Продолжение путевых заметок, пропитанных ностальгией по утраченному времени
1.
Камбоджа не отпускает. Ты не понимаешь, почему эта страна опутала твое сознание, подобно хищным растениям, которые впились своими корнями в величественные руины одного из храмов Ангкора.
Ты не понимаешь, почему желание вернуться в Камбоджу еще, и еще, и еще раз подавляет голос рассудка, который говорит тебе: « Пора перевернуть эти страницы. Это совсем другая страна, которая уже никогда не будет твоей. Твои кхмеры или состарились, а может, ушли из жизни. Искать некого и незачем! Поезжай во Вьетнам, где ты прожил не худшие два с половиной года отмеренного тебе земного срока».
Ты соглашаешься, хотя знаешь, что дорога непременно приведет тебя обратно в это колдовское королевство.
2.
Вьетнам. Еще один индокитайский роман с судьбой. Удивительная страна.
Твоя индокитайская одиссея началась летом 1980 года в ханойском аэропорту Нойбай. В Кампучию тогда можно было попасть только через Вьетнам. Аэрофлотом до Ханоя, а дальше вьетнамская авиакомпания до Пномпеня. Немного ошалевшие от непривычной пропитанной влагой жары, напомнившей парилку в русской бане, вы с оператором Сашей Дудовым с изумлением стояли перед неким легким деревянным строением с названием аэропорт Нойбай.
Свои первые впечатления ты красочно изложил в новелле «Вьетнамский драйв» (http://www.proza.ru/2010/09/07/1038) , а последующие в очерке «Буйволы и компьютеры» http://www.proza.ru/2015/04/20/1038 так что пересказывать написанное нет смысла.
Вьетнам за десять лет с того лета 1980 года до лета 1989 года менялся разительно. На месте «нойбайской сараюшки» возвели терминалы современного аэропорта, способного принимать десятки авиарейсов из Азии и Европы и других континентов.
В 1980 вы с Дудовым были корреспондентами Гостелерадио СССР, представителями великой державы в героической и нищей стране.
В 2010 году вы с Мышкой стали просто самодеятельными туристами, приехавшими во Вьетнам искать фрагменты утраченного времени и химеры прошлого…
3.
С того момента, когда в марте 1981 года ты решил узнать у буддийского монаха в Кампонгтяме причудливую вязь твоей Судьбы прошло десять лет.
Эти годы вместили в себя множество разных событий и историй, к которым ты в этом долгом рассказе еще обязательно вернёшься. Но тебе следует в который раз предупредить читателя, что эти твои поиски утраченного с самого начала вырвались из клетки времени и Хронос тебе не указ. Было, конечно, искушение следовать во времени вслед за дневником, вслед за публикациями в периодике. Но год на год не приходился. Были дни и месяцы, которые растягивались как резина. Были и другие времена, когда события разворачивались со стремительной скоростью. Всякое было. Почему ты решил неожиданно перепрыгнуть в 1992 год?
Тебе нужно рассказать о возвращении в Индокитай. Не победителем. Не на белом коне. Хотя и не туристом. В самом конце 1992 года, накануне Нового 1993 года ты вернулся туда собственным корреспондентом газеты "Правда" в Ханое. Правда, газета твоя к тому времени стала оппозиционным изданием и переживала не лучшие дни...
Но это будет чуть позже.
А пока...
Пока прошло десять лет.
4.
В голливудском кино героя зачастую оставляют по ходу сюжета на развилке судьбы, а после титров "Прошло десять лет" уже в следующих кадрах он повзрослевший и не сломленный возникает в новых не менее драматических обстоятельствах.
В середине марта 1991 года СССР был почти на сносях демократической революцией. Кто-то мечтал о новорожденном. Кто-то жаждал аборта. Страна же шла к выкидышу. В марте провели референдум о сохранении Союза. Народ в большинстве своём сказал "Да". Там, где ему позволили сказать.
В ряде союзных республик уже не позволили. Уже тогда союзная власть ничего позволить толком не могла. Бастовали шахтёры. Бастовали мощно.
Российские депутаты от демократического крыла их подзуживали. Премьер Павлов был вынужден идти на уступки. Станок печатал деньги 25 часов в сутки. В Москву сначала вводили войска, а потом молниеносно их выводили.
Армия не роптала. Она тихонечко деградировала. Партсобрания с их маразматическими ритуалами всем уже порядком осточертели. Но полковник Сашко Руцкой объявил о создании депутатской группы "Коммунисты за демократию". С таким же успехом он мог возглавить общественное движение "Проститутки за целомудренность".
И в это смутное время ты как всегда оказался в "нужном месте". Вот уже год ты служил специальным корреспондентом одного из международных отделов Центрального органа ЦК КПСС - газеты "Правда".
5.
Из дневника:
"11 марта (понедельник)
Последняя неделя перед отпуском. Чехарда с делегациями. Устал, а тут ещё давление прыгает. Всё как-то не очень весело. "Дем. Россия" закусила удила и, кажется, понесла.
15 марта (пятница)
Довольно тревожное во всех отношениях время. Особенно мои закидоны и стремление быть лучше, чем есть. Думаю, что сейчас просто необходимо быть самим собой. Ещё пара дней и зарубежные гости разъедутся. Только бы всё прошло нормально и можно спокойно отправляться в отпуск. Меж тем, вопрос о моей командировке во Вьетнам продолжает висеть в воздухе. М. Д. решил сидеть в Ханое до последнего вздоха. "Папа", так в отделе лизоблюды зовут Бориса Ефимовича Аверченко (царствие ему небесное), в этом всячески ему содействует, а со мной блефует. "Понимаешь, Мише на квартиру для сына заработать надо! Подожди!"
