Вечером, как только семья старосты и гости повечеряли, Вьюн, стал одеваться.
- Куда это, ты, на ночь, глядя, налаживаешься? – Спросил его удивлённый Велеслав.
– Никак, уже зазнобу себе среди девчат местных завёл? Гляди, у меня! Набедокуришь, а нам с Мачугой после тебя расхлёбывать!
- И ничего я, не завёл, – невинным голосом пролепетал Вьюн. – Да, и когда заводить-то было, мы же везде вместе ходили, так что зря вы на меня напраслину возводите. Я Жихарю обещал пару-тройку приёмчиков кулачных показать, только и всего.
- С тебя, станется, знаем твои приёмчики да уловки! Ишь, спелись уже два кочета, рыжий да чёрный. Ну, ладно иди, только уж не допоздна блукай, хозяевам спать надо, а тут, ты, гостёчек дорогой посреди ночи явишься.
- Я быстро, одна нога здесь, а другая там, раз-два, и обратно.
- Иди-иди уже, пройдоха! – Улыбнулся Велеслав. – Да помни, что я тебе сказал.
Вьюн, с самым серьёзным и почтительным видом раскланялся, и провожаемый весёлыми взглядами Велеслава и Мачуги прошмыгнул за дверь. Вслед за ним, буркнув на ходу: «Я только ему дорогу покажу, и сразу вернусь», - проскользнул и старший из Белуновых внуков. Услышав, как за парнями хлопнула входная дверь Велеслав, повернулся к Мачуге.
- А, ты, что же, не присмотрел себе невесты? Девчата местные, на диво хороши! Что ж молчишь?
Мачуга, насупившись, проворчал:
- Да я, их толком и не разглядывал.
- Да-да-да, не разглядывал, - улыбнулся Велеслав. – А с поляницы-богатырки, что Жихаря за шиворот приволокла, глаз не сводил! Я же видел.
- Вот ещё, больно надо мне её рассматривать, девка, как девка! – Покраснел, смущённый Мачуга. Но, через мгновенье, посветлев лицом, добавил:
- Да, хорошая дивчина! Я таких, ещё не встречал.
- Вот, то-то же! – Потрепал смущённого великана за его непослушную шевелюру Велеслав.
Когда, кутаясь в свой подбитый мехом плащ, и отворачивая лицо от секущих снежных зарядов, Вьюн со своим спутником, наконец, добрались до общинной клуни, его уже поджидали Жихарь и другие сельские парни. Войдя в амбар, они нагребли побольше сена к стене под вентиляционным окошком, и, зарывшись в пахнущую пылью и прошлогодним летом сухую траву, принялись поджидать прихода юных гадалок.
- Вот к этому окошку, они обычно и приходят, - предвкушая забаву, тихо сказал Жихарь.
– Благо снегу наметает почти под самое окно. Здесь, мы, им долю их, и поведаем.
Негромко пересмеиваясь, парни, принялись подшучивать над легковерными девчатами, и припоминать всевозможные истории, связанные с разными видами предсказания грядущего, и случаями общения с силами незнаемыми да неведомыми.
- Вот рассказывал мне дедуня мой, когда ещё жив был, - начал полушёпотом один из парней. – Будто, если на Колядки принести ночью к проруби на реке шкуру трижды отелившейся чёрной коровы, да расстеливши её на льду сесть на неё, то после того, как прокричит кочет полночь, выскочат из проруби водяники, и, подхвативши шкуру, отнесут того, кто на той шкуре сидит, куда только он не пожелает. Хоть в страны далёкие, хоть в небесные чертоги самой Макоши Великой, а уж там, у Доли с Недолей, можно все судьбы людские вызнать. Да только, когда понесут водяники шкуру коровью назад, тут не зевай! Потому, как нежити вместе со шкурой норовят утащить в прорубь и того, кто сидит на ней. И как только подлетят они рогатые к полынье, нужно крикнуть: «Чур, меня, наше место свято!» - водяники и отступятся. Крикнешь раньше – так, с высоты грохнешься, что костей не соберёшь, а припозднишься – утащат водяные в прорубь, только тебя и видели!
- Ну, и как, летал твой дед в страны неведомые? – хмыкнув в кулак, спросил рассказчика Жихарь. – Помню я его, шибко на левую ногу прихрамывал, небось, зашиб её, когда со шкуры спрыгивал?
- Да ну тебя, Жихарь, всё бы тебе над людьми подсмеиваться! – Обиделся за своего покойного деда рассказчик. – Не веришь, соври получше!
- Не совру, а истинную правду поведаю, - торжественным тоном начал свой рассказ Жихарь. – Но даже в темноте амбара чувствовалась ехидная улыбка, с которой рыжий ухарь вещал:
- Случилось это, не с кем нибуть, а с моей прабабкой. Решила она, когда ещё в девках была, в ночь святочную на суженого-ряженого погадать, да не так, как нынче девчата наши гадать будут, а по-настоящему поворожить, наверняка.
- Это как же по-настоящему? – Попробовал съязвить предыдущий рассказчик.
- А так, - спокойно продолжил Жихарь. – Собрались все идти колядовать, а прабабаня моя сказалась приболевшей, и когда все ушли, накрыла в хате стол на двоих, поставила посреди стола жирник горящий, а подле него тарель с водой наговорённой. Сама села за стол, в воду смотрит, и наговор нашёптывает: «Суженый мой Ряженый, приходи ко мне – свет молодец мой наречённый вечерять». Сказала так три раза, жирник, часто замигал, как ветром тронутый, а у прабабки перед глазами, словно пелена проплыла. А как снова развиднелось, смотрит она в тарель, и видит, что будто, стоит позади неё кто-то! Сидит она, не жива – не мертва, шелохнуться боится, а за спиной шаги слышны, обошёл гость ночной вокруг стола, и сел напротив бабани за стол. Молча, налил себе мёду хмельного-стоялого, выпил, стал прочими яствами угощаться. Он, молчит, и бабаня ни гу-гу, сидит глаз не поднимает, только в воду наговорённую смотрит и видит, отражается в тарелке молодец статный и волос у него золотом отливает…
- Ага, золотом, - опять влез в рассказ тот же парень. – Рыжий, небось, да конопатый как яйцо перепелиное. Так вот, ты, значит в кого, такой красавец писаный уродился!
Жихарь, молча, ткнул ногой в темноту, кто-то сдавленно охнул, а рассказчик, как ни в чём не бывало, продолжил:
- Вот, я, и говорю, золотом значит, кудри у гостя неведомого отливают. Угостился он, молча всем, что на столе, было, встал, и так же слова не говоря, вышел за двери. Прабабка моя, ещё посидела маленько, пока не опамятовалась, а когда встала, видит, на лавке где гость сидел – шапка лежит красного сукна, мехом куньим отороченная. Она, ту шапку взяла, да к себе под подушку спрятала. И, что ж, вы, думаете? В тот же год летом, проезжал, через наше селище обоз торговый, и один купец молодой захворал, да у отца моей прабабки, моего, то есть прапрадеда, задержался подлечиться. Гость тот торговый, и высок, и статен был, а главное – кудри у него, будто из золота витого. Бабаня говорят, тоже, смолоду красавицей была, вот она за хворым гостем и ухаживала, в те часы видать, и зажёг в них Лель - шаловливый сынишка богини Лады огонь любовный вместо шального огня лихоманки-трясовицы. А когда гость поправился, то честь по чести дочку хозяйскую, сиречь прабабаню мою замуж взял. Почитай год прожили они в счастье, да любви, а потом, пришлось мужу молодому, теперь уж ясно, что прадеду моему по своим делам торговым отлучиться. Вот вернулся он из поездки, легли они с бабаней спать-ночевать, а поутру, проснулся муж и нашёл под подушкой у жены ту самую шапку. Жена его молодая, скучая по мужу, её с собой в постель брала. Как взвился он, словно конь ретивый: «Ах, ты, такая-сякая! Так-то, ты, мужа ждёшь, мужнюю честь бережёшь?! Это, какой же, поночёвщик лихой, у тебя в постели шапку свою забыл?!» И давай её сердешную за виски таскать, да словами непотребными ругать. Расплакалась прабабка, и рассказала мужу, как она почти два года назад на Коляду ворожила, суженого-ряженого вызывала, и про шапку ночным гостем забытую поведала. Пригляделся муж её к шапке, и признал в ней свою, полтора года назад потерянную, а потом и говорит: «Так, ты, меня не любовью чистой, а ворожбой ночной взяла! То-то, мне с первого дня казалось, что я тебя уже встречал где-то!» Схватил шапку, и был таков, только его и видели. А прабабка, уже на сносях была, и вскорости деда моего родила, да вот только мужа своего, в ночь Коляды наворожённого она больше не видела. С деда моего, и пошли в нашем роду волосы у мужиков в золотой отлив. Так-то вот!
В темноте амбара послышалась возня, будто кто-то подальше отползал, а затем, голос ушибленного Жихарем парня ехидно произнёс:
- Старая сказка, нагуляла девка байстрючёнка с гостем залётным, и чтобы стыд-позор прикрыть, целое сказание волховское сочинила!
Задетый за живое Жихарь, подхватился с места, чтобы примерно покарать охальника, и уж было, поймал его за шиворот, но тут схватившихся парней оборвал возглас поглядывавшего в окошко хлопца.
- Тише, вы, кажись, идут гадалки!
