ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. СЕНСОТЕРАПИЯ
Когда женщина и воин скрылись в переулке, Андрей обернулся и поискал глазами Лоту. Она была неподалёку, как он и велел, но выражение её глаз не понравилось Андрею: женщина смотрела зло и настороженно.
– Ну, что опять?
– Ты офицер?
– Почему это опять стало важно?
– Ты офицер! Я видела, как ты разговаривал с ним!
– Ну и что?
– Он тебя боялся. У тебя высокий чин? Ты с ними, ты юкки, я не хочу помогать тебе.
Андрей поморщился. Но не столько словам женщины, сколько в ответ на свои мысли. "Нет, не ТИСС. Он хорош для врагов, а с друзьями нельзя говорить его языком. И там, с Лиентой, ничего не стоило внушить ему полное расположение ко мне, ничего не стоило включить ТИСС..."
– Поверь мне, Лота, посмотри в мои глаза. Я вас не обманываю, я не юкки. Я и без тебя пойду, как пришёл к твоему Гойко. Но если ты приведёшь, людям будет спокойнее.
Она по-прежнему смотрела в упор, испытующе, но уже без непримиримости, она колебалась.
– Если ты не юкки... Почему он так обмер, будто сам герцог перед ним?
– А ему-то откуда знать, кто я? Он видит перед собой офицера, офицер орёт, как бешеный – надо подчиняться. Коль орёт, значит право имеет, они так привыкли.
Женщина молчала.
– Думаешь, я не понимаю твоих сомнений? "С одной стороны, Гойко он помог. А с другой стороны, зачем ему помогать нам? Говорит – не юкки. Да как верить-то голому слову? А если я вместо помощи приведу горе в дом друзей?" Ну, так, Лота? Ни в одном слове я не ошибся?
Она молчала, потупив голову.
– Тогда и ты правду мне скажи. Если бы ты наверняка знала, что доброта моя недобрая, от коварства она идёт, знала бы, что чёрному делу это прикрытие. Так не позволила бы Гойко помочь? Прогнала бы от его постели. И с мыслями, что правильно сделала, смотрела бы, как умирает он долгой смертью, в муках?
Лота испуганно вскинула глаза, они наполнились слезами.
– Думаешь, Аника отцу с матерью меньше дорога? Зачем ты за них решаешь? Не мучай ты себя, Лота, правду говорю – я не юкки. Ночью из–за реки пришёл, вчера вечером с Лиентой разговаривал.
– С Лиентой!? Правда!? – глаза её просияли радостью. – Правду ли говоришь!?
– Тс-с-с, не так громко. Я не должен был этого говорить.
– Да почему же!? Людям про это так надо знать! Уж как все рады были бы!
– Если бы поверили. Я чужой, а голые слова доказать мне нечем, в таких случаях верительных грамот с собой не носят. Поэтому ты никому ничего не скажешь. Они узнают. Но теперь ещё не время. Мне скоро уходить, Лота, решай.
– Хорошо, пусть будет, как ты велишь. Вон домишко Табора, это Аники отец. Какая красавица она. – Лота горестно покачала головой. – Это и сгубило. Мать её вчера приходила, плакала, – совсем плоха Аника. И Табор чернее тучи ходит.
– За что её плетью?
– За что? – Лота недобро усмехнулась. – А за что нас всех? Пьяный солдат пристал, сильничать хотел, она не далась. Он привязал под ворота за руки и бил, пока рука не устала.
– Понятно, – вздохнул Андрей. – Иди вперёд, предупреди.
Лота ушла. Помедлив, Андрей вошёл следом. И снова его встретили глаза, полные недоверия, страха, едва прикрытой ненависти.
– Где девушка? – спросил Андрей, обводя всех взглядом.
Никто не двинулся с места, в ответ – лишь угрюмое молчание.
– Что же вы? – укоризненно проговорила Лота. – Верьте ему, он поможет. Дядя Табор!
Один из мужчин нехотя кивнул себе за спину, на занавеску.
– Там.
Андрей отдёрнул тряпку, за ней был крохотный закуток для дощатого топчана На нём вниз лицом лежала девушка, тонкая холстина, испятнанная кровью, прикрывала её. Андрей приподнял холст – спина девушки представляла собой нечто багрово-синее, вспухшее, в корке запекшейся крови. В это время девушка медленно открыла глаза и, увидев перед собой наёмника, испуганно сжалась. И тотчас гримаса боли исказила её лицо, закушенная губа побелела.
– Выйти всем, – приказал Андрей.
– Я никуда не пойду! – Отец девушки не скрывал неприязни к незваному гостю, смотрел с вызовом. Сейчас – теряя, вероятно, самое дорогое, он больше уже ничего не боялся.
– Дочь свою любишь. Тогда позволь помочь ей. Или оставайся наблюдать её агонию. Я же пойду к другим, кого мне доверят.
