Иронический трактат. Часть пятая.
ОБМОРОК ИЛИ МОРОК?
- Очнись! Лёлька, что с тобой? Надеюсь, ты не помирать собралась, из-за того, что хозяйка вазу разбила! - трясла меня Танька. Я слышала её голос издалека, словно сквозь сон, но, боюсь, ей пришлось приложить немало усилий - даже треснуть палу раз по щекам, чтобы привести меня в чувство.
- Как разбила?
Я очнулась. Я сидела на полу в коридоре и первое что я почувствовала - это то, что пол под моей ладонью деревянный. В коридоре всё ещё пахло чем-то чужим - дымным, солёным и терпким, а в глазах стоял влажный туман, сквозь который заглядывала, закусившая до крови губу, Татьяна Игоревна.
- Да такой вазе цены нет! — Девок этих,«хозяек»,связками, как китайские медяки, отсчитывать можно, но разве этим уравновесишь стоимость такой утраты! - Негодовала я, одновременно отмечая, как быстро и легко, едва прибыв на Кудыкину гору, я становлюсь завзятым мизантропом: никаких людей и один сплошной натюрморт из предметов антиквариата вокруг - красота! Может, в прошлом воплощении я была Смотрителем Мо? Нет! Это уже чересчур! Но поживи здесь годик-другой и сольюсь в коллекционерском экстазе с Викентием Викеньевичем, продам душу за какой-нибудь антикварный черепок, - ужаснулась я, происходящей со мной метаморфозе, и быстренько поднялась с пола. «Убойных мест» не было.
НАШИ АППАРТАМЕНТЫ
На сей раз первой отправилась в ванную Танька.
Я же плюхнулась на низкий, но, неожиданно очень удобным диван с высокой резной спинкой и такими же боковинками. Обрамление дивана скорее напоминавшими богатую зеркальную раму, щедро нашпигованную перламутровыми хризантемами, лотосами и ещё какими-то цветочками поменьше в сочетании с нефритовыми листиками… Сунув подушку под бок, я принялась разглядывать, виднеющийся в просветах между резными балками (почти такими же, как в коридоре), лепной расписной потолок.
- Где дворцы князей китайских? Кто теперь владеет ими? - не сумев скрыть своего огорчения, прошептал мне на ухо свои строки Ду Фу.
Я мысленно поддакнула: «Действительно, кто? Неужели и там всё по досточкам, по балкам растащили?» Я всё больше и больше впадала в меланхолию. Мне казалось, что я уже слышу сухой неприятный шелест и пощёлкивание её перепончатых, как у летучих мышей, крыльев. Но Меланхолия - не летучая мышь! Летучие мыши, к примеру, в том же Китае считаются символами счастья - б-ррррррррр! - а меланхолия да ещё и чёрная - воплощённая гадость везде. В любой стране любого из миров и при любом смещении во времени. И в любом интерьере.
Китайские апартаменты мне не подходили. Я чувствовала себя в них чахнущим от тоски сверчком, запертым и забытым в разукрашенной всем, чем только можно, огромной табакерке. Очень хотелось громко чихнуть и проснуться. И не где-нибудь, а на своём собственном лежбище. И уж если призовёт меня Китай моей бессонницы - то лучше пусть это будет Павильон восьми камней для растирания туши. Оттуда есть хотя бы надежда вернуться, а отсюда...
Зато Татьяна Игоревна, судя по всему, чувствовала себя превосходно:
- Ты, Лёлька, хоть загляни, посмотри, что это за ванна! Это вообще не ванна - это чудо что такое! Сто пудов, что ни в одном пятизвёздочном отеле такой красоты быть не может: разве что, только у самого китайского императора! - горланила Танька в полном восторге, поспешно стаскивая с себя розовое тряпьё. Сквозь открытые двери её спальни и ванны было слышно, как трещит по швам её разудалый наряд,
Я не откликнулась. Но Танька ни мало не обидевшись, плюхнулась в горячий мини-бассейн. Вскоре из-за раздвижной двери послышались басовые раскаты арии мадам Батерфляй: Танька явно вошла во вкус «китайской» жизни.
***
На Алтаре Неба - ляпис-лазурь.
На Алтаре Земли - янтарь медового оттенка.
На Алтаре Солнца - коралл.
На Алтаре Луны - бирюза.