Отходчивый Жихарь, ещё разок сунул под рёбра обидчика жёстким кулаком, и приник к окошку.
- Глядико-гляди и Мотря Гунина квашня квашнёй, а туда же собралась на суженного-ряженого гадать. В кого только она уродилась, такая здоровущая? Гуня, батька ейный, от пенька два вершка, а Мотря у них, чистый велетень богатырь! На прошлую Маслену мне так снежком залепила, чуть глаза не лишила, одоробла! И нынче, опять, под тот же глаз саданула, ну ничего, ужо я ей, пук чертополоха под хвост припас!
- Ну да, а для Стешки дочки Кирьяна Кривого, небось, хвостик заячий приготовил, а Жихарь? – Хмыкнул, кто-то из парней.
- Кому, я чего припас, это моя печаль, а, тебе, коли, умничать будешь, тоже могу фитиль вставить! – Сквозь зубы процедил Жихарь.
- Да Мотрина маманя, видать тоже, какого-нибудь велета-богатыря ночного приворожила. – С тихим смешком прошептал в темноте кто-то.
- Да угомонитесь, вы, - шикнул на парней Вьюн. – Галдите, как воробьи на оттепель. Спугнёте наших гадалок, всю забаву испортите!
Хлопцы притихли, и только возбуждённо сопели в темноте амбара.
Тем временем девушки, перешёптываясь и подталкивая, друг дружку подошли к общинной клуне. Остановившись с подветренной стороны у заветного оконца, они заспорили, кому первой о судьбе своей гадать. Одна из девчат, как видно более робкая, зябко кутаясь в полы тулупчика, пролепетала:
- Девочки, а может, пойдём отсюда? Что-то мне боязно, да и холодно жуть как! Можно же, и по-другому погадать, у нас кочет чёрный, возьмём его, да на столе колечки свои разложим, а в них зёрнышек насыплем, из чьего колечка кочет первым начнёт клевать, той первой замуж идти, а можно ещё воска топлёного в воду полить, и посмотреть, на что похоже будет. Батя, как раз к Коляде, у бортника медку летошнего, да воска выменял, пойдёмте, девочки, и полакомимся заодно.
На трусиху зашикали:
- Пришли уже, чего же теперь вертаться?! А мёд ваш, да кочет чёрный никуда не денутся. Колядки только начались, ещё и, по-твоему, погадаем. К тому ж, предскажет кочет, к кому первой посватаются, а каков жених будет, он не скажет. Нет уж, вернее Дедушки Гуменника никто про мужа будущего не поведает!
И вот подталкиваемая подружками вперёд вышла местная красавица и девичья заводила – Любава. Закусив губу, она повернулась спиной к амбару и стала медленно подбирать сзади юбки и тулуп. Наконец, она, собралась с духом, и резко задрав подол, наклонившись, вплотную придвинулась к окошку. С другой стороны стены внутри амбара парни в молчании за малым делом не передушили друг – дружку пытаясь ближе подобраться к оконцу, но верх взял опытный боец Вьюн.
Слыша возню за стеной, одна из девушек испуганно прошептала:
- Слышите, это дедушка Гуменник там шуршит да пыхтит!
На что истинная дочь своего отца Мотря Гунина прогнусила:
- Как же Гуменник, небось, пасюк рыжий в соломе возится, сейчас, как цапнет зубами крысиными! - Подруги ей тут же тихо, но чувствительно насовали под бока.
Проказник же Вьюн, выглянув в окошко, сначала оторопел, выпучив глаза при виде двух полушарий полной луны заслонившей всё оконце, а затем так же закусив губу, протянул руку и нежно погладил эти белоснежные округлости красы девичьей меховой оторочкой рукавицы.
Любава ахнула и отскочила от окна. К ней тут же подскочили подружки.
- Ну, что, что?!
- Ой, девочки, сначала теплом дохнуло так, что я вся зашлась, а потом такой мягкой-мягкой, пушистенькой лапкой кто-то погладил!
- Ну, жди теперь, Любава, никак боярин молодой присватается! – загомонили девчата. Чей черёд сейчас? Кто смелее выходи!
Мотря, подбодренная примером Любавы, растолкав подружек, решительно направилась к окошку, а в амбаре Вьюн блаженно закатив глаза, уже отвалился в сторону, уступив место Жихарю. В темноте амбара, кто-то тихо почти бесшумно хихикнул и прошептал:
- Ай да Мотря, как в воду глядела. Тут её и впрямь рыжий пасюк зубастый поджидает!
Тем временем снаружи, Мотря проделав те же манипуляции с юбками, чуть не проломила стену своим мощным тылом. И бесстыжим глазам Жихаря уже не луна полная привиделась, а будто туча колышущаяся оконце закрыла. Девушки вновь замерли в ожидании, кутаясь от снежных зарядов в платки, и вдруг несчастная Мотря взревев раненной медведицей, отскочила от амбара и понеслась к деревне, всё ещё держа юбки в руках, озаряя тьму ненастной ночи молочно белыми ляжками, и перекрывая свист ветра своими неистовыми воплями. А в амбаре, грохнувший было взрыв молодецкого смеха, оборвался вдруг, и ему на смену, заухало, зашумело, да завизжало, как будто там кого-то ловили, били и душили. Оторопевшие было девушки, опомнившись с диким визгом, помчались вслед за Мотрей, а с другой стороны амбара, только уже из его дверей, с не менее испуганными воплями и рёвом вываливались и разбегались кто-куда парни.
***
Велеслав беседовавший со старейшиной, да и все домочадцы Белуна буквально подпрыгнули на своих местах, услышав девичий визг на улице. Выдернув меч из ножен, и схватив в левую руку топор, Велеслав выскочил из дома в полной уверенности, что вовкулаки уже напали на деревню. Следом за ним выбежал, сжимая в богатырских руках, свою верную дубину, и встревоженный Мачуга. И здесь им на встречу из снежного вихря вывалился хохочущий, но бледный как береста всклокоченный Вьюн, зажимающий левой рукой ухо из которого сочилась кровь, а следом, ходивший с ним старший внук старосты Белуна.
Когда все вернулись в дом, Вьюн на вопрос, что стряслось, нервно похохатывая, рассказал историю с девичьим гаданием. А потом вдруг замолчал, и резко посерьезнев, продолжил:
- Ну, вот сунул Жихарь Мотре пучок сухого будяка под хвост, она как заревёт, а он ну филином ухать, да хохотать, и другие вслед за ним, да только не долог-то смех наш был. Тот же Жихарь вдруг заорал как резанный и начал кого-то с себя стряхивать, да кулаками отмахиваться. В амбаре-то темно, а только гляжу, глазищи чьи-то желтые как плошки горящие, во тьме мечутся, а парни вопят и верещат как зайцы у лисы в зубах. Тут и мне кто-то, как будто котище огроменный на холку вскочил, и давай за виски таскать, да за ухо зубами как тяпнет! И рычит, и урчит злобно эта напасть лохматая в темноте, ну скинул я с себя напастника неведомого, и мы все скопом повалили из амбара, и дали, стрекоча, кто куда!
- Вот так воины! – Рассмеялся Велеслав, - от кота убежали!
- Может и от кота, - замялся Вьюн, - да только когда он волосья мне драл, не кошачьи лапы у того кота были, а человечьи руки только маленькие как у ребятенка, однако сильнющие, да когтистые. Так-то вот!
Белун выслушав рассказ, дал подзатыльник, жавшемуся с исцарапанным лицом в углу у дверей внуку.
- Неслухи неуёмные! Что удумали, лихоманка, вас, задери! Тут не знаешь, будем ли живы, вовкулаки на пороге, может завтра всему селищу, Недоля нить жизненную обрежет, и предстанем мы в Нави перед Вием-Нияном, да Мораной Смертушкой. А они вздумали Дедушку Гуменника сердить! Гуменник может весь год, ждёт, что бы девок пощупать, а эти охальники в чужой огород забрались, последней стариковской радости Дедуню Гуменника лишили. А ну, как отвернутся от нас теперь чуры домашние, что делать тогда будем?! Вот я бы, вас!!!
Старик, гневно затряс своим посохом, и длинной седой бородой. Однако, закончив тираду, старейшина, пригладил усы и бороду и, отвернувшись от притихших парней, покачал головой и ухмыльнулся в бороду. А Велеслав подойдя к Вьюну, отвёл его ладонь, прикрывающую кровоточащее ухо, и увидел на нём цепочку будто шилом проколотых дырочек, словно щука хватанула хлопца за ухо. Мачуга проходя мимо приятеля, намеренно наступил Вьюну на ногу своим сапожищем так, что тот, аж охнул, и мрачно проворчал:
- И за что, девицу обидели оболтусы?
Вьюн обиженно фыркнул:
- Тоже мне друг называется, нет, что бы посочувствовать! Боевому товарищу Дед Гуменник чуть ухо не отъел. А он, девку лапотницу жалеет! Вот, ты, и сватайся к ней, раз такой жалостливый. То-то парочка будет – медведь да медведица! Примечал я, как ты на эту румяную башню в сарафане с первого дня пялишься, как косолапый на борть с мёдом!
- Захочу и женюсь, у тебя спрашивать не стану! А тебе за шуточки твои, не только ухо, а всю голову оторвать мало! – Грозно повернулся к приятелю Мачуга.
