Конечно, утром Маша чувствовала себя разбитой и невыспавшейся — после такой-то ночки!
Но разбитость во сто крат перекрывала мрачная решимость так или иначе избавиться от дурацкого кубика. Сегодня же! Иначе у неё окончательно шарики заедут за ролики и непоправимо пострадает крыша!
Она собралась, как обычно, и едва дождалась девяти часов, чтобы позвонить начальнице. Звонить раньше было чревато… да и девять — рановато, но ждать дольше Маша была не в состоянии и решила рискнуть.
Роза Геннадьевна редко объявлялась на работе раньше одиннадцати. "Начальство никогда не опаздывает — оно задерживается", — было её девизом.
Сказавшись больной, Маша неминуемо нарвалась на подозрения. Во-первых, в желании устроить себе каникулы — в четверг взяла отгул, в пятницу заболела — вот тебе и четыре дня! А во-вторых, в похмелье после весело проведённого отгула.
Обычно Роза Геннадьевна не зверствовала и к врачу идти не заставляла, особенно Машу, болевшую очень редко и вообще терпением начальства не злоупотреблявшую. Но тут многое зависело от настроения, потому-то и не следовало звонить слишком рано — не ровён час разбудишь или из ванной выдернешь и получишь: "Заболела? Иди к врачу! И без больничного не появляйся!"
— Ты мне это брось! — раздражённо бросила начальница. — Мало мне остальных! И ты туда же.
Было очевидно, что чаша весов стремительно склоняется не в Машину сторону. И уже следующая реплика отрежет пути к отступлению — прежде всего самой Розе Геннадьевне.
Высказав своё решение ясно и определённо, она от него уже не отступит, даже если сама поймёт, что не права.
В её понимании признать свою ошибку или изменить решение, значит уронить свой авторитет. А авторитетом Роза Геннадьевна дорожила чрезвычайно, не подозревая, насколько давно и низко он упал, если ему вообще было откуда падать.
Подчинённые умело пользовались её слабостями и жестоко высмеивали всё, начиная с поведения и заканчивая внешностью. Маша никогда в этом не участвовала и понять не могла, какую радость находят коллеги в двухтысячном обсуждении ушей Розы Геннадьевны.
Ну да — у неё действительно большие уши — в самом буквальном смысле, но она умело скрывает их хорошо подобранной стрижкой. И что тут такого?
Другое дело, что в переносном смысле у неё тоже уши немаленькие… Начальница обожала собирать сплетни и обсуждать личную жизнь своих подчинённых. Ей очень нравилось, когда они с ней "делились", но больше всего она любила давать советы, по форме скорее напоминающие приказы, категоричные, резкие, порой даже откровенно обидные.
Так Роза Геннадьевна понимала прямоту и материнскую заботу, с которой, как ей казалось, она относилась к своим "девчонкам". "Девчонкам" же надлежало смиренно выслушивать указания, изображать восхищение глубинами открывшейся им житейской мудрости, горячую благодарность и готовность немедленно воплотить все полученные откровения в жизнь. Тогда можно было рассчитывать на разного рода поблажки.
Но Маша к этой методе никогда не прибегала. Делиться с Розой Геннадьевной подробностями личной жизни и своими по этому поводу переживаниями её могли бы заставить разве что под страхом смертной казни.
Советы начальницы были абсолютно предсказуемы (она даже умудрялась выдавать их Маше без малейшего повода с её стороны). А в поблажках Маша не нуждалась, потому что работала добросовестно. За это Роза Геннадьевна её, конечно, ценила, но не любила.
И сейчас Маша в один миг отчётливо представила, как можно повернуть русло разговора себе на пользу. Надо рассказать об Антоне, об их разрыве, добавить "для вкуса" каких-нибудь красочных деталей, пожаловаться на его мать и, наконец, смиренно попросить совета.
Тогда Роза Геннадьевна растает, будет долго и с удовольствием поучать, а в результате совершенно точно разрешит не приходить сегодня на работу. И этот пропущенный день даже отрабатывать потом не придётся.
Именно так нередко происходило с девчонками. Маша же всегда отрабатывала всё, что положено, а то и сверх того, — за тех "несчастненьких" девиц, что плели Розе небылицы и смеялись над ней за её спиной.
Да… Маша представила себе это… и к горлу подкатила тошнота. Противно и унизительно — и по отношению к себе, и по отношению к Розе, которую Маша, конечно, недолюбливала, но в сущности считала неплохой женщиной.
Не очень умная и деликатная — да; со своими слабостями и недостатками — а у кого их нет? с перепадами настроения, которые девчонки, может и справедливо, с неизменными оскорбительными комментариями приписывали климаксу — как будто их он никогда не настигнет!
Нет, Маша не хотела унижать ни её, ни себя и потому сказала очень серьёзно:
— Роза Геннадьевна, пожалуйста, я вас прошу, отпустите меня на сегодня. Мне действительно очень нужно.
На том конце провода колебались. Маша прекрасно понимала, что ступила на тонкий лёд и сейчас начальница скорее всего разразится возмущённой речью, тем более, что Маша фактически призналась: дело не в болезни, а в чём-то другом. И одновременно дала понять, что распространяться об этом другом не собирается.
Но на душе неожиданно стало легко и свободно. Ну и пусть. Не отпустит её Роза, она всё равно пойдёт на работу не раньше, чем решит свою "кубическую" проблему. В крайнем случае, можно и уволиться.
Она молодая, здоровая, со своим жильём, и руки у неё растут оттуда, откуда им природой положено. На швейную фабрику её брали не глядя! Тяжело там, конечно, но платят больше и обед бесплатный. Не пропадёт.
— Ну ладно, Маш, — вздохнула Роза Геннадьевна, в очередной раз хороня свои живучие надежды на Машину откровенность. — Но чтоб это было в первый и последний раз! — вскинулась начальница, вспоминая о роли сурового, но справедливого руководителя.
— Спасибо, Роза Геннадьевна, — с искренней благодарностью сказала Маша. — Спасибо вам большое! Это в последний раз, я обещаю. Пусть у вас всё будет хорошо! — сама себе удивляясь добавила Маша и положила трубку.
На словах о "последнем разе" у неё вдруг перехватило дыхание, показалось, что это не просто слова, что начальнице действительно больше никогда не придётся отпускать её куда бы то ни было, но совсем не по причине Машиной сознательности. Эта мысль не пугала, а лишь немного печалила.
Маша собралась с духом и заглянула в сумочку. Кубик, естественно, был там — ещё более нахальный и самодовольный, чем вчера. Маша решительно захлопнула сумочку и переступила порог, игнорируя трезвон домашнего телефона. Она была почти уверена, что это Роза Геннадьевна, встревоженная необычным поведением всегда сдержанной подчинённой.
Раньше Маша непременно решила бы, что ею движет лишь любопытство, а вот сейчас подумала, что любопытство, конечно, никто не отменял, но всё-таки Роза заволновалась, может быть даже испугалась за неё.
Маша и хотела бы её успокоить, но ничего не могла объяснить, да и говорить с кем бы то ни было сейчас была просто не в состоянии. Поэтому она отключила разливающийся соловьём мобильник, принявший эстафету у домашнего аппарата, где уже высветился домашний номер Розы Геннадьевны, и устремилась к ближайшей станции метро.
Можно было подождать автобус, но тело и душа требовали движения. Двадцать минут пешком — это то, что ей нужно. А на автобусной остановке она ещё успеет постоять — без этого до салона "Альфа-Центавра" не добраться.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/04/23/1515