Если Викентий Викентьевич хотел меня поразить - ему это удалось: китайские апартаменты отличались подлинной изысканностью. Скорее всего, именно здесь - на этом самом диване и находился Центр Мира, где сходились, дабы в очередной раз поиграть огненной жемчужиной, Зелёный дракон Востока и Белый тигр Запада. И для определения этого местоположения хозяину замка на Кудыкиной горе не потребовалось, как некогда старине Зевсу, выпускать навстречу друг другу двух орлов с двух сторон света,достаточно было нанять отличных декораторов. Ну и вложить немалые деньги, разумеется. Нефритовый светильник в виде пучеглазой рыбы давал достаточно света, чтобы увидеть только то, что хотелось видеть. Огромный букет моих любимых жёлтых хризантем в огромной вазе на полу, книгу в элегантном переплёте из тёмно-красной ткани, лежавшую на низком резном столике, чашечку чаю, накрытого крышечкой, и связку из четырёх бусинок - лазурита, янтаря, коралла и бирюзы, что лежала поверх книги. Надписи на переплёте не было, я сделала глоток ароматного чаю с жасмином (надо же, заварен именно так, как я люблю!) и, зажав связку камней в руке, раскрыла книгу наугад:
"...Раз ты выпила наш чай, почему бы тебе не стать нашей снохой?"
- Так, ясно, «Сон в красном тереме». Итак, поразить меня Викентию Викентиевичу уже удалось, если он хотел мне ещё и угодить - то ему это тожее удалось: вряд ли можно найти более достойный образчик столь элегантно-костюмерно оформленной философии. Для художника по костюму, даже сознавая всю приблизительность именно костюмерного перевода и полную - торжественно ручаюсь! - неспособность любого из нас уяснить хотя бы четверть из всего, там написанного, - это все равно сплошной кайф! И в тоже время - сплошная шарада. Многослойная и многозначительная.
Поклон тебе, Цао-Сюэ-цинь! Какое счастье, что хоть один из великих писателей вырос в семье инспектора цзяннинских ткацких мастерских, поставлявших ткань и одежду для императорского двора, ибо что как не одежда на ярмарке нашего тщеславия способна так ярко символизировать все превратности земной жизни человека, тщету её взлётов и горечь падения, её краски и ароматы, и щемящий холод приближающейся пустоты, что зовётся Вечностью.
Гусеница. Куколка. Роскошная бабочка. Мадам Батерфляй, наконец... И вечный союз Инь и Ян.Ура и да здравствует!
РАЗМЫШЛЕНИЯ НА КИТАЙСКОМ ДИВАНЕ
И всё же, что же вам от меня нужно, Викентий Викентьевич? Что-то я уж совсем запуталась. И профессиональная лесть с обещанием поездки в Европу, и «Сон в красном тереме», и ключи от запретной комнаты Синей бороды. И эти апартаменты для очень важных гостей, где есть всё: и четыре сокровища мудрых - дощечка для растирания туши, сама тушь, фарфоровый стаканчик и кисточка; и окаменевшая плитка чая в лаковой шкатулке с тавром в виде дракона, завёрнутая в жёлтый шёлк, которой никак не менее трёх тысяч лет. Нет, с тысячами я, конечно, перебрала, но эпоха Тан - это уж точно! И чайная пиала с проявляющимися рыбками; и фарфоровый флажолет, и вазон с огромной камелией - Царицей чая; и манекен с по-китайски невозмутимым лицом в костюме лучника; и сам лук - вот, на стене. И картины чаепития эпохи Тан, и свитки-пейзажи, и нарисованные сороки...
Много сорок.
Сорока на ветке сосны, сорока сама по себе, сорока на плече старца.
Сороки собрались со всего света, словно настала пора строить в очередной раз мост через Млечный Путь, дабы Великий лучник, ради спасения всего живого расстрелявший из своего лука девять солнц и оставивший нам лишь одно - десятое, смог наконец встретиться ненадолго со своей невестой. Что это всё значит? Не многовато ли загадочных сокровищ для одной бедняжки Лёли в свитере и джинсах, заправленных в псевдоковбойские сапоги?
Я вспомнила крошечное пятнышко крови на коленке из моих снов – след от прихлопнутого комара: дался мне этот комар! Можно подумать, что именно он виновник всех моих проблем в прошлом, настоящем и будущем! Но нет! Это уж слишком! Да про ЭТО уже всё Бредбери написал! К чему повторяться?
И всё же... Что из всего этого набора, воплощённой в вещах значительности и многозначительности, я должна выбрать? Что? Эх, и посоветоваться не с кем!
ТАТЬЯНА ИГОРЕВНА
- Слушай, - крикнула Танька, - ты не могла бы оказать мне ма-а-ленькую услугу?
- Смотря какую - спину тереть не буду! Однозначно!
