Белый дракон

 
- Вот, вот и вот. Все самое лучшее, что у нас есть. – Говорил лавочник Хань, выкладывая на прилавок бумагу, флакончики с разноцветной тушью и кисти. – Для мастера Вана все найдется…
 
Ван Ши-И согласно кивал головой, что можно было даже счесть за поклоны, и с видимым удовольствием перебирал разноцветные пузырьки, получая наслаждение уже от одного их цвета. Он легко прошелся пальцами по ворсу кистей и даже зажмурился от наслаждения.
 
- Это вот волк. А это – коза. Все, как вы просили…
 
Уважаемых клиентов лавочник обслуживал сам, хотя имел помощника – мальчика-слугу, который достаточно разбирался в свойствах товара, чтобы продавать его всякой мелкоте. Хань называл его Шу*, за некоторое сходство с этим зверьком и огромную расторопность. Правда, в присутствии посторонних он называл его Шу-гэ**, считая, что так приличнее. Сейчас слуга стоял возле стены, кланяясь каждый раз, когда тяжелый взгляд гостя останавливался на его скромной персоне. Одет он был в свою вечную синюю хлопчатобумажную кофту и такие же штаны. И имел забитый вид сироты с головы до ног - начиная от соломенных туфель до детской косы на затылке.
 
- А еще, - подобострастно добавил Хань. – Я продал ваш свиток «Вишни под снегом». Его приобрел очень уважаемый человек. Скоро, наверное, не останется ни одного приличного дома, где бы ни висели ваши работы. Когда-нибудь, сам император пожалует в мою лавку. – Он дробно рассмеялся, но тут же поклонился, испугавшись, что мастер Ван сочтет его смех неприличным.
 
Ван поднял глаза и заметил, что вместо его «вишен» над прилавком висит уже другой свиток, на котором изображены цветы.
 
- «Облетающие хризантемы», - прочел он подпись. – О, здесь и стихи есть… «Сменю отчаянье на кротость. Любуюсь тем, что жило, но мертво». Бейлун.
 
Он снова перевел взгляд на рисунок и вдруг почувствовал, что где-то в груди появилась щемящая боль, какая возникает иногда при созерцании чего-то невыносимо прекрасного. Пожухлые, словно вылинявшие хризантемы роняли лепестки под порывами ветра. И все это – и цветы, и ветер были так натурально выписаны, что Ван даже задержал дыхание.
 
- Нашел вчера на дверях лавки, - тут же отозвался Хань. – Симпатичная вещица. Но с вашими, конечно, не идет ни в какое сравнение. Хотя, может оно и ценности никакой не имеет. Ведь автор денег не запросил. Да, что я говорю – не видел я этого художника в глаза. Вот, свиток на двери утром нашел и все.
 
- Сколько за нее просишь?
 
Хань замялся, понимая, что сболтнул лишнего и запросить хорошую цену не получится.
 
- Пять медяков, - ответил он уныло.
 
- Дешевле рисовой лепешки?
 
- Только за хранение, - отозвался Хань.

- Бумага отвратительная, - сообщил Ван, чувствуя, что нужно сказать хоть что-то обидное для художника. Пусть даже тот и не услышит.
 
- Три медяка. И свиток ваш, - улыбнулся Хань.
 
Ван расплатился и отправился домой, хотя странное чувство, возникшее при созерцании рисунка, никак не давало покоя. С одной стороны, мастер прекрасно понимал, что только что купил свиток большого художника, может быть, лучшего во всей провинции, с другой содрогался, что придется уступить ему часть славы. И как бы эта часть не оказалась большей. Ван настолько привык, что все, пусть даже самая настоящая безделица, вышедшая из-под его кисти, сразу же приобретала звание непревзойденного доселе произведения искусства, что появление еще кого-то будило в нем чувство разочарования, горечи, примерно такой же силы, какую он испытал, любуясь рисунком. Любовь к искусству и зависть к лучшим в нем зачастую порождают чудовищ, ибо эти две вещи несовместимы.
 
