Лекция и её последствия

               
   Прошлым годом, после уборочной, в наш колхоз «Заветы Ильича», лектор из района приезжал. Из общества «Знания». К культуре механизаторов да доярок приобщал, чтобы, значит, не росли они некультурными и неотесанными. Чтобы, значит, со всей страной одним строем шагали.
   Ничего так, мужик степенный, при галстуке и шляпе. Обходительный. Шибко уж нашим телятницам понравился. Они его, по тёмному делу, в клубе, всё пощупать пытались – как он с мужицкой-то стороны? Отбился. Семейным сказался. Да нашим-то бабам – семейный, не семейный, они ж не замуж за него собрались. Да он ещё и не пьющим оказался – тут и вовсе бабы бессильны что поправить. Какой с него, с трезвого-то, мужик? Так – тело в шляпе.
   Парторг подсуетился, полный клуб людей собрал. Да народ и не упирался особо – вечер длинный, да и водку в магазине, председатель, по случаю приезда лектора, запретил продавать. Так, что в клуб люди пришли полными семьями, даже старухи, наскоро подоив коров, приодевшись и причепурившись, тоже пришли лектора послушать.
   Название лекции, правда, несколько смущало – «О развитии человечества и утраченных знаниях».  Но после лекции  были обещаны танцы и это устаканивало ситуацию.
   Когда клуб был уже забит людьми под завязку, к трибуне, из-за кулис, вышел лектор. Встретили его хлопками и подбадривающими выкриками. Парторг приструнил 
расшумевшихся и представил выступающего. Лектор пододвинул к себе графин с водой, постучал пальцем по микрофону, чуть приопустил очки, пошелестел бумажками, потом отодвинул их от себя.
   «Если позволите, дорогие земляки, я своими словами. Не люблю бумажки».
   Васька-киномеханик раздолбанный магнитофон «Романтик» на запись включил. Чтобы запись лекции, если чего люди сразу не поймут, всегда послушать можно было. Мы народ хоть и деревенский, но ушлый. Тоже чего ни того в жизни кумекаем.
  А лектор, отпив из стакана глоток воды, начал лекцию, издалека: «Лилии по нашим сопкам хорошо растут, густо: и жёлтые и красные. Жёлтые – на длинном голом коленчатом зелёном стебле. Красные – на мясистом мохнатом усыпанном листьями. И у тех и других, весной, мы, ребятня, клубни из земли выкапывали и, оттерев или отмыв в реке от грязи, ели. Сказать, что сильно вкусно это – не могу. Вкус сырой картошки, только слегка подслащённый. Но по молодости нравилось. Или мы вид делали, что нравилось.
   Хотя я не о вкусах.
   Мы вот всё лилии, лилии, а оказывается, они по-другому прозываются. Жёлтая красодневом зовётся. Вон как! Красоднев! Даже от названия солнечно становится.
А красная лилия почему-то пенсильванской значится. Почему песильванская, если у нас вся Сибирь ею забита? Более того, и красавица саранка тоже лилия! А жарки, от которых поздней весной да летом сопки рыжим цветом полыхают – купальницей называют. Да и багульник наш и не багульник вовсе – рододендрон! Не сразу сходу и выговоришь.
   К чему это я? А к тому, что чем дольше живёшь, тем узнаёшь больше. И кичиться тем, что ты знаешь на сей момент – не надо, потому как, есть много ещё того, чего ты не знаешь, и что только предстоит узнать. Один человек не может всё знать, всегда есть тот, кто знает больше тебя. Так, что надо уметь слушать других, а не балаболить всё время самому. Только умение слушать нам знаний прибавляет. Да ещё глаза приметливые. Что умом не осилил – взглядом заприметил, да в голову всё, в голову. Если чего не пригодится сегодня – пригодится завтра. Знания, как сухари, впрок копить надо. Только так мир вокруг себя познать можно.
   Человечество, говорят, развивается. Только так ли, как надо? Мы ведь упёрлись в простую механику и её только и развиваем. Грубую механическую силу кругом применяем – ею строим, ею ломаем, ею сверлим, с её помощью летаем, плаваем, по земле передвигаемся. Как зациклились. А бросить взгляд в сторону от проторенной дорожки не можем. А может природа не только механикой живёт, может у неё ещё какие законы есть?