- Нет, я не об этом. Ты не могла бы, пока я в ванной, вынести в коридор манекен лучника?
- Это ещё зачем?
- Я его боюсь. До мурашек! Вдруг ночью оживет и... цап!
- Ещё чего! Очень ты ему нужна! Это ты всех мужиков за коленки цапаешь! К тому же манекен сейчас со мной, в гостиной, а спать ты будешь в спальне.
- Ну, если ты у нас такая храбрая, то, забери этот манекен к себе в спальню, а? - заискивающим и неискренне-нежным голосочком проворковала Танька.
- Тань, не трать сироп понапрасну! – Танька громко засопела. – Ну, ладно, ладно... Заберу я этого бедолагу-лучника в свою спальню: только не сопи! И без тебя тошно!
- Кстати, Майорова, ты не против, если я займу женскую спальню? – почти шепотом спросила Татьяна сквозь полуоткрытые двери, вероятно, потрясённая моим великодушием Танька.
- Что значит «женскую»? - обалдела я. - Без писсуара в удобствах что ли?
- Ну, ты и скажешь. При чём здесь это? - почему-то обиделась Танька. - Ты все в гостиной валяешься и ещё не видела, что спальни здесь очень разные: одна вся тааакааая... Ну, женственная, одним словом. А вторая... Нет, она тоже ого-го! - Но несколько самурайская что ли...
- Самураи - это где татами и бочка, - возникла я, хотя пояснение Таньки было весьма доходчивым.
- Ну ладно, не придирайся! Просто я считаю, что мне, как особе более женственного склада, гораздо комфортнее будет среди бабочек, хризантем и прочих лотосов. Так ты не против?
- Это, с каких пор ты решила, что ты особа более женственного склада? Или для столь неадекватной уверенности в своей неизбывной женственности у тебя, подруга, есть какие-то особые причины? - искренне возмутилась я, хотя сразу поняла, что «самурайская» спальня изначально предназначалась для меня. - «Да и, начни я выбирать, наверняка сама бы её и выбрала. Но Танька это сделала за меня. Судьба. И её вестники, случается, возвещают её волю, сидя в пенной ванне с ароматическими добавками, с мочалкой в руке. Ну и дела!» - вздохнула я.
Наконец, не переставая охать и восхищаться (а восхищаться и впрямь было чем), появилась распаренная и умиротворённая Танька в белом исподнем из тончайшего шёлкового полотна с широченными - метровыми - рукавами и прямиком направилась к стенному шкафу в холле: выбирать "подобающий сану" халат. Как и полагается истинной мадам Батерфляй, она выбрала халат цвета «само» с рисунком «цветы-бабочки», и теперь крутилась перед матовой раздвижной стеклянной дверью, словно огромный кокон шелкопряда, пытаясь разглядеть там своё отражение в полный рост.
Тут я не выдержала и ткнула пальцем в направлении большого зеркала в резной красной раме, хотя и сама-то его не сразу углядела. Цветы юга Китая на её золотисто-розовом халате были чудовищно пышны и капризны; а бабочки... Бабочки были чересчур упитаны и усаты, но именно все эти «чересчур», по-моему, больше всего и привлекли Таньку. Она была явно довольна собой и, малопристойно виляя задом, на левой ягодице которого расположилась самое устрашающее усатое создание с лазоревыми крылышками, семенила перед зеркалом на мысочках весьма мясистыми ножками, пытаясь подражать кукольной походке древних китаянок.
Чтоб не видеть всего этого безобразия, я ушла в ванную и просидела в ней до тех пор, пока Татьяна не затихла.
«САМУРАЙСКАЯ» СПАЛЬНЯ
Спальня и впрямь была в чём-то «самурайской», разумеется, в нашем варварско-европейском представлении. Да и вряд ли кто из столичных декораторов и декораторш мог похвастаться тем, что хоть раз навестил самурая в его спальне! Во всяком случае, едва я переступила порог - тут же поняла, шкурой почувствовала, что хочешь, не хочешь, а кишки придётся выпустить... или их тебе выпустят, и разрешения не спросят. А эта изысканно декорированная спальня - всего лишь перевалочная база, вернее, коридор-дромос, как говорили в достославной Элладе, ведущий в небытие. Я не успела толком всё это осознать и тем более - сформулировать, как в то же мгновение пропиталась странным, нездешним холодом, от которого свело зубы и засосало под ложечкой.
Холодом тянуло отовсюду, словно у комнаты не было ни стен, ни потолка. Я зябко поёжилась и ещё раз осмотрелась: нет, всё было на своих местах и стены в том числе.