- Уймитесь, задиры, что как кочеты зашлись! – Прикрикнул на своих кметов Велеслав.
- Нас служба княжеская ждёт, а не женитьба! Ну, а там коли, живы, будем, после ратных дел, да обживёмся у князя при дворе, можно будет и о жёнках подумать. Так-то вот, а теперь спать ложитесь, метель утихает, и завтра надо успеть ещё немного наше лапотное ополчение воинскому делу поучить. Коли погода наладится, ночью жди гостей незваных.
***
К утру метель и впрямь утихла, но небо было всё так же укрыто тяжёлыми низкими тучами. Пурга намела высоченные сугробы, почти по крыши завалив селище, но зато смела начисто снег с замёрзшей реки, словно специально подготовив на широком замёрзшем плёсе место для предстоящей битвы.
Вот на этом ледяном ристалище и собрал Велеслав всех годных для боя мужчин селения. Мужики принесли, как им было приказано импровизированные рогатки из перевязанных соломенными жгутами и лозняком кольев, что бы перегородить речку, и плетённые из того же лозняка щиты, а некоторые вместо щитов приспособили снятые с дворовых построек двери. Среди парней, пришедших на реку, некоторые выделялись синяками и ссадинами на смущённых физиономиях, они отмалчивались, не отвечая на вопросы об этих, полученных ещё до начала битвы - «боевых» ранениях, и только иногда опасливо косились в сторону общинного гумна. Щёголь Вьюн тоже, вместо шапки с куньим мехом, в это утро надел шелом с кольчатой бармицей, скрывавший его изрядно припухшее ухо. И вид маячившего на берегу амбара так же радости ему не добавлял.
Кузнец Микула и Мачуга принесли и раздали топтавшимся на речном льду мужикам рогатины и топоры, выдержанные в настоянной на серебре воде, и пучки стрел с серебряными наконечниками, строго наказав беречь их для боя. Велеслав со своими кметами, разбили мужиков и парней на три группы и начали обучение.
Остальные жители деревеньки собрались на заснеженном берегу, что бы поглазеть на небывалое зрелище. Мальчишки, выломав жерди из плетней, подражали отцам и старшим братьям, старательно, но не очень умело повторявшим за своими наставниками атакующие и защитные выпады, неумело по-крестьянски размахивая топорами, и тыча в пространство рогатинами. Командуя своими неуклюжими новобранцами, Вьюн и Мачуга периодически косились в сторону толпившихся на берегу молодок, и каждый искал взглядом ту, что приглянулась. Счастливчик Вьюн то и дело ловил брошенные в его сторону игриво-смущённые взгляды красавицы Любавы, Мачуга же всё никак не мог высмотреть в толпе девушек мощной фигуры Мотри.
Одну группу вооружённую простенькими охотничьими луками Велеслав отвёл немного в сторону, дабы проверить стрелковое искусство ополченцев. К его удивлению крестьяне довольно метко поражали импровизированные мишени. Сказывался охотничий опыт по добыче пушного зверья. Оставалось только научить их действовать заедино, и пускать стрелы залпами и по команде. К полудню крестьянское войско, научилось более-менее слажено действовать, и Велеслав решил распустить ополченцев по домам на обед и отдых перед предстоящей ночной схваткой. Вот тут-то, когда Велеслав со своими гриднями поднялся на заснеженный берег, к ним вдруг смело подошла Любава и протянула на шитом обережными знаками платке несколько яблок сбережённых в подполе до праздников.
- Кушайте, заступники, наши, небось, оголодали на морозе-то зброей воинской намахавшись, - скромно потупя глаза, почти прошептала девушка.
- Благодарствуй за угощение красавица.
За всех поблагодарил её Велеслав, беря с плата яблоко, за ним и гридни приняли девичье угощение. Мачуга тут же захрустел сочным плодом, а ухарь Вьюн игриво поглядывая то на Любаву, то на яблоко, улыбался.
- Ох, не пойму, кто же тут румяней, да краше, яблочко наливное или щёчки твои красавица.
И без того разрумянившаяся от мороза и от смущения девушка, от таких речей и вовсе зарделась маковым цветом. А потом вдруг смело подняла на воинов светящиеся озорством зелёные глаза под изогнутыми собольими бровями.
- А что не дадите нас вовкулакам на растерзание? Сможете оборонить от серых разбойников? А наши-то мужики сельские как, годятся в воины? Мы вот смотрели, как вы из них дружину делали, да кажись, пока не очень получается, или ничего есть надёжа?
- Есть, красавица, есть! – Улыбнулся Велеслав, стрелы ваши мужички мечут подходяще, да и с рогатиной в лес ходить им не привыкать. Ни от войска конного, да пешего отбиваться придётся, а от волков хотя и не простых, а всё же волков. Думаю, что справимся с лохматыми.
Вьюн всё ещё державший яблоко в руке, решил вдруг покрасоваться перед сельской красавицей.
- Подходяще-то, подходяще мечут стрелы ваши мужики, а вот так-то навряд ли смогут.
С этими словами он, снял с мизинца перстенёк с бирюзовым глазком. А затем, подбросив высоко в воздух, и колечко, и яблоко, молниеносно выхватил из висевшего на поясе тула лук, из колчана за правым плечом стрелу, и почти не целясь, спустил тетиву. Вжикнув, стрела настигла в воздухе яблоко, а когда Вьюн протянул Любаве стрелу с нанизанным на неё яблоком, девушка увидела, что перед яблоком на стреле поблёскивает ещё и колечко.
Вьюн снял со стрелы яблоко и перстенёк, и сначала протянул девушке кольцо, а потом и половинку разломленного яблока.
- Прими на память добрую, красавица! – И делано печально добавил:
- Может, заедят меня молодого нынче ночью бирюки ненаедные! Будет, кому помянуть меня сиромаху добрым словом на колечко глядючи.
И быстро чмокнув в щёку оторопевшую девушку, пошёл не оглядываясь за Велеславом и Мачугой к дому старейшины Белуна. Когда они отошли на несколько шагов, Велеслав строго спросил гордо вышагивавшего Вьюна:
- Кажись, мы всё серебро на дело общее сдали, а ты колечко-то зажал?
- Ну, всё, да не всё, - ничуть не смутился Вьюн, обереги-то нательные мы оставили, а перстенёк этот мне матушка как оберег дала.
- Как же, маманя ему колечко дала. – Пробубнил Мачуга. – Маланья ключница его тебе надела, что бы ты змей не забыл её на службе княжьей. Да видать короткая у тебя память. - Затем Мачуга обратился к Велеславу:
- Ярославич, а ты и впрямь думаешь, что мы с вовкулаками справимся? Или только так просто, девку успокаивал?
- Оно конечно, и деваху успокоить надо было, да и нам раньше смерти помирать не надо! Оборотень само собой не волк простой, его запросто не свалишь. Однако же умеючи и ведьму бьют! Да и мы тоже ребята ёжики, нас просто так не сожрёшь, подавишься! Или не прав я братцы?!
- Прав, прав, Ярославич, надёжа наша! – Заулыбались гридни. А Вьюн присвистнув лихо пропел первые строчки старинной разбойничьей песни: «Мы ребята ёжики за голенищем ножики…»
Женщины, начали разносить из кузни по домам воду настоянную кузнецом Микулой на серебре и, вот тут-то, обогнавший Велеслава и Вьюна Мачуга, в узком проулке столкнулся с несущей на коромысле два деревянных ведра Мотрей. Девушка шла, недовольно насупившись и не глядя перед собой, а подняв глаза и увидевши нашего богатыря, и желая уступить дорогу, она ступила в сторону от протоптанной в снегу тропинки, и поскользнулась. Со скоростью и ловкостью неожиданной для его массивного сложения Мачуга соколом подлетел к падающей девушке, ловко подхватил и её, и даже коромысло с вёдрами, почти не расплескав драгоценной воды. Опустив ведра на снег, Мотря с восторгом смотрела на своего спасителя, который, отпустив её мощный стан, смутясь стал пятиться, и в свою очередь заскользил по утоптанному снегу. Тут уже Мотря кинулась поддержать своего витязя, и в результате они оба оказались в сугробе.
Велеслав и Вьюн шедшие за Мачугой стали невольными свидетелями этого купания в снегу.
- Ну, говорил же я, что они как две топтыги косолапые, а этот медведяка мне за правду, чуть ногу не оттоптал! – Хрюкнув сдерживаемым смешком, пробормотал Вьюн.
- Иди уже шутник… - пряча улыбку, толкнул его в спину Велеслав.
Спустя минуту, насупленный и неимоверно серьёзный Мачуга догнал своих товарищей. Он подчёркнуто грозно зыркнул на еле сдерживающего улыбку Вьюна.
- Молчи, змей! Откроешь рот - зашибу!
Велеслав хлопнул их обоих по спинам и обнял за плечи. Рассмеявшись, вся тройка направилась к дому старейшины.
***
И вот, наконец, стало смеркаться, и этот день такой короткий, и в тоже время бесконечно тянувшийся в тревожном ожидании и слабо как лучина во тьме кромешной, теплившейся надежде: «А может, пронесёт мимо судьбину нелёгкую?!» - день этот наконец, окончился. На начавшем к ночи очищаться от туч небе вспыхнули первые звёзды, а на льду реки стали собираться ополченцы. Они огородили рогатками, связанными из кольев с заострёнными верхушками, для себя участок реки у берега, а по углам этого импровизированного укрепления зажгли факелы. Лучших лучников под командой Вьюна, Велеслав отвёл на полсотни шагов вперёд, и они так же устроив заслон из рогаток, стали боевым охранением – первой линией маленького крестьянского войска. Один из деревенских мужиков, провёл по льду передовой отряд, зигзагами виляя между тут и там воткнутыми в снег обломанными ветками. Вьюн, было, вопросительно поднял брови, и тут же поняв в чём дело, повернулся к Велеславу.
