Зимы, последнее время, теплее и теплее. Не успеваешь замёрзнуть, а уже весна. В армии, в Костроме, два таджика – русские на самом деле, просто жили там – впервые увидели мороз под сороковник. Ходили замороженные, с сосульками под носом, кутаясь в бушлаты. Страдали:
– Кострома – это дикий север.
– Ага… А у нас, тогда что? – интересуюсь.
– А у вас – вообще непонятно что.
– Ну… – соглашался. – Непонятно что, и медведи по улицам бродят… Обнимаются с людьми.
Смех – смехом, но, однажды, иду мимо кинотеатра. Он у нас приличный такой был, посещаемый. Раньше, правда, в советские ещё времена. Сейчас вместо него торговый центр, или магазин – правильно. Небольшой парк напротив, пацаны в стороне с собакой играют. Играют и играют, мне-то что? Прошел сколько-то, думаю:
"Надо бы вернуться, собака странная".
Вернулся, ближе подошел, и точно… Не собака у пацанов, а медвежонок маленький. Верёвка на шее оборвана, пасть оскалена, бросается на них, себя защищает. Парни смеются, один из них резиновый сапог мишке подставил. Тот вцепился, а прокусить не может, зубы слишком малы. Рычит тоненько, башкой трясёт, хочет сапог тот порвать. А им весело, развлекаловка. Часто ли медведя живого встретишь, в городе тем более?
– Пацаны, откуда зверя взяли? – спрашиваю.
– Да он тут, с верёвкой на шее бегал.
– Ну, и зачем обижать? Он же маленький.
Они задумались, видят дядька наезжает, похоже. Оставили медвежонка в покое.
– Караульте, – говорю, – схожу, позвоню в милицию.
В милиции сказали обрадовано: "сигнал поступил, пропал медвежонок. Порвал привязь и удрал". Вовремя я, короче. Приехали, забрали бедолагу.
Охотовед наш, местный, нашел его в тайге. Мать-медведицу убили «люди». Подобрал он малого, посадил на верёвку до выяснения судьбы. В лесу бы тот точно не выжил. Единственно теперь, остаётся зоопарк, цирк, может. По крайней мере – жизнь. Пусть и такая.