И всё же... Было полное ощущение, что в комнате - пурга. Крупные лунные хлопья снега неслись вскачь, обгоняя друг друга; и я не сразу сообразила, что это всего-навсего мельтешащие блики, щедро льющиеся сквозь прорези фарфоровых фонарей. Их резво и бесшумно разгонял невидимый вентилятор, и, вероятно, от этого казалось, что на затянутых синим шёлком стенах неистово раскачиваются, едва сдерживая порывы ветра, усыпанные нефритово-белыми цветами, ветви «холодного дерева» мейхуа, что распускается ещё до того, как появляются листья.
Пятки тут же не просто озябли, а попросту окоченели, словно я шагала босиком по слежавшемуся насту не одну сотню китайских ли. Я не удержалась и даже глянула себе под ноги: нет, на ногах были шёлковые мягкие тапочки на толстой подошве, а на полу - ковёр. Толстый, шерстяной.
И стены, и фарфор в шкафчике-пагоде, и фарфоровые светильники; и огромная ваза в углу у окна, повествующая своей росписью о великой сыновней любви и почтительности к родительской старости великого мудреца Лао-лай-тцзе, что надумал (в весьма преклонном возрасте!) ползать перед ещё более немолодыми родителями в короткой рубашонке с погремушкой в руке; и цветастый ковёр на полу - всё было бело-синим! С изысканнейшим рисунком. Это тебе не наглая, постперестроечная поддельная «Гжель», что как дешёвая шлюха заголяется на каждом углу, гордясь своей мерзопакостной пошлостью и дурновкусием! На какое-то мгновение (интересно, что всё-таки заставило меня выбрать сине-белую атласную пижаму, а не халат цвета оперенья зимородка с очаровательными райскими птичками?) я вдруг почувствовала себя маленьким человечком из очередного поучительного сюжета, нарисованного на боку гигантской вазы - такой огромной, что её размер невозможно было ни постичь, ни осмыслить.
Я попыталась представить себе всё это со стороны. Впечатляло. Но не утешало!
Я скисла.
Кто знает, что суждено мне пережить эту ночью, и дождусь ли я красавца Цзиньу - Золотого ворона рассвета?
Поплотнее укутавшись в лихо расписанную павлово-посадскую шаль, с которой я так и не смогла расстаться, сама не зная почему, я медленно бродила по комнате, пытаясь понять язык вещей. Но бормотание предметов было тихим и невнятным: то ли они умели объясняться исключительно по-китайски, то ли вообще не желали общаться со мной. Шкафчик-пагода, к примеру, попросту закатил глаза, как это было принято у особо продвинутых и не желавших растрачивать свою мудрость по пустякам отшельников, продемонстрировав мне светящиеся в темноте фарфоровые белки с синими, сплетёнными в устрашающий орнамент, прожилками. Жуткое зрелище. Но с другой стороны, зачем всем этим раритетам распинаться понапрасну перед чужаками, которым всё равно не дано понять всей глубины той сокровенной информации, что хранят они?
Но почему такой контраст в оформлении? В гостиной и Танькиной спальне складывается полное впечатление, что некие детали - вплоть до потолочных балок выломаны из какого-то подлинного княжеского дворца в Поднебесной, и лет им - не менее трёхсот.
УДИВИТЕЛЬНАЯ НАХОДКА
А здесь... Интерьер решён абсолютно современно, лишь отдельные предметы выдернуты из временной пучины. Все они вроде бы на своих местах, но отчего-то чувствуют себя весьма неуютно и так активно индуцируют этот свой неуют и непонятное беспокойство в окружающее пространство, что человеку находится здесь просто противопоказано. И именно поэтому, всё здесь, словно вздёрнуто на острие копья! И холод... Фарфоровый, леденящий душу, холод, невзирая на шерстяной ковёр и пуховые одеяла. Неужели всё дело в цвете? Нет, чепуха! Надо быть гением, чтобы вот так, одним цветовым решением обозначить опасность.
Но, может, эта декоратор и впрямь гений? Но как ему это удалось? И Что он сам успел здесь испытать?
Быть может, этим решением декоратор №1 попытался намекнуть ни в чём не повинному гостю, рискнувшего поселиться в этих апартаментах, что ему не следует слишком расслабляться? И постараться быть готовым к вынужденному аскетизму и даже самопожертвованию во имя каких-то сомнительных идеалов, что непременно свалятся ему на голову в первую же ночь? Но лично мне жертвовать собой ради идеи фикс нашего заказчика мне как-то не очень хотелось. Вернее, совсем не хотелось.
