого, я протянул руку к выключателю. Рука нащупала стену, но вместо привычного тумблера погрузилась во что-то холодное и скользкое. Я закричал, но крика своего не услышал. Вокруг царила мертвая тишина. Луна исчезла за тучами, и стало совсем темно. Я соскочил с кровати, и  пошел к дверям.
   Сердце колотилось как бешеное, зубы стучали, меня бил озноб. От кровати до двери - два шага, я прошел несколько метров — впереди пустота! Твердый пол под ногами стал зыбким, как болотистая ряска.
   Неожиданно я ощутил чужое присутствие. Вокруг звенели натянутые нити. Я  бросился на кровать. В абсолютной мгле светился зеленый циферблат часов. Он показывал час с четвертью, слабый отсвет тонул в непроницаемой мгле.
   Такой тишины не бывает! Я вдруг понял, что означают эти звенящие внутри меня нити. Это кровь бежит по венам! Я услышал стук сердца, и он оглушил. Звук дыхания показался мне шумом реактивного самолета. Надо проснуться!  Я вспомнил глупый прием, и ущипнул себя за руку — было больно. Я не сплю!
    И здесь я осознал, что не один. И от этой догадки волосы зашевелились на голове. Воздух сгустился, в нескольких шагах грезилось движение. Я постарался не смотреть туда в упор, как это делается в полной темноте, а сконцентрировавшись боковым зрением, посмотрел вскользь. И тут возник серый силуэт.
    Страх — это слово, а слово - бедный инструмент. Я выл, плакал,  ползал по кровати. Я ползал в собственном дерьме, и не верил, что это когда-нибудь закончиться. Время остановилось. Час с четвертью. Где то далеко, за тысячи километров отсюда, время текло в своей привычной ленивой дреме, рождались и гибли минуты, неспешно умирали часы, медленно растворялись в дымке вечности годы и столетия. В какой-то момент я захотел умереть, и принялся рвать зубами  вены, но руки мои стали тяжелыми, а зубы — слабыми, и я рыдал оттого, что не могу покончить с собой. Серый силуэт качался в воздухе, он что-то бормотал, и это неразборчивое бормотание, мой беззвучный крик, и часы, застывшие на отметке час с четвертью...
   И здесь я исчез. Меня не стало. Наступило полное  абсолютное ничто, в котором не было ни звуков ни запахов, ни света и не тьмы, и я наслаждался отдыхом, покоем безмятежности, которое могла дать только смерть.  Остро пахло дерьмом, некто серый и бестелесный склонился, и его рука коснулась головы — как-будто лицо тронул змеиный язычок. В ноздри ударил сладко-тошнотворный запах, с примесью горькой травы. Я корчился на кровати, мечтая о физической боли, о любых страданиях, лишь-бы избавиться от этой выворачивающей наизнанку тоски. Я слушал его бормотание, и понимал, что совершенно другого ждал от смерти. Я боялся небытия, а небытие это — счастье по сравнению с тем, что мне предстоит теперь испытывать.
   Звенели нити, сладкий запах, невнятное бормотание — не могу сказать, сколько времени это длилось. Кажется, он плюнул мне на лицо, и горячая слюна разъела роговицу, зрачки вытекли наружу,  но продолжал видеть. Хотя «видеть» не то слово. Я стал чувствовать кожей, каждая молекула была пронизана ощущением отчаяния и болью.
   Из темноты донесся голос, и он приказал мне смотреть. Я повиновался. Радужными всполохами мерцал горизонт, потекла жидкая масса, она переливалась текучими зеркалами, и в их отражении я увидел себя.
    Я был ребенком, похожим на маленького веселого щенка, с разноцветными глазами, затем вырос в голенастого живого подростка. Я рос. Моя жизнь с калейдоскопической быстротой развивалась на поверхности текучей массы. Один за другим всплывали красочные эпизоды, в полном безмолвии, по сценарию дьявольского режиссера рисовалась драматургия.
   Персонаж, изображавший меня ел, пил, гулял, совокуплялся.  Никаких сомнений в том, что персонаж был моей копией! Однако, ни один из сюжетов воссозданных зеркальным облаком не происходил в действительности!  Это – ошибка! Все происходящее не по адресу, как будто в чужой квартире прозвучал телефонный звонок! Сейчас на том конце провода поймут, что адресат фальшивый, повесят трубку, и я вновь окажусь на своей кровати, а все происшедшее будет казаться страшным сном. У меня появился голос. Я радостно закричал, обращаясь к серому существу. Это – не я! Я – другой!  Произошла ошибка! Это – не Я!!!
   Я  испытывал самое прекрасное из человеческих чувств – ожившую надежду.  В затекшую руку впились сотни тонких иголочек, и это была самая счастливая боль на свете. Я живу! Слезы счастья и благодарности текли из глаз. Как я мог поверить, что все происходящее реально?! Все в мире имеет прозаичное объяснение, галлюцинации после обморока являются следствием гипоксии мозга, вот я и потерял сознание! Я жив…
  Я попытался пошевелиться, но грудь была приплюснута к кровати. Сквозь полумрак над лицом застыло темное, покрытое сиреневым туманом лицо. Оно улыбалось.
   Из серебристого облака выплыл человек. Он сидел в комнате, и пил водку. Иллюзия наполнилась запахами и звуком. Пахло алкоголем, старыми окурками и потом. Играла музыка. Джон Фоггерти. Кто остановит дождь... Заблуждения – удел смертных, одержимых страхами и болью. Серое существо может лгать, но оно не ошибается. В следующей сцене я лежал на кровати, и произносил чудные слова.
    - Ахерон лилит. Самну римон наама...
   У меня нет защиты. События,  сконструированные облаком реальны. Мне они казались вымыслом потому, что я увидел их со стороны. Я голос свой не мог узнать, когда  услышал магнитофонную запись. Зеркала не лгут. Они отображают то, что мы не хотим видеть.
   Облако превратилось в вихревой смерч, зеркальные нити вытянулись в длинные, извивающиеся как змеи спирали, и умчались в черную пустоту. Я лежал, придавленный холодной массой к кровати, его горящие глаза светились красными угольными точками, взгляд проникал в самое сердце, и оно оказывалось скованным ледяным панцирем, и вместе с последними каплями горячей крови, вытекала надежда. Что могло быть страшнее, чем потерять надежду? Он дал мне ее играючи, чтобы насладиться моим отчаянием. У меня нет больше защиты…
   Вышла луна из-за туч, через открытую форточку в комнату влились звуки — шум деревьев, завывание котов,  нетрезвый смех. Часы застыли на отметке час пятнадцать. Глаза оказались невредимыми, я зажмурился, и сбивчиво считал удары своего сердца. Более сотни. Когда я вновь открыл глаза, зеленые цифры показывали час семнадцать.  Наступила новая эра.
   Я лежал на загаженной кровати без движения, в горле стоял сухой комок, и я понимал, что нечто, называемое душой, болезненно стонет как живой человек, которому вонзили кинжал в спину. Вот и моя душа стонала, в ее незащищенную плоть вонзили кинжал, и из раны вытекала нежная голубая кровь. Голубая как небо...
    На следующий день я запил. Сны исчезли. На их месте появилась черная пустота.
   Иногда мне чудится, что я касаюсь собственной тени. Видеть — значит знать. Я перестал видеть сны, а в жизни я и раньше жил как незрячий. Мне нужна была защита. Страх смерти превратился в ожидание смерти.  Теперь я страшился того, что находиться за ее пологом.  Мне нужен был Хозяин. Партнерство не обеспечит защиты от серого сумрака. И только преодолев предубеждение гордыни, я смог найти такого Хозяина. Переступив границу, я перестал размышлять об унижении.
   Я где-то слышал - купание в грязи может быть связано с разведением садов! В прошлые  столетия  римско-католической церкви кардиналы целовали папе ноги! Невозможно обрести Хозяина без унижения.  Посредством пса я меняю оболочку своей души — серой тени будет трудно меня узнать. Я обману ее.
   Хозяйка наивно полагает, что приручила меня посредством  мазохизма. Она не понимает, что нуждается во мне не меньше, чем я в ней. Меня привязывает к ней страх, ее ко мне — гордыня. Равноправные хозяева человеческих сердец! Жгучее пламя стыда мазохизма противостоит холодной влаге нарциссцизма! Мы спаяны нашей противоположностью, мы дополняем друг друга — до нашей встречи на месте Госпожи у меня был страх, у нее — пустота. Страх не исчез навсегда. Он ослаб, но дышать стало легче. Секс —  действенный инструмент, для ощущения присутствия Госпожи. Никого другого.
    Сны вернулись. Но все стало иначе. Я не заказываю больше сновидений — складывается  впечатление, что кто-то другой смотрит сны с моим участием.  Я наблюдаю историю разворачивающуюся по чужому сценарию, независимо от моего желания. Мне снятся собаки.  Оказывается, чужой сценарий может быть увлекательней собственного.  По мере развития сюжета я косвенно оказываюсь втянутым в историю. Нельзя быть наблюдателем, не оказавшись соучастником. В снах фигурирует персонаж. Собаки называют его серый манк. Я боюсь себе признаться в том, что догадываюсь, кем является этот серый манк. Я лгу себе, убеждая  в том, что я лишь наблюдатель этих снов, ответственность на том, кто пишет сценарий. Я лгу потому, что боюсь. Я знаю автора.  И я боюсь спать, потому что знаю — Госпожа не сумеет защитить меня во время сна. Во сне я остаюсь один на один со своим страхом. Он  неумолимо ведет меня к драматической развязке. История псов не может тянуться до бесконечности. Близиться финал. Я жду его. Я боюсь его. И я догадываюсь, каким он будет...
     Все вокруг наполнено знаками. Они глубоко символичны, и часто непонятны. Любая неожиданная встреча на улице с давним знакомым, или же брошенная фраза являются зашифрованными подсказками, сакральными символами грядущих событий. Как человек я не в состоянии их разгадать, я сконцентрирован на эгоцентризме. Пес видит истинную природу вещей, он постигает окружающую действительность такой, как она есть, без ложных искажений. Пес остерегается простых и конкретных вещей, таких как голод, смерть. Но даже их он воспринимает с естественной болью живого существа. Я не умею и не хочу разгадывать знаки. Я — пес, несущий в своих клыках бремя знаний и невежества. В этом мире я оказался случайно. Я жду финала своей истории...»
 




               

            
               




                ИЗЫСКАННАЯ     НЕЖНОСТЬ.






                Ночь уснула, день уходит вспять.
                Я — твой пес. Твой сон остерегаю.
                Ты молчишь с улыбкой? Пакостная ****ь!
                Сладко извиваясь, дрянь нагая...
                Я ужом завьюсь у ног твоих,
                Я слижу с них каждую соринку,
                Ты смеешься — ласковый малыш!
                Тонкою рукой чеша мне спинку.
                Подползу на брюхе, взглядом в взгляд,
                Страх мелькнет в глазах твоих искрою,
                И серпом забьется женский визг,
                Захлебнувшись краскою густою...


      Госпожа сидела в большом  мягком кресле, уютно поджав ноги, тонкие пальцы листали писчие страницы.
  - Тысячу лет не читала так много! – проговорила вполголоса.
  - Интересно?
  - Почерк корявый! Нормальные люди давно набирают текст на компе!
  - У меня нет компа…
  - Нищета…
 Она протянула руку к пепельнице — Оскар услужливо вытянул сигарету из пачки, крутанул колесико зажигалки.
  - Можно мне выпить?
  - Нет.
   Человек-пес высунул язык, и часто задышал — обычно этот прием срабатывал, и морщинки на светлом лице Хозяйки разглаживались, она могла поиграть со своим любимцем. Но сейчас она внимательно посмотрела на него и вернулась к чтению.
 Он побрел на кухню, достал бутылку водки, налил в высокий стакан, воровато выпил, едва не закашлялся. Выдохнул, вытер капельки пота на лбу. Сам виноват! Он оставил дневник под диваном, бросил там валяться как попало — Госпожа искала свои побрякушки и обнаружила тетрадь. Обычно он прятал дневник за холодильником. В этот раз она вернулась раньше обычного. Он  проявил беспечность. Госпожа пошла в ванну, и было время, когда можно было успеть утащить тетрадку на кухню.
   Оскар вернулся в комнату. Хозяйка оторвалась от чтения.
  - Можешь выпить!
  - А водку тоже можно? Или…
  - Пей, что хочешь!
Она перелистнула страницу. Ступая на цыпочках, человек-пес вернулся на кухню. Он нервничал. Какой-то частью своей тщеславной натуры он жаждал, чтобы Хозяйка прочла его дневник. Во-первых ждал похвалы, за свои литературные способности, высокомерная Госпожа могла оценить его не только как красивую собаку. Во-вторых он предполагал, что будет наказан. А наказаний не было уже давно.
   Громко зазвенел телефон. Зося говорила тихо — слов не разобрать. Он окончательно расстроился. В комнату идти страшно, курить запрещено, поэтому он маялся, слонялся по кухне, дважды прикладывался к бутылке, и к тому моменту когда прозвучал резкий голос Госпожи, изрядно окосел. Он послушно вбежал в комнату. Хозяйка сидела на прежнем месте, тетрадка лежала на столике рядом с пачкой сигарет и открытой бутылкой коньяка.
  - Кури!
  Он послушно взял сигарету, глубоко затянулся и закашлялся.
  - Кто ты такой? - негромко, как бы разговаривая сама с собой, произнесла Зося.
Оскар непонимающе оскалился. Она недовольно нахмурилась.
  -  Я с тобой серьезно разговариваю!
  -  И я серьезно! -  он завалился на спину, болтая в воздухе ногами.
  - Встань на ноги и говори как человек!
   -  Я не могу. - тихо простонал он. - Ты прочла...
   -  Прочла.  И не знаю, что теперь с тобой делать...         
   -  Оставить все без изменения. Все как было! 
   -  Я привязалась к тебе...
    Ему стало страшно. По-настоящему. Впервые, с тех пор, как он стал собакой.
   -  Но ведь ничего не изменилось!  Смотри! - он встал на четвереньки, и неуклюже виляя задом, побежал по кругу.
   -  И еще! Смотри! - он сел по-собачьи и попытался почесать ногой ухо. Со стороны выгля-дело нелепо и жутковато.
   В глазах  Хозяйки мелькнул страх. Она взяла телефон и вышла из гостиной. Задержавшись в дверях, глядя куда-то в угол произнесла.
   - Прости меня, Оскар!
   Это конец. Он бросился в спальню, на ходу стягивая футболку. Зося вполголоса разговари-вала по телефону. Увидев его, она закрыла трубку ладонью. Опять страх в  глазах! Оскар по-чувствовал закипающее раздражение, и желание вцепиться зубами в ее глотку. В тонкую, пахнущую нежными духами глотку! Хозяйка не может бояться. Не имеет права!
  - Вот!
  - Что?!
  - Да вот-же! Гляди! - он выгибался, пытаясь заглянуть себе за спину, - там - шерсть! Ты же сама говорила!
 Какая же она тупая! Оскар крутился возле зеркала, в нем отражался  полуголый человек.
    - Я вижу себя в зеркало... - прошептал он упавшим голосом.
   -   Бедный мальчик…
   -  Я ненавижу зеркала! Они все врут!
  Он схватил со столика тяжелую пепельницу, и запустил в зеркало, но промахнулся. Пепель-ница просвистев в воздухе ударилась о стену с глухим стуком, отскочив, упала на пол. Окур-ки рассыпались по густому ковру, в воздухе запахло табачной копотью.
  - З-з-зеркала… - его плечи содрогались от рыданий, - они бессмертны…
  Зося усадила его в кресло, сходила за сигаретами, налила себе и ему коньяка. Оскар выпил предложенную рюмку, и сквозь стылую в глазах влагу смотрел на девушку.
  - Теперь он не отпустит...
  - Кто он?!
  - Серый манк...               
  - Никакого манка нет! Это — твои фантазии!
  - Я могу это доказать. Он существует, и это как то связано с зеркалами. И еще сны…
  - С какими зеркалами? – Зося подозрительно смотрела на большое зеркало.
  - С любыми! Н-н-неважно! Хоть бы и это… Их не уничтожить. Но главное – это сны!
  - При чем здесь зеркало? – Госпожа подошла к зеркалу, и уверенно постучала ногтем по гладкой поверхности. – Ну, и что здесь особенного! Обычное зеркало…
  -  Ты должна мне верить...
  - Извини, Оскар!  Для меня это был игра.
  Раздался звонок, Зося решительно пошла к дверям. Он вьюном заскользил следом.
   -  П-подожди! П-п-подожди, Зося! - впервые за несколько недель он назвал Госпожу по имени.  - Постой! Я х-х-хочу тебе кое-что предложить!
   Зося открыла дверь. Там стоял Эдуард. Он вопросительно взглянул на девушку.
  - Ну хотя -бы выслушай... – стонал Оскар.
  - Ладно! - она шепнула Эдуарду на ухо. Тот выглядел удивленным, пожал плечами, и неприязненно покосившись на оскалившегося по-собачьи человека.
  - Я буду рядом!
 Хлопнула входная дверь.
  - Ну?! Говори! Только конкретно и по существу!
  - Хорошо! - кивнул Оскар. - По существу. Т-тебе не хочется, чтобы я оставался собакой?
  - Не в этом дело! - поморщилась она. -  Мне нравился Оскар-пес, и ты получал — что хотел. Стала бы с тобой спать такая девушка как я? - она презрительно усмехнулась. -  Это был честный обмен.  - продолжала Зося, - Ты играл роль собаки, и играл здорово, нет слов! Я тебя кормила, поила алкоголем. Но если помнишь, я тебя с самого начала предупредила, что ты мне можешь надоесть, и тогда я тебя прогоню.  Вот и считай, что мне надоело! Я тебе дам немного денег. Понял?
  - П-п-понял! Понял! Все правильно! Я — послушный слуга! Я немедленно уйду, как это будет тебе угодно. Если хочешь, можешь меня высечь на прощание. Я приму любое твое решение, и буду твоим рабом, даже если никогда больше тебя не увижу!
   Зося с изумлением смотрела на него.
  - Да, да... -  частил Оскар.  - Мне ничего не нужно, я буду сидеть в своей комнате и ждать, пока тебе что-нибудь понадобиться. Если ты захочешь мой смерти — я умру. Захочешь моих страданий — пожалуйста! Если ты никогда не захочешь увидеть меня — я приму и этот вы-бор. П-поверь, ни одно из твоих решений я не подвергну осуждению потому, что ты — более чем моя Госпожа, ты — мой бог! Я х-хотел быть собакой потому, что собака — самая простая версия раба. Она любит Хозяина за то, что он — есть. Собаку может завести любой, и получить себе бессловесного преданного раба. Я — человек. Но я готов стать твоим рабом, и беспрекословно выполню любой твой приказ. Слугу можно нанять за деньги, но он будет сплетничать за спиной Хозяина или обворовывать его. Я готов быть даже преданнее собаки потому, что моя преданность осмысленна. Я объявляю тебя богом, Госпожа! Н-н-у а теперь я готов уйти...
    Девушка подошла к столу, медленно налила себе коньяку, едва пригубила.  Она взяла тет-радку, погладила тонкими пальцами гладкую зеленую обложку,  внимательно пролистала несколько страниц. Он молча стоял, опустив голову. Потекли томительные минуты, где-то за окном взвизгнула собака, и зашлась долгим истерическим лаем. Госпожа вздрогнула, отло-жила дневник.
  - Подними глаза! - негромко произнесла она. Он послушно поднял голову. Она  размахну-лась и сильно ударила его по лицу. Из разбитого носа потекла кровь, глаза наполнились сле-зами.
  - Почему ты не вытираешь кровь?
  - Ты не велела...
  - Хорошо! - Госпожа ударила его еще раз. Тяжелый перстень разбил губу. Оскар всхлипнул. Кровь капала на пол, образую небольшую лужицу.
  - А может-быть ты — сумасшедший?
  - Н-н-ет...
  - В детстве у меня была собака… - Зося говорила тихо, без выражения, как будто читала вслух скучную газетную статью. – Хорошая, ласковая собака. Фокстерьер. Я читала про терь-еров, это собаки со сложным характером, в отличии от шотландских овчарок или лабрадора например. Но я была уверена, что мой Торн не такой. Торн – это было имя моего фокстерье-ра. Смешно… Маленькая собачка, с таким именем! Но я прочла накануне фантастический роман, про волка оборотня. Торн защищал меня на улице, когда мы с ним гуляли, во всяком случае, он так считал… - ее губы тронула улыбка. – Он был бесстрашный пес! Там же в пар-ке гулял ротвейлер. Хозяин ротвейлера  - щуплый мужчина, всегда в длинном до пят черном плаще, и огромных солнцезащитных очках. Он не снимал эти очки даже в сумерки. Мы по-баивались этого человека, с его собакой, что то пугающее было в огромном, похожем на убийцу ротвейлере, и в его хозяине. Они со своим ротвейлером всегда держались на расстоя-нии от остальных собак. Это уже потом стало известно, что мужчина натравливал своего пса на людей. Они уезжали далеко за город на пустыри, где летом жили бездомные, в старых палатках. Говорят, несколько человек ротвейлер разорвал насмерть. Собаку потом кажется застрелили, а мужчина этот куда то исчез, но я до сих пор помню его бледное лицо, с тонким, похожим на щель ртом, и большие, в пол лица непроницаемо черные очки. – Зося  налила в бокал коньяк, и опрокинула содержимое в рот. Ее пальцы едва заметно дрожали.
  - В тот день Торн был какой-то нервный. Скулил, заглядывал мне в глаза, будто не хотел ид-ти гулять. Это было странно потому, что гулять он любил больше всего на свете. Я даже ре-шила отвести его к ветеринару, но потом передумала. В парке я виделась с парнем. Мне было наплевать на самочувствие собаки! Я спешила в парк…  Я долгие годы потом ненавидела себя за то, что не повезла Торна в тот день к ветеринару. Был прекрасный весенний день, кое где в парке лежали остатки талого снега, похожие на ноздреватые куски белого сыра, вразнобой верещали птицы, солнце светило как сумасшедшее, будто вырвавшись из долгого плена. В такую погоду никому не хочется умирать, не так ли? – Зося горько усмехнулась. – Играли дети, на скамейках целовались парочки. Я тянула за собой пса на поводке, высматривая объект своей детской влюбленности. Торн вел себя странно. Он жался к моим ногам, тихо поскуливал. Отчаявшись встретить своего парня, я собралась домой.  И здесь появился этот черный мужчина с своим ротвейлером. Мужчина в упор смотрел на меня, я увидела свое отражение в его огромных очках. Маленькая девочка с прижимающимся к ее ногам фокстерьером. Все дальнейшее происходило слишком быстро. Мужчина едва заметно кивнул, и ротвейлер бросился на меня. Молча, наклонив свою ужасную голову. Он даже не лаял. Между нами было метров пятьдесят, пес покрыл это расстояние в несколько секунд. Я никогда раньше не видела, чтобы собаки так быстро бегали! От удара  меня отбросило к дереву, я стукнулась затылком о толстый сук, и на пару секунд потеряла сознание. Когда я пришла в себя, я увидела ужасную картину. Мой маленький Торн вцепился в плечо гиганту ротвейлеру, тот стряхнул его как докучливую, прилипшую букашку. Не обращая внимания на смешную собачку, ротвейлер вперил в меня свой немигающий взгляд. Возможно вследствие удара, у меня все плыло перед глазами, но я запомнила его черные, с радужными ободками глаза на всю жизнь. Он оскалил зубы, в лицо пахнуло смрадом. И тотчас Торн вцепился ротвейлеру в лапу. – девушка вновь замолчала. Оскар напряженно ждал. История Хозяйки мало тревожила его эгоистичную натуру, умение сострадать, это как талант, оно дается свыше. Он думал о том, как можно использовать минутную слабость жестокосердной Госпожи в своих интересах.
  - Маленький, ласковый Торн! – прошептала Зося. Она не скрывала своих слез. – На что он мог рассчитывать?! Ротвейлер просто перекусил его пополам… За городом есть кладбище домашних животных. Мы с друзьями положили Торна в ящичек, вернее две его половинки. Они держались на кусочке шерсти. У него была густая шерсть, белая с черными пятнами…- Зося порывисто встала, и подошла к окну. Резкий порыв ветра пронесся по улице, поднимая в воздух пожухлую листву, закружил  в причудливом хороводе, и раскидал как попало. Оскар молчал, не отрывая взгляда от Госпожи. Неврастеничная сучка! Мало ли вот таких собак гибнет каждую минуту?!
Хозяйка обернулась. Глаза ее были сухими.
  - Я закрыла глаза, сжалась в маленький комочек, и почему то в это мгновением передо мной возник Торн. Он был таким как мне его подарили, маленький смешной щенок, с коротким обрубленным хвостиком. Я услышала его отчаянный предсмертный крик, я понимала, что происходит, но не решалась открыть глаза. Я предала своего Торна…  Кто то тронул меня за плечо, и я открыла глаза. Это был хозяин ротвейлера. Он что то говорил, но я не могла разобрать слов. Впервые я увидела его тогда без очков, он снял их и держал в пальцах так, будто сжимал в руке гадюку. Он наклонился ко мне, его лицо приблизилось вплотную, я почувствовала затхлый запах, исходящий от одежды. На мгновение я встретилась с ним взглядом… - девушка запнулась, впервые за все время своего монолога посмотрела Оскару в лицо, и четко и уверенно проговорила. – У него были такие же глаза как у его пса. Неподвижно черные, с радужными разводами, мертвые глаза собаки убийцы. И еще этот запах… Смесь запекшейся крови и степной травы. Почему то я решила тогда, что так пахнет в аду…  - Зося замолчала.  Она бросила в пепельницу потухшую сигарету, вышла из комнаты, он остался один. Грош цена ее исповеди! Она всего лишь жалела себя! Не глупого фокстерьера, а себя! Хозяйка помнит зло. Все хозяева помнят зло, в отличии от рабов. Рабы запоминают ласку…
   Госпожа вернулась через пару минут.  В руках она держала дневник,  перелистнула не-сколько страниц, на губах играла странная улыбка.
  - Как ты думаешь, зачем я все это тебе рассказала?
Человек-пес растерянно пожал плечами.
 - Быть может ты решил, что я изливаю тебе душу?!
 - Я всего лишь хотел…
Госпожа прервала его властным жестом.
 - Или ты подумал, что это моя исповедь?! И возможно, ты надеялся воспользоваться моей минутной слабостью!  И собаки и люди разделяются на два вида. Одни, такие как Торн, дру-гие как ротвейлер. И у каждого ротвейлера есть свой хозяин. Черный человек в солнцеза-щитных очках. К какому виду собак относишься ты, Оскар?!
Он неуверенно повторил.
  - Я готов выполнить любой твой приказ…
  - Любой мой приказ… - медленно как эхо отозвалась Зося. Она решительно тряхнула голо-вой, набрала номер, отрывисто бросила.--Эд, дорогой, зайди пожалуйста...
   Вошел Эд. Он невозмутимо смотрел на окровавленного человека.
   - Выкинь его на улицу. Без увечий, но и без нежностей! И не задерживайся долго...
  Зоя подмигнула Оскару.
   -  Посмотрим, насколько ты — честен!
    Он не сопротивлялся, когда мускулистый парень выволакивал его на улицу.
   И терпел когда тот, несколько раз сильно ударил его — сначала в пах ногой, а затем страш-но так, снизу в лицо. Он упал, съежившись как эмбрион, и только негромко вскрикивал, когда сильные удары обрушились на голову. На короткое мгновение он потерял сознание, и сквозь тошнотворную черноту выплыла оскаленная пасть волка. Оскар взвизгнул, и вцепился зубами в щиколотку Эда. Эд выругался, и со всей силы ударил его кулаком по голове.
   Затем оглушенный он оказался в салоне машины, и спустя несколько минут был выброшен как тряпичная кукла во дворе, возле своего дома. Он  встал на ноги, и побрел к себе наверх по крутой лестнице. Лицо отекло, глаза слезились, он едва вскарабкался на этаж. В комнате упал на кровать, и какое-то время лежал так неподвижно. Кровь запеклась на губах, голова кружилась, и в горле стоял сухой ком. На столе стояла початая бутылка водки. Болезненно морщась, он поднес горлышко к разбитым губам. После водки стало легче. После водки все-гда становится легче. Он лег на бок, свернулся калачиком и тихо дрожал. Он ждал. Ждал Госпожу. Он знал ее лучше, чем кто-либо другой на всей планете. Она не сможет отказаться. Теперь он для нее как наркотик, скоро начнется ломка. Собаки как правило умнее своих хозяев. Торн… Собака-оборотень! Глупый наивный фокстерьер! Никто не ценит беззаветной преданности, любовь раздражает! Людям не нужна любовь, люди предпочитают  покорность. Госпожа считает себя Хозяйкой положения, изъян кроется в чрезмерной гордыне. Он видит ее насквозь, а она — самонадеянная дура! Но и она нужна ему как воздух, только с ее помощью человек-пес избавляется от страха.
   Собака  — была  игра.  Раб — это уже серьезно. Все соблазны мира будь то деньги, секс или власть — ничтожны по сравнению с властью абсолютной! Раб, служащий из страха — ничто по сравнению с рабом служащим из любви! Господин превращается в божество. Оскар тихонько засмеялся, с трудом раздвигая разбитые в кровь губы. Он ждал…



               







                ИЗЫСКАННАЯ НЕЖНОСТЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.         


      


                ...Что мухи, для мальчишек-шалунов, мы для богов,
                Они нас убивают для забавы...
               
