Гражданской авиации России
посвящается.
День начинался как обычно, с поправкой на утро понедельника. Рейс обещал быть несложным. Авиакомпания Air Snail не имела дурной привычки выполнять сложные рейсы по понедельникам, а также по вторникам и по другим дням недели. Ленинградский дождик равнодушно сыпал на летное поле, технику, пилотов и пассажиров.
Второй пилот поднялся в кабину экипажа и поздоровался с командиром. Сюрпризы начались с того, что командир сегодня выглядел немного необычно.
Во-первых, он был не в обычной засаленной летной форме, а в щегольской эсэсовской. Погоны были спороты, однако длинные ряды орденских планок и Золотая звезда Героя внушали уважение. Сначала Второй было засомневался, что эсэсовцев награждали звездой Героя, но потом вспомнил про Штирлица и успокоился.
Во-вторых, черты лица были не совсем командирские. Количество морщин, квадрат подбородка и цвет лица никак не совпадали с образом командира, врезавшимся в память Второго в минувшую пятницу на банкете, посвящённом удачному окончанию предыдущего рейса. Самурайский меч, лежащий на коленях командира, тоже не прояснял обстановку. Второй даже подумал, что это не командир. Однако против такого предположения говорило следующее:
а) командир сидел в командирском кресле, а этого никто себе не мог позволить, кроме командира;
б) Второй по опыту знал, что делает с лицом человека утро понедельника и несвежий салат Оливье.
И всё-таки Второй на всякий случай спросил бортинженера:
– Как Сам?
Бортинженер удивленно посмотрел на Второго и пожал плечами:
– Понедельник…
Окончательно успокоившись, Второй погрузился в рутину предвзлетной подготовки. Конечно, Второй не рассчитывал на то, что командир будет по уставу отвечать на его реплики и вообще как-то участвовать в общей суете. Но расслабленная поза и полное безмолвие командира всё-таки слегка настораживали.
На всякий случай Второй спросил: «Командир, Вы в порядке?»
Командир, не меняя позы и не открывая глаз, устало приподнял правую руку и медленно поднял вверх большой палец, что на индейском языке жестов означало: «В порядке, сынок, но было бы ещё лучше, если бы ты заткнулся и перестал задавать дурацкие вопросы».
«Интересно, Сынок – это моё имя?» – подумал Второй. Эта загадка мучила его всегда, сколько он себя помнил, то есть уже как минимум полтора часа.
Второй не знал своего имени по двум причинам:
- было утро понедельника;
- в детстве родители потеряли его в аэропорту, и его воспитала стая пилотов Гражданской авиации.
Плюнув на командира и его странности, Второй вернулся к своим прямым обязанностям. Звук двигателей показался ему подозрительным.
– Бортинженер, движки все на месте?
– Сбегаю гляну…
– Кабину не покидать! – рявкнул Второй. – Мужика с флажками сзади видишь? Следи за флажками! – и немного двинул вперед сектора газа.
– Второй, у мужика унесло правый флажок! Судя по движениям губ, мужик страшно матерится!
У Второго внутри всё оборвалось.
– Как правый?! Должно было унести оба флажка и кепку!!! Уррроды! Из трех движков нормально тянет один! Взлёт отменяется, убытки за счёт экипажа, трибунал, тюрьма!!! Проверить ещё раз!!! – на одном дыхании проорал Второй.
Зелёный от страха бортинженер, заикаясь, доложил: «Ви…ви…новат, не заметил… левый флажок тоже унесло…Кепка на месте».
Второй лихорадочно соображал: «Так, правый с левым в порядке, с третьим непонятно, прорвемся?»
Затем на всякий случай спросил: «Командир, что делаем?»
Командир, не меняя позы и не открывая глаз, устало приподнял правую руку и медленно взмахнул ладонью, что у индейцев навахо на языке жестов означало: «Взлетаем, сынок, но было бы ещё лучше, если бы ты заткнулся и перестал задавать дурацкие вопросы».