И всё же, прежде чем плюхнулась на кровать, я попыталась раскрыла шкатулку из красного лака, позаимствованную у неприветливого шкафчика в потайном ящичке. Шкатулку видно никто не открывал уже не одну сотню лет, и мне пришлось изрядно помучиться и даже сломать один ноготь (прощай маникюр!), прежде, чем мне удалось её открыть...
Чайная плитка!
С драконом!
Я принюхалась: тонкий, едва уловимый, аромат камелии поплыл к потолку, осторожно заполняя собой подлунный мир. Морозные облака поплыли прямо перед глазами, плавно огибая колеблющийся на ветру фарфоровый светильник, но я уже была согласна на всё... На всё? Знать бы ещё на что именно?
Я откинулась на подушки.
Манекен в боевом халате-чжаньпао и пластинчатом шлеме был действительно того-с, жутковат. Особенно пугало выражение его лица. Какое может быть выражение лица у манекена, пусть даже очень фирменного? Да такое, что жуть до спинного мозга пробирает, вот какое! И зачем я его только сюда притащила? Теперь нипочем не уснуть, даже при свете!
Интересно, почему я не заметила этого в гостиной? Был манекен, как манекен: дорогой, правда, жутко фирменный, но не более того. Я не поленилась подняться и притащила ширму, чтоб как-то отгородиться от него. Ширма была довольно высокой, и мне показалось, что я отлично справилась с поставленной задачей, но стоило мне улечься, как манекен прошел сквозь всю тысячу вышитых цапель и такое же множество хризантем и остановился у самого края моей постели. У меня на глазах лицо манекена ожило и обрело боевой раскрас бесстрашного воина из китайской оперы с совершенно зверским благородным багрянцем негодования. Он неодобрительно пялиться на меня из-за обрывков ширмы, а я мысленно прикинула его рост и поняла, что in natura, как любит выражаться наш дворник Нилыч, таких китайцев не бывает, если только в свободное от основной своей деятельности время, он не подрабатывает, играя центровым в олимпийской сборной КНР по баскетболу.
Мне стало здорово не по себе. Сердце активно пыталось выскочить из груди и угнездиться где-то в глотке. Я старалась дышать ровнее, пытаясь одновременно судорожно припомнить хотя бы строчку из какого-то поэта эпохи Тан, но толку не было, все мои любимцы в трудную минуту почему-то покинули меня. Я не выдержала и зажмурилась, досчитала до десяти и осторожно приоткрыла один глаз: никакого красномордого воина не было! Не было на манекене и боевого халата со шлемом.
На манекене красовался яркий и абсолютно не устрашающий оперный наряд, который делал его более похожим на чучело огромной экзотической птицы, чем на агрессивно настроенного мистического воина-мстителя.
Не стоило мне моргнуть и открыть оба глаза, как «оперная птица» исчезла, а багровая физиономия вновь уставился на меня из-под бронзового налобника пластинчатого шлема.
- Не, парень, мы так не договаривались, - пробурчала я себе под нос.
Манекен не ответил.
По-моему, пора было удирать.
И чем быстрее, тем - лучше!
БОРЬБА С СОБСТВЕННЫМИ СТРАХАМИ
Бамбуковые жалюзи. Из-за них лунная дорожка цвета юэбай - цвета облачения для жертвоприношений на Алтаре Луны - кажется ребристо-полосатой. У вечно печальной из-за своего ворованного бессмертия и вынужденного одиночества девы Чаньэ в эту ночь, судя по всему, настроение было особенно паршивым, и весь подлунный мир страдал с ней за компанию. Уж не знаю что там - на Луне приключилось: быть может, Лунный заяц и Лунная жаба перессорились из-за пестика для ступки с порошком бессмертия, или лунные черви повредили кору лунного коричного дерева, но бессонница в роскошных апартаментах для очень важных гостей в замке на Кудыкиной горе мне была обеспечена. Однозначно.
Шкафчик-пагода охотно отбрасывал причудливую тень, похожую на какое-то членистоногое чудовище, и мне пришло в голову (не мне первой), что ни один дракон не может быть страшнее своей тени. Я ещё немного порассуждала на тему, что нет ничего страшнее самого страха, но заметного облегчения мне это не принесло. Запах огромной камелии, росшей в не менее огромной бронзовой кадке становится всё сильнее и сильнее, затмевая, прилипший было ко мне, горьковатый запах жёлтых хризантем; это было тем более удивительно, что камелия не цвела.