               


   
               

    Госпожа хлещет пса ремнем. Тело покрыто саднящими ранами, они не зажили с прошлого раза, ремень впивается в свежие рубцы. В такие минуты любовь к Госпоже приобретает поэ-тический окрас. Фиалки сбрызнутые кровью. Если-бы Госпожа не запрещала ему кричать, он бы рыдал от счастья.  Страх исчезает. Оскар смеется над серой тенью — он счастлив, что исхитрился обмануть нечисть. Раб терпеливо ждет окончания экзекуции. Он знает, что после всего, она помоет его в душе, затем возможно поиграет с ним.   
  - Пошел! - говорит она. - Иди в душ! Я скоро приду... - он поднялся, и послушно потрусил в душ. Хотя теперь он раб, но он по прежнему — собака. Собака — безукоризненный образец слуги, после порки пес особенно сильно любит Хозяйку.
   - В следующий раз не будешь без спроса воровать водку! - она закурила сигарету. В лож-бинке между полных грудей застыли капельки пота. Она устала наказывать недостойного раба. Оскар медлит. Он переминается с ноги на ногу, в разноцветных глазах молящая просьба.
  - Опять выпить?!
 Оскар заскулил. Он припал к полу, попытался спрятать голову под лапами. Человеку на хва-тало гибкости, получалось неубедительно, Зося рассмеялась.
  -  Посмотрим на твое поведение…
   От избытка чувств пес благодарно взвизгнул, и бросился в душ. Горячая вода ударила по воспаленной коже.  Госпожа обработает ссадины йодом — он так и не научился терпеть боль.
   У него высокий, как у настоящего пса болевой порог — когда Хозяйка позволила ему вер-нуться, она прижгла ему сигаретой тыльную сторону руки. Он терпел, а из разноцветных глаз текли слезы.
   Она повезла его к  седобровому доктору. Доктор был похож на лесного гнома. Он постоян-но протирал выпуклые линзы очков белоснежным платком.  Вначале он стучал молоточком, колол иголкой полуголого человека — исследовал рефлексы, и с его слов они оказались без-укоризненны. Затем пациент заполнил анкету, изобилующую хитрыми, противоречивыми вопросами, и решал сложные тесты. А накануне посещения доктора Зося отвела слугу в ресторан.
   Оскар помнил прошлое посещение ресторана, тогда они заключили негласный договор, и воспоминания о змеях и голой девушке не шли у него из головы. Однажды он напомнил об этом Хозяйке, но она отмахнулась, сказав, что ничего подобного там не было. Обычное шоу, плюс действие наркотика.  В этот раз она отвела его в обыкновенный ресторан, напоила водкой, и началась сладкая жизнь раба.   
   Оскар недовольно ворчал, косясь на пузырек с йодом.
  - Стой тихо!  - Прикрикнула Хозяйка. Она осторожно приложила к саднящим ранам. Он тихо заскулил.
  - Т-ш-ш! Тихо, маленький. Все хорошо...- она нежно погладила его по животу.
   Иногда Госпожа играла с ним. Реже, чем это случалось в бытность его собачьей жизни. Она считала, что основа его зависимости — секс. Оскар не разубеждал Госпожу, рабство дало полное освобождение от страха.
     Седой доктор оказался словоохотливым человеком, не лишенным болезненного честолю-бия, стены кабинета были увешены многочисленными грамотами, украшенными гербовыми печатями, которые горячо свидетельствовали о том, что профессор являлся личностью из-вестной и заслуженной. Он хитро смотрел на Хозяйку.
   - Как вы считаете, ваш знакомый в действительности считает себя собакой? Существует два основных символа рабства. Собачий — это видимость преданности, и кошачий — видимость независимости и равенства.
     - Ну что?
     - И в том и в другом случае ключевым является слово — видимость!
  Доктор вплотную подошел к Оскару, и глядя ему в лицо произнес.
     - В медицине есть жаргонный термин — изысканная нежность. Это как-бы сказать... Мак-симально допустимая физическая боль у пациента. При операции или перевязки. Конечно, у каждого человека индивидуальный болевой порог, но есть общепринятые нормы. Ну, пони-маете...
   Доктор смотрел Оскару в глаза, и у человек-пес ощутил нереальность происходящего, ему почудилось, что пол уходит из под ног, а голос доктора доносится откуда то издалека.
   « Все это происходит не со мной!» - мелькнула мысль в человеческой голове большой собаки,   – «Меня здесь нет! Это – моя тень!»
 Доктор глубокомысленно хмыкнул.
   - Считается, что больной, становиться выше страданий.  Он перестает бояться физической боли, или наоборот — завышено реагирует на любые раздражители. Одним словом человек меняется, и уже не может стать таким как был раньше.
    - А зачем вы мне это все рассказываете? -  спросила Госпожа.
    - Физическая боль сродни душевной. Тот уже уровень реакции и напряжения.
Затем доктор подошел к книжному шкафу, и извлек толстую, ярко иллюстрированную книгу. На обложке красовалось сказочное чудовище, с горящими глазами, покрытое густой черной шерстью.
  -  Это книжка про оборотней? - усмехнулась Хозяйка.
  -  В том числе… - неопределенно ответил профессор. Он пролистал несколько страниц, бормоча  что то под нос, затем ткнул пальцем в искомый фрагмент.
 -  Вот! Поселения франков в Луизиане…  Что еще? Ага! Ругару! Слышали такое название?  Ругару проклят сто один день. По истечении этого срока, первоприемницей проклятого ста-новится его близкий человек. Давно вы с ним знакомы?    
-  Месяца два… Два с половиной.
Доктор снял очки, и тщательно протер стекла белоснежным платочком, аккуратно поставил книгу на прежнее место.
  - Я не увлекаюсь мистериями. Я – врач. Психотерапевт, практик и реалист. Я не верю в обо-ротней, леших и домовых, и не имею права опираться на метафизику, оценивая состояние больного. Пусть этим занимаются гадалки и экстрасенсы. Однако нельзя отрицать древние верования, во всяком случае те, что касаются психосоматических паталогий.  Приведу при-мер. С незапамятных времен люди отмечали влияние так называемых «черных вдов». Они замечали, что мужья с такими женщинами долго не живут, часто болеют, и умирают в цвету-щем возрасте. Феномен «черных вдов» более или менее ясен. Женщина, с ущербным энерге-тическим потенциалом пытается нормализовать его за счет близкого человека, обычно это муж. Таким образом, его потенциал иссякает раньше времени, человек заболевает со всеми печальными последствиями. Понятно?
  - Ну это все ясно! - нетерпеливо сказала Зося. – А мне вы все это зачем рассказываете?!
  - Сейчас поймете! - невозмутимо ответил профессор. – Таким образом, очевидно, что люди в состоянии оказывать влияние друг на друга без непосредственного участия. Причем влиять как созидательно, так и разрушающе! Теперь к нашей теме. Ругару – это человек и пес в одном лице. В мифологии все конечно иначе, это существо с головой волка, а телом человека, проще говоря - оборотень. Но мы с вами реалисты.  Ругару выглядит как человек, но несет в себе волчью сущность.
 - Так все- таки волка или собаки? - Зося с трудом подавила зевок.
 - Еще пятьсот лет назад  жители Европы между волком и собакой не делали различия. Ваш Оскар несет в себе часть собачьей природы, возможно неосознанно. Опасность заключена в том, что также как «черные вдовы» губили мужей, человек-пес сможет оказать влияние на вашу сущность. Вы ведь уже зависите от него, не так ли?
Хозяйка бросила испепеляющий взгляд на маленького доктора.
  - Я не нуждаюсь в консультации психиатора!
  - Я нисколько не сомневаюсь в вашей адекватности. Ваш знакомый не может терпеть уни-жения лишь потому, что осознает себя собакой. Он наверняка что то желает получить взамен.
  - Он и получает! – высокомерно заявила Хозяйка. – Я с ним иногда сплю!
Доктор закашлялся, покраснел и снял очки.  Он вновь достал платок, и протер несуществу-ющие пылинки на выпуклых стеклах. Без очков он выглядел застенчивым старичком.
  - Вы неверно меня поняли… - мягко сказал он. – Секс не может быть равноценен страдани-ям. Боль всегда сильнее страсти. Он – не мазохист. Боль, которую вы ему причиняете, не до-ставляет удовольствия. Он терпит. Возникает вопрос. Зачем он терпит эти страдания?!
  - Если терпит, значит ему это нравится!  Только я не понимаю, как все это связано с этим вашим…
  - Ругару! – подсказал профессор.
  - Ну да! Про «черных вдов» мне  понятно. Энергетические вампиры и все такое… Ну а ка-кая связь между мазохистом и средневековым оборотнем?!
  - Наши предки не всегда были столь невежественны, как это принято считать.  Некоторые из них не верили в чудеса наподобие вервольфов, преображающихся в полнолуние, и обрастающих шерстью и когтями. Тем не менее, они давно подметили схожесть между животными и людьми. Ругару  не являлся оборотнем в классическом понимании. Первые более или менее связные упоминания сохранились в фольклоре франкофонных поселений в Луизиане. По их мнению Ругару – не оборотень, это человек, имеющий  сущность пса.  Ругару – это те из людей, кто продал душу дьяволу. Продать, или обменять душу, - не более чем метафора! В интерпретации современников это означает полный отказ от нравственных категорий. Уход от ответственности за свои поступки.  Ругару ищет грешных христиан, их проще убедить в собственной исключительности. Вы, простите, кто по вероисповеданию?
  - Католичка!
  - Замечательно! – профессор потер маленькие ладошки. – Сравнительная редкость в нашей стране. Если верить скудным сведениям, Ругару, находит нераскаявшегося католика, и живет подле него сто один день. Вероятно по истечении этого срока, жертва оказывается в его вла-сти. Я, как врач могу предположить формирование психологической зависимости, со всеми вытекающими неприятностями. Простите за прямоту, но вы уже в некоторой мере зависите от своего знакомого! А общаетесь вы с ним около восьмидесяти дней, не так ли? Мне кажет-ся, вы его недооцениваете. Он терпит боль и унижения, не являясь мазохистом. Это раз! – доктор загнул палец на руке  - Он обладает незаурядным интеллектом, и способен к критиче-скому анализу. Это два! – доктор загнул указательный палец. - Я не очень доверяю современ-ным тестам, но они утверждают, что человек-пес в высшей степени мстительное существо! И еще одно… Он редкий лжец, этот Оскар!
  - Он пишет дневник… - сказала девушка.
  - Какой дневник? – профессор удивленно посмотрел на нее поверх очков.
  - Обычный дневник. Обо мне… Много мистики какой-то.
Доктор задумчиво постучал  ручкой по столу.
  - Мистика… - он встал из за стола, давая понять, что время приема закончено. – Мистика – не по моей части, уважаемая! А дневник принесите обязательно!
  Разговор с доктором происходил в присутствии Оскара, на этом настояла Зося, но перед тем как выйти из кабинета, она на пару минут задержалась, притворив за собой дверь.
   На улице заметно посвежело, осень уверенно вступала в свои права. Хозяйка  ступала по влажному асфальту, Оскар робко семенил следом, зябко кутаясь в  курточку.
  - Надо бы тебе куртку купить… - женщина критически смерила взглядом его долговязую фигуру, как бы определяя размер, и неожиданно добавила. – А может быть и не надо! Сто один день… Месяцок еще протянешь! – она криво усмехнулась. - Ну вот! Помнишь, ты про свою породу спрашивал.  Ругару! Смешное название!
     Она ничего не поняла. А Оскар долго вспоминал доктора, и на месте уважения возник гнев и страх. Мудрый доктор, с седыми бровями стал казаться ему опасным. Как это говори-лось в старом фильме? Он слишком много знал… У псов короткая память на ненужные предметы и лишних людей. Ругару проклят сто один день. Интересный доктор. Вредный субъект.  Хотя конечно в чем-то был прав, этот профессор. Однако он недооценил магическое влияние секса на зависимость Хозяйки.
    Сама Госпожа находила извращенное удовольствие в том, чтобы унизив раба, поласкать его своим большим влажным ртом. Она холит гордыню - он избавляется от страха. Равно-ценный обмен. Боль – неизбежный атрибут рабства. Не ощутив боли, не почувствовать люб-ви! Единственно к чему было трудно привыкнуть это к непомерному тщеславию Госпожи. Она и раньше хвасталась перед подругами ручным псом. Но собак не мучают, и не бьют без крайней нужды. Совершенно другое дело — раб. Раба следует истязать при посторонних, чтобы продемонстрировать свою власть! Тщеславие не позволяло Госпоже хранить в тайне их взаимоотношения. Теперь им редко удавалось остаться наедине, гости стали частым явле-нием в доме.
   Как то раз Хозяйка была сильно навеселе, и подарила человека-пса подруге — худой рыжей девице с торчащими вперед как частокол зубами. От девицы  пахло едкими духами, она жила в загородном доме. На фоне мелькающих желтыми всполохами фонарей, проносились кирпичные особняки. Дом стоял за высоким забором, который он с легкостью перемахнул той-же ночью, а вот до города он добрался лишь под утро — редкие машины проносились мимо с влажным свистом по сырому асфальту, и подобрал его старенький, потрепанный грузовик, с таким же как он сам пожилым и болтливым водителем. Шофер пытал странного попутчика нудными расспросами о окровавленном лице, и порванной одежде.
    Рыжая обладала убогой фантазией. Она вцепилась острыми ногтями в голову, и выла как ночная ведьма. Чувствуя как кровь сочиться из порезов на лице, он оттолкнул сумасшедшую девицу.  Она упала, опрокинув маленький столик, с грохотом посыпались фарфоровые безделушки. Рыжая молча вышла из комнаты. Когда она вернулась, в руках у нее был зажат кнут.
  - Всю жизнь об этом мечтала! – прорычала она.
  - Я не специально… - покосился он на осколки фарфора, похожие на выбитые зубы велика-на. – Я уберу.
Рыжая усмехнулась.
  - Конечно уберешь! Но потом...
На какое то мгновение ему почудилось, что все это происходит с кем то посторонним. Он зажмурил глаза, и увидел себя лежащим с этой девушкой в кровати. Смешная, некрасивая рыжая девушка, с выступающими вперед как у кролика передними зубами. Она гладит его волосы, шепчет ласковые слова, она так одинока в огромном пустом доме. Она быстро надо-едает со своими нежностями. Ему не нужна любовь, она делает его беззащитным. Его раз-дражает ее кротость, она говорит о доброте и доверии, чем приводит человека-пса в неистовство. Рыжая благодарна за несколько часов тихого счастья. За окном воет собака. В комнату вплывает безмолвная серя тень. Оскар вскакивает на ноги, девушка пытается его удержать, но он с силой бьет ее в грудь. Она падает, ударившись о столик, фарфор рассыпается по полу. Человек-пес берет бутылку водки, и жадно пьет из горлышка, захлебывается, кашляет, вытирает клейкую слюну. Девушка кидается к нему, она плачет, размазывая черную тушь по лицу, она умоляет его не пить больше, но человек-пес чувствует, как страшная розовая пена захлестывает  голову, он стискивает что есть силы зубы так, что крошиться эмаль, и медленно, с тихим стуком опускает бутылку на стол. Пауза…
  Оскар открыл глаза. Что это было? Очередной сон наяву? Он трясет головой, и в мир врывается безжалостная реальность.
  Рыжая стоит перед ним, зажав в руке тяжелый кнут.  Он – раб. Тень. Собака…
   - Не надо… - шепчет он пересохшими губами. –  Я все уберу, а фигурки склею…
  - Ублюдок!
  От первого удара он увернулся, но следующий взмах кнута порвал свитер, и рассек кожу на плече. Девица торжествующе закричала, и тогда человек-пес бросился на нее. Вначале рыжая сопротивлялась отчаянно как мужчина, но его охватил приступ настоящей собачей ярости, и бил ее до тех пор, пока она не перестала двигаться. Затем ему стало страшно.  И он выбежал из дома, перелез через высокий забор.
   Госпожа была трезвой и расстроенной. Она  просто вымыла его в ванной, напоила водкой, и ласкала. Оскар плакал...
    Рыжей он больше не видел, и ничего про нее не знал. Отсутствие страха предполагает от-каз от ответственности. После того случая гости стали появляться реже, а Госпожа не позво-ляла им использовать раба для своих пьяных причуд. До случая с негром...
    Иногда Оскар убирал в квартире. Но нечасто. Для этого существовали наемники— как шутила Госпожа, а хорошего раба надо ценить.  Перед побегом он украл немного денег, этого оказалось достаточно, чтобы снимать простенький номер, и каждый день пить водку.  Их отношения  были совершенными до тех пор, пока не объявлялись посторонние люди. Его побег был символичен. Он пытался дать ей понять о тонкой связи протянутой только между ними двумя. И никем более. Он надеялся, что страх прошел, серая тень обманута. Однако он ошибался. Уже на вторую ночь он проснулся трезвым. Казенные кварцевые часы, висящие на облупленной стене, показывали час с четвертью. Оскар схватил бутылку водки. Огненный жар растекся по груди. Давясь слюной, превозмогая отвращение, он лакал напиток, благословенное опьянения не приходило. Шевельнулись занавески на окнах, послышался сдавленный писк комара, он хлопнул по шее, и промахнулся, в ухе нарастал неприятный звон.
   - Я – Оскар, человек-пес! – громко произнес он, желая спугнуть тишину. Но тишина не ис-пугалась. Она навалилась душно, тяжело, и в вязких объятиях едва различимо пищал комар. Он вторично наградил себя пощечиной, и понял, что никакого комара в комнате нет. Звенели нити, сгустился воздух, и в номер вползла серая тягучая мгла. 
    На низенькой покрытой лаком тумбочке, стояло высокое зеркало. Черные пролежни облез-лой амальгамы по краям, и кривой инвентарный номер, намалеванный красной, цвета венозной крови краской. Поверхность зеркала покрылась мелкой рябью, отражавшаяся в нем стена с постером наклонилась так, что стал виден верхний угол, примыкающий к потолку. Вдруг от стены отделилась тень, она росла на глазах, становясь выше. Вскоре ей стало тесно в створке узкого зеркала, и она простерла широкий рукав в сторону потолка, комната наполнилась тихим  шипением, словно рассерженная змея пытается выбраться из заточения. Тень нырнула назад, в глубину зеркальной массы, но спустя мгновение появилась вновь, теперь она вытекала наружу, струясь бестелесной одеждой вдоль нижнего края тумбочки.
   Холодная струйка пота скатилась по лбу, зацепившись за веко, коснулась глазного яблока. Он моргнул, тень поглотила мгла. Когда он открыл глаза, темные крылья заполонили комнату. Зеркало дрожало, не в силах сдерживать напирающую из недр густую массу.
   - Ахерон лилит, наама самну, римон… - губы человека шевелились помимо воли. Раздался громкий треск – поверхность зеркала покрылась сетью мелких трещин.
   Оскар выскочил на улицу, выбежал в пустой сквер, за черными деревьями горели огни, по улице спешили одинокие прохожие. Накрапывал дождь, поднялся ледяной ветер — он бежал по улице, не чувствуя холода. Приветливо светилась реклама ночного кинотеатра. Он дернул никелированную дверную ручку – та не поддалась. Чувствуя стальную резь в свистящих легких, человек отчаянно барабанил кулаками по толстому стеклу.
   За освещенной дверью в ожидании сеанса топтались парочки. Симпатичный парень цело-вал девушку. Лицо девушки оказалось закрыто его спиной, а парень был похож на известного актера.
   Человек-пес завыл. Дверь дрожала под ударами, девушка испуганно оглянулась, парень с недоумением смотрел  сквозь стекло.
  - Откройте дверь!!! Прошу вас! Откройте! – кричал Оскар. В горле лопнул кровеносный сосуд, капельки крови обрызгали стену.
  - Откройте… Умоляю вас!
  Он с ненавистью ударил на уровне лица молодого человека. Тот отшатнулся, пожал плеча-ми, подошел к своей девушке, прошептал ей что то на ухо. Они скрылись в темном зале ки-нотеатра. Оттуда заиграла бравурная музыка. Metro Goldwyn Mayer.
  - Прошу вас…
 Дверь распахнулась, из фойе кинотеатра пахнуло уютным теплом и жареным арахисом.  Вышла молодая , щеголевато одетая женщина с полным седым мужчиной под руку.  Мужчи-на прошел мимо человека-пса, едва не задев его локтем. От него пахло дорогим одеколоном и пивом. Женщина возбужденно жестикулировала.
  - А мне понравилось! Хотя волка жалко… Мне вообще животных жалко, но снято очень реалистично! Даже жутко! А тебе?
  - Ничего. – сдержано бубнил толстяк. – Молодцы, здорово сделали! И волки такие огром-ные!
  - Это все компьютерные технологии. Сейчас ничего не снимают на камеру. Сплошь компьютерные постановки…
 Они подошли к машине, мужчина достал сигарету, чиркнул зажигалкой, в свежем воздухе поплыл густой табачный дым.
   - Пару минут покурю… - пробасил он.
 Женщина рассеянно кивнула.
  -  Мне фильм понравился, но волка жаль…
  - Можно будет диск купить, или скачать. Еще раз посмотрим!
 Запах дорогих сигарет коснулся ноздрей, аромат был настолько реален, человек-волк засто-нал.
  - Прошу вас…
  - Ты слышишь? – встрепенулась женщина. – Ты ничего не слышал?!
  - О господи! – закричал Оскар. – Я – здесь!!!
  Мужчина передернул плечами, выкинул недокуренную сигарету, распахнул дверцу машины.
  - Поехали!
 Женщина растерянно оглядываясь, села на пассажирское сидение.
  - Но мне точно показалось. Как будто кто то кричал…
  - Это на тебя так фильм подействовал!
  Машина сорвалась, обрызгав человека капельками грязной воды.
     Гасли огни ночной рекламы. Среди огненных всполохов в упор смотрел волк. Пасть оскалена, с длинных зубов стекают капельки крови, волк смотрит на мужчину  блестящими, не знающими жалости глазами. Одним зеленым, другим коричневым. Оскар попятился, едва не упал, споткнувшись о каменный бордюр. Возле рекламы светилось электронное табло с названием фильмов. Часы на табло показывают час пятнадцать.
   Он бежал по улице до тех пор, пока не отказали ноги. Он упал на мокрый асфальт, грудь душили рыдания. Горло саднило от жажды, человек-пес перевернулся на живот, и лакал из лужи. Потом он встал на ноги, и обреченно пошел назад в гостиницу. Он прошел мимо кинотеатра, возле касс обнималась парочка.
   Оскар брел по улице, в голове звенел голос. Я – тень. Я – повелитель тени. Я – раб своей тени…
   Портье недоуменно разглядывал грязную фигуру постояльца.
   - Как это вы мимо меня прошли?! Час шестнадцать…
Он молча прошел мимо портье, который продолжал оправдываться, обращаясь к отсутству-ющим слушателям.
  - Ну, ведь ни на минуту не отлучался! Как мимо меня прошел?!
  Он вошел в свой номер, и упал на кровать. Он старался не смотреть в сторону зеркала, бо-ковым зрением  видел его лживую поверхность, с кроваво красными цифрами в нижнем углу. Он отвернулся к стене, и заснул.
  На улице шумел порывистый осенний ветер,  гнул тонкие стволы деревьев, и тихое шурша-ние редких машин, скользящих по мокрому асфальту напоминало затаенное змеиное шипе-ние.
   
 С тех пор он пытался жить по ночам. Днем спал, а ночью пил водку. Через несколько ночей зазвенели нити, потекла зеркальная магма, дрожала тонкая занавесь на окне. Оскар выспался накануне днем, и чувствовал себя бодро, однако стрелки часов коснулись часа с четвертью, и он бросился опрометью из номера. Он бежал к ней.  К Госпоже…
    Он сидел во дворе, и ждал, когда она обратит на него внимание. Подъехала машина, из опущенного ветрового стекла неслась музыка, звучно охали басовые ноты. Громко рассмея-лась девушка, выскочила из салона. Со стороны водительского сидения вышел молодой стриженный наголо парень, и приобняв ее за талию, поднял на руки. Девушка опустила голову на плечо ухажера, в руке она держала черную сумочку и желтую розу, на длинном колючем стебле. Мужчина небрежно толкнул ногой дверцу машины, и аккуратно ступая среди блестящих луж, скрылся в подъезде.
  - Гадина… - прошептал раб.  - Она – гадина! А он – зверь!
  Оскар ненавидел лысого парня, презирал его девушку, весь мир был враждебно настроен к человеку псу. Он сидел и плакал. Выхода не было. Только через два с лишним часа Госпожа вышла к нему на улицу. В ту ночь она впервые поцеловала пса в губы... 

                *             *               *

     Наступала ночь. Долгое время Оскар не испытывал страха.  Последняя грань, разделяю-щая их с Госпожой пала. Теперь между ними остался только воздух. Говорят - это лучший  диэлектрик. Ему предстоит погрузится в свои сны. Их не было достаточно давно, и он не-много волновался.
    Страха не было в эту ночь. Госпожа приняла его в свою кровать. Она в последнее время все чаще спит с ним вместе, — с дорогими людьми или вещами трудно расставаться. Он дает ей столько эмоций, сколько она не могла получить ни от любовников, ни от денег, наркотиков или алкоголя. Упоение властью Хозяйка испытывала в начале его служения. К ней она привыкла столь-же быстро, как привыкают к шальным деньгам. Оскар дает ей ощущение любви. Не саму любовь — любовь своекорыстна и болезненна. Он дает ей ощущение чистого страдания, и она осознает, что сама является причиной этих страданий. Он делает ее немножко Богом! И он счастлив!
    Человек-пес прижимается к Хозяйке. Она всегда мгновенно засыпает, стоит белокурой голове коснуться подушки, а он какое-то время лежит неподвижно, слушает ночные звуки — с наступлением сумерек их становиться все больше, и слышны они явственно, среди обычных, блуждающих по квартире ароматов четко прослеживается  запах горькой травы и высохшей крови.
   Дождь кончился, на небе загораются яркие звезды, они срываются с черного небосклона, и несутся вниз, оставляя яркий фиолетовый хвост. Кривой полумесяц завис над землей, касаясь острым языком высоких гор, чьи мохнатые макушки окутаны густым туманом.   Утробный вой пронесся над черной землей. Тревожно, вразнобой запели лягушки. Наступила ночь. Оскар спит и ему снится сон.



                СИУТА.


    
   …На берегу реки лежит манк.  Ловкая ящерица вцепилась в икру несчастного, и мотая го-ловой пятится назад. Манк цепляется ногтями за землю и дико орет. Ящерице на помощь по-доспела вторая. Вдвоем они быстро утащили добычу в воду, не обращая внимания на самок, которые швыряют в них куски сухой глины и камни. Оказавшись на глубине, манк бил рука-ми по жиже, поднимая кучу брызг и мутного песка.  Вот его голова появляется на поверхно-сти, он разевает рот как жаба. Потом все стихло. Косой внимательно наблюдал за гибелью манка, а рядом таился Бурбуль…
    Чужой голос властно приказал псу покинуть Зеленую Гору и идти на юг, в эти иссушенные солнцем бесплодные земли. Манки продолжали мигрировать на юг, и вслед за ними шел пес. А на некотором расстоянии, не отставая ни на шаг, следовал вожак.
      В ту ночь Косой обследовал дальнюю рощу, здесь обосновались маленькие обезьяны. Они перелетали с дерева на дерево, цепляясь за ветки своими цепкими, жилистыми руками. Всем известно, что хитрее обезьян могут быть разве только манки. Однако псу и здесь повез-ло.
    Он разбудил их неожиданным вторжением, одна замешкалась, зацепившись за ветку. Косой подпрыгнул так высоко, как не прыгал никогда в жизни — на тот момент он не ел уже почти неделю,  черная шкура висела на боках свалявшимися  лохмотьями.  Волк поймал обезьяну, но чувствовал себя униженным. Ее соплеменники орали со своих деревьев, а хищник бежал прочь. Для уроженца Зеленой Горы, охота на обезьян считалось унизительным занятием, но голод умеет быть убедительным.
  Он брел по степи, на пути возникла невысокая волчица. Она была стройная, как все мест-ные псы рыжего оттенка, на груди красовалось белое пятнышко. Косой деликатно отступил, она тихонько прикусила его за ухо. Он приподнял верхнюю губу, но тотчас опустил голову. Она потерлась мордой о его шею, заскулила — это было приглашение к беседе…
     Ее звали Сиута. Ее удивил огромный волк — таких она здесь никогда не встречала, а уж тем более дальше, на юге — возле Большой воды. Тамошние волки совсем маленькие. Манки идут к Большой воде. Зачем? Неизвестно. Старые волки говорят о приближении  холодов. У манков есть некая сила, которая ими руководит. Что-то наподобие Силы Луны. Только волки прислушиваются к Силе Луны лишь когда в этом есть крайняя необходимость, а манки делают это всегда.
    Косой слушал. Он никогда не встречал умных волков. Сиута была польщена. Она часто приходит сюда. У Плоских Камней короткохвостая кошка порвала ее спутника, и с тех пор она приходит сюда каждое полнолуние. Неожиданно он рассказал ей все. Про манков, про Бурбуля, про страшный запах, который сопровождает невидимую  тень.
   Сиута оказалась благодарной слушательницей. Местные волки не питают к манкам враж-ды, она слышала про серого манка, но она также знает и про другого манка. Здешние волки называют его белым. Это оттого, что от него исходит сияние.
   Косой предложил волчице поделиться самым сокровенным, что было у него — своими снами. Сиута соглашалась…
   И тогда не в силах сдерживать наполняющие его чувства пес завыл. Он выл, подняв острую морду к черному небу. Он выл от восторга и нежности, и Сиута завыла вместе с ним, и луна  очертила контуры волков серебром.
   
    
               
       Бурбуль следил за семейником. У вожака был отменный слух, он нашел нору, выкопан-ную среди корней деревьев, но не спешил объявиться. Придет время...
      Во имя мести волк поменял свою природу. Он не спал днем, а ночью маялся от бессонни-цы. Он приноровился жить в режиме манков. Он знал их привычки, следуя за бельмастым, оставаясь незаметным.  У вожака появилась сила и ловкость, а хитрости, могли позавидовать смышленые обезьяны. Он перестал выть по ночам, и когда услышал любовное томление Ко-сого, презрительно зарычал. Он не знал больше, что такое любовь. 
    Его посещала по ночам Латона, но Бурбуль холодно встретил теневую сестру. Он презира-ет опасности. Сладкое чувство ненависти дарило истинную радость. Он слышал  волчат, рез-вящихся в лагере манков, и смаковал мысли о том, как хрустнут щенячьи косточки под напо-ром его мощных челюстей. Но и это позже…
      В то утро Хозяин изрек слово. Пора. Волк получил силу медведя и ловкость  тигра, время начинать наслаждаться местью. Хозяин поощряет месть. Он порадуется вместе со слугой.
     Бельмастый спустился к реке. Манки пьют воду, черпая ее ладонью. Неподалеку  греются водяные ящерицы, их внешнее безразличие к окружающему — хитрая уловка. Волк видел как молниеносно, с упругой силой разворачивающейся пружины набрасываются они на заигравшуюсю антилопу, и из цепкого капкана огромных челюстей не вырваться, и в нежных глазах животного застыл смертельный ужас.
   Такой-же ужас, он испытал при встрече с Хозяином.  Но это было давно. Ящерицы — дру-зья Хозяина. Они неподвижно лежат на берегу, по гребнистым остриям шкур скачут безза-ботные птицы.
   Бельмастый стоит на четвереньках, как степной заяц — беззащитно выступает тонкая ко-ричневая шея. Пасть волка наполняется слюной, он дрожит в нетерпении. Нет! Это слишком просто!
   Пес  рвет зубами сухожилие на ноге, пасть наполняется сладкой кровью, и жесткими жи-лами. Бельмастый  с отчаянным воплем бьет хищника в голову острым камнем. Волк легко уклоняется, и впивается во вторую ногу. Крики боли в голосе жертвы наполняют его ощущением  восторга, и благодарности. Он смотрит бельмастому в глаза, видит в них страдание, и он счастлив. Бурбуль уходит. Он досмотрит эту историю на расстоянии — в планы вожака не входит встреча с семейником. А пока он смакует подробности смерти бельмастого, и  жалея, что все произошло слишком быстро.  Но он полон надежд, Хозяин обещал много ненависти.
    Хозяин всегда приходит ночью, его появление вызывает страх, но такой вид страха пред-шествует восторгу. Хозяин приходит не каждую ночь, но пес готов к его приходу, и поэтому он плохо спит. Он боится пропустить первые минуты щенячьей радости, которую испытыва-ет, заслышав издали знакомые шаги.
    Однажды Хозяин отправился к манкам, и взял с собой Бурбуля.
    Волк нервничал,  вот так запросто войти в лагерь манков, было страшно. Он скулил, пере-ступал с ноги на ногу, даже лютая злоба, питавшая его ослабла, под впечатлением смертель-ной опасности. Но доверие к Хозяину было почти безграничным, его власть над окружающей природой выглядела убедительной, и проявлялось в том уважении, что испытывали к нему водяные ящерицы или серые крысы.
    Завидев пришельцев манки падали на землю, и начинали громко выть. Бурбуль ликовал.  Ему хотелось рвать, кромсать, вскрывать глотки. Забившись в ворох вонючих шкур дрожали Плакса и Ушастый, рядом лежал маленький манк.  Взмах острых клыков, и от дерзкого ма-лыша останется истекающий кровью кусочек плоти! Но Хозяин поманил пальцем молодую самку. Она покорно приблизилась, дрожа всем телом. Он велел ей встать на четвереньки. Большие груди обвисли, блики костра играли на толстых уродливых бедрах.  Хозяин  прика-зал слуге овладеть самкой.  Волк протянул нос — острый запах самки, готовой принять в свое лоно. Хозяин настаивал. Это не шутка.  Бурбуль зарычал, лютая ненависть клокотал как вода в горячих ключах, зажгла яростный огонь в сердце, шерсть почернела и встала дыбом на загривке.  Беспомощность жертвы усилила бешенство волка. Пес урчал, самка начала кричать. Серая дымка на  лице Повелителя излучала свирепую радость. Повелитель доволен!
    Волк совокуплялся с самкой манка, лютый ветер завывал над черной землей, плакали ман-ки, и надо всем этим возвышался серый и безмолвный, мрачный и неумолимый Хозяин и Повелитель!
    Волк рвал когтями нежные бока манки, вот он раскрыл свою зубастую пасть, сейчас он вонзит острые зубы в тонкую шею. Самка примет  семя, и захлебнется в собственной крови. Хозяин придумал отличную игру! Но Повелитель отдал беззвучный приказ, понятный только им двоим, и  волк послушно отошел в сторону.
   Далее Хозяин подошел к истерзанной самке, помог ей подняться. Повелитель никак не объяснил своих действий. Ни тогда, ни позже. Но Бурбулю не требовались объяснения — Хозяин был доволен, а это значит, он свою миссию выполнил сполна.
   Перед тем как уйти, Повелитель долго смотрел на маленького манка. Детеныш  выдержи-вал  взгляд, от которого у храброго Бурбуля начинали предательски дрожать сильные ноги.  Повелитель отвернулся и зашагал прочь...
   Пес поспешил следом, часто оглядываясь, и недоумевая, что это за слезы такие лились из глаз детеныша, если не чувствовалось в нем самом ни страха, ни злобы? А только печаль, и еще что-то непонятное, отчего жизнь волка, до краев наполненная ненавистью и мщением показалась пустой и бесцельной? Он остановился, тряс большой головой, недовольно фырк-нул, пытаясь выплюнуть неприятные мысли — впереди быстрым шагом удалялся Хозяин, он уже почти скрылся из виду.
   Бурбуль почувствовал себя безмерно одиноким. Он кинулся догонять Повелителя, чьи твердые шаги удалялись на юг. К высоким скалам, вырастающим из черного жерла преис-подние, стоящими на краю отвесного обрыва, обдуваемыми пронзительными ветрами.
   
