Моя племянница написала сочинение о своём прадедушке, моём деде. Это было задание в рамках учебной программы - воспоминания о ветеранах Великой Отечественной войны. Замечательная идея! Тем более, что подобные работы не дают угаснуть памяти о подвигах наших дедов, о выдающемся, беспримерном подвиге, который совершали люди героического поколения, уничтожив самого страшного врага на земле - нацистских захватчиков. Мне показалось, что работа эта достойна публикации. Я её и решил разместить здесь с гордостью за свою племянницу. Текст ниже:
"В начале нулевых Михаил Николаевич Данилевских последний раз посетил Москву. Она здорово изменилась – это уже была не та столица советского государства, с неумытыми домами, грязными закоулками, редкими машинами на широких проспектах, которую он видел раньше. Он с удовольствием отметил, что Москва превратилась в гигантский мегаполис деловой жизни, чистый, развитый, многообещающий для молодёжи.
Когда он в метрополитене заходил в вагон, то люди, увидав на пиджаке наградные колодки, уступали ему место, но он никогда не садился, вежливо отказываясь от этой естественной для своего возраста привилегии, скромно стоял у дверей, чтобы никого не провоцировать на проявление этой вежливости. Однажды он шепнул одному из своих внуков: «Тут полно стоящих почему-то дам и сидящих мужиков...». Ему трудно было ходить, а стоять, наверное, ещё труднее – в лёгких осколок, который дополнял Орден Славы и медаль «За отвагу».
Война была всегда рядом с ним, эхом звучала в голове, вперемежку со звуками обыденной мирной жизни. И это ему не мешало – привык, как и миллионы его соотечественников, составлявших поколение героев, победивших казалось бы совершенно неодолимого врага – немецко-фашистских захватчиков. Эти варвары объединили вокруг себя пол-Европы, и с эдакой чудовищной армадой двинувшихся на ещё не окрепшую после революций, гражданской, финской, японской войн страну. Как же нашим людям удалось выстоять? Да также, наверное, как удалось моему прадедушке почти в одиночку, с небольшой группой артиллерийского расчёта «сорокопятки» остановить в Польше атаку «непробиваемых» немецких тяжеловесных «тигров». Тогда погибли все! Почти погиб и мой прадедушка…
Он родился в 1927 году, в портовом городе Херсоне, что на Украине, вблизи Чёрного моря. Тогда было тяжёлое время – голод и разруха. Многие вынуждены были отдавать своих детей в приюты. Туда попал и маленький Миша в виде крохотного свёртка с запиской, где кто-то начеркал лишь его имя. Спустя время его усыновила местная семья добропорядочных евреев, которые к нему стали относиться, как к родному сыну. При этом, по воспоминаниям прадедушки, никогда и никто в семье не повышал на него голоса, и уж тем более не поднимал руки, как это было заведено в те времена при воспитании детей.
О своём детстве прадедушка вспоминал с удовольствием: оно, как и у других мальчишек и девчонок его возраста, бегало по улицам Херсона, ловило рыбу в море и на местных речках, дралось, играло в мяч, читало книги, училось музыке, мечтало о прекрасном будущем…
Но оно, это будущее, одним августовским летом обрушилось с неба авиабомбами. То, что уже шла война, в Херсоне знали, к ней готовились: эшелонами отправлялись на фронт регулярные части, а с ними и добровольцы, эвакуировались многочисленные заводы, фабрики, создавались организации, которые впоследствии должны были работать в подполье. Мальчишки играли уже не в мяч, а в войну, каждый раз «побеждая» врага на своём дворовом «футбольном поле». И вот она разинула свою огнедышащую пасть, обугливая всё на своём пути.
Прадедушке тогда было всего-то 14 лет. Он с завистью смотрел на уходящих на фронт старшеклассников – выпускников местных школ, которые непременно через две-три недели должны были вернуться героями, победившими коварного врага, так нагло пересёкшего границу любимой Родины. Да кто же из мальчишек не мечтает быть героем!
Но ни через три недели, ни через месяц врага победить не удалось – фашисты в конце августа сами зашли в Херсон и стали наводить свои порядки, от которых, при воспоминании прадедушки о том времени, содрогалось всё тело. В первые же дни расстреляли всех, кто был коммунистом и не успел уйти на фронт или эвакуироваться. Позже длинными колонами за город повели еврейские и цыганские семьи. В этой колоне был и мой прадедушка. Он шёл рядом со своими приёмными родителями, неся узелок со снедью, в полной уверенности, что их всех сейчас посадят в самолёты и отправят на Землю Обетованную.
Но наблюдавшие за этой странной процессией местные жители догадывались, что евреям была уготована другая участь – та же, что и коммунистам в первые дни оккупации Херсона. Кто-то незаметно выуживал из толпы малолеток, а кто-то открыто кричал, мол, тот малец или этот вовсе не еврей! Некоторые немцы откликались, отдавали в руки горожан малышей и подростков.
