Капитан Берк хмуро вглядывался в небо.
Погода казалась хорошей, но опытный моряк редко обманывался: рябые слоистые облака предвещали близкий дождь, ветер крепчал, а барометр начал падать еще вчера. Здесь, среди Северных островов, попасть в шторм было более чем рискованно.
— Убавь паруса, О’Рейли, — крикнул Берк одному из матросов и ушел в рубку — свериться с картой.
Он рассчитывал дойти к вечеру до Аппертауна и пополнить там запасы пресной воды, прежде чем направляться в Исландию. Рейс и в штиль был небезопасен — датские таможенные шлюпы никогда не дремали, частенько не гнушаясь, как и драккары былых времен, откровенным пиратством, но доходы от контрабанды оправдывали риск.
О’Рейли успел убрать кливер и замешкался; налетевший порыв ветра сбросил матроса прямо на палубу. Помогавший ему юнга подбежал, чтобы поддержать. Даже в рубку доносилась замысловатая брань и божба старого моряка, перемежаемая возгласами юнги…
Капитан Берк хмыкнул и затянул любимую песенку: «Я родом из Ирландии, святой земли Ирландии…»
Юнга, белокурый и черноглазый мальчик лет четырнадцати, по имени Патрик О’Нил, вышел в море впервые. Морской болезнью он не страдал, был смышлен и расторопен, вообще показал себя в лучшем виде. Но как-то он поведет себя перед лицом шторма?
…В тот день капитан Берк прибыл в Глазго из Вальпараисо с грузом индиго и кошенили. Вернее, прибыл еще перед рассветом, а утром в конторе некоего мистера МакКастела уже подписывал новый контракт. Но выйти в море он намеревался только через три дня. Его команда уже давно не видела суши, хорошей выпивки и женщин. Большинство из этих просоленных морских волков — которых смело можно было назвать и прожженными контрабандистами — особенно тосковало по хорошей выпивке, поскольку на корабле уже с середины плавания оставался только дешевый ром и дешевый же виски. Поэтому вечер трудного дня капитан Берк встретил в таверне, где после сытного ужина и глотка тонкого испанского вина и стоял на пороге, с удовольствием созерцая закат.
И сильно удивился, когда услышал, что какой-то незнакомый юношеский голос неподалеку произнес его имя.
— Эй ты, молокосос! — рявкнул капитан так, что задрожали дверные косяки, о которые он опирался. — А ну, подгребай-ка поближе! Какого черта тебе надо от капитана Берка и его «Хохотушки Кэт»?
— Я ищу капитана Берка, — начал юнец.
— Я не настолько пьян, чтобы оглохнуть, — возмутился капитан Берк. — Я спрашиваю, какого черта ты от него хочешь?
Юнец подошел поближе, встав прямо под фонарем. Капитан Берк прищурился: перед ним стоял, потупившись, совсем ребенок с копной вьющихся белокурых волос и детскими забавными ямочками на щеках. А когда мальчик поднял взгляд на капитана, оказалось, что глаза у него большие и черные, с длинными черными ресницами.
— Моя матушка скончалась месяц назад, — тихо сказал мальчик. — Перед смертью она подарила мне свой крестик и велела отправляться в порты Шотландии и найти там мистера Берка, капитана шхуны «Хохотушка Кэт». Матушка сказала, что он, может быть, согласится взять меня юнгой.
— Да с чего бы мне это брать юнгу? — взревел капитан Берк, оскорбленный в лучших чувствах. — Чтобы какая-то юбка невесть откуда взялась мне указывать? Как тебя зовут, сопляк? И кто она такая, твоя мамаша?
— О’Нил. Патрик О’Нил, сын Кэтлин О’Нил, белошвейки, из Дублина.
— Белошвейки, — фыркнул капитан Берк. — Белошвейке виднее, нужен мне юнга или нет… А ты, должно быть, очень похож на свою мамашу, Патрик О’Нил?
— Да, — простодушно подтвердил Патрик. — Все говорят, что мы с ней прямо одно лицо.
— Ладно, — капитан Берк вдруг сменил тон. — Пошли, куплю тебе пожрать, а потом отведу на мою красавицу. Так, говоришь, твоя мамаша умерла? Как она умерла?
