Глаза медленно открылись, когда мозг очнулся от наркоза. Из горла вырвался еле слышный хрип. На потолке обсыпалась штукатурка и белая пыль то и дело норовила обрушиться вниз на деревянные прогнившие доски, бывшие когда-то дорогим паркетом; но без ремонта и соответствующего ухода превратившегося в пессимистичные остатки роскоши.
Мир так странно поменялся на "до" и "после", будто бы принёс воздушное, но очень тяжёлое облегчение сердца. Перед глазами стояли последние секунды. Он разогнался до бешеной скорости, войдя в неописуемый кураж; кричал, как ненормальный, будто бы сам сатана смеялся его голосом. Страх сковал душу только тогда, когда они начали кружить между огромными фурами по скользкому асфальту. Он злобно запрокидывал голову в пьяном угаре, а она молча вжалась в кресло, втайне молясь богу спастись от этого страшного человека.
Они ехали в старой подержанной иномарке, давно требующей ремонта, а лучше - выхода на пенсию из-за потрёпанного жизнью, насквозь прогнившего кузова, с износившимися внутри деталями. Она устала от этой бесполезной, жалкой, скучной и нудной жизни, где все их шаги шли по пути из куража до дебоша, через тропы насилия, боли и страданий. Мелкие, ничтожные людишки, не приносящие миру никакой пользы, потребители здоровья, времени и ресурсов. Воровство, проституция, наркотики - это была не жизнь, подобие жизни.
Он разогнался очень сильно. Наверное, мозг устал от такой жизни и хотел умереть, лишь бы не мучиться. Спидометр давно перешагнул страшный рубеж пробега в сто тысяч. Никто уже не мог сказать, сколько тысяч миль за всю свою долгую жизнь проехал автомобиль. На панели приборов светилась страшная цифра "666". Она помнила эти цифры, как сейчас, упорно смотря в палате больницы на обсыпающийся потолок. Вид удручающих интерьеров породил в голове мечты о том, что верх обрушится на неё и похоронит под тяжёлыми, бетонными плитами; или начнётся землетрясение и весь город погрузится в руины; ещё лучше, если начнётся цунами и смоет всё существующее. Прошла минута, пять, десять, но ничего не менялось: ни урагана, ни стихии, даже здание просто так разрушатся не желало.
Она напевала музыку, которую они слушали, когда разбились. Это был "Реквием по мечте". "Как символично, - подумала она, - хоронить свои мечты под такое замечательное сопровождение". Потом мозг вспомнил, что надо бы проверить, шевелятся ли ноги. Она зажмурила глаза, когда их занесло на встречную. Даже тогда она молчала, издав только лёгкое и тихое: "Ой..."
После удара восприятие жизни исчезло и появилось только здесь - в больнице.
Ноги не шевелились. Она ничего не чувствовала, что находится ниже пояса. Руки затряслись, она пытался нащупать нижние конечности, но дальше таза ничего не было... НИЧЕГО! Со слезами на глазах она попыталась приподнять одеяло. Это было хуже, чем просто паралич тела. Это было полное отсутствие ног. Их не было. Их отрезали. Как будто ножницами обрезали тонкую нить. Дыхание перехватило. Она пыталась кричать, но ничего не получалось. Из горла вырывался нечленораздельный хрип, а из глаз струились слёзы.
Жалобными стонами она спрашивала Бога: "За что, Боженька? За что мне это всё?!" Но Бог молчал. Он не хотел говорить о том, что устал от её продажности, от её обмана, от её зависти, от её гнева, и от много всего другого. Бог просто молчал, как молчала она, когда они разбились на машине.
В коридоре кто-то громко разговаривал. Она не сразу услышала разговор. Все мечты о счастливой жизни, о том, что у неё будет богатый дом, красивые ковры и длинные шубы - всё разбилось на переднем сиденье поддержанной, разваливающейся, насквозь ржавой иномарки. Она не понимала, кто говорит, но понимала, что говорят о них. Он выжил. Лежит в обычной палате - у него сработалась подушка безопасности. У неё такого спасения не было. Ей не повезло, так не повезло. Врезавшись в фуру, металл прорезал насквозь автомобиль и разрубил ей ноги. Спасатели так долго доставали девушку, что врачам пришлось не только ампутировать нижние конечности, но и оставить её бесплодной. Навсегда!
Слёзы, горькие удушливые, закрывали вид обшарпанного, старого, осыпающегося потолка. Она понимала, что после больницы её ждёт одно будущее - будущее жалкой, ничтожной попрошайки в инвалидном кресле, что никто её не спасёт, как никто не спас здоровую; так и больной она тем более никому не нужна. Они заставят её стоять в переходах и просить милостыню - эти люди, заставляющие её промышлять проституцией и пичкающие её наркотиками. Врачи пытались спасти ей жизнь, но они даже не представляли, что это будет за жизнь...
Она закрывала глаза и хотела улететь в другую реальность, в мир звёзд, где нет боли, нет похотливых вонючих рук, делающих ей больно, где нет мира "от дозы до дозы", где нет продажных людей, отдающих свою душу дьяволу. Руками она пыталась нащупать связь своей жизни с аппаратами поддерживающих эту самую жизнь. Странные провода. Она понимала, что ненавидит их, ненавидит этот жалкий мир, забравший у неё самое дорогое, о чём она мечтала всю жизнь - это она сама. Попытки отсоединиться от аппаратов не удавались. Тогда она стала просить Бога дать ей второй шанс, дать ей возможность всё исправить; она обещала, что больше никогда не будет вести такую жизнь, никогда не встанет на подобный путь.
Бог долго слушал её молитвы и долго молчал. Долго говорил: "Нет! Ты должна исправляться такой и сейчас" Но она показывала ему свои мечты и о том, что мечтает их изменить, чтобы измениться самой. На что Бог ответил: "Ладно. Уговорила. Только знай, что это я тебя забрал, а не ты сама ушла"
И через полминуты из-за непогоды оборвались электрические провода, из-за чего во всём городе немедленно погасло электричество. Пока врачи и медсёстры бегали по тёмной больнице, пытаясь протрезветь от выпитого казённого спирта, в одиночной послереанимационной палате тихо и быстро отдала свою душу Богу совсем молодая, но искалеченная, как снаружи, так и внутри, двадцатилетняя девушка.