Он в задумчивости прошел через чисто выметенный, залитый осенним солнцем двор. Возле дома изнывало от зноя искривленное абрикосовое деревце, а клумба с лилиями совсем заросла сорняками.  Да еще и, едва переступив порог, Ван почувствовал невыносимую духоту.  Окна, затянутые промасленной бумагой, были плотно закрыты и солнце весь день нагревало желтоватые листы словно желая поджарить на них пару перепелиных яиц. Мысленно ругнув служанку, Ван расстелил на резном столике из драгоценного сандалового дерева свое приобретение и углубился в созерцание. Капля пота скатилась со лба на дешевую бумагу, вернув его к действительности. Мастер осторожно промокнул пятно, радуясь, что мазки туши остались нетронутыми, и во избежание еще большей неприятности, повесил свиток на стену.

Распахнул окно, ожидая увидеть умиротворяющую картину двора, пусть не слишком изысканную, зато привычную, но глазам его предстало другое - хризантемы, плачущие лепестками под порывами ветра. Небо же было затянуло тучами. Холодный порыв метнулся в открытое окно, заставив Вана позабыть о духоте. Однако возле приоткрытой двери по-прежнему лежал на полу солнечный луч.

- Хммм, - только и смог произнести мастер. Когда он выглянул за дверь, то увидел только абрикосовое деревце. То самое, что непременно должно было быть видно и из окна. На небе не было ни облачка,  усталое солнце готовилось уйти за горизонт.

Подивившись такому обстоятельству, Ван решил, что все это ему снится, но как ни щипал себя за щеки и запястья, от окна продолжало тянуть холодом, а от двери теплом.

Ночью Ван спал очень плохо, постоянно вскакивая, чтобы проверить таинственное окно. Но все оставалось, как и было. К утру он смог убедить себя, что свиток, приобретенный в лавке Ханя - волшебный. Желание рассказать кому-то о находке боролось в нем со страхом прослыть сумасшедшим. А уж если повезет, и все увидят то же, что и он... Нет, нет, такое явление везением не назовешь. Надо же, собственного соперника, собственными руками и возвысить. Несколько дней просидел Ван дома, выходил только во внутренний дворик, подышать воздухом. Никто его не дергал, все знали - мастер занят, творит.

Как-то, незадолго до рассвета со двора донеслись звуки, возвещающие о том, что служанка готовится сходить на рынок, чтобы потом в тишине и покое заняться приготовлением утренней трапезы. Ван не переносил запахов еды в доме, поэтому для ее приготовления построил в глубине двора специальный павильон.

Едва дождавшись возвращения служанки,  которая изогнувшись под тяжестью корзины топала словно стадо слонов по камням двора, он накинул халат и выскользнул из двери.

Чжоу*** суетилась возле котлов. Настоящее имя служанки было Чунь Лян, но “чистым лотосом” ее можно было назвать только во сне. Неопрятная с круглым прыщеватым лицом, сейчас пылающим как и ее очаг, она недовольно взглянула маленькими глазками на хозяина, заявившегося в такую рань. Но вежливо поклонилась и спросила, чего он желает.

- Завари-ка мне чаю с кедровыми орешками, - попросил Ван. - Что-то жажда всю ночь мучает.

Чжоу снова поклонилась и занялась чаем, который и подала мастеру в чашке с иероглифом “Долголетие” на пузатом боку. Ван принял чашку, но уходить не собирался. Наоборот, он присел в углу на лавку и принялся внимательно наблюдать за Чжоу, чем сильно действовал ей на нервы.

- На рынке была? - спросил Ван.

- Откуда же я только что? - возмутилась Чжоу. - Я девушка порядочная.

- Не знаешь, о чем сейчас в городе говорят?

- Говорят, что третья жена господина судьи ночью мальчиком разрешилась.

- Дети в дом - достаток в нем, - словно про себя пробормотал Ван. - Но это не новость, со дня на день ждали.

- Старая госпожа Пань померла…

- Какая еще Пань?

- Мать торговца лепешками.

- Мне нет никакого дела до торговца лепешками, - отмахнулся Ван. – Может, что-то странное говорили? О чем-то необыкновенном?

Чжоу призадумалась, но тут же, рассудив, что мастеру это будет интересно, просияла и выпалила:

- Служанка господина Хань рассказывала, что ночью кто-то снова повесил картинку на дверь их дома. Красотища, говорит, необыкновенная. И подпись есть, только она читать не обучена.