— От чахотки, — коротко сказал Патрик, поспешно семеня за капитаном в прокуренное и шумное чрево таверны…
И вот сейчас Патрик О’Нил готовился встретить свой первый в жизни шторм на корабле.
Погода портилась прямо на глазах — как часто бывает осенью на севере Атлантики. Волны потемнели и покрылись угрюмыми бурунами, вырастая прямо на глазах; ветер усиливался и все чаще швырял холодные брызги и клочья пены. Капитан приказал убрать еще парусов.
Из всей команды в море только юнга Патрик был новичком, но он пока что выказывал похвальное присутствие духа; остальные уже побывали во множестве штормов и переделок, поэтому никто не паниковал, не метался бестолково по палубе — всякий знал, что ему делать. И все они верили в капитана Берка, — опытного, смелого и удачливого капитана Берка, о котором поговаривали, что сам морской дьявол на его стороне.
Ветер посвежел настолько, что пришлось убрать последние паруса, и все-таки корабль гнало вперед с сумасшедшей скоростью, зарывая носом в воду. Мачты уже начали опасно трещать, а волны то и дело перекатывались через палубу.
Капитан Берк нахмурился, погладил простенький серебряный медальон на груди — он всегда так делал, когда волновался, и, напевая сквозь зубы «Я родом из Ирландии…», поднес к глазам подзорную трубу. Здесь, неподалеку от острова Строма, хватало острых рифов, каждый из которых мог навсегда положить конец и плаванию, и жизням. А в сумерках, да еще и в штормовом сумраке, легко было эти рифы не заметить — или заметить, но слишком поздно.
Песня внезапно прервалась: характер волн резко изменился…
— Эй! — заорал капитан, вздрогнув. — Рулевой! Бери вправо! Да сколько можешь бери, тут мель!
Блуждающие мели — не редкость в Атлантике, и именно они часто собирают обильную смертную жатву среди моряков. «Хохотушка Кэт» замедлила свой полет через сумрак, разворачивая, заскрипела, содрогнулась всем корпусом — волна ударила ее в борт и плеснула через палубу, сбив нескольких матросов с ног. Но уйти от мели не удалось. Как ни старался рулевой, пустив в ход все свое моряцкое искусство, как ни изворачивался капитан, приказывая то поднять часть парусов, то сбросить часть балласта, как ни спешила выполнять его приказы команда, — «Хохотушка Кэт» только глубже застревала в песке.
Огромные волны били в корпус, угрожая разнести корабль в щепы.
Капитан Берк задумался.
Что, если сбросить часть груза?
Делать это стоило только в самом крайнем случае. Товар, который вез на продажу капитан Берк, был и так-то дорогим, — новомодные машины для обработки камня, фарфор и шелк, а будучи контрабандным, окупался десятикратно. Однако если утонешь вместе с грузом, — не с кем будет делить баснословные прибыли, не с кем будет убегать от таможенных шлюпов и смеяться над датчанами с их чертовой монополией на торговлю с исландцами, не с кем и некому…
И мысль выбросить за борт машины — тяжелые, пахнущие дегтевой смазкой и металлом, таящие смутную угрозу — казалась капитану все более соблазнительной. Но все-таки он для очистки совести решил попробовать еще раз сняться с мели.
В конце концов, оставить команду без гроша — тоже не лучший из выходов?
Огромная волна свирепо ухнула в борт, и треск дерева отдался в груди капитана Берка. Еще несколько таких ударов — и корпус корабля будет необратимо поврежден. И даже если им удастся сняться с мели, огромная течь отправит их рыбам на поживу задолго до того, как на ночном горизонте покажутся обрывистые берега острова Строма — острова мародеров, не останавливавшихся перед убийством моряков…
— Эй, вы, чертовы дети! Марш в трюм! Бросайте за борт все коробки и ящики, живо!
— Но кэп, — промямлил О’Рейли, — оно же стоит бешеных денег…
Капитан Берк, сжав медальон на груди, развернулся — всем корпусом, по-волчьи, свирепо зыркнул на дурака из-под седых от измороси бровей. В отличие от О’Рейли, капитан хорошо понимал, где стоит беспокоиться о товаре, а где — о самой жизни.
— Оно же стоит бешеных денег, — проскрипел кто-то из-за спины капитана.