То же самое произошло и с моим прадедушкой. Его схватил за шиворот немецкий офицер и вывел из колоны обречённых. Прадедушка запомнил недоумённый взгляд своего приёмного отца и влажные глаза матери, а ещё её слова: «Куда это они его?».
Наверное, именно тогда они вдруг поняли, что с ними должно произойти, так как не стали звать Мишу, не вцепились в него, желая оставить рядом с собой, а покорно шли дальше, только уже опустив голову. Спины их, молодые и стройные, потеряли осанку, обмякли, гордая поступь перешла в унылое передвижение, они даже не шли уже, а перемещались по течению в людском потоке безвольно и безнадёжно. Такими он их и запомнил, провожая взглядом, пока родители во все не исчезли в толпе в цветных летних платьях и в тёмных пиджаках.
Офицер, который спас прадедушку, оказался эсэсовским майором. Он какое-то время разглядывал его с довольной улыбкой, а потом вдруг подозвал к себе неподалёку стоявшего полицая. Указав на парнишку рукояткой плётки, он произнёс по-немецки: «Блондинчика заберёшь к себе и усыновишь. Это приказ!». Надо заметить, что в детстве прадедушка был светловолосым мальчуганом с абсолютно европейской внешностью. Кроме того, он отлично знал немецкий, так как в довоенном Херсоне добрая треть города разговаривала на идише – это еврейский язык германской группы.
И началась у прадедушки другая жизнь, к которой он совершенно не был готов – голодная, в трудах от зари и до заката. Его новым отцом стал один из начальников полицейского участка оккупированного Херсона – Данилевский, жестокий и бессердечный человек. Если только можно назвать человеками тех, кто помогал немцам уничтожать людей. Жена этого полицая была ещё свирепее своего мужа – она беспричинно наказывала Мишу, заставляла иногда делать совершенно бессмысленную работу, словно старалась не мытьём, так катаньем довести подростка до полного изнеможения.
Спал прадедушка в хлеву рядом с домашней живностью: коровами, а по соседству за перегородкой хрюкали и до обморока пованивали свиньи. Днём он пас скот, вечером убирал двор, кормил животных, доил коров. Это было не усыновление, а рабство. Кормили плохо, били на совесть. Всегда болело тело, от трудов ломало кости, да так, что трудно было заснуть, несмотря на дикую усталость и истощение. Именно тогда прадедушка навсегда расстался с детством и уже никогда к нему не возвращался – его у него отняли, взамен предоставленной жизни, жизни в диком рабстве.
Однажды, в центре города, у комендатуры, он случайно заметил того самого эсэсовского майора. Не выдержал, пожаловался ему на свою суровую жизнь. Тот опять проникся к нему сочувствием, вызвал к себе Данилевского и отхлестал его белыми перчатками по лицу, требуя убавить норов, перестать истязать усыновлённого.
После этого побои прекратились, но работы прибавилось – новая семья решила извести прадеда непосильным трудом. Всё это продолжалось долго, пока, наконец, фронт не приблизился к Херсону, и немцев не стали вышибать из окраин города. Началась эвакуация оккупантов и полицейских. Данилевский исчез, бросив свою семью, живность, умчался куда-то: то ли в Германию, то ли, как утверждали позже люди, в Сибирь, чтобы затеряться, убегая от праведного возмездия. Погрузив свою очередную приёмную мать, вещи и съестные припасы на телегу, прадед, будучи уже 17-летним парнем, направился в Винницкую область, к родственникам Данилевских. Там он, прибавив себе год, записался в добровольцы и пошёл воевать. Это был уже 1944 год.
В Белой Церкви он месяц учился на командира пулемётного расчета. Затем его направили прямо в гущу Восточно-Прусской операции в составе 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева. Это он, мой прадедушка, со своими однополчанами освобождал Краков, а когда немецкое командование пустило против советских войск свои лучшие резервы, участвовал в отражении танковых атак, имея на вооружении лишь пушки-«сорокопятки», которые были совершенно бесполезны против сверхсовременных к тому времени немецких «тигров» с могучей бронёй и очень крупным дульным калибром.
Прадедушка вспоминал, что тогда многие советские крупнокалиберные орудия были переброшены на другие участки фронта, где было пожарче, или выведены из строя в результате ожесточённой артподготовки немцами. Пришлось обходиться тем, что оставалось в запасе. Благо, были и снаряды к устаревшим «сорокопяткам». Но даже при таком оснащении советские солдаты умудрялись выводить из строя грозные танки противника, стреляя по ходовой части - «гусеницам», или метко попадая в баки с топливом.