Эх, Борис Ефимыч, думаю я, глядя на резиновые сапоги чешского производства на своих ногах, знал бы ты, что у меня уже никаких сил и башмаков на ожидание долгое нет. Впрочем, сытый голодного не разумеет".
6.
В штате редакции "Правды" ты оказался после двухмесячного прохождения смотрин всеми членами редколлегии этого флагмана советской партийной журналистики в начале 1990 года. Саша Лопухин, с которым ты был знаком во времена сотрудничества с "Комсомолкой" и еженедельником "Собеседник", встретился как-то в коридорах Радиокомитета на Пятницкой, куда ты сдуру ушёл в замы главного редактора Редакции вещания на страны Африки. Африка тебе была по барабану, но Володя Григорьев - старый приятель по программе "Время" - обещал посодействовать в возобновлении собкорства в Кампучии. Председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин к тому времени уже несколько лет был на пенсии. Главного кадровика Игоря Лобанова тоже "ушли". Новый же председатель Гостелерадио Михаил Ненашев, равно как и его зампред - шеф иновещания Александр Сергеевич Плевако никаких предубеждений против твоей кандидатуры не имели. Довольно легко ты был проведён на "номенклатурную" должность маленького начальника в большой системе советского иновещания. Однако же работа там оказалась куда более унылой, чем та, которой ты занимался в еженедельнике "За рубежом". Нужно было приходить к 10.00 на службу в костюме и при галстуке, и отсиживать до 18.00 в кабинете с ещё одним заместителем Григорьева, имя которого сегодня, убейте, не вспомнишь. Отчего-то в то время ты забросил дневник, поэтому трёхмесячное пребывание в Гостелерадио СССР в конце 1989-начале 1990 года осталось в твоей памяти "серым полем", что в переводе с телеязыка на русский означает - "стёрлось из памяти". Так вот, пребывая в состоянии жесточайшего душевного раздрая, оттого что вляпался в такое дерьмо, ты встретил как-то в радиокомитете Сашу Лопухина, который к тому времени работал в одном из подразделений большого международного отдела "Правды". После пяти минут разговора Лопухин бросил такую фразу: "А нам собкор во Вьетнаме нужен. Аверченко говорил, что Домогацких домой просится".
7.
Известный журналист-международник Михаил Домогацких (ныне покойный – В.П.) работал собственным корреспондентом "Правды" в Ханое уже двенадцать лет, и Борис Ефимович Аверченко, редактор отдела соцстран, начал в 1990 году подыскивать ему замену. "Может быть, попробовать?", - спросил ты Лопухина, не обольщаясь, впрочем, даже граном надежды.
"Я предложу", сказал Саша, и на том вы расстались.
Он связался с тобой дней через пять, и началась череда долгих переговоров сначала с Борисом Ефимовичем Аверченко, потом с кадровиками, потом ознакомительные встречи (собеседования) с двенадцатью членами редколлегии газеты "Правда". И время потянулось томительно и волнительно.
8.
Из дневника:
Март 1990 года
22(четверг)
Вчера Мышка завела разговор о дневнике. Почему забросил его? Сослался на переходный период. Действительно весь февраль и март в ожидании волнительном. Путь к "Правде" сложен и нетороплив. Так что следует запасти терпением.
Малыш наш Ваня растёт, и стал разговорчив. Лексикон его увеличивается не по дням, а по часам.
Апрель 1990 года
5(четверг)
Завтра, кажется, расстаюсь с Гостелерадио окончательно и бесповоротно. Причём теперь уже действительно по собственному желанию, а не как летом 1981 –го. Точнее расстаюсь навсегда с Гостелерадио с записью в трудовой книжке "в связи с переводом в редакцию ЦО ЦК КПСС газеты "Правда". Тут и Александр Сергеевич Плевако лишь развёл руками.
Просто страшно от такой везухи. Неужели, это новая страница в биографии.
20 (пятница)
Вторую неделю служу в "Правде". Работа не пыльная, но как-то слегка зыбко. Впрочем, я в последнее время многое гиперболизирую и драматизирую. Вот поговорим с Мишей Д. сегодня по телефону, и кое-что прояснится. В остальном следует соблюдать олимпийское спокойствие.
9.
Со времени этой записи прошёл год. Ты по-прежнему протирал штаны в отделе соцстран, и перспективы твоей загранкомандировки таяли с каждым новым днём. Чем хуже шли дела в Союзе, тем меньше становилось желания у Михаила Георгиевича Домогацких, заслуженного ветерана советской журналистики возвращаться в родные пенаты.
Из дневника:
Апрель 1991 года
22(понедельник)
Похолодало. Болит голова. На душе тускло. Равно как в стране. В нашей нищей и ободранной стране. Крысы, нужно отдать им должное, обглодали её отменно.
10.
Не станем утомлять читателя описанием последовавших затем драматических коллизий, когда Вьетнам для тебя оказался закрыт, поскольку Домогацких сменил в Ханое один малый (далее будем именовать его господин Н.), который попал в "Правду" из коридоров ЦК КПСС и некоторое время "синекурил" в уютном деревенском городе Вьентьяне, столице бывшего лаосского королевства, а ныне государства ЛНДР. Когда аппарат ЦК КПСС в целях экономии тающей как прошлогодний снег валюты стал закрывать зарубежные корпункты, синекура господина Н.попала в "чёрный список" и его как профессионального вьетнамиста,а также человека с протекцией на Старой площади, перевели в Ханой. Ты же решил тогда уйти из "Правды", поскольку протирать последние джинсы в скукожившемся отделе соцстран - занятие предельно тоскливое. Да и с деньгами, которые "деревенели" не по дням, а по часам, возникал большой напряг. Семья жила продажей твоего собрания "Литературных памятников", которое всеми правдами и неправдами собиралось течение двадцати лет. А расстался ты с этой коллекцией гораздо быстрее.
