Я - ветер. Тружусь себе на макушке собора Нигулисте: натираю золотой шар, поправляю золотой флажок. Золото отражает солнечные лучи, и вязь соборного креста сияет.
Нет, «ветер» - это слишком самонадеянно, я - ветерок. Оттолкнувшись от шпиля, я струюсь по синему небу, «сам по себе».
Подо мной плывут зелёная лужайка и белый памятник - книжка. Памятник - это знак признательности писателю Эдуарду Вильде. Справа коричневый Дом Писателей, с книжным магазином и витиеватой рекламой «Pegasus». Впереди, на короткой улочке Кулласеппа, покрытые темно коричневой черепицей, крыши угрюмых домов. Это те, что слева. А вот справа – милые домики, словно нарядно одетые, аккуратные эстонские девушки. Стоят себе рядком, и приглашают на праздничную, разноцветную Ратушную площадь.
--------------------------------------
Просвистев поветрием в плетении медных нитей городского герба, я закручиваюсь спиралью, вокруг тела ратушной башни и стартую в небо.
Праздник Красоты. От пестрого множества домов, крыш, палаток и павильонов, стилей и характеров, разноэтажности ступенчатых и сглаженных фасадов, их непохожести друг на друга, и в тоже время гармонии и совместимости - голова идет кругом. Пятна крыш - радуга цветов и оттенков. От розового, красного, ярко оранжевого до синего, коричневого и черного. Стены подстать крышам - палевые, розовые, желтые, серые, белые. Веселые, многоглазые. Я никогда не обращал внимания, на количество окон на крышах и чердаках. Их не меньше,
чем на фасадах.
Все это переполнило, мой, и без того ошеломленный, взгляд. Я теряю высоту и, отвесно, падаю на площадь. И рухнул бы бешеным смерчем, круша все вокруг, если бы не зеленый венценосный дракон, что подхватил меня своим клювом:
- Стой, пострел! Отдышись, - назидательно пыхтит он.
Надо перевести дух, и я, удобно располагаюсь на теле дракона. Смотрю вниз, Ратушная площадь, что цветочная клумба, празднично разукрашена. Шумит народом, лучится фотовспышками, блестит медью духовых оркестров. Дети бегают по древней брусчатке, играют в салочки, прячутся за колонны бокового нефа Ратуши, брякают о камень кованым ошейником «лобного места».
Оставив бдительного дракона – трубу водостока, я опять беззаботно поднимаюсь вверх. Но воздушный поток, летящий в сторону моря, увлекает меня с собой, в «междуречье» улиц Пикк и Лай. Я сопротивляюсь и он, удивленный, отпускает меня. Безвольным осенним листком я кружусь над домами и улицами моего детства.
Улица Пикк - степенная, богатая. Изящные дома, витиеватая лепка фасадов, горделивые статуи, резные двери. Обтесанная брусчатка, прохладные дворы.
Улица Лай - широкая, спокойная, немногословная, более светлая, чем все остальные, средневековые. Мне помнится, что, когда я прогуливался по этой улице, всегда светило солнце.
Над площадью Большой гильдии я поднялся чуть выше и огляделся вокруг.
Ну, так и есть. Сразу три экскурсии, запрокинув головы, разглядывают красоты улицы Пикк. Одна группа сравнивает статуи св. Кнута и Мартина Лютера. Другая гадает: «Почему в северном городе, на стене, красуется изображение головы негра?», а третья экскурсия изучает деревянные часы церкви Святого Духа.
- «Кстати, сверим часы» – «Пятнадцать минут четвертого» -«Правильно».
Улица Лай пустынна.
Подхваченный новым ветром, я парю над крышами домов знаменитых купеческих гильдий.
«Мое почтение вам! Славные - Канутская и Олаевская гильдии. Моё почтение и вам, св. Маврикий и Братство Черноголовых. Отмечаю, что фасад здания Братства, в отличие от типичных островерхих фасадов, изящно закруглен и сглажен.