- Что, проруби во льду понаделали, вместо ям волчьих? То-то до вечера с реки стук, да треск доносился. Я ещё подумал, что это наши лапотники рыбу ловить надумали, ушицы напоследок похлебать. Что же дело хорошее, полыньи тонким ледком уже затянуло, да и мужички снежком их присыпали так, что если бы не обломки веточек и вовсе не разглядеть теперь, где проруби. Сами мужики догадались, или, ты Ярославич им подсказал?
- Сами, Микула надумал, хотя и я хотел им это предложить, - улыбнулся Велеслав.
- Подишь ты, не коваль, а прямо-таки воевода! – с уважением покачал головой Вьюн. Вот только, когда отступать к главному отряду будем, как бы самим в эти ловушки не угодить!
- Так, вы, уж постарайтесь, смотрите, куда ноги-то ставите. И главное, Вьюн, вы больше трёх залпов по наступающему войску лесному не делайте, и отступайте к нам, а уж там, у берега мы все разом этим серым супостатам главную сечу и устроим.
В это время со стороны деревни показалось нежданное шествие. Приглядевшись, Велеслав разглядел группку стариков, возглавляемую Белуном, сельские патриархи торжественно шествовали к противоположному берегу, ведя на поводу рыжего быка с белой отметиной на лбу и трёх белых баранов. Бык шёл спокойно и уверенно, словно осознавал значимость момента и свою роль, а бараны жалобно блеяли и упирались, скользя копытами по льду.
- Чего это деды удумали? – Повернулся к Велеславу Вьюн.
- Сдаётся мне, это они последнюю попытку с бирюками миром договориться хотят сделать, - пожал плечами Велеслав.
Взойдя на противоположный берег, старики остановились и Белун начал не то молитву, не то заговор:
- Ой, вы волки серые, волки рыскучие,
Разойдитеся, разбредитеся,
По глухим степям, по темным лесам.
А ходите вы, да по время своё,
Пейте, ешьте повелённое вам,
От Ягория Храброго наделённое вам!
Вы волки рыскучие – хорты Ягория,
А мы его детушки, мы от корня его светло-ярого!
Вам волкам Ягорий – пастырь строгий,
А нам Отец Небесный!
Вы простите нас, коли, чем вас обидели,
Да примите от нас подношение!
А коли миру, вы, не возжелаете.
Пусть рассудит нас Свет Ягорий – пастырь ваш,
Отец Небесный наш!!!
Белун замолчал и его помощники тут же быстро, и деловито забили жертвенную животину. Оставив на обагрившемся снегу дар мира лесным хозяевам, старики так же спокойно вернулись назад, и, взобравшись на высокий берег, остановились в ожидании.
Вернулся к своему неуверенно переминавшемуся за рогатками воинству и Велеслав. Молодой предводитель так же как его бойцы, ощущал лёгкую нервную дрожь перед предстоящей схваткой, и потому, нарочито бодро спросил:
- Ну что, окропим вражьей кровью снежок, мужички?!
Мужички немного помялись, а за тем раздался гундосый, ставший за эти дни привычным, и даже ожидаемым Гунин голос:
- Оно конечно юшку мы лохматым пустим, да только и бирюки нам спуску не дадут, и нам руду отворят, кого-нибудь, и мы к утру не досчитаемся.
- Так что же! – Окрепшим в раз голосом, продолжил Велеслав.
- Небось, не раз сходились вы на этом льду на кулачках биться, носы друг дружке и соседям разбивать? А ныне, не для забавы-потехи, а насмерть сражаться придётся! За жён, да деток малых, да за стариков родителей, стали здесь вы и мы с вами, может так статься, что и жизни свои здесь же и положим!
- Ты боярин, не сумлевайся, не отступим, - подал голос Жихарь. - Только через мёртвых нас пройдут вовкулаки в селище!
- А как они мимо нас, да сразу в деревню?! А там бабы с детворой, да старики, тогда что делать? – Загомонили разом мужики.
- Ну, в деревню они не пойдут. – Раздался спокойный голос кузнеца Микулы.
- Во-первых, в дома им всё одно не пробиться, двери и запоры у нас крепкие и случись, что у баб наших водичка серебряная припасена, да вилы с ухватами и топоры в каждой хате найдутся, будет, чем серых встретить. Вовкулаки страсть как серебра, да и железа не уважают. А рогачами да вилами наши бабы почище многих мужиков орудую. Перевертни, на нас - на тех, кто на охоту в лес ходил, помститься хотят. Вон боярин молодой голову одному из них снёс, да и я ещё в тот первый раз многих добре приложил. И самое главное, уж вот ЭТО, они точно назад заполучить в первый черёд возжелают!
С этими словами Микула извлёк из-под полы холщёвый мешок, и вытряхнул из него на снег отрубленную Велеславом голову оборотня.
Толпа, невольно ахнув, резко раздалась в стороны, а упавшая на снег голова вовкулака уставилась на Велеслава ничуть не помутневшими за прошедшие дни и только лишь слегка прикрытыми глазами.
Невольно передёрнувшись от неожиданности и омерзения, Велеслав спросил:
- И ты притащил это домой? Зачем?!
- А затем, что с вашей помощью, или без, а биться с вовкулаками нам бы пришлось. И вот как раз для того, чтобы увести их от наших домов, и бой дать там, где нам, а не им удобно будет, я и припас для перевертней этот гостинец.
- А не страшно тебе было с этакой страстью?! – Спросил кто-то из толпы.
- Да чего ему бояться, ковали, известное дело, сами с ведовством да ворожбой знакомы, колдуны будь они неладны, – снова подал голос Гуня.
- А вот тут, ты, правду говоришь. Сварогова служителя всякой нечисти сложненько обидеть! – Подтвердил доселе отмалчивавшийся Мачуга.
- У меня самого батя коваль, уж я то - знаю.
Велеслав, восстанавливая порядок, повысил голос:
- Ну, раз так, давай поднимем её повыше, пусть видят. И хватит болтать без толка! Занимайте свои места в строю.
Жуткий трофей был тут же воздет на копье и водружён посреди укрепления. Построившись, мужики какое-то время молчали. Но время шло, уже и полная луна выкатилась из-за леса, а ничего не происходило. Гнетущая тишина весела над лесом, рекой и деревней, замершими в ожидании чего-то страшного. Только поскрипывал снег под ногами переминавшихся с ноги на ногу мужиков, да залилась вдруг истерическим лаем собака в одном из дворов. Ополченцы разом вздрогнули от этого лая, таким неимоверно громким и неуместным, показался он всем. Да и сам залаявший пес, словно испугавшись своего же голоса, и не дождавшись ответа от соседских собак, вдруг так же резко, как и начал лаять замолк.
- Гуня, это, небось, твой кобелюга там хай, поднимает! Псина подстать хозяину, вечно не по делу брёх разводит! – Процедил кто-то. Но на этот раз даже Гуня не стал огрызаться, а промолчал, будто и не слышал вовсе обидных слов. Не поддержали разговора и другие мужики. Прошло ещё какое-то время, мороз уже изрядно пробирался под тулупы и армячки ополченцев, и немилосердно грыз за носы и уши. Особенно неуютно было Велеславу и его гридням, их железный доспех, хотя и укрытый наброшенными на плечи шубами, промерз уже насквозь, и тянул теперь тепло из своих хозяев. Казалось, что боевой металл скучал без дела и мстил за это тем, кого он дожжен был защищать. Наконец один из парней дрожащим толи от холода, толи от страха голосом, процокотал зубами:
- А м..м..может, они и в..вовсе не придут..т..?
- Вот-вот, - поддержал его другой парень, - сейчас бы сбитню горячего хлебнуть, да с колядками по селищу пройтись, людей повеселить, да молодого божича песнями пославить. А мы тут торчим, как незнамо что!
Жихарь как вожак молодёжи, даже затянул, было, нарочито высоким будто девичьим голоском колядку:
- Коляда, Коляда, я у божечки одна…
Парни подхватили за своим рыжим ватажком:
- Дайте нам бражки, да мясца, да кашки…
Но их тут же оборвали сердитые голоса взрослых:
- Цыц, вы, неслухи!
- Вот зараз колядники в серых шубах из леса за вами пожалуют.
- Ужо они вам и споют и спляшут, да и вас, оболтусов, поплясать заставят!
И словно в подтверждение этих слов из леса раздался сначала ещё далёкий и чуть слышный, но постепенно приближающийся и усиливающийся волчий вой.
- Ну вот, дождались, наконец! Сейчас и начнётся, - почти с облегчением выдохнул Велеслав.
- Добавьте света, пусть они лучше видят голову сродничка своего убиенного!
Заслышав волчий вой, передовой отряд под командованием Вьюна, по приказу своего командира наоборот погасил свои факелы. Несколько ополченцев выбежав еще на несколько десятков шагов вперёд, подожгли припасённые заранее кучи хвороста, наваленные у среза противоположного берега, а затем спешно вернулись в строй.