Нет, насчёт манекена Танька со своей ментовской интуицией была права. Зря я его сюда притащила. И ещё этот шлем при полном отсутствии постоянного лица, да к тому же совершенно ничем не оправданная страсть к театральщине. По-моему, его так и распирает от тщеславия: хоть кого-то он напугал до полусмерти!
Не успела я это подумать, как манекен пошевелил плечами.
- Слушай, какого чёрта? - разозлилась я. - В конце концов, разве я виновата, что хозяин этих доспехов погиб на границе с северными варварами, так и не получив «пятицветной рыбки» от своей пятнадцатилетней жены! Хочешь, я тебе прочту пару строк из её письма? Она очень любила этого парня и тосковала, как положено: ждала у калитки, взбиралась на заснеженную башню и ночами глядела в самую, что ни наесть, непроглядную даль...
Манекен замер.
"Я тоскую о муже,
Воюющем в диком краю, -
Не смеюсь я, как прежде,
И песен теперь не пою.
.......................
Для чего эти стрелы,
Колчан, что весит на стене,
Если ты, господин,
Никогда не вернёшься ко мне?"
- Послушай, ты, как тебя? А зачем тот парень, чьи доспехи сейчас на тебе, оставил дома колчан со стрелами, хотела бы я знать? Тем боле, что, судя по кафтану, он был лучником? – совсем очумев, спросила я у манекена. Тот смолчал, и я продолжила за него. - Знаю, знаю, ты предпочитаешь меч! Меч и впрямь хорошая штука! А уж, коль по его лезвию стекает жизнь врага - то и вовсе загляденье! Именины сердца, можно сказать. А мышца гордеца - именно для этого мига и задумана главным скульптором всех времён и народов. И всё же: даже одна стрела не бывает лишней на войне!
Манекен опять недовольно повёл плечами (пожалуй, я задала ему не самый приятный вопрос) и сделал шаг в мою сторону.
- Стой, стой! Без глупостей!
Манекен замер на секунду, тяжело вздохнул и зашевелился опять.
Если это сквозняк, то откуда? Или кондиционер? Нет, всё закрыто, кондиционер выключен. Скорее всего, именно это и называется игрой больного воображения. Беда с тобой, Лёля!
Явно надо чем-то отвлечься. Только чем? Впрочем, есть один рецептик, известный всем женщинам без исключения: если уж совсем фигово и деваться от этого некуда, то следует затеять ремонт или хотя бы небольшую перестановку.
Я решила заняться дизайном помещения, не вставая с кровати.
ИСКУСТВО РУКОДЕЛИЯ – ТОЖЕ ПУТЬ
Мысленно я решила, что ширму следует затянуть чем-то, что никак для этого не предназначено, и попыталась представить себе купон для императорского облачения. Настоящий, со всеми двенадцатью символами, выполненными в технике цысю.
И в то же мгновение тысячи мельтешащих, как потревоженные осы, острейших иголок с золочёнными ушками замелькали, замельтешили перед моими глазами. Стальные осиные жала то задумчиво зависали над шёлком цвета сюань, то безжалостно впивались в него, прокусывая насквозь, оставляя за собой следы разноцветной шёлковой крови. Шёлк цвета сюань, цвета столь значительного и таинственного, что даже сам процесс крашения ткани был самым строжайшим образом обоснован всеми положениями натурфилософского учения самого великого Кун-цзы, а позже и всей доблестной армии его толкователей.
На плечах будущего императорского облачения сияло солнце Жи и млела луна Юэ. И россыпи звёзд - символ просвещённости государя Поднебесной - серебренными хризантемами разметались по ночному Небу. Я попыталась хоть как-то сориентироваться в пространстве, но едва успела обнаружить Северный Ковш - Большую Медведицу, как по пряному небу, пахнущему корицей, жасмином и ещё чем-то таинственным, название чему я не никогда знала, или забыла, помчались словно безумные, свиваясь в клубки и размахивая хвостами, как бумажные змеи, облачные ленты - юньвэнь. Судя по всему, приближалась буря - погода вытканная на куске шёлка, предназначенного в будущем для нового императорского халата, портилась прямо на глазах, и уже через секунду спирали грома с оглушительным грохотом, словно снаряды, рвались в умопомрачительной бездне шёлково-шершавого неба, и языки их пламени были гневно направлены вниз - на ничтожный мир жёлтой пыли. Алые вспышки чередовались с синими, озаряя белёсыми сполохами края облачных лент. И кто знает, что стало бы с Поднебесной, если бы навстречу разъярённому небу не взметнулись острые и тяжёлые, как наконечники бронзовых копий, вершины «горного узора» - символизировавшие безусловную обязанность и способность императора защитить своих ничтожных подданных. А как иначе? Разве можно быть повелителем, если некем повелевать? И оттого девять драконов без устали свивали свои чешуйчатые кольца, символизируя политическую гибкость правителя. Один из них - здоровый и мордастый с огромными усищами рвался вверх, а другой - измождённый тяготами правления - покорно опускался вниз - поближе к воде и вечному покою.