Второй дисциплинированно двинул вперед все три сектора газа…
Облачность пробили нормально – всё-таки все три двигателя работали в штатном режиме. Адреналин в крови Второго медленно рассасывался, уступая место острому желанию выпить.
Командир наконец слегка оживился, открыл глаза и с неподдельным интересом осмотрел кабину. Покончив с этим увлекательным занятием, он достал из кармана кроссворд и молча погрузился в него. Ни на какие покашливания и выразительные взгляды Второго он не реагировал. К делу подключился бортинженер и деликатно позвенел стаканом о стакан, но всё было напрасно.
На всякий случай Второй спросил: «Командир, Вы в порядке?»
Командир, не меняя позы и не отрывая глаз от кроссворда, устало приподнял правую руку и медленно разогнул средний палец, что у индейцев навахо на языке жестов значило: «В порядке, сынок, но было бы ещё лучше, если бы ты заткнулся и перестал задавать идиотские вопросы». Затем командир встал, потянулся и, окинув взглядом расстилавшуюся внизу белоснежную равнину облаков, неожиданно рявкнул:
- Почему снег не убирают! Шайзе! При Лужкове такого не было! – и вышел из кабины. Второй, совершенно сбитый с толку, мужественно сосредоточился на пилотировании крылатой машины.
Через час окончательно озверевший Второй всучил штурвал полумертвому от страха бортинженеру (автопилоту он интуитивно не доверял) и пошел разыскивать командира.
Долго искать не пришлось: хриплые с присвистом звуки мощно доносились из-под двери туалета. «Спит, морда эсэсовская», – понял Второй и вернулся в кабину экипажа. Там взгляд его задержался на сборнике кроссвордов, которые решал командир. На обложке значилось: «48 классических кроссвордов. 24 фигурных судоку. 6 японских какуро. 4 японских хитори. 1 японское сеппуку». Ниже мелким шрифтом было набрано: «Для идиотов. Сеппуку – это харакири!». Второй идиотом не был, поэтому он на всякий случай несколько раз перечитал про сеппуку. «Надо запомнить», – решил он.
И тут страшная догадка пронзила его мозг. У Второго внутри всё попыталось оборваться, но не очень успешно. Он судорожно перелистал кроссворд. Так и есть – все задания решены, кроме сеппуку. Последнее задание аккуратный командир отправился решать в туалет, чтобы не травмировать неокрепшую психику остальных членов экипажа. «Чёрт, человек кончается, а я подумал, что храпит», – выругал себя за черствость Второй.
Действовать нужно было решительно и дерзко. Второй включил микрофон.
– База, база, я Второй! Прошу разрешения вернуться! Один двигатель отказал, командир мертв, автопилот пьян, ситуация критическая. Принимаю командование на себя. Существует угроза жизни пассажиров. Необходимо возвращение на базу.
– Какой на хрен второй, – прохрипела База. – Правил радиообмена не знаешь. Бортовой номер скажи, тогда поговорим.
– Баран! Как я тебе бортовой номер скажу – он снаружи на фюзеляже нанесен, а я ВНУТРИ самолета!!!
– Ладно, – помолчав, смилостивилась База. – Возвращайтесь. Всё равно вы пассажиров в аэропорту забыли.
У Второго внутри всё оборвалось, на этот раз успешно и окончательно. Тягостное молчание прервал робкий голос автопилота.
– Слышь, Второй…то есть теперь командир, а ты зачем им сказал, что я пьян?
– Для верности, – ответил Второй. – А ты что, не пьян?
– Да я вообще не пью… – грустно сказал автопилот, – а теперь от полетов отстранят. А я без неба не могу.
Подумав еще немного, он спросил:
– Вто...командир, а ты сам-то хоть раз трезвым садился?
– Нет, – честно признался Второй.
– А ведь мы не только пассажиров забыли, – мстительно пробурчал автопилот. Мы всё бортовое снабжение забыли, включая выпивку. Так что хочешь выпить – придется садиться. Се ля ви, детка, прощай! – и издевательски вырубился.
