Было четыре утра, когда я решил отправиться в кровать.
Заснул, кажется, быстро и тотчас начался сон…
Это был странно бледный, стеклянный, сырой и пристальный сон: как будто я смотрел через окно, забрызганное дождевыми каплями. Смотрел, не отрываясь, хотя то, что мне виделось, отнюдь не было чем-то красивым или захватывающим, а совсем даже наоборот. Тем не менее, оно назойливо, устойчиво и очень ясно стояло перед глазами. Все цвета там, за стеклом, были водянистые, промозглые. Я чувствовал холод и необъяснимое отвращение к тому, что видел. И чем дальше, тем несносней оно становилось…
Какой-то широкий, захламлённый двор за невысоким дощатым забором. Какие-то слоняющиеся из угла в угол люди. Среди них, кажется, не было женщин – одни мужики, да все то ли бритые, то ли лысые. Обликом своим они напоминали уголовников. Какая-то порченость, ущербность в каждом движении. И глаза – неприятные, очень светлые, но в то же время блеклые. Сразу вспомнилось выражение «чудь белоглазая». Так в старину называли то ли эстонцев, то ли ещё какой-то финское племя, жившее бок о бок с новгородскими словенами. Впрочем, только глазами эти андроиды эстонцев и могли напомнить. А во всём остальном… Нет! Это был чрезвычайно нервный, сварливый народ. Точно находясь в постоянном раздражении, они то и дело срывались на крик, начинали лаяться. Именно лаяться: в их голосах было что-то очень похожее на собачий лай. Несколько раз ругань перерастала в потасовки. А иногда они бросали взгляды в мою сторону - видели они меня или нет, не знаю - но, похоже, моё присутствие, моё подглядывание рождало в их душах страх. Вздрагивали, быстро отворачивались. В общем, вроде никакой угрозы от этих людей не исходило. Но неумолчный шум, постоянная брань… Я чувствовал, что у меня начинает болеть голова, а создания эти и не думали униматься. Напротив: явилась посуда! Кастрюли, сковородки, дуршлаки. Развернулась кулинарная деятельность. И какой же начался тарарам! Они то и дело роняли крышки, стучали половниками, наливали воду в котлы, отчего котлы эти отвратительнейшим образом дребезжали. Голова разболелась не на шутку. Но отстать от видения, куда-то перенестись, как это обычно бывает во сне, я почему-то никак не мог…
Наконец, очнулся. В комнате было светло. На часах около девяти. Я тут же вспомнил, что утро-то мне лучше проводить во сне. Да и башка трещала так, словно накануне я выпил коктейль из палёной водки, дешёвого портвейна и вермута, а потом ещё отлакировал это дело парой бутылок «Клинского». Я повернулся на другой бок и отключился.
И опять этот сон. Это заплаканное дождём стекло… Мне очень не хотелось снова наблюдать безобразие, которым уже успел достаточно насладиться. Но сделав усилие унестись прочь, я вдруг наоборот – оказался по ту сторону стекла!... На широком дворе теперь было пусто. С затянутого серыми облаками неба капал дождь. Слева я заметил ворота и пошёл к ним. Из-за дома навстречу вынырнул один из этих лысых мужиков. Увидев меня, он беззвучно затрясся и шарахнулся в сторону. Я быстрыми шагами подошёл к воротам, и, открыв калитку, оказался на улице.
Здесь было очень грязно. Дорогу развезло. По обе стороны от неё тянулись приземистые, наполовину ушедшие в землю, зато весьма длинные дома. Какая-то деревенька. И тишина! Ни собак, ни кошек, ни коз, ни кур! И ни одного плешивца более тоже… Никого. Точно все с моим появлением затаились, попрятались. А может тут не занимаются животноводством? Может, они вегетарианцы? Вон, посадки какие-то есть перед домами. Да и деревца там, подальше, возможно, плодовые.
Я брёл, не зная куда, но сие неприветливое селение хотелось покинуть поскорее. Впереди было поле. Вдали чернел лес. Вот туда-то и направимся, решил я.
