За окном бушевала настоящая дождевая буря. Небо сплошь было затянуто тяжело-синими с чернотой тучами. Ветер, резко повернувший с севера, дул мощно, и его упругость проверялась оконным стеклом. Дождь сплошным и нескончаемым потоком обрушил свой водяной вал на землю.
Я смотрел на этот природный хаос и радовался, что, наконец, земля, не видавшая дождя всё лето, напьётся сама и напоит окончательно зачахнувшую, так и не успевшую дать этим летом семена, траву. Молнии, полосовавшие небо, и резко трескучие удары грома дополняли картину разбушевавшейся стихии.
Вдруг я увидел на площадке асфальта рядом с продуктовым киоском, что расположен напротив окна моей квартиры какой-то чёрный комок, похожий на тряпку кем-то потерянную или выброшенную. Мне казалась она тряпкой потому, что была абсолютно прибита дождём и не возвышалась над уровнем площадки. Прохожие обходили этот предмет, машины объезжали. Необъяснимое чувство и невесть откуда появившийся интерес к этой чёрной тряпке, а потом и тревога, заставили меня отвлечься от дождя и переключить внимание на неё.
Дождь шёл больше часа, а когда он стал стихать, и видимость улучшилась, я разглядел в чёрной тряпке собаку. Я сбежал с этажа и подошёл к ней. Это был пудель. Он поднял голову с вытянутых вперёд лап и посмотрел на меня. Взгляд его был печален и тосклив, собака смотрела сквозь меня. Я вынул из пакета кусочки еды и положил перед псом, но он даже не обнюхал их, а, вильнув хвостом благодарно, отвернулся, положив морду опять на лапы.
И тут мимо, разбрызгивая дождевую воду, пронеслась машина. Тельце собаки, безжалостно истерзанное дождём, встрепенулось, напряглось, вытянулось в сторону машины, взгляд прояснился, занадёжился и угас, когда машина проехала.
Я понял: чёрный пудель был брошен хозяином, как надоевший ему самому, жене, а может его сыну-эгоисту. Убивать он его не стал, а увёз в другой район города и выбросил из машины, приказав сидеть. А пудель, приученный верности собачьей, остался на том месте, где хозяин приказал ему сидеть. Я знал, что такие собаки, верность храня хозяину, из чужих рук пищу не возьмут и издохнут, но до последнего часа будут ждать, когда за ним придут. Собаки не понимают, что среди людей есть подлость, измена, предательство и коварство. И сколько раз ещё придётся вздрагивать собаке и жить мимолётной надеждой на проходящую мимо машину, и сколько раз придётся гаснуть её взору, ложиться на грязный и мокрый асфальт и тоскливым взглядом провожать снующие туда сюда машины.
А на другой день я увидел страшную картину, когда пошёл к собаке: она лежала на боку, мордой к проезжей части улицы и была мертва. Пёс лежал с открытыми глазами, но пустыми и безжизненными. Какой-то парень, представилось мне, ехал ночью, сосредоточив внимание на своей длинноногой спутнице, и не заметил собаки, которая в приближающей машине в очередной раз испытала надежду. В последний миг она, наверное, учуяла запах хозяина, услышала весёлый и радостный смех его сына, вспомнила вкусную и сытую кость и умерла, жалобно и просящее проскулив в след уходящей очередной машины.