               
 
       Солнце медленно поднималось на Востоке, лучи бережно коснулись мягкой, неразбу-женной земли. Вразнобой заголосили птицы, поднялся  свежий ветер, шумела зеленая листва, вода покрылась мелкой рябью.
    Две тени прошмыгнули в нору. Они долго топтались на месте, обнюхивали воздух, волки слушали степь. Косой нервничал — Сиута ждала волчат, а запах Бурбуля не давал ему покоя. Наконец волки укладывались, самец продолжал принюхиваться, не доверяя слуху. Волчица недовольно поднимала — время сновидений!
   Волчица считала, что если их сны сольются в единое целое, они не будут расставаться даже на время ночлега. Косой старался, но в последний момент между ними вырастал невидимый барьер, образы искажались, плыли в цветном водовороте бессмысленных картинок, и проваливались в бездонную яму. Помог несчастный случай. Сиуту укусила змея.
    Они пробирались по скалистому ущелью, Косой шел первым, осторожно ступая по острым камням, когда сзади раздался отчаянный визг. Он мгновенно оказался рядом — в лапу подруги впилась большая черная змея. Волк разорвал змею, но лапа опухла, и волчица едва доковыляла до норы. Под утро ей стало совсем плохо. Блестящая шерсть свалялась, глаза покрылись мутной пленкой, провалившиеся бока тяжело вздымались, сизый язык свисал из пасти.
    Косой обезумел. Он бегал вокруг норы, его глаза лихорадочно блестели. На вторые сутки томительного ожидания он лег рядом, и погрузился в тяжелое забытье. И впервые ему приснился сон.
    В этом сне были он, Сиута и маленький манк. Они втроем бегали по зеленому лугу, а ря-дом  резвились волчата. Маленький манк коснулся рукой его плеча.
 «Все будет хорошо…»
    На следующий день волчица стала выздоравливать. Впоследствии Косой рассказал ей свой сон — оказывается она видела его в тот-же самый день!
      И сейчас волк послушно закрыл глаза.
     Птицы кружили над высокими деревьями, оглашая окрест тревожными криками. Между корней деревьев прошмыгнул рыжий суслик, метнулся под спасительные переплетения узловатых корневищ, тень накрыла его беспощадным крылом, огромная пасть  поглотила зверька. По оврагу пробирался огромный пес. Из пасти сочилась свежая кровь. Она капала на сухую землю, земля жадно впитывала сладкую жидкость, и на ее поверхности высыхали бурые ржавые пятнышки...



               
 

                ДНЕВНИК  ОСКАРА.  ОКОНЧАНИЕ.




       «...Все предшествующее написал Оскар человек-пес. Пес ушел. Его место занял раб. Госпожа предпочитает собаку с тех пор, как мне удалось посвятить ее в мистический мир моих сновидений.
    Псы, фигурирующие в моих снах, поглотили ее внимание. Каждый вечер она с нетерпением ждет продолжения, и я ликую! Высокомерная Госпожа находится всецело в моей власти! Власть иллюзий могущественней любой другой, ибо обладание реальными богатствами ведет к пресыщению и отчаянию. Сила иллюзий беспредельна.
   Сначала я тешил ее тщеславие, превратившись в послушного раба, и достиг крайнего сте-пени унижения, позволив надругаться над собой изощренным образом. Наконец, я пожертвовал самое дорогое, что может предложить смертный — я дал ей ощущение иллюзии, которое не получить ни с помощью алкоголя или наркотиков.
    Я испытывал страх. Постоянный, выматывающий душу, он спеленовывал по рукам и но-гам, он парализовывал волю, и изъедал жизнь хуже ржавчины, ибо ржа оставляет съеденную основу железа, в следах коррозии видна история ее жертвы. Мой страх лишил меня  природы. У меня больше нет истории.  Я — это комбинация страхов, я — это скопищ оголенных нервов, я — это долгая пытка тоской и отчаянием. И я бессмертен!
   Раньше я мечтал о бессмертии в силу того, что боялся расстаться со своим телом, пока не понял, что бессмертие это -  бесконечный страх и одиночество. В ту ночь, когда серая тень вплыла в мою жизнь, я перестал бояться смерти и унижений. Боль неприятна, но я к ней быстро приспособился — это всего лишь нервные волокна — простая физиология.
   Госпожа — глупа. Она считает меня мазохистом, она уверена, что я терплю унижения по-тому, что они доставляют примитивное сексуальное удовольствие. Она водила меня к докто-ру, и это была ее ошибка! Никто, кроме нас двоих не смеет поднимать завесу тайны. Мне показалось тогда, что доктор о чем- то догадался, а для нашего союза требуется интимность.  Я  охранял ЕЕ покой, удаляя невольных свидетелей.  Впрочем, все в прошлом. Скоро Госпожа изменит свою точку зрения. Я уверен.
    Мне удалось погрузить ее в СВОЙ мир! Она считает это миром иллюзий. Я тоже раньше  думал. Я ошибался, но чтобы понять это, мне надо было увидеть ТОТ сон. Скоро его увидит Госпожа. Но пока я — раб, и этот факт позволяет мне ослаблять чувство страха.  Я ужасно одинок. Я видел серую тень…
    Немалого труда стоило мне научить Хозяйку погружаться в бездну иллюзий.   Поначалу возник острый протест, неприятие чужой сущности вторгающейся в ее природу, и заполняю-щее ее как полую массу наполняет агрессивная кипящая влага. Госпожа сопротивлялась. Мне пришлось рассказать, что возникающие образы, — следствие ее собственных фантазий. Чрезмерная горделивость мешала ей принять проявление силы у безропотного раба. Она, с исконно славянским упрямством противилась неизбежности признания той связи, что сцепила нас между собой накрепко. Я должен был продемонстрировать крайнюю степень своего ничтожества. И удобный случай вскоре представился.
   Все произошло накануне моего побега из дома Госпожи. И хочу подчеркнуть специально для Хозяйки, тщательно прочитывающей мои дневники, - никакой связи между последними событиями и моим побегом не было. И трагическая развязка не являлась актом мести. Я по-знал такую боль, и такие страдания, что мстить заурядным смертным просто смешно! Все мои действия были глубоко символичны, и в основе  имели одну цель — избавление от лютого, ни с чем не сравнимого страха.
    Мои слова приходиться принимать на веру, я не могу предоставить аналогов того ужаса, который мне довелось испытать. Слабым доказательством моих слов может послужить то, что стараясь хоть как-то ослабить этот страх, я добровольно стал рабом. Для горделивой Хо-зяйки это должно быть весомым аргументом.
   .А в тот день я много пил. И Хозяйка пила...
    Бывали такие радужные дни светлого беспамятства, когда мы с ней начинали пить  с ран-него утра. Если для меня пьянка - дело привычное, то для Госпожи требовалась причина. Обычно это были приступы скуки,  но она со свойственным высокомерием обозначала их как депрессию. 
   - Иногда я жалею, что ты – собака! – грустно сказала она в тот раз.
   Я растерялся.
  - Но ты же знаешь, я – не собака, я – твой раб, мы говорили об этом…
  - Раб мне надоел! – отрезал Госпожа.
  Я ощутил себя ангелом, которому отсекли крылья!
  - Но м-м-ы ведь не все испробовали! Т-т-ы можешь делать со мной все, что угодно! И по-том, мои сны…
  - Знаю! И слышала и читала! – раздраженно перебила Хозяйка, - и про сны, и про манка  серого… Надоело!
 Зося – упрямая сучка! Пытаться заставить ее изменить свое мнение практически невозмож-но! Лесть на нее не действует,  а мои унижения ей надоели. Как бы подтверждая мою мысль, она задумчиво произнесла.
  - Все одно и то же. Я тебя унижаю, ты безропотно все переносишь. Однообразно все как то! Если бы ты хоть сопротивлялся! И собаку ты изображаешь, как то нелепо. Настоящие псы симпатичнее.  Взять того же Торна… - у нее дрогнул голос.
 Моя пасть наполнилась слюной, я едва сдержался, чтобы не хватануть ее за  гладкую  руку. Упоминание о тупом фокстерьере-самоубийце всякий раз приводило меня в бешенство.
  - А как же мои сны…
  - Какие, к дьяволу сны!?
  - Я могу стать непокорным рабом, если ты этого хочешь…
  - Непокорный раб мне не нужен.
  - Но что же делать!?
  - Не знаю. Возможно мне вообще надоело тебя унижать.
Она достала пилочку, и стала обрабатывать совершенный ноготь. Я боялся дышать. Самодо-вольная сучка! Ей надоело!
  - Я готов на все…
  - Именно это мне и надоело! – Зося холодно взглянула мне в лицо, встретив мой безумный взгляд смущенно отвернулась. Она подмигнула, стараясь выглядеть беззаботной, но я уже угадал в ее глазах страх. И это было хуже всего! Надо собраться с мыслями. Надо срочно что- то придумать!
  - Б-было время, когда ты позволяла своим подругам унижать меня…
  - Ну и что!
  - Но т-тебе это не очень нравилось…
  - Не знаю… - она с видимым безразличием пожала плечами. Я изучил Госпожу! Я постигал ее извращенную природу лучше кого- либо другого. Конечно! Конкуренция самок! Она рев-новала меня, своего раба, к подругам, и вместе с тем тщеславно желала продемонстрировать свою власть. Бедная девочка!
  - Н-н-у а если на месте твоих подруг окажется мужчина…
   Зося отложила пилочку, и подошла к окну, и задумчиво барабанила ногтями по черному стеклу. Придвинулась вплотную, будто намереваясь поцеловать равнодушное стекло, и от-крыв рот, подышала на холодную гладь. Стекло покрылось белой расплывчатой патиной. Девушка вывела пальчиком смешную закорючку, полюбовалась своими художествами, наклонив голову, как большая красивая птица. Я сидел молча, опустив голову. В глубине собачьего сердца, под волокном пульсирующих артерий звенели литавры. Госпожа думала. Она вытянула губы в трубочку, и прижала их к стеклу. У меня вспотели ладони.
  – Не убивайся раньше времени, малыш, я что-нибудь придумаю! – она почесала меня за ухом, и потянулась к своему любимому телефону.
   За окном моросил нудный нескончаемый дождик, и в тон погоде, горько и безрадостно бы-ло у меня на душе.  Госпожа хочет, чтобы я сопротивлялся! Ей надоела преданная собака, она хочет агрессивного боевого пса! Ее воля… Она получит такого пса!
    В раковине выросла покрытая застывающим жиром горка грязной посуды, но Хозяйка не-довольно махнула рукой.
   - Не переживай, Оскарчик! Придумаем что- нибудь…
    Через пару часов я был сильно пьян. Зося всегда отличалась высокой толерантностью к алкоголю. Она беспрестанно болтала по телефону, на чистом лбу выступили маленькие ка-пельки пота, коричневая родинка  причудливо кривилась как непослушная мушка, уцепившаяся колючими лапками за гладкую поверхность верхней губы. Вскоре она оделась, и чмокнув меня на прощание в нос, убежала.
  - Кажется, я придумала кое что интересное! – и лукаво подмигнула,  оставив меня наедине с неповторимой магией ее аромата.
    Мне ничего не оставалось делать, как делить одиночество с бутылкой водки, и пачкой си-гарет. Это — мои друзья, они лишены болезненной гордыни разделяющей всех окружающих на рабов и господ. Я попытался продолжить писать, но мозг был одурманен спиртовыми парами, и бросил дневник в ящик стола.
   Зося настаивает, чтобы я писал, и я повинуюсь. Мои сочинения вызывают ее искренний интерес. Причина кроется вовсе не в моем литературном даровании. Я пишу о Госпоже, и это приправляет тщеславную натуру острым и жгучим перцем. И тем не менее — это заключительная часть моего дневника. Я вновь обретаю способность заказывать сны. Реальность происходящих событий  воистину ужасает. После памятного появления серой тени, я длительное время старался избегать любых сновидений, глушил себя алкоголем, снотворными, пробовал наркотики. Я думал, что избавился от снов навсегда. Остался только страх. Но сны медленно и неуклонно проникли в мою жизнь, поначалу в виде безобидных картинок про древних собак, затем эти картинки преобразились в целую историю, и я поневоле оказался захвачен развивающимся сюжетом. Все изменилось с тех пор, когда в сюжетную линию стал вплетен некий серый манк…
   Раньше в моих снах отсутствовали запахи. Яркие цветные образы, насыщенные объемным  звуком, то горячие, то холодные ощущения  чужих прикосновений. Не было запахов, отчего драматургия выглядела несовершенной. Словно музыка, лишенная басовых звуков.
   Первый запах, который я почувствовал, был аромат крови с примесью пряных трав. Лакрица, базилик, степная полынь. Запах серого манка. И именно этот запах витал в моей комнате в ту злополучную ночь. Хотя если быть точным, я его не почувствовал, липкая паутина страха не позволила нервным рецепторам диагностировать запахи или вкусы. Кто хоть раз в жизни испытывал настоящий ужас, тот поймет. Остаются лишь зрение и слух, прочие органы чувств блокируются. Запах появился позже, когда я, обгаженный корчился в  кровати. И вот теперь сновидения стали пахнуть!  Запахи леса, воды, свежего ветра, мускусный запах волков, и привкус огня, доносящегося от становища манков, но ярче всего я чувствовал запах серого манка — вкус сладкой крови и горькой травы.
    Я самонадеянно полагал, что пишу сценарии бесплатных приключений, но то было время жестокого кредита. Время  истекло, близиться час расплаты. А я — банкрот! Но у меня есть поручитель —  Госпожа. И это справедливо! За удовольствие обладания рабом следует пла-тить. Зося любопытна, самоуверенна, и платежеспособна. И она мне не верила до тех пор, пока красочный мир иллюзий не открылся перед ней во всей его бесстыдной, нагой красоте. Теперь она обречена, как был обречен и я с того самого момента  когда лепная вязь раскра-шенных образов окутала мое убогое трехмерное сознание. И я ей благодарен. И я счастлив. И я почти не испытываю страха...
   Но это произойдет позже, а пока я в одиночестве пил водку, курил сигареты, и смотрел в покрытое дрожащими капельками моросящего дождя окно. След от дыхания Госпожи мед-ленно испарялся, я прикоснулся к стеклу ртом, в том месте, где бледной тенью отпечатались следы ее губ.  Рисунок был едва различим, кривая заусенца, я быстро стер ее ладонью. Ничто не оставляет на земле следа. Все тленно…
    Улица чернела, зажигались желтые фонари,  свет покорно таял в блестящих лужах. Мое бледное отражение в черном окне слоилось, подрагивало в такт проносящимся машинам.  Стало как то очень тихо.
   Я вскрикнул, голос блекло отозвался и потонул во влажном воздухе. Я прошелся по квартире, громко выкрикивал какие-то слова. Я включил музыкальный центр на полную громкость — из мощных динамиков ревел гремучий рок — Зося любила классический английский рок — единственное, что у нас с ней было общее. Металлический голос Гиллана заполнил помещение, песня о космическом путешествии тихо шелестела в мертвом воздухе. Тишина пробиралась в комнату, поглощала воздух, сжирая одну за другой молекулу, она обволакивала звуки, и они гасли, задыхаясь в ее черных ватных щупальцах. Я закричал изо всех сил, рискуя сорвать голос, я перекричал Гиллана, но почти ничего не услышал. Тишина побеждала! Я знал, что будет дальше. Вслед за тишиной придет темнота, и в ее колышущихся складках будет скрываться он. Серый манк...
    Я залпом допил бутылку, тошнотворный ком подкатил к горлу, я прижал руку ко рту, и бросился бежать в ванну, но споткнулся о коврик в коридоре, упал на пол, сильно ушибся лбом о дверной косяк. Удар отозвался жгучей болью в затылке, в глазах потемнело, и я вытянулся всем туловищем на мягкий ковер. И здесь меня начало рвать. Рвота желтыми квадратиками украсила белоснежный, с мягким пушистым ворсом, ковер.
     Когда я открыл глаза, надо мной маячили два лица. Одно — принадлежало белокурому ангелу, с кривой родинкой на верхней губе, другое черное, с вывернутыми губами, жесткой курчавой шерстью на голове. Негр оскалил белые клыки людоеда, сильные руки  оторвали меня от пола, и потащили в ванну. Следом шла Госпожа, и хохотала.
   - Ну, малыш, ты и нарезался! Макс! Ты когда- нибудь видел собаку алкоголика?!
   В ванной они вдвоем ловко меня обнажили, и нескольких минут обливали ледяной водой.  Госпожа завершила экзекуцию, вытерла меня насухо жестким полотенцем, и закутала в большой пушистый халат. Через пятнадцать минут мы втроем сидели за столом. (Случай беспрецедентный — я выпивал вместе с Госпожой и ее посетителем.) Негра звали Масис. Он пил водку. Госпожа тянула свой коньяк, и не пьянела. Мне водки не давали, и я довольствовался пивом, которое ловкий Масис умело откупоривал, сцепляя зубчики металлических крышек одну за другую. Бутылки утопали в его огромных черных, с розовыми ладошками руках.
  - Почему собака?
  - Не знаю… - Госпожа  пожала плечами. – А какая в сущности разница между собакой и человеком?
  - Собака служит. Она – помощник!
  - Оскар тоже служит! – усмехнулась Хозяйка. – Помощник из него никудышный, но тапочки таскает ловко!
  - Я понимаю. – кивнул  Масис. Он дружелюбно ухмыльнулся, и протянул мне открытую бутылку пива. – Это у вас такая игра…
 - Может быть и игра… Любой пес не заслуживает плохого обращения.
  - Люди лучше зверей!
  - Боюсь, ты ошибаешься! – возразила Зося.
   Негр беззаботно пожал плечами, а я смотрел на него с сожалением. Он скинул белоснеж-ный плащ, стянул через голову тонкий свитер, и развалившись в кресле демонстрировал вы-пуклую безволосую грудь, и втянутый, в рельефных квадратиках живот. Он перегибался че-рез стол, протягивал длинную черную руку за бутылкой так, что становились видны влажные звериные завитки подмышкой. От него остро пахло мускусом, так пахли мои волки в сновидениях, он подливал коньяк в бокал Госпоже, его движения были уверенны, и полны сдержанной мужской силы.
    Зося смотрела на меня, и в ее темно-синих глазах было темно и страшно. Она высовывала  розовый язычок, он походил на вывернутую наизнанку змеиную шкурку, трогала темное пятнышко родинки, и на коже медленно высыхала нежная слюденистая влага. Мы сидели и пили. Пришла ночь...
    Скуластая Луна бесцеремонно заглядывала в комнату, являя изъеденное оспой кривое ли-цо. Было начало первого. Точнее двенадцать часов пятнадцать минут. Собачья память! Зоя стащила через голову узкое черное платье. И наглая, ухмыляющаяся Луна корчила рожи, подглядывая за сплетением черно-белых тел, хихикала кривым ртом, недовольно косясь на проплывающие серебристые облака.
     Я пил свое пиво. Голова нестерпимо болела, но Госпожа дала мне  маленькие желтые таб-летки, с глубокой риской посередине. Во рту стало сухо и горячо, пенящаяся жидкость разду-валась в раскаленном горле, превращаясь в горящий шар. Я сорвал  пушистый халат, и пова-лился на пол.  Возле моего лица горел камин — огненные языки пламени лизали дрова, красные искры отрывались от пламени и кружили в расплавленном воздухе. Какой камин!? Черт возьми! У Зоси нет камина. Это костер! Меня окружает жаркая тропическая ночь, из темноты доносится  рычание стелющегося по земле проваленным брюхом голодного леопарда, взрыв обезьяннего визга, и яростный рев раздосадованного хищника. Луна осветила круглую проплешину среди густых зарослей.
  Горит огромный, в два человеческих роста костер, подле него сидят полтора десятка чело-век. В цепких пальцах воины сжимают копья, их глаза закрыты, губы шевелятся повторяя неслышные заклинания. Чуть поодаль на сложенных охапках горько пахнущей травы корчится молодая женщина. Она беременна. Женщина приподнимается, из ее раздвинутых ног течет густая черная кровь. Кровь смешивается с пряной травой, и острый запах крови и горчичной лакрицы насыщает ночной воздух. Я знаю этот запах, и я кричу от ужаса. Я пытаюсь открыть глаза, бью себя по лицу. У меня разбит нос — клейкая жидкость ползет по губам, но я не ощущаю ее вкуса — острый запах крови и горькой травы кружит голову, заволакивает сознание мутной клейкой пеленой, я хочу проснуться, больше всего я боюсь увидеть, ЧТО именно разрывает плоть выкрикивающей  странные заклинания женщины. Я пытаюсь удержать в сознании спасительные образы — Зося, негр, собаки...
   Какие собаки!? Хитроумная мысль ловко обманывает меня, извернувшись как проворный иллюзионист, и слово СОБАКИ! СОБАКИ! - визгом взрывает мой измученный мозг, и я как заговоренный медленно перевожу взгляд на женщину, ее полные губы растягиваются в дья-вольской улыбке. Она счастлива!
   Женщина произносит слово, и я скорее угадываю его, чем слышу. Я знаю это слово! Я не помню откуда я его узнал, но одно известно точно — это ТО САМОЕ слово!
   Из развороченного лона, с клейкой нитью кровавых сгустков, и истекающей липкой белой жидкостью, медленно, с тягучим утробным воем на свет появляется темная, вся в кривых заусенцах голова. Желтая пленка, обтягивающая эту голову, со свистом лопается, и оттуда вытекает густая бесцветная жижа.
   Я кричу! Надо проснуться!   Я вижу, что люди возле костра встают на ноги, и начинают тревожно оглядываться. Они ищут меня! Они слышали мой крик!  Они двигаются наощупь, я чувствую их запах — воин ткнул копьем в мою сторону, и я почувствовал болезненный укол в ноге.
   Новорожденный громко кричит. Это — собачий вой. Я  явственно слышу слово, которое произносит женщина. Люди размахивают своими копьями, и вдруг один из них совершенно отчетливо указывает на меня.  И вслед за ними истошно кричит роженица…


               


       ...На часах час с четвертью. В нескольких сантиметров от моего лица разметались бело-курые пряди Госпожи. Она стонет, она тянется ко мне губами, я отворачиваю лицо в сторону, и с трудом сдерживаю рвотные позывы. Меня тошнит. В голове пульсирует одно и тоже слово. Я пытаюсь подняться, но дьявольски сильные руки припечатывают меня к полу. Зося возбужденно шепчет на ухо.
  - Тихо, малыш! Сейчас все будет хорошо… Как ты и хотел!
Голос кажется мне чужим, я стучу кулаками по полу.
  - Ты кто?! Что тебе надо?!
  Ковер пахнет мертвой материей, сухая ткань набивается в рот, я с трудом поворачиваю голову, и кричу.
  - Кто ты?!
 Звериное дыхание обжигает шею, и сильная боль пронзает естество. Я вскрикиваю, влажный язык властно проникает в рот. Какое- то время это продолжается — горячее дыхание, нарастающая боль, и язык Госпожи в моем рту. Я терплю. Я вспоминаю слово. Я привык терпеть боль. Слово...
   Где-то далеко надо взрывается гортанный крик, я прикусываю язык, и получаю оплеуху. Потом, наступает тишина. Я ничком лежу на полу, нежные пальцы ласково перебирают шерсть на загривке, мне хорошо, немного больно, и я совсем не испытываю страха.  Я под-нимаюсь на ноги, и иду в ванну, меня рвет. Я принимаю душ, быстро одеваюсь, смахиваю со столика несколько купюр, беру бутылку коньяка и ухожу из квартиры. Я бегом спускаюсь по лестнице, слыша, как за мной следом на площадку выскакивает Госпожа. Она зовет меня, но я уже на улице. Возле дома я нахожу кусок оборванной железной трубы — он тяжелый с ост-рыми ржавыми краями. Я вхожу назад в подъезд, и удобно устраиваюсь на подоконнике. Морщась, пробую пахучий коньяк — я его не люблю, но без закуски он пьется легче, чем водка.
   Оружие — продолжение члена. Мое продолжение — метр длинной, оно лежит на коленях, и я ласково глажу холодный чешуйчатый бок, взвожу его крайнюю плоть и жду.
   Слово...
   Я задел ногой о стену и болезненно сморщился, приспустил штаны — на бедре кровоточи-ла неглубокая рана. Осторожно проведя пальцами по ее краям,  поднес окровавленные паль-цы к лицу. Они пахли кровью и дымной копотью свежего пепелища.
   Начался дождь. Капли дождя барабанят по кривому черному стеклу, они прилетели из да-лекого бездонного космоса, прочерчивают извилистый путь к облупленному карнизу, и бес-славно гибнут на его ржавой поверхности.
    Гулко хлопает дверь,  наверху разговаривают двое. Слов не разобрать, после короткой пау-зы дверь захлопывается, и каменные ступени дробно стучат под каблуками.
    Я двумя руками крепко сжимаю обрезок трубы. Проходит еще десяток соленых, стекаю-щих липкой влагой за шиворот секунд — шаги приближаются — я выступаю вперед, и успеваю увидеть голову — она широко скалится, обнажая белые зубы,  и железная труба с дробительным хрустом чмокает в эти светящиеся в темноте зубы.
   Масис  проворен —  лицо превращается в кровавую кашу, но он успевает поднять руку, кисть хрустнула от удара. И здесь он начинает кричать.  Десятки поколений рабства закалили  тело, но оставили неизгладимый шрам в душе дикаря. Он кричит слабым голосом жертвы, а не воина. И тотчас вспыхивает яркий скриншот.
   Я вижу корчащуюся женщину на подстилке из дурманных трав, из  раздвинутых бедер вы-ползает маленькое рычащее чудовище. 
   « Ахерон-лилит! Ахерон-лилит!» - ее крик похож на рев, бьющегося в конвульсиях зверя, и я повторяю шепотом вслед за ней - «Ахерон- лилит, ахерон-лилит...»...
   Дьявольские силы наполняют мои руки, и я с неукротимой яростью начинаю бить негра трубой. Он падает на четвереньки, пытается уцепиться за мои ноги, но сладкий огонь наси-лия захватывает меня всего целиком, я едва сдерживаюсь от криков восторга, и я бью по го-лове и плечам. Я тяжело дышу, возле ног лежит бездыханный человек, голова покрыта крас-ной кашей, с сероватыми нитями растекшегося мозга. И тотчас наваливается звенящая тишина. Слышно как барабанит по стеклу дождь, и завывает на улице ветер.
   Ахерон-лилит. Ахерон-лилит...
  Необходимо купить сигарет. Коньяк оказывается безвкусным и выдохшимся, и вообще пить без курева — бестолковое занятие.  Я выхожу на улицу бреду под дождем до набережной, и выбрасываю в воду окровавленную трубу.  Я иду до ближайшего магазина, там сухо и тепло, возле кассы дремлет молодой бородатый парень, он равнодушно отсчитывает сдачу, я заби-раю сигареты, и пару банок пива.
 Дождь стихает. Я выпиваю банку, и закуриваю сигарету — терпкий дым наполняет теплом и спокойствием, и злоба постепенно уходит...
   Я разучился отличать сон от яви. И в этом мое счастье. Я иду по мокрому асфальту, в чер-ных лужах отражаются желтые фонари, колеблющийся свет выглядит как мираж, и я не могу утверждать сон это или реальность. Какой из фонарей материален — тот, что стонет сгибаясь от пронзительного ветра на покрытым ржой черном столбе, или его отражение? И что есть — я? Реальность или отражение сна?!
   Я — и есть квинтэссенция переплетенных символов и действий, я такой один на всей пла-нете, ведь только мне открывается Истина! Ведь настоящая Истина — это и есть сонм ускользающих полутонов и намеков, потому что невозможно изложить абсолютные доктри-ны сухим языком цифр и формул. Я — единственный... Я — избранный, ведь только я один сумел побороть  непреодолимый человеческий порок — гордыню! Я добровольно стал ра-бом, и подавив в себе гордыню, я получил великий дар. Я обрел истину...
       ...Через несколько дней я поделился своим даром с Госпожой. Это случилось в день нашего юбилея. Мы вместе сто один день. Госпожа забыла об этом, но я помню. Надо было сконцентрироваться на синем небе — так я учил Хозяйку, и одновременно повторять это слово.
   Ахерон-лилит, ахерон-лилит...
   Поначалу Госпоже было страшно, особенно когда в комнате начал сгущаться воздух, и за-звенели серебряные нити, но я был с ней рядом, и мысленно пытался поддерживать ее. Я знал, что она испытывает, и слал ей импульсы любви и доверия. И у нее постепенно стало получаться. С этой ночи она перестала быть моей госпожой...».
   



               

               
                Схватка.


       Косой с трудом узнал семейника. Он прикрыл на мгновение глаза, понюхал воздух. Со-мнения отпали. Перед ним стоял вожак. Чепрачный окрас подернут серебристым налетом, будто сбрызнут сухим пеплом, лобастый череп покрывают глубокие проплешины незажива-ющих шрамов,  глаза горят недобрым огнем. Отчаянно галдели птицы,  в небе объявились лысоголовые грифы.
   Вожак всегда был трудным противников, никто на Зеленой горе не мог противостоять его силе и лютому нраву.  Косой  решил, что вожак преобразился благодаря Силе Луны. И ему не одолеть такого противника. Сиуту он в расчет не брал — хрупкая волчица не доставала до плеча агрессору, и она ждала щенят. Косой яростно зарычал. Вторично семейник встает на пути его счастья!
  Бурбуль мешкал. Он ожидал, что нервный семейник постарается спастись бегством, оставив волчицу на растерзание, а потому не спешил, неторопливо приближался к норе, давая возможность обнаружить себя. Косой не убежал. Семейник встречал недруга, наклонив голову. И рядом рычала смешная маленькая волчица. Встреча идет не по сценарию! Он рассчитывал нагнать страху на одноухого, и пока тот будет улепетывать, пес убьет маленькую волчицу. Таким был наказ Повелителя.
   Вожак кинулся в атаку, от удара семейник едва не упал на землю, но ловко вывернулся. Он вжался в землю, черная губа подрагивала, обнажив острые зубы. Почему он не спасается бегством? Неужели волчица с ее ублюдками дороже жизни? И что он сумеет изменить своей жертвой? Бурбуль убьет обоих!
    Он скосил глаза на Сиуту — волчица готова к схватке. Хорошо! Ее он убьет первой. Хозя-ину нужна ее жизнь. Он не объяснял Бурбулю причины, но тот чувствовал, что Повелителя беспокоит ее потомство. Пес  неторопливо двинулся вперед — он постарается растянуть удо-вольствие — Хозяину это должно понравиться!
    И тотчас неуловимая черная тень промелькнула слева, быстрый как молния Косой набро-сился на вожака, и вцепился ему в морду.  Седую пасть оросила кровь, она как пурпурные звезды впивалась в землю. На глазах волка выступили слезы ярости. Он забыл о приказе Хо-зяина, вкус крови ослепил его, и лишил благоразумия.  Прыжок огромного волка был стре-мителен, Косому удалось втянуть шею, и вожак схватил его за плечо. Массивные челюсти раздробили  кость, пес перебирал зубами густую шерсть, пробираясь к яремной вене. Ребра  трещали под тяжестью врага, одноухий задыхался, чувствуя клыки подле сонной артерии.
   Сиуте надо бежать!  Кто теперь защитит маленького манка?!
   Хватка ослабла, Косой вырвался на свободу.  Плечо онемело, шерсть намокла от крови. Волчица подарила другу мгновение передышки, вцепившись в  загривок противника. Бур-буль крутанул мощной шеей, Сиута  с визгом скатилась на землю. Вожак бросился на нее, и превозмогая боль, Косой нырнул ему в пах…
    На небе висит яркая блестящая Луна. Огромная, как слиток серебра, и на ее поверхности красуются черные ямы, так похожие на оскаленное волчье лицо. Маленькая туча заслонила лик — казалось, волк прикрыл глаз. Облако  заслонило волчью морду, пес задохнулся,  и с острых клыков истекает багровая кровь...
   Сомкнутые челюсти свела судорога. Плотная шерсть Бурбуля забилась в горло, он перехва-тывал подшерсток, двигаясь к горлу. Вожак хватал зубами семейника за лапы, рвал мясо, грыз сухожилия — плоть превратились в месиво, боль  сменилась тупым безразличием.  Где то далеко, за сотни тысяч километров отсюда скакала  Сиута, галдели птицы, ревел Бурбуль. Одноухий волк превратился в кровоточащий комок боли, который намертво вцепившись в шею врага, предчувствует пульсирующую вену.  Кто будет теперь защищать маленького ман-ка?
  Вожак избрал новую тактику, он завалился на бок, и это дало возможность вцепиться в пах противнику.  И тотчас в ухо ему вцепилась Сиута. Косой разжал занемевшие челюсти, вожак отвлекся на волчицу,  хватанул ее за лапу, тонкое предплечье онемело. Верная подруга пода-рила Косому еще мгновение передышки, но этого оказалось достаточно. Горячая кровь хлы-нула  в пасть, и волк захлебнулся от счастья. Забился в конвульсиях Бурбуль, рванул зубами живот одноухого,  в  налитых кровью глазах застыл безумный страх. Он смотрел в небо, и  видел покрытое сиреневой дымкой лицо.  Он нарушил приказ Хозяина, и нет волку проще-ния. Он впервые увидел лицо Повелителя так близко, бил ногами в предсмертной корче, и наконец, затих.
     Косой дышал часто и прерывисто. Задние ноги онемели, из разорванного живота шла черная кровь. Он попытался подняться, и тотчас упал.  Он победил. В шею уткнулась Сиута. Они победили...
    Волк не испытывал радости триумфа. Он устал. Он заполз в нору и закрыл глаза. Почти не было боли, лишь тупая тянущая слабость. Волчица тотчас объявилась рядом,  сквозь подступающую дремоту пес слышал, как  стучат маленькие сердца.
    Кто теперь будет защищать маленького манка? Он знал ответ.  Соленая жидкость текла из глаз, она скатывалась по черным губам, и во рту было солено, волк плакал все громче,  выла Сиута, а с неба упали первые робкие капли дождя — первого дождя, за это засушливое дол-гое лето.
   Дождь усиливался, земля жадно впитывала влагу, и вскоре начался настоящий ливень. Бур-ные потоки неслись  по склонам холмов, впадали в обмелевшие реки, реки наполнялись мутной водой, и несли воды далеко на юг, где впадали в широкое бирюзовое море, и грязные потоки растворялись в нем, так и не сумев осквернить  нечистотами бескрайнюю синь лазурного океана.





