В календари глянешь – даавнооо это было. В сердце заглянешь – недавно. Память сердца и «альцгеймеру» неподвластна. Вот , к примеру, взять бабу Валю - слепая уже и малосмысленная; приехал раз к нам в город селянин знакомый, сосед наш деревенский Авенир. Тоже старый уже, но ещё дюжий и в полном разуме. Собрали, как водится, стол и баба Валя тут же в ветхом глубоком креслице - платочек на бок съехал. Она свою трясущуюся головёнку то туда повернёт, то сюда, незрячими глазёнками будто всех осматривает и спрашивает: «А кто же это у нас ноне в дому-то новый?». Ну, благоверная ей и отвечает: «Да всё равно, баушка, и не знаешь-то ты уже никого, и никого-то ты уже не помнишь… Так, человек один, по делу проездом».
Попили-поели, разговор ведём, старое вспоминаем. Авенир возьми и расскажи, как к нашей бабе Вале было сватался. Лет этак с-шестдесят – назад. Поведал, что отказали ему тогда Валюхины родители, хоть и крепко нравилась ему востроязыкая певунья Валентина.
Вот под рюмочку да разговор степенный затянул Авенир песенку, которую любила певать его раскрасавица – «Нету, нету в полюшке широком, нету алова цветка»… Как услыхала его голос баба Валя, как охватил её знакомый когда-то родной и любимый напев, затряслася шибче её головушка, платок совсем на плеча пал, а из глаз не видящих, безжизненных посыпались, прячась по бесчисленным морщинам, дробные старушечьи слезки… «Нешто признала Авенира-то?», воспросила Валентину жёнка моя. Но не было ей никакова ответа. Только часто, часто задрожала слепая старушечка всем телом, да и сникла в своём, поободранном креслице.
Потом уж и гостя проводили, и лекарства, какие надо бабе Вале влили, гадали, гадали – узнала ли Валя того, кто к ней смолоду сватался, нет ли, да толком-то так ничего и не нагадали.