Капитан Берк сжал кулаки, собираясь выдать одну из самых прочувствованных ругательных тирад за свою долгую моряцкую жизнь — нашел, когда о деньгах трепаться, дурачина! — и тут с удивлением заметил, что его бесстрашные, испытанные и закаленные во всяческих передрягах товарищи пятятся назад, испуганно приоткрыв рты и крестясь.
— Чего вы, дьяволово семя? А ну, слушай мою коман…
Осекшись, капитан Берк обернулся, и кто-то из матросов сдавленным голосом выговорил:
— Клабаутерманн!
Перед капитаном Берком стоял, криво улыбаясь, низенький человечек, словно весь вылепленный, вытканный, вырезанный из просоленного корабельного дерева: морщины на лице — годовые кольца, рот — трещина в старой доске, глаза — острые колючие сучки, гляди не напорись; выточенная из дерева трубка в зубах, да и сюртук с панталонами тоже будто деревянные…
Клабаутерманн.
Дух корабля.
Иногда — дружелюбный, иногда — жестокий, всегда поступающий по-своему и часто своекорыстный. Клабаутерманну важнее сохранить корабль, чем жизни моряков, хотя и морякам он нередко помогает. Вот только цена за его помощь подчас оказывается непомерной — а порой он и без всякой цены может спасти и сохранить. Однако раз уж он показался, то дела «Хохотушки Кэт» плохи как никогда.
— Так, говорите, бешеных денег? — переспросил клабаутерманн, и из деревянного рта вырвался скрипучий смешок. — А что дороже: ваша жизнь или ваши деньги?
— Все бы хорошо бы… — протянул кто-то из толпы моряков, но его тут же зашикали.
— Жизни, — без колебаний ответил капитан Берк. — Спаси нас, добрый хозяин корабля, век благодарны будем, Богом клянусь тебе и всей своей жизнью!
Клабаутерманн помолчал, и опять огромная волна ударила в борт — еще сильнее, чем прежняя. Корабль шатнуло, и матросы затоптались по палубе, пытаясь устоять на ногах; кто-то даже упал и бранился на чем свет стоит, но клабаутерманн не обратил на это внимания.
— А что ты мне дашь, капитан Берк, если я спасу и команду, и добро у тебя в трюме? — наконец, снова раскрыл он рот-шкатулку, вынув из него трубку.
— Да все, что скажешь! — поспешил заверить его капитан.
С корабельным хозяином нельзя торговаться — чего бы он ни потребовал, дешевле выполнить.
— Все-все? — прищурясь, переспросил клабаутерманн.
— А что тебе надо-то? — капитан Берк, деловой человек, ощутил себя увереннее. — У меня и сейчас достаточно золота с собой, а когда я продам товар, мы разбогатеем! Лучшие шелка, фарфор из самого Китая, на каком графы и герцогини едят…
— Нет, — перебил его клабаутерманн, криво усмехнувшись. — Отдай мне то, что для тебя дороже жизни.
Капитан Берк задумался.
Дороже жизни у него не было ничего. По крайней мере, ничего не приходило на ум…
— Ты что же, хочешь мою жизнь? — кустистые капитанские брови сдвинулись, делая и без того суровое лицо еще мрачнее.
— Я хочу то, что для тебя дороже всего на этом корабле, — раздельно произнес клабаутерманн и замолчал.
Матросы переглядывались; боцман прикидывал, не запросит ли жадная нежить весь корабль — ведь, если разобраться, корабль для капитана и есть самое дорогое, а простоватый О’Рейли пожимал плечами: как это так — отказываться от золота?
Тяжелая волна врезалась в корабль, шатнула его так, что матросы покатились по палубе, захлестнула…
И вдруг юнга Патрик О’Нил, с усилием поднявшись на ноги, шагнул к клабаутерманну.
— Возьми мою жизнь, — предложил он.
— Чего? Да ты рехнулся, чертов сопляк! Назад! — вскричал капитан Берк.
— Принято, — проскрипел клабаутерманн.
Матросы начали подниматься на ноги, вздыхая с неприкрытым облегчением.