Когда он это рассказывал, то почти всегда шутил над собой, мол, чуть в штаны не наделал, когда дуло немецкого танка заглянуло ему прямо в душу… Или это он так умалял горечь воспоминаний об этой грозной битве, чтобы не заплакать – в этом бою он потерял всех своих товарищей-однополчан. Разорвавшийся рядом снаряд убил граждан из Грузии, Молдавии, России, Якутии, Украины. А с ними он делил тушенку, спал под одной плащ-палаткой, перекидываясь шутками-прибаутками, байками о прошлой, мирной жизни, мечтали, выпивая за грядущую Победу фронтовые сто грамм. Это я к тому, что польскую землю освобождали всем честным миром, а не как сейчас утверждают некоторые, одними украинцами из 1-го Украинского!
Тогда удалось остановить немцев и погнать к Берлину. А вот прадедушку нашли случайно – в огромной воронке были присыпаны землёй те самые грузины, молдаване, россияне, якуты, украинцы. Их доставали, проверяли пульс, слушали сердце. Затем всех снесли в братскую могилу, собрались было закапывать, как взгляд одного из санитаров упал на артиллериста, сержанта, которого укладывали рядом с остальными погибшими. Что-то ему показалось странным, он решил ещё раз перепроверить, поднёс к лицу убитого зеркальце, оно запотело… Так прадедушка избежал смерти, хотя голова у него была раздроблена осколками снаряда, даже был виден мозг.
Очнулся он в госпитале, что был размещён в Польше. Война громыхала уже далеко, фашистских варваров добивали, те ожесточённо сопротивлялись, понимая, что в плену спросят за все зверства, которые они совершили на мирных землях Европы, Азии и Африки. Уже тогда стало понятно, что жизнь многонационального, богатой историей и культурой человечества спасена.
А у прадедушки продолжалась битва уже за свою собственную жизнь – он перенёс в общей сложности свыше десятка операций, много осколков было извлечено из его тела. Плохо соображала голова – бесчисленные трепанации даром не прошли. Но выручил лежащий с ним в одной палате генерал.
Они часто садились у окна и играли в шахматы. Генерал был с таким же ранением, что и у прадедушки, в том лишь разница, что ему дырку в голове заделали платиной, а рядовым и сержантам, увы, такого не полагалось. Так вот, генерал настаивал на этой игре, утверждая, что именно она вернёт прадедушке здравомыслие, полное светлое сознание. Впоследствии прадедушка стал шахматным судьёй первой категории, каждое воскресение почти до конца своей жизни проводил турниры между ветеранами войны и всеми желающими в городском культурно-спортивном центре.
Когда можно было уже ходить, раненные бойцы на время покидали пределы госпиталя. По радио передавали сводки с фронтов – победа за победой! Надо было как-то эту радость отмечать. Молодой организм требовал приключений. С задором прадедушка рассказывал забавные случаи. Например, они заходили в польские деревни, переодевшись в красноармейскую форму, и «записывали» местное население в колхоз. Кто-то покорно соглашался, а кто-то отказывался, откупаясь самогоном собственного производства. Так длилось недолго, кто-то из поляков пожаловался в местную комендатуру, прадедушку с подельниками арестовали. Хотели даже судить, но выручил неожиданно доставленный в госпиталь Орден Славы. Такую награду на войне давали только тем, кто совершил беспримерный подвиг. С предупреждениями и увещеваниями отпустили. Больше прадедушка старался не шалить.
Вернувшись в Винницкую область, он не стал жить со своей приёмной матерью, Данилевской – слишком свежи и тяжелы были воспоминания о херсонском детстве-отрочестве во время немецкой оккупации. Он устроился на механический завод, женился на моей прабабушке. Обзавёлся хозяйством, детьми, ездил на рыбалку, играл в шахматы и в местном оркестре – он прекрасно пел, причём профессионально, как оперный певец, играл на трубе. Иногда подрабатывал на похоронах и свадьбах – время было тяжёлое, голодное, надо было иметь дополнительные заработки, чтобы прокормить большую семью, к тому же он снабжал деньгами и свою приёмную мать, хоть и ненавидел её, но всё же жалел. Потому что сам всегда оставался человеком.
Однажды на завод к нему пришли из правоохранительных органов. Долго расспрашивали о его приёмном отце, херсонском полицае. Прадедушка даже подумал, что его могут арестовать, посадить или отправить на Колыму из-за такого «родства». Но всё обошлось – награды за участие в войне, за боевые подвиги, дырка в голове, прикрытая кожей с красивыми вороными волосами, и осколок в груди, а ещё молодость наверняка тогда помогли ему избежать участи «сына» врага народа, настоящего врага.
Через годы мой прадедушка пронёс добрую память о своих первых родителях, разделив свою жизнь на три отрезка: до войны, когда он был счастлив, войну, которая определила его дальнейшую жизнь тяжелейшими испытаниями и умением преодолевать трудности, и после – когда он опять стал очень счастливым, потому что нашёл в себе силы им быть. Он умер в 74 года, как воин – мгновенно, без страданий, которых ему хватило в своё время сполна. И он оставил о себе память, как о мужественном, весёлом, красивом, талантливом человеке, который любил жизнь в себе и ценил, уважал её в других людях".
Мария Боброва (15 лет).