Запись № 1
В толстом стекле иллюминатора отражались ореолы света, солнечного света, наиболее чутко и близко поглощаемого только здесь, наиболее чистого, но оттого пресного. Здесь никогда нет ни рассветов, ни закатов, струнной чистоты линии солнечного света ищут глаз ежесекундно, бесконечно долго, вечно. За солнцем и светом его неприступная глубокая мгла-космическое пространство, не ждущее чужих шагов, скверное в гостеприимстве, не имевшее никогда начала и бездонное, возможно, право, оттого такое злобное.
С выходом в открытый космос происходит реформация, полнейшее отчуждение от прежних чувств и ощущений. Пропадает чувство страха, иссякает стремление мысли в мелком и бытовом ее масштабе, угнетенно отрекается от вас ощущение необходимости действия.
Первые сутки пребывания на корабле извращают абсолютное понимание, откупоривается залежалый сосуд, в ваш разум вливается масса из образов и открытий, внедряется внешний внеземной разум, вы обучаетесь будто дитя. Вскоре эйфория обернется ужасом, осознанием мелочности человеческой жизни, осознанием механизма существования. Я удивлен, я рад, что эта экспедиция безвозвратная.
Запись № 2
Неделю спустя происходит привыкание, пропадает лихорадящая тряска в суставах и тошнота при взгляде в пустоту за стенами корабля, особенно не остается времени думать: когда замечают нормализовавшееся состояние, включают в исследование, постоянные измерения и наблюдения за приборами дают возможность концентрации.
В блокноте было всего две записи, Джон, постоянно листав к первым двум страницам, перечитывал эти записи, единственные за последние два года. День ото дня не отличался ничем, бесконечные измерения, диаграммы давления на борту, большой лупообразный радар с зелеными точками.
Джон проснулся от резкого света, над ним оказался прожектор. Стояли вокруг люди, настойчиво удерживали его и задавали вопросы. Несмотря на вполне мирное существование всех на корабле и спокойствие, и неприметность каждого, такие проверки устраивались довольно часто. Мнительность в экипаже развивалась стремительнее день ото дня и занимала уже с половину жизни, постоянно заставляя каждого закрывать все люки за своей спиной и проверять трубки скафандров. Джон был удивительно спокоен и со слезящимися от света глазами ответил тихо.
Так начиналось каждое утро вот уже целый месяц. Временами необъяснимо появлялась в дыхательных трубках скафандра свинцовая стружка- мелкие металлические опилки. Все чаще Джон видел моментные вспышки гнева, и ненависть в глазах каждого из команды на корабле выливалась красными пятнами в глазах, ослепляла. Джон слышал тихое бормотание с зубным скрежетом, слышал мерзейшие слова, каких даже от ирландского потрепанного бродяги не услышишь. Он, казалось вызывал эту ненависть именно своим спокойствием, прострацией и отделенностью.
Но все было проще. Спустя полгода на борту был обнаружен вирус. Неизвестный, вирус влиял на психическое состояние, обострял чувствительность и рецепторы. А, думалось бы, пилоты, капитан и штабной персонал корабля вполне способны быть и по своей природе столь каменистыми. Джон не был удивлен, не был расстроен, его меланхолия раздражала других, а для него была неотъемлема от жизни.
Он всегда был таким: тихим словно речная волна, спокойным, будто вечно в анабиозе, бесконечном, ожидающем анабиозе. Его называли инфантильным, он, в безграничной своей доброте, не умел держать обиды. Когда его ударили первый раз в школе, со спокойным взглядом проигнорировав, он вышел из школы и долго бродил между домами в соседнем квартале. Его всегда считали очень умным и талантливым, безусловно, это было так. Он был таким, хорошим, именно, хорошим. Хорошим всегда сопутствует удача в мире, но не в жизни.
И среди экипажа он отличался.
Корабль укрывался от метеоритных потоков и двигался на сбавленной скорости. Метеориты огибали их справа, угрожая подступающими и усиливающимися ответвлениями потока. Колкие серые глыбы, казалось, практически сталкивались с обшивкой задней части. Капитан был спокоен, никто не наблюдал за приборами и управление доверялось автопилоту. Путь сквозь долгий ручей скопления метеоритов должен был продолжаться около 36 часов.
В первый раз в жизни в Джоне проявилась настоящая тревога. Влажными ладонями он постоянно открывал журнал измерений и сверял чужие подсчеты и траекторию движения корабля по данной галактике. Он видел, как следили за его действиями, и все больше нарастала ненависть к каждому его шагу. Все опасения Джона игнорировались, капитан шутил, хлопал по плечу и, уходя, передразнивал.
Тревога становилась все обширнее, била в затылок. Джон не мог уснуть, видя в иллюминатор острые огромные смертельные тела, метеоритный поток не сбавлял в объеме, хотя должен был, по расчетам, уже сходить. Оставалось четыре часа.
Вдалеке показались розоватые ореолы, свечение сквозь поток окрашивало синим.
