8 сентября 1826 года в Москву, где по случаю своей коронации находился новый император России Николай I, в сопровождении офицера фельдъегерской службы Вельша после шестилетней ссылки приехал опальный Александр Пушкин. Ожидалась важная встреча с государем, для поэта столь же желанная, сколь и непредсказуемая своими последствиями. Однако в тот же день Пушкин послал своего приятеля Сергея Соболевского передать графу Федору Толстому вызов на дуэль. Это был поступок более чем рискованный. Законы России предусматривали суровое, вплоть до смертной казни, наказание за дуэли. Но поэт не мог не воспользоваться представившейся возможностью и рассчитаться у «барьера чести» со злейшим своим врагом, нанесшим ему, как он считал, страшное оскорбление.
Еще до ссылки на юг, в начале двадцатого года, в светских кругах стал распространяться слух о том, что Пушкин «был выпорот в Тайной канцелярии». Сам поэт позже об этом писал так: «Я услышал сплетню последним, увидел себя опозоренным в общественном мнении, дрался на дуэли...» С кем дрался? Это осталось тайной.
Уже находясь в Кишиневе, Пушкин получил якобы неопровержимые доказательства того, что сплетню распустил известный аристократ, поэт, авантюрист и дуэлянт граф Толстой. Он тут же написал эпиграмму, в которой назвал своего обидчика «картежным вором», а его жизнь «мрачной и презренной». Ответ не заставил себя ждать. В ответной эпиграмме ссыльный поэт назван оскорбительным именем «Чушкин», а само послание содержало прозрачный намек на унижающую честь угрозу:
Примером ты рази,
А не стихом пороки
И вспомни, милый друг,
Что у тебя есть щеки.
Пушкин отправил графу вызов, который был с готовностью принят, но противников разделяли многие сотни километров. Пришлось запастись терпением и ждать удобного случая, который, как оба надеялись, скоро представится. Спасибо Провидению, судьба не спешила пересекать жизненные дороги недругов, оберегая тем самым для России ее национального гения.
Граф Федор Толстой, больше известный как Толстой-Американец, был противником опасным и серьезным. Расчетливый и холодный бретер, участник многочисленных поединков, одиннадцать из которых, как считают дуэльные знатоки, закончились смертельным исходом, он не знал раскаяний и сомнений.
Александр Сергеевич и сам был заядлым дуэлянтом, чему в немалой степени способствовал его взрывной, самолюбивый и обидчивый нрав.
Обучаясь в лицее, наш великий поэт, как известно, выдающихся способностей в науках не показал, кроме «превосходных» успехов «в российской и французской словесности, а также в фехтовании». Фехтовальщиком он был превосходным, лучшим, по утверждению свидетелей, учеником лицейского учителя этого предмета Александра Вальвиля, автора известной книги «Рассуждения об искусстве владеть шпагою». Любил верховую езду, свободно совершал пешие прогулки от Царского Села до Петербурга и обратно, зимой купался в ледяной воде, носил с собой тяжелую, весом около трех килограммов трость, тренируя руку, чтобы она, как сам сознавался, не дрожала при стрельбе. И отлично стрелял. В Михайловском даже приспособил погреб под стрелковый тир где, по свидетельству Алексея Вульфа, стараясь догнать Байрона в сем искусстве, ежедневно всаживал в мишени по сотне пуль.
Первая дуэль случилась еще в лицейскую пору. Добрый, смешной, нескладный Вильгельм Кюхельбекер, поэт, писавший тяжеловесным гекзаметром стихи, всеобщий любимец Кюхля, над которым, впрочем, потешались все лицеисты, посчитал себя смертельно оскорбленным пушкинской эпиграммой, точнее, двумя словами из нее – «и кюхельбекерно, и тошно» - и вызвал обидчика на дуэль. Попытки товарищей примирить стороны результатов не дали.
Любопытная деталь. Секундант Пушкина барон Антон Дельвиг стоял слева от Кюхельбекера, и, когда тот начал целиться из пистолета, Пушкин крикнул ему: «Дельвиг, стань на мое место, здесь безопаснее!» Кюхельбекер вздрогнул, сделал пол-оборота и едва не застрелил Дельвига - пуля пробила фуражку.
Завершился же поединок вполне мирно словами поэта: «Полно дурачиться, милый, пойдем пить чай». Противники обменялись дружеским рукопожатием.
