«Я видел, - на окраине одной деревни близ Белостока пять заостренных колов, на них было воткнуто пять трупов женщин.
Трупы были голые, с распоротыми животами, отрезанными грудями и отсеченными головами. Головы женщин валялись в луже крови вместе с трупами убитых детей».
Из докладной записки вышедшего из окружения солдата Сергея Дашичева.
И все же Сталин оставил неизученными злодеяния фашистов.
В в начале 80-х годов я отдыхал с родителями на базе отдыха.
База располагалась на границе Московской и Владимирской областей, на речке Киржач.
Каждое утро, с самым рассветом брал удочки и бегал на речку рыбачить.
Мужчина совсем не молодой, по утрам одиноко прогуливался вдоль реки, потом садился на кромку берега недалеко от меня и смотрел как я вылавливаю рыбку.
Мы познакомились. Звали его Федор Михайлович.
Федор Михайлович имел несколько сутулый, но благородный вид, - из-за седых зачесанных назад волос, прищуренного взгляда, который выдавал в нем потаенную мудрость прожитых времен.
Говорил он как-то в сторону, словно даже и не для меня, словно меня и не было вовсе рядом.
Мы подружились.
Он любил смотреть на реку и как мне тогда показалось, что глядя на реку он видел нечто неведомое мне, - глубокое и непонятное.
Однажды Федор Михайлович обмолвился, что воевал.
В моем доме присутствовали отголоски той войны. Два моих деда были там: один погиб, другой умер сразу после, от ран.
Я задал вопрос, который задал бы своим дедам:
- А страшно на войне было? - предвкушая уже известный мне ответ.
К моему удивлению Федор Михайлович ответил не по моему шаблону:
- Страшно, очень страшно. Не думал что выживу, ведь я 23-го года и по статистике, призывников моего возраста вернулось два-три процента. И по мере приближения конца войны, жить хотелось еще больше.
- Тогда расскажите мне о войне, - изумленно попросил я.
Он снова посмотрел на реку, задумался и начал говорить:
- А что о ней рассказывать?
Ничего хорошего не было там, - подлость и низость.
Я служил в пехоте и прошагал в сапогах от Москвы до Берлина.
На войне, мы, - пехота, всегда завидовали летчикам. Летчики были в других, - комфортных условиях, по сравнению с нашими.
У летчиков присутствовали быт, питание, отдых, - они не месили грязь, спали на койках, в тепле.
Думаю об этом, словно вчера было.
А немцев, - посмотрев в сторону от меня, - немцев не люблю до сих пор. Столько времени прошло и все не люблю. Сейчас вот они приезжают к нам, наши к ним.....
Они тут натворили, я просто не могу, я просто не в состоянии это осмыслить, понять и не могу простить.
Мы в Германии поначалу тоже были не ангелы.
Мы туда пришли по своей убитой земле, с одной целью, - мстить.
Мы быстро опомнились, да и директива Сталина была очень во время.
Мы их пожалели, я пожалел - уже несколько взволнованно говорил мой собеседник.
Потом помолчал и коротко произнес:
- Не хочу об этом больше.
О войне мы больше не говорили.
Прошло много лет и к словам Федора Михайловича я вернулся, когда смотрел по телевизору встречу ветеранов, посвященную 50-летию победы.
В студии были делегации из Англии, Америки, Франции, Германии и наши.
Был эпизод, когда ведущий, обращаясь ко всем спросил:
- Сейчас, по прошествии стольких лет, вы могли бы пожать друг другу руки, примириться?
Все встали, улыбаясь пожимали руки, хлопали друг друга по плечу, словно добрые пожилые соседи.
Не встали только наши.
Изумленный журналист(а он не ожидал такого поворота)подошел к нашим, задал вопрос:
- Неужели после стольких лет вы все еще воюете?
Ответил подполковник запаса:
- Мы с товарищами освобождали русское село, там немцы развлекались, - подбрасывая младенцев, расстреливали их из автоматов.....мы видели этих детей...такого нельзя простить....мы пленных потом не брали....
В горле появился ком и с этого момента меня совсем не интересовало что было дальше. Непроизвольно в голове пронеслись стихи Константина Симонова:
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился.
- - -
Мой православный русский Бог говорит мне прощать.
Но можно ли простить?
У меня нет ответа.