Но в августе случился "путч"...
11.
Из дневника:
"Август 1991 года
19 (понедельник)
Произошёл "государственный переворот". В стране чрезвычайное положение. Всё же армия и другие решились на действие. Ждём дальнейшего развития событий. Состав комитета: Бакланов, Крючков, Пуго, Павлов, Язов, Янаев, Стародубцев и Тизяков. Информация противоречивая. Нужно следить за ихними информагентствами.
20 (вторник)
Пленум не состоялся. ЦК компартии похоже, струсило. Да и "путч", теперь это так называют, кажется, начинает угасать. Чёрт знает что. Всё совершенно по-идиотски выглядит".
Потом был куда более муторный и фарсовый сентябрь. "Правду" закрывали, потом "открывали под давлением мировой общественности". Потом она стала просто газетой. Без ЦК КПСС, которого не стало.
Дальнейшие события описаны в дневниковой повести "Одиночество в Кабуле".
В январе 1992 года ты вернулся в Москву в родную редакцию, где из нескольких международных отделов осталось не более двадцати человек. Прочие покинули партийный "Титаник". Началась ежедневная борьба за существование в условиях рыночной экономики. К осени твоя коллекция "Литпамятников" уменьшилась на две трети. Раритеты были проданы. Остальное стоило гроши.
12.
В сентябре 1992 года ты отдал заместителю главного редактора "Правды", шефу международного отдела Виктору Линнику заявление об уходе из "Правды" в "Российскую газету". Точнее, вы передали ему три заявления. Кроме тебя в "РГ" уходили Сергей Тихомиров и Саша Лукьянов. Два заявления Виктор Алексеевич подписал сразу же. Одно оставил до следующего утра.
На следующее утро тебя пригласили в просторный кабинет Виктора Линника, который демонстративно позвонил в Ханой господину Н. и уведомил любимца тогдашего главреда «Правды» Геннадия Селезнёва о том, что в начале декабря его сменят.
- С Геннадием Николаевичем этот вопрос согласован, - сказал Линник с неожиданном для него металлом в голосе. - Так что собирайтесь возвращаться в Москву.
Потом он протянул мне заявление об уходе из "Правды"
- Надеюсь, ты передумал.
13.
Пару раз потом годы спустя Виктор Алексеевич говорил тебе, что тогда «ты просто выкрутил ему руки». Но у тебя такого и в мыслях не было. Ты не собирался никого уламывать своим уходом. Свидетельством тому запись в дневнике 8 сентября 1992 года.
"В решении покинуть "Правду" созрел окончательно и бесповоротно. Теперь всё будет зависеть от скорости решения вопроса в "РГ" и больше ни от чего. Ибо чудес не бывает, а обман среди коммунистов царит сплошь и рядом. Так что, прощай, Ханой, прощай, Вьетнам! Суетные движения ни к чему не приводят".
Но Судьбе было угодно твоё присутствие в опальной теперь "Правде".
14.
Из дневника:
"22 сентября (вторник)
Крутые виражи моей судьбы привели к тому, что я по-прежнему работаю в "Правде" и даже подписал контракт. Вьетнамская приманка сработала и на сей раз. При этом более конкретно, чем прежде, что вселяет определённый оптимизм.
Нужно встретиться с Борей Бираговым..."
(Борис к тому времени уже вернулся из захваченного моджахедами Кабула).
Октябрь, ноябрь и половина декабря прошли в противоборстве проискам господина Н., который "бомбил" Селезнёва слёзными записками, а потом стал ссылаться на то, что корпункт задолжал вьетнамским товарищам кучу американских долларов за аренду жилья. Ты обещал Линнику взять все долги на себя, памятуя добрые отношения к тебе журналистов главной партийной вьетнамской газеты "Нян зан" («Народ»). Народ, который ты всегда бережно опекал во время визитов вьетнамских коллег по линии «партийного обмена», в беде не бросит.
Кадровики занимались оформлением паспортов и виз, а ты перманентно бражничал с правдистами. "На посошок!".
15.
Новый 1993 год вы встретили в Ханое. Господин Н. поселил тебя с Мышкой и пятилетним сынишкой Ваней на окраине города в одном из четырехэтажных домов, которые использовались как гостиницы техническими специалистами из бывшего СССР. Пешочком до центральной части города отсюда не добраться. А поскольку господин Н. сознательно игнорировал человека, который "выжил" его из Ханоя, оставалось только ждать, когда же "их светлости соблаговолят отбыть на Родину". Но господин Н. решил сидеть в корпункте до "последнего", а поскольку ты дал Линнику слово вести себя корректно, то ничего другого как бродить по ухоженному двору между домами для российских специалистов не оставалось.
Возможно, это досадное обстоятельство сильно омрачало радость возвращения в Индокитай.
И всё равно ты в очередной раз ухватил удачу за хвост. Что с того, что тебе уже сорок пять. Ты вернулся в края, которые покинул одиннадцать лет назад. Теперь осталось доказать, что Линник не ошибся в своём решении сохранить тебя в "Правде", пойдя наперекор желанию главного редактора Селезнёва оставить собкором в Ханое господина Н. Для Виктора Алексеевича я всегда был репортёром, в то время как Н. если и остался в его памяти, то лишь как заурядный партийный функционер. Что ж, каждому своё.