- Вот теперь нам в них целить сподручнее будет, - пробормотал Вьюн.
- Идите, идите, гостёчки не званные, ужо мы вас и встретим, и приветим!!! Не робей, мужички, и цельтесь спокойно, и поточней. И твёрдо запомните, мы трижды, все разом, стрелы пустим. А потом, давай боже ноги к нашему берегу за рогатки, да под ноги и на вешки глядите, а то, как раз, к водяному в гости угодите!
Стоявшие за частоколом и рогатками Велеславовы бойцы обмахивались обережными знаками, кое-кто начал на случай гибели прощаться с соседями.
Велеслав, видя эти похоронные настроения, зло нахмурился:
- А ну подтянись! Говорил же я вам, и снова повторю – нечего раньше смерти помирать. Кто смело в бой идёт, того сама Смерть-Марана боится!
В это время, из леса выпорхнул спугнутый приближающимся воем, большущий филин пугач. Полыхая жёлтыми глазищами, и тревожно ухая, покружил он над столпившимися на речном льду людьми, а затем жутко прохохотав, полетел за деревню.
- Будь, ты неладна, гадость лупатая! Тебя, только с твоим хохотом здесь не хватало!!! - Ругнулся кто-то из мужиков – Ишь дрянь такая, беду он нам пророчить надумал
А волчье завывание, тем временем становилось всё громче, и казалось, к этому леденящему кровь хору добавляются всё новые голоса. Ополченцы и Велеслав с Мачугой с тревогой вглядывались в призрачные очертания заснеженного леса на противоположном берегу. И вдруг за спиной Велеслава, кто-то сдавлено охнул:
- Ох, ти, божички! Чур, меня, чур! Глядите, глядите!
Велеслав оглянулся и увидел мужичка, испуганно показывающего вверх на голову, торчащую на копье. А отрубленная вовкулачья голова, в это, время словно встрепенулась, и мучительная судорога пробежала по мёртвому лицу. Доселе прикрытые и лишь чуть поблескивавшие в мерцающем свете факелов глаза, широко раскрылись и вспыхнули зелёным пламенем. Задрожав и задёргавшись на острие копья, голова начала было принимать волчье обличье, но затем застыла, не закончив превращения, да так и осталась жутким подобием как звериного, так и человеческого образа. Сведённый смертной гримасой рот широко раскрылся, раздирая, спутанные и залипшие спекшейся кровью усы и бороду, из под которых показались огромные звериные зубы. И вдруг из этого окровавленного клыкастого рта раздался жуткий волчий вой, словно призывающий своих собратьев из леса, и взывающий к ярко светящей в ночном зените полной луне с требованием кровавого отмщения!
Ужас на мгновение сжал сердце Велеслава, но, быстро взяв себя в руки, он уже спокойно и зло сказал, обращаясь к страшной голове:
- Громче, громче вой, зверюга! Зови своих родственничков лохматых, нам только этого и нужно!
В ответ на вой отрубленной головы, из леса волной накатил, взметнувшись до холодных небес ещё более жуткий, хотя казалось, куда уж ещё страшней-то, вой волчьего хора. Мужики буквально присели за своими показавшимися теперь вовсе бесполезными щитами и рогатками.
- Вот это колядники, так колядники! – Прогундосил Гуня, и это его замечание вдруг разом сняло тот ужас и оцепенение, что прижали ко льду ополченцев.
Кто-то невесело хмыкнул:
- Да… знатно поют! Вот только дать им окромя рогатины, да топора нечего.
- Ну, что же, как говорится, чем богаты – тем и рады, зато от чистого сердца! – Добавил ещё один голос.
- Да бросьте, вы бубнить, смотрите лучше, вон там из леса уже показались ОНИ!
На противоположном берегу в ультрамариновой тени заснеженного леса, запрыгали и засверкали огоньки волчьих глаз. А затем вой стих, и на речной лёд с глухим рычанием стали выскакивать волки.
- Перуне Громовержец, и все боги благие, обороните нас от врага лютого! Укрепите дух наш, и дайте силы рукам нашим! – Прошептал Велеслав, сбрасывая шубу с плеч, и сжав в ладони левой руки, обереги на груди, правой рукой, вырвал меч из ножен, и очертил его остриём круг над головой. Затем он начертил, мечём такой же круг на снегу вокруг того места, где стоял и прошептав:
- Боги с нами и наше место свято, - вернул клинок в ножны, и натянул тетиву на свой боевой лук. Проверив, легко ли вынимаются стрелы из колчана, Велеслав обвёл взглядом своё воинство:
- Готовьтесь, други, сейчас начнётся веселье.
Мужики также зачурались, призывая вышних богов и домашних чуров уберечь их в бою с врагом лютым, охранить дома и семьи, и даровать жизнь и победу. А с высоты берега донеслась молитва Белуна и вторящих ему стариков:
- Гой еси, Владыка Яг Орей – Ягорий Хоробрый!
Ты на белом коне, да в златой броне,
Золотым венцом украшенный,
Булатным копьём, да серебряным луком,
И стрелами златопёрыми озброенный!
Ягорий яро-хоробрый,
Руки твои по локоть в красном золоте,
Ноги по колено в чистом серебре,
Укрепи своею силой – силой мощною,
Наше воинство, чтоб оно ни от поступи вражьей,
Ни от рыка звериного, ни от шипа змеиного,
Ни от ворожбы вражьей чародейской,
Не шаталось, не разбегалось, а билось да ратилось,
Смело, дружно, да сплочённо – сколочено,
Как пращуры наши славные, Сколотами рекомые,
С врагами бились – ратались страха не ведая.
Станем, стеной нерушимой крепко рамена сдвинувши.
Плечом, плечо подпирая, друга дружку поддерживая.
И не порушить той стены ни какому ворогу.
Ни зверю рыскучему, ни гаду ползучему, ни змею летучему!
Яг Орей Хоробрый, и Коляда – божич юный, наше Солнце Трисветлое,
Отец наш небесный. Рассудите нас с супостатами,
Не по мольбам нашим, но по великой правде Божьей!!!
Молитва старейшин смолкла, и только глухой топот звериных лап и скрежет когтей по льду, да хриплое волчье дыхание раздавалось над скованной льдом и напряжённым ожиданием рекой. В свете пылающих костров по речному льду яростным намётом мчались волки. Жуткие горящие глаза, оскаленные клыкастые пасти, стоящая дыбом шерсть на загривках, и утробное рычание стремительной волной катятся на рогатки передового охранения, кажется, нет силы, способной остановить эту волну. Впереди, клином, едва касаясь льда, словно летят, вздымаясь и опадая над речным льдом – пятеро вовкулаков предводителей волчьего войска.
Вьюн с факелом пробегает перед строем своих лучников, каждый из которых держит по три стрелы обмотанных у наконечника промасленной ветошью, Вьюн поджигает ветошь на стрелах и, занимая позицию, кричит стрелкам:
- Не забыли?! Стрелы пускать только все разом по счёту, раз, два, три, а потом, на Стрибожьих крыльях к нашим за частокол бегите! Да смотрите, в проруби не угодите! Ну, с божьей помощью, готовьсь!
Велеслав и бойцы основного отряда, также изготовившись, с напряжением наблюдали, как волна волков накатывается на передовую линию. Даже отрубленная голова вовкулака на копье и та прекратила вой и только скрежетала зубами. Наконец кто-то выдохнул:
- Эх, ты, сколько же их!
- Видать перевертни проклятущие супротив нас всех бирюков из округи собрали!
Велеслав постарался приободрить своих бойцов.
- Не робей, мужики, вовкулаков оборотней только пятеро, вон те здоровенные, а остальные обыкновенные волки. А уж волков-то чего же нам бояться? Или вы раньше их на охоте не били?!
- Угу, чего их бояться, особливо, когда их тьма-тьмущая, - тихонько прогугнил в покрытые инеем усы Гуня.
Присмотревшись, Велеслав увидел, как Вьюн поднял руку, и его стрелки натягивая тетивы своих луков, слегка откинулись назад, а потом Вьюн резко опустил руку, и в след за донёсшимся возгласом-командой Вьюна: «Пали, раз!» - В воздух взметнулась цепочка огней. Взлетев, как показалось до сверкающих над рекой звёзд небесных, огоньки начали падение, устремляясь на встречу приближающимся звёздам пылающих волчьих глаз. Вот горящие стрелы стали густо падать на бегущих впереди волков, и почти каждая нашла свою цель. Всего пара-другая стрел не найдя жертвы тенькнув, свечками вонзились в лёд меж бегущих волков. Первые сражённые волки закувыркались по льду. Но мчащиеся впереди стаи вовкулаки, как будто не замечали вонзавшихся в них стрел. Ещё раз раздалась команда Вьюна: «Пали, два!» - И уже не так высоко взмыли в небо огни, и вновь сражённые пылающими стрелами волки, оставляя кровавый след, покатились по льду. В третий раз лучники Вьюна пустили стрелы уже прямой наводкой, и тут же не дожидаясь приказа своего командира развернувшись, припустили к своим односельчанам, под ненадёжное прикрытие частокола.
