V. 2. Ее хоронил весь город
А вот Екатерина Ивановна Трубецкая навсегда осталась лежать в сибирской земле. Тяготы каторги и ссылки подорвали здоровье. Она долго болела туберкулезом, за ней ухаживала жена декабриста Юшневского, живущая в соседнем селе Малой Разводной, в четырех верстах от Иркутска. 14 октября 1854 года Трубецкая умерла на руках мужа. Ее хоронил весь город; сибиряки любили эту женщину, преклонялись перед мужеством, стойкостью, бескорыстием.
Разделив с мужем двадцативосьмилетний тяжкий путь изгнания, Трубецкая не дожила всего двух лет до освобождения и возможности вернуться в Россию. Похоронена Екатерина Ивановна в ограде иркутского Знаменского монастыря в одной могиле с тремя детьми. Помимо всех несчастий, выпавших на долю этих женщин, какие требовались силы, чтобы пережить смерть собственных детей.
Я почтила память ее, посетив кладбище. Меня встретил холодный мертвый белокаменный город. Одинокая старинная Знаменская церковь, что стоит на правом берегу Ангары, на окраине Иркутска. Я так и не поняла, была ли она действующей. Вокруг ни души. Тревожное чувство охватило меня. Быстро отыскала могилу Трубецких, которая находится справа от церкви, вблизи металлических ворот, над которыми висит икона. Высокая чугунная ограда из остроконечных прутьев. Надгробье из камня. На большой и толстой чугунной плите с правой стороны надгробья выбиты крест и надпись: "Здесь похоронена жена декабриста Трубецкого Екатерина Ивановна Трубецкая, умершая 14 октября 1854 г., и ее дети Никита, Владимир и Софья". Поразила и даже как-то горько разочаровала беспредельная простота увиденного. Уже не помню, были ли там цветы.
Когда-то, во время поездки на Иссык-куль, мне пришлось видеть восточное кладбище – целые архитектурные сооружения из черного блестящего камня – лабрадорита. Удивительно, оно не вызывало мрачного ощущения – настолько казалось по-своему красивым. Тем более тогда поразили убогие, бедные лачужки ныне живущего местного населения. Вспомнилась могила Толстого в Ясной Поляне. Простой земляной холмик, заросший травой… Прах Эйнштейна, развеянный, согласно завещанию, по ветру… И огромные, пышные, вычурные, помпезные памятники со скульптурами во весь рост из черного камня - целые сооружения нынешних цыган, по-видимому, наркобаронов, на нашем кладбище, где захоронены родственники. Богатые многолюдные застолья с роскошными яствами, казавшиеся бутафорскими: вазы с горами заморских фруктов, обилие блюд - в родительские дни, отмечаемые всеми христианами. Что лучше? Что должен оставить после себя человек? В трудных раздумьях стояла я у могилы и, поклонившись праху великой княгини и ее детей, чьи судьбы так трагически оборвались в чужом краю, спешно удалилась.
Возвращаясь обратно, пришлось долго стоять на безлюдной остановке: кладбище, как и везде, находится на окраине города. Вокруг пустырь. Вдали маячили белокаменные нагромождения высотных домов, которые, хотя и существовали в реальности, но из-за недосягаемости, казались миражем, как когда-то Кавказские горы. Однажды отдыхала летом в Карачаево-Черкессии. Небольшое селение, где находилась, со всех сторон окружали необъятные гладкие кавказские горы. Они так чарующе влекли к себе, свободой, таинственностью и совершенством. И я каждое утро шла к ним по полевой дороге, все дальше и дальше. Но так и не решилась добраться до гор: на пути вставали кошары, кидались собаки, выезжали всадники на конях – красивые молодые карачаровцы. Приглашали в гости. Испугавшись, возвращалась обратно.
Долгое ожидание автобуса уже начинало тревожить меня. Даже автомобили не проезжали мимо. Да и вряд ли осмелилась бы остановить кого-то. И вдруг… как тыква превратилась в карету, чтобы вести Золушку на бал, передо мной явилась ниоткуда черная «правительственная» «Волга». «Принц», в образе молодого, лет «тридцати плюс», русоволосого мужчины, галантно распахнул дверцу… Любое авто добавляет его владельцу достоинств, а уж – правительственное... Нимб засветился над его головой. От растерянности пробормотала что-то нелепое, вроде: «Я здесь в командировке, и у меня нет денег». На что «принц», как и подобает принцу, великодушно ответил: «Я же вас не на руках понесу…» ??
Он лихо домчал меня прямо к дому – усадьбе князя Трубецкого, куда и направлялась. И мне оставалось только благодарить его. Нет, есть еще рыцари в русских селеньях! И все они живут в Сибири.
Иркутск вообще город интеллигентный. Известный русский публицист XIX века Н.Шелгунов говорил: «Иркутск …единственный город Сибири, имеющий городской характер… Как Англия создала Лондон и Франция Париж, так Сибирь создала Иркутск. Она гордится им, и не видеть Иркутска – значит не видеть Сибирь».