16.
Из дневника:
" 1 января (пятница)
Итак, распечатали 1993 год. Накануне намешал разного - водки, пива, шампанского. В результате всю ночь обнимался с унитазом, а на утро глаза красные от многочисленных кровоизлияний. Так что новогодний вечер не удался.
Время проходит в томительном ожидании передачи дел, которая никак не состоится. Живём словно в карантине, у которого нет четко очерченных сроков. Может быть, ещё неделя, может быть больше. Трудно сказать что-то определённое, но монотонность бытия немного угнетает. Впрочем, сейчас праздники.
День завершается игрой в карты с Мышкой, позднее чтением фрагментов из тягомотного "Красного колеса" .
2 января (суббота)
Вторая суббота в Ханое. День светлый, солнечный. При этом полнейшая неопределённость во всем. Туманность бытия. Сны беспокойны. Сходили на рынок. Купили хлеба, бананов, лаймы и огурцы. Донги, выданные господином Н., кончаются, но кое какая еда в доме ещё есть. Между тем Н. сладострастно бойкотирует моё присутствие в Ханое, то ли провоцируя вспышку гнева, то ли преследуя неизвестно какие иные цели . Но его исчезновение на три дня симптоматично. А возможно я так ему противен, "что он неделю, после того как меня увидит, кушать не может"...
3 (воскресенье)
С утра ослепительное солнце. А в России зима, холодно, слякотно, голодно...
Какой контраст между тем, что здесь, и тем, что там, дома. Ужасно хочется что-то делать, меж тем, уже который день проходит в ничегонеделании. Нужно наблюдать жизнь, копить материал для первой корреспонденции. А много ли с балкона гостевой квартиры узришь?
4 (понедельник)
День начался с томительного ожидания приезда Петра. А его всё нет. Понимаю, у него свои заботы и проблемы, у меня свои. Но всё же досадно.
Длительный творческий простой не радует, но что тут поделаешь. Вот так и сидим на высылках. Задержка господина Н.с отъездом и передачей корпункта сковывает по рукам и ногам. В Кабуле я был сам себе хозяин, а здесь Бог весть кто...
Н. объясняет задержку с отъездом объективными причинами. Они связаны с редакционными обстоятельствами, по его словам, там не в состоянии решить вопрос с оплатой багажа. Однако переживать всё это приходится мне. И сколько ещё?
В России по-прежнему всё дурно. В СНГ ещё дурнее. Никаких новостей. Даже радиоприёмника нет.
6 (среда)
Н. вылетает в Москву 13 января. Появился новый водитель. Молодой парень по имени Тин. Говорит по-русски, но малый не разговорчивый. А может быть установка у него такая. Мне он сразу же не глянулся. Не смотрит в глаза. Выходит, себе на уме. Впрочем, здесь многие себе на уме. Понять вьетнамца очень непросто. Хотя понять кхмера было куда сложнее. (Муй тоже был малый не промах, но с Муем мы подружились. С Тином не получилось). Лиха беда начало. Вот только бы приступить к работе. А там и друзья появятся. Получил некое временное удостоверение, которое еще, увы, даже не вид на жительство.
13 (среда)
Наступил долгожданный день отъезда господина Н. Завтра можно переезжать в корпунктовскую квартиру в Ким Лиене и начинать новую собкоровскую жизнь, которая, хочется надеяться, сложится более удачно, чем отсидка на отшибе. Наконец получу связь с Москвой и смогу что-то передать.
15 (пятница)
Вчерашний день был самым драматическим за последние три недели. Въехали в разорённую и загаженную квартиру. Н. исхитрился продать всё, что только можно. А я подписал все акты о приёмке корпункта и находящегося в нём имущества, не глядя, только бы покончить поскорее с затянувшимся карантином на выселках.
Теперь придётся разбираться со всем этим разором. Но думаю, сдюжим! Главное - есть квартира в относительной близости от центра города, есть телефон, а всё остальное - дело наживное. Апартаменты, конечно, не те, что были в Кабуле, но всё же не гостиница, а постоянное жильё. Мышка расстроилась, но я пообещал ей в ближайшее время решить вопрос мебелью и прочим бытом. "Жизнь прекрасна!" - сказал я. Вот увидишь. И мы принялись за уборку. Впрочем, нас ожидали и другие неприятности. Тин приехал с ободранным автомобилем. Какой-то рикша перевозивший то ли шкаф, то ли кровать зацепил наш "Нисан" и теперь обе двери справа украшала внушительных размеров царапина и вмятина.
Сегодня с утра Тин поехал в полицию, а я вновь остался без колес.
Возникают разного рода любопытные новости. И самая любопытная - присутствие в Ханое бывшего советского, а ныне российского резидента Г.Ю.М. Этот пномпеньский супостат вновь вернулся в мою жизнь. Правда, в "Правде" ему меня не достать. Вот и каламбурчик родился. Сейчас у меня иные заботы. Надо обустроить корпункт в Ким Лиене, который Н., как понимаю, разорил дотла. И правильно: "врагу - выжженную землю!".
17.
Из дненика:
«16 (суббота)
Сегодня побывал в Ассоциации вьетнамских журналистов. Дежурное протокольное мероприятие в преддверии Тэта (Нового года по лунному календарю), однако обставлено с претензиями на многозначительность.
Дни здесь сейчас такие как наше "бабье лето".