Меж тем дождь усилился. Поднялся неуютный пронизывающий ветерок. Лес должен был укрыть меня ото всего этого, и я ускорил шаг.
Только быстро идти не получалось. Дорога превратилась в бурое месиво, а на ногах у меня были лишь кеды. Они отяжелели от грязи, и грязь то и дело пыталась оставить меня босиком. Я задумался, что же делать, и вдруг вспомнил, что когда-то выходил из таких положений очень легко… Надо просто стать на колени и бежать так. Получалось очень быстро. Ничто не могло помешать такому бегу. На коленках во сне я мог уйти от любой опасности, любой погони и любого врага. Тут, правда, опасности пока, вроде, не было. Но почему бы не попробовать? Грязно, конечно. Да ничего, потом постираюсь.
Я уже встал на одно колено, как вдруг кто-то мягко толкнул меня в плечо. Я вздрогнул… и оказался в нашей комнате. Меня будила бабушка:
- Я на рынок, - сказала она. – Остаёшься на хозяйстве один. Да и сколько можно дрыхнуть-то? Уж скоро двенадцать. Вставай!
- Да-да! – пробормотал я. – Сейчас встану. Ты иди. А хочешь, я пойду с тобой?
- Нет. Скоро дед вернётся. Дождись его. Завтрак на столе.
Бабушка ушла. Однако встать оказалось не так-то легко. Я вспомнил головную боль при первом пробуждении. Сейчас она поутихла. Но всё равно, ощущения были похмельные. Я с отвращением вспомнил утреннее громыхание кастрюлями и пошёл умываться.
Завтрак оживил меня. И денёк-то, вроде, погожий. Ничего похожего на сновиденческую мокроту.
Кукушка из часов провозгласила полдень. Я решил, что, согласно инструкции, пора пойти погреться на солнышке. Под окнами у нашего дома был деревянный помост, на котором дед иногда столярил. Я прислонился к тёплой деревянной стене дома, прикрыл глаза и сразу почувствовал, как солнце возвращает мне изрядно растраченные силы.
Перед глазами встало окончание сна – это бегание на коленках. В нашей реальности, конечно, абсурд. Но там, где душа странствует отдельно от тела, всё несколько по-другому. Самое замечательное же заключалось в том, что этот способ бега я знал ещё из каких-то очень давних снов. Кто-то в сновиденческой реальности научил меня этому. Может, я тогда ещё и не ходил. И поди ж ты! Как кстати вдруг вспомнилось! Правда, куда я дошёл – неизвестно. Бабушка разбудила не вовремя. Но уверенность в том, что дело выгорит, у меня была. А это во сне главное.
Скоро пришёл дед. Сдав ему дом, я пошёл покупать мобильник. Купив простейшую «Нокию» и чуть освоив её, я набрал Маринин номер
- Привет, - сказала она, хотя я ещё ничего произнести не успел. – Молодец, что следуешь инструкциям. Как себя ощущаешь?
Подивившись такому узнаванию, я описал ей свои ночные похождения и теперешнее состояние.
- Всё правильно, - сказала она. – Ты там, где нужно. И начал действовать так, как нужно. Начальная точка всегда неуютна. Из этого местечка надо выбираться, как можно быстрей. Чем скорее уйдёшь, тем скорее перестанет болеть голова. Так что действуй. Давай созвонимся ещё под вечер.
- Давай, - вздохнул я.
Я вернулся на солнечный помост. Немного почитал мемуары Дениса Давыдова и снова стал проваливаться в дрёму.
Дерево подо мной было тёплое. Небо чистое. Со шмелиным гудением пролетел серебряный самолёт. Сон накатывал добрый, медово-золотой…
Я проспал два часа без сновидений. Хотя, может быть, они и были. Только уж до незапоминаемости нежные. Меня снова разбудила вернувшаяся с рынка бабушка:
- Ты не заболел? – с тревогой спросила она. – Спишь и спишь.