— Да что же это? — растерянно воскликнул капитан. — Зачем тебе его жизнь, хозяин? Это же мальчишка, молоко на губах не обсохло! Что он тебе? У меня есть золото, куча золота, и драгоценные камни тоже есть, а если это не надо — так есть ценные бумаги, они принесут тебе богатство! А еще у меня есть часы, каких во всей Ирландии не найдешь, клянусь тебе святым Патриком и святой Бригитой, — на них выгравированы ангелы, и в полдень звучит музыка! Шелка… фарфор… бери все, забирай!
— Капитан, — произнес боцман, и голос его звучал хрипло и страшно, — он согласился.
— Капитан Берк, — произнес и Патрик, и голос его был звонок и уверен, — кому нужна моя жизнь? Я сирота, у меня никого нет! Если моя гибель спасет команду…
— А отец? Где твой отец? — взревел капитан Берк.
— У меня нет отца, — живо возразил Патрик, — я его никогда даже и не видел. Думаю, он давно умер, а если и жив, то знать меня не хочет.
— А если он жив и любит тебя? — прошептал капитан Берк.
— Тогда, надеюсь, вы разыщете его и скажете, что его сын умер как мужчина, — отрезал Патрик.
— Да что же это делается? — закричал капитан Берк, обернувшись к команде. — Христианскую жизнь — этой деревяшке? Нечисти проклятой? Да вы ополоумели, сучьи дети!
Но команда — его верные, давно породнившиеся с ним душами товарищи — молчала, и в этом молчании читался приговор.
Сильный порыв ветра опасно накренил мачту так, что она затрещала.
— Капитан! — крикнул Патрик. — Возьмите… Это моей матушки… На память!
Он сорвал с себя простенький католический крестик и бросил прямо в руки капитану.
Клабаутерманн шагнул к нему, вмиг очутившись вплотную. В узловатой — сучковатой — руке его мелькнул кортик, тоже словно сделанный из дерева. Но деревянные ножи не разрезают живую плоть так, как вспорол кортик клабаутерманна худую мальчишескую грудь, — одним взмахом и до самого позвоночника, взрезывая ребра и взламывая их.
Ошеломленная команда секунду наблюдала за тем, как сокращается и вздрагивает среди вен и алеющих легких обнаженное сердце Патрика.
Клабаутерманн убрал кортик обратно в ножны, а потом запустил пальцы во вспоротую грудь Патрика и одним движением вырвал его сердце.
Тело Патрика упало на палубу; кровь, шипя и пузырясь, хлынула на мокрые доски неправдоподобно яркой струей, — и тут еще одна волна накатила, накрыв всех с головой. А когда схлынула — ни тела Патрика, ни клабаутерманна, ни даже пятнышка крови не было видно…
Медленно, неуверенно «Хохотушка Кэт» выпрямилась… заскрипела…
— Капитан! Мель! — завопил рулевой, дрожа и всхлипывая от сумасшедшей радости. — Мы снялись с мели!
— Чертовы трусы, — выругал их капитан Берк, снова сжимая в руке медальон. Рука плохо гнулась, сюртук капитана покрылся кровавыми пятнами: так сильно сжал он в широкой мозолистой ладони крестик, подаренный на прощание юнгой Патриком, что пробил ладонь до кости. И только капитану Берку хватило духа не отвести глаз, когда клабаутерманн принял жертву Патрика. — Шевелитесь! Вы за свои паскудные жизни продали черту христианскую душу, — кто вы после этого? Я-то думал, вы все добрые католики! Эх, будь вы неладны… Шевелитесь! Вы же не хотите, чтобы этот мальчишка сдох напрасно?
Ветер утихал. Мокрые паруса один за другим натягивались на реях, на востоке занимался рассвет. «Хохотушка Кэт» резво бежала по волнам.
Капитан Берк нащупал свой медальон, открыл его и долго смотрел не отрываясь. Наконец, закрыл. По щеке его скатилась капля — еще немного дождило…
Отстранив рулевого, он сам встал к рулю и затянул любимую песню: «Я родом из Ирландии, святой земли Ирландии…»
В медальоне уже много лет хранились прядь светлых волос и маленький портрет, выполненный без тени мастерства, но с немалым сходством. На нем была изображена белокурая и черноглазая улыбающаяся женщина с младенцем, удивительно похожим на нее. То была давно покинутая, но не забытая семья капитана Берка.
Его невенчанная жена Кэтлин, хохотушка Кэт.
И их сын — Патрик О’Нил.