Прочие же драконы, числом - семь, изо всех сил пытались сохранять лояльность и политкорректность, как по отношению к дракону возвышающемуся, так и по отношению к дракону нисходящему. Но каждый из них вполне соответствовал всем «девяти сходствам дракона», что некогда, в глубокой древности, изложил почтенный Ван Фу:
«... голова, как у верблюда, рога, как у оленя, глаза, как у зайца, уши, как у коровы, шея, как у змеи, живот, как у морского животного шень, чешуя, как у карпа, когти, как у ястреба, ладони, как у тигра. И на спине его восемьдесят один шип - полностью девятью девять, как и подобает силе Ян... под подбородком светлая жемчужина, а на голове гора Бошань».
А ниже по полотну, стремясь втиснуться в любой просвет, не занятый девятью драконами, мельтешили «пёстрые твари», и первым среди них был, конечно, рафинированный фазан: перебирая хрупкими, ловкими шёлковыми лапками, он танцевал свой изящный и утонченный до полной прозрачности танец. Забыв древние заповеди о святости Матери-земли и притчи о прекрасном Лотосе, что вырастает из болотной грязи, он явно брезговал, брезговал жёлтой пылью жёлтого конечного квадрата Земли, что уже целую вечность неторопливо вращается в бесконечном круге Неба вокруг мировой оси, что проходит аккурат через Полярную Звезду. (Ах, от этих фазанов никуда не деться - либерда, не помнящая родства.)
Как не старались древние геометры Поднебесной - Фу-си и Нюй-ва, циркулем и угольником расчерчивая схему устройства Миропорядка, но - увы и ах! - другого отдельного мира для особо утонченных существ создать им не удалось: нет такого! (И не только на купоне императорского халата!) Вот и приходиться рафинированному фазану век за веком танцевать и танцевать, едва касаясь изящными, расшитыми шёлком, коготками грязной земли. Противно, тяжко, но что делать: не шагать же фазану твёрдой поступью солдафонов и простолюдинов?
Далее следовали искусно вышитые кубки из храма предков, что не дадут - не позволят! - императору и его подданным забыть о сыновней почтительности; жемчужная россыпь спелых зёрен, безусловно, уверит жителей Поднебесной в способности верховного владыки прокормить свой народ.
А дальше? Дальше - жар и сияние огня. Пламя его ослепляет, как ослепляет могущество власти. И вот уже совсем неподалёку - всегда наготове! - топор - фу, ибо кто, как не Сын Неба, имеет право карать? Грозен, грозен гнев императора, и не спиралям грома, ненароком сорвавшимся с цепи, соперничать с ним! Но страшную власть обоюдоострого, расшитого тем же шёлком что и изящные ноготки вечно танцующего фазана, императорского топора смягчало наличие рядом - совсем близко! - второго «фу» - способности государя отличать Правду от Лжи.
Это утешало подданных.
Очень утешало.
Очень...
Да здравствует Китай моей бессонницы! Хай!
Я не выдержала и включила ночник. Фарфоровая кошка резанула серебряный мир лунной ночи жёлтыми фарами электрических глаз. Кошка была жуткая до страсти, и, как я не пыталась быть объективной, оценить подобный фарфоровый шедевр по достоинству не смогла: нервов не хватило. Но деваться было некуда.
Некуда? Да не может такого быть!
Я раскрыла наугад «Сон в красном тереме», - благо прихватила книгу из гостиной с собой.
"Нефритовый пояс в лесу висит,
Золотая шпилька в снегу лежит..."
Это было всё, что я успела прочитать. Ночник погас: то ли вырубили электричество, то ли... Но об этом я даже думать не хотела!
«Самое время отправляться в путешествие», - поглубже зарываясь в бело-синие шёлковые простыни и натягивая на нос пуховое сине-белое одеяло с «облачным» рисунком, еле сдерживаясь, чтобы не зареветь от жалости к себе, решила я.
А вот и реклама предлагаемых маршрутов!