- Да нет, - успокоил её я. – Просто читал вчера до четырёх утра. Вот и добираю.
Мы пообедали. Кислые щавелевые щи с яйцом пошли хорошо, и я решил прогуляться.
Сон на солнце, без сомнения, пошёл на пользу. Однако теперь беспокоило какое-то новое ощущение. Долго пытался понять, что же оно такое, и, в конце концов, догадался: это ощущение пристального взгляда или взглядов. Сразу вспомнилось, как те лысые люди из сна нервничали, почувствовав, что я за ними наблюдаю. Честно говоря, обернуться и посмотреть через плечо мне сейчас почему-то тоже очень не хотелось. Воображение нарисовало сразу несколько образов тех, кто воззрился на меня. Пришли на память слова Гоголя из «Пропавшей грамоты»: «…и такие смазливые рожи!». Но те сидели вокруг костра и на казака, кстати, нарочито не глядели. А эти пялились во все свои лупастые глазища…
Потом подумалось о насекомых. Представились внимательные, неподвижные, нечеловечьи глаза. Так неотрывно смотрят, подкарауливая свою добычу, пауки или осы.
А ещё вспомнился рассказ папиного друга – журналиста дяди Толи. В детстве, заходя в сени своего деревенского дома (а у сеней, видимо, не было потолка, они помещались прямо под общей для дома и сеней крышей), он всегда представлял себе, что над сенями, широко расставив длинные ноги, сидит некто (наверно, домовой), и, склонившись, пристально смотрит вниз. Когда кто-то входит, он придвигается ближе к краю, нагибается и смотрит очень пристально. Дядя Толя так никогда и не решился поднять голову и посмотреть на него… Вот и теперь точно кто-то придвинулся ближе и смотрел на меня в упор. Как и куда придвинулся в пространственном смысле – неясно. Но само это выражение: «придвинулся» или «придвинулось» – казалось мне очень подходящим.
Ничего, решил я, пусть пасут. Такая у них, видать, работа. А, может, это, просто, нервишки.
* * *
Я бродил по солнечной стороне озорновских улиц безо всякой цели. Хотя одну формальную цель изобрести всё-таки удалось: я решил тщательно изучить наш город. Ведь каким бы родным он ни был, всё равно оставались уголки, заглянуть в которые никогда ещё не доводилось.
Я прошёл из конца в конец нашу Первомайскую улицу, попутно, заходя во все переулочки по обе стороны от неё. Продефилировал по параллельной улице Маршала Рокоссовского. А потом успел ещё изучить и окрестности улицы Котова. Таким образом, к шести часам вечера половина Озорнова стала мне досконально известна.
Зайдя в булочную, я купил восемь кексов: по одному на каждого члена семьи, и один добавочный себе самому. Почему-то очень захотелось крепкого чёрного чая с кексами. Вспомнился Бильбо Бэггинс, имевший обыкновение испечь себе пару кексов на «после ужина».
Бабушка дополнила мои кексы своими вареньями и мёдом. Чаепитие удалось. Но не успел я доесть свой личный второй кекс, как позвонил Юрка, и стало ясно: на кексы потянуло неспроста.
В пятницу Юрка сотоварищи ждал гостей: неких иногородних собратьев-толкинистов. По этому случаю намечался стрелковый турнир и пир на даче у Даэрона: того самого, что повстречался с лешим.
- Мероприятие – с утра и до рассвета, - предупредил Юрка.
- Принято, - сказал я. – Можно, кстати, я возьму с собой Генку?
- Конечно, бери, – обрадовался Юрка. – Мы и из него сделаем эльфийского стрелка.
Уже после того, как положил трубку, подумал: а не надо ли это мероприятие согласовать с Мариной? Обещал ведь ей обо всём докладывать. Позвонил, рассказал ей про свои послеобеденные ощущения, про лучный турнир.