В марте 1820 года жена Карамзина Екатерина Андреевна писала Петру Вяземскому: «Пушкин всякий день имеет дуэли...» А будущий декабрист Николай Басаргин оставил в записях совсем уж пророческую фразу: «Многие говорили, что рано или поздно, а умереть ему на дуэли».
Продолжая этот ряд, заметим, что и сам Пушкин не был свободен от мысли насильственной смерти. Известно, что он посещал петербургскую гадалку немку Александру Кирхгоф, предсказания которой имели свойство удивительным образом сбываться. Гадалка предостерегла поэта: ему надо опасаться белой лошади и белого человека… По воспоминаниям друзей, Пушкина часто вспоминал о предостережении гадалки с известной долей тревоги. Однако это не мешало ему едва ли не по любому поводу выходить к барьеру.
Но возможно в свидетельствах современников варьируются различные дуэльные ситуации, каких действительно было немало. К примеру, стычка с лицейским товарищем Модестом Корфом, проживавшим некоторое время в одном доме с Пушкиным. Как-то Корф позволил себе побить дядьку поэта Никиту Козлова, когда тот, выпив лишку, непрошеным завалился в гости и стал шумно объясняться с его камердинером. Возмущенный Пушкин послал бывшему однокурснику вызов. Корф картель не принял, ответив на него запиской: «Не принимаю твоего вызова не потому, что ты Пушкин, а потому, что я не Кюхельбекер». На том дело и решилось.
Примерно в то же время произошел конфликт с неким майором Денисевичем, вздумавшим преподать «мальчишке-поэту» правила хорошего тона и едва жестоко не поплатившимся за свою самоуверенность. Бывали случаи и довольно курьезные. Один из них произошел, когда выпущенный из лицея Пушкин упивался свободой и гостил у своего дяди Павла Исааковича Ганнибала. Племянник очень любил дядю, но это не помешало ему на домашней вечеринке вызвать Ганнибала на дуэль. Ссора произошла из-за пустячного повода: в одну из фигур котильона Павел Исаакович отбил у поэта его пассию - девицу Лошакову. Пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что Лошакова была совершенной дурнушкой и, кажется, даже имела вставные зубы.
Ссора продолжалась не более четверти часа. Весельчак и остряк Ганнибал, умевший не намного хуже племянника рифмовать слова, улучил удобную минуту и произнес восхитительный экспромт:
Хоть ты, Саша, среди бала
Вызвал Павла Ганнибала,
Но, ей-Богу, Ганнибал
Ссорой не подгадил бал.
Сочинение дяди настолько покорило Пушкина, что он, забыв и о ссоре, и о своих чувствам к Лошаковой, при всей публике бросился ему в объятия. Тут же они помирились и под одобрение собравшихся направились воздать должное Бахусу.
Дуэльные ситуации, на какие толкали поэта его характер и обостренное понимание чести, не всегда имели идиллические завершения. Доходило и до барьера, где, слава Богу, обходилось без крови. Один из таких поединков произошел со шведом, гвардейским поручиком бароном Блюмом. И это все, что известно об этой дуэли.
Особенно много картелей было послано Пушкиным и получено от других в период нахождения в южной ссылке. Приведем отрывок из публикации знакомого Пушкина по Кишиневу (известного в литературе как Путешественник), которая появилась в одной из парижских газет через три недели после гибели поэта. «Из его многочисленных дуэлей нам особенно запомнились две, имевшие место одна вслед за другой. Первая - с французским эмигрантом, бароном де С., который, имея право избрать оружие, предложил ружье, ввиду устрашающего превосходства, с которым его противник владел пистолетом. Благодаря веселью, которое этот новейшего рода поединок вызвал у секундантов и противников, примирение было достигнуто, ибо Пушкин любил посмеяться. На другой день, очевидно, чтобы вознаградить себя за неудачу, постигшую его накануне, он затеял дело с другим французом, находившимся на русской службе, полковником Л. После того, как противники безуспешно обменялись четырьмя пулями, секунданты прекратили поединок, вопреки желанию обоих бойцов, и особенно Пушкина, удивленного и пристыженного своей неудачей и неутешного тем, что он вторично упустил случай».