Ведь и до нас цивилизации были, и тоже строили, даже, говорят, летали. И строили, не в пример нам, такие циклопические сооружения, что мы со своими умениями, дети несмышленые перед ними.
    Мы, вот, на артефактах разных» - тут Фёдор Белокопытов, шофёр председательский, лектора перебил: «Ты, это, товарищ лектор, по-русски бы нам, попроще чего. Без этих, артефактов, мать их ити, чтобы, значит, понятно было».
    Лектор слегка растерянно оглядел зал: «Простите. Артефакты, это древние памятники культуры ушедших цивилизаций. Как правило, сохранившиеся в единичных экземплярах. Ну, вот, допустим, пирамиды, останки древних городов, стелы с рисунками и письменами нам непонятными, орудия труда, быта. Я понятно объясняю? Так я, с вашего позволения продолжу?»
    «Валяй, продолжай!».
    Парторг, высмотрев Фёдора в зале, погрозил ему кулаком. Фёдор пожал плечами: «А чё я? Я ни чё. Просто хотел, чтобы всем понятно было».
    «Чего тебе не понятно, я тебе посля лекции объясню. Продолжайте, товарищ лектор».
    «Так вот, мы на артефактах разных ищем изображения самолётов, вертолётов, тракторов, башенных кранов – а были ли они у ушедших цивилизаций? И почему, даже если и были, они должны по образу и подобию соответствовать нынешним? Может, ранее нас жившие, совершенно другие законы природы знали и могли их использовать в своих целях? Потому и могли, безо всяких механических приспособлений передвигать на огромные расстояния неимоверного веса глыбы, могли перелетать с материка на материк, строить гигантские сооружения.
   Почему мы можем утверждать, что строили они без механических приспособлений? Потому, как сооружения фантастического веса и размеров есть, а инструментов, при помощи коих они были сооружены, до сих пор нигде не обнаружено. Нигде. Ничего. Ни намёка, хоть на какой-нибудь ворот или рычаг.
   Ну, разве что стамески медные. Но это разве инструмент?
   Кости живших сохранились, безделушки домашние сохранились, а останков инструментов нет.
    Тут, вот наши учёные в укор цивилизации, в бытность которой процветали  народы инков, майя, ацтеков разных, ставят то, что они колеса не знали» - тут опять встрял Фёдор:
«Как это не знали, а на чём же они ездили? На помеле, что ли?».
    Клуб зашёлся хохотом.
    Парторг вскочил и стал стучать по графину карандашом.
    «Уймись, Фёдор! Выгоню с собрания!».
    «Товарищ парторг, а ведь товарищ правильно вопрос ставит» - лектор взглянул на Фёдора: «Только давайте по-другому повернём этот вопрос - а нужно ли им оно было, колесо-то, если они совершенно другие принципы передвижения использовали? Да и вряд ли они колеса не знали, просто нужды в использовании его в том  виде, в коем мы его используем, у них не было. Мы сейчас достоверно не знаем, как они без колеса обходились, но передвигались они по высоченным горам с большой скоростью, и при этом могли переносить огромные грузы, которые мы можем передвигать только с помощью тракторов. Тем более что карьеры, в коих они добывали огромные камни для строительства, на очень больших расстояниях от места постройки расположены. Значит, что-то им помогало? Но вот что? Сейчас доподлинно об этом ничего не известно. Представляете, насколько облегчился бы ваш труд, имей мы их знания? И ещё, что немаловажно, колесо в горах, где жили и инки, и ацтеки, да и другие, не уступающие им в знаниях племена, бесполезно. Там отвесные скалы, и непроходимые леса.
   И ещё одна странность есть – пока нигде не обнаружено испорченных каменных блоков. Складывается ощущение, что всё сразу делалось набело, без брака.
   А? Каково, товарищи?! Без брака. Как это умение нам бы сейчас помогло! Сколько бы народного добра сохранили и приумножили!
   Мало того, не обнаружено брошенных или потерянных при транспортировки камней. А ведь в нашей действительности и представить этого не возможно!
   Или взять гигантские рисунки в пустыне Наска. На огромной территории, на земле выложены гигантские рисунки животных, насекомых, различные геометрические фигуры, спирали и просто уходящие до горизонта линии. А ведь их увидеть можно только с высоты птичьего полёта. Да и разбивку их сделать можно только находясь высоко над пустыней.