А вот и он, мой красавец! Нет, не купеческий склад, а жилой дом. Мне сверху хорошо виден его флюгер с дельфином, и, конечно же, кот, гуляющий по крыше. Пролетев над ним, я оглянулся. Так и есть. Весьма серьезный господин с лорнетом изучает двух египтянок, застывших кариатидами на стене противоположного дома.
- Э - ге - гей! – кричу я ему и, приветственно, машу руками, крыльями, потоками, флагами. Чем может махать ветер?
Одна из египтянок подняла голову вверх, и улыбнулось мне. Господин с лорнетом, тоже удостоил меня своего изучающего взгляда и, укоризненно, покачал головой.
--------------------------------------
Вираж влево и я над Городским театром. В шестидесятых годах, октябрятами - пионерами, мы посещали его. Что-то смотрели. Какую-то дежурную постановку. О чём? Забыл - давно это было. А вот соседний дом и его крыльцо, хорошо помню. С тех времен. С этого крыльца наша пионервожатая внимательно оглядывала нас и пересчитывала «по головам». Позже, изредка, я сиживал на каменных седалищах, что стояли на крыльце. Затем поднимаясь со скамьи, подбоченись, властно, оглядывался вокруг, будто считал стриженные детские головы.
Это знаменитый купеческий дом. Оттолкнувшись от крыльца, я поднимаюсь на крышу. Крыша - крутая, отвесная. Скользя по моховой подкладке, я пару раз срываюсь в водосток. Но вспомнив о том, что я - ветер, а не мартовский кот, выныриваю из трубы и подплываю к флюгеру. Цепляюсь. Чем-чем? Не скажу. Кто не видел его - посмотрите, весьма занятный вертун. «Хитро выделанный», - я бы так сказал. Подув и посвистев его плетушкой, я спускаюсь вдоль высокого треугольного фронтона, на грузовой кронштейн с блоком на конце. Но скучно сидеть голубем на железном рельсе и я, обернувшись сквозняком, ныряю в окна - проёмы складских помещений.
Ох, и серьезными, основательными хозяевами были таллинские купцы. У дома толстые плитняковые стены, каменные потолки, массивные крутые скрипучие деревянные лестницы, кованые решетки на окнах, свои колодцы во дворах. Сверху три этажа складов, ниже подсобные и жилые помещения. Все правильно, так надежней. Сохранней. Мой дом - моя крепость.
--------------------------------------
Вместе с красным кленовым листком я кружу в небе. Откуда здесь кленовый лист? Ведь в Старом городе совсем нет деревьев. Ну, почти нет. Ветер играет мной, а я играю с листком.
Ага, а вот и зелень. С высоты я вижу густые зеленые шапки лип, стоящих тут по велению великого русского царя. Недолетая до них, я опускаюсь во двор Музея природы. Знакомый с детства, добрый маленький дворик с цветами, альпинарием и стриженными кустами. Ничего не изменилось. Будто время застыло.
Пьяный ветер выпадает из арки дома, ударяется о кроны деревьев, шумит, хватаясь за длинные тонкие ветви, рвет листья. Крутя вихрями, шарахаясь от одной стены к другой, удаляется в сторону «Трех братьев», вертится на их острых крышах, стучится в окна, хлопает незакрытыми форточками, воет в печных трубах. И, залетев за угол, пропадает.
«Три брата» - три дома. У среднего, на одном и том же месте, отпадает штукатурка. Из года в год, из века в век глядит на улицу прореха - обнаженная кладка дикого камня. С этим связано какое-то старинное городское предание. Опять что-то неприкаянное.
От одних деревьев к другим. Лечу к «утюжку», что стоит на развилке улиц Пикк и Олевимяги. Здесь, как говорят, когда - то располагался «Зеленый рынок». Покружив над православной часовенкой, что во времена оные, была просто телефонной будкой, пошумев листвой, я улетаю к «Трем сестрам».