Ван, как держал чашку обеими ладонями, так и выронил. Тонкий фарфор ударился о пол и разлетелся на мелкие осколки. Чжоу запричитала.

- Что одна чашка, - пробормотал мастер, пересекая двор - что значит одна чашка, когда рушится жизнь?

Каким-то уголком сознания он оценил красивую фразу, забыв на секунду о печальных мыслях, одолевающих его со вчерашнего дня.

В комнате так и лежал неоконченный рисунок красных анемонов, заказанный сборщиком налогов Зей Йи для своей дочери. Ван недовольно глянул на него, находя излишне грубым, лишенным изящества. И тут же вспомнил о том, что прямо сейчас в лавке Хань его ожидает что-то необыкновенное. В том, что найденный утром свиток ожидал именно его, Ван не сомневался. Будучи от природы подозрительным, он оценивал появление свитков, как личный выпад против себя от неизвестного недоброжелателя.

Хань поджидал на крыльце, и, завидев Вана, закричал на всю улицу:

- А я вас жду! Сейчас, - говорил он торопливо, провожая гостя в лавку, - я обнаружил пропажу целой связки моей лучшей бумаги. Могу поклясться, что новый рисунок сделан как раз на ней. Мне ли не отличить собственный товар? Что за жизнь - одни убытки.

Ван так и впился в изображение. "Летняя луна" - гласило название. Полная луна висела в плотно закрашенном черном пространстве, перерезанная изысканно изогнутыми ветвями какого-то дерева. На фоне луны они казались совершенно черными, а на фоне неба - бледно серыми. Чуть более светлым были начертаны стихи и подпись:

В изгибах ветвей
Луна пленена.
Слежу я за ней -
За мною она.

Бейлун.

- Вы видите, видите? Лучшая моя бумага! С золотым обрезом!

- Стоит ли так убиваться из-за листа бумаги? - пробормотал Ван, не отрывая глаз от изображения. - Я покупаю. Хотя, - он царапнул краешек надписи, тушь нехороша. Обсыплется со временем.

- Как вы только не боитесь, господин Ван, покупать работы этого нечестивца, который желает моей смерти.

- С чего вы это взяли?

- Так “Бейлун” же - белый дракон, дракон смерти. А вы, что же, так и не поняли?

- Ну, почему же сразу и смерти? У нас, например, - Ван приосанился, - у художников и поэтов - белым драконом называют чистый лист бумаги, который прекрасен сам по себе - без рисунков и иероглифов. Поскольку, автор этих произведений тоже художник и поэт, стало быть, такого дракона он и имеет в виду.

- А кто мне возместит убытки?

- Я дам тебе лян серебря, и еще лян серебра, а потом, когда ты сделаешь то, о чем я попрошу - еще пять лянов.

Лицо Ханя  пошло красными пятнами. Он сначала нахмурился, потом решив, что может оскорбить покупателя, кисло улыбнулся:

- Что я должен сделать? - осторожно спросил он, тут же твердо решив про себя, что если задание окажется слишком сложным - отказаться, несмотря на убытки.

- Найди этого художника.

- Но как?

- Выследи, - пожал плечами Ван. - это же на твою  дверь вешают свитки. Если бы их вешали на мою, я давно бы уже знал, кто вор.

Слово "вор" мастер произнес так, словно выплюнул что-то омерзительное. Всегда уверенный в том, что художник приносит что-то в этот мир, а совсем не забирает и, тем более, не ворует, сейчас он готов был назвать конкурента хоть сто раз вором, хотя знал, что облегчения это не принесет. Он мучился из-за собственного несправедливого отношения к собрату, но осознание того, что тот другой возможно талантливее его, сводило с ума.

- Найди его, - упорно твердил Ван, ухватив лавочника за рукав. - Хочу с ним поговорить.

Погода, тем временем, совсем испортилась. Подул ветер странным образом постоянно меняющий направление, стараясь застать Вана врасплох. Он раздувал полы халата, являя взорам редких прохожих ватные штаны, леденящим дыханием касался шеи, кидался в лицо, сбивая дыхание. Словом, делал все возможное, чтобы еще больше отравить настроение творческому человеку.