    Значит, с большой долей вероятности, можно предположить, что люди тогда могли летать. И полёты были не разовые, а постоянные – работа ведь длительная. Даже для того, чтобы полюбоваться своими творениями, надо было взмывать в небо. И вряд ли для этих полётов использовались двигатели внутреннего сгорания или реактивные. Никаких намёков на летательные аппараты не обнаружено до сих пор…» - ну, да много ещё чего тот лектор говорил, народ даже уставать стал маненько, все ж с работы, так что слова: «Вот на этом, товарищи, я и хотел бы закончить. Может быть, у вас есть вопросы?» - встретили одобрительным гулом.
   А как же без вопросов-то? Это у нас лекцию могут прослушать без внимания, а вопросы задавать, да в основном не по теме, мастеров у нас много.
   Первым заорал, перебивая всех, Фёдор Белокопытов: «Товарищ лектор, а для чего вы нам всю эту, так сказать, информацию подали? Ежели учёные ни хрена не знают, и не понимают, от нас-то чего надобно? Мы что ль им новые законы природы придумывать будем? Оно нам надо? Мы по району и так всем колхозом на первом месте и по надоям, и по зерну, и по рацпредложениям. Мы ить тоже государственную копейку бережём. Вот придумают чего нового учёные, ну там коровник без крана построить, скирду сена без трактора, по воздуху в село доставить – так мы первые будем, кто это внедрит. А так, чего зря воздух сотрясать? Вы бы нам лучше международную обстановку обрисовали, как дела в других странах, кого мы ещё по чём обогнали; про капитализм, когда он, гниль такая, совсем догниёт да мешать жить нам перестанет, вот это мы бы послухали, а так и говорить не об чем. Ну, летал там кто-то, ну камни по воздуху ворочал, птичек больших на земле рисовал – баловство всё это».
   Встал председатель колхоза: «Ты, Федор, мужик без кругозору. Вот тебе его и расширяют, чтобы ты не только быкам хвосты крутил, но и на мир шире глядел. Чтобы знал, значит, что не мы первые на земле живём, и до нас люди жили, и к расходному материалу бережнее относились. Не жгли зря соляру с бензином. Да ещё головой работали, а не токмо руками. Прямо ж товарищем лектором сказано, нет ума в голове – работай лопатой. А есть ум – думай, чтобы эта лопата сама работала. По государственному мыслить нас призывают, по рационализаторски, и чтоб работали без браку. Пока учёные думают, мы тоже дремать не должны, где-то и помочь им нашими придумками. Правильно я говорю, товарищ лектор?».
   «Ну, да. В принципе верно. Полюбопытнее нам всем к жизни относится надо. В ней столько всего интересного и непознанного, что места для открытий не только учёным, но и простому человеку, как вы, Фёдор, хватит. Просто надо внимательнее вокруг себя смотреть, тем более, что вы к природе ближе, чем любой учёный. А насчёт международной обстановки – то она сложная, и это я вам в следующий раз расскажу».
    «Товарищ лектор, а вы на танцы останетесь?» - это продавщица  сельповского магазина Верка Чепрасова выкрикнула, и тут же за подруг спряталась.
    «Не хулигань, Верка! Товарищ лектор глупостями не занимается» - парторг оглядел зал: «Ещё по делу вопросы будут? Нет? Тогда давайте поблагодарим товарища лектора за интересный доклад и пожелаем ему дальнейших успехов» - и первый захлопал. Зал его дружно поддержал – большинству сидящих в зале хотелось, чтобы быстрее начались танцы.
   Лектор, как ни упирался, ссылаясь на то, что он в принципе не пьющий, был уведён председателем и парторгом в красный уголок, так сказать, на ужин.
   Молодые включили магнитофон да танцами занялись.
   Мужики годами постарше, во главе с Фёдором Белокопытовым, на танцы не остались, но и домой не торопились. Задело их председательское замечание, что кругозору у них нет, и что они мало,  не по рационализаторски, мыслят. Обида требовала выхода.
   Выход нашли быстро. Самого младшего из мужиков, Семёна Кислицина, к бабке его, за самогоном сгоняли.