Я свободен! Я снова стал самим собой. Это самая лучшая работа в мире - быть собственным корреспондентом газеты в стране, о которой грезил много лет. А что касается Камбоджи, то даст Бог, доберусь и до Пномпеня. Вот только с деньгами пока туго. Три тысячи долларов, выданные в Москве, начинают потихоньку испаряться. Четыреста гринов я уже заплатил за гостевую квартиру на выселках. А небольшая сумма донгов на счету в банке, позволит продержаться не больше месяца. Зато господин Н. оставил мне в наследство долгов за квартиру на целых двенадцать тысяч триста пятьдесят американских долларов. Но это так, отдельные неприятности в океане удачи.
17 (воскресенье)
Сегодня утром я, наконец, смог по настоящему приветствовать своего вьетнамского друга Ле Куан Ту».
Необходимое авторское отступление.
В своем кабульском дневнике я отмечал однажды, что мне всегда удивительно везло на друзей в загранкомандировках. В Камбодже у меня были Муй и Сомарин, в Кабуле - Расед, в Ханое - Ле Куан Ту, а проще Ту. Познакомился я с ним во время второй десятидневной командировки во Вьетнам в июне 1985 года.
Обратимся к дневниковым записям того времени.
«4 июня 1985 года
(вторник)
Подлетаем к Ханою. Температура плюс тридцать по Цельсию. Значит, будет жарко. Но этого и следовало ожидать. Интересно, кто меня встретит?
Встретил незнакомый паренёк. Но русский язык знает. Поселили неожиданно напротив корпункта "Правды" и Гостелерадио...Моего нового вьетнамского сопровождающего зовут Ле Куан Ту. По имени - просто Ту. Учился в МГИМО. Сейчас работает в редакции "Нян зан".
5 июня
(среда)
Мой день рождения. С утра проснулся в промокших от пота простынях. Жара невероятная. Вчера обнаружил в доме (это вилла в колониальном стиле, построенная в середине века), где меня поселили, соседа. Огромный мулат Серхио. Говорит что он из Никарагуа. Учился где-то под Киевом. По-русски говорит хорошо. Что делает в Ханое? Минутное замешательство. Они с другом Хорхе... А где Хорхе? Он заболел и сейчас в госпитале... Как я понял, эти парни проходят здесь ускоренные курсы партизанской войны в джунглях. Ну что ж, вьетнамцы - учителя хорошие.
Пили с Серхио привезённую мной "перцовку" и вели любопытные беседы о революции. Так что с утра немного подташнивает. А на улице парилка такая, просто невмоготу. После посещения фабрики нужно попросить Ту посетить какой-нибудь храм. В жаре ощущение, что плавятся и вытекают мозги. Обед с Серхио. Рюмка "луа мой". Серхио днём не пьёт, у него сплошные занятия, а я боюсь высунуться на улицу, так там жарко.
И всё же прошёлся по городу. Всё решительно изменилось. Во Вьетнаме гиперинфляция. Цены на всё астрономические, а в магазинах (немногих) шаром покати».
Точно такая же картина возникла в Союзе в 91 году, шесть лет спустя. А тогда тебе казалось, что Вьетнам никогда не выберется из пропасти экономического кризиса. Воевать, наверное, было проще, чем строить социализм в стране с феодальным и колониальным прошлым.
«6 июня
(четверг)
Вчера вечером ресторанчик где-то в районе вокзала. Хотя, ресторанчик - это громко сказано. Скорее уличная харчевня. Потом долгая, за полночь беседа с Серхио. Он просвещал меня относительно революционного процесса на латиноамериканском континенте.
Спозаранку выехали в Намдинь. Это провинциальный центр в дельте Красной реки. Городок в тридцать улиц. 170 тысяч жителей. 4 кинотеатра, театр, рынок, лавчонки, где кормят супом "фо" из рисовой лапши, не действующий кафедральный собор, несколько пагод-музеев, хотя и действующих, но они спрятались в окрестностях города в рисовых полях. Вьетнамцы-католики после женевских соглашений бежали на юг. Вьетнамцы-буддисты остались.
Днём обед на семерых в частном ресторанчике. Стоил три с половиной тысячи донгов. Если это НЭП в гиперболическом проявлении, то, как здесь выжить? Наверное, кто-то может позволить себе обедать в ресторанчике. Но кто? Донги, как верно выразился Ту, превратились в обычную бумагу. Но, как же живут рабочие? Или тот же Ту? Ему ответить на этот вопрос трудно, а мне и подавно.
Пообедал, и тут же прошибло потом. Жара во влажном климате штука одуряющая, а с моим мотором и того хуже.
Потолочный вентилятор пока вращается шибко, а вот как упадёт напряжение или вовсе отключат электричество...
Вьетнам находится в плену проблем. Экономика слаба, хозяйство едва ли не натуральное. Так что выравнивание уровня жизни здесь - дело далёкое.
Разговоры с Ту. Предстоит трудная ночь в номере без кондея. Впрочем, не сахарный, полностью не растаю, что-нибудь да останется...
7 июня (пятница)
Пытаюсь что-то сочинять...
(Наброски к рассказу "Зной"
"Временами сердце заходилось и ему казалось тогда, что может случиться страшное.
Глупо умирать вот так в безвестной провинциальной гостинице во вьетнамской глубинке. А, впрочем, разве умнее помереть в когда-то блестящем сайгонском отеле "Мажестик"?
Тогда он вдруг подумал, что мысли приобретают оплавленную форму, как и всё, что было вокруг него, и как сам он плавился, истекая жарким потом.