Ван Ши-И вздыхал, вертел головой, но продолжал прижимать обеими руками плотно свернутый свиток, словно пригревал на груди змею, так как больше всего боялся, что ветер вырвет рисунок из рук, развернет его и явит напоказ всему свету. Пусть даже улицы в такую погоду были почти безлюдны.

Тут вспомнив, что служанка Ханя видела этот кусок бумаги и растрезвонила о нем по всему свету, Ван принялся считать на пальцах - Хань видел - раз, служанка - два, он сам - три. Всего только трое. Сам он никому рассказывать не станет, но вот остальные двое невоздержаны на язык. Следовало заплатить больше, пообещать целый слиток серебра, лянов на тридцать.

Дома, едва повесив второй свиток поверх первого, он бросился к окну, ожидая встретить холодную струю воздуха, услышать стоны и скрип абрикосового деревца, но не тут то было. От раскрытого окна дохнуло теплом, спокойно висела в черном небе луна, вся прочерченная  ветками какого-то дерева, хотя за приоткрытой дверью, пробитой в той же стене, что и окно, угасал холодный осенний день, небо было сдавлено тучами и уже падали первые капли дождя. Все это совсем не напоминало тихую летнюю ночь, дышащую ароматами цветов.

Ван высунулся за дверь и позвал Чжоу, но ветер смял его крик как комок мягкой бумаги и отнес совсем в другую сторону. Тогда мастер, стянув халат покрепче на талии и позабыв надеть шапку бросился к павильону сам. Пучок его вконец растрепался и превратился в беспорядочно развевающиеся пряди накладных волос, готовых совсем оторваться и взмыть в небо подобно стае ворон.

Чжоу испуганно откликнулась на громкий стук, распахнув разом обе створки двери. Вана охватили запахи сваренного риса, маринованных огурцов с креветками, вареного мяса - все те запахи жилого дома, которые он старательно изгонял из своих комнат.

- Что случилось, хозяин? - вскричала Чжоу, насмерть перепуганная этим внезапным визитом и, особенно, беспорядком в одежде всегда такого аккуратного Вана. А его лицо... Никогда еще оно не являло миру такую вопиющую гамму чувств, взаимоисключающих друг друга - то растерянность, то гнев сменялись будто маски в Сычуаньской опере. Никогда еще мастер Ван не выглядел таким ничтожным стариком, как в эту минуту.

- Пойдем со мной, - хрипло приказал он, схватив Чжоу за, измазанную соевым соусом, руку.  Та не устояла на пороге, оступилась, обеими ногами влезла в глубокую лужу, промочив и испачкав грязью комнатные шелковые туфли, украшенные стилизованными облаками.

Она всегда была покорной служанкой, хозяину не перечила, грубого слова сроду не сказала, но тут дала волю чувствам. И де туфли совсем новые, только вчера сшила, и сляжет теперь непременно. А если хозяин не пожелает остаться голодным, то пусть питается в придорожной харчевне, где подают всякую дрянь.

Столько всяких угроз и обид перечислила  Чжоу, что хватило их как раз до порога хозяйского дома. А там уж ей пришлось умолкнуть. Ван подвел служанку к окну и распахнул его так резко, что чуть сам наружу не вывалился.

- Что же вы такое сегодня делаете? - грозно спросила, потерявшая терпение, Чжоу. - Теперь решили дождь в комнату впустить? Мало от двери натекло? А Чунь Лян - убирай!

- Что видишь? - нетерпеливо спросил Ван. Он-то, ясное дело, видел летнюю ночь.

- Бурю вижу, - огрызнулась Чжоу, - а если вы имеете в виду  клумбу, то обдирать эти лилии в дождь я не намерена. И лучше наймите садовника, если приспичило.

Ван снова взглянул на луну, вдохнул ароматный воздух и прикрыл окно.
 
 - "Значит, - решил он, - кроме меня, никто больше чудес не замечает".
 
Эта простая мысль окончательно убедила Вана в том, что таинственный мастер имеет целью унизить именно его. Какими же путями неизвестный достигает такого эффекта? Об этом Ван даже думать боялся.