   Расположились недалёко, у мехмастерских, под противопожарным щитом, на скамейках.
   Хороводил Фёдор: «Ездят тут всякие – сказки рассказывают, да на посмешище нас выставляют – не по государственному мыслите, ширше на мир глядеть надоть, без браку работать надо! А его, брак энтот, у меня кто видел?! Бензин я жгу – да у меня карбюратор как часики работает – без сбою – сплошная экономия. Я даже премии, через эту экономию имею! А теперь, значит, не хорош Фёдор?! Глаза ему расширить надо, будто я китаец какой! Обидно, мужики, ей Богу, обидно!».
    Обиду окропили стаканом ядрёного самогона. Зажевали огурцами. Хрустели так, что сами глохли. Обида всё ж.
    После третьего, пущенного по кругу, стакана, стали размышлять, как можно научиться летать без помощи самолёта или, там, вертолёта. С их-то помощью и дурак улетит. Да и керосина эти аппараты много жрут. Не экономное это дело. А мужикам страсть как хотелось доказать всем, особливо лектору и председателю, что умеют они рационализаторски мыслить.
   Воздушный шар и парашют отмели сразу – ничего путного с их помощью не построишь, да и изобретены они были давно. А мужикам своё что-то нужно было.
   Умная мысль родилась неожиданно, и пришла она в голову Васьки-киномеханика.
   «Мужики, слушай сюда! Шампанское в Новый год открывали?».
   Фёдор, да и вся, слегка уже осоловевшая, компания недоумённо уставилась на Ваську.
   «А причём здесь это пойло? С него ведь окромя отрыжки и пузырей – никакой для мужика пользы».
   «Не скажите» - Васька ажно привстал, чтобы всех было видно: «Как раз пузыри-то и главное. Как они пробку-то вышибают? А? И летит та пробка шустро и на большие расстояния!».
   «Ну, и в чём закавыка-то? Причём здесь пробка, пузыри?».
   «А притом. Ежели такую бутыль, только очень большую, за твою спину, горлом вниз прицепить, да проволоку с пробки снять, вышибут пузырьки пробку и вся струя с газом вниз! В землю! А ты – вверх! Или, там, если поставить тебя наклонно, а горлышко бутылки в стену, рванёшь ты вдаль на огромадной скорости, да ещё и груз с собой потащишь! А?!».
   Фёдор, представив себя летящим с огромной бутылью за спиной, из которой вырывается и бьёт в землю струя шампанского, икнул: «Лихо!».
   Потом, подумав, пожал плечами: «Только где мы такую бутыль найдёт? Да и шампанское, хоть и пойло пойлом – дорого стоит. И жалко как-то спиртное на это дело переводить».
   Семён Кислицин, наполнив стаканы ещё раз, кивнул головой: «Спиртное переводить зазря не надо. Я, как человек образованный, так вам скажу – можно использовать огнетушитель. А лучше два. Как акваланги. За спину их, мордой вниз, как Васька обрисовал. Попрыгать хорошо, чтобы, значит, там вся смесь взбодрилась и враз оба рычага открыть! И лети ты куда пожелаешь. Хоть с грузом, хоть без груза. А ещё лучше молочную флягу карбидом набить – опять же за спину крышкой вниз. И, перед полётом, через клапаны воды туда залить. Крышку махом вышибет! Эх, и далеко же улететь можно! Сила реакции там громадная! Только вот дозу карбида на каждый полёт рассчитывать надо. А то улетишь в соседний район – ищи потом тебя».
   «Не, нам так далеко не надо. Так, в пределах села, или уж там нашего района. Ладно, стаканы не держите, давайте выпьем – обмозговать всё надо».
   Выпили.
   «Нет, огнетушители не потянут человека, да ещё с грузом. Тяга у них маловата» - Фёдор с сожалением покачал головой: «А карбид флягу в клочья, вместе с задницей, разнесёт. Это к бабке не ходи. Я карбидом пацаном баловался – помню».
    «Да с карбидом лучше не связываться. Он как крышку вышибет и сам весь из фляги высыплется, так, что и сможешь только подпрыгнуть высоко»- поддакнул Фёдору Петька Зотов, школьный завхоз.