Против турнира возражений не было. Что же до «смазливых рож», то и они мою кураторшу не удивили:
- Всё правильно, - сказала она. – С той стороны тебя тоже заметили. Пристально следят, потому что ещё не знают твоих намерений. Ты для них – существо неведомое, потенциально опасное. Веди себя естественно, как будто ничего нет, и скоро перестанешь эти взгляды замечать. Да и столь назойливы они только первые дни. Потом отстанут.
Волшебница пожелала мне бодрой ночи и спокойного утра. А напоследок даже сказала: «Целую тебя, мой дорогой». Мы договорились, что я приду к ней в субботу, после турнира и пира, как только отосплюсь.
* * *
Вечером мама с бабушкой занялись неотложными хозяйственными делами. Генка, обрадованный сообщением о пятничных мероприятиях, пошёл учить уроки впрок. Зато компанию нам за карточным столом составила Светка. И так как в преферанс и в «тыщу» она играла лишь чуть-чуть, решили на этот раз сыгрануть в «кинга», а потом в «джокера».
Игры это простые и весёлые. Вечерок удался. После карт вышли в сад подышать свежим воздухом. Всё настраивалось на сон, да только не я.
Когда я пришёл в нашу комнату, умученный уроками Генка уже спал, но я всё-таки включил настольную лампу. Под её покровительством предстояло провести ещё несколько часов наедине с Зелениным. Конспект мой в течение этих часов пополнился вот чем:
Места обитания русалок и встреч с ними
В большей части свидетельств о встречах с русалками, совершенно не упоминаются водоёмы. Гораздо чаще их видели в полях и лесах.
Предположение Зеленина: известно, водяной – зеленовлас или сед в зависимости от фазы луны. Его сосед леший – рыжий. Что до русалок, они бывают зеленоволосыми лишь изредка. Русые или рыжеватые волосы у них – гораздо более частый случай. И это может означать, что по природе своей русалки лесу (лешему) гораздо ближе, чем воде (водяному). А если вспомнить, что зеленовласки суть утопленницы, напрашивается вывод: изначальные, природные русалки – всё-таки не столько водяницы, сколько именно лесные девы.
Хотя возможно, дело тут только в сезонных перемещениях: весной и летом русалки вольно гуляют в лесах и на лугах, а осенью и зимой отсиживаются в водоёмах. Часто в народе именно так и говорили. При этом одни предполагали, что в водной глубине у них прекрасные дворцы из самоцветных камней, другие же утверждали: русалки живут на дне рек и озер в гнёздах, сделанных из водных растений, соломы и перьев. Гнёзда, конечно, намекают на какую-то связь с птицами (симбирская Марина-русалка обращалась лебедью).
Есть и иные предположения относительно русалочьих зимовок:
1) С наступлением холодов русалки уходят под землю. Не в тот ли нижний мир, о котором я подумал у колодца Евдокии Диомидовны?
2) Осенью русалки переселяются на облака. Если вспомнить, что они легки как пух, и могут не только качаться на древесных ветвях, но и каким-то образом кататься по траве, это не удивляет.
3) Самое удивительное предположение: на суровое зимнее время русалки улетают в рай! Это ещё раз к вопросу о нечистой силе.
В благоприятный же весенне-летний период они избирают местом своей постоянной дислокации и отдыха от проказ и хороводов – деревья. Часто видели русалок, сидящими на плакучих ивах и берёзах. По-видимому, любимы ими также дубы и липы. В степных же областях, где деревьев мало, прибежищем для бледных красавиц служили коноплянники, рожь, горох, всякая высокая трава.
Помимо молодых и прелестных русалок, в народе знали старых и безобразных. Эти, якобы, живут на болотах и заманивают ночных путников в трясину. Но тут Зеленин предполагает путаницу. Русалкой обозвали какое-то иное существо. Впрочем, и те, что выглядят молодо, порой любят завлечь путников на болота печальными песнями и таинственными огоньками. В Малороссии считали: именно русалки по ночам зажигают огни на древних курганах по берегам Днепра. Цель - заманить любопытных, а потом каким-то образом сбросить в Днепр и утопить.