Что касается интеллигентности Иркутска, мне не раз еще посчастливится в этом убедиться. И в общении с иркутскими коллегами-педагогами – доброжелательными, отзывчивыми людьми, даже одеждой, в которой много рукотворного, отличавшиеся от других; и при знакомстве с женщиной-редактором, пишущей стихи. По причине общего увлечения (только ли?) она тотчас пригласила меня в гости и оставила ночевать. Мы ели соленый омуль без хлеба, которого в доме не оказалось, как часто бывает у одиноких людей (сын с семьей живет отдельно) и запивали сладким чаем. Говорили о стихах, путешествиях. Она подарила мне книгу собственных стихов с дарственной надписью и просила «не теряться…» Увы! – я так и не написала ей больше. Круговерть 90-х годов, борьба за выживание, смена профессии закрутили, замотали, отдалили прошлое от настоящего - насущного.
…Музей-усадьбу князя С.Г. Трубецкого - небольшой особняк по улице Арсенальской открыли 29 декабря 1970 г. Дом построен в середине XIX века, как считают, для одной из дочерей декабриста.
Богатые Трубецкие помогали многим товарищам, особенно нуждающимся. Здесь всегда находили приют их дети: дочери Кюхельбекера и сыновья Кучевского. Пример родителей сказался и на воспитании детей. Дом Трубецких всегда был «набит слепыми, хромыми, и всякими калеками». Поэтому у десятилетнего сына Вани, «премного бедных, за которыми ухаживает». Старшая Саша – «добра как ангел»; чудная девочка до того привязана к родителям, что не хочет решиться их оставить; преумнейшая особа и одарена многими талантами». Когда Саше исполнилось только два года, Якушкин предсказывал: «Добрая Катерина Ивановна… занимается своей Сашинькой беспрестанно, и к тому же так благоразумно, что Сашинька теперь уже премилое дитя и, наверное, будет преблаговоспитанная девушка».
Обе дочери Трубецких поступили в Иркутский институт под фамилией отца. На шестнадцатый год изгнания по «высочайшей воле» (и по случаю бракосочетания наследника Александра Николаевича) начал пересматриваться вопрос «о детях, рожденных в Сибири от сосланных туда государственных преступников, вступивших в брак в дворянском состоянии до постановления о них приговора». «Из сострадания к их родительницам, пожертвовавшим всем для исполнения супружеских обязанностей», разрешалось принять детей в казенные учебные заведения, но при условии, что дети не будут носить фамилии отцов и станут именоваться по их отчествам, т.е. не Трубецкими, а Сергеевыми, не Муравьевыми, а Никитиными и т. д. Сами имена декабристов царь хотел вытравить из людской памяти.
Царская «милость» произвела на декабристов удручающее впечатление. Декабристы отвергли ее. Согласились только многодетные Давыдовы.
Но вот казус… Дворянам предлагалось принять фамилии простолюдинов. А уже в наше время, о чем пишет Семен Гейченко, «михайловский домовой», в книге «У лукоморья», «мужики» одной деревушки, что находится рядом с Тригорским, которые ранее именовались почти все Егоровыми, а это вызывало множество неудобств, по предложению «свыше», решили по собственному выбору поменять фамилии. И тогда все захотели не только в … Пушкины, но и в Рылеевы, Пущины и прочие однофамильцы близких друзей поэта. Так из века в век переходит память о декабристах, хотя и таким своеобразным образом.
Я осмотрела представленные в экспозиции подлинные вещи семьи Трубецких, мебель, вышивки княгини Екатерины Ивановны, живописные работы дочери. Имеется материал и о жизни декабристов на каторге.
Трубецкой тяжело пережил смерть жены. После амнистии 1856 года он вместе с двумя младшими детьми уехал из Иркутска к старшей дочери Александре в любимый Киев. Был болен. Прожив некоторое время в Киеве, затем в Одессе, поселился в Москве с сыном в небольшой квартирке на бывшей Никитской (ныне ул. Герцена), жаловался на сердце и дряхлел. 22 ноября его нашли мертвым в кресле, с книгой в руках (на руках сына Ивана и декабриста Батенькова - другая версия). У гроба собрались товарищи по восстанию и несколько студентов, которые от Никитских ворот до Ново-Девичьего кладбища несли гроб на руках. Жандармы расценили похороны Трубецкого как противоправительственную политическую демонстрацию. Похоронен Сергей Петрович на кладбище Новодевичьего монастыря, неподалеку от Смоленского собора Москвы.
Но и на каторге, и на поселении Трубецкой оставался, на мой взгляд, бесцветен, особенно в сравнении с такими яркими личностями, как Николай Бестужев, Иван Пущин, И.И.Горбачевский, С.Г.Волконский и другие, являясь всего лишь тенью незаурядной жены.
Еще многие женщины хотели разделить участь мужей, но Николай I никому больше не разрешил ехать. Никогда не увидела мужа Анастасия Васильевна Якушкина, умерла, не дождавшись его из ссылки.