Глава сто восемнадцатая,
вещий сон в храме Геллы и утренняя беседа с настоятельницей.
Гретхен проснулась резко, как будто кто-то громко окликнул её, широко открыла глаза и быстро села. Рядом никого не было. Она вскочила и, роняя одеяло, подбежала к двери. Дверь была по-прежнему заперта изнутри так, как она сама закрыла её перед тем как лечь в постель - Гретхен не любила спать с незапертыми дверями. Прижав руки к груди, она в растерянности стояла посреди кельи. Потом медленно вернулась на кровать и села спиной к стене, зябко кутаясь в одеяло.
Неужели это был сон?.. Неужели бывают такие сны, предельно наполненные реальностью? Если бы не эта запертая дверь… Но, кажется, она готова скорее поверить, что в этой келье имеется ещё другая, скрытая дверь, чем в то, что всё произошло только во сне. Или, может быть, ей хочется верить, что не сон? Нет, вовсе не хочется. "Это был сон, только сон, - как можно твёрже сказала себе Гретхен. - Иначе, дорогая, твоя подозрительность приобретает дурной оттенок. Тебе придётся рассказывать докторам о всеобщих заговорах и расставленных для тебя ловушках!"
Но мыслям этой твёрдости явно не доставало. Они странно путались. Ещё и теперь Гретхен не могла ощутить чёткой границы между сном и явью. В точности такое же было с нею, когда она увидела во сне Немого Пастора. В том ужасном сне обрели конкретность её смутные, неосознаваемые ощущения, что Тимотей Кренстон и Немой Пастор - один человек: разбойник снял маску и оказался Кренстоном. Тот сон безумно напугал её, но он был вещим… Что происходит теперь? Как увязать видения сна с реальностью?!
Впрочем, образы из сна не ждали, когда Гретхен найдёт им реальные аналогии. Пропуская самый первый вопрос: "Был это сон или всё произошло в действительности?", они просто перетекали в реальность и заставляли её искать ответы на другие вопросы, порождённые ночным видением. И теперь, слепо глядя в темноту, Гретхен тщилась верно вписать все ответы в эту ирреальную головоломку.
Зачем он поступил с нею так?..
Если бы речь шла не о Ларте, она бы нашла продолжение слову "так". Но с именем Ларта у неё отчаянно не вязались определения лживости, коварства, подлости…
…Едва проснувшись, и не придя в себя, она была ошеломлена, парализована его жадными поцелуями, словами, руками…
Если ничего этого не было, почему вопреки нравственным терзаниям, память тела предельно однозначна: отзвуки восхитительных ласк и сладостного блаженства всё еще переполняют его. И даже теперь, стоит только закрыть глаза, она снова слышит голос…
Полный любви, он шептал ей слова, пленяя надёжнее всяких пут, пробуждая упоительную чувственность. Он завораживал так, что и тень сомнения не касалась Гретхен, для неё просто не было ничего, кроме любимого, его нежности, его голоса, и всё было так естественно… для сна. Или, приди он к ней в действительности, она бы точно так же обо всём забыла?..
И снова она приходила к вопросу "зачем?" Зачем воровски пробираться потайной дверью, когда она сама открыла бы для него любую дверь? Зачем он привёз её на этот остров? Только для того, чтобы тайно овладеть ею? И бессознательно Гретхен складывала оправдания Ларту: Вершитель - что знает она про него? По каким законам он должен жить? Чего больше в этом высоком звании - почёта или тягостных обязательств?
Обхватив плечи руками, Гретхен просидела до рассвета. Она снова и снова проживала это странное свидание… "Любимая моя, - шептал он, - моё вечное желание, мой горький запрет…"
- "Почему запрет, любимый?" - на короткий миг огорчалась она, но уже в следующее мгновение задыхалась от переполнявшей её нежности, забывала себя в его объятиях, растворялась, утрачивала себя, и обретала несравнимо больше, сливаясь с любимым в одно… Утомлённая сладостной негой, она чувствовала, что погружается в дрему - и последним чувством было блаженство от мысли: Какое счастье засыпать и всем своим существом чувствовать: вот он любимый мой! Прижиматься к прекрасному, желанному телу и как сладко играть в недоверие: "Я проснусь, и он будет по-прежнему рядом… Неужели?"
