- Может тебя тирунами накормить? - приподняв очки, насмешливо спросила Полина Андреевна.
Не привыкла она, бывшая фронтовичка, чтобы капризничали за столом. Да и невозможно это было. Готовила она, надо сказать, как бог. Это же вам не шутка, после войны всю жизнь проработать шеф-поваром в обкомовской столовке, удовлетворяя причудливые запросы партийных бонз.
К ней, находящейся теперь на заслуженном отдыхе, продолжали поступать заказы. На дом, конечно. Особым спросом пользовались торты.
Но сегодня стояла она перед восьмилетней пигалицей, сидящей за столом, и не знала, чем её накормить. Пигалица – дочка племянницы, приехавшей к бабе Пане погостить, была капризной и вредной:
- Не хочу-у-у, не буду-у-у, - тянула она, отворачиваясь от всего, что ей предлагали.
- Разбаловала ты её, Фотина, – укоризненно покачала головой Полина Андреевна. - Как же ты с ней справляешься?
Племянница только руками развела, мол, справляюсь как-то, и, словно извиняясь, добавила, - Да она болеет часто, вот аппетита и нет.
- Тогда - на дачу, - скомандовала баба Паня. Побудет ваша пигалица денёк-другой на свежем воздухе, глядишь, и аппетит появится. А то сами сидите в городе безвылазно и ребёнка совсем заморили. Посмотри, одни косички в разные стороны торчат.
Дача находилась в курортной зоне, что и было веским аргументом в пользу поездки.
Через полтора часа Полина Андреевна, племянница и пигалица вылезли из душного, прогретого до костей автобуса и в тени старого, с необъятной талией дуба несколько минут переводили дух, пока лёгкий ветерок не остудил их красные, словно в бане распаренные лица.
– Ну, вперёд, - скомандовала баба Паня, и по песчаной дорожке, петляющей то вверх, то вниз, двинулась к заветной цели. Через пару километров тягучий смолистый воздух защекотал ноздри.
- Скоро придём, - ободряюще произнесла Полина Андреевна, - сейчас быстренько через соснячок, затем свернём налево, там метров пятьсот по дороге и будем дома. Не ной, - строго взглянула она на пигалицу, дёргающую племянницу за рукав. - Отстань от матери, иди, воздухом дыши, аппетит нагуливай.
Стволы сосен на солнце приобрели тёплый янтарный оттенок, где-то совсем рядом застучал дятел, с весёлым стрёкотом с дерева на дерево перелетали птицы. Незаметно закончился лес. За поворотом показалась старая водокачка. Ещё немного и Полина Андреевна остановилась у небольшого аккуратного домика на краю обрыва. Внизу виднелось озеро. Оттуда доносились весёлые крики купающихся дачников.
- Милости прошу, - открывая калитку, проговорила баба Паня,- купаться пойдёшь?– спросила она у пигалицы.
- Я плавать не умею, - ответила та и уцепилась за материнский рукав.
В домике было душно, пришлось распахнуть настежь все окна. Белые накрахмаленные занавески зашуршали на сквозняке. На стол легла такая же белая, накрахмаленная, с вышитыми по краям петухами скатерть. Запахло душистым, с мятой заваренным чаем. На столе оказались баранки и вишнёвое варенье.
- Ну что, руки мыть и к столу, - скомандовала Полина Андреевна. – Попьём чайку. А потом, пока обед готовится, можете прогуляться к озеру.
Пигалица от чая отказалась и с неохотой надкусила баранку:
- Не хочу-у-у, - снова заныла она.
- Фотина, что ж ты ей про тируны до сих пор не рассказала? – спросила баба Паня. Увидев, что племянница допила чай, попросила сходить на колонку за водой.
Услышав, как звякнула калитка, тётка обратилась к пигалице, с недовольным видом сидевшей на диване:
- Хочешь, я расскажу, как твоей матери до войны и во время войны жилось? Может, поймёшь что-нибудь, мать пожалеешь, не будешь её изводить своими капризами. Она у тебя не молодая уже, тебя родила в сорок два. Ты видела, у неё вены на ногах как жгуты переплетённые? Это с войны.
Пигалица молча надула губы. Полина Андреевна продолжала:
- Твоя мама родилась на Псковщине. Оба её деда, твои прадеды, были из зажиточных крестьян, много работали на своей земле, были бережливыми, имели добротные дома, ухоженную землю, скотину. Такими же трудолюбивыми были и родители твоей мамы, твои бабушка и дедушка. Единственный в деревне кирпичный оштукатуренный дом принадлежал им. Построен он был своими руками.