Собственно, возвращение и посадка для Второго уже не могла представлять никакого интереса. Если бы не одно «но»: при выпуске шасси одна из трёх зелёных лампочек не загорелась. Не вышла носовая стойка шасси.
У Второго внутри всё снова попыталось оборваться, но было уже нечему.
Страшная догадка пронзила его мозг: командир, делая харакири, перестарался и заодно перерубил гидравлические магистрали носовой стойки шасси, которые как раз проходят в районе переднего туалета.
И вновь действовать надо было решительно и дерзко. Второй опять включил микрофон.
– База, база, я Второй… то есть уже Командир! Не вышла носовая стойка шасси! Прошу указаний.
– Слышь, Второй, ты задолбал, – прохрипела База. – Не можешь летать - падай. Скажи бортинженеру, пусть попрыгает в кабине. Может, выскочит стойка-то.
За спиной Второго раздались пыхтение и глухие удары. Бортинженера не нужно было уговаривать – он активно хотел жить. Но заветная лампочка упорно не загоралась.
– Эй, Второй, который там командир… - издевательски хрипела База. - Мы тебя видим с башни, все стойки у тебя вышли, это контрольная автоматика чудит. Биотоки мозга сбивают настройки бортовой электроники. Ты там трезвый, что ли? – голос Базы сверлил череп. – Так ты это брось, наша техника на это не рассчитана… выруби мозг-то! На рефлексах давай, чудило, на рефлексах!
Сознаться в эфире, что на борту нечего выпить, значило опозорить всю Гражданскую авиацию. Стиснув зубы и собрав могучую волю в кулак, Второй вывел самолет на глиссаду…
Свернув с полосы, Второй выключил двигатели и опустошенно откинулся на спинку. Однако раздавшийся сзади негромкий щелчок замка подбросил его в кресле, словно катапульта боевого истребителя.
К такому повороту событий Второй не был готов: командир, живее всех живых, изящно подперев косяк двери, флегматично хлопнул несколько раз в ладоши. «Я верил в тебя, сынок», – сказал командир, повернулся кругом и, по-эсэсовски четко щелкнув каблуками, строевым шагом направился в темноту пустого салона. Больше его никто и никогда не видел.
Стекая обратно в кресло и попутно теряя сознание, Второй с облегчением вспомнил, что на прошлой неделе очень кстати возобновил свой постоянный абонемент в «Крестах».
Эпилог
К трапу подкатил обшарпанный воронок с табличкой «ЭКИПАЖ» под лобовым стеклом. На борту какой-то шутник безграмотно, но от души нацарапал гвоздем «икспресс еропорт – Кресты». Угрюмые милиционеры, помахивая дубинками, с неподдельным интересом посматривали на пилотскую кабину, курили и плевали под ноги шелухой от семечек.
Через минуту к трапу подкатил ещё один воронок, тоже с табличкой «ЭКИПАЖ». Этот воронок сиял свежей краской, и на его борту был красочный транспарант «Аэропорт – Матросская тишина». Приветливые милиционеры, улыбаясь и призывно махая руками, проворно раскатали ковровую дорожку к трапу самолета, но держались почему-то подальше от первого воронка.
– Вот идиоты эти вампиры, - усмехнулся про себя Второй. – Не могут даже под ментов нормально закосить, интеллигенция хренова, – и, презрительно сплюнув в сторону гламурных кровососов, решительно зашагал к ободранному, но такому привычному автозаку… Уже в проеме дверцы он обернулся к недоумевающей нечисти, крикнул:– «Матросская тишина» в Москве, бараны! – и под вой и свист разочарованных вурдалаков захлопнул дверцу. Снаружи успокоительно лязгнул засов.
В камере Второй покойно вытянулся на дощатых нарах и почувствовал сквозь подступающий сон, как напряжение безумного дня медленно отпускает его. Второй знал, что ровно через сорок минут он проснется…