Я уставилась на стенку, где, самым лучшим образом соблюдая традиционную вертикаль китайской живописи, в лунном свете мерцали четыре пейзажа четырёх времён года, выполненные в свободной манере - сеи. Выбирай - не хочу!
Подумав, я решила быть последовательной: обряд посвящения в осень я уже прошла, и сам Чиновник-гардеробмейстер не поленился вписать хризантемы в круги-туань моего ритуального одеяния. А следом за осенью, как известно, - зима. Двигаться же в сторону лета мне показалось бессмысленным: может и есть те, кто умудряется повернуть время вспять, но лично я таких не встречала.
Время, которого не существует. Однажды я уже попыталась обмануть его, и пару месяцев мне даже казалось, что у меня это получилось. Но! Нет, пусть уж всё идёт своим чередом - и будь, что будет.
И я решилась.
СБОРЫ
Подёрнутый серебряной рябью короткий тёмно-синий стёганный халат (когда цветёт Ночь, - и не разберёшь: рисунок это или лунная рябь?) с узкими рукавами лучника и манжетами «копытцем» был, как нельзя кстати. Каким образом эта тёплая и удобная вещь оказалась на манекене, что ещё недавно красовался во всём умопомрачительно пышном и не имеющем никакого отношения к истории и правде жизни театральном великолепии, я так и не поняла. Тем не менее, благодарно поклонилась манекену, чьи черты лица внезапно подёрнулись печальной дымкой, словно у плаксы Чаньэ:
- Прости, прости меня бесстрашный воин с багровым от грима ярости лицом и побудь немного обычным манекеном: не в пижамных же шелках отправляться мне в пусть и нарисованную, но, несомненно, лютую, зиму - навстречу стуже и метели?
Манекен-воин молчал и даже не пошевелился.
Решительно сняв него боевой стёганный халат, я быстренько натянула его на себя и резко затормозила: порты с огроменной низкой мотнёй и ноговицы несколько ошарашили меня. Немного постояв в растерянности, я натянула свои любимые джинсы прямо на пижамные штаны: для тепла. А затем, на диво быстро и ловко, свернула волосы в узел, скрепив его своей собственной нефритовой шпилькой-цзи, которая самым чудесным образом - в нужное время и в нужном месте - оказалась у меня в руке.
Я хотела было позаимствовать у манекена и стёганный шлем - не отмораживать же уши в такую стужу! – но не осмелилась и остановилась на полоске красной ткани, что висела на ширме, а сверху - для тепла - намотала свою расписную шаль.
- О-кей!
Подёрнутое лёгкой патиной бронзовое ритуальное зеркало было весьма туманно, и оттого, вероятно, и весьма гуманно по отношению ко мне: при лунном свете я показалась себе молодой и красивой, как когда-то. Правда красная цзянпа на лбу навевала смутные воспоминания об уроке истории, где я отхватила трояк, но... Зато - лоб не продует!
Мой Путь, некогда прочитанный мной на свитке, подаренном Учителем в первое моё посещение, нетерпеливо звал меня, щекотал кованные медными гвоздями подошвы сапог, умело и натренированно подталкивал в зад - не я первая, не я последняя, кому необходимо придать должное ускорение. Мне следовало поспешить, чтоб успеть обернуться до... Нет, не до первых петухов! Я ж не какая-то там ведьма местечковая! .Мне надо успеть - до пятой стражи.
Я принялась торопливо завязывать памятные узлы на лиловом поясе, как учил меня Шёлковый Чиновник. Старательно пыталась припомнить весь, приличествующий данному случаю набор предметов, которые следовало подвесить к поясу: нож-дао и штихель для вырезания иероглифов на бамбуке; и огниво, и иглу-си для распутывания памятных узлов; и даже кольцо для стрельбы из лука уже не казалось мне лишним в столь дальнем пути, и уже совсем в последнюю мгновение прихватила я красную лаковую шкатулку, что бесцеремонно реквизировала у шкафчика-пагоды, и связку настоящих лянчиков, лежавших на прикроватном столике у Таньки вместе с «И-цзин».
«Деньги в дороге - штука никогда не лишняя», - опрометчиво подумала я, мельком глянув на компаньонку.Танька мирно посапывала в две дырки, что облегчило мне жизнь, ибо взять её с собой - в параллельную Серику я решиться не могла. Да и не хотела: кто знает, как отнесутся к бывшему сотруднику МВД давно покойные старцы и столь эрудированная Сорока? С них и одного не званного гостя многовато, подумала я, и решительно шагнула на край, ведущей в горы, заснеженной тропы, мастерски нарисованной уверенной кистью Учителя.