Стрелы третьего залпа ещё немного проредили волчье войско, но как казалось ничуть не уменьшившаяся огромная стая, ведомая своими неуязвимыми вожаками, всё также стремительной и неумолимой волной катилась вслед за бегущими лучниками Вьюна. Домчав до заграждений первой линии, волки легко перемахнули через рогатки и начали настигать отступающих лучников, бегство которых замедлялось необходимостью лавировать между замаскированных прорубей. Оборотни, видимо чувствуя ледяные ловушки своим сверхъестественным чутьём, а может статься и предупреждённые воем отрубленной головы своего собрата, либо обходили их, либо огромными прыжками перемахивали через скрытые полыньи. Голова на копье при виде этого зашлась режущим слух лающим смехом. Но, видя, как обыкновенные волки, влетая на присыпанный снегом тонкий лёд, стали проваливаться в ледяную воду, голова вновь зло взвыла, а потом только рычала и скрежетала зубами. А провалившиеся в проруби волки с воем и скулежом бились в обжигающей и сковывавшей холодом речной воде, среди осколков льда, но их шкуры быстро намокали и тянули зверей под воду, а там течение подхватывало их и безжалостно затягивало под лёд. Однако бегущие следом за ними волки обходили вскрывшиеся полыньи и мчались вперёд. Некоторые из отступавших стрелков пытались отстреливаться на ходу, их пущенные впопыхах и с разворота стрелы редко находили цель, хотя и они поразили ещё пару-тройку серых супостатов. Но эти выстрелы только замедляли отступление. И, вот уже, летящие во главе стаи вовкулаки, настигли последних из отступавших ополченцев, но почти не обратили на них внимания. Оборотни всецело были устремлены на укрепление, в центре которого выла и рычала насаженная на копьё голова их собрата. Только бегущий впереди вожак сбил с ног, и на бегу, клацнув страшными зубами по шее, словно тряпичную куклу, отшвырнул в сторону безжизненное тело ополченца. Следовавшие за своими предводителями обычные волки напротив, жаждали добраться до бегущих по льду ополченцев. Один волк взмыв в прыжке впился зубами в поднятый ворот тулупа одного из лучников, как раз в тот момент, когда тот стал оборачиваться для нового выстрела. Сбитый с ног ополченец и вцепившийся в него волк, со всего маху рухнули на тонкий ледок полыньи. Взметнулись вверх обломки льда и фонтан брызг, мужик истошно завопил, колотя руками по воде и одновременно стараясь сбросить с себя волка. На помощь тонущему товарищу, бросился пробегавший мимо односельчанин, но поскользнулся на выплеснувшейся из проруби воде, и в свою очередь с разбега въехал в полынью. Теперь, в будто кипящей ледяной воде вопили благим матом и плескались уже два человека, и не разжавший зубов мёртвой хваткой впившихся в ворот тулупа яростно рычащий волк. Услышав вопли несчастных, Вьюн оглянулся, и, не раздумывая, бросился на выручку своих незадачливых бойцов. Однако путь к проруби ему преградили два мчавшихся прямо на него волка. Вьюн со спокойствием опытного воина, быстро и уверенно вынул стрелу из колчана, и мгновенно прицелившись, выпустил её прямо в пасть первого уже взвившегося в прыжке волка. А затем, не выпуская из руки лук, перекатился через левое плечо навстречу второму, уже летящему в прыжке, волку и всадил в брюхо пролетавшего над ним хищника засапожный нож, который успел вынуть из-за голенища правого сапога, пока подныривал под волка. Вернув нож за голенище, Вьюн подбежал к проруби, в которой барахтались его стрелки. Ухватив свой лук за один конец, другим он как арканом захлестнул тетивой за голову и подмышку поднятой над водой руки незадачливого спасателя, поднатужился, и вытащил его на лёд. Но второй несчастный с волком на загривке в это же время скрылся под водой затянутый течением под лёд. Разочаровано махнув рукой, Вьюн и спасённый им ополченец вновь бросились к укреплению у деревенского берега, вокруг которого уже кипела схватка. И вдруг в очередной проруби, мимо которой они пробегали, всплыл принесённый течением подо льдом тот самый крестьянин со всё так же вцепившемся в него волком. Спасённый первым ополченец ухватил друга за руку и притянул к краю проруби, а Вьюн, схватив волка за загривок, полоснул, не желавшего расстаться с добычей хищника, по горлу всё тем же верным засапожником. Но и после смерти волк не хотел разжимать воистину намертво стиснутые зубы, и Вьюну с помощником пришлось тащить из воды и человека в непомерно тяжёлом напитавшемся водой тулупе и уже мёртвого матерущего волчину. Оказавшись на льду, спасённый ополченец скинул с себя тулуп вместе с волком, и, кашляя и отплевываясь, устремился за своими спасителями. Случилось так, что пока Вьюн спасал своих воинов, весь бой уже сместился к прибрежному укреплению.
Велеслав и его бойцы видели, как, пустив в третий раз стрелы, лучники Вьюнова отряда припустили, оскользаясь на речном льду под защиту их немудрящего укрепления. Велеслав приказал раздвинуть пару рогаток в центре, и подбегавшие лучники, прикрываемые залпами стрел из-за частокола, один за другим проскакивали в эти импровизированные ворота. Но когда атакующие волки оказались уже всего в нескольких скачках от укрепления, Велеслав выпустив очередную стрелу и сменив лук на рогатину, наконечник которой был покрыт тонким слоем замёрзшей воды настоянной на серебре, крикнул:
- Затворяй! Затворяй, быстрее!
Мужики буквально за руки задёрнули внутрь укрепления последнего подбежавшего стрелка и спешно сдвинули рогатки. Велеслав и его бойцы видели, что не все стрелки из отряда Вьюна, да и сам их командир успели добежать до укрепления, но помочь им уже не могли, поскольку их самих от нападающих отделяли всего два-три волчьих скока. И только Мачуга увидев барахтавшихся в полынье мужиков и спасающего их Вьюна, ловко перескочил через рогатки, и уклоняясь от столкновения с бегущими впереди вовкулаками, бросился на выручку своего боевого друга. И хотя вожак стаи проскочил мимо Мачуги, один из пятёрки предводителей волчьего войска бросился на нашего богатыря. От схватки с этим врагом Мачуге было уже не уклониться, и он взмахнул своей грозной палицей. Распластавшегося в прыжке вовкулака, словно громом-перуном поразил и отбросил назад сильнейший удар заговорённой дубины. Однако, быстро оправившись от полученного удара, после секундной задержки огромный волчище, зло, клацнув зубами, вновь бросился на Мачугу. Припав на колено и уклоняясь в сторону Мачуга, встретил взмывшего в воздух оборотня, сокрушающим рёбра перевертня ударом, а торчащие из палицы кабаньи клыки и перунова стрела с отвратительным треском разорвали волчий бок. Жутко взвыв, оборотень юлой закружился на льду, обагряя всё вокруг себя хлещущей из разорванного бока кровью. В глубоком разрыве звериной шкуры Мачуге на миг померещилось залитое кровью человеческое тело. Прекращая вой оборотня, Мачуга вновь поднял свою страшную палицу и ещё один удар с боку оторвал вовкулака ото льда, и отбросил прямо в прорубь. Всплеск, фонтан брызг, и водно-ледяная пасть поглотила очередную жертву. Переведя дух и утерев рукавицей, пот со лба Мачуга огляделся, ища глазами Вьюна и его спутников. Но те, уже добежав до места общей схватки, во всю сражались с волчьими полчищами. И наш богатырь, раскручивая над головой свою ужасную дубину, с воинственным рёвом побежал туда, где сейчас решалась судьба Белуновой Пади и её жителей, а значит и приглянувшейся ему Мотрюшки.
В тот момент, когда Мачуга перепрыгивал через рогатки, что бы помочь Вьюну и его стрелкам, всё внимание Велеслава было приковано к несущемуся прямо на него предводителю волчьего войска. Здоровущий волчина, горя своими не волчьими глазами, огромными прыжками пожирал, разделяющее его и Велеслава пространство. Жути в и без того устрашающий облик вовкулака, добавляли четыре горящих стрелы глубоко вонзившихся в его бока и холку, но, по всей видимости, не очень-то его тревожащие.
- Ну, иди, иди ко мне, перевертень! – Прошептал Велеслав, покрепче сжимая рогатину с заиндевевшим на морозе и отливавшим то синью в свете луны, то вспыхивавшем кровавыми сполохами от горящих факелов длинным наконечником.
И тут же вовкулак, взвился в прыжке, перемахивая через рогатки и щиты. Велеслав подсел под летящего на него зверя, намереваясь принять его на рогатину и целя остриём в грудь оборотня. Но тот, извернувшись в прыжке, щёлкнул зубами по окованному древку рогатины, и в руках Велеслава, в миг вместо грозного оружия оказался лишь обломок древка, а верхушка рогатины, сверкнув наконечником, отлетела и встряла в снег под копьём с насаженной головой оборотня. Но и оборотень, так ловко откусивший, боевую часть рогатины, выступавшую за начерченный Велеславом на снегу обережный круг, сам вдруг как на невидимую стену налетел, столкнувшись с обережной силой круга святого. Велеслав, машинально отскочил в сторону, уходя от нового прыжка вовкулака, и пытаясь выхватить меч из ножен. Но, этим неосторожным движением он покинул защищённое место, и в тот же миг ему на спину обрушился, прижимая ко льду, ещё один волк, вместе с другими серыми хищниками перепрыгнувший через не надёжную преграду. Велеслава спас щит, заброшенный на спину, клыки волка лязгнули об окованный край щита, а Велеслав перекатившись по снегу, ухватил за холку вцепившегося в щит волка и швырнул его на встречу бросившемуся, на него оборотню. Два зверя столкнулись в воздухе, и оборотень буквально разорвал как досадную помеху кувырком летевшего ему на встречу лесного собрата.
