Я городской. Окраинный. И всё же с годами ясная тоска по дому дедову в глухой деревне, где был однажды на излёте младенчества, а – главное – по земле-землице, по Матери-сырой земле, со временем всё резче, всё призывней.
Ни ума, ни мужества не достало мне, погрязшему в городской интеллигентской суете, для того,чтобы собрав нехитрую рухлядь, да сынов укорениться где-нибудь в селе или в деревне.
Зловонной, прилипчивой грязью суеты испачкаешь душу – не отмоешься и не отмолишь…
Грязь и пыль просёлков, огорода, хлева и не грязь вовсе, а просто сама земля в различной своей ипостаси. Она легко смывается в речке-озере, водой из ковша, поливаемой любимыми руками и, конечно, - в бане. В бане побелеешь и телом, и душой расположишься к Богу…
Годы остатние умаляются – тяга к земле, то есть - в землю - усиливается. И сладостно, мнится, в земле упокоиться, да вот незадача – страшит крематорий. И слово-то мерзкое, и действо – не русское.
Упокой Господи, тело моё в теле Земном. Не отторгни мой грешный прах, Мать-сыра Земля.