На этот дом и позарилось колхозное правление. Было это давно, в 1935 году. Семью пришли раскулачивать. Дом забрали под сельсовет, скотину и всё имущество конфисковали. Семью с тремя детьми выслали на Урал, на медные рудники, не дав взять с собой ничего, кроме смены белья. Жили они там в бараке, где, отгородившись друг от друга шторками, ютились семьи спецпереселенцев. Работали на рудниках. Прошло два года.
Однажды вечером, в декабре 1937 года, в посёлке начались массовые аресты. Забирали только мужчин. Барак, где жила семья твоей мамы, не обошли стороной, забрали всех лиц мужского пола, даже вчерашних мальчишек, которым только исполнилось 18 лет. Арестованных свезли в один барак. Твоя мама была бойкой, пробралась туда и поползла по полу, стараясь найти отца. Какой-то мужчина в невероятной давке сумел поднять её над головой. Все загалдели, спрашивая: «Чья девочка?» Услышав: «Моя!» - арестанты бережно передали Фотинушку её отцу. Он прижал дочку к груди, поцеловал, сказав: «Иди домой, скажи маме, что всё будет хорошо». Твою маму также на руках передали к выходу. Ночью арестованных куда-то увезли. Никто из них не вернулся. Как выяснилось позднее, все они были расстреляны, тела сброшены в старую шахту.
Фотинушкина мама, твоя бабушка, по-прежнему работала на рудниках, одна поднимала детей. С «уральским паспортом» никуда нельзя было уехать. Было очень голодно. Иногда дедушка привозил им сушёную картошку. Хлеб выдавали по карточкам. С вечера нужно было занять очередь, чтобы на следующий день до обеда получить паёк. По ночам твоя мама стояла в очереди, утром её меняла твоя бабушка, вернувшаяся после смены из шахтёрского забоя. А твоя мама шла в школу. Тяжело им было. Младшие дети умерли. А 8 марта 1941 года во время устроенного в шахте обвала погибла Фотинина мама. Дед Андрей, твой прадед, собрав необходимые справки, получил разрешение забрать внучку с Урала. Но не успел привезти её в деревню, как началась война.
Они шли через лес, когда где-то вдалеке послышались взрывы, похожие на раскаты грома. Над головой загудели самолёты с чёрными крестами на боку.
Так и попала твоя мама из огня да в полымя.
Немцы быстро оккупировали Псковскую область. Появились они и в деревне, куда дед Андрей привёз внучку, установили новые порядки, за нарушение которых полагался расстрел. Стали угонять местных жителей в Германию, кого-то отправляли на лесозаготовки и принудительные работы. Многие деревенские ушли тогда к партизанам. Мосты подрывали, фашистские эшелоны пускали под откос.
Недолго прожил дед Андрей, умер. После его смерти твою маму забрала к себе тётка Паша, у которой своих детей было пятеро. Но мать твою никто не жалел. Сирота и есть сирота. Её отправляли в соседнюю деревню ухаживать за родственниками, лежащими в тифозном бреду, говоря: «Если и сама помрёт, так не жалко». Но Бог твою маму миловал. Миловал и тогда, когда она вместе с бабой Дуней возила на санках хлеб партизанам. Миловал, когда шальной снаряд, пролетев над их головами, разорвался по другую сторону дороги. А они, отброшенные взрывной волной, стряхнув с себя землю и грязный снег, встали целыми и невредимыми, без единой царапины. Тогда баба Дуня сказала: «Теперь мы с тобой ещё долго жить будем. Видно, в рубашке родились».
Хлеб-то они партизанам возили, а сами кожуру от мёрзлой картошки на тёрке натрут, лебеды туда добавят или верхушек молодого хвоща, по-деревенски - пупышей, перетёртых в порошок, напекут из этого лепёшек-тирунов и едят. А твою мать тётка Паша посадит из ложечки льняных семян каплю масла выдавливать. Вот сидит она и давит семечки в маленькой ступке до тех пор, пока масло не капнет в посудину. А масла-то капелька одна – в мёрзлую картошку для запаха добавить. Всё вроде как жиринка. А у тётки своих детей пятеро, да твоя мать – шестая. Лишний рот. Нахлебница.
Только в июле 1944 года прогнали немцев с оккупированных ими псковских земель. А тирунами в деревне ещё долго питались, потому как есть было нечего, а выжить нужно было обязательно. - Полина Андреевна замолчала. Во дворе послышались шаги. Пигалица побежала открывать матери дверь. Тётка захлопотала у плиты:
– Спасибо, Фотинушка. К озеру прогуляйтесь, там хорошо сейчас, а я пока обедом займусь. Да не забудь пигалице лебеду с хвощом показать. Я про тируны ей рассказала.
После прогулки пигалица изъявила желание помочь