                ЧАСТЬ 2

                ЗОСЯ.

               
                Во власти иллюзий.
               
               

     Дождь стих под утро. Сизые, с ржавой окалиной тучи уползли на восток.  Золотой купол Исаакиевского собора отливал слепящим золотом. Высокие окна на улице Чайковского тону-ли в зареве нового дня. Иногда в последней декаде октябре северную столицу навещает лет-нее тепло. Словно природа одаривает горожан своими скупыми дарами в предчувствии дол-гой зимы. Солнечный зайчик воровато нырнул сквозь трепещущую занавеску, и остановился на голом плече спящей девушке. Посидев на плече, он задумчиво скользнул на обнаженную грудь, любопытствуя, тронул коричневый сосок, а затем беззаботно скользнул на лицо, и обосновался на закрытом глазу.
    Дрогнули ресницы, она машинально смахнула с лица невидимую мушку, из-под сомкну-тых век вытекла слеза, прочертила долгий, извилистый путь щеке, и затерялась в уголках губ. Девушка открыла глаза. Какое-то время она лежала на кровати, глядя в потолок.
  - Ты веришь в Бога? - спросила она.
  - Не знаю...
  - Такие сны не невозможно сочинять без веры... - она потянулась, сладко захрустели затек-шие косточки.
 - Ты ведь знаешь, это не я их сочиняю...
  - Знаю! Чья-то другая сила, ты — всего лишь проводник, и все такое...
    Девушка встала с кровати, прошлась к окну, тихо ступая по полу босыми ступнями. По пустынной улице шумно прокатилась машина, влажный шорох колес скрылся в прозрачном утреннем воздухе. Она налила в бокал вина,  жадно выпила, закурила сигарету.
  - И тебе их никогда не бывает жалко?
  - Кого?
  - Хотя-бы волка...
  - Какого именно? Там все — волки!
  - Не валяй дурака! Ты прекрасно понимаешь, о ком идет речь! Я говорю про Косого. - она раздраженно ткнула окурок в пепельницу.
  - Бурбуль тоже — волк.
  - Ну а его-то за что жалеть?
  - Он погиб...
  - Он был злым! - Зося нахмурила густые брови.
  - Ты стереотипно мыслишь! Что такое зло?
  - Не усложняй! Зло и добро — не отвлеченные понятия, а результат конкретных действий.
  - Но ведь они все действовали одинаково! Охотились, убивали, могли быть убитыми…
  - Чушь все это! Это история произвела на меня тяжелое впечатление — грустно сказала она.
  - У меня есть вера. Меня привел к ней страх. Страх —  лучший индикатор веры. Я писал, ты знаешь… Безверие рождает страх, но и наличие страха вынуждает верить.  Парадокс! В тебе нет настоящего страха, и поэтому мало веры. Я могу помочь тебе найти этот страх.
  - Бездомная дворняжка дает бесплатные уроки счастья!  - засмеялась она.
  - Я – твой раб…
  - Проехали! Говори, что хотел сказать! – Зося легла на диван, закинула голые ноги на стену, и придирчиво изучала свои ногти.
  - Очень просто. Сны...
  - Простые сны? - девушка недоверчиво хмыкнула. После двух бокалов вина у нее немного заплетался  язык.
  - Истинный страх может показать лишь его прародитель. Его называют серый манк.
  - Интересно... Ну и как это все будет выглядеть?
  - Проще чем ты думаешь! В момент засыпания, надо повторять одно и тоже слово, и ис-кренне желать встретить ну... скажем... пусть будет серого манка! Да! Называй его так.  Ты встретишься с чистым страхом, который невозможно смоделировать в земных условиях.  Фантазия того, кого мы называем серым манком, безгранична. Попробуй! И после этого все земные ощущения покажутся тебе пресными, еда без соли!
  - Ну ладно! - она перевернулась на живот. - Говори кодовое слово!
  - Ахерон-лилит!
  - И всего то? - она презрительно надула губки — ахерон -лилит! Чушь какая-то!
  - Не спеши! Не произноси это слово просто так, без нужды. Подчас слово в мире имеет та-кую силу, которую нам не суждено даже постичь. Ты ведь читаешь эту свою...
  -  Библию!
  - Слово — есть Бог! Кажется, так сказано в Евангелие от Иоанна? Слово обладает матери-альной силой. Когда будешь засыпать, произнеси его несколько раз громко и отчетливо, и постарайся вообразить серого манка, детали неважны...
  - Хорошо. Я попробую...
  - Я хочу напомнить о том, какой сегодня день… - запнулся Оскар.  -  Сто один день с нашей первой встречи. Сто дней Ругару…
  - Поздравляю! – она насмешливо подмигнула. – Иди пока погуляй, песик!
  Оскар послушно кивнул, и неслышно выскользнул за дверь. Он сделал все, что мог. Даль-нейший сценарий этой пьесы от него не зависит. Любопытство – сильнейший из человече-ских инстинктов, Зося не сумеет отказаться от соблазна. Он вышел на улицу, уселся на ска-мейку, и не отводил взора от ее окна.
  Зося допила вино, и ее охватила сладкая дрема.
 - Ахерон-лилит! - произнесла она негромко вслух. - Чушь какая-то!
    Прошелестел едва заметный туман, остро запахло гарью. Она прикурила сигарету, и долго смотрела в одну точку. Сигарета медленно тлела, седой пепел сорвался вниз, и упал на голое колено
  - Тьфу, черт! - она вздрогнула. – Сто один день… Ругару!  Похоже на город в Румынии, или деталь от автомобиля. Чушь!
    За окном завизжали тормоза машины, раздался удар, звон разбитого стекла. Девушка за-пахнулась в простыню, подбежала к окну, высунулась наружу.  Из разбитой машины вылез лысый человечек, сокрушенно качая головой осматривал смятый  капот, к нему подбежал молодой парень, он был возбужден, отчаянно жестикулировал. Доносился его резкий голос. Он нехорошо ругался. Маленький оправдывался, указывая куда-то в сторону тротуара. Парень обернулся - в луже крови корчилась огромная черная собака. Пес лежал на асфальте, из разорванного живота текла густая кровь, раздавленные ноги безвольно свешивались с тротуара на проезжую часть. Возле него собирались люди, они сокрушенно качали головами. Девушка внимательно смотрела на собаку — таких огромных псов ей не приходилось видеть раньше. Или приходилось?  Струйка холодного пота пробежала по позвоночнику.  Несколько этажей отделяли ее от раненой собаки, но у девушки было отличное зрение.  На месте левого уха у пса гнездилась зарубцевавшаяся рана. Она отшатнулась от окна. Сердце в груди билось как птица в силках.
   Зося подбежала к бару, налила  коньяка.
  - Чушь собачья! - выкрикнула она в тишину.  От выпитого коньяка зашумело в голове, по-явилась шальная смелость.  Возле разбитой машины собрались зеваки. Но почему такая ти-шина? Девушка  схватила маленький фруктовый нож. Она отдернула занавеску, и высунулась из окна.
   Водители вяло переругивались стоя возле машин. Лысый залез в салон, поднял стекло, и преувеличенно независимо смотрел в сторону. Прогуливались одинокие прохожие, моложа-вый седой мужчина совершал пробежку, упругие шлепки кроссовок разносились в свежем утреннем воздухе. Тишина исчезла — звуки воскресного утра заполнили мрачное безмолвие. Черные пятна на сером асфальте, гонимая ветром пожухлая листва — ни следа собачьей кро-ви. Светловолосый парень приветливо помахал ей рукой. Девушке рассмеялась симпатично-му водителю — он покрутил пальцем в воздухе, изображая телефонную трубку, она жеманно повела плечами, подтягивая сползающую простыню. Парень умоляюще приложил руки к груди, нырнул в салон джипа, и недолго там копошился. Лысый презрительно морщился, наблюдая через тонированное стекло.
    Парень вытащил из машины большой лист бумаги, на нем кривыми каракулями был жирно написан его телефон, и подобие ассиметричной груши, которая должна была символизировать сердце. Он держал плакат в руках перед собой и широко улыбался. Огромными печатными буквами жирно выведено имя. «Виктор». Девушка рассмеялась.  Номер простой, легко запоминающийся. Парень слал воздушные поцелуи — у него были трогательные ямочки на щеках, и открытые голубые глаза. За спиной послышалось сдержанное рычание, Зося быстро обернулась. Сердце ухнуло далеко вниз, и замерло. Стало  очень тихо,  погасли обыденные, а потому незаметные повседневные звуки -  поскрипывания паркета, негромкие стуки дверей, шелест листвы,  беззаботное чириканье воробьев.
   Простыня безвольным тряпьем сложилось возле ее ног. Девушка стояла беззащитно обна-женная, а по прихожей крался огромный пес. Он открыл пасть, негромко заворчал, нетерпе-ливо переступил с ноги на ногу.  И тогда она закричала...
   
     Прошло пять минут, как блондинка отошла от окна. Виктор закурил, равнодушно  стукнул ногой по искореженному бамперу. Страховка оплатит ремонт, а вот познакомиться с такой красавицей! Оно того стоит! Он подмигнул коротышке, спрятавшемуся в своей «тойоте», тот скептически поджал тонкие губы и отвернулся. Парень засмеялся, метнул окурок в урну.
    А из распахнутого окна несся отчаянный женский визг, молекулы воздуха дрожали под его напором, звук бился о каменные стены не находя выхода, девушка бессильно опустилась на пол. Тонкая синяя жилка на виске часто и тревожно пульсировала.
   Пес ткнулся влажным носом в горячее плечо, и на гладкой коже высыхала клейкая, терпко пахнущая жидкость.
      
               
               
               
                ***
            


       Долго звенел телефон. Зося  поднялась с кровати, прошлепала босыми ступнями по полу, не открывая глаз, наощупь взяла айфон, прокашлялась.
   -  Слушаю... – в микрофоне застыла тишина. – Говорите!
  Она щелкнула выключателем,  зевнула, и полюбовалось на свое отражение в высоком зер-кале. Отражение выглядело соблазнительно. Стройная голая девушка. Может, грудь несколь-ко тяжеловата, но живот гладкий и упругий. Некоторое время она топталась на месте, пыта-ясь осмыслить недавнее сновидение. Пещера, демоны какие то… Фильм ужасов. Абонент упрямо молчал.
 - Пошел к дьяволу! – отключила связь, после недолгого раздумья набрала номер.
 Подруга ответила сразу же.
  - Привет, красотка! Как жизнь, как мужики?
  - Твоими молитвами…
  - Тогда все шикарно должно быть! – смеялась разбитная Муся. – Как твой песик?
 - Убежал с прогулки.
  - Убежал или увели?
  - Не дерзи, доченька! – Зося сжала кулаки, хорошее настроение таяло на глазах.
  - Извини подруга, я не со зла. Если вернется, одолжи кобелька на недельку. Идет?
  - Ты, что завидуешь?
  - Чему?! – в интонациях подружки послышались раздраженные нотки. Муся была мировая баба, но искренне считала, что женскую красоту распределяют несправедливо. – Чему зави-довать, подружка? Тому, что ты сейчас сидишь в одиночестве в своей огромной хате, и пере-живаешь ночные кошмары?
  - Пошла к лешему, извращенка! – она отключила связь, кинула на диван айфон. В квартире было пусто и немного страшно. Зося вышла на кухню, возле холодильника стояла полная миска с копченостями. Раб исчез. Точно сказано – пес сбежал с прогулки. Такое случалось и раньше – Оскар обладал капризным норовом. Стыдно признать, но за два с лишним месяца она к нему привыкла, хотя по началу, их отношения шокировали даже видавших виды свин-геров, а подружка Муся, снявшаяся в полутора десятке фильмов для взрослых, считала Зосю чокнутой извращенкой. Трудно сказать, что  манило ее в этом чудном парне. Иногда его хотелось убить, но чаще она испытывала к нему ненормальное вожделение. Прав был старик Фрейд – мы сотканы из подавленных запретов! Парень по имени Оскар исхитрился задеть живую струну в ее пресыщенной душе. Сейчас, без него, ей было не по себе. И еще этот жуткий сон, будто кино наяву смотрела! Дьявольщина! Откуда Муся знала, что ей приснился кошмар?! Голая спина покрылась острыми мурашками. Мелодично звонил телефон, девушка вскрикнула от неожиданности. Давешнее сновидение продолжало держать ее в своих оковах. Абонент неизвестен. Наверное Муся дуркует, звонит с чужой трубки. И шлюхи знают, что такое совесть! Она схватила трубку, скользнула пальцем по панели.
  - Алло…
  Тишина. Приглушенный скрежет, будто металл по стеклу скребет.
 - Муся, это ты?!
  Молчание. Зося поймала себя на мысли, что ее пугает собственная нагота. Она накинула тонкий халатик.
   - Говорить будем?!
  Микрофон издал тихий стон,  невнятное бормотание.  Голос мужской, это не Муся. Вообра-жение у подруги дальше изощренной групповухи не идет.  Девушка испугалась по настоящему, соски затвердели, пол холодил босые ступни. Она достала из пачки сигарету, чиркнула колесиком зажигалки, горький дым принес ощущение реальности. Идиот какой-то! Вновь негромкий стон, хриплый голос бормочет  слова.  Она  бросила трубку, подошла к темному окну, по стеклу барабанил мелкий осенний дождь, черные глазницы в доме напротив, были похожи на провалы оскаленного черепа.
  - Идиот… - пробормотала она.
    Желтый свет тусклых фонарей зябко стыл в колючей мороси. Черные ветви деревьев сто-нали под резкими порывами ветра. Осень — пора умирания. Зима приносит несчастье Зима приносит смерть…
   Зося присела на маленький столик возле окна. Раскаленный огонек тлеющей сигареты без-вольно нырнул вниз, расслабленная рука упала, она прислонилась головой к окну и сладкая дрема поглотила сознание.  Резкий телефонный звонок. Она вскочила на ноги, пробежала по квартире, включая повсюду свет. Телефон не умолкал. Она схватила трубку.
  - Ну ты, придурок, я сейчас позвоню, кому следует — тебе яйца оторвут!
Тихий стон, и старательно, по слогам, выговоренное слово. Нет... Два слова, только не разо-брать какие именно.
    Зося скинула вызов, лихорадочно набрала номер. Пусть приедет Эд.  Он здоровый как черт, и легкий на подъем, оторвет этому ублюдку его вонючие яйца! Вместе посмеются над давешним страшным сном. Она нервно сжимала айфон в руке,  звериным чутьем понимая, что никакой Эд  не поможет. Абонент не доступен. В процессоре что то щелкнуло, экран погас. Она тупо смотрела на экран – качественная фирма «aple», куплено в Финляндии, фирменная сборка, не китайское барахло. Такая техника просто так не умирает. Она приложила трубку к уху — мертвая тишина, нет даже легких шумов, признаков эфирной жизни.  И тотчас громко и требовательно заверещал городской телефон. Зося  обнаружила, что она кричит.
   Она кинулась к сумочке, вывернула содержимое на стол, беспорядочно посыпались ключи, сигареты, косметика, автоматически она отметила надорванный полиэтиленовый мешочек с презервативом. Почему надорванный? Мысль мелькнула и улетела прочь, вслед за маленькой записной книжечкой. Зося ей не пользовалась — все телефоны хранились в памяти процессора, но книжечка была отделана изящной серебряной оплеткой, и она любила таскать ее с собой.
  - Сейчас, сейчас… - нервно шептала девушка, выхватив из сумочки  старенький «самсунг». – Сейчас!
    Дрожащими пальцами она нажимала светящиеся кнопочки, телефон продолжал надрывно звенеть, его пронзительный вопль разрывал мозг. Зося прижала сотовый к уху. На лбу высту-пили капельки пота, она слышала, часто и мелко бьется сердце. Абонент временно не досту-пен. Она выругалась. Путаясь, попадая мимо кнопок, набирала другой номер. Вне зоны дей-ствия сети...  Напуганная девушка жала кнопку автодозвона — все номера были не доступны.
  - Проклятье! – выкрикнула она, - быть этого не может! 
    Неожиданно телефон замолчал. Это случилось неожиданно,  наступившая тишина обру-шилась, придавила воздушной подушкой, и спрессовала воздух. Зося нерешительно кашля-нула,  робко присвистнула — звук тронул колыхающиеся атомы и умер.
  Неожиданно, погибший айфон воскрес. Трубка беззвучно вибрировала, и медленно ползла по блестящему паркету по направлению к босым ногам. Вот он коснулся мизинца, покрытого красным лаком. Красным как кровь.  Она, взвизгнула, отдернула ногу. На дисплее горели жирно очерченные буквы. Эд. Я точно схожу с ума!
 -  Эд, малыш, я так рада, что наконец  дозвонилась до тебя! — частила на одном дыхании, — у меня здесь какой-то придурок развлекается. Уже до истерики довел. Ты можешь сейчас приехать?!
  Тишина. Зося неуверенно взглянула на дисплей. Это точно — Эд!
  - Эд?!
  Холодный сквозняк протянулся по полу — девушка почувствовала, что у нее стучат зубы.
  -  Эд!!! Какого черта ты там молчишь?! - внутри что-то негромко щелкнуло, будто невиди-мая рука переключила тумблер, и раздался тихий, протяжный стон. Это все его шутки! Подонок! Вонючий импотент, он мстит ей за то, что она трепалась о его немощи!  Стоны стихли, в трубке было слышно тяжелое дыхание Эда, затем включилась музыка. Битлз. Сладкий Маккартни. Она недолюбливала Битлз, а сейчас ненавидела Эда. И тем не менее, вкрадчивый голос шептал ей.
     « Это не Эдик! Ты хорошо его знаешь... Он влюблен в тебя как прыщавый юнец. Доста-точно твоего голоса, и он примчится  на край света. Это не Эд...»  Но кто-же это тогда?!
  - Это – Эд! – уверенно сказала девушка.  Зося терпеливо дослушала куплет до конца, после чего в трубке вновь раздался стон, и хриплый голос забубнил непонятные слова. Она бросила айфон на пол. Отлетела пластиковая крышка, ударилась о ножку стола, покачиваясь на гладком паркете, застыла в неподвижности. Экран погас. Зося ударила босой пяткой по дисплею, обошла изящный аппарат, сделанный пол старину.  Она вышла на кухню, достала из ящика нож, из комнаты ее догнал издевательский звон.
  - Звони голубчик... Я тебя сейчас прикончу! - истерически хохотнула девушка. Телефон про-должал требовательно звонить.
  - Давай, давай сволочь!
  Она крадучись подошла к телефонному аппарату, и  перерезала провод. Аппарат издал предсмертный стон и умолк.
  - Вот так! - мстительно прошипела Зося, и упала на диван. Какое то время она лежала, плотно сомкнув веки. Сквозь чернильную мглу  загорались радужные зарницы, на виске пульсировала  жилка. Она открыла глаза — в комнате ничего не изменилось, застыл на сто-лике обезглавленный телефонный аппарат, на полу лежал разбитый айфон. Вряд ли она те-перь заснет. Убивать надо таких недоумков! Наверно все-таки это был Эд. Больше некому...
    Некоторое время она лежала без движения глядя перед собой в одну точку на потолке, пока потолок не поплыл в воздухе, смешавшись с вереницей фиолетовых зверей, и кровать поднялась высоко над землей, и под ней клубились смешные, похожие на забавных щенков облака. Нож выпал из расслабленной кисти, но она этого не услышала. Она засыпала. Дыхание стало ровным, черты лица смягчились, ей снился сон.
  Молодой мужчина идет по улице. Странный пустынный город, ветер гонит ворох невесомого мусора, сбившись в комок пролетает старая газета, шуршащая бумага летит едва касаясь асфальта, как огромная бабочка. Зося успевает разглядеть жирно отпечатанное название над разлинованными листами. СТО ОДИН ДЕНЬ. Она недоуменно провожает взглядом газету. Она уже где то слышала это…  Сто один день. Мужчина растерянно озирается по сторонам. Зося смотрит на него, с мучительным ощущением, что она его знает.  Он оборачивается к ней и улыбается. У него доверчивая открытая улыбка, на щеках  маленькие ямочки. Она хочет расцеловать эти беззащитные ямочки. Она кричит изо всех сил, но не слышит своего голоса.  Длинные, безлюдные улицы, одинаковые дома, и этот бесконечный, завывающий ветер. Мужчина приветливо машет ей рукой, а сзади с невероятной скоростью надвигается огромный грузовик. Зося кричит, она пытается бежать к мужчине, но ноги становятся ватными, будто налитыми свинцом. Она задыхается от слез, грузовик все ближе, можно разглядеть яркий, сверкающий никелем радиатор. Улыбка сходит с его лица,  губы шевелятся, но девушка не может разобрать слов.  Девушка отчаянно машет рукой в сторону грузовика, он опускается на колени, и протягивает к ней руки. Зося чувствует прикосновение его пальцев, они сильные и теплые, но тотчас страшной силы отбрасывает его навзничь. Ее обдает жаром от горячих колес, в лицо брызнули камешки, соленый вкус крови смешивается со слезами, она падает ничком на асфальт, громко плачет. Грузовик сбавляет скорость, издает зловещее шипение, из длинной трубы клубами валит синий дым, скрип тормозов похож на крысиный писк. Мужчина тяжело стонет, он лежит на спине возле автобусной остановки. На покосившемся столбе черными цифрами на желтом фоне написано расписание маршрутов. Зося автоматически отмечает, что все цифры одинаковые. Час пятнадцать. Следующий автобус также приходит в час пятнадцать. Опять час пятнадцать! Это не расписание! Грузовик неторопливо разворачивается, издает громкий гудок,  похожий на рев кита убийцы. Девушка изо всех сил напрягает мышцы ног, у нее заходится сердце, но ей удается сделать маленький шажок. Она понимает. Во сне все иначе! Обычные мышечные усилия приводят к противоположному результату. Подчас расслабление мышц помогает начать летать, а легкие толчки сокрушают врагов  эф-фективнее мощных ударов. Грузовик набирает скорость. Зося бросает безумный взгляд на мужчину. Он упорно повторяет одно и то же слово. Шевелятся бледные губы. «Беги!» Одно и то же… «Беги! Беги!!!» Девушка плачет… Она по-детски беззащитно закрывает лицо ладо-нями, тишину разрезает громкий звонок.
  Зося подпрыгнула на кровати. Это — сон! Она все еще находится там, на улицах пустынно-го города. Раненый парень… Откуда она его знает?!  Из чрева телефонного аппарата торчит  обрубок провода. Этого не может быть!  Надо бежать!
    Она вскочила на ноги, и бегала по квартире, подбирая с пола одежду. Натянула джинсы, нырнула в свитер, нащупала кроссовки. В считанные секунды она была одета, бросилась к дверям, и тут телефон умолк.
    «Он не хочет, чтобы я уходила!» - промелькнула безумная мысль.
    «Кто — он? Мертвый с отрезанным проводом телефонный аппарат или тот субъект, что хрипит в трубку?»
     « Я все равно сейчас убегу!»
 Она поднесла трубку к  уху, черный пластик нежно коснулся золотой сережки. Тихо... Она глубоко вздохнула, пытаясь унять скачущее сердце, и хриплый  голос прошептал.
  - Открой дверь!
Зося взвизгнула и отбросила трубку как змею. Она висела на крученом проводе, розовая и неподвижная, а голос повторил.
  - Открой дверь!
Девушка кинулась в коридор, сорвала с вешалки куртку, и остановилась как вкопанная перед дверью. С той стороны отчетливо слышалось шумное дыхание.
   - Что тебе надо !!! -  Зося упала на колени и разразилась рыданиями. Скрежет мгновенно стих. С лестницы раздались тихие шлепки маленьких босых подошв — казалось, бежит ре-бенок.
   Может быть, дети играют? Воцарилась мертвая тишина. С лестничной площадки донеслось тихое поскуливание — словно плачет ребенок. Вот он жалобно  вздохнул и замолчал. Девушка приблизилась к дверному глазку. Тихо...
    Затаив дыхание, чувствуя ледяную струйку пота за шиворотом, она придвинулась к глазку. С той стороны прямо на нее смотрел глаз. Страшный, с вывернутым наизнанку бельмом, об-веденный кровавым колечком, как призрачное видение из кошмарного сна. Сквозь увеличенную линзу дверного глазка зиял серповидный зрачок. Белая пленка прикрыла его на мгновение — глаз моргнул.  Зося отшатнулась — горячая жидкость потекла по бедрам. Лицо похолодело,  пришел спасительный обморок.
    
   Она  очнулась от ощущения липкого холода между ног.  В голове гудел колокол, руки дро-жали. Телефон молчал.   Она встала на ноги, прошла на ванную, открыла кран, и жадно пила  холодную воду. Ее бил сильный озноб, хотя все тело горело как в жару. Стянула липкие джинсы, включила горячую воду, и встала под сильные струи душа.   Какое-то время насла-ждалась горячей водой, в голове царила звенящая пустота. Зося растерлась махровым поло-тенцем, одела спортивный костюм.  Осенняя ночь, капли дождя чертят затейливый рисунок на черном стекле. Все правильно...
  - Все правильно! – повторила блеклым голосом механическая кукла. Красивая кукла, по имени Зося.
  « Нет!» - закричал голос внутри нее. - «Неправильно! Когда ты проснулась, разбуженная звонком была глубокая ночь. Сколько было времени?»  Она вспомнила — перед глазами всплыл блестящий циферблат. Час с четвертью... 
    «На часах по прежнему час с четвертью?!»  голос издевательски хихикал.
  Зося смотрела в черное окно. Ночь, темные провалы окон, похожие на глазницы черепа. Пустые и безмолвные. Все правильно, но что-то не так...
  - Что-то не так! –  молвила кукла Зося.
   « Конечно не так! Не может такого быть, чтобы ни в одном окне среди ночи ни горел свет! Центр города, подруга, улица Чайковского!» - голос вещал с язвительными интонациями по-други Муси. – «Ты – богатая девочка! Насосала крутую хату! Напротив ночной клуб. Почему не горит рекламная афиша, а подружка?!»
  Девушка помотала головой. Это правда. Но все закончилось. Телефон молчит. Молчит…
   Она прижалась щекой к черному стеклу, ощутила его холодную мертвую твердь. На проти-воположной стороне улицы застыли темные громады домов, они были похожи на безмолв-ных враждебных великанов,  они жадно изучали одинокую фигурку, распростертую в черной пустоте безжизненной вселенной.
   Сильный удар по стеклу вывел ее из оцепенения. О стекло билась летучая мышь,  шумно хлопая перепончатыми крыльями. Тонкие как пергамент крылья были пронизаны переплете-ниями вен, на маленькой голове торчат большие, с мохнатыми комочками уши, выпуклые черные глаза глядят в упор. Мышь оскалила зубастую пасть, и  завизжала. Зося увидела свое отражение в черном окне. Девушка кукла стоит возле окна. А за ее спиной появляется серая тень. Она протягивает к  широкие руки, девушка оборачивается. Никого…
  - Все закончилось! - кукла судорожно всхлипнула.
   « Ты отлично знаешь, что ничего не закончилось, и дело ведь не в телефоне, правда? » - издевательски произнесла Муся.- « И не пытайся сделать вид, будто появление летучей мыши в центре города – обычное явление?!»
   - Это странно, но не сверхъестественно! Как правило, все необъяснимые явления имеют простое объяснение!  Да и звонки эти… Ну например я…
   « Например, ты спишь!» - насмешливо перебил голос. – « Излюбленная форма самообмана! Банальный прием для дешевого сценария.  Любой человек всегда способен отличить сон от яви…
    Большие часы зловеще тикали за спиной.  Золоченый циферблат отражался в  глянцевом стекле. Перевернутый угол... Час с четвертью. Где она это видела?! Пустынный город. Молодой светловолосый парень…Ей не вспомнить! Ожил телефон, разразился радостным звоном, опровергая законы физики.
   Зося покорно подошла к аппарату, поднесла трубку к уху.
  - Я слушаю...
  - Открой дверь!
   Она всерьез могла предположить, что это — Эд!?
  - Нет! - коротко ответила девушка и положила трубку. Звон мгновенно стих. Она на цыпоч-ках подошла к входной двери. Там кто-то тихо фыркнул. Похоже на собаку...
  « Ты всерьез считаешь, что в состоянии противостоять ЭТОМУ?!» - почти добродушно рас-смеялся голос.
   - Я жива… - шептала Зося, - и я не сплю. Что происходит?
Она вытерла слезы, подошла к зеркалу —  искаженное страхом лицо, черные круги под гла-зами. Еще недавно в нем отражалась сексуальная красотка. Недавно? А сколько прошло вре-мени. Час, два часа, или неделя...  Она заперта в собственной квартире и ее охранник - страх! Лучшего сторожа не знали тюрьмы!
    Девушка подкралась к дверям, щелкнула замком, и отворила дверь. Проще всего поймать любопытную мышь. Холодный ветер принес с улицы запахи тления. Она вернулась к зеркалу, внимательно вгляделась в отражение —  лицо стало ассиметричным, поплыла скула, приплюснутый нос... Фу, дьявол!  Кривое изображение  покрылось рябью, как волны по воде — черты искажались, потекли как расплавленная ртуть.
   Зося  ударила рукой по зеркалу, и ее кисть провалилась в желеобразную массу.  Боковым зрением она уловила движение за спиной — нечто темное, неуловимое мелькнуло на фоне стола. Девушка не могла больше кричать, страх парализовал мышцы. Стакан с водкой упал, капли бесцветной жидкости забрызгали  спортивные брюки. Она опустилась на пол, без-участная ко всему происходящему, широко открытыми глазами наблюдала как, тень накрыла ее распростертое тело. Пришелец холодными руками взял ее за подбородок, приподнял веко. Черный зрачок сузился в игольчатую точку, защищаясь от света. Стрелка часов прыгнула на следующую отметку. Час шестнадцать...

                Виктор.
               