Лота быстро подошла к Табору, положила руки ему на грудь.
– Дядя Табор, не бойтесь за Анику.
– Побыстрее! – резко сказал Андрей, снимая плащ.
– Идёмте же! – Лота теснила хозяев к дверям.
Табор, выходя, обернулся и одарил таким взглядом, что Андрей подумал: случись что сейчас с его дочерью – голыми руками задавит, зубами рвать будет.
– Не бойся меня, Аника, – присел он перед девушкой на корточки, провёл рукой по волосам. – Закрой глаза, спи...
В тишине неслышно текли минуты. Андрей ощущал, как медленно отступает боль, покорная его воле. Было трудно – девушку измучило, ослабило страдание, сил у неё почти не осталось, и Андрею пришлось стать донором, подпитать её своей энергетикой, чтобы заставить организм бороться.
– Аника, – наконец позвал он. – Аника, очнись!
Девушка медленно открыла глаза.
– Слышишь меня? Тебе больно? – Андрей провёл рукой по спине, и девушка вздрогнула, ожидая боли.
– Нет... – изумлённо проговорила она, ещё не доверяя ощущению. – Совсем чуть–чуть!
– Молодец, девочка. Теперь ты скоро поправишься. Поскорее набирайся сил и здоровая будешь.
На лице девушки читалось всё, что происходило в её душе: здесь была и радость освобождения от боли, и растерянность, и беспокойная насторожённость, и недоверие... Андрей улыбнулся:
– Будь здорова, Аника.
Щурясь после полумрака, он вышел на улицу. Почти оттолкнув его, в дверь метнулся отец.
– Обмойте ей спину отваром трав, – говорил Андрей женщине с глазами Аники. – Обочник, широколист. А если к вечеру опять жар будет, оберните спину и грудь свежими листьями краснушки.
Скрипнула дверь – вышел Табор.
– Я не знаю, кто ты, но за дочку – спасибо. Вот, это всё что у нас осталось, возьми.
Он протянул руку – на тёмной ладони тускло светился золотой изящный медальон на витой цепочке удивительно тонкой работы.
– Убери, мне не надо ничего.
– Возьми, мне не жаль… помирала ведь дочка.
Андрей зажал пальцы мужчины в кулак.
– Не надо мне этого, Табор. Лучше скажи, если мне самому помощь понадобится, могу я прийти в твой дом?
Помедлив, Табор ответил:
– Приходи с чистой душой. Для тебя эти двери в любой час открыты.
– Спасибо, Табор, – Андрей сжал его плечо. – Спасибо на добром слове. До встречи. – Он поискал глазами: – Лота!
– К Юнису теперь? – показалась она из-за спин.
Здесь надежды не было. Жить старику оставалось не дольше вечера – толстая арбалетная стрела ударила в живот. Здесь один Андрей был бессилен. Юнис лежал перед ним длинный, жилистый, с большими, огрубевшими от работы руками. Глаза его почернели от боли, но у старика ещё было достаточно сил, чтобы не показать своих страданий, оставаться спокойным. Не укрылось от Андрея другое, что мучило Юниса больше, чем физическая боль – печаль об остающихся, его старой жене, дочери, да двух малолетних внуках.
– Я ничем не могу помочь тебе, отец.
– Знаю.
– Я могу только избавить тебя от боли.
Он оставил старика в сознании, и Юнис чутко прислушивался к своим ощущениям, не сводил с Андрея глаз.
– Тебе легче, отец?
– Чудно;, – вслушиваясь в себя, проговорил старик. – Лота сказывала, ты её Гойко врачевал и дочку Табора?
– Да, верно.
– Чудно;, – снова сказал Юнис. – Не видал я отродясь, чтобы так-то врачевали. Только зря ты...
– Что?
– Силы на меня тратил зря, мне всё одно конец, к молодым иди.
– Я им помогу.
– Ну-ну, на много ли тебя хватит? Видал я, лицом-то ты потемнел.
– Это ничего, отдохну.
– Ты ведь не юкки?
– Нет.
– И не наш, – полуутвердительно сказал Юнис.
– Я издалека.
– Плохо у нас теперь. Уйдёшь скоро.
– Нет, не скоро. Я успею многим помочь.
Юнис покачал головой.
– Зачем пальцы врачевать, когда голову рубят?
– Из-под топора тоже можно вынуть.
– Кому такое по силам? – не дождавши ответа, спросил всё же: – Иль сможешь?
– Разве есть выбор?
Юнис смотрел молча, потом сказал:
– Невмоготу одному.
– Почему – одному? А Лиента, лугары? Эти люди? – кивнул он на окно.
– Тогда иди, сынок. Теперь мне спокойно.
– Прощай, отец. Твоя семья – наша забота, даю тебе слово.
На глаза Юниса навернулись слёзы, он сжал руку Андрея.
Фантомные боли – http://www.proza.ru/2015/04/23/162