    Но Васька-киномеханик от мысли насчёт огнетушителей отказываться не желал: «Зря ты, Фёдор, говоришь, что огнетушители не потянут. Ещё как потянут. Сейчас испробуем».      И, не успели мужики глазом моргнуть, снял с пожарного щита огнетушители и стал, подвернувшейся под руку аллюминевой проволокой, связывать их в пару.
   «Для эксперименту самого лёгкого запряжём. Чтобы уж надёжно, значит, было. А потом уж на более тяжёлых перейдём и груз прицепим».
   Неожиданно для самого себя Фёдор оказался самым лёгким. Деваться было не куда. Его обидели – ему и лететь.
   Мужики, подбадривая и успокаивая, прикрутили ему на спину в пару связанные огнетушители. На дорожку налили полный, всклянь, стакан самогона. Фёдор заглотил его одним махом – может в последний раз? Неизвестно ведь куда он улетит, и где приземляться будет. Затем его заставили хорошо попрыгать, а то кто его знает, огнетушители давно висят – может, в них всё ссохлось.
   Нет, не ссохлось.
   Когда Семён перекрестил Фёдора, Васька с Петром рванули ручки огнетушителей.
   Две струи пены ударили в землю одновременно…
   Никуда Фёдор не улетел – его только качнуло слегка, и то больше от неожиданности. Пена же, в одно мгновение, поднялась ему до колен и поползла дальше. Фёдор закрутился на месте, с матерным криком пытаясь сорвать с себя огнетушители. Да куда там – мужики их прикрепили на совесть – как-никак первый полёт, техника безопасности должна быть на высоте. А пена продолжала бешено бить в землю, и поднялась Фёдору почти по грудь…
   Когда на его дикие вопли из клуба выскочили все, кто там был, включая лектора и председателя с парторгом – взору их открылась странная картина: по дороге, от мастерских вдоль клуба, нёсся с выпученными глазами Фёдор, из зада его били два белых фонтана, устилая дорогу пеной. За ним, крича, спотыкаясь и падая в темноте, бежали его друганы. Не добегая до магазина, Фёдор зацепился за край деревянного тротуара и грохнулся во весь рост в никогда не просыхающую лужу. Огнетушители немного пошипели остатками пены, попузырились и затихли…
   Ошарашенного всем произошедшим Фёдора, подбежавшие мужики подняли из лужи. Перемазанный с ног до головы грязью и пеной, с двумя красными огнетушителями за спиной стоял он у ограды магазина и, ничего не соображающими глазами, оглядывал собравшуюся толпу.
    Многие из прибежавших, по темноте, да ещё в таком виде, просто не узнали  Фёдора, а некоторые несознательные бабки заполошно крестились и плевали в него: «Изыди, антихрист! Пропади пропадом, сатана!».
   Наконец взгляд Фёдора прояснился. Пошарив этим взглядом по толпе, он углядел лектора. 
   «А-а-а, и ты здесь, краснобай! Значит, говоришь, кругозору у меня нету? Расширить, значит, его надо? Сейчас я твой кругозор расширять буду - до самых дальше некуда! Сейчас, сейчас…»
   Фёдор, обернувшись к ограде, двумя руками, выдрал из неё крепкую штакетину.
   «Ну, грамотный, ты у меня сейчас за всё ответишь!».
   Завизжали и бросились в россыпную бабы и молодухи, да и большая часть мужиков шарахнулась в разные стороны, освобождая дорогу Фёдору.
   Но председатель не дал произойти кровопусканию. Да и парторг ему помог. Вдвоём они быстро скрутили Фёдора и передали на руки, прибежавшей на шум, его жене. А друганы его, от греха подальше, сами по домам разбежались.
   Разбор полёта был проведён утром. В кабинете председателя и в присутствии всей партийной организации колхоза. Но добиться ответа от Фёдора, зачем он бегал по селу с двумя прикрученными за спиной открытыми огнетушителями, так и не смогли. Так как финиш полёта он и сам не помнил (самогон-то бабкин был градусов под семьдесят, а выпито было не мало), а то, что помнил, рассказывать было стыдно. Сотоварищи тоже держались стойко и друга не сдали. Получил Фёдор выговор с занесением (было бы без занесения, если бы он со штакетиной за лектором не гонялся, как-никак товарищ из района), да и отпущен на поруки коллектива.
   А лектор в колхозе больше не появлялся…