     Занавески на окне колыхались от легкого ветерка, силуэт скрылся в глубине помещения. Виктор еще раз осмотрел покореженный бампер, и подмигнул коротышке. Она позвонит!
    Он наверняка знал, что только позитивная уверенность приводит в действие пружину успеха. Нытики получают то, что заслуживают! Коротышка  отвернулся, вцепившись в руль. Лузеры пасуют при встрече с ним. Чувствуют сильного самца! В другом месте он выволок-бы коротышку из его машины, и заставил вылизать разбитый бампер его машины! Но в при-сутствии такой девушки хочется быть благородным. Под простыней она наверняка голая! Он мечтательно посмотрел на окно...
  - Все хорошо будет! – сказал он. – Это – всего лишь железо!  Главное, все целы и невреди-мы!
  - Мое, заметьте железо! – едко пробурчал коротышка.
Виктор пожал плечами, на душе стало скверно. Чахлый лузер пренебрег его благородством.
  - Придурок!
    Темный контур закрыл оконный проем. Виктор достал из пачки сигарету, Коротышка про-следил за его взглядом, и мстительно улыбнулся. А может быть действительно -  мордой о бампер?! Он чиркнул зажигалкой, кремень вхолостую стрельнул снопом искр. Он чертых-нулся, чиркнул вторично, синий огонек дрожал под порывом ветра.
    А с чего он собственно решил, что она должна быть одна? Такие девушки редко остаются в одиночестве, если сами этого не захотят. Опять его чрезмерные понты! Сколько раз его подводила  неуемная гордыня! Конечно, как говорила  бывшая  - «Лев он и на свалке лев...» намекая на знак зодиака. Она была помешана на этих знаках зодиака, и не выходила из дома, если звезды не благоприятствовали. Она и его подсадила на эту дурацкую зависимость, и прошло время после развода, прежде чем он перестал классифицировать людей по наталь-ным картам. Интересно, а кто по зодиаку девушка? Лишь-бы не «рыба»... Жена была «ры-бой» по зодиаку, она его и убедила в том, что их союз был противопоказан им обоим. Кажет-ся, она с самого начала себя так настроила.
   Он грустно взглянул на развороченный бампер старенького джипа, предстоит головная  боль со страховщиками. Виктор знал, что ему не идет хмурое выражение лица — он стано-вится похож на обиженного бассета. Ветер стих, занавески безжизненно повисли, как паруса в полный штиль. Она бы уже давно позвонила, если-бы захотела...
   Коротышка широко и мстительно улыбался, глядя поверх торпеды. Набравшись наглости, он приоткрыл дверь, и приторно улыбнувшись, произнес.
  - Жалко такое утро терять впустую! Последние теплые деньки, а теперь сиди тут и жди  страховщиков! Да и они наверняка тоже за город уехали! – он многозначительно посмотрел на походный рюкзак, в багажнике «джипа». Говорил коротышка отчаянно гнусавя, и растягивая гласные.
    Густая кровь ударила в голову, веснушчатое лицо покрылось красными пятнами. Он стре-мительно двинулся к «тойоте». Ему говорили, что в такие  минуты на него страшно смотреть. Улыбка на лице коротышки мгновенно спала, он захлопнул дверцу, и потянул на себя ремень безопасности, как будто это могло его спасти от расправы. И в ту-же секунду из окна раздался женский крик. Виктор встал как вкопанный со сжатыми кулачищами, и побагровевшим лицом. Коротышка охнул, и почему-то закрылся руками. Наполненный беспредельным ужасом крик несся из того самого окна.
    Полная женщина переходила улицу, она остановилась и открыла рот — блеснули виниры на передних зубах. Крепкий седой мужчина в зеленых шортах и футболке, разминался перед пробежкой, он стремительно обернулся, и зашагал к перекрестку.
   - Что там происходит?! Вы слышали?!
 На загорелом лбу дрожали бисеринки пота.
  - Не знаю…
  За занавеской мелькали черные тени. Виктор выхватил из багажника балонный ключ, и бросился к дверям подъезда.  Коротышка вылез из автомобиля, он задрал голову и растерянно смотрел на окно.
   - Может быть мне кто-нибудь объяснит, что это за крики?
   Сильным ударом ноги мужчина распахнул  дверь, и перепрыгивая через несколько ступенек мчался наверх по  лестнице. Взлетев на последний этаж, и накрепко сжимая тяжелый баллоник,  оторопело остановился.  Лестничная площадка была пуста! На него равнодушно смотрела хромированная дверь лифта, шумел ветер, на площадке играли дети, доносились их звонкие голоса. Высокие зеленые стены, белый, со следами протечек  потолок.  Виктор неуверенно спустился по лестнице, дурацкий балонник выглядел смешно. Под окном уже собралось несколько человек, коротышка, забыв о недавней стычке, бросился к нему навстречу.
  - Там ничего нет... - растерянно произнес мужчина
  - Как это ничего? - всполошилась женщина, - кто-же тогда кричит?!
  - Я не знаю...
  - Хорошенькие дела! - волновался коротышка,  - человек кричит, просит помощи, а там ви-дите-ли, никого нет!
  - Секундочку… - седой мужчина поднял руку, - вы были ближе всех к окну, когда раздался крик? – он повернулся к женщине.
  - Ну да… - женщина нервно кашлянула, и беспомощно огляделась с таким видом, будто ее обвиняют в этих чертовых криках. – Я в парк иду! – она махнула рукой в сторону приветливо распахнутых железных ворот. – Я по воскресеньям всегда сюда хожу, если конечно погода…
  - Понятно! – бесцеремонно перебил спортсмен. – Вы шли в парк, когда услышал крик, вер-но?
  - Услышала… - женщина угрюмо насупилась. По рябому лицу побежали тугие морщины, - а вы что – полицейский?!
  - Прежде чем звонить в полицию, следует разобраться, кто кричал, зачем кричал… - встрял коротышка, - может быть шутки такие. Хороши мы тогда будем! – он  достал маленькую рас-ческу из нагрудного кармана пиджака, и аккуратно пригладил редкие пряди волос, кроющие шишковатый череп.
  - Эта молодежь сейчас такая! – женщина поджала губы. – Все – сплошь наркоманы! Им под кайфом все что угодно причудиться может…
  - Кричала девушка. – прервал молчание Виктор. Он сосредоточенно разглядывал окна. Ше-веля губами, он  пересчитал окна. Пять этажей — два подъезда Возможно,  квартира примы-кает ко второму подъезду.
   – От кайфа так не кричат!
  - Вам виднее! – едко заметила женщина.
  - Я вот, что думаю… - авторитетно прогнусавил коротышка, - не следует спешить! Скоро приедут страховщики, а они люди официальные! – он многозначительно поднял палец, - мы им все расскажем, и если они сочтут  необходимым, пусть вызывают полицию.
Женщина пожала плечами и оглянулась. У нее возникло ощущение, что кто- то стоит за ее спиной.
   «Здесь что то не так…» - промелькнула мысль, - «что то неправильно…»
У седого мужчины булькнуло в груди, ухнуло, провалилось в яму, и отчаянно затрепыхалось сердце. Лицо побледнело под слоем загара, он прижал пальцы к кисти, сосредоточенно слу-чая пульс.
   « Инфаркт!» - возникла парализующая мысль. – «Перетренировался…»
 Люди мгновенно позабыли о криках из окна, они стояли с перепуганными лицами, каждый был занят своими страхами. Виктор оттолкнул коротышку, и решительно бросился в подъезд.
  - Молодой человек! - прокричала женщина, - Вы ошиблись! Это — другая парадная.
   Виктор не ответил. Он ворвался в подъезд, взлетел на последний этаж, ну конечно! Новенькая дверь, из ценных пород дерева, евроремонт на лестничной площадке. Он нажал звонок, несколько секунд длилось зловещее молчание, затем раздались медленные, шаркающие шаги. Не быть ему сегодня героем! Коротышка прав! Он стыдливо завел за спину руку балонным ключом. Дверь открылась — на пороге стояла чистенькая старушка в розовых бигудях, из-за ее спины, выглядывал симпатичный мальчуган.
  - Извините! - пробормотал он. – Я ошибся дверью…
  - А может быть, не ошибся? - раздался насмешливый женский голос.
  Бабушка с внуком скрылись в темном коридоре, на пороге стояла девушка. Та самая. Только на этот раз никакой простыни на ней не было. Виктор растерянно открыл рот.
  - Закройте рот, юноша! У вас хорошая улыбка, похожи на молодого Кевина Костнера, когда улыбаетесь. А сейчас — на бассета. Это порода собак такая — добавила она.
  - Я слышал крик. Я думал, случилось несчастье...
  - Крик? - пожала плечами девушка, полные груди колыхнулись. —  Ну конечно-же!  Хотели кого то спасти!  Понимаю… - она сделала нажим на слове «спасти»,  лицо исказила болез-ненная судорога, но тотчас оно стало вновь красивым, гладким, безмятежным, как у фарфо-ровой куклы.
  - Это — он! - девушка отстранилась, как по волшебству появился мальчик.  Она потрепала мальчика по темной макушке, а тот погладил ее по голой ягодице, и развязно подмигнул.
 - Ужасный притворщик! - томно протянула девушка, и запустила пальцы в штаны подростка. Мальчик захихикал, съежился, будто от щекотки, не отрывая косящих глаз от посетителя. Изнутри донеслось свирепое рычание.
  - Я сейчас...- бормотал Виктор. - Я только машину закрою.
  - Это невежливо! - кричала девушка, - Вы мне свой телефон оставили, а теперь убегаете!
     Мальчик засвистел ему вслед, подбежал к краю лестничной площадки, свесился через пе-рила и залаял громким басом. Лицо ребенка, оттененное рассеянным солнечным светом,  было покрытым коричневой шерстью.
     «Чертовщина какая-то!» - подумал мужчина, и устремился вниз.
   Пробежав несколько лестничных пролетов, он выскочил на улицу.   Стояла его машина, к бамперу  приклеилась изящная «королла». Вокруг ни души, он заглянул в салон «тойоты».   Женщина с винирами,  спортсмен, коротышка — все куда-то исчезли.
    -  Что такое, черт побери... - тоскливо протянул Виктор.  Он достал из кармана сотовый телефон — черный экран смотрел мертвым глазом. Люди как сквозь землю провалились. Это – факт номер один. У него безукоризненная память. Они стояли возле аварийных машин, в десяти метрах от входа в подъезд. Коротышка цеплялся за его рукав  потными пальцами, женщина в старомодном платье, под цветастой тканью просвечивала плотная комбинация, на передних зубах сверкают неуместные виниры. Пес с ними, с винирами! Дальше! Симпатичный мужчина, лет сорока пяти, короткая под «ежик» прическа, голубые шорты, черная футболка. Виктор заметил, как неожиданно он побледнел, и схватился за сердце. Заметил, но не придал значения, все мысли были обращены у блондинке из окна. У входа в парк на площади расположены полукругом скамейки. Там сидели четыре человека.  Пожилой дядечка в зеленой бейсболке, с рекламой сигарет «Winston», бледная девочка, с болезненным лицом, судя по всему его внучка. Молодая женщина, шатенка, она нервно курила сигарету, вероятно кого то ждала.  Молодой парень, в спортивном костюме, бегающие глаза, похож на наркомана… Вот и все! Своей памятью он остался доволен. Дальше!  Факт номер два. Красивая девушка высовывается из окна. Она машет рукой, поддерживая простынь на груди. Это – так сексуально… И наконец, старушка божий одуван в квартире, и  подросток с собачьей мордой. И он – герой с балонным ключом наперевес. В заключении – факт номер три.  Все куда то исчезли за пять минут, что он бегал по лестнице.  Сотовый отключен, прилетевшая из прошлого века газета, и навязчивая иллюзия состоявшегося некогда события. Дежа вю… Виктор не верил в дежа вю, он верил в факты, а факты эти ничего не давали. Он потоптался на месте, и пошел назад в подъезд. Ничего не оставалось делать, как вернуться в квартиру, хотя при воспоминании о жутковатом мальчике, похожем на собаку, волосы вставали дыбом, а он не любил быть трусом. Это для лузеров, наподобие коротышки из «короллы». 
  - Куда они все подевались? - произнес он вслух, желая себя подбодрить.
  Немного помешкав,  шагнул в темный подъезд. Домофон не работал, вроде в этом не было ничего удивительного, но вкупе с остальными метаморфозами, сценарий вырисовывался почти мистический.  Дверь захлопнулась, и воцарилась мгла. Он дернул  ручку, но та не поддалась. Навалился плечом на дверь — безнадежно.  С таким-же успехом можно ломиться в каменную стену.
  - Дьявол! - прошептал Виктор.
    Он медленно поднимался по лестнице, на втором этаже светилось широкое окно. Оно ока-залось наглухо заколочено, сквозь закопченное стекло едва сочился бледный свет с улицы. Он дернул шпингалет, рама намертво прибита гвоздями.  Шляпки кованных черных гвоздей, покрылись сальной копотью. Пять минут назад, благополучный подъезд сверкал чистотой. На память пришел газетный лист. Над передовицей чернеет дата. Его наблюдательности можно позавидовать! Перед глазами услужливо всплыла цифра. Это розыгрыш! Шутники из типографии!
    Нечто невидимое во мраке тронуло его за щиколотку.  Он инстинктивно отдернул ногу, из подвала донесся тоскливый вой.
 - Это — волк! - пошутил мужчина. Он оперся рукой о стену, на пальцы налипла слизь.   Ка-кого черта он полез в этот долбаный подъезд?! До жути хотелось оказаться на улице, возле своей машины, сидеть в салоне, слушать музыку и курить сигареты. Он похлопал по карма-нам. Беда не приходит одна. Сигареты остались в машине. Собачий вой стих,  воцарилась мертвая тишина.  Виктор достал зажигалку, — желтое дрожащее пламя осветило стены. Яс-ности огонек не добавил, питерский подъезд напоминает катакомбы. Он решительно зашагал наверх по ступеням. В прыгающих бликах огонька отражались вытесанные из твердого камня ступени. Он споткнулся, не удержавшись на ногах ,растянулся на каменном полу, боль отдавала в коленную чашечку. Опять повторился собачий вой, но уже ближе. Виктор вскрикнул, и прихрамывая побежал наверх. Пот тек ручьями, заливал глаза, а в голове как бесконечный волчок крутилась мысль.
    « Этого не может быть! Этого не может быть!»
    Вой раздался уже совсем близко.
  - Этого не может быть! – он прибавил скорости. Догадка пришла неожиданно.
   « Это – не собака! И это – даже не волк!»
 Не останавливаясь, он оглянулся. За спиной, красными точками светились глаза хищника. Они приближались. Реинкарнация собаки Баскервилей!  Он услышал шумное дыхание зверя, и метнул  баллонный ключ. Ключ просвистел в сыром воздухе,  исчез в темноте. Впереди замаячило рыжее пятно света. Это — крыша!
  Он терял силы, нога онемела, мысли крутились в бешеном хороводе. Разбитая машина, лы-сый коротышка, толстая тетка, голая красавица,  опустевший город, и газета датированная будущим числом! Все это  происходит в реальности!
     Он  -  высокий крепкий парень, двадцати восьми лет, спасает свою жизнь, убегая от ды-шащего в затылок чудовища, и бежит он в неизвестность, гонимый лютым страхом, и страх захлестнул присущую ему логику и здравый смысл. Почему безобидный подъезд превратил-ся в катакомбы, откуда взялась голая девушка, куда  подевались люди с улицы?!
   Ответы  возникнут после, а пока, подстегиваемый непомерным ужасом, он несется наверх, перескакивая через несколько ступенек, подволакивая окровавленную ногу. Чердачный проем был совсем рядом, он кинулся вперед, упал грудью на твердый камень…
   
   
 Тонкий силуэт выплыл из голубой дымки. Серебряные нити звенели в  прозрачном воздухе, и чей- то голос проговорил.
  « Что он здесь делает?»
  « Он хочет помочь...»
  « А кто ему самому поможет!»
  « Он — сильный!»
Голоса удалялись, едва слышно прошептала женщина.
  « Спаси меня!»
   Он открыл глаза. Перед лицом застыла крысиная морда. Скошенная пасть, блестящие бу-синки глаз, дрожащие усики прикасаются к губам. Он закричал, крыса оскалилась, обнажив кривые зубы. Виктор вскочил на ноги, грызуны цеплялись за одежду. Срывая маленьких хищников, он устремился к квадрату света, выступающему впереди. У выхода сгрудились пестрые змеи.  Автоматически Виктор отметил, что солнечный свет, проникающий сквозь чердачный свод ненормально яркий, слепящий жар расплавил песок нанесенный ветром под  козырек скалы. Откуда здесь песок?! Об этом потом. Сейчас змеи... Они ползали к выходу, угрожающе шипели.
  - Они меня не выпустят!  Зажалят до смерти... – в груди загорелся знакомый огонь бешен-ства. - Я — не трус! За мной гналась мразь, но я убежал от нее! Неужели я испугаюсь  пар-шивых гадюк?! - он плюнул на спину большой черной змее. Она вздрогнула и повернула в его сторону треугольную голову. Мелькнул раздвоенный язычок. Твари чувствуют, когда их боятся. Нельзя показывать им страха!
    Медленно хромая человек двигался вперед. Он шел, сжав зубы, аккуратно ступая среди извивающихся пресмыкающихся
  - Я не боюсь тебя, дешевка! Я могу шипеть также как и вы... А иду я аккуратно потому, что не хочу причинять никому вреда.  Ты видишь ботинок? Это называется трэксайдер, у него литая подошва из прессованного каучука!  Я могу раздавить тебе голову. Я только хочу вер-нуться к своей машине!
     Черный провал накрыла тень, запахло горькой травой. Змеи вились вокруг ног, метровая гадюка коснулась язычком ссадины на колене. С холодеющим сердцем он почувствовал при-косновение к щиколотке. Рык превратился в торжествующее урчание.  Хищник предвкушает славную охоту!  А его бывшая прогнозировала, что он погибнет в автокатастрофе.  Догадка пришла неожиданно. Я уже умер – решил человек. Я разбился на машине, зодиаки не обма-нули.  И все это происходит  после его смерти. Ад, или что- то в этом роде… Он нечто по-добное видел в одном старом фильме, по сюжету герой умер, но продолжал сражаться с не-существующими врагами. Что делал герой? Он отказался от борьбы, и положился на волю Создателя. Легко сказать, но трудно сделать!
  Огромная кобра развернула капюшон, плоская голова пресмыкающегося нацелена в пах.
 -  Спаси и сохрани меня Господи! - прошептал человек, и закрыл глаза.  Он молился. Навер-ное, первый раз в жизни. Тошнотворные круги плыли перед глазами, сейчас он потеряет со-знание. Он подошел к квадратному проему, и шагнул к Свету...
   
 Открылась тяжелая дверь, к нему бежали люди.
  - Что там случилась, молодой человек? – теребил его за рукав куртки коротышка.
  - Где вы так испачкались? Нога в крови... Подрался?!
 Седой мужчина подхватил его за талию.
  - Что там произошло?! Мы все слышали эти страшные крики... Мы  должны знать  - возму-щалась женщина.
  - Все нормально … - он вымученно улыбнулся. - Семейные ссоры. Ну не поладили люди...  Теперь уже все в порядке.
  - Семейные ссоры... А сам — весь грязный, оборванный, нога в крови. И всего две минуты его не было...
  - Вы отсутствовали минуту, ну максимум две! И так вас разделали! – коротышка недоверчиво покачал головой. 
   Виктор сплюнул на асфальт, и повторил.
  - Семейные ссоры...
   С Таврической улицы выскочила верткая машинка с эмблемой страховой компании. Виктор сидел на асфальте, прислонясь спиной к покореженному бамперу, и курил. Он открыл капот, и равнодушно наблюдал как страховщик яростно трет ветошью замасленный шильдик с винномером, безучастно подписал бумаги. Он напряженно о чем- то думал, не отрывая цепкого взгляда от окна.
     Страховщики фотографировали поврежденные детали, задавали вопросы  участникам происшествия. Коротышка суетился, заглядывал в лица, торжествующе посматривал на ду-рака блондина. 
    А на небе объявилась большая туча. Огромная косматая туча,  похожая на гигантскую жа-бу. Она закрыла треть горизонта, поглотила солнечный диск.  Туча-жаба открыла уродливую пасть,  пожирала бирюзовую синеву прозрачного неба, глотала его свежую прелесть, и урчала от нетерпения…
 



                Крошка Цахес.


    Коротышка ликовал.  Он умудрился незаметно сунуть купюру в папку  долговязому, мрач-ному типу с грязной каштановой шевелюрой на голове и зрелым фурункулом на шее. Стра-ховщик прижал купюру бумагами, и принялся деятельно вычерчивать цветную схему на ли-нованной бумаге. В результате его мудреных манипуляций выходило следующее. Гражданин в джипе создал аварийную ситуацию путем экстренного торможения, и водителю «короллы»  ничего и не оставалось делать, кроме как тормозить посредством этого самого джипа, иначе бы машина вылетела на проезжую часть со всеми трагическими последствиями.
    Напарник занимался фотографией, а дурак-блондин подписал сфабрикованную липу и уехал. Коротышка пригладил растрепавшийся ореол  рыжих волос на голове. Блондин — лопух! Сильнее тот, кто хитрее...  Теперь его страховая компания оплатит ремонт за счет ржавого корыта этого рыжего!  Неплохой каламбур! «ржавое корыто рыжего!» Надо запомнить, а еще лучше записать, и при случае ввернуть! Он записывал в аккуратный кожаный ежедневник находчивые мысли и остроты, зазубривал их, чтобы при случае озвучить в соответствующей компании. Получалось неплохо, за ним закрепилась слава острослова, и шеф с удовольствием приглашал его на солидные корпоративы. Вспомнив про шефа, он почувствовал хорошо знакомую подхалимам  сладостную истому унижения. Шеф был самодур, человек крутого нрава, но не лишенный своеобразного чувства юмора. Перед таким не грех и раболепствовать! Иной раз останавливался напротив подчиненного, и задумчиво так говорил.
 «Ну что, господин Цейтлин, будет вам повышение в этом году, или как?» - и раскачивался с пяток на носки.
  Он возбужденно прошелся вокруг своей машины. Вздыбленный капот, разбита левая фара. Неприятно, но поправимо. Зато рыжий влип нехило! Он тихонько рассмеялся. При этом верхняя губа сжалась в упругий мешочек, мелкие  зубы обнажились, по лицу побежала се-точка острых морщин.
    Где-то наверху рассыпался девичий смех. Будто горсть серебра прокатилась по золотому блюду. 
  - Молодой человек!
  - Это вы мне? – человек задрал голову, хрустнули шейные позвонки.
  - А кому-же еще?  Здесь никого нет кроме нас!
Коротышка оглянулся по сторонам. Улица была пустынна. Он машинально взглянул на часы. 9. 30. Воскресенье. Он выехал из дома в девять пятнадцать, свернул на Таврическую улицу. Светило неласковое осеннее солнце, по улице прогуливались одинокие прохожие, в парке полно народу. Там так всегда по воскресеньям. Играют сопливые дети, совершают пробежки дурные физкультурники. Хотят жить вечно!  Он повернул на Чайковского, мелодично запел смартфон. Звонила жена, старая ведьма обладает даром объявляться в его жизни тогда, когда она меньше всего нужна! Он забыл портфель. Дальше… Обругал жену, бросил трубку, сле-довало возвращаться, а это — плохая примета. Обернулся назад, надеясь, что портфель все-таки на месте, а старая карга специально проверяет его, и в следующее мгновение раздался удар.
   Вспомнив про аварию, и гневное, раскрасневшееся лицо блондина он поежился. Ну, ниче-го! Посмотреть бы на него, когда тот увидит результаты расследования ДТП. Коротышка ра-достно потер маленькие ладони. Он знал, что в фирме его за глаза зовут крошка Цахес, в честь героя сказки Гофмана.  Наплевать. Он не читал книг немецкого романтика, но был не-доверчив и подозрителен, и справедливо полагал, что персонаж отрицательный.
  Господин Цейтлин являлся вторым человеком фирме, и при желании мог превратить жизнь сослуживцев в ад, что иногда и делал. Итак, авария произошла в 9.30.
    Он вновь взглянул на часы — зеленый циферблат упорно застыл в прежнем положении. Четкое, размеренное тиканье. Тик-так… Тик- так. Детская считалка. Цейтлин нахмурился, - он не любил детей. Часы - подарок фирмы, на юбилей. Секундная стрелка бодро скакала по кругу, минуя выпуклые цифры.  9. 30. Мистика какая-то!
  - Молодой человек! Что вы стоите как истукан?!  Это даже не вежливо! - девушка обиженно надула губки и стала еще очаровательнее.
Он вытер пот со лба. Что-то необъяснимое происходит.  И какого дьявола она голая?!
     - Извините, конечно... - его голос, обычно самоуверенный и амбициозный выдал петуха. Он смущенно закашлялся. Девушка насмешливо смотрела сверху вниз, в лучах солнечного света ее волосы горели расплавленной золотой пылью.
  - Мы все здесь слышали крики из окна... -  он сделал плавный жест рукой, как-бы пригла-шая в свидетели несуществующих зрителей, - и были весьма напуганы! - он горделиво вы-прямился, давая понять, что лично ему чувство страха не знакомо.
  - Кто это «вы все...» - передразнила его девушка, - я  вижу  крошку Цахеса, по прозвищу Циннобер! - она высунула розовый чистый язычок.
Коротышка охнул. Острый спазм страха скрутил живот, и он громко пукнул.
  - А откуда вы знаете...
  - Что это вы натворили? - она сжала ноздри пальчиками, -  Фу! Как стыдно! Взрослый маль-чик!
  - Про крошку Цахеса...
  - Тоже мне секрет Полишенеля!  Я дружу с вашей сотрудницей. Годится версия?
   Коротышка растерянно развел руками. Как просто! И тотчас горячая волна стыда волной захлестнула лицо. Как она почувствовала?! Невозможно почувствовать запах на таком рас-стоянии! Как бы угадав его мысли, девушка деликатно произнесла.
  - У меня очень чуткий нюх. Как у собаки!
Человек прятал глаза. Старая карга закармливает его бобами! Они видите-ли, снижают уро-вень холестерина! У него действительно высокий холестерин, и она таким изощренным спо-собом заботится о его здоровье!
  - Это все — бобы! - лепетал он. - Такая газообразующая пища! Я-то их не очень,  но вот же-на... - он сокрушенно покачал головой.
Девушка подняла руку.
  - Поклянитесь, впредь так больше не поступать! - сказала она сурово и торжественно.
  - Что?
  - Клянитесь! - настаивала она. - Повторяйте слово в слово вслед за мной!
  - Чушь какая-то... Бред! - он блуждающим взором обвел пустынную улицу. Хоть-бы прохо-жий какой!
  - Клянитесь, и тогда страховку свою получите, и шеф с нового объекта снимет! Клянитесь!
   Цейтлин оперся о капот, и схватился за голову. Лоб был горячим, в голове шумел целый лес деревьев. Что происходит?! Откуда она все знает?! Тем более новый объект... Далеко за городом, отсутствие коммуникаций.
  - С вами слишком скучно! - девушка села на подоконник, свесила голую ногу на улицу. - Вы, крошка Цахес, абсолютно лишены воображения. « Откуда она знает!?»   Но это-же — элементарно!  Я дружу с вашей сотрудницей, следовательно, я в курсе всех ваших напастей. «Старая карга!» - пропела она точь в точь с интонациями лысого.
  - А про жену откуда? - вымученно прохрипел коротышка. - Старая карга... Я никому не рас-сказывал.
  - От верблюда! Знаете такую детскую поговорку? Не похоже, что вы когда-то были ребен-ком!  Предлагаю сделку. Произносите клятву,— я ваша! Любой секс, в любом месте. Нет? Я ухожу, и вы остаетесь на улице в полном одиночестве, и ждете приезда эвакуатора, хотя мне почему-то кажется он вам и не нужен больше...
  - Как это не нужен...
  - Курите! - девушка выкинула что-то из окна. Он кинулся навстречу, неловко замахал рука-ми, будто отгонял мух,  блестящая пачка сигарет шлепнулась возле ног.  Дрожащими пальца-ми сорвал обертку, достал сигарету, несколько раз чиркнул спичкой о коробок, кусочек пы-лающей серы с шипением вонзился в мякоть указательного пальца. Он тоненько вскрикнул, и сунул палец в рот. Девушка безмятежно улыбалась.
   - Курение опасно для вашего здоровья!  Бросайте, пока не поздно… Холестерин, давление. Сколько вам лет, многоуважаемый Цахес?
  - Сорок шесть…
  – По виду не скажешь! Вы выглядите старше, и это – не комплимент.
Он глубоко затянулся, закружилась голова – первая утренняя сигарета. Табачный дым  и боль от ожога вернули ощущение реальности.
   - Вам еще полтинника нет, а красивая обнаженная девушка не вызывает эмоций! Может быть вы – гей?
  - Вот еще! – огрызнулся коротышка. А что он собственно ее слушает?! Сумасшедшая деви-ца! Он демонстративно отвернулся, и направился к своей машине.
  - Вы обиделись? Сократ, Макиавелли, Александр Великий, Ричард Львиное Сердце… Еще назвать? Пожалуйста! – девушка болтала ногой, нараспев произнося знаменитые имена, - Чайковский, Евгений Савойский, Марат,  Элтон Джон,  Фаррух Булсара! Вас не устраивает компания? Странный вы… Впервые встречаю гомосексуала, который не гордится своей ориентацией!
  - Я не гомосексуалист! – отчеканил коротышка. – И вообще… Я считаю, их всех надо было лечить!
  - Как всех?! – она прижала ладони к упругой груди, - И Платона? И Чаадаева лечить… И даже принца Конде?! – девушка многозначительно покачала пальчиком. – вы похоже  - гомо-фоб!
 Человечек не ответил. Пошла она к дьяволу, наркоманка!  В конце концов, все имеет прозаическое объяснение! Ну взять хотя бы аварию эту…В то же мгновение ему показалось, что земля качнулась под ногами, он тихо охнул, и остановился перед  машиной.
   «Тойота» сверкала  как новенький.  Он подбежал к машине, нырнул в салон — скомканные обертки от печенья на заднем сиденье, сотовый небрежно валяется на торпеде. Это его машина!
  - Я ведь говорила, что эвакуатор вам больше не нужен! – промурлыкала девушка.
  -  Я только что видел… Страховщики… - бессвязно бормотал коротышка. Он прижал ладо-ни к горящим щекам, и наконец, выкрикнул вечную как сам человек фразу.
  - Этого не может быть!!!
  - Готова дать исчерпывающие объяснения по случаю данного волшебства! – голосом казен-ного служаки отчеканила девушка. Цейтлин уставился на нее налитыми кровью глазами.
  - Этого не может быть… - повторил он свистящим шепотом. – Вот! – он извлек из кармана сложенную бумагу, - Заключение страховых экспертов!
  - Какой вы скучный!  Бестолковой бумажке верите больше, чем собственным глазам! – она пригубила из бокала, и зажмурилась  как большая красивая кошка. – Тем более пустой бу-мажке!
  - Что значит пустой?! Почему пустой? – он развернул бумажный лист. На нем детскими ка-ракулями была нарисована черная собака.
  - Хорошая картина! Вам повезло, уважаемый Цахес. Советую сохранить на память…
 Цейтлин  смотрел на бумагу. Фирменный бланк страховой компании. Но вместо вычерчен-ных схем, и мелкого, старушечьего почерка долговязого страховщика,  эта нелепая мохнатая собака! В самом низу бланка, в графе подписи красовалась его, роскошная, с изящным вензе-лем сигнатура. Коротышка гордился своей подписью, он долго ее выпестовал, такая подпись могла украсить солидный документ, но на мятом бланке, под детским рисунком она выгляде-ла по дурацки. В ногах появилась отвратительная слабость, и он опять пукнул.
  - Ну знаете! – возмущенно произнесла девушка, - вы – рецидивист! Неужели не знаете, что портящие воздух люди совершают преступление!?
  - К-к-акое преступление?
  - Икать можете сколько угодно, а воздух портить это преступление! – сурово заявила девушка. – Но я люблю дерзких мужчин! Требуется известная смелость, чтобы на официальной бумаге нарисовать картину!
  - Но это не я! – взвизгнул коротышка. – Я бы не посмел…
  - Скромность украшает героя! – вздохнула девушка, - жаль, что я не в вашем вкусе. Клятву будете изрекать?!
  - Да! сию секунду... Что скажете... - у него кружилась голова, тряслись руки. Он был готов на любое унижение, лишь-бы все стало как и прежде. Пусть рыжий здоровяк отделает его, лишь-бы все как прежде!  - Я готов, но я не знаю как...
Девушка понимающе кивнула.
  - Повторяйте слово в слово, от этого зависит ваша жизнь!
  - Конечно, я на все согласен... – он сжимал в кулаке листок с дурацким рисунком, по лбу струился холодный пот.
  - Спрячьте картину! – приказала девушка, - и не мните бумагу, возможно, это – шедевр!
  - Слушаюсь!
  Лицо девушки стало суровым, брови нахмурились, и замогильным голосом она начала про-износить.
  - Я — крошка Цахес, по прозвищу Циннобер, отныне являюсь первой вонючкой во Вселен-ной!
  - Я... крошка Цахес... первая вонючка... Вселенная.. - сбивчиво бормотал человек.
  - Громче, иначе не зачтется! Продолжаем... Клянусь не издавать паршивых запахов, ни на Земле, ни на Марсе или Венере, чтобы не отравлять смрадом честные ноздри их обитателей.
  - Клянусь... паршивых запахов... на Венере... их обитателей... - отчаянно выкрикивал коро-тышка.
  - Уже лучше! - одобрительно кивнула девушка. - Если-же я нарушу клятву, пусть вонзится мне рог вельзевула в то место, откуда скверные запахи я исторгал!
  - Нарушу клятву... рог вельзевула... исторгал..
  - Все! - просияла девушка, - ты прощен, но помни о клятве. И теперь можешь воспользо-ваться моей слабостью. - она томно погладила себя по груди.
  - А можно мне уйти? - простонал коротышка.
  - Ты все- таки, гей? – она заговорщически подмигнула. – Я никому не скажу! И мы сможем посплетничать как подружки. Идет?!
  - Можно мне просто уйти?! - разрыдался человечек.
  - Жалкое зрелище...- заметила девушка, обращаясь к кому-то невидимому в комнате, -  пусть убирается ко всем чертям?!
Из затемненного угла раздалось негромкое рычание. Девушка безразлично пожала плечами.
  - Ты можешь идти.
  - А как... как мне уйти? - он размазывал слезы по лицу, - вокруг никого нет...
  - А зачем тебе люди? Тебе и одному неплохо.  Клятву ты прочел, не забывай что рог вельзе-вула всегда в готовности! Садись в машину и уезжай!
Она соскочила с подоконника, захлопнула окно. Коротышка поспешно нырнул в машину, трясущейся рукой извлек из кармана ключи зажигания — двигатель послушно заурчал. Ма-шина тронулась с места и плавно покатилась по пустынной улице. Человек вытер слезы. В конце концов, наверняка существует здравое объяснение всему происшедшему. Что показа-лось  сверхъестественным в этой истории? То, что девушка была голой? Пустяки. В эпоху интернета и кабельного телевидения этим никого не удивить! Она много знает о нем.  Подруга работает в в фирме. Узнать-бы кто именно... Наверняка разболтает об этой клятве дурацкой, о том, как он на коленях стоял.  Позор какой...  Друзей у него нет, а если-бы они и были, едва-ли он стал делиться с ними своими сокровенными мыслями. Стоп! Он едва не ударил по педали тормоза. Самое главное — машина! Вздыбленный капот, вытекший радиатор, разбитая фара! Все это было еще в 9.30. утра! Он бросил взгляд на часы. 9. 30. Нет! Этого не может быть!
   Он затормозил, но «тойота» продолжала ехать вперед. Более того, она помчалась быстрее, пустые дома проносились перед глазами с огромной скоростью. Его оштрафуют! Коротышка лихорадочно давил педаль тормоза, эффект нулевой — машина катилась как ни в чем не бы-вало по пустынной дороге. Они испортили тормоза! Кто именно «они» он не мог домыслить, девушка права — господин Цейтлин был начисто лишен воображения! Они подменили машину! Но зачем?! Неважно... Потом как-нибудь все разъяснится, а пока нужно найти способ остановить бешено несущийся автомобиль.
    Машину трясло на ухабах, дома куда-то исчезли,  вместо асфальтированного покрытия  впереди стелилась выжженная степь. Коротышка закричал.  Он вырвал ключи зажигания из гнезда, «королла» набирала темп. Он отпустил руль, и закрыл глаза ладонями, питая детскую надежду, что вот сейчас он проснется, и все будет как прежде! Он заснул, пригревшись на ласковом солнышке! Надо проснуться! Он с силой ущипнул себя за бедро, и громко вскрик-нул.  Девушка... Ну да! Все началось с нее. Он чем-то ее обидел! Клятва! Он поклялся... Надо вспомнить слова клятвы.
  - Я … крошка Цахес — первая вонючка во вселенной...  топ менеджер крупной питерской компании господин Цейтлин старательно вспоминал слова клятвы. Циннобер! Это — не розыгрыш!  Он вжался в сидение машины, съежился в маленький комочек и тихо завыл.
  - Надо прочесть клятву и все закончится! - прошептал он сам себе.
     Руль неожиданно  повернулся, пронзительно визжали протекторы.
    Новая резина! Идиот! Причем тут резина!? Вспоминай слова молитвы! В салоне стало очень жарко, человек машинально жал мертвую кнопку кондиционера.
  - Я — крошка Цахес, по прозвищу Циннобер, первая вонючка во вселенной... - обливаясь потом, он выкрикивал. - клянусь не издавать вонючих запахов, ни на земле ни на Венере... Как-же там дальше?! Ну а если я завоняю, пусть рог вельзевула пронзит меня... Какой рог? В то самое место, откуда я вонял... Кажется так! Клянусь! - он торжественно поднял руку, и умоляюще посмотрел на торпеду. Торпеда равнодушно глядела на горе-водителя.
  «Тойота» подскочила на ухабе, он подпрыгнул, прищемил кончик языка, взвизгнул и неожиданно пукнул.
  - Нет! - закричал коротышка, и тотчас острая боль огненным жгутом пронзила ягодицы.  - Не надо! Пожалуйста, не надо!
    Машина мчалась степи как красный  призрак, мимо стремительно промчалось стадо анти-лоп, преследуемые короткохвостой кошкой. Черномордые  ликаны подняли к небу носы —  они учуяли падаль возле реки. Вожак медлил — добыча была не совсем обычная — огром-ный черный волк, и существовала тонкая связь между ним и Хозяином, а потому он не ре-шался увлечь за собой голодную стаю.
    Маленький суслик высунулся из  норки — его встревожила дрожь объявшая землю. Солн-це клонилось к закату, тень легла на землю. У подножия скал, в розовом тумане плыл мираж — маленький человечек корчится в приступе боли. Поднялась песчаная буря, и мираж исчез. Он утонул в сумраке подползающей ночи...
               