Не прошло и недели, как Хань вновь обнаружил пропажу. В этот раз вор унес несколько флаконов туши, кисти и впридачу яшмовую тушницу - вещь изысканную и дорогую. Ее исчезновение Хань обнаружил в первую очередь, когда спустился в лавку, чтобы пересчитать дневную выручку. Шу уже отправился домой, наведя порядок и стерев пыль с лаковых полок, забитых товаром. Прибор для туши стоял на самом видном месте - яшмовый слоник с углублением в спине, прикрытым серебряной крышечкой в виде лягушки. Теперь его там не было. Хань немного пошарил глазами, надеясь обнаружить предмет поблизости, не на своем месте. Но все было тщетно.

Только тогда Хань отважился выследить вора. От природы он был человек робкий, боялся неприятностей, поэтому решил не привлекать домашних - ни родственников, ни слуг. Теперь каждую ночь он занимал пост у окна, устроившись так на низеньком кресле, чтобы за приоткрытой створкой его совсем не было видно с улицы. Зато сам он прекрасно видел и дорожку, ведущую к дому, и, освещенный слабым масляным фонарем, порог.

Целую неделю лавочник питал тщетные надежды на поимку вора и, сидя на сквозняке, так застудил шею, что без крика и обернуться не мог. Днем он двигался как в полусне и засыпал там, где уселся. Вся торговля полностью свалилась на плечи Шу-гэ, а ведь он был совсем еще мальчиком.

Но, однажды ночью его усилия были вознаграждены. К двери с темной дорожки метнулась тщедушная фигура. Хань даже охнул от неожиданности и вскочил. Но в это время шел дождь, и как не прислушивайся - все равно, ничего не услышишь. Рассудив про себя, что поскольку гость худ и мал ростом, а следовательно опасности не представляет, Хань отпер дверь и увидел, как незнакомец быстро удаляется, надеясь скрыться за пеленой дождя. В задумчивости глядя, как ветер раздувает полы его кофты и жалкая косица бьет по тощей спине, Хань понял, что приходил чей-то слуга. Но чей? И тут вдруг в одно мгновение узнал его...

- Шу-гэ, - крикнул он, не надеясь быть услышанным. - Немедленно вернись!

Разве вернется тот, кого застали на месте преступления? На ручке двери висел свиток, защищенный от воды навесом. Хань схватил его и быстро занес в комнату, где принялся с жадностью рассматривать, надеясь получить хоть какой-то ответ.

Изображение было выполнено цветной тушью на бледно розовой бумаге, напоминающей о рассветах и закатах. Название гласило: "Карп, хватающий муху". Подпись та же - Бейлун. Тонко выписанное, изогнутое в прыжке тело рыбы отливало перламутром, а крылья мушки, к которой тянулись толстые утрированные губы рыбы, густо зеленым. Бумаги такого цвета в лавке никогда не было, а уж такой необыкновенной туши тем более. Скорее всего, если такая и существовала, то только в императорском дворце. Однако, при ближайшем рассмотрении бумага оказалась просто прокрашенной, но обыкновенной. Из той самой похищенной связки. Об этом свидетельствовали и ее рыхлая фактура и золотой обрез. Лавочник провел рукой по поверхности, замечая каждую шероховатость, долго вглядывался в свете тусклой лампы, пока, наконец, не понял, что в изображение рыбы искусно вклеены тонкие кусочки перламутровых раковин, которые в избытке валяются на берегу реки, а муху оживляет часть крыла жука-бронзовки.

- Так-так, - пробормотал Хань. - Стало быть, Шу прислуживает и этому мастеру. И, конечно же, вор это он - мой слуга. Больше некому. Если проследить за крысенышем, то можно выйти и на более крупную рыбу.

Поэтому утром он ничего не сказал мальчику. И сделал вид, что спал всю ночь как убитый, даже пожаловался, что сонливость одолевает в последнее время - и днем, и ночью спать хочется. Ослабив, таким образом, бдительность преступника, он отправился к Вану, решив ничего не говорить тому о новом свитке, а только о своих подозрениях относительно слуги. Свиток, плотно свернутый, покоился в это время в кладовке за грудой товара. Продавать его Хань не собирался, испытывая неприятно чувство из-за того, что морда рыбы напоминала его собственную физиономию. Ему не хотелось, чтобы кто-то еще это заметил.