Я стремился во Вьетнам, идеализируя его в московской повседневности, в толчее метро, в столичной суете, без которой, однако, немыслима моя жизнь.
И вот он Вьетнам, провинция Ханамнинь и её центр Намдинь: тридцать улиц, шесть пагод, четыре католических храма. Гостиница для партийных делегаций. Потолочный фен вращается всё медленнее - падает напряжение в электросети. Потом он замирает, и я, молча гляжу в потолок, потому что мне не с кем разговаривать.
А впрочем, я бы ругался матом. Мат - защитная реакция души на внешний мир. Явление бездуховное.
Но ругаться, вернее, спасаться от зноя матом не с кем. Думаю, а может быть, вспомнить что-то приятное, ну скажем своих женщин. Какие они?
Весёленькая картинка. Потный малый, тупо глядящий на замерший фен, мысленно переживает соитие...
Жара делает меня идиотом.
Некто месье Дюпре образовал в начале нашего сумбурного века "Сосьете котоньер дю Тонкин". По-нашему это просто называлась бы "хлопчатобумажная мануфактура господина Дюпре". Хлопка здесь отродясь не было. Зато рабочую силу за копейку купишь. Дюпре - француз. Умный. Денежки он считать умел. Хлопок вез из Африки, ткал в Намдине. Торговал тканями повсюду. И во Франции, и даже у нас в России. "Парижские платья господина Дюпре". Тогда на карте мира не было такой страны Вьетнам. Был французский Индокитай. А в нём Тонкин, Кохинхина, Аннам, Камбоджа, Лаос....
Осенний московский дождик просто сыплет на голову. У нас дождик - это прелесть сплошная, а вот азиатские тропические парные ливни (муссонные), кажется, доконают меня окончательно. Так о чем я думал?).
Приходит Ту. Зовёт обедать. Есть, честно говоря, в эту дикую жару не хочется, но иду. Лучше что-то делать, чем плавать в собственном поту на широченной вьетнамской кровати под москитной сеткой.
8 июня (суббота)
Вернулись в Ханой. В гостевом доме появился второй никарагуанский революционер Хорхе. Худой и бледный латиноамериканец. В отличие от Серхио он истинный потомок конкистадоров. Ему нездоровится, но держится молодцом. Предлагаю грядущим партизанам выпить по чарке перцовки за грядущую революцию в Гондурасе. Мои знакомцы вздрагивают, смотрят друг на друга, потом на меня, и неожиданно соглашаются в обед хлопнуть моей "союзплодоимортовской пеппер водки".
Вечером от неё остались капли на дне, и Серхио, как настоящий партизан и следопыт, нашёл в доме початую бутылку рисовой водки "луа мой". Революция продолжается!
14 июня (пятница)
Вернулись из города Хошимин. Сайгон пьянит без алкоголя, хотя последний и там присутствовал в больших количествах. Поскольку во Вьетнаме слегка пробиваются зачатки НЭПа, то центральный орган КПВ газета "Нян зан" так составляет программу для зарубежных коллег, чтобы они могли посетить наиболее успешные предприятия государственного и частного сектора. Непременным пунктиком в этих визитах был завершающий их обед с директором, парторгом и профоргом предприятия. Скромный обед - на Севере и поражающий воображение на Юге. Ту называет эти застолья "обедами с рабочими". Мне они очень понравились. За столом всегда приятнее беседовать о жизни, чем записывать столбцы цифр, которые и моему толмачу Ту даются с трудом. Так что Сайгон дался мне большой кровью. Почти сорокаградусная жара, обжорство, и неумеренное поглощение "Джонни Уокера" привели к тому, что за всё время поездки на Юг я не записал ни строчки в дневнике. Болел, но старался не пугать вьетнамских коллег и особенно дорогого "даньти" Ту, с которым я крепко сдружился за время этой поездки. В Вунгтау мы забрели далеко по мелководью в поисках места, где удалось бы понырять. Ту весьма забавно матерится. Спрашиваю, где научился? В Москве, в МГИМО. У него близорукость. Спрашиваю, как же он воевал и где?
В Камбодже, в районе озера Тонле Сап.
О-ля-ля! Не слишком ли далеко от тропы Хошимина?
Мы были везде, говорит Ту. И в Камбодже и в Лаосе. Как и американцы.
А ты убил много американцев?
Не знаю, говорит Ту. Я не видел куда стрелял. А ты стрелял в лесу?
Я нигде не стрелял кроме стрельбища в армии и на военных сборах.
А я стрелял в лесу. Там ничего не увидишь.
И тигра?
Ту смеётся, какие ещё тигры, их всех война распугала. Ему повезло. В 1974 году он уехал в Москву учиться в МГИМО. А в 1975 году война закончилась. Теперь он работает с зарубежными делегациями.
Вечером прощальный ужин с моими никарагуанскими адептами Че Гевары. Оставляю им свой телефон в Москве. Обещают навестить.
15 июня (суббота)
Итак, я вновь на борту "ИЛ-62". Лечу домой.
Вчера мы сердечно простились с Ту. Товарищ из совпосольства (из добрых "соседей") выдал мне записку в посольскую лавку, где я накупил мешок продуктов на оставшиеся у меня донги. Сахар, молоко, масло, колбасу, сигареты, какие-то крупы, какие-то консервы, соль, мыло. Женщина за прилавком смотрит на меня с удивлением, но товар отпускает молча. Записочка от офицера безопасности это вам не щи лаптем хлебать. Думает про себя: ну и аппетиты у журналиста, сейчас отправится к вьетнамцам в лавку менять продукты на серебро.