               
                Анна.


     Женщина недовольно поджала губы, хотя знала, что ей следует чаще улыбаться. Полторы тысячи долларов — это почти состояние! А именно столько она выложила за блестящие накладки на зубы. Новые технологии, сейчас они называются — виниры. Она потратила полторы тысячи долларов, пожертвовав бесценной эмалью, и все ради того, чтобы иметь ослепительную улыбку! А улыбаться она не умеет! Вроде обычное дело — широко растянуть губы, возле глаз собираются веселые морщинки, и мужчины укладываются возле ее ног в штабеля! Ну разумеется не такие как этот рыжий хорек, а вот блондин ей очень понравился.  Он улыбнулся и стал похож на известного киноактера. Вот он подходит к ней и говорит.
    « Анна, давайте все бросим и завалимся ко мне домой! Наберем вина, фруктов, и проведем  день в кровати?»
   Лицо посветлело, морщина прорезавшая лоб, и придававшая ему устойчиво недовольное выражение разгладилась, в глазах противно защипало.
    Парень рассеянно подписывал какие-то бумажки, протянутые страховщиками. У него была разорвана ткань джинсов на коленке,  сквозь прореху сочилась кровь.
    Дура ты - Аня! У тебя был шанс, предложить помощь! Зашить джинсы, обработать раны йодом.  Она видела, как коротышка шепчется со страховщиком, ей стало стыдно и за себя и за симпатичного парня. 
    Страховщики разъехались, коротышка кривлялся под теми самыми окнами, откуда недавно кричала женщина.  Окна были наглухо задернуты портьерами, а этот клоун, корчит рожи! Похоже, надо вызывать врача! Коротышка рухнул на колени, и залился горючими слезами. Может быть, у него сотрясение мозга?!  Со страховщиком он договаривался проворно!
    Она знает, что слишком полная, ей не для кого худеть, эклеры заменяют секс. Как только появится в ее жизни такой вот блондин, диета и упражнения станут ее лучшими друзьями, а не сливки с круассанами.  Рот немедленно наполнился слюной, она увидела соблазнительные румяные рогалики, обсыпанные сахарной пудрой рядом с чашечкой жирных белоснежных сливок, и раздраженно сплюнула. Коротышка прыгнул в свою машину, и с ревом умчался по дороге. Клубы дыма оседали, наполняя утренний воздух запахом копоти.
  Возле ограды стоял седой мужчина в спортивных шортах. Одной рукой он держался за пру-тья, другую прижал к груди. Лицо его было сбрызнуто пепельной бледностью, мужчина со-средоточенно смотрел в одну точку перед собой.

  «Добегался!» - мелькнула у Анны мстительная мысль, и тотчас ей стало стыдно.
  - Давайте, я вам помогу… - она тронула его за руку. Кожа у мужчины была холодная, по-крытая мурашками.   
  - Вы видели ЭТО?
  - Что?!
  - Ну ЭТО… Там, возле дома, где кричала девушка.
  -  Вы про аварию?!
  - При чем здесь авария! – мужчина глубоко вздохнул, и поднял руки над головой, на фут-болке темнели пятна пота. -  Около подъезда стояла собака…
  - Какая собака?
  - Большая черная собака…
  Анна испуганно оглянулась. Ну и денек сегодня! Может быть, они все сбежали из психуш-ки?!
  -  Огромный пес. Странно, что вы не обратили внимания…
  - Подумаешь, собака!  - женщина начала раздражаться, - рядом парк, здесь полно псин гуля-ет!
  -  Думаете, я не в себе…
  - Ничего такого я не думаю! – отрезала она. – А вот сердце следует поберечь! Не юноша все таки!
Мужчина горько усмехнулся.
  -   ЭТО была не просто собака! Что то другое… - он быстро зашагал по аллее.
    Женщина вздохнула, достала из сумочки шоколадную конфету,  предвкушая наслаждение, развернула золотистую обертку, поднесла к губам пряно пахнущую сладость, и коснулась языком.  Что имел в виду этот психопат? Собака… Рот наполнился слюной, она запустила руку в сумочку, пальцы погрузились в шуршащую гущу конфет. На несколько минут мир пе-рестал для нее существовать. Она с сожалением подумала о парне, посмотрела вслед спортс-мену, маленькая фигурка растаяла в глубине тенистой аллеи.  Есть верные друзья конфеты, они не предадут, и встреча с ними всегда маленькое счастье. Минут двадцать она поедала конфеты,  урна наполнилась золоченными обертками. Они, похожие на обломки фальшивых сокровищ, ныряли в бездонное чрево, чтобы сгинуть там навечно. Наконец пальцы нащупали в сумочке последнюю драгоценность, и погрузилась в печальные раздумья.
   Они жили вдвоем с младшим братом, мальчик был инвалид. Родился глухим, а к пяти годам начала прогрессировать слепота.  Сейчас Максу двенадцать, таких называются слепоглухие дети. У них нет будущего. Он узнает сестру по запаху, и по вибрации  шагов, у нее слишком тяжелая поступь. Макс ласковый и привязчивый ребенок, он умеет немного говорить, но речь его понятна только им двоим. Больше всего на свете он любит блинчики с медом, и она печет их каждый день. Врачи рекомендуют ему чаще бывать на воздухе. Анна одно время переписывалась со слепоглухой женщиной-профессором по фамилии Келлер, но когда поняла, что на выздоровление шансов нет, бросила бесполезную переписку. Макс любит бывать на улице, он подставляет солнцу бледное личико, и нюхает воздух. Она подводит его к деревьям, мальчик трогает  кору  пальчиками, и радостно лопочет. Она знает, что дети с его заболеванием долго не живут, и глядя за тем как он нюхает стайку голубей, на сердце ее ложится тяжелая скользкая жаба.  Он благодарен сестре за то, что она взяла его с собой на прогулку.
    Анна не верит людям. Однажды она задремала сидя на скамейке, и проснулась от  криков.  Злые дети забросали инвалида камнями, он ползал на четвереньках по газону, чистенькая голубая рубашка была заляпана комьями липкой глины. Он выворачивал невидящие белки, из глаз текли слезы.  Анна бросилась к брату, схватила его на руки и бежала прочь. Макс беззащитно скулил — он не умеет плакать как обычные дети, его плач напоминает скулеж котенка. Голубая рубашка была порвана, — это была его любимая рубашка, сестра вышила на ней букву «М». Макс любил трогать выпуклые следы вышивки, он знал, что это его имя.  Дома она протирала раны дезинфицирующим раствором, после того случая опасалась выводить его на прогулку.
    Пару лет назад она познакомилась с парнем, и после нескольких кружек пива решила при-вести его к себе. Сладко ныла грудь, горели обцелованные губы. Они вошли в комнату, полетела на пол пропотевшая одежда. Мужчина был пьян и неласков, но это не имело значения. Грузный, дурно пахнущий он вошел в нее, и она задохнулась от кислого запаха пота, впивалась зубами в  шею, и едва сдерживалась, чтобы не завыть по-волчьи. Неожиданно он закричал -  Макс вцепился любовнику в волосы…
   После этого случая она поставила  виниры. Она вычитала в каком-то журнале, что человека встречают по улыбке — эффект первого впечатления, вначале улыбка, потом мужчины смотрят на глаза, фигуру и все остальное. Полторы тысячи долларов!
    Свежий ветер пролетел по безлюдному парку, сорвал листву, и гнал ее по пустынным аллеям.  Из мрачной глубины затемненных аллей раздался  сдавленный крик,  а вслед за ним утробный собачий вой. Слишком много всего за одно утро! Она размашистым шагом напра-вилась к выходу из парка.
   Ветер принес  раскаты грома.  Гроза в октябре! Женщина не стала раздумывать над при-родным феноменом, у брата может случится приступ. Врачи  предлагали делать операцию, но шансы на успешный исход невелики -  пятьдесят на пятьдесят. Приступы случались неча-сто, при их появлении следовало срочно дать лекарство — маленькие алые как кровь таблет-ки.  Она бежала к воротам, чувствуя неприятную слабость в ногах.  Гроза надвигается...
    Большое темное пятно мелькнуло в боковой аллее.  В горле пересохло, ноги предательски задрожали.  Выход из парка — витая чугунная решетка, находилась прямо перед ней — на уключине висел  чугунный замок. Женщина дернула решетку, лязгнула цепь, опоясывающая поржавевшие стойки.   Анна не помнила, чтобы здесь когда-нибудь висел замок. Она провела пальцами по  чугунной окалине —  старинный замок, с извилистой, хитрой уключиной. Впереди возвышались острые, в два с половиной метра прутья, прихваченный металлическими скобами. О том, чтобы перелезть через такой забор не могло быть и речи!
    По ту сторону забора, темными громадами возвышался жилой массив. Сверкнула молния, удар грома. Макс! Женщина закричала, голос потонул в шуме листвы. В таких решетках все-гда бывают щели!
   Она бежала вдоль забора, тропа заканчивалась, чугунные прутья крепились на  бетонном парапете, который утопал в листве. Анна ступила в траву, и тихонько вскрикнула — голые икры обожгли пушистые листья крапивы. Сразу же за поворотом начиналась полоса кустар-ника, женщина пробиралась сквозь заросли, колючки цеплялись за одежду, в кровь раздирали лицо. Охваченная мыслью о больном брате, она не чувствовала боли, на лице застыло выражение отчаяния, совершенно неуместно выглядели светящиеся в темноте виниры.   
   Поляна была закидана пластиковыми стаканчиками, цветными обертками от чипсов, и пу-стыми бутылками. Один из прутьев решетки отжат в сторону, для худого подростка не со-ставляло труда проскочить через  отверстие. Густые кусты образовывали плотный живой навес, сидя под ним можно переждать ливень, на вытоптанной площадке лежали плоские бревна. Крик повторился, вслед за ним собачий вой.
   Женщина вскарабкалась на бетонный парапет, голова прошла свободно. Анна  втянула воздух, и продвинулась на несколько сантиметров. Дождь усилился. Платье намокло, теперь должно быть легче. Прутья  сжимали  грудь, она протиснулась еще на пару сантиметров. Мысленно она похвалила себя за находчивость, молния осветила поляну, в призрачном свете она увидела монстра. Косматое чудовище смотрело на жертву, со шкуры капельками стекала вода, из открытой пасти шел горячий пар. Зверь поднял голову к небу и завыл...
   Раскатистый удар грома сотряс земную твердь. И из-под сумрачного небосклона хлынули потоки бесцветной воды. Женщина кричала, намертво сжатая в чугунном плену, некой ча-стью здравого смысла понимая, что только спокойствие, и размеренное дыхание помогут ей освободится.  Темная пелена ужаса захлестнула сознание, она вцепилась руками в мокрые прутья, билась как животное в силках и застревала еще больше.
   Зверь  прихватил ее за ногу, и потянул на себя.
    « ЭТО не собака!» - вспомнила она слова мужчины.
    « Я умру»... – пронеслась следующая мысль, и поразила своей безыскусной очевидностью. - « Я умру, и Макс  умрет без меня. Он умрет от голода и одиночества, как погибают кошки после смерти хозяев».
  Воспоминание о брате придало ей сил и мужества. Анна махнула ногой, и туфля слетела на землю. Пес вцепился зубами в платье, затрещала материя, поползла по швам. Надо спокойно  дышать! Пес с легкостью порвал ее одежду, отбросил в сторону рваные лохмотья, и вцепился в туфлю. Дождь заливал лицо, слизывал соленые капли слез и пота. Освободившись от пла-тья она неожиданно проскользнула на несколько сантиметров. Пес сорвал туфлю, и вцепился в комбинацию — похоже игра начала его забавлять. Чугунный прут зацепился о плотную лямку бюстгальтера,  Анна сорвала лифчик, голое тело проникло сквозь тесно сомкнутые прутья, и тотчас сильная боль ожгла босую ступню —   псу наскучила игра. Поняв, что добыча высвобождается, он вонзил острые клыки лодыжку. Анна оперлась о парапет, дернула ногой — пес разжал челюсти, и не удержав равновесия упала на асфальт. Сумочка! Ключи от квартиры находились в сумочке, и она лежала на бетонном парапете с той стороны решетки. Дрожа от страха и холода, Анна приблизилась к решетке. Пес пристально смотрел ей в глаза. Это — не собака! Спортсмен увидел монстра, вот у него и случился приступ! Дешевая сумочка, из  фальшивой крокодиловой кожи покоится в полуметре от решетки на краю парапета, достаточно протянуть руку. Пес поднял губу и негромко зарычал, на косматой морде появилось нечто отдаленно напоминающее улыбку. Макс лежит на полу, голова безвольно стучит о пол, а изо рта текут густые слюни. Он может задохнуться!   Женщина  просунула руку, но пес оказался  долю секунды быстрее.
    В детстве Анну укусила собака, на ноге  сохранился небольшой шрам, и с тех пор она ис-пытывала страх перед псами, остерегалась даже маленьких безобидных собачек, украшен-ных цветными бантиками. Она помнила состояние боли и беззащитности, когда облезлая дворняга икру железными клыками.
   Боль, которую она испытала сейчас, ни шла ни в какое сравнение, с детскими ощущениями. Она завизжала, присела на корточки, слезы брызнули ручьем.  Острая молния ударила в ствол тополя, запахло жженым деревом, пес ослабил хватку.  Анна схватила сумочку а монстр не спеша протискивался сквозь прутья решетки.  Изуродованная была похожа на клешню рака. Пес торжествующе зарычал.
   В воздухе мелькали бирюзовые зарницы, объявился белый шар, подле него огненными ли-ниями струилась горящая плазма.  Пес недовольно заворчал и попятился.  Шар завис на ме-сте, покачиваясь в воздухе — от пульсирующего белого диска тянулись тонкие нити. Раздал-ся сухой удар —  будто взорвалась елочная хлопушка, и дерево объяло пламенем. Анна очну-лась от столбняка, и помчалась по улице. Они никогда в жизни не бегала так быстро. Женщина влетела в подъезд, едва попадая в замочную скважину отомкнула дверь, и ворвалась в квартиру.
    Макс спал. Длинные волосы прилипли к мокрому лбу, мальчик стонал во сне, и беспокойно шевелил губами.
    « Надо его подстричь!» - на ум пришла неуместная мысль. Он медленно сползла на пол, и громко разрыдалась.
   За окном бушевала настоящая буря,  ветер гнул к земле кроны деревьев, сильный порыв ветра распахнул форточку, и свежий воздух ворвался в комнату. На стекле кривились отблес-ки пожара — горело высокое дерево.
    Почему нет пожарных? Почему вообще никого нет?! Улица выглядела мертво. Ночь.  Пы-лающее дерево, безжизненные провалы черных окон. Никого…
     Макс поморгал невидящими глазами и проснулся. Он сел в кровати, потянул ноздрями, и безошибочно протянул руки к сестре. Плача от счастья она кинулась к брату.  Кружилась го-лова, дергала больная рука, кровь сочилась из ссадины на лбу. Это потом...
     Макс трогал пальцами ее волосы, и задавал вопросы на своем, только им двоим понятном языке. Неожиданно он наморщил лоб, отчего стал похож на маленького старичка, и принялся нюхать воздух. Анна встревоженно взглянула на брата. Он стоял возле своей кровати, нюхал воздух и на лице его застыло выражение тревоги. Она поспешила в ванну, за лекарством, но остановилась в коридоре. Сильный удар потряс дверную раму. На пол сыпалась  штукатурка, седые крупинки пыли. Анна  навалилась на дверь,  крутила ручку врезного замка, стальной язычок не попадал в узкую горловину, проскальзывая по гурту. Следующий удар в дверь едва не отбросил ее на пол. Рыдая от отчаяния, она вцепилась пальцами в ручку замка, и ударив  ладонью в дверь,  провернула ригель.  Воя от нестерпимой боли, женщина повалилась на пол…
     Детские пальцы тронули лицо. Она поднялась на ноги, отвела брата в комнату, уложила в кровать.  Ребенка нельзя приучать к транквилизаторам, слепоглухонемые дети подвержены приступам бессонницы. Она достала две таблетки, одну разломала напополам, полторы для себя, половинку для Макса. Только сейчас она почувствовала свой запах, - смесь  пота, крови и адреналина. Бедный Макс! Он познает через запахи и прикосновения…
    Она зашла в ванну, и пустила струю горячей воды. Не следует Максу слышать такие запа-хи. Из коридора донесся металлический скрежет.  Ручка замка медленно повернулась, язычок выскочил из  ниши. По полу пронесся  сквозняк, в проеме показалась огромная собачья голо-ва, цокали твердые когти по паркету.  Анна почему то глупо улыбнулась, словно ждала гос-тей, и упала на пол без чувств.


                Спортсмен.
   

  Мужчина вышел из парка, и направился к автомобильной парковке. Таврический парк яв-лялся лучшим местом в центральном районе для занятий спортом. В будние дни собиралась пробка на Фурштадской улице, и он шел пешком, а в выходные дни предпочитал ездить за рулем. Поездка по пустынным улицам, давала возможность размышлять о себе, людях, веч-ности. Он любил думать о вечности с тех пор, начало шалить сердце. Медицинская карта была похожа на раздутый ранец. В своих рецептах врачи предпочитали сиреневый цвет, отчего исчерченные размашистым почерком буквы выглядели похожими друг на друга, а  слова приобретали метафизический смысл. Мужчина нервно мял в пальцах эти бумажки, тщетно силясь разобрать написанное, сердце начинало сердито подпрыгивать в грудине. Одетые в бесформенные голубые халаты эскулапы, напоминали бесполых манекенов. Они передавали друг другу змеиные ленты кардиограмм, и смотрели на него, лежащего на холодной кушетке сверху вниз. Все это было долго, бессмысленно и унизительно.
   На парковке было пустынно. Воскресенье. Его шевроле уверенно взгромоздился на высо-кий парапет, бесцеремонно потеснив, хрупкую  хонду. Кроссовер! Девочка, переодетая в мальчика!
 Он с симпатией посмотрел на свой автомобиль. Шевроле тахо был похож на дремлющего гризли. Грубые угловатые формы, мускулистые, не знающие преград колеса с глубоким про-тектором, узкие квадратные фары, как глаза первобытного человека, цепко смотрящие из под нависающих  век.  От машины веяло необузданной силой и мощью, а черный, глянцевый цвет придавал ее облику щеголеватого лоска. Задний бампер шевроле заметно выдавался на проезжую часть, остальным участникам движения приходилось старательно лавировать, чтобы не задеть сверкающий хромированной отделкой кузов.
  Сегодня пробежка не удалась. Сначала эти  крики, затем взбунтовавшееся сердце, и нако-нец, собака…
  Он приложил ладонь к груди. Раз, два, три, четыре… Провал! Мужчина шарил по груди, будто надеясь вернуть на место ускользнувшее сердце. Именно так она и приходит?! Он прижался к верному шевроле, щека коснулась холодного стекла. Сначала он потеряет созна-ние, а потом… Что потом?! Потом уже ничего не будет! Ни Таврического парка, с красивыми тенистыми аллеями, ни тонких девушек, похожих на трепетных призраков, прекрасных как юная весна.  Ни шевроле тахо – верного могучего друга! Будет пустота. Черная, гулкая, пожирающая атомы света и звука, давящая, беспощадная пустота.
 Человек вцепился ногтями в ветровое стекло, пальцы с отвратительным скрипом прочертили полосу на тонировке.  Исчезнет даже его отражение –  иногда привлекательное,  как призрак из параллельного мира.
  Сильный толчок сердца погнал кровь по застывшим венам, в голову ударила горячая волна, на лбу выступила испарина. Сердце забилось часто, бестолково, будто пытаясь загладить свою вину за досадную оплошность.
  Мужчина перевел дыхание. Осторожно оглянулся по сторонам. Никого… Не доверяя коварному сердцу, он приложил пальцы к яремной вене, затаился, слушал. Он был похож на врача реаниматолога. Раз, два, три, четыре…  Пять! Шесть, семь… Он громко вздохнул, вытер со лба пот. Перетренировался. Пятьдесят один – это грустная реальность, а не просто возраст.  Но почему именно он?! Почему это происходит с ним, а не с противным хорьком из красной тойоты?! Откуда взялся этот стремительно растущий холестерин, откуда  аритмии, пугающие иногда даже бесстрастных как вежливые роботы врачей. В чем причина подъема артериального давления, когда темнеет в глазах, громкие толчки пульса похожи на удары отбойных молотков. Он говорят – возраст! Какой к черту возраст?!  С этим хорьком они ровесники, а тот курит как паровоз, и судя по хлипким плечам и плоскому как у плотвы заду, вряд ли когда либо занимался спортом! А он отлично помнит, что свой юбилей отметил двадцатикилометровым кроссом, а после всего, там в же парке отжался сорок пять раз за пол минуты! В честь юбилея! И затем с легкостью подтянулся десять раз на турнике, и тело его было как сжатая пружина. Ни капли жира!  И молодые девчонки аплодировали, и худенькая брюнетка, со смешным хвостиком сказала что он похож на Пола Ньюмена.
  Сорок один, сорок два… пятьдесят семь…
   Врачи не рекомендуют часто контролировать свой пульс. Может развиться кардионевроз.  Да черт с ними с врачами этими! За пару лет он приобрел  медицинские познания. Похожие симптомы возникают при грудном остеохондрозе. Вполне возможно, у него остеохондроз. Даже вероятно именно так! А сердце зашлось после того, как он увидел эту собаку.  Жуткая скотина!
   Он встал на цыпочки, задержал дыхание, мысленно сосчитал до десяти, и короткими толч-ками выпустил воздух через ноздри. Боль ослабла, остался дискомфорт в области солнечного сплетения, будто некая сила распирает диафрагму изнутри. Ну точно остеохондроз! Ему до-садно было лишать себя того удовольствия, что приносил спорт. Ни с чем не сравнимое ощущение легкости в мышцах, радость известная лишь спортсменам, возникающая на исхо-де часа хорошего бега, когда легкие начинают работать в полную силу, мозг насыщается кро-вью, и чувство бездумной эйфории охватывает все существо, и кажется можно бежать  до бесконечности, пока налитые силой икры толкают тело вперед. Он где то читал, что у мара-фонцев вырабатываются во время бега эндогенные опиаты, и спортсмены могут испытать нечто похожее на кайф наркомана. Мужчина выдохнул, и решительно направился в сторону парковых ворот.
   Резкий порыв ветра заставил его задрожать от холода. Голые руки покрылись гусиной ко-жей. Солнце скрылось за тучей, в лицо ударили первые капли дождя.
  - Черт бы побрал этих акробатов… - проворчал он. С утра была прекрасная погода, он пол-часа торчал под окнами слушая чьи то крики.  Землю покрыло мраком, туча стремительно надвигалась, поглощая солнечный свет.
   Он нажал кнопку сигнализации, тахо приветливо моргнул красными глазами. Это как встреча старых друзей. Мужчина открыл дверцу, и в то же мгновение из парка прилетел женский крик.
  - Это шоу такое?!
Он нырнул в салон автомобиля, достал спортивную куртку, и накинул ее на голые плечи.  Сердце работало четко и уверенно, боль прошла.
  - Вы это слышали?
  Мужчина резко обернулся. Перед ним стоял один из участников недавнего шоу «под ок-ном».
  - Не глухой…
  - Виктор! – парень протянул руку.
  - Сергей. Два раза одна шутка не канает, Витя!
  У паренька была разорвана штанина, сквозь прореху выступила запекшаяся кровь.
  – Это – не шутка.  Вы видели пса?
  - Ну большой пес… Что особенного?
  - Это – не пес! – отрывисто сказал Виктор. Он  прижал палец к губам. – Тихо!
Дождь закончился также неожиданно, как и начался. Черный небосклон был затянут непро-ницаемой пленкой, на востоке выплясывали молнии. Воцарилась тишина.
  - Вы слышите? – прошептал Виктор.
  - Что? –  также шепотом ответил мужчина.
  - Звуки изменились…
  - Что значит изменились? – он поперхнулся, закашлялся, и не услышал голоса. Звуки словно  ватой окутали.
  - Шепот и крик звучат одинаково…
  - Лажа! – возмущенно воскликнул мужчина, и ощутил напрягшиеся горловые мышцы. – Черт вас всех раздери!
 - Оно становится сильнее! – он скорее угадал по движению губ, чем услышал собеседника. – Это для того, чтобы она не смогла попросить…
  - Я ничего не слышу!!! – старательно отчеканил Сергей.
Губы парня  шевелились, слова разрывали густой воздух.
  - Ей нужна помощь… Оно мешает!
 Мужчина испугался, но не подал виду,  двадцать два года в армии кое- чего стоят! Он достал из бардачка блокнот. Объяснение найдется!  В природе существует множество аномальных явлений, бермудский треугольник, нло, йетти. Рано или поздно все разъясняется! Сейчас главное наладить связь. Видимо, что то с электромагнитными полем.
  - У нас есть преимущество перед глухонемыми древности! – он заставил себя усмехнуться – Это так называемая всеобщая грамотность… - он обернулся к Виктору. Тот исчез.
  Сжимая в руке нелепый блокнот, мужчина выбежал на Таврическую улицу. В сотне метров маячила фигурка. Парень размахивая руками. Он не мог так быстро переместиться за не-сколько секунд! Бред! Пустые улицы, текучая, ощутимая физически мгла, пронизана молочно белыми нитями,  безмолвие, словно уши запаяны воском.  На обложке блокнота глупо улыбался ушастый Микки Маус. Он держал в вытянутой руке бутылку кока колы.
  «Это все нужно живым!» - короткая, словно удар тока мысль пронзила сознание. Запахов нет! Ни звуков, ни запахов. Может быть ОНА и есть такая?!
  Ветер принес большой газетный лист, он пронесся над землей, бесшумно хлопая белыми крыльями. Виктор опустился на колени,  протягивал руки вперед.
  « Он видит то, что не могу увидеть я!»
Земля задрожала от вибрации. По Кирочной улице мчался грузовик. Огромный, со сверкаю-щей  решеткой радиатора. Из под колес вырывались языки желтого пламени,  плавился ас-фальт, не в силах выдержать грузную мощь мчащегося чудовища. Недра трубы извергали ад-ское пламя. Сергей как завороженный смотрел на грузовик. Его ум практика и реалиста ли-хорадочно искал объяснения происходящему. Новые технологии?! Военный эксперимент?! Параллельные миры!  Чушь собачья! Ну допустим они могли сконструировать такую маши-ну. И на кой черт нужен  грузовик? Как военная машина он совершенно непригоден! Нет орудий для стрельбы, эта дурацкий красный цвет, как у феррари!  Но как тогда объяснить зловещую тишину, и отсутствие запахов? И куда пропали мирные петербуржцы?
  Он кинулся к шевроле, швырнул блокнот на соседнее сиденье, Микки Маус глупо вытара-щился своими круглыми лукавыми глазами.  Вставил ключ в гнездо зажигания -  тахо не по-давал признаков жизни.  А что он собственно ждал?! Микки Маус торжествующе сверкал белозубой улыбкой. Он предвкушал наслаждение от холодной сладкой кока колы. Говорят, в одной бутылке колы пол стакана сахарного песку. Все это нужно живым… Он уперся руками в руль. Сердце не болело. В груди царит тишина и покой. Также как на улицах этого странного города.
  Он часто фантазировал на тему смерти, и рисовал  картину безутешных женщин и друзей, рыдающих на могиле, и испытывал жгучее  томление. Но все это важно для живых…
   Виктор стоял на коленях, его губы беззвучно шевелились. Он выглядел счастливым…
  Сколько должно минуть столетий, прежде чем придет смирение? Сколько световых лет пу-тешествует одинокий луч от далекой звезды, пока его робкие губы коснутся земного полюса?  Тридцать лет, сорок, пятьдесят один… Он не знал ответ. Он шел в парк. Ему предстояла долгая пробежка. Это будет настоящий марафон, достойный памяти великого Франциско Лазара, который убежал в далекую туманную бесконечность.
  Сильный порыв ветра едва не сбил с ног, беззвучно вращаясь в воздухе, летели пластиковые стаканчики, надорванные пакеты от чипсов, пестрые листки бумаги, испещренные сиреневыми чернилами. Бесцветные губы мужчины растянулись в кривую усмешку. Он пригнулся, и ускорил шаг.
  Земля вздрогнула от удара.  Грузовик налетел на выступающий бампер шевроле. Огромная сила отбросила внедорожник, мужчина зачарованно глядел, как медленно и бесшумно тахо взлетел в воздух, с необычной грацией для его массивной фигуры, описал замысловатый пирует, и упал на  хонду. В воздух полетели светящиеся осколки стекла,  будто разбилась хрустальная ваза. Он отвернулся, и побежал.  Мышцы закаменели,  скулы заострились, ветер слизал капельки пота, и увлек за собой бесценные крупицы соли, увлажнив ими сухую осен-нюю листву, и на поблекших листьях выступила влага, казалось, они плачут, эти мертвые листки, скорбя о стремительно пролетевшем лете…
    

   

         

 
               
                ГЛАВА. 3. 