Надо ли говорить, что мастер Ван сразу дал согласие проследить за Шу-гэ этой же ночью?

Вечером Ван пришел к лавочнику в гости и они приятно провели время, вдоволь угостившись богатыми закусками и бутылью вина. Стемнело. Шу-гэ закончил уборку в лавке, запер двери и отправился восвояси. Мог ли он подумать, шагая в одиночестве по темным улицам города под проливным дождем, что на приличном расстоянии за ним неотвязно следуют двое уважаемых людей города.

Сирота Шу-гэ снимал жилище в переулке, носившем странное название - Забытый. Это был один из самых отвратительных районов, густо населенный бедняками и всяким отребьем. Не люди и не скот. По обеим сторонам теснились ветхие домишки в одну комнату, в которых проживали многочисленные семьи. В той же комнате и стряпали, и спали вповалку на циновках, брошенных прямо на земляной пол.

Кутаясь в халаты, Ван и Хань медленно брели по грязи, словно преодолевая путь в тысячу ли. Улица, освещенная лишь луной, казалась им бесконечной. Они напряженно вглядывались в темные окна с обломанными простыми решетками и прорванной бумагой, откуда несло тошнотворным запахом нищеты. Хань затыкал нос, мечтая о курильнице с ароматным дымом, изгоняющим любые запахи. Ван же, погруженный в свои мысли, словно и не чувствовал ничего, только зорко следил за Шу, опасаясь упустить его из виду.

Наконец, слуга вошел в один из домов, а через минуту в окне затеплился свет. Но к большому разочарованию лавочника, решетка оказалась целой, и даже бумага выглядела свежей, словно недавно натянутой. Горя нетерпением, Хань проткнул бумагу булавкой и прильнул к отверстию правым глазом. Вопреки его ожиданием, чистая и даже просторная комната была освещена не сальной коптилкой, а настоящим фонарем, висевшим под потолком. Не иначе, как где-то украденным. А посреди комнаты за низеньким столом сидел Шу. И если бы только сидел... Но он уже занес кисть над развернутым листом бумаги, словно бы собирался что-то писать. Рядом преспокойно стояла яшмовая тушница в форме слона.

- Ах, ты, крысеныш! - взревел Хань, врываясь в помещение. - Ах, ты, поганец! Вор!

Схватив деревянную подставку для обуви, он принялся колотить нерадивого слугу по тощей спине, приговаривая:

- Ты кем себя возомнил? Ты себя мастером Ван Ши-И возомнил?

Упомянутый мастер, тем временем, тоже вошел в комнату. Не обращая внимания на вопли Шу, он прямиком направился к столу и замер. И вновь художник вытеснил завистника. На свитке цвета слоновой кости была изображена старинная башня, деревья рядом с ней казались карликами, а вершина  цепляла небеса. И так искусно она была изображена, что казалось дойти - невозможно. Вроде вот, близко, а в то же время и далеко. Ван воровато огляделся, но на него никто и не смотрел. Хань требовал, чтобы слуга прекратил рисовать, а Шу клялся, что впредь даже и думать ни о чем подобном не станет. Ну, раз обещал, то и не станет, разве что в будущем. А кто его знает, наступит ли это будущее?

Поэтому, мастер плотно скрутил свиток, сунул его в рукав и преспокойно отправился домой. Впервые за долгое время он был спокоен, спокоен абсолютно, даже неестественно. Наверное, такой покой мог бы быть уже после смерти, но Ван бы жив, во всяком случае, колени ломило как у живого.

Ноги привычно несли его к дому, и дождь почти прекратился. Хотелось принять чашку горячего чая из рук Чжоу и прилечь. И любоваться новым рисунком  Бейлуна. Пусть даже он оказался жалким слугой, мальчишкой, пусть это даже неуважение к славному имени мастера Ван Ши-И, но, право, рисунки чудесны. А созерцание прекрасного рождает благодушие. Этого только толстокожий Хань не может понять. Да и куда ему - он груб, очень груб. Хотя, наказать мальчишку за нарушения традиции - следовало.