Несомненно, русалки способны к оборотничеству. Про лебедей речь уже шла. А кто-то сталкивался и с тем, что русалки перекидывались белками, сороками, водяными крысами, лягушками. Последнее любопытно: неужели и царевна-лягушка с ними в родстве?...
На часах была половина второго. Я вскипятил чайник, проводил в форточку Пеле и снова сел за конспект:
Некоторые занятия русалок
Русалки любят напакостить людям. Иногда это довольно невинные шутки или просто заигрывания. С этим особенно часто сталкиваются рыбаки, у которых русалки путают снасти, набивают сети речной травой и тому подобное. Любят они иногда и что-нибудь утащить. И если рыбаку даже удаётся отбить свою вещь, она всё равно потом теряется или бывает украдена. Нередко ущерб от русалок терпят водяные мельницы. Чаще всего, просто из-за того, что русалки любят покататься на мельничных колёсах. Порой же они бывают замешаны и в пропажах скотины. Крадут ли сами русалки коров и овец, никто не знает. Но часто в таких случаях крестьяне делали «относ» именно русалкам, и они как-то способствовали возвращению потерянных животных домой. Относ – это, конечно, жертва. В качестве такой жертвы в лесу, на определённом дереве, оставляли новые лапти, онучи, а также хлеб и соль, завёрнутые в тряпицу. При этом говорили: «Прошу вас, русалки, дар мой примите, а скотинку возвратите».
На Русальной неделе в дар русалкам в лесу развешивали чистые новые холсты. Беременным женщинам же в эти дни воспрещалось шить, ткать и плести. Дети из-за этого могли родиться с изъяном.
Иногда страдают от русалок овощи на огородах и хранящееся на гумне зерно. Бывает, они, подобно ведьмам, отнимают у коров молоко. Нужно ли им это всё для собственного пропитания, неведомо. Но со всеми посягательствами русалок на домашнее хозяйство с переменным успехом борется домовой.
Русалки умело отводят глаза, хорошо владеют искусством неожиданного исчезновения и появления. Наверно, поэтому им очень нравится играть в прятки. Прятки – важная и волнующая часть их любовных заигрываний.
К русалкам девицы на выданье обращались с мольбами о суженых. С этой целью девушки плели венки и вешали их на деревьях в лесу.
Русалки могут наслать непогоду, дождь, град. Но они же заботятся об урожае ржи и льна. Именно русалок крестьяне просили сберечь их посевы.
А ещё их любимая забава – пугать. Как именно это они делают, Зеленин не сообщает. Но умеют напустить страху лесные девы и на людей, и на животных. Напуганные русалками часто заболевают лихорадкой. А у того, кому удалось убежать от их преследования, нередко появляются неприятные привычки. Одни начинают беспричинно хохотать, другие то и дело принимаются странно кривляться, строить дикие гримасы, приобретают какую-то развинченную походку (Несомненные признаки нечистой силы. И как это совместить с тем, что зимой они отдыхают в раю?)…
Взглянул на часы: почти три. Вроде ещё рановато. Но часть моего организма настоятельно требовала горизонтального положения. Погасил лампу, улёгся в постель. И тут же вспомнил про бег на коленках.
* * *
Я стоял на опушке молодого леса – наверно, того самого, который видел в прошлый раз издалека, и куда стремился, чтобы укрыться от дождя и ветра. Впрочем, лес оказался лишь небольшим перелеском. Я быстро миновал его. И теперь передо мной вдруг открылся новый ландшафт – необозримая топь.
Надвигался вечер. По слабому жёлтому закатному свету, пробивавшемуся из-за деревьев, я сориентировался: там был запад. Впереди же – стало быть, на востоке – с первого взгляда было ясно, лежали опасные, труднопроходимые места. Верно, покинутое мною поселение строгого режима разместили тут не случайно. По таким болотам далеко не убежишь.
Однако дорога, которой я добрался сюда, у края болот не кончалась. Узенькой тропкой она шла дальше, виляла по болотным кочкам. Так что кто-то тут да ходит. И мне предстояло решить, что делать теперь: идти назад или всё-таки рискнуть и осторожно двинуться по тропе.