         
                ПРОБУЖДЕНИЕ.
    
        Зося открыла глаза, нестерпимо яркий свет ударил в лицо.
  - Извини… -человек-пес поспешно задернул занавеску. – После пробуждения всегда так. Местный свет кажется нам ярким.
  Он стоял возле открытого окна, и курил, выпуская дым в форточку. 
  -  Я пытался помочь, но т-ты не слушалась…
  Девушка молчала.
  -  Я пытался помочь... - растерянно повторил он, пытаясь поймать ее взгляд. 
   С улицы доносился людской гомон, шумный смех детей, визг тормозов, звон разбитого стекла.
  - Там авария... – он заискивающе улыбнулся. - Джип старенький... А другая машина – тойо-та.
  - Королла! - прошептала она.
  - Так точно! Ты не посмотришь?
 Она отрицательно помотала головой, по щекам текли слезы.
  - Этого не избежать.  Лучше и не противиться, так б-больнее... - он едва заметно заикался.
  - Кто дал тебе право решать?!  Кто ты такой, ублюдок?!
  - Ты знаешь... - он осмелился улыбнуться, - я — твой раб...
  - Чушь! - закричала Зося. - Это хрень собачья! Такой-же как твои выдумки насчет девушки в ночном клубе!
  - Я помню ее! – он ханжески пождал губы. -  Ее насмерть зажалили з-змеи!
  - Нет! - взвизгнула она, - Нет! Нет!!! Это была проститутка-танцовщица! Я видела это шоу несколько раз!   -   Она заткнула уши кулачками, и громко закричала.
  - Умоляю тебя, не к-кричи так! Уже люди смотрят…
  - Чушь! - она вскочила с кровати, запахнулась в простыню, и подбежала к окну.
  Красная тойота  прилипла к видавшему виды джипу, у внедорожника был смят задний бам-пер. На тротуаре лежала большая собака, на асфальт вытекла черная лужица крови. 
  - Нет! - охнула девушка.  Она подошла к бару, достала бутылку вина,  налила в бокал  - Что я делаю? - пробормотала она глядя на бутылку.
  - То, что и должна...
  Оскар незаметно подошел сзади. Она обернулась, и выплеснула ему вино в лицо, жидкость текла по щекам, человек-пес оскалился в елейной улыбке.
  - Спасибо, госпожа…
  - Дьявол! - задохнулась девушка, и с силой ударила его по лицу.
  - Это слишком лестная характеристика.  – он сокрушенно покачал головой. - Я —  твой раб.  То, что ты увидела за окном — продолжение сна. Взгляни — там самый обычный пейзаж. И никаких следов аварии...  - сочащаяся кровь из разбитого носа бедными капельками орошала пол.
  - Вытри! - она бросила платок, и неуверенно подошла к окну. Он шел следом.
  - Продолжение сна... - повторил он, - чего ты опасаешься? В-выгляни в окно, ты все равно это уже сделала!
  Оскар широко улыбался, прижимая платок к кровоточащему носу. Вокруг разноцветных глаз собрались веселые морщинки. Ему весело!
  - Ублюдок! - пробормотала Зося, и осторожно выглянула в окно.
   Две прижатые друг к другу машины. В салоне красной тойоты сидит маленький человек. У него смазанный подбородок, и короткие жесткие усы. Он похож на испуганную крысу, и одновременно на облысевшего Гитлера. Возле джипа стоит парень, у девушки болезненно сжалось сердце. Перед глазами всплыла до боли знакомая, и вместе с тем такая чужая картина. Пустынные улицы, пронизывающий ветер.  Она умерла!  Ей досталась чужая роль в пьесе, и ее героиня погибает. Зося зажмурила глаза, и воцарилась мгла. Маленькая, игрушечная смерть. Она слушала свое сердце, оно билось часто и тревожно, как ласточка в силках.
  - С-с-тобой все в порядке?
  - Заботливый пес!
  Высокий симпатичный парень машет  рукой, держит большой лист бумаги, на нем неуклю-жими каракулями написаны цифры.  Номер телефона. На разбитые автомобили с любопыт-ством смотрит полная женщина в старомодном цветастом платье. Чуть поодаль стоит седой мужчина в синих спортивных шортах. Зоя лихорадочно задернула плотные портьеры.
  - Кто все эти люди?! Откуда я их знаю…
  - Может быть, их и не существует. Многое зависит от тебя…
  - Кто дал тебе право?! – закричала Зося.
  - Ты… - кротко ответил человек пес. - Я – повелитель тени. Ты – Госпожа! – он неуклюже опустился на колени.
  - Извращенец, сукин сын!
  Он опустил голову, бледная улыбка тронула  губы.
  -  Идея сексуального подчинения не могла прийти в голову жалкому человеку-псу, не так ли?
Зося застонала от бессилия. Она вспомнила. Ублюдок прав!
  - Это  тяжело, брать на себя ответственность! – улыбался Оскар. -  За удовольствия прихо-дится платить. В том числе за радость обладания рабом.
  - Это была твоя идея!
  Она схватила со стола бутылку, и бросила в него. Он ловко увернулся, бутылка отскочила от стены, и упала на пол. На ковер вытекло вино.
  -  Слова не изменят истину! Если ты настаиваешь, я готов взять твою ответственность на себя, на то я и раб. Но вряд ли это поможет…
 Она прижала руку к груди —   там бешено колотилось маленькое сердце. Можно сколь угод-но долго стоять перед зеркалом на цыпочках, росту от этого не прибавится. Мера ответственности… Зося быстро перебирала варианты.  Чужой сценарий можно попытаться все изменить! Она набирала цифры на пульте  айфона. Как же там? Девять пять один, четырнадцать... Если она поговорит с парнем история измениться. Четырнадцать, десять...  Главное действовать! В трубке негромко щелкнуло. Номер абонента выключен, или временно недоступен. Недоступен...
    Она обреченно пошла на кухню, достала  бутылку,  вонзила острие штопора в пробку. Налила вина, и залпом выпила целый бокал. Оскар участливо смотрел на нее. Девушка до-стала сигарету, втянула горький дым и закашлялась. Что она делала в тот раз? Пила вино. Ничего не изменить...
Неслышно ступая подошел человек-пес. Она со слепой ненавистью обернулась.
  - Убью тебя, сука!
  - Что может быть проще... - грустно кивнул он.
 В прихожей раздался громкий звонок.
  - Там открыто! - Оскар заговорщически подмигнул.
Она затушила сигарету,  вышла в коридор.
   « Кто там может быть?» - машинально подумала она, и безразлично махнула рукой. Ей овладело вялое отупение.  Простыня безжизненно упала на пол она как была, голая, подошла к дверям.  Под руку быстро ввинтился невесть откуда взявшийся подросток. На лестничной площадке стоял симпатичный парень.  Он был немного похож на Кевина Костнера. Зося ощутила нереальность происходящих событий. Словно голова замотана тугой ватой. Парень что-то спрашивал,  она отвечала, затем он убежал вниз по лестнице, а она еще долго стояла в дверном проеме. Мальчик  склонился над лестничным проемом и залаял, и помчался следом за гостем. На ходу человеческое обличье менялось — он превращался в пса.
    Шаги стихли, хлопнула парадная дверь. Она вернулась в комнату, и легла на кровать.  Тело налилось свинцовой тяжестью, непреодолимая сила тянула веки вниз, от приступа зевоты она едва не вывихнула челюсть. В сгущающихся сумерках появился силуэт раба. Зося собрала волю в кулак, и села на кровати.
  - Ты напрасно тратишь силы на борьбу! - произнес он.
  - Что ты имеешь в виду? - еле ворочая языком, проговорила девушка.
   Он что-то в вино подсыпал? Раб! Скотина! Собака!  Ярость придала силы, девушка встала на ноги,  пошатываясь прошла в ванну, и включила холодную воду. Сильные струи ударили по плечам, грудь  покрылось гусиной кожей.
    « А что я делала тогда?» - промелькнула шальная мысль.
 Принимала ванну после того, как описалась... Другой сценарий, господа! Все может изме-ниться! Посвежевшая, она вылезла из под душа, насухо растерлась жестким полотенцем. Все можно изменить! Она ступила на кафельный пол, поскользнулась в куче скомканной мате-рии,  в нос ударил запах мочи — это были ее испачканные джинсы. Девушка села на малень-кий, низкий табурет и расплакалась. Она высморкалась, обтерла лицо ледяной водой, одела  спортивный костюм и вышла на кухню. Тихий как тень подкрался человек-пес.
  - Что будет дальше?! Говори! - отрывисто бросила Зося.
  - Ты знаешь это лучше меня! - он в недоумении развел руками. -  Это твоя история...   Я спа-сался от страха, ты сделала добровольный выбор. Я это понял когда понюхал  халатик... Это был ТОТ самый запах, его ни с чем не спутаешь!
  - Какой к дьяволу халатик?!
  - Ты забыла халатик в день нашего знакомства!
  - Бред какой-то... - девушка опустила голову, - не помню я никакого халатика...
  - А дневник мой помнишь? Ты читала...
  - Помню... - она невесело усмехнулась, - бредни алкоголика-мазохиста!
  - Ты ничего не поняла, Госпожа! Т-ты ни во что не веришь...
   Зося  подошла к окну. Из подъезда вышел парень. Он сильно прихрамывал, одежда покрыта слоем пыли,  разорванная штанина набухла от тяжелой крови. Навстречу к нему подбежала полная женщина и лысый коротышка,  седой мужчина помог дойти до джипа. Парень закурил сигарету, и бросил взгляд на окно. Девушка испуганно отшатнулась.
  - Собака! - с ненавистью прошептала она. Больше всего хотелось схватить раба за волосы, и начать быть затылком о стену, до тех пор, пока кровь на зальет его разноцветные глаза.
  - В гневе ты просто ослепительна! - Оскар опустился на колени, и протянул губы к ее ноге.- Помнишь, как я  одевал тебе т-тапочки....
   Зося ударила его кулаком по голове. Раб отполз в сторону, из носа пошла кровь, он сел на пол прислонясь спиной к стене, и по-собачьи задрал голову.  Около разбитых машин ходили люди в форменных синих комбинезонах, один фотографировал повреждения, другой записывал что-то в папку. Возле него суетился лысый коротышка, парень сидел на земле, прислонясь спиной к развороченному бамперу своего джипа, и безучастно смотрел на все происходящее.  Их взгляды встретились, он едва заметно кивнул.  Она точно знала, что последует дальше. Идея осенила внезапно. Она схватила айфон, набрала номер. Как и следовало ожидать, номер недоступен. Все правильно! Она не может общаться с персонажем сна напрямую, такой прием нарушает сценарий. Но правило не распространяется на смс сообщения. Зося спешно набирала текст. Ведь она читала написанный дневник  извращенца! Значит, написанные слова уже являются частью истории, над ними не властны  демиурги, лешие и прочая нечисть!  Изреченное слово имеет силу, оно само — история. Вначале было слово...
    Борясь с наваливающейся дремотой, она дрожащими пальцами набирала буквы, ввела но-мер.  Понятно. Она засыпает, если пытается изменить сценарий. Девушка опустилась на пол, изо рта потекла слюна. Она спала...
      Из кухни вышел Оскар.  Густая сукровица запеклась под разбитым носом. Зося немед-ленно проснулась. Сценарий  восстановлен.
  - Иди умойся, скотина! - она бросила полотенце.
  - Я хотел как лучше... - он поспешил в ванную. Она проводила его взглядом полным отвра-щения. Сон прошел. Сообщение успешно отправлено. Девушка едва сдержала восторженный крик. Теперь главное, чтобы парень понял, от кого оно пришло. Он поймет! Осталось играть по их правилам,  ничего не менять, сигналом нарушения сценария будет сонливость.
    Зося налила себе водки, в комнате звенел телефон. Нарушена хронология событий... Она усмехнулась. Или в зазеркалье другое время? Чушь! Проще предположить, что она одурма-нена  наркотиком.
   Она подошла к аппарату, и перерезала провод. Послушная девочка! Она будет поступать так, как от нее ждут. Телефон вновь зазвонил — кусок обрезанного провода торчал из  лаки-рованного блестящего брюха. Тягучая сонливость навалилась как пуховое одеяло. Глаза за-крывались.
  - Я слушаю....
  - Подойди к окну... - приказал низкий, хриплый голос. У людей не бывает таких голосов!
  Зося отдернула портьеру, вялость исчезла без следа, появилась нехорошая злоба. Свежий воздух ударил в грудь, в комнату ворвалось  пение птиц, задорно шумела листва. Джип уехал. Возле тойоты суетился маленький человечек.
  - Молодой человек! - прокричала она, демонстрируя коротышке такую грудь, которую он едва-ли мог встретить на своих любимых порносайтах.
    «Пусть покайфует напоследок! Крошка Цахес...» -  чужие, наполненные ненавистью мысли промелькнули в голове. Она увидела его голым , распростертым на пустынной земле. Уродливые ликаны рвут плоть  сильными челюстями, вонзаясь острыми зубами в пах, перемалывая  кости.  Наполненной животной болью крик несется над раскаленной степью.
  - Беги! – закричала он что было сил. -  Беги отсюда!!!
Зося не услышала своего голоса, звуки гибли в чреве, едва зародившись. Девушка попыта-лась кинуть на улицу тяжелую пепельницу, но в руке у нее оказалась  пачка сигарет, она без-звучно упала на асфальт, коротышка поднял сигареты, и кланялся благодарственно, как ки-тайский болванчик. Ничего нельзя изменить…
     В комнату вошел Оскар. В его руке дымилась тонкая сигарета, влажные волосы были за-чесаны назад, в разноцветных глазах нежилась горячая страсть.
  - Лучше покориться!  В смирении – сила…
 Зося села на подоконник, позволив коротышке созерцать ее наготу.  Она заставила прочесть  клятву. Автор сценария обладает чувством юмора! Раб нацепил  ошейник, в зубах он сжимал ремень. Девушка нехорошо улыбнулась... Что с ней происходит! Это не она!!!
    Коротышка сбиваясь и путаясь, декламировал слова клятвы. Ничего нельзя изменить…
  - Почему ты не подходишь к окну? - спросила она.
  - М-мне нельзя... - он протянул ей ремень.
  - А мне можно?
  - Ты — избранная. Званных много, избранных мало...   Ты не боишься серого манка, и есть нечто такое, что заставляет его относиться к тебе с уважением. - он робко сунул ремень ей в руку. Зося с отвращением отбросила его в сторону.
  - Зачем это?!
  - Он не может найти собаку, я меняю свою природу…  Я писал об этом. Мой дневник...
    Она стремительно прошла в спальню, открыла ящик письменного стола, пальцы наткну-лись на небольшую  книжку. Молитвенник. Девушка погладила пальцами обтертый корешок.  В нижнем ящике лежала пухлая тетрадка. Зося открыла наугад — страницы были исписаны беглым корявым почерком.
   «...У меня больше нет своей истории... Я — это комбинация страхов, скопище пульсирую-щих нервов. В ту ночь, когда серая тень вплыла в мою жизнь, я перестал бояться смерти и смущаться унижений. Мне удалось погрузить Госпожу в мой мир, она считает его миром ил-люзий...».
   Зося бросила яростный взгляд на раба. Он поднял ремень, и встал на четвереньки, и застыл в униженной позе, склонив голову. Девушка с отвращением плюнула ему в лицо, Оскар вздрогнул и благодарно застонал.
  - Выродок…
   « После того, как Госпожа встретиться с серой тенью —  страх исчезнет. Она станет перво-приемницей абсолютного ужаса. Это — мой дар ей... Однако немалого труда стоило заста-вить Хозяйку погрузиться в густую бездну моих иллюзий. Там многое перевернуто, искаже-но, как могут дробиться, множась на тысячные детали отражения в кривых, треснутых зер-калах...»
 В молитвенной позе застыл Оскар. Навечно... Слово вызвало приступ  отчаяния. Где она это слышала? Раб протягтвал ей ремень. Как он сказал про себя, - повелитель тени! Она затянулась сигаретой, закашлялась, из глаз покатились слезы. Навечно! Слово как нож.
   « Поначалу Госпоже было страшно... Зазвенели серебряные нити, следовало сконцентриро-ваться на синем небе и повторять. Ахерон лилит, Ахерон лилит...»
    Зося отбросила дневник.  Донесся слабый раскат грома, надрывался телефон. В комнату вползла липкая и плотная мгла, воздух стал тяжелым и неподвижным, в наэлектризованной атмосфере проносились голубые молнии. Человек-пес вжался в пол, в остановившихся глазах застыл смертельный ужас. Зося  подняла трубку. Микрофон гремел нечеловеческим голосом, от звуков воздух вибрировал .
  - Ахерон лилит, адрамелех бегерит, мелек таус наама, самну римон наама...
  Сверкнула молния. Оскар завыл, его вытаращенный взгляд был прикован к колыхающейся  портьере.  Черные тучи неслись над землей,  касаясь рваными краями верхушек стройных тополей. Молнии буравили сумрак облаков, вонзались в земную твердь. Хлынул проливной дождь, голос из телефона был похож на собачий рев.
     -   Адрамелех бегерит наама!
  В парке, под проливным дождем, полная женщина пыталась протиснуться сквозь узкие ре-шетки ограды.  К ней медленно приближался огромный черный пес, а в двух кварталах, в маленькой комнатке спал слепоглухой мальчик. Он не мог слышать грома, но в такт раскатам по  лицу пробегала мучительная судорога.
  Она ничего не может изменить...  Ей нужна помощь!
   Девушка открыла молитвенник, опустилась на колени рядом со скорчившимся  человеком, и перекрывая  страшный голос, начала читать молитвы...
   С треском слетела с петель входная дверь. В дверях стоял парень в промокшей джинсовой куртке. Он припадал на раненную ногу, болезненно морщился, потирая ушибленное плечо. В руке он сжимал трубку сотового телефона, на голубом экране светились два слова —
    « с п а с и    м е н я ...»
    
               


             
               
                Человек – пес.
    

         
       Октябрьское хмурое утро окутало город Петербург. В такую погоду хорошо умирать от запоя. Оскар лежал на кровати, прислушиваясь к сердцу. Насчитал несколько сотен ударов, сбился, начал снова, дав себе зарок счесть не менее тысячи, но дойдя до четырехсот двадца-ти, бросил это никчемное занятие. Он ничего не может довести до конца.  Даже уборку в комнате. Куча мусора, сметенного в угол комнаты, и ржавый совок, красноречиво свидетельствовали, ты – лентяй! В голове царила пустота. Капли дождя чертили затейливый рисунок на стекле.
  - Я – Оскар! – проговорил он вслух.
    Воспаленный язык едва шевелился в горячем, скрипящем как наждачная бумага рту. На столе стояла бутылка. Испытывая слабую надежду, он  понюхал содержимое.  Едва затеп-лившись надежда, угасла. Бестолковая жидкость без цвета и запаха, с ржавым запахом.. Он ничего не помнил...
   Сам по себе включился телевизор, на экране выплясывал незнакомый человек в костюме.
  - Время не имеет для тебя теперь значения. Сто один день! – отчеканил актер твердым голо-сом, словно вбивал в мерзлую землю стальной кол. – Сто один день! – он расхохотался, об-нажив маленькие острые как у крысы резцы.
  Оскар смотрел на экран телевизора,  хлопая ресницами.  Он натянул джинсы, и вышел в коридор. Соседская дверь была приоткрыта. Комната принадлежала крепкому молодому парню. У него была стриженная под ежик квадратная голова, и массивная шея. Оскар растерянно потряс головой. Что-то не так... Из за дверей доносилась тихая мелодия.
    «Эрик Клэптон.  Алкоголик и музыкант...» -  появилась мысль, и она была чужой.
     На кровати лежала голая девушка. Большая грудь, коричневая родинка на верхней губе, длинные стройные ноги. Сервировочный столик ломился под тяжестью  бутылок. Скорее повинуясь  инстинкту, чем этой звенящей пустоте внутри себя, человек схватил водку, и бежал прочью Он захлопнул дверь,  с той стороны раздался сильный удар. Задрожали окна, из коридора неслось  рычание.
  Человек открутил пробку,  наполнил стакан. В нос ударил запах спирта, рот наполнился слюной, жидкость обожгла гортань. Ощущение опьянения не последовало! Та же сухость в горле, дрожащие пальцы рук,  и предчувствие неминуемой беды. Он налил целый стакан, горлышко билось о край стакана.  Ни с чем не спутать ожегшую горло жидкость! Водка! Он закрыл глаза. Вместе со страхом в сердце вселилось отчаяние. Из разноцветных глаз потекли слезы.
    Он о чем-то подобном слышал. Рассказывали собутыльники в то время, когда ему для вы-пивки требовалась компания. Бывают разные спирты, и всего их шесть штук. Питьевым яв-ляется только этиловый, а есть еще какой-то, кажется, он называется изопропиловый. Вкусо-вые качества изопропилового спирта, такие-же как и у обычной водки, но стадия опьянения отсутствует, а отравление развивается  стремительно. В следующее мгновение он забыл эту информацию,  разглядывая бутылку, и силясь вспомнить.
   В соседней комнате сменили музыку, играл блюз. Женскому смеху, вторил мужской голос.
   « Лед Зеппелин!» -  объявил незнакомый голос, он самоуверенно хозяйничал в голове человека.  - « Английская рок группа. Их барабанщик умер после того, как позавтракал бутылкой водки. Ты еще не завтракал, Оскар?»
    Оскар закричал. Все услышанное было ему незнакомым. Он знал слова, но не мог осмыс-лить их значения.  Болевой спиралью скрутило живот, он  прижал руки к ребрам и бросился в коридор.  Чутье подсказывало, что неподалеку есть помещение, где можно освободить ки-шечник.
   По коридору бежала огромная  собака, ее глаза горели как раскаленные уголья. Оскар мет-нулся назад, повернул ручку замка, и забился в угол кровати. Живот вздулся как барабан, он  сдернул джинсы, путаясь в жесткой матери и опорожнил кишечник...
    Какое-то время он лежал на полу, на лбу выступил холодный пот, от запаха дерьма тошни-ло.  Человек вытерся простыней, на столе стояла початая бутылка водки. Горечь в горле, ожигающее тепло. И ничего больше!!! Оскар взял в руки бутылку, понюхал содержимое — обыкновенная водка. В следующее мгновение он об этом забыл.
    Человек почувствовал  жжение в мочевом пузыре, он вышел в коридор — голос как-бы в издевку напомнил  о наличии туалета, но не успел до него дойти - в коридоре объявилась черная собака, и он в страхе бежал в комнату, по бедрам лилась горячая струя...
   Голос перестал сообщать новости, и он забыл свое имя,  язык и пол. Он подошел к зеркалу, и увидел  худого мужчину с разноцветными глазами, а на фоне маячила тень, она тянула  длинные щупальца, из глубины мерцающего полумрака.
   Оскар забыл, что ему надо есть и пить, он испытывал голод, жажду, но не знал, как их уто-лить. Он таращился на бутылку с водкой, лил жидкость на пол, и бессмысленно таращился на мокрые пятна. Он хотел позвать на помощь, но не знал, как это сделать.
   Вскоре он погрузился в черноту. Остались боль и страх, и исчезнувшая память превратила их в бесконечную череду страданий, наверное от того ужаса, который приходилось испыты-вать несчастному у него должно было остановиться сердце, но некто одарил его железной выносливостью, и время остановилось, сконцентрировавшись в микроскопической точке во вселенной именуемой как  душа Оскара. Ущербная душа Человека пса...
     Прошло время.  Человек открыл глаза. В окно лился призрачный свет — начиналось уны-лое утро. Он ощупал свое лицо, голову. Щеки заросли  бородой, живот втянулся,  ребра про-свечивали сквозь кожу, от него исходил тяжелый гнилостный запах.  Бледная как пергамент кожа обтягивала высохшие ноги, икры были покрыты сетью венозных узлов. Мелькнула  тень, сердце екнуло в груди, под лопатку вонзилась острая игла.
  - Глупо бояться инфаркта, прожив столько чужих жизней! – рассмеялся незнакомец.
   В изголовье кровати стоял  мускулистый субъект, с туловищем человека и головой пса. Из оскаленной пасти сочилась горячая кровь.
    - Свежачок! -  монстр дружелюбно подмигнул.-  Кровь хищника имеет особенный привкус! Коровы, свиньи, бараны... Жертвы! Они предназначены для того, чтобы быть убитыми. Кровь хищника обладает магической привлекательность! Не хочешь попробовать? – существо повернулось к человеку и плюнуло ему в лицо.
    Липкая жидкость попала в ноздри и рот — он едва не задохнулся от тошнотворно соленой клейкой смеси, машинально сделал глоток, и его вырвало.
  - Фу как невежливо! – воскликнул монстр.  Он брезгливо скорчил недовольную мину, и уселся в ногах.
  - Кто я  такой? - мужчина обвел глазами комнату. - Я ничего не помню...
  -  Ты можешь говорить, изъявляешь желание задавать вопросы, значит — помнишь. И как это не наивно звучит, - на что то надеешься!
  - Это – белая горячка…
  - Это — перерыв...  - Пришелец непринужденно развалился на кровати.
  - Я даже не помню своего имени...
  - Тебя зовут Оскар! - торжественно объявил монстр.
  - Я скоро умру, и ты пришел мне сообщить об этом...
  - Не советую рассчитывать не легкую смерть! Ты задолжал одну безделицу взыскательному кредитору, а он умеет взымать мзду, будь уверен! У тебя был шанс, найти заступника, но ты им не воспользовался. Я тебя поздравляю, Оскар! - чудовище вскочило на ноги, и с удиви-тельной для его фигуры грацией поклонилось. - Ты умудрился разозлить самого мстительно-го ростовщика во всей Вселенной!
  - Я не ничего не п-понимаю... - прошептал Оскар, - я никому в жизни не причинил вреда.
  - В самом деле?! - хохотал монстр, - так-таки никому в жизни?
  - Никому...
  - Я восхищен! Ну конечно-же! Как я мог не догадаться... Ты ведь святой?!
  - Я совсем не это имел в виду...
  - Не надо оправданий! Ошибочка вышла... Кабы ты сразу сказал, что — святой, разве бы стал я ломать эту комедию?! Прошу прощения покорно! - он церемонно поклонился, а затем со всего размаха плюхнулся на кровать так, что придавил несчастному ноги.
  - Больно! - вскрикнул человек.
  - В самом деле!? - чудовище изобразило недоумение на собачьей морде, - но для святого это должно быть сущие пустяки! Они ведь потому и святые, что стоически переносят страдания!
  - Я не говорил, что я — святой... - простонал Оскар, силясь освободить придавленные икры.
  - Если я не ошибаюсь, ты на пороге смерти заявляешь о том, что в «жизни никому не при-чинил вреда»? Твои слова?
  - Я всегда был добр к людям... – он едва сдерживал рыдания.
  - Боюсь, ты не верно представляешь себе, что такое добро и зло. Попробую тебе помочь. Ты мне симпатичен!
Он свирепо оскалился, и прошептал.   
  - Вспоминай! Вспоминай!!!
  - К-как же я могу вспомнить, если...-  начал говорить человек, но осекся на полуслове.
   Боль в ногах исчезла — они как-будто занемели, и холодное онемение поползло дальше наверх, как ядовитая сороконожка. Он чувствовал ледяные щупальца в бедрах, на груди, вот оно коснулось горла, достигло лица.  Звериные зрачки манили, он хотел заплакать, но прова-лился в бездонные черные водовороты, у закружилась голова, и он потерял сознание.
       «...Он спал. Он был пьян. Накануне украл у соседей литровую бутылку водки, выпил треть, выкурил  окурок, и чувствовал себя почти счастливым, когда на кухне объявилась по-луголая блондинка. Она угостила его куском свинины, банкой пива, позволила ощутить упругую прелесть девичьего тела. Она ушла, он допил пиво, и заснул со счастливой улыбкой на губах.  Его разбудил телефонный звонок. Девушка пригласила его к себе. У него все так легко получалось, но он испытывал постоянную неудовлетворенность. Он наслаждался ее красотой, затем она отвела его в ресторан, где проходило  шоу, с участием голой девушки и змей. Что было дальше... Стоп! Ложная версия, - сколка его давешнего сна… Как было на самом деле?! Он привязался к ней на улице, просил мелочь на выпивку. Она пожалела, дала денег. Он читал ей свои стихи, девушке понравилось… Сны зачастую путаются с явью. Она заставила его носить ошейник... Не  так! Он сам этого захотел!   Он стал писать дневник... У него литературный талант! Помимо того, что Оскар — избранный, он еще и одаренный писатель! Он сидит, скорчившись возле чердачного окна, подглядывая за девушкой. Он казался себе манипулятором, дергающим марионеток за нитки!  Не то! Что-то другое...
   Оскар прислуживает ее подругам, ему хочется настоящего извращения. Они привязывают его к спинке кровати, в рот течет горячая терпкая жидкость... Опять не то! Он привел к де-вушке негра из ночного клуба, он умоляет ее, он всегда хотел испытать то, что чувствуют гомосексуалы. Боль и извращенное наслаждение. Теперь он жаждет испытать сладость настоящего насилия...
    Убийство! Он забивает несчастного негра железной трубой, и еще живого насилует. Он испытывает настоящее удовольствие, окровавленный человек корчится возле его ног, в черных глазах застыла мольба. У него уже был опыт убийства...
    Госпожа отвела его к доктору, сообразительный профессор угадал его тайну. Это значит — скоро опять объявится ОН... И вернется страх!
   Оскар подстерегает доктора возле подземного гаража,  вонзает длинное лезвие в бок, оно пропарывает тонкое пальто, профессора кричит  беззащитным голосом, убийца счастлив.  Он — избранный...
    Он в гостях у подруги Госпожи.  Несчастная одинокая некрасивая женщина. Она всего лишь хотела любви... Она чем-то его взбесила. Он долго бил ее,  тех пор, пока она не преста-ла шевелиться...
   Он вспомнил!!! Девушку звали Зося! Она католичка, иногда она стоит на коленях перед распятием.  Она шепчет молитвы, и в такие минуты  не принадлежит ему всецело. Она мо-лится, и это вызывает у него приступ сильного раздражения! Он снял со стены распятие, и  и мочиться на него... Он хохочет!  Он жаждет встречи с настоящим Хозяином!
   Ахерон лилит! Адрамелех бегерит саама... мелек таус наама! Самну римон наама! И прихо-дит мгла...»
      ...Слепящая вспышка взорвалась и ослепила, в уши ворвался многоголосый визг, и это были не голоса людей, он чувствовал прикосновения  липких пальцев, мерное шептание ка-салось ушей. Мягкие руки, похожие на крылья летучих мышей ощупывали его тело, забира-ясь во все отверстия, выдирая глаза, выкручивая пальцы, медленно, по одному отрывая волосы на голове. Он  погружался в бездну шевелящихся как змеи рук.
  - Довольно пошло! - раздался  голос. - Какая-то дичь средневековая!
  - Я просто пошутил, отец, не сердись... - ответил другой, хриплый, с металлическим скре-жетом.
  - Поспеши насчет девушки! Красивая глупая кукла, и такое своеволие!
  - Обычная блудница, ничего нового…
  - Заблуждаешься, сынок! Иногда незначительный поступок персонажа в корне меняет дра-матургию произведения.
  - А что сделала она?!
  - Молилась…
  - Чушь, отец! Они всегда молятся, только это мало помогает.
  - Глупец! Она молилась не за себя, а за больного мальчика!
  - Я решил, что лучше будет...
  - Не важно! - отрезал голос. - Мне не интересны детали.
  - А как насчет ее поклонника?
  - Любовь отличает от похоти бескорыстное жертвование.
  Голоса стихли, Оскар очнулся в своей комнате. Он лежал на кровати, и глазами, полными ужаса смотрел на чудовище.
  - Все б-было совсем не т-так... - прошептал он,  из разноцветных глаз старика текли слезы. - она заставила меня! Я лишь испытывал страх и любовь...
Монстр хлопнул в ладоши.
  - Я восхищен тобой, Оскар! Ты искренне веришь в то, что говоришь! - он встал с кровати,  подошел к окну, долго глядел в сгущающиеся на горизонте грозовые тучи.
  -  Будет гроза... Редкое явление - гроза осенью в местных широтах, но ради таких милых людей мы с отцом решили сделать исключение. Гроза – это красиво. Глупая, красивая  деви-ца, и такое своеволие...- сказал он непонятную фразу, - И все изменилось... Всего один поступок! – монстр обернулся и неожиданно оказался возле кровати. 
  -  Тебя ничего не удивляет во всей  э т о й  истории?
  - В-все было не так! - повторил человек. - Я убил негра... Но он изнасиловал меня! А д-девушка била меня кнутом...  Я про доктора я могу все объяснить! Я не хотел убивать…
  - Довольно!  Подумаешь, негра убил! Наплевать! Старый добрый доктор... Ты знаешь, сколько стариков умирает в каждую секунду? Людская смертность — естественна как восход солнца, но она является индикатором человеческой нравственности.
  - Что-же мне теперь делать?
  -Ты был лишен памяти некоторое время, и жил, опираясь исключительно на нравственный закон.  Канта читал?  Серость какая... Дети интернета!  В твоем случае, нравственный закон базировался всего на страхе, а человек лишенный памяти перестает бояться! Исчез страх, и нравственный закон сгинул! Иммануил Кант был безнадежный романтик и идеалист. Беспа-мятство лишило тебя защиты, ты стал уязвим как младенец, но младенец чист, и он под за-щитой, ты отказался от защиты, предпочтя ей бесконечную череду удовольствий. В извест-ном смысле я тебя понимаю,  в сути смертной природы заложена непреодолимая страсть к наслаждениям. Но возникла небольшая проблемка. Пустячок! Маленький непогашенный долг...
  - Какой долг...- растерянно шептал Оскар.  В груди болезненно пульсировало сердце, и чей-то несмолкаемый голос повторял одно и то-же слово  -  « Долг...долг...долг...»
  -  Пустяшный долг, если не брать в расчет  к о м у  именно ты умудрился задолжать!
  - Я не помню д-долга...
  - Твои сны! Чудо их чудес, дарованное тебе как избранному! Это ведь твои слова, Оскар!
  - Сны...  - эхом прошелестел человек. Тяжелая тоска каменной плитой сдавила его грудь. -  Я помню, я захотел увидеть во сне...
  - Молчи!!! - яростно рявкнуло чудовище, - не смей произносить имени, величия которого ты даже смеешь помыслить!
  - Что-же мне теперь делать?!
 -  Платить!
 Монстр пристально посмотрел в глаза человеку. У Оскара закружилась голова, слух и зрение покидают его, остается скопище обнаженных нервов, оголенная беззащитная душа рыдает и рвется на части. Голос пришельца доносился приглушенно издалека, все тише, рыкающие нотки проваливаются, исчезают и вновь объявляются уже не как голос, а как вой голодного шакала, но смысл его понятен, одно слово вертится в причудливой спирали завихрений звуков.
   « Бесконечность, бесконечность, бескон...бес...»
  - Я в-вспомнил...- он рыдает в голос, скорчившись на кровати, - я вспомнил!!! - он задыхался от нахлынувших воспоминаний, они крутились в калейдоскопе цветных картинок настолько реалистичных, что сохранили запах и осязание. - я вспомнил... - выл он беззащитно закрыв ладонями лицо, как-будто силясь сокрыться от наваливающихся образов.
      … Он напивается в кафе. Много рассуждает, стремясь привлечь внимание девушки. Она - миловидная, женственная, ее заинтересовал забавный парень с разноцветными глазами. Он говорит о опасных вещах, и желая произвести впечатление на девушку, остро полемизирует на тему бытия Бога.
   Она заинтригована. Парень  речист. Он попирает устои, он — бунтарь! Как всякий алкого-лик — он разочаровавшийся идеалист и неудачник, интерес аудитории высшая награда для уязвленной гордыни.  Желая усилить впечатление, он срывает простенький крест с груди и топчет его ногами. Он отрицает Бога! Бог для слабаков! В тот-же вечер они уходят вместе...
    А ночью он видит сон. Некто темный и безликий предлагает  сделку. Он может получить все, что пожелает, но не в реальном мире, а в ином. По ту сторону тени. Он выбирает сны. Потом звучат слова, он должен их повторить...
     « адрамелех бегерит... мелек таус наама... самну римон наама...ахерон лилит...»
  Темный и безликий не обманул, на следующую ночь он увидел такую красоту которую не могли дать ни алкоголь ни наркотики. Он что-то должен был отдать этому безликому. Какую-то мелочь... Он вспомнил! Тот просил душевный покой, и Оскар не раздумывая согласился! Никчемная вещь! Он вспомнил о душевном покое на следующую ночь, когда безликий вернулся за расплатой. Оказалось, что жизнь без душевного покоя наполнена ледяным, ни с чем не сравнимым страхом...
    На третье утро он проснулся. Играла музыка за соседской стеной. Creedence Clearwater Rivavle… Старый добрый рок.  Кто остановит дождь? Пел Фогерти. Алкоголик Джон Фогер-ти…
  - Я вспомнил...
  - Тебе удалось то, что не мог совершить ни один из смертных. - звенел голос. - Тебе удалось ускользнуть от Повелителя! Попытки поменять свою природу выглядели не более чем забав-ный маскарад, но остальное было сработано достаточно ловко. Способный юноша! Ты ис-хитрился запутать следы, убедив девушку платить по счетам вместо себя. Хитро! Более то-го... У тебя был шанс избежать расплаты. Оборотная сторона теней. Там все выглядит иначе. Зеркало многих вводит в заблуждение. Подсказка была на поверхности, но ты оказался чрез-мерно сосредоточен на сексуальных удовольствиях.  Волк с разноцветными глазами,  —  яв-лялся зеркальным отражением частицы твоей светлой натуры. Тот, кем ты пренебрег, и чьего имени я не осмеливаюсь произносить, в своем милосердии давал тебе шанс, но ты пренебрег им. А теперь за мной, Оскар, человек-пес!  Близиться гроза, у Повелителя большие планы, на твой счет, надеюсь ты польщен таким вниманием? У нас впереди — бесконечность!
     Мелькнула молния,  прогрохотал раскат грома, заскрипела дверь.
   Комната стразу наполнилась людьми, кто-то спешно набирал телефонный номер, торопли-во монтировал фибростиммулятор. Сильный разряд изогнул дугой худое тело.
  - Редкий случай… - пробормотал  доктор.  Худощавый брюнет с маленькой, аккуратно под-стриженной бородкой. Он  длинными пальцами прижал стетоскоп к обнаженной груди, и несколько секунд напряженно слушал, затем безнадежно махнул рукой.
  - Обычный инфаркт. – ответил напарник.
  - Не похоже. Соседи говорят, парень сильно пил, но последнее время был трезвым.
  - Деллирум тременс?
 - Белый- белый! Горячий-горячий! – ухмыльнулся врач. Он приподнял двумя пальцами веко мертвого человека, и отшатнулся, едва не сбив столик.
    Из под безжизненного века, с яростью глянул налитый кровью зеленый глаз. Казалось, чу-довищная предсмертная мука сузила черный зрачок до угольной точки, оттуда несется дикий, наполненный невыразимым страданием безмолвный вопль.  У покойника открылся рот, безвольно отпала нижняя челюсть. Напарник махнул рукой — он склонился возле стола, и быстро писал.
 - Погляди!
  Тот оторвался от своей писанины, тихо выругался, выхватил смартфон из кармана, как пи-столет.  Во  рту человека торчали острые собачьи клыки,  покрытые запекшейся кровью.  Брюнет поспешно оглянулся, и быстро и незаметно перекрестился.
    В комнате потемнело,  в мертвом эфире плыла бесстрастная тишина.  А за окном бушевала гроза, клонились к земле черные кривые стволы деревьев, в сердцевин туч сверкали серебристые молнии...