Много слухов породила дуэль с офицером генерального штаба Кириллом (по другим данным - Николаем) Зубовым, присланным в Бессарабию для топографических изысканий. Поэт появился на «поле чести» с черешнями, которые не переставал поедать, пока противник целил в него из пистолета. Гвардеец промахнулся. «Довольны вы?» - спросил Пушкин вместо выстрела. Зубов было бросился к нему с объятьями, но поэт его остановил жестом: «Это лишнее...» И, не сделав своего выстрела, удалился.
О дуэли с Зубовым оставил воспоминания близкий товарищ поэта и его секундант Иван Липранди, характеризующие Пушкина с неожиданной стороны.
«Описываемое присутствие духа Пушкина на этом поединке меня не удивило. Я знал Александра Сергеевича вспыльчивым, иногда до исступления; но в минуту опасности, когда он становился лицом к лицу со смертью, когда человек обнаруживает себя вполне, Пушкин обладал в высшей степени невозмутимостью при полном сознании своей запальчивости, виновности, но не выражал ее. Когда дело дошло до барьера, к нему он являлся холодным, как лед. На моем веку, в бурное время до 1820 года, мне случалось не только что видеть множество таких встреч, но не раз и самому находиться в таком же положении, а подобной натуры, как у Пушкина, в таких случаях я встречал очень немного».
Из заслуживающих внимания «громких историй» поэта следует упомянуть стычку с мужем своей очередной возлюбленной цыганки Людмилы, помещиком Инглези, вызвавшим Пушкина на дуэль и не скрывавшим желания его убить во что бы то ни стало. Страсть мести обманутого мужа была настолько велика, что генерал Иван Никитович Инзов, начальник Пушкина, вынужден был прятать его десять суток на гауптвахте, а Инглези с женой отправить за границу.
Дуэльные ситуация у Александра Сергеевича случались и с людьми в высшей степени достойными, которых высоко ценил и уважал он сам. Именно такая ситуация, завершившаяся вызовом на дуэль сразу двух человек, произошла в биллиардной между поэтом и полковниками Федором Орловым и Алексеем Алексеевым. И тут нам ничего не остается, как воскликнуть вслед за Фигаро: «До чего ж глупы эти умные люди!..»
Пушкин из тех немногих людей, для кого выше, чем понятие чести, не было ничего. Воистину, он – «невольник чести». Заметим, кстати, эта формулировка принадлежит не Михаилу Лермонтову, а самому Александру Сергеевичу: «невольник чести беспощадной...», использованная им в поэме «Кавказский пленник».
Самой известной дуэлью поэта на юге считается его поединок с командиром егерского полка Семеном Старовым, боевым офицером, участником Отечественной войны 1812 года. В казино, служившем местом собраний, молодой егерский офицер приказал музыкантам играть кадриль, но вмешался Пушкин, потребовавший мазурку. Музыканты послушались поэта. Старов подозвал подчиненного и посоветовал обратиться к Пушкину за объяснением, находя его поступок оскорбительным для чести полка. Офицер замялся, тогда сам Старов направился к Пушкину.
На следующий день они стрелялись. Были страшная метель и мороз, оба промахнулись. Потребовав сблизить барьеры, вновь разрядили пистолеты. И снова дали промах. Вновь решили уменьшить расстояние, но тут воспротивились секунданты. Дуэль была отложена, а позже противников удалось примирить. При этом оба показали образец истинного благородства.
- Я всегда уважал вас, полковник, потому принял ваш вызов, - произнес Пушкин.
- И хорошо сделали Александр Сергеевич, - ответил Старов. - Я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стоите под пулями, как хорошо пишите...
И все же ни одна из проведенных Пушкиным дуэлей, не шла ни в какое сравнение с той, которая предстояла ему с Толстым-Американцем. Он был самым опытным, самым коварным противником. Поэт с нетерпением ждал возвращения Соболевского, готовый каждую минуту столкнуться в смертельном поединке со своим врагом.
Соболевский вернулся с малоутешительным для поэта известием: графа в Москве нет... Пройдет время, и друзьям удастся примирить давних противников.
После ссылки Пушкин несколько остепенится, станет уравновешеней, спокойней. В его жизни будет меньше конфликтов, меньше поводов требовать сатисфакцию. Так продлится до треклятого дня, когда он и его друзья получат по почте анонимные пасквили. Поэт нанесет удар тому, кого считал автором подметных писем. Дуэль станет неизбежной, но на нее выйдет названный сын высокопоставленного дипломата. Жорж Дантес служил кавалергардом и как все его товарищи ездил на лошади светлой масти. Сам он был высок и светловолос...