А потом пришло пробуждение… и рядом никого не было…
В двери постучали, и Гретхен открыла глаза. Она всё так же сидела, прижимаясь спиной к стене. В оконце утренне голубело небо, и в комнате сумрак ночи сменился неярким сероватым светом. Но, кажется, прошло не более получаса… Снова раздался негромкий стук. Ах! Ведь этот стук и разбудил ее! Гретхен быстро встала и заторопилась открыть задвижку, но лёгкое головокружение заставило её ухватиться за спинку кровати и подождать, когда оно пройдёт.
Она и сама не знала, кого ожидала увидеть за дверью, но при виде матери Геллы, у неё вырвался вздох облегчения.
- Доброе утро, милое дитя, - мать Гелла переступила порог. - Сладко ли спалось вам? Но что с вами, моя дорогая? Вы как будто расстроены, бледны?
- Нет, я ничем не расстроена… Я встала слишком быстро, и закружилась голова. Но это пустяки. Уже прошло всё.
- Я спрашиваю о том, что не прошло, - с улыбкой проговорила мать Гелла, но глаза её смотрели слишком пронзительно.
Она положила свою ладонь на лоб Гретхен и чуть подержала так - Гретхен прислушалась к себе, потому что ощущения смутили ее: неужели одно прикосновение тёплой ладони прогнало ночную смутность разума? И от сонливости следа не осталось. Сознание сделалось на удивление ясным, как будто прохладный сквознячок унёс прочь клочья серого тумана-дурмана.
- Гретхен! - напомнила о себе мать Гелла.
- Скажите… можно ли проникнуть сюда не через эту дверь, а иным способом?
- Человеку - нет. Птице достаточно и оконца. А дух и сквозь каменные стены пройдёт.
- Дух? - вздрогнула Гретхен. - Нет…
- Хотите сказать, это был не дух?
- Нет, - покачала головой Гретхен и вскинулась: - Откуда вы знаете?
- Потому что я сама навела на вас этот сон, милая. Я лишь не знаю, кто пришёл к вам в эту ночь?
- Сон?.. Зачем?!
- Я объясню. Если назовёте неизвестное мне имя.
- Нет!
- Ведь это был только сон.
- Я не могу…
- Потому что это был самый дорогой вам человек?
Гретхен едва заметно кивнула. Мать Гелла положила руку ей на голову, тихонько провела по волосам.
- Я вижу его имя в вашем лице, в ваших глазах. Хотите, - назову?
Гретхен замотала головой и медленно подняла лицо, заливаясь румянцем.
- Теперь я и сама вижу, почему кому-то пришло в голову назвать вас Жемчужиной Целомудрия.
- Вы смеетесь над моей испорченностью, - краснея до слёз, проговорила Гретхен.
- О, боги! - улыбнулась жрица. - Кажется, нужно сказать на Круге Семи, что жизнь в нашем обществе ни в чём не изменила вас!
Гретхен виновато опустила голову, хотя упоминание о Круге неприятно кольнуло сердце.
Мать Гелла взяла её лицо в ладони и снова подняла к себе.
- Ах, Гретхен! Очаровательное, бесхитростное, чистое дитя! Я рада, что узнала вас ближе. Вы достойна счастья, Гретхен. Сегодня вы встанете лицом к лицу со своей судьбой, и я уверена - будете счастливы.
Подойдя к двери, жрица толкнула её, и в комнату внесли платье.
- Наденьте его, Гретхен. Сегодня утром Вершители ждут вас.
http://proza.ru/2015/04/21/1543