    
                ПРЕОБРАЖЕНИЕ.

   
   Они проговорили всю ночь. Глубокая, синего оплавленного стекла пепельница была до краев наполнена окурками, и несмотря на распахнутую оконную фрамугу, сизый дым плавал в комнате густыми спайками. Ветер ласково трепал розовую занавеску, первые солнечные лучи окрасили стены алым. Тучи медленно уползали на запад. Бледный серп молодого полумесяца плыл по небосклону, а на востоке уверенно поднималось солнце, его хмельное, после долгой зимы дыхание, обжигало землю. Улица выглядела пустынной, ветер гнал по асфальту обрывки старых газет, вьюжил сухую пыль.
  Виктор опустился на колени, и прижался губами к ее животу.
  - Обещай мне, что больше не будешь курить?
   Она грустно улыбнулась.
  - И спать по ночам...
  - И спать по ночам! - он широко улыбнулся. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямоч-ки.
  - А ты уверена?
  - А что тебя смущает? - Зося запустила пальцы в его густые, цвета  льна волосы.
  - Незаметно совсем... - он ощупал губами гладкий живот.
  - Ты думал, он сразу-же надувается как барабан?! - она тихо засмеялась.
  - Нет опыта. Это первый беременный живот, который я целую...
  - Ну и как? - Зося возбужденно хихикнула.
  - Это самый чудесный беременный живот! - прошептал он.
    Солнечный луч вырвался из оков, на горизонте объявилась радуга, радостно заверещали птицы, неся весть о окончании затяжной зимы. Солнце растопило остатки талого снега, со-хранившегося в тенистых уголках, буйная зелень шумела, и робко прячась на фоне крон де-ревьев, выскочила рыжая белочка. Она распушила золотистый хвост, сморщила кнопочный влажный носик, и неожиданно громко чихнула, задорно блестя черными выпуклыми глазка-ми.
  Зося  прижалась губами к его рту, и долго не могла оторваться.
  - Теперь все совсем иначе... - прошептала она. - Все стало по другому...
  - Ты про секс? - Виктор потянулся к пепельнице.
 - Раньше это называлось — секс. Теперь — это любовь.
  Мужчина поднялся с кровати, у него были широкие плечи, узкие бедра, и длинные мускулистые ноги. Он достал сигарету из пачки. Последняя...
  - Он будет красивым... - она свободно улыбнулась.
  - Кто? - он озадаченно потряс пустую пачку сигарет.
  - Наш сын!
  - Я больше не буду здесь курить! - он сокрушенно покачал головой. - А ты бросишь!
  - Брошу! - радостно выдохнула она. Виктор присел на краешек кровати, одел джинсы..
  - Ты куда?
  - Выйду за сигаретами, покурю на улице, и куплю тебе сока! С пивом и вином тоже пора заканчивать...
 Она прижалась губами к его ладони. У него большие и сильные ладони. Он поцеловал ее родинку, шагнул к дверям. Его движения были сильные, сдержанные, как у большого хищника.
  - Стой! - закричала Зося. Она выскочила из кровати, горячая, нагая прильнула к груди. Не-объяснимая тревога нарастала. - Не надо уходить!
  - Одна нога здесь, другая там! - в его глазах светилось неподдельное беспокойство.
 « Он решит, что я — сумасшедшая! Особенно после всего, рассказанного этой ночью. Но отчего ей так страшно?!»
  -  Иди! Все нормально... Просто я немного разнервничалась!
  - Конечно! - кивнул мужчина, - после всего, что мы с тобой пережили... Но все уже позади! Точно?
  - Все позади! - пытаясь выглядеть беззаботной, хохотала девушка. -  Мы с тобой все расска-зали друг другу...
  - Да! Между нами больше нет тайн! Я боялся, что ты сочтешь меня сумасшедшим!
  - Особенно когда я появилась голой!
  - Да что там голая! Когда я поднимался по лестнице, а за мной бежало чудовище! Брр! Красные глаза! А потом крысы, змеи!
  - Подумаешь, крысы! - она пританцовывала босиком, на голом полу. - Мне казалось, что это вообще была не я, а какое-то другое существо! - у нее задрожали губы, глаза наполнились слезами.  -  И еще этот несчастный слепоглухой мальчик! Я так надеялась, что ты догадаешь-ся от кого пришло сообщение.  Всего два слова... - она замолчала, Виктор тоже замолчал. Приступ истерического смеха прошел,  на них опять навалилось ощущение нереальности произошедшего.
  - Я не могу поверить… - прошептала она. – Я до сих пор не могу поверить, что все это про-изошло на самом деле. Мне проще предположить действие наркотика, страшный сон, галлю-цинации…  Ты когда-нибудь терял сознание?
  - Я восемь лет ринг топтал, подруга! Шесть нокаутов за плечами! Зося обняла его за шею, и жарко шептала наухо.
  -  После обморока появляются красочные галлюцинации, голодание мозга, или что то в та-ком роде. Мне хотелось бы верить, что все это были галлюцинации, но тогда…- она запну-лась.
  - Тогда и наша встреча не более чем сон… - печально улыбнулся Виктор.
  - А это и есть – сон! – тихо засмеялась девушка, - самый прекрасный сон на свете!
  - Прошло время. Мы с тобой встречались, неся свою тайну каждый по одиночке. Мы видели друг друга каждый день и молчали. Теперь нас двое, мы вытерпим...
  - Ты ошибся. – улыбнулась Зося. - нас трое...
Он чувствовал неприятную резь в глазах, отвернулся, чтобы скрыть слезы.
  - Я не отдам ему тебя! - тихо и твердо проговорил он.
  - Ты — сильный...  Но  э т о  не человек, и я боюсь...
  - Демоны встречаются в фильмах ужасов! – шутливо сказал Виктор. – Считай, твои видения являлись отличным сценарием. Что нас заставило вернуться к этой теме? Смерть твоего бывшего ухажера.
  - Мерзавец! – процедила сквозь зубы девушка. – Мне стыдно вспоминать об этом.
  - Все в прошлом! Полиция утверждает, что его он впал в кому несколько месяцев назад, и по сей день находится в промежуточном состоянии. Они на тебя вышли, из серии насильственных смертей. Парень оказался серийным убийцей. Во всяком случае три эпизода доказаны. Наверное, он и тебя планировал убить…
  - Не думаю… - Зося поджала губы. – Когда ты ворвался в квартиру, его уже не было.
  - Вроде того… - Виктор прятал глаза.
  - Не смей скрывать от меня ничего! – она вцепилась ему в плечи. – Помнишь?! Только правда! Я рассказала тебе про этот сатанинский обряд, между нами нет тайн!
  - Я не хотел говорить… Прошло столько времени!
  - Говори!
  Он нехотя высвободился из объятий.
  - В прихожей были собачьи следы повсюду… Как в романе Конан Дойля! – он деланно усмехнулся.
  Зося задумчиво посмотрела в окно.
  - Ты прав. Истину мы все равно не узнаем, а чокнуться запросто можем. – она бережно по-целовала его в губы. – Иди за своим куревом, но будь осторожен!
  - Моя бывшая была астролог. – сказал Виктор, - она нагадала мне, что я погибну в автоката-строфе! С трудом представляю себе такую автомобильную катастрофу на нашей улице! Даже людей ни души, не то, что машин! .- накинул куртку на плечи, и выскочил на лестницу. Хлопнула входная дверь, девушка вздрогнула, провела пальцами по губам, пытаясь сохра-нить  память от его поцелуя.
 « Прощальный поцелуй!» - промелькнула мысль, похожая на название дамского романа, и тотчас нахлынуло ощущение глубокой тоски и печали.
   Больше я его не когда ни увижу...
  - Нет!!!- закричала Зося, - я тебе не позволю! - она выскочила
на лестничную площадку. Там было тихо, гулял сырой сквозняк. Она зябко передернула го-лыми плечами. Он не мог так быстро спуститься по лестнице. Девушка метнулась назад в комнату, поспешно натянула джинсы, свитер, бросилась к дверям. В спину ей зазвонил теле-фон.  Это все уже было!!! Она закрыла глаза. Пустой город, безлюдные улицы, ветер гонит сухой мусор. Человек протягивает к ней руки, по проспекту несется грузовик. Это был сон?!
  - У тебя ничего не выйдет! - произнесла она с твердо. - Ты не имеешь права трогать моего ребенка. Он под защитой! Я тебя не боюсь! Пошел к дьяволу!!! - она подошла к телефону, схватила трубку.
  - Зося, девочка! Извини, малыш, но я — лопух! Пошел за сигаретами, а деньги на столе оставил…
  - Бегу! Бегу, любимый! - она захлебнулась от счастья, в трубке  щелкнуло и чужой голос произнес.
  - Умница! Это было ловко придумано с смс сообщением. Боюсь, теперь ты стала особенно уязвима. Что касается ребенка, ты пожалуй права, но к твоему красавчику это не относится. Есть закон компенсации. Чтобы  получить, надо предварительно чем-то пожертвовать...
    Девушка опустилась на колени, и закрыла ладонями лицо.
   - Ты не можешь так с нами поступать… - едва слышно прошептала она.
   - У тебя есть возможность все исправить! – голос звучал одобряюще и убедительно, как обычно проповедуют сектанты, - Достаточно произнести заклинание, и я проявлю снисхож-дение. Согласись, скучно жить в мире лишенным иллюзий!
  - Нет!
  - Жаль… Тогда остается выбор!  Останешься дома — будешь жить. Побежишь на встречу к своему кобельку — погибнешь вместе со своим выродком.  Время выбора!
  - Нет!!!- завизжала Зося. - оставь нас в покое, сука!
  - Ты меня услышала... - из микрофона понеслись короткие
гудки.
    Ничего нельзя изменить... Ее взгляд упал на распятие  — в груди поднялась волна негодо-вания. Это нечестно! Под слоем сусального золота, дешевый гипс!  Она закрыла глаза, про-мелькнули красочные эпизоды недавней жизни.
    Пьяные оргии, бесконечная череда самцов, алкоголь, наркотики… Но это все в прошлом! Закон компенсации... Она не заслужила счастья?!
    Она бросилась к распятию, и упала на колени. Вначале, слова молитвы казались беспо-мощным оружием в борьбе с могущественным злом, просасывающимся сквозь зеркала и по-кровы ночи. Она пыталась придать словам молитвы силу, и кричала как можно громче, но звуки разбивались о равнодушные стены. И тогда недоверие прокрадывалось в сердце, и смущая душу, и внося нотки протеста и отчаяния. Почему то на память пришел цветок оду-ванчика, беззащитно смятый, с облетевшим, трогательно лысым коконом. Парень достал его из кармана, а на пальцах остались желтые следы, они горчили пахли умирающей осенью. Это был тот запах!!! Прикоснувшись е нему однажды, она заключила сделку! Она взяла кредит и настало время оплаты! Зося вцепилась зубами в кисть, но она не чувствовала боли. Пришло ощущение бессилия, и вместо казенных слов молитвы, в душе прозвучала музыка…
   И наступила тишина. И покой. Зося замолчала.  Лишенная громоздкой речевой оболочки молитва, струилась светящимися нитями в бесплотной точке ее естества именуемого душой. Она сомкнула губы, чтобы не опорочить воздух, подняла лицо к небу и золотой свет пригла-дил остроту горделивых черт. Она улыбнулась, и в синеве открытых глаз, отражался земной шар.
   И тогда пришел Свет. И не было в нем ни частицы материи, ни дуновений ветров, ни холода, ни жара, ни радости ни горя, а лишь один чистый и безмятежный свет. Появилось время, и счет его не имел начала и конца. Лучи света источались из подножия золотого трона, и сферический голубой купол неба бережно покрыл планету, как будто теплые заботливые ладони укрыли от ненастья одинокий цветок одуванчика…
  Зося очнулась как от обморока. Кто то  тронул ее за голую ногу. Прикосновение было мок-рым и холодным. На женщину внимательно смотрел маленький фокстерьер.  Пес сдержанно заскулил, и сунулся головой под руку. Она почесала его за ухом, песик завалился на спину, и смешно болтал в воздухе лапами. На лестнице раздались быстрые шаги. Фокстерьер тихонь-ко тявкнул, и устремился в прихожую.
   Дверь хлопнула, — в коридоре стоял Виктор. Девушка кинулась к любовнику.
  -  Он приходил... - прошептал она. – Но я больше не боюсь, и тебе на надо бояться… - она покрывала поцелуями его лицо
  Пес покрутился на месте, и деликатно удалился на кухню. Он вскочил на подоконник, и внимательно изучал улицу. За окном бушевала весна, шальная, сумасшедшая как пьяный раз-бойник, солнце залило улицы белым светом. Фокстерьер не чувствовал запахов листвы, не слышал многоголосого пения птиц, он терпеливо ждал…
  Влюбленные лежали на диване, мужчина бережно гладил девичьи волосы.
  - Дай сигарету... -  попросила она.
  - Я не купил...
  - Забыл деньги! - она улыбнулась, страшась услышать утвердительный ответ.
  - Не в этом дело… - он выглядел смущенным.  - Я вышел на улицу, и мне вдруг стало страшно.  Почему то я решил, что больше никогда тебя не увижу. Я побежал домой, и вдруг чей-то голос крикнул мне « Стой!» И я резко остановился, но не по своей воле. Пытаюсь сделать шаг – и топчусь на месте, как приклеенный! И тут как из под земли вырос огромный грузовик. Откуда он взялся в центре города?! Мчит прямо по Моховой улице, как гоночный болид. Он пролетел по тому самому месту, куда я должен был ступить в следующую секунду. Меня даже обдало горячим воздухом от колес. Ну а потом ноги ожили, и я со всех сил побе-жал к тебе. Я очень за тебя испугался…  - Виктор нахмурил лоб, и добавил. – Мы сожгли дневник этого чокнутого парня, хотя его требовала полиция. Больше никаких чудес не будет!
  - Не будет… -  как эхо отозвалась Зося, и поколебавшись добавила. – Если бы все сожжен-ные книги могли поменять будущее …

     Они сидели на кухне, пили крепкий черный кофе и молчали. Под ногами крутился неуго-монный фокстерьер. Виктор почесал собаку за ухом.
  - А как его зовут?
 - Торн!
Пес поднял короткое ухо, и решительно гавкнул.
  - Как оборотня..! – усмехнулся мужчина. Он некоторое время задумчиво молчал, и наконец неуверенно произнес.
 - Я хочу, чтобы ты знала. Там в грузовике, в кабине сидело существо. Это не человек…  И еще. Улица была пустой. Такое странное впечатление, что на всей земле мы остались вдвоем Ты и я…
  – Втроем! – она нежно поцеловала мужчину в лоб.
Торн возмущенно залаял. Виктор прижал ладони к груди.
  - Прошу прощения! – он отвесил псу шутовской поклон. – Ну конечно же вчетвером!
   Зося положила ладонь на его руку.
  - Спаси меня... - прошептала она. - Это было первое, что пришло мне на ум. И ты пришел, ты догадался... Я уверена, это не случайность!
  - Что-же нам делать?
  - Молиться... - просто ответила она.
  - Не уверен, что я умею…
  - Над молитвой смеются те, кто никогда не пробовал делать это! - она поставила остывший кофейник на плиту.
  – Хотел порыскать по сети на счет оружия – чудеса! Ни один провайдер не работает! И те-левизор уже сутки молчит.
  - Зачем тебе оружие?
  - Мне нужны гарантии твоей безопасности.
  - Ты жив... - улыбнулась Зося, - я жива, и жив наш маленький. Разве этого мало, чтобы быть уверенным? 
   Она подошла к мужчине, обняла его голову, он прижался губами к ее животу. Она запусти-ла руки в его шевелюру, солнечные лучи играли в волосах, золотой отблеск на белокурых прядях выглядел как сказочное свечение.
  - В одном я уверен точно... - прошептал он.
  - Говори...
  - У нас по прежнему нет сигарет!
   Зося легко рассмеялась, она хохотала так, что из глаз потекли слезы, он смотрел на нее с недоумением, а потом не выдержал, и  принялся смеяться вместе с ней, восторженно залаял фокстерьер.
   А по пустынной улице промчался порыв ветра, заглянул в распахнутое окно, услышав до-носящиеся оттуда странные звуки, будто квакают лягушки. Он, любопытствуя, промчался по пустой квартире, на мгновение остановился, не в силах понять, откуда несутся эти звуки, но утратив интерес к невидимым призракам, покинул пустой город. Ему здесь нечего было де-лать. Он мчался далеко на юг. К теплым водам жаркого ласкового моря, на берегу которого раскинулся красивый город, с белоснежными стенами домов, и красными черепичными крышами.
   Люди смеялись и не могли остановиться. Возле ног прыгал фокстерьер, пес не понимал причин веселья хозяев, но заливался лаем за компанию, прихватывал Зосю за икры и при-творно рычал. Мужчина плакал от счастья, целовал девушку в глаза, их слезы смешивались и в сердцевине сладкой горечи рождалась вечная, как сама вселенная сказка.  Грустная и красивая сказка о человеческой любви…

 

                ВРЕМЯ  ВОЛКА.


       Косой шел с другом по песчаному берегу реки.
     Шум моря отчетливо доносился с высокого песчаного холма. Свежий ветер поднял песча-ную бурю, крохотные песчинки смешались с моросью соленой воды. Синяя полоска показа-лась из-за крутого, поросшего ржавыми лишайниками берега. Волны накатывали на землю, разбивались о прибрежные скалы, сердито урчали как свора маленьких голодных волчат. Косой настороженно поднял ухо, и тревожно взглянул на друга.
    Молодой мужчина ласково улыбнулся волку, и положил горячую ладонь на его лоб. Косой доверчиво прикрыл глаза, он привык к тому, что друг прикасается к его голове, и всякий раз чудесные образы возникают в его сознании.
  Обычно он видел бирюзовое небо и золотой купол, и из под уходящих в бесконечность мерцающих сводов струится ровный серебряный свет, волк купается в нежной паутине струн этого света, они звенят как волшебная музыка, черная шкура покрывается золотистой сепию, у него перехватывает дыхание, он хочет восторженно лаять, но понимает, что лаять здесь нельзя — это особенное место, перед ним благоговеет даже всемогущий друг. Косой не имеет сил переступить бирюзовый порог горящего золотом купола, но друг позволяет ему наблюдать это восхитительное место. Всякий раз, после прикосновения к серебряным струнам он наполняется молодостью и силой, а сердце звучит громко, и кровь несет кровь венам.
    От рук друга исходило привычное тепло, но не такое как обычно, гладкая шерсть на за-гривке встала дыбом — казалось, от ладоней человека шли электрические токи. Человек  прямо взглянул в глаза волку,  по его щекам текли слезы. Губы шевельнулись. Волк тревожно заскулил.
    За свою долгую жизнь он знал все человеческие слова, но с другом они общались без по-мощи речи. Слова ни к чему, с их помощью друг общается с бестолковыми манками, которые ведут свои бесконечные войны, они одержимы алчностью, завистью и злобой. Друг часами втолковывает им что-то, Косой удивляется его терпению, они покорно слушают, и что-то преображается в их пасмурных лицах, они как-будто светлеют, но спустя некоторое время они вновь превращаются в бесчувственных эгоистичных существ.
   Они теперь мало похожи на тех наивных манков, какими их знал волк много лет назад. Косой считает, что друг напрасно тратит на них время, волк говорил об этом человеку много раз, но тот лишь грустно вздыхал и трепал друга по загривку, и волк млел от прикосновений рук. Человек вновь шевельнул губами. Только одно слово.
   «Прости...» Косой нервно переступал на одном месте, неясная тревога нарастала в душе. Что значит «прости»? За что «прости?»  Они с другом как единое целое!
   Он вспомнил зеленый луг, густую рощу, и широкую синюю реку,   грохочущий водопад. Он видел  это много раз своих снах. Волчьи сны... Это то единственное, что сохранилось от хищной натуры.  Друг изменил его природу, Косой потерял счет времени, на его глазах сме-нялись времена года, изменялся климат, появлялись новые звери, они были меньше и слабее своих предшественников. Манки сильно изменились, в их сущности появились такие каче-ства, каких нет ни у одного другого жителя планеты. Он говорил об этом другу, но ясные четкие ответы становились непонятными.
   « Они растут. Они — избранные!»
  Кем избранные? И о каких болезнях идет речь, если они научились лечить свои раны, полу-ченные в бесконечных сражениях. Впрочем, лечить болезни их научил его друг, он-же научил их возделывать землю, но они предпочитали вести войны. Косой так и не может понять когда и с кем они воюют, он запутался в их многочисленных кровавых божествах. Он спросил об этом друга, но тот вновь ответил непонятно.
    « Очень скоро все измениться. Очень скоро...» - после этого светлое лицо затуманилось, на глазах выступили слезы, и волк пожалел, что задал такой вопрос.
   Они много путешествовали. Это происходило в те времена, когда земля была молодой, а манки только осваивали земледелие, и приручали своих стремительных лошадок.
    Волк с другом ушли далеко на восток, они долго поднимались через занесенные снегом горные перевалы, там было очень холодно, разреженный воздух не позволял вздохнуть пол-ной грудью, а из налитых кровью глаз текли слезы, и сердце билось так сильно, будто хотело выскочить из груди. Перед ними открылась панорама бесконечных снежных вершин — внизу лежали плотные седые облака, солнечный свет преломлялся, отражаясь от ледяных слитков, и высоко над головой звенел золотой купол.
   Волк тихо сидел в сторонке, и друг преобразился! Одежда на нем засияла ярче, чем свер-кающий снег на горных шапках, голова покрылась золотым свечением, и от него токами ис-ходила такая сила, что Косому стало немого страшно, он закрыл лапами глаза, и тихонько дрожал под ледяным ветром.
   Друг коснулся его теплыми пальцами, и Косой засветился от тихого счастья — где-то в глу-бине груди у него стало горячо и сладко, и из глаз потекли чистые, незамутненные печалью слезы. К ним подошли другие люди, их одежды сверкали, а вокруг голов растекалось жидкое золото, они смотрели на друга с почтением и любовью, совсем не так как злобные манки.
   Косой плакал, и не понимал причин своих слез — на душе у него было легко и радостно, как никогда прежде. Потом они вернулись к манкам, и вскоре появился тот самый запах. Кровь и горькая трава...
    И волк вспомнил все, что происходило много лет назад. И в сердце его вернулись тоска, страх и ожидание неминуемой беды.
    И сейчас они с другом стоят на берегу моря, и свежий аромат морской воды смешивался с запахами чаек, и сухого песка, этот страшный горький запах из далекого прошлого заставил волка ощетиниться, холка почернела, верхняя губа поднялась обнажив длинные зубы.  Чело-век коснулся ладонью его головы. -  « Пора...».
   По направлению к ним бежали вооруженные манки. С искаженных ненавистью лиц тек пот, они кричали проклятья размахивая оружием. Остро пахнуло кровью и горькой травой. Косой угрожающе зарычал. Они не посмеют!
   Он двинулся навстречу манкам, и они остановились, видя огромного разъяренного волка, но друг опустился на колени, сжал его голову ладонями, и пристально посмотрел в глаза. Волк хотел было вырваться, чтобы рвать глотки злым манкам, он чувствовал горький запах за спиной друга, он хотел предупредить, но не успел. Он утонул в синих, покрытых слезами глазах, лапы подкосились, он медленно опустился на землю и затих. 
     … А в следующее мгновение он бежал по зеленому лугу, на юге грохотал водопад, волчо-нок гнался за большой пестрокрылой бабочкой. Издалека раздался обеспокоенный вой — это был голос матери,  он припустил за ней следом, смешно переваливаясь на коротких толстых лапах. Остановился, прислушался —  что-то отдаленное, едва слышимое прозвучало внутри него будто позвал знакомый, но забытый голос, некая легкая сладкая грусть сдавила маленькое сердце, он чихнул, залился радостным лаем, и помчался вприпрыжку наперегонки с ветром.
  А ветер продолжал свое бесконечное странствование. Он уже столько повидал на своем веку, что давно перестал чему либо удивляться. Он поднял кучу пожухлой травы, закрутил в лихом хороводе, и умчался далеко на юг. Влажные соленые испарения остудили его горячий нрав, ветер задумался, и волны стихли, рычащие буруны с тихим урчанием целовали белый песок, и полуденный жар покрыл горячую землю, прижался к ней ласковыми горячими ладонями, и время остановилось…