Но надо же?! Над «сестрами» сталкиваюсь со свежим встречным ветром. «Моряк», шутя, покружил меня в своих круговоротах, да и забросил за собор св. Николая-Чудотворца, аж, к монастырю доминиканцев. Освободившись от его крепких объятий и отдышавшись, я ныряю в гулкие коридоры монастыря, своим течением беспокоя тлен и паутину его сумрачных подземелий. Досыта «осознав конечность бытия и вечность покоя», я с облегчением, вылетаю наружу в тихом переулке св. Катарины. Поветрием задумчиво пролетаю сквозь хрупкие черепичные арочки и поднимаюсь в небо.
--------------------------------------
Подо мной - любимый мною Городской музей: «Привет и тебе!». Затаив дыхание, я планирую над ним. Но всему положен свой предел. Приходит конец и моему полету над крышами Старого города. Перед церковью Оливисте, качая крыльями, я делаю прощальный круг. Смотрю на шпиль, а креста не вижу. Шпиль до половины укрыт туманной дымкой.
Ай – яй - яй!
Но недаром Город дал мне крылья и силу, а крестоносец – твердость. Я ударяю крыльями – ветрами, закручиваю вихри и устремляю их вверх. Туман рассеивается, тает и, вскорости, исчезает без следа.
Вдоль серой башни Оливисте, вдоль вечно пятнистого, острого зеленого шпиля, я взмываю вверх, к золотому кресту.
С креста открывается дивная картина. Захватывает дух. А ведь ныне шпиль на тридцать шесть метров ниже прежнего.
Необъятное небо. Под небесным куполом - Вышгород. Отчётливо видны его жемчужины: Александро - Невский собор, башня Длинного Германна, Домский собор. Ниже - ярус замковых зданий, под ними - дикий камень могилы Калева. Далее, стены и башни Нижнего Города и, наконец, весь Город и Старый, и Средний, и Новый, с пригородами, полями, дорогами, озерами, парками. Крыши, флюгера, жерла печных труб. С другой стороны - вечная в панораме города, длинная кирпичная труба, портовые и заводские краны, гавань, корабли, танкера, суда, паромы, острова, желтые полосы дюн и отмелей, подернутые дымкой, дальние берега.
А далее безграничный морской простор. Хочется спеть:
«Есть город матросов, ночных контрабасов…..
……………………………………………………………………
И сердце, лаская отвагой мужскою,
Дорога уходит в открытое море» *)
Проплывая над двумя каменными кругами – Конной мельницей и Башней «Толстая Маргарита», я на время покидаю Старый город.
Взъерошив кроны портовых деревьев, я лечу вдоль канала, к ровному квадрату Адмиралтейского бассейна. В Пассажирском порту полным ходом идет погрузка и посадка на огромные белые лайнеры – паромы в Хельсинки и Стокгольм. На причальных стенках шумит лес мачт. Надсадные гудки буксиров, натужные переговоры кранов, звонки и окрики погрузчиков.
Я пролетаю над отмелью батарейной позиции. Кручусь в Рыбном порту, посвистываю в судовых снастях, железных костяках портовых кранов. Попутно замечаю, что судов стало намного меньше. Такая же картина и у причальных стенок Морского завода. Кораблей совсем не осталось. Грустно.
Покружив над старыми пирсами Минной и Беккеровской гавани, над головами «вечных рыбачков», разворачиваюсь на север, и лечу к приметному мысу, что венчает набережную Екатерины.
Накатываю на берег шалую волну.
Накручиваю венчики песчаных круговертей.
Шуршу в жестких кустах осоки.
И иссякаю в теплых дюнах.
__________________________________________________________
*) Песня о Мурманске - музыка Сергея Никитина, стихи Павла Шубина, исполнял Юрий Визбор. 1979 г.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/04/25/1259