Ван развернул свиток и повесил его поверх "Летней луны". А потом раскрыл окно. Холодный мрак осенней ночи, ледяной дождь - все, все осталось за дверью. А за окном открывались просторы, нежно розовый закат, сизые облачка, извилистая речка, дорожка, которая начиналась прямо под окном. И центр всей композиции - конец пути, высокая изящная башня,такая красивая, что дух захватывало. Один только взгляд на нее приносил успокоение. Что же могла она даровать художнику вблизи?

- Ох, - сказал себе Ван. - Доколе можно бороться с желаниями? Какой страх, какая осторожность удержит человека, возможно, доживающего последние дни, от исполнения его самого невинного желания? Всю жизнь я сдерживал себя в угоду толпе - и пусть она пресытится этим. Когда-то нужно сделать что-то и для себя.

Он, кряхтя вылез наружу, и обнаружил - все то, что казалось иллюзией, существует на самом деле. И ровная дорожка под ногами, и теплый воздух, едва колеблющийся от слабого ветерка. В последнее время Ван замечал, что ему становится тяжело ходить, да и вчерашняя ночная прогулка далась нелегко -  все тело болело. Но когда он зашагал к башне, боль начала отступать. Как же далека она была, и, в то же время, как близка. Он и не заметил, что уже дошел до ворот. Кто-то невидимый бережно раскрыл перед ним перед ним обе створки с тонко вырезанными сказочными растениями и животными. Трепещущая ладонь мастера коснулась стены и ощутила гладкий отполированный камень. Но камень ли это был? "Чистейшая слоновая кость - пронеслось в голове. - Мне ли не знать". Винтовая лестница с белыми кружевными перилами и широкими ступенями из того же материала вся была освещена мягким светом, лившемся откуда-то с самой высоты.

- Мне не подняться, - горестно вздохнул Ван. - Я слишком стар и потерял слишком много времени.

Но, все-таки, сделал шаг. Как ни странно, подъем оказался легким. Пройдя первый круг, он уже не чувствовал усталости, снедавшей его в последние годы. На втором витке, он забыл все свои обиды и зависть. На третьем, заметил, что накладные волосы валяются на ступеньках. Провел по голове ладонью - новые густые волосы, не сдерживаемые больше шпильками обрамляли его лицо и падали на плечи, совсем, как в молодости. Он ощупал свое лицо - оно было таким же гладким, как у двадцатилетнего юноши. Куда-то пропал большой живот и исчезла одышка. Больше мастер Ван не считал витки, с легкостью он бежал вверх по винтовой лестнице, подобно змее, сбрасывая все то, что казалось ненужным. Стирались из памяти лица знакомых, растворился в воздухе тяжелый халат, расшитый райскими птицами. Стройный красавец, одетый теперь в простые штаны и хлопчатую кофту, летел словно птица вверх. А когда глянул под ноги, то понял, что назад пути нет, все, что осталось внизу было скрыто густыми облаками, в которых тонули и ступени лестницы. Мимолетное сожаление горьким вкусом осело на губах, но тут же и испарилось. Что оставлял Ван Ши-И внизу, кроме пустого дома, дешевой славы и серебра? Даже семьи не завел.

В конце пути его ждала обычная круглая комната с белыми стенами, обставленная скудно, но изысканно. На стене висели все три свитка Шу-гэ, стоял резной столик с прибором для туши и большим набором кистей. На полках теснились связки бумаги, а в единственном огромном окне было видно небо с проплывающими белоснежными облаками.

От ненависти, зависти и злости
Уйду я в башню из слоновой кости.

Пусть проплывают мимо облака,
Будь разум чист и кисть моя легка.
Пусть смотрит вечность из моих картин,
Пусть буду вечно счастлив я один.
Без вас, друзья, без вашей суеты.
Разрушу сам последние мосты.
Со мной лишь истина - основа из основ,
Не слышен сверху голос дураков.

На щебет птиц сменю я хор хвалебный,
Слова хулителей на звон гуцинь волшебный.

* крыса
** братишка, обращение к младшему. Дословно братишка-крыса
*** рисовая каша


Аудиокнига https://youtu.be/wV3NnbGcdKk