От барака, в котором с матерью жил Вовчик – пацан лет двенадцати, рыжий и веснушчатый, до школы было километров пять. Городские автобусы здесь не ходили. Приспособленный для перевозки людей грузовой ГАЗик с деревянной будкой на борту возил мимо до посёлка строителей и принадлежал строительному управлению. Водитель, угрюмый и грубый мужик, не желал брать посторонних, чтобы лишний раз не останавливаться.
В хорошую погоду ещё ничего: Вовчик, насвистывая, без особого труда добирался пешком до школы и обратно. А вот в плохую – грязной поздней осенью или в студеную зиму, а морозы здесь, на Урале, доходили до тридцати-сорока градусов - было ему тащиться пешком неохота. И он приспособился по дороге в школу цепляться за борт и залезать на попутные грузовики на подъёмах, где они сбавляли скорость. Обратно, из школы домой, залезть на машину было невозможно, потому что обратная дорога была всё время под уклон - и машины мчались на большой скорости.
Любой другой на месте Вовчика смирился бы и возвращался домой пешком, но Вовчик был пацан с характером. И вот как-то в холодный и ветреный зимний день, выйдя из школы после занятий, он поёжился и направился к ребятам из посёлка, которые играли в «корову», дожидаясь своего ГАЗика.
- Пацаны, я сегодня с вами поеду, - сказал он. - Можно?
- Давай! – ответил кто-то из них. – Только водила тебе не остановит – он у нас злой.… И лучше его не проси.
Вовчик без лишних слов присоединился к играющим, а когда пришла машина, вместе с ними забрался в будку. Шофёр его как будто не заметил и, как только все сели, сразу рванул машину. Водитель так гнал, что Вовчик, опоздав, пропустил поворот, на котором задумал спрыгнуть. Теперь машина, набрав скорость, мчалась по прямой под уклон; внизу, по асфальту, покрытому ледяной коркой, змеилась свистящая позёмка.
- Вовчик, не стоит… Не надо. Ты что? Жить надоело?! – забеспокоились ребята, когда он, поправив ранец, начал спускаться по железной лесенке с машины.
- Вовочка! Не делай этого! – закричали наперебой две девочки, сидящие ближе к кабине, и стали стучать шофёру. В ответ машина только прибавила ходу. В будке все затихли. Но и это не остановило Вовчика: он продолжал решительно спускаться. Его сознание будоражили и пьянили сначала тревожные крики, особенно девочек, а теперь эта вдруг наступившая тишина на фоне равномерного шума мотора. И ещё – он почувствовал, что водитель нарочно прибавил газу, как бы наказывая и испытывая его. И он принял этот вызов.
Зная по своему прошлому опыту, что нужно сначала бежать за машиной, он оглянулся и, увидев, что сзади машин нет, коснулся ногами дороги. Она ударила его, но он удержался и, держась за поручни железной лесенки, пробежал немного и разжал пальцы. По инерции он пробежал ещё несколько шагов, но тут же, сокрушённый страшной силой, упал и проехал на животе еще несколько метров. Потом вскочил. Ноги и тело его дрожали... но всё же он помахал рукой вслед удалявшейся машине. А оглядев себя, заплакав, подумал: что он скажет мамке про пуговицы, которые, как бритвой, срезало с его изорванной, видавшей всякое, телогрейки. Об отце он не думал. Он его не помнил. От отца дома были только фото и несколько писем, присланных с фронта, которые, плача над ними, иногда перечитывала мама.
На следующий день девчонки с ГАЗика разыскали его в школе и долго восхищенно ахали и охали. Ещё сообщили, что их шофёр, приехав в поселок, очень удивился, не обнаружив его в машине, и просил передать, что впредь будет его брать... С тех пор Вовчик ездил в школу на поселковом автобусе, и шофёр – его друг – специально для него останавливался.