Ничего вы, тётя, не понимаете. И понять не сможете. У вас же нет вьетнамских подруг. А меня друг Ту в машине дожидается.
Выхожу, волоча мешок. Затаскиваю его в редакционный "Уазик". Ту тоже удивлён, но вида не подает.
Это тебе, говорю я.
Зачем?
Затем! Бери и молчи. Мы же друзья.
На его глазах за стеклами с диоптриями предательская влага.
Сегодня Ту попросил меня купить ему в Москве очки с диоптрией минус три. Почти как у меня. Непременно нужно это сделать".
Вот так я познакомился с Ле Куан Ту, который стал на всё время собкорства в Ханое моей палочкой-выручалочкой. Всё-таки насколько мудры русские пословицы. Особенно эта: "Не имей сто рублей, а имей сто друзей".
18.
Мемуары вещь опасная. Объективными они не могут быть по определению, потому что любые мемуары - это человеческий материал, а людям свойственно быть субъективными.
Куда проще было бы написать книгу от "третьего лица". Назвать её художественным произведением, где "любые совпадения имён и характеров случайны", хотя и шиты белыми нитками.
Наверное, приятнее было бы изобразить своего героя яркой запоминающейся личностью, обаятельным, удачливым, не знающим сомнений. Но тогда это будет чистой воды вымысел.
Иное дело мемуары и дневники. Это уже другая проза. Невымышленная и неприкрашенная. Дающая возможность читателям видеть автора таким, каков он был в том или ином отрезке жизни. Обычно дневники публикуют посмертно, а мемуары - только от знаковых фигур.
Но надо же кому-то ломать традиции.
Из дневника
Ханой. 1993 год. Январь.
20 (среда)
Сижу возле телефона в ожидании вызова из Москвы. Звонок из стенбюро задерживается. Это обычное дело. Хотя ожидание всегда утомительно. Но здесь хотя бы Ивашка бегает по квартире, да и с Мышкой можно поговорить о том -о сём.
Год назад в этот день я покинул Кабул.
Месяц назад в этот день мы покинули Москву.
Ещё, прожита первая неделя после отъезда господина Н.
Прорезалась редакция.
Продиктовал материал и на радостях выпил водки.
Сейчас нужно сосредоточиться на корреспонденциях.
Главное сделать первые десять, а потом всё пойдет по накатанной колее.
И быт наш в Ханое постепенно налаживается. Я приобрёл круглый стол и стулья. Теперь хотя бы есть стол, за которым можно сидеть и стулья, на которых можно сидеть.
Лиха беда начало...
По прошествии многих лет, эти дневниковые записи воспринимаешь ностальгически, хотя в то время когда они писались, жизнь представлялась не в столь розовом цвете. Прежде всего, из-за неопределённости ситуации в Москве.
А в Москве в это время Ельцин и Кравчук делили Черноморский флот. Сергей Филатов сменил Юрия Петрова на посту главы президентской администрации. На съезде РОС Сергей Бабурин угрожал Кремлю призывами к кампании "всенародного гражданского неповиновения режиму". Словом, в Москве было "весело".
А Ханой в это время вовсю готовился к встрече Нового года по лунному календарю (по вьетнамски этот праздник называется Тэт).
21(четверг)
День начался с генеральной уборки квартиры.
Ждём гостей. Моего друга Ту и его жену Зунг. Вьетнамский язык - тонический, и многие согласные не произносятся. Поэтому здесь и далее я буду называть жену "дядюшки Ту" просто Зунчик. Это миниатюрная и тоненькая как тростник женщина. По-русски не говорит совсем. Но данное обстоятельство не мешает нам общаться со всей сердечностью.
Ту говорит мне, что Зунчик очень смущалась предстоящему визиту к нам. Н. никогда не приглашал их в гости.
"Мой дом - твой дом", - говорю я Ту. "Можете в любое время приезжать без приглашения, Мы же друзья!".
Ту переводит мои слова Зунчику. Она застенчиво улыбается и кивает головой. Я пью вьетнамскую водку "луа мой", Ту пьёт пиво "Халида", которое варят по технологии знаменитой марки "Карлсберг", Зунчик и Ивашка пьют "кока-колу", а Мышка пьёт то же самое, что пью я. Зря что ли муж и жена - одна сатана. Вот так мы и начали встречать свой первый Тэт во Вьетнаме.
23 (суббота)
Ханой взорвался петардами. Новый год по лунному календарю - знаменитый вьетнамский Тэт был знаком мне ещё по Пномпеню. Тогда, в январе 1981-го года вьетнамские бойцы разгоняли злых духов очередями из "калашей" в воздух. Пару ночей спать не пришлось.
Так что и сейчас мы настроились на пару-тройку бессонных ночей.
Первыми в честь года Петуха сложили свои головы самые горластые топтуны курочек. Последних тоже угодило в лапшу немалое количество, но высшим шиком среди ханойцев считаются по ходу нынешнего праздника блюда из петушатины.
Спрашиваю у Ту, через сколько лет вьетнамцы будут отмечать год Крысы или год Кошки. Мой друг ценит чувство юмора.
"Не бойся, крыс и кошек мы не едим".
Говорим громко, из-за непрерывной череды разрывов петард, от которых чадит серой и селитрой. Из подъездов клубится серый дым.
Ту заскочил к нам на минутку. Привёз новогодний пирог "чынг". Это традиционное новогоднее лакомство, которое готовят из молодого клейкого риса, бобов и свинины, затем этот квадратный пирог заворачивают в широкие банановые листья, и так он может храниться достаточно долго.