Прежде всего, нужен был шест. Без шеста в болото никто не суётся. А ещё не помешал бы проводник.
Вскоре я набрёл на упавшее дерево. У него были хорошие толстые длинные ветви. Одна мне особенно понравилась. Обломал боковые ветки, и она стала похожа на посох.
И всё же немедленно отправляться в путь казалось мне рискованным. Я взобрался на небольшой холмик с хорошим видом на окрестности, и решил, сидя здесь, дождаться утра.
Ночь летела на болота, как на крыльях. Не прошло и получаса, как кругом пала кромешная темень. На месяц и звёзды надежды никакой. Небо над головой – будто косматое слепое одеяло. Да и безмолвие почти ватное. Только какие-то кузнечики еле слышно потрескивали в траве.
Я сидел и думал о том, что перейти это болото – совсем не простое дело. Вернее, это не дело одних лишь ног. Требовалось что-то ещё. И только после того, как поймёшь, что же это, есть смысл рисковать.
В раздумьях внимание моё рассеялось. Я пропустил миг, когда вдали что-то шевельнулось, поменялось. Внезапно, впереди мне померещился тусклый свет. Пригляделся: какое-то туманное фосфорическое облачко. Потом оно пропало, и через несколько мгновений появилось уже гораздо ближе: синеватое, дрожащее. В следующий раз это было уже не облачко, а россыпь синих искр. Я не шелохнулся. Да и всё вокруг притаилось. Огоньки постояли-постояли на одном месте, медленно угасли, и через пару секунд вдруг опять появились: ещё ближе и гораздо ярче.
Тут бы поостеречься, а у меня всё внутри наоборот – повеселело. Слава болотных огоньков – недобрая. Игры топь с путниками водит лукавые. А всё ж игра лучше, чем угрюмое молчание и непроглядный мрак.
Огоньки, не мигая, продолжали расти, наливаться светом, и скоро мне стало казаться, что это светящиеся венчики синих цветков на длинных стеблях. Свет их был слабый, но ночь вдруг стала прозрачнее, так что и тропка между кочками стала отчётливо видна. Хоть сейчас в путь-дорожку!
«Во как заманивает!», - подумал я… И проснулся.
Что выдернуло меня из сна? То ли громко хлопнула дверь. То ли что-то стукнуло в окно. Я глянул на часы. Как и прошлым утром было около девяти. Однако, в отличие от вчерашнего утра голова почти не болела. И всё же я чувствовал в теле неприятную слабость. Со вставанием можно было повременить.
Закрыл глаза и пожелал снова оказаться на болоте. Но сон не спешил возвращаться. Я довольно долго лежал в полудрёме, между сном и явью. А когда ближе к двенадцати окончательно пробудился, понял, что всё-таки побывал там, где хотел. Снова эти синие огоньки. И… Кажется, выдра или похожий на неё водяной зверёк! Я отчётливо вспомнил момент, когда эта выдра вылезла из воды. Но что было дальше?… Нет, «дальше» ускользало, не давало схватить себя за хвост.
Я поднялся. День был на мою удачу опять солнечный.
За завтраком снова напомнило о себе ощущение пристальных взглядов. Вчера к концу дня я почти забыл о них. Но они никуда не делись. Просто, кажется, и правда, перестали мешать.
Поскольку Марина одобрила вчерашний образ моих действий, новый день я решил провести так же. Долго сидел на тёплом, но не жарком солнце, то читая, то впадая в сладкую оздоравливающую дрёму. Гулял по Озорнову, запоминая улицы и переулки. Мысли мои были обращены к завтрашнему турниру лучников. С нетерпением я ожидал и ночи: что там дальше – на болоте?
В этот вечер мы с отцом и дедом затеяли долгий преферанс. Разошлись глубоко за полночь. И уж тут я не стал мучать себя ночным бдением. Уснул без колыбельной Зеленина.