А вокруг шла кровавая бойня. Волки прыгали на рогатки укрепления, одни вслед за своими вожаками оборотнями перескакивали через заострённые колья, а другие, не рассчитав прыжка или поскользнувшись на льду, налетали на острия рогаток и воя и скуля, бились нанизанные на смертоносные жала рогаток. Волчьи зубы и когти встречались с изогнутыми остриями вил и наконечниками охотничьих рогатин, лесных хозяев отбрасывали щитами на острия всё тех же рогаток ограждения и добивали топорами и кольями. Но и волчьи клыки добирались сквозь дублёную кожу и ткань до разгорячённой человеческой плоти, и лилась на снег, людская кровь, смешиваясь с кровью волчьей.
Очередной прыжок оборотня Велеслав принял на перехваченный левой рукой щит, и хотя вовкулачьи клыки щёлкнули прямо у глаз, а смрадное дыхание горячей волной окатило лицо, Велеслав поднатужившись, отбросил оборотня в сторону. Вырвав, наконец, меч из ножен, он подскочил к неловко упавшему на бок вовкулаку и вонзил клинок промеж высоко вздымавшихся в бурном дыхании рёбер. Меч, пригвоздив оборотня ко льду, застрял, и не желал выдёргиваться, вовкулак изогнувшись, скрежетал зубами о сталь клинка у самой рукояти, Велеслав отпустив рукоять меча, выхватил из-за пояса топор и, рубанув наотмашь, вонзил остриё топора промеж полных боли и злобы человеческих глаз волка-оборотня. Вовкулак судорожно забив задними ногами, пропахал по окровавленному льду борозды когтями и затих. А с вершины копья понёсся отчаянный и тоскливый вой.
- Что, жалко своих то?! – бросив взгляд на голову и одновременно выдёргивая с раскачкой меч из тела поверженного оборотня, сквозь зубы процедил Велеслав. - То-то, дядя, и нам своих жалко!
Велеслав осмотрелся, бой в укреплении как в котле кипел кровавым варевом. Нанося удары, вздымались и опускались руки с излюбленным мужицким оружием – топорами и вилами, мерно и неотвратимо как в кузне бил и крушил врагов молот служителя Бога Сварога коваля Микулы, летели во все стороны кровавые брызги, взлетали в смертельных прыжках, оскалив зубы, атакующие волки. А над всем этим кипящим кровью и злобой хаосом возносились к холодным зимним небесам: вой, рычание и скулёж волков, стоны и крики боли раненых, и не уступающее звериному рычание и воинственные вопли остервеневших в кровавой схватке людей. Розовый от мельчайших брызг крови пар, облаками клубился над этим жутким скоплением людских и звериных тел, а в облаках этого горячего и душного пара над побоищем кружил с жутким хохотом филин-пугач. Хозяина ночного леса, как будто несказанно радовало это страшное кровопролитие, и взмахи его широких крыльев, взбивали как перину, и воронкой закручивали поднимавшиеся к небесам волны кровавого пара. А наблюдавшим за сражением с высокого речного берега Белуну и другим старикам, казалось, что невидимая рука самой Мораны-Смерти помешивает в ледяном котле это закручивающееся водоворотом кровавое варево.
За пределами укрепления на речном льду, как каша, вылезающая из котла и пузырящаяся на припечке, также шла схватка не успевших проскочить за защитные рогатки стрелков из отряда Вьюна, и выскочившего им на помощь Мачуги с арьергардом волчьего войска. Волки, здесь не смотря на отсутствие своих предводителей вовкулаков, нападали не менее яростно, и палице Мачуги, и кривым мечам бившегося о двуручь Вьюна, да и крестьянским топорам и самодельным рогатинам работы хватало. Но и здесь также как в укреплении потери несло не только волчье войско. Двое ополченцев подплывая в лужах собственной и волчьей крови, уже лежали на речном льду безучастные ко всему на свете, ещё несколько израненных бойцов, и людей, и волков пытались отползти от кипящей сутолоки схватки в сторону. Утративший свой вечный задор и ухарство Жихарь, приподнимаясь и подтягиваясь на правой руке, оставляя кровавый след, волочил по льду своё изорванное волками тело. И почти рядом с ним жалобно поскуливая, также еле-еле полз, таща задние ноги, матёрый волчище с перебитым Мачугиной палицей хребтом. И по едва тронутым юношеским пушком щекам человека, и по серебристой шерсти волчьей морды текли и замерзали слёзы смешанные со своей и вражеской кровью.
Велеслав ещё раз очертя в обережном жесте голову клинком бросился на встречу пробивавшимся к копью в центре укрепления вовкулакам. Оборотни как ножом разрезали своим маленьким клином крестьянское войско. Их когда-то серебристые почти белые шкуры свалялись на боках и спинах в кровавые колтуны, в сильных телах торчали обломки стрел, из-под стоящей дыбом шерсти струилась кровь свежих ран, и движения оборотней уже не были такими точными и стремительными. Видимо серебро наконечников поразивших их стрел уже начало своё пагубное для их вовкулачьей натуры действие. Но они ещё сеяли вокруг себя смерть и увечья, и ряды ополченцев буквально распадались при их приближении.
Велеслав прикрывшись щитом, вновь хотел принять на него скакнувшего к нему оборотня, но слегка поскользнулся на утоптанном снегу, и когда волчище обрушился на щит, они оба рухнули на снег. Велеслав, придавленный тяжестью щита и вцепившегося в него вовкулака, пытался достать оборотня мечом, но прижатая краем щита почти у локтя правая рука, была скована в движениях, и меч только плашмя колотил по взлохмаченному звериному боку. Оборотень же, извернувшись, и вовсе прижал задней лапой запястье сжимавшей меч руки Велеслава к земле, лишив его возможности защищаться. Велеслав мог только сучить по снегу ногами, пытаясь сбросить с себя врага, а вовкулак, так и этак пытался добраться до его горла или лица скрытых под щитом. Волчьи клыки пару раз лязгнули по шлему Велеслава, кровавая слюна брызгала на снег, но оба противника не могли причинить друг другу сколь-нибудь серьёзного ущерба. Эту безвыходную ситуацию разрешил удар Микулиного молота обрушившийся на волчий бок, и сбросивший оборотня с Велеслава. Получив свободу движений, Велеслав вскочив на ноги, отбросил уже дважды спасший его щит, и, ухватив меч двумя руками несколько раз то с правого, то с левого плеча крест-накрест нанёс рубящие удары ещё слегка оглушённому молотом коваля вовкулаку. Невыразимо жуткий вой боли и злобы перекрыл гвалт битвы и ещё один оборотень навсегда застыл на окровавленном снегу. Но в тот же миг на спину Велеслава вскочил собрат убитого вовкулака. Страшной силы удар и обрушившаяся тяжесть вновь сбили витязя с ног, меч выпал, из рук отлетев в сторону, но Велеслав успел прижать голову к груди и кувыркнувшись вперёд сбросить со спины оборотня, страшные клыки которого лязгнув по затыльнику шлема вцепились в кольчужную бармицу. Вовкулак увлекаемый инерцией прыжка, слетел со спины Велеслава, срывая с него шлем, и также кувыркнувшись по снегу встал на ноги и, зло, мотнув головой, отбросил шлем с разорванной бармицей в сторону. Ухвати он чуть глубже, и страшные зубы оборотня как орех размозжили бы Велеславов затылок. Так и застыли на мгновение среди круговерти боя друг напротив друга противники, обезоруженный и ещё не успевший встать на ноги стоящий, на четвереньках Велеслав, и припавший к красному от крови снегу готовящийся к прыжку вовкулак. Их глаза встретились, и казалось целую вечность, длился этот немой поединок взглядов двух непримиримых противников переполненных яростью и непреклонной решимостью биться до смертного конца. Взгляд человека вставшего на защиту, в общем-то, посторонних ему жителей затерянной в лесной глухомани деревеньки, схлестнулся с взглядом оборотня сменившего дарованный ему Великим Родом человеческий облик на волчью шкуру и звериную сущность, пришедшего в это селище сеять без разбора ужас, смерть и разрушение.
И вот человек и оборотень бросились друг на друга. Велеслав в тот краткий миг, когда они с вовкулаком как клинки скрестили взгляды, забыл, что в его руках нет оружия, ему казалось, что это даже хорошо, теперь ничто не помешает ему впиться пальцами в покрытое свалявшейся шерстью горло врага. И рвать его, что есть мочи, руками и зубами, чтобы сорвать эту волчью шкуру и увидеть, что же это за люди такие, что могут, презрев волю Рода Творца, обернувшись зверем лесным грабить и губить других людей, таких же славен-росичей, как и они! Кто дал им право такое - распоряжаться жизнями других людей?!