24 (воскресенье)
Второй день Тэта. Город несколько подустал, однако, всё ещё ожесточенно огрызается петардами и шутихами.
Ходили в парк Ленина. Там множество детей. Демографический бум во Вьетнаме порождает у властей головную боль, поскольку политика ограничения рождаемости двумя детьми в семье никак не срабатывает. В стране буддийских традиций - аборт - страшный грех. Прокатил Ивана на карусели.
Между тем водила Тин запропал куда-то с покалеченной машиной...
Наверное, "бомбит" на празднички.
25 (понедельник)
С утра водила привёл в "стойло" наш искалеченный "Ниссан", и тут же стал просить авто ещё на один день. Интересно наблюдать за поведением этого удальца. Жаль, что он мошенник. Но воспринимай жизнь "в розовом цвете", как пела малышка Пиаф.
Хорошо, - говорю я Тину. - Поезжай. Жду завтра утром.
Просить его работать в дни Тэта я не могу. А мне машина ни к чему. За руль я всё равно не сяду. Да и город можно узнать только когда бродишь по нему на своих двоих.
Меж тем, в голове рождается мысль о том, что избавится от мошенника водилы можно просто. Нужно избавиться от машины. Тогда и водила не нужен.
Но всё не так просто.
Город по-прежнему пуст. Торговли нет. Хлеба тоже. В принципе это переживаемо, у нас есть привезённый Ту пирог "чынг". Так просто его есть не очень вкусно, но под "луа мой" - истинное наслаждение.
Единственно, что удручает это растянутость праздников во времени. Фактически выпадает из рабочего ритма около трёх недель. Но такое во Вьетнаме случается лишь раз в году. Всё прочее время здесь работают от рассвета до заката, а на фабриках и вовсе в три смены.
26 (вторник)
С утра пришёл знакомиться собкор "РИА - Новости" Андрей Ш. с женой. Поговорили об общих знакомых. Андрей работал в Чехословакии с Олегом Спириным.
Тин привёз кучу информационных бюллетеней из ВИА (местный ТАСС). Бюллетени на французском я просмотрел. На вьетнамском отложил до приезда Ту. Тин запер автомобиль в гараже и отправился отдыхать. Похоже "отбомбился". Тэт продолжается и никто нигде работать не желает. Значит, имеют на это право, коли, вкалывают потом целый год без выходных.
Послушал радио. В России всё то же. Инфляция, дрязги, неопределённость.
Жду вызова из Москвы. Передал очередную корреспонденцию, поговорил с Юлей Стрельниковой, которая рассказала все редакционные новости.
Теперь до понедельника осмысление новых сюжетов. За отсутствием репортажей с полей и фабрик, пробавляюсь сочинительством нелепых корреспонденций о всяком и разном умозрительном.
В феврале надеюсь заняться репортерской работой. Писать не из бюллетеней ВИА, а с натуры.
27 (среда)
Тэт продолжается как очаги сопротивления после завершения битвы. С утра пришлось в поисках хлеба насущного заглянуть в посольскую лавку. Потом посетили местный зоопарк.
Потом позвонил Хюинь из "Нян зан", он учился в АОН в Москве и там меня с ним познакомили. У Хюиня, кто-то из родственников в ЦК КПВ. Так что этот парень далеко пойдёт. (Как в воду глядел. Сегодня Хюинь - член Политбюро ЦК КПВ). Он сказал, что в ближайшие дни приедут люди из редакции, чтобы помочь корпункту "Правды" с мебелью. Очевидно усилия Ту не пропали втуне.
А уже совсем ближе к полуночи московское радио поведало нам о том, что раскрыто покушение на жизнь Бориса Ельцина.
Задержанный бдительными чекистами на крыше одного из домов поблизости комплекса зданий на Старой площади в Москве майор из Хабаровска Иван Кислов якобы готовил убийство первого президента России. Ни фига себе!
28 (четверг)
С утра пришли Ту и главный хозяйственник из "Нян зан" Во Лиен. Очень симпатичный человек. Он оглядел спартанское убранство четырёх комнат корпункта, угостился зелёным чаем, который Мышка научилась заваривать мастерски с трёх уроков "дядюшки Ту", крепко пожал мне руку на прощание. Ту за его спиной заговорщицки подмигнул. Мол, всё будет хорошо.
Днём Ту позвонил из редакции и сказал, что Хюинь, учитывая сложное финансовое положение корпункта "Правды", предлагает продать машину. Таким образом, моя неясно витавшая в голове идея начала приобретать зримые очертания.
Вьетнамские друзья интересуются возможным развитием ситуации связи с несостоявшимся покушением на Бориса Ельцина.
Отвечаю одним словом - "бред!"
Но на душе неспокойно.
Дело о покушении на Ельцина можно воспринимать и как грандиозную провокацию Бурбулиса. Неужели могут повториться события 37-го?
Тогда, правда, всё началось с состоявшегося убийства Кирова, поскольку тоже назревал кризис власти. "Голос России" просто взбесился. Несчастная моя страна. Как доверчиво шагает она навстречу репрессиям. Неужели снова возможны политические процессы? Неужели мы ничему не научились?
Конечно, редакции сейчас не до моих пронизанных историческим оптимизмом заметок при всей крутизне разворачивающихся событий...
30 (суббота)
Тэт завершается. Все возвращаются на свои рабочие места.
Но открытие любой лавчонки сопровождается грохотом взорванных петард, разгоняющим злых духов.
Бедные духи, куда им деваться?
Не иначе как к нам в Россию. Под бурбулисово крыло.