Джон уснул, сон его был прекрасен. Глубина сна поглощала весь разум, в густую жидкость погружалось лицо, и цепкая сила волокла Джона. Он не мог дотрагиваться до сна пальцами, но достоверно ощущал и свои шаги в действии, видел пар своего дыхания. Под ногами ощущалась твердая поверхность. Из-за горизонта исходили синие лучи, лучи тянулись по всему пространству вокруг, не огибали, а пронзали камни и песчаные холмы насквозь. Пронзали тело Джона, пытаясь поймать луч рукой, он обжегся. Но лучи не прожигали ни живота, ни лба- мест на теле, сквозь которые проходили.
Джон закрыл глаза, в желудке заныло и, невыносимо заболела голова. Воздух был очень сух, стенки горла слипались между собой, дышать становилось все труднее.
Сквозь веки он заметил резкий свет, желтый. Будто яркую лампу поднесли совсем близко.
Открыв глаза, Джон увидел ряды прожекторов. От столь яркого света начинало тошнить, перед глазами мелькали черные точки, и голова кружилась.
Неожиданно появившийся ветер сдувал волосы со лба, и кожу щипало будто от соленой воды, попавшей в трещинки на лице и руках. Стало невыносимо холодно, щеки впали, и ноги стали неподвижными.
Джон внезапно проснулся, будто тяжелая и цепкая рука за ворот вытащила его из ледяной воды.
В памяти вдруг всплыл случай из его детства, когда в дождливый апрельский день Джон, поскользнувшись, упал в озеро и долго бил руками, захлебываясь зеленой водой, пока сильная рука прохожего не выцепила его.
Джон, не думая, подлетел к радару, метеоритный дождь не терял силы- огромный поток только расширялся, в иллюминатор были видны бесконечные полосы далеких еще плеяд огромного количества осколков и глыб. Руки Джона тряслись, он вызывал командный состав, но, находясь в герметичных капсулах, пребывая в глубоком сне, никто не слышал сигнала.
По шее пробежала капля пота, глаза Джона метались по приборной доске, в голове звенели тысячи мыслей, постоянно сталкиваясь. Все вокруг превращалось в единый неразборчивый шум.
Шум смешивался с грохотом вне корабля, мелкие осколки сталкивались с бортовой обшивкой и жуткий оттого скрежет еще больше пугал Джона. Он навалился на люк, всей силой прижимая спину, сердце его колотилось и дрожала грудь. Дыхание прерывалось, и, сбиваясь, он делал резкие вдохи, давясь слюной.
Не было другого выхода, кроме как взять управление на себя, но страх не давал даже шевельнуть ногой. Глотая воздух, спотыкаясь, Джон направился к панели, освещенной сотней лампочек.
Отключив пилотирование, запустив дополнительные двигатели и усердно сдавливая правую руку в локте, чтобы удержать ее, Джон медленно направлял штурвал. Шквал за кораблем стихал, все более отдаляясь, Джон видел, как уменьшался поток, руки деревенели, и, осторожно, с дрожью в плечах, он вел корабль от метеоритного потока, увеличивая скорость и вскоре дойдя до максимальной допустимой отметки на панели. Движение с большей скоростью грозило взрывом одного из двигателей. Шум стихал, дрожь в руках надрывно стихала и превращалась в паническое оцепенение.
Когда из иллюминатора уже нельзя было увидеть линии потока, в правую часть корабля с непомерной силой влетел острый осколок, пробив часть обшивки. Грозила разгерметизация, клочки железа пролетали мимо иллюминаторов, и скрежет наконец пробудил всех. В панике бросая все перед собой, капитан, отталкивая Джона, нажимал бегающими пальцами кнопки, сворачивал и, увеличивая скорость, маневрировал. Кислород сочился сквозь брешь в правом боку корабля. Скрежетало в отделении механизации, содрогался весь корабль, люди прижимались к поверхностям, чтобы не отлететь при новом ударе. Не долго ждать. Под обшивкой механизации, долго сдерживая нарастающую нагрузку, разлетелся двигатель. Громкость взрыва оглушила, Джон видел чужие лица в очертаниях, все вокруг расплывалось блеклыми штрихами и в помутнении виделось словно круги краски в воде.
Корабль, отброшенный взрывной волной, сбавлял скорость, сталкиваясь с мелкими осколками, плыл. Брешь в боку рассекалась, тянулась, и весь воздух, убивая экипаж, испускался. Расплывшиеся фигурки вокруг хватали себя за горло, бились, огромными красными кругами расплывался рассудок, изжигалось горло, железной силой сдавливалось все и сжималось.
Небольшой корабль разлетался на множество частиц, смешивались куски железа, вылетевшие приборы, людские тела и часть всех вещей, огромные глыбы метеоритов; в невероятной тишине все сливалось в единый поток.
Розоватые ореолы возносились вдалеке, в огромном промежутке пространства расплылись части корабля, сигналы больше не поступали на Землю. Экипаж, отправленный в экспедицию, не имеющую обратного пути, больше не существовал, оставались лишь отголоски и, застывшее в бесконечной космической тьме, время.