Столкнувшись в воздухе и сцепившись в смертной хватке, Велеслав и оборотень покатились по превратившемуся в кровавую слякоть снегу. Велеслав сжимал горло вовкулака, казалось превратившимися в железные крючья пальцами. Ненависть к врагу, нарушавшему и человеческие, и божеские законы, и осознание своей правоты в этой смертельной схватке, наполнили Велеслава такой силой, что окажись в его сжатых ладонях не живая пусть даже колдовская плоть, а камень, он бы и камень раскрошил в песок! Оскаленная пасть вовкулака с рычанием и взвизгиванием клацала зубами у самого лица Велеслава, смрад сдавленного звериного дыхания обдавал горячей удушающей волной. Когти волчьих лап рвали кольца кольчуги и одежду, оставляя глубокие кровавые борозды на руках, ногах и теле. Человек и оборотень сцепившись, хрипя и рыча, катались по кровавому снежному месиву, пиная друг друга ногами, вовкулак стремился дотянуться до горла Велеслава с вздувшимися и пульсирующими от страшного напряжения артериями. Но, не смотря на нечеловеческую силу оборотня, священная ярость Велеслава постепенно брала верх. Столкнувшийся с таким неожиданно сильным противником придушенный вовкулак, которому уже не хватало воздуха, теперь пытался не столько убить человека, сколько освободиться из его смертельных объятий, он не столько рвал противника, сколько сам рвался на свободу. Однако и Велеслав чувствовал, что силы, так бурно расходованные им, начинают покидать сведённые судорогой пальцы. Но отпустить шею вовкулака означало дать ему возможность дотянуться до своего горла, а одного щелчка вовкулачьей пасти достаточно было, чтобы, как тростинку перегрызть человеку шею. И тут на глаза Велеславу попался обломок его рогатины, он призывно блеснул наполовину погружённым в снег наконечником. Собравшись с последними силами Велеслав, перекатившись, подмял под себя извивающегося оборотня, и ещё сильнее сжав левой рукой, горло врага, правой дотянулся до заветного древка. Увидев занесённое над ним как широкий кинжал лезвие наконечника, вовкулак выгнулся всем своим скрытым волчьей шкурой телом. А в человеческих глазах оборотня мелькнули страх и отчаянье, он ещё раз рванулся в последней попытке достать до горла Велеслава. Ему казалось, что время почти замерло, что все вокруг, и он сам движутся, словно в густой прозрачной смоле, и вот-вот он все-таки дотянется клыками до раздувшегося от натуги горла этого ненавистного человечишки убившего его родичей. И свершится правая месть, а остальных людишек разогнать лесному воинству труда не составит, и вот тогда, они разгуляются наславу в этой деревеньке! За каждую пролитую каплю волчьей крови, люди заплатят потоками своей жидкой юшки, которая течёт в их хлипких жилах, и которую эти жалкие создания они считают кровью.
Но сияющее нездешним светом остриё медленно-медленно с жуткой неотвратимостью приближалось к нему. И оборотень вдруг ясно понял, что не он убьёт этого, ставшего мгновенно страшным для него, человека. А совсем наоборот, этот ещё молодой, и как казалось не очень опытный воин, отнимет его жизнь! И откроет для него, такого красивого и сильного, уверенного в своей силе, и в своё праве распоряжаться чужими жизнями…, человечишка, откроет для него, врата Нави – мрачного и страшного царства Смерти-Мараны и Вия-Нияна. Как же так? Уже сейчас всё кончится?! И больше ничего не будет?! НЕТ, НЕТ, НЕХОЧУ!!! Хотелось закричать ему своим человеческим голосом. Но медленно плывшее к нему остриё, вдруг сверкнуло молнией-перуницей, и стремительно обрушившись вниз, ударило в грудь, а из волчьей глотки вырвалось только утробное рычание, прерванное хрипом и бульканьем заполнившей пасть горячей волной крови и боли.
Вонзив как кинжал несколько раз в горло, шею и грудь оборотня и оставив после очередного удара торчать в теле вовкулака обломок своей рогатины, Велеслав с трудом встал на ослабшие ноги и огляделся вокруг.
В битве наметился явный перевес в сторону людей. Оставшись без большинства своих предводителей, волки сражались со всё уменьшавшимся рвением. Да тут ещё на помощь к бившимся за своих жён и детей мужчинам, пришли не усидевшие в домах женщины и подростки. Матери и жёны несли с собой печные ухваты и дреколье, но самое главное они принесли на поле боя вёдра с настоянной на серебре и наговоренной кузнецом водой. И водой этой женщины не скупясь, окатывали сцепившихся в схватке людей и зверей. Но если для разгорячённых в битве ополченцев ледяная вода была живительным дождём, волкам, ведомым чарами вовкулаков, она казалась прожигающим до костей кипятком. Обваренные заговорённой водой волки с визгом катались в кровавой слякоти, а люди нещадно добивали их. Почти равный до сей поры бой, превратился в кровавое избиение. Мокрые со сбившейся в колтуны дымящейся шерстью волки метались по кровавому льду уворачиваясь от сыпавшихся на них ударов, и всё больше, и больше волков, вырвавшись из окружения, поджав хвосты, как обычные дворняги обращались в бегство.
Тяжело ступая ставшими от не человеческого напряжения ватными ногами, Велеслав подошёл к копью, на острие которого была насажена страшная голова предводителя вовкулаков, подобрал свой обронённый меч, и обвёл взглядом жуткую и отвратительную картину побоища. Он попытался вздохнуть поглубже, но лёгкие наполнились душным смрадом пролитой крови и вывороченных человеческих и звериных внутренностей. Тошнота комком подступила к горлу, а вместо радости победы и облегчения, наступили смертельная усталость и безразличие. И в этот миг, к затихшей вовкулачьей голове, вихрем подлетел продолжавший следить за затухающей битвой филин. Оказавшись над головой, ночной хищник с глухим уханьем запустил когти в замёрзший колтун окровавленных волос, и сорвав жуткий трофей с копья снова взмыл в высоту, стремясь унести голову оборотня для одному ему известных целей в лес. Но спешивший к своему предводителю Вьюн, увидев такое, не сулящее ничего хорошего, безобразие, мгновенно среагировав, пустил в след пернатому вору свою метко разящую стрелу. Охнув, как человек, филин рухнул в снег, теряя свою добычу. Но тут же перекусив своим круто загнутым клювом пробившую левое крыло стрелу, неуклюже, но довольно быстро переваливаясь с ноги на ногу, и недовольно ухая, запрыгал по сугробам. И через пару мгновений взмахнув крыльями, зло сверкнул жёлтым глазом из-под крыла, филин поднялся в воздух, и скоро скрылся за деревьями.
Неподалёку, сгрудившаяся толпа крестьян добивала дрекольем нескольких жалобно скулящих и взвизгивавших волков.
Тяжело ступая по кровавой слякоти, Велеслав подошёл к толпе превратившей поле боя, в место отвратительной казни. Он растолкал мужиков и баб, сгрудившихся вокруг сжавшейся в комок израненной волчицы. На окровавленную жертву сыпались бессчётные удары, а она, взвизгивая и поскуливая все, ещё пыталась огрызаться. Когда Велеслав с криком:
- Ну, будет, будет, вам! – остановил избиение, его глаза встретились с полными слёз и смертной муки синими глазами волчицы. И это были глаза не зверя, а измученного погибающего человека. Не было в этих глазах ни злобы, ни ненависти, а только боль, страх и жажда жизни.
- Оставьте её! Пусть уходит. Довольно уж нынешней ночью крови пролито! Теперь лет сто ни волк, ни перевертень к вашему селищу не сунется!
Но вошедшие в раж селяне и особенно женщины не желали так просто отпускать свою жертву. Раздались возмущённые выкрики:
- Кого защищаешь, боярин?! Нелюдей, образ, данный Родом Творцом отринувших?!
- Ну конечно, что волк, что боярин, все вы, известное дело кровью смерда землероба проживаетесь!
- Ворон ворону глаз не выклюет!
Кое-кто из крестьян вновь поднял своё оружие на сжавшуюся у ног Велеслава волчицу, но молодой боярин, сжав меч, заступил им путь.
- Довольно, я сказал!
За спиной своего командира встали готовые к новому бою подоспевшие на шум Мачуга и Вьюн. Мачуга грозно покачивал своей страшной покрытой кровью и прилипшими пучками волчьей шерсти дубиной. А Вьюн, сжимая в натруженных руках свои изрядно зазубрившиеся кривые мечи, грозно насупившись, выкрикнул:
- Вы, что сиволапые?! Такова ваша благодарность?! На кого хвост поднимаете, лапти дровяные?!
Мужики слегка отпрянули, но оружия не опустили. Обстановку разрядили кузнец Микула и старейшина Белун спустившийся с высокого деревенского берега.
- Стыдитесь, люди! На кого, вы ополчились?! На спасителей наших! Да не будь их, перевертни проклятые уже бы всех нас извели! Кто как не боярин Велеслав со своими кметами, вовкулаков истребили?! И коли, решил так боярин, пусть волчица эта по добру убирается.
Мужики, хмурясь и пряча глаза, опускали оружие и отступали. Кто-то проворчал:
- Пусть убирается, всё равно долго не протянет. Может и по добру волчиха уйдёт, но уж точно не по здорову.
Толпа расступилась и волчица, оставляя кровавый след, с трудом, приволакивая задние ноги, заковыляла через реку к лесу. А из толпы вдруг раздался тихий, но всеми услышанный голос сынишки кузнеца:
- А ведь это она меня тогда в лесу в сугроб закинула. А могла бы и насмерть загрызть…