Сон в зимнюю стужу

Владимир Нестеренко
        Фельетон
        За  окном  лютовал мороз, да  такой,  что слюна на  лету  превращалась в  ледышку, а в благоустроенной квартире у  Провинциала благодать – чуть  выше  первой плюсовой планки. Закутавшись в  стеганку, несколько  хмурый, не  совсем  чисто  выбритый,  взбадриваясь  горячим  чаем и поднимая в  себе  температуру, уселся  он к  экрану телевизора и  – весь  внимание! По  телеку баяли вчерашнюю  беседу  Президента с Первым олигархом.
Строголицый Президент что-то  говорил лукаво улыбающемуся, (да, несомненно, Провинциал  узнал Ромчика) некоронованному королю олигархов,  и    поднимал  указывающий  перст. Провинциал вслушивался в  обрывки  фраз, стремясь  умом  и  сердцем  постичь смысл  нешутейной  беседы, и клял  журналюг,  которые никак  не могли  донести  до  мужика стержень  разговора.
        –Об чем толкуют, об чем меня  информируют? – сердился Провинциал, – знамо, без  пол литровки  не  разберешь!
        Он  в  сердцах встал  и  пошел спать в  простуженную  постель, плотнее  укрываясь  зипуном. Только  задремал,  как женина  рука  включила  телек, и с  экрана полилась  внятная беседа Президента.
Добролицый Президент мягко  и  вкрадчиво глаголил:
        –Я тебе  хочу  напомнить, Ромчик, исторический  факт: музей Троцкого открыли, и ледоруб выставили, каким решили этого известного не большевика. Сходи,  посмотри  на  ледоруб,  может,  устыдишься своего  поведения, и  как  же  тебе  не стыдно, Ромчик? Тебе  позволили присвоить такую  богатую госсобственность,  созданную  народом,  еще  и  Троцкий  начинал, а  ты,  бессовестный, деньги  транжиришь на  яхты,  на замки,  на футбольные  клубы, а с  народом  не  делишься. Ну, куда  тебе столько, жадненький Буратинчик? И еще канючишь, хотя на дворе разразился всемирный  кризис.
         Ромчика  покинула  лукавая ухмылка,  и  лицо его скраснело, пот от  смущения – холодным  бисером  на  лбу. Он  его  и  смахнуть стесняется.
        – Вижу-вижу,  доходит  помаленьку. Так  вот, чтоб  совесть у  тебя была  чиста,  да  и  у  меня  тоже, сначала спрошу: ведомо ли тебе, при наших-то ресурсах, почему и на нас кризис черный саван набросил? Не знаешь? Так я  подскажу: больше половины советских и колхозных хозяйств наша прежняя политика разорила, а чтобы с голоду не загнуться, продукт мы качаем из-за рубежа. К примеру, яблоками да грушами наш  юг и Поволжье завалить способен пол мира, а мы даже эту сладость от ближних и  дальних соседей везем. Я как-то не вникал в эти дела, а вник: стыдоба, да и только! Говорят,  в двадцатом веке каждодневно в строй в стране Советов вводилось два-три завода с фабриками, а теперь только автозаправки да магазины. Они, конечно, нужны нашему гражданину, но не будет же он вместо молока пить твой бензин, а вместо масла картошку жарить на  твоей нефти? Как ты думаешь, не перекос ли у нас вышел? Молчишь, а молчание – знак согласия. Так вот тебе   мое пожелание: построишь,  (область  на  выбор) современный телевизорный  завод. Хватит нам  японцев  выручать. Свои ящики покрасивее и  подешевле производи. Далее, (область  опять  на  выбор) парочку заводов бытовых аппаратов построй. Хватит  нам комбайны да  мясорубки  у французов,  да  у германцев  покупать. Пусть  жена  моя отечественными  пользуется,  да  и  твоя  тоже пусть гордится…
        Ромчик от  такого  поворота закипел и стал, вырабатывая  пар, надуваться воздушным  шаром,  вознесся,  тяготея к  открытой  форточке. Но Президент нажал  на  кнопку.  Форточка  захлопнулась. Ромчик  выпустил горячий  пар и плюхнулся  на стул.
       – Ты  что  же, дур…– Президент повертел пальцем  у  виска,  постучал кулаком  по  лбу,..– ты этакий, хочешь,  чтобы 17  год вернулся, после  меня в  Президенты из красных кто-то  пробился, гражданского  взрыва  желаешь? Мало тебе кризиса?
       От  этих  слов Ромчик настолько  стал  сжиматься от  страха,  что  едва глазу  стал  различимый.
       –Э-э, голубчик, веди  себя  достойно,  не  пытайся  улизнуть. Я  тебе  жизнь  пытаюсь  сохранить. Ледоруб, он – штука крепкая, подручная, чего  недоброго,  сорвется  ненароком и  – прямо в  висок. Но  чтоб  такого  не  случилось, ты сельское  хозяйство, (регион на  выбор)  подними с колен и доведи производство до  уровня советского строя. Хватит ножками Буша люд кормить! Ну,  там  горючее за копейки  продавай,  технику  на  свои  миллиарды  произведи. Не  хватит –  яхты  загони. Словом,  за  дело,  дружище, а я  на  контроль эти  пожелания  возьму, ослушаешься,  я  Чайку с Орлом и Беркутом на тебя брошу. Да  не  вздумай  на  самолете  удирать.  Помни  про ледоруб, да и ракеты у нас все-таки не все извели, вновь стоят на страже мирного неба.
       С  этими словами Президент встал,  мягко  прошелся  по  кабинету,  вынул  из  кармана трубку и  стал  набивать ее табаком из папирос «Казбек». Ромчик уставился  на  озабоченного Президента и  подумал: «Когда же хозяин курить стал? Проморгал,  видать, я  это  обстоятельство. Ох,  не  случайно он  закурил,  и  главное, почему  трубка?» Присмотрелся, а  лицо  у  него в  конопушках, только  усов  нет, а  походка та  же, неторопливая, мягко-львиная по  кинофильмам  знакомая.  Узнал он ее,  узнал. От  этого прозрения Ромчик вздрогнул, и  будто в  прорубь  нырнул. И  ледоруб  перед  глазами…
–Иди, Рома,  иди, выполняй  мое  пожелание. И  с  песней!
        Ромчик соскочил со  стула,  вытянулся в  струнку  и  воскликнул:
        – Будет сделано, отец наш! – и скрылся за  дверью.
        Президент сжал  трубку в  кулаке,  сделал легкий приказывающий  жест, сказал с акцентом:
        – Следующий,  заходы.
        В  кабинет, развязно шагая и с высоко поднятой головой, вошел алюминиевый  король,  но, увидев стоящего в  пол-оборота к  нему с  трубкой у губ  задумчивого  Президента, спотыкнулся  на  ровном  полу.
        – Тот, кто спотыкается  на  мягком  ковре, – многозначительно промолвил Президент,  не торопясь поворачиваясь к оробевшему  вдруг олигарху, – тот упадет  на  лесоповале. Проходы, дорогой  Олежек,  садысь. Я  тебе пожелание на  засыпку  прыготовил.
        – Какое пожелание?
        –А вот  такое, хочу, чтоб  ты  вставил дополнительные  зубы,  расширил  рот раза в  два и чтоб  ты  ел так, как  Максим  Горький в  своем  памфлете об  американском миллионере написал, мол, жует этот богач многорядными  зубами дорогой  харч с раннего  утра  и  до  позднего вечера с одним  обеденным  перерывом, – Президент поморщился и расхохотался своей шутке.
        – Не  пойму, зачем  же   такое со  мной  вытворять? Какова  цель?
        – Чтоб  миллиарды  твои в пользу тебе пошли. Коль ты  сказочно  богат, как Али-Баба,  то так же  сказочно и  питаться  должен. Иначе, зачем столько  денег иметь?
        – Да  мне хватает десяти-пятнадцати  минут,  чтобы  насытиться самым  простым  кушаньем.
        –Ах, вот  как,  тогда  зачем  же у  тебя  деньги  без  дела в  банках лежат? Возьми и  построй-ка  парочку новых металлургических  заводов,  регионы  на выбор. Да устрой так, чтобы эти металлурги не привозным мясом, сыром, маслом питались, а на своих землях  крестьянами добытыми.  Больно у  нас  много  безработных  развелось, говорят,  несколько миллионов мужиков  и баб. Я, правда, не  проверял, но всякое может  быть. Займи  их работой. Науку в  своей  отрасли подпитывай денежками, чтоб ученые от  нас  не  драпали, а на  местах  отечественных оседали, во  всех  алюминиевых городах сети ЖКХа обнови. А то я смотрю, оторвался ты от Отчизны, хотя она тебя вырастила, книжки патриотические научила читать, выучила и богачом сделала…
       Олежка  смотрел  на  Президента  и  не  узнавал  его с  трубкой  в  руке. Легко  она  держала  трубку,  очень  легко и  хватко. «Кто    еще  так же держал трубку? – мучительно вспоминал Олежка, – чтобы  это  значило? Никак    знак к  переменам... Уж,  больно знакомые жесты  у  Президента».
Вдруг Президент повернулся в  сторону и сказал:
        –А  тебе, Провинциал, нравятся мои жесты, а  более  того  мои пожелания олигархам?
        Провинциал  ответить  не  успел: охладевшая в  его  спальне  батарея вдруг  щелкнула, как  из  пушки,  замерзая окончательно, и  телевизор  выключился.
       – Да, знатный сон, – первое,  что  подумал Провинциал,– многое  бы я  дал,  кабы этот сон в  руку!
       Он  повернулся  на  другой  бок,  собираясь  уснуть, но  растревоженный  сном, вдыхая  мороженый воздух благоустроенной квартиры, стал  терзаться  мыслью: рассказать о  сне  сослуживцам или не  рассказывать? Уж  больно  хотелось поделиться, но  опять же боязно: а  вдруг сон  вещий? Вещие  сны, старики сказывают, разглашать  нельзя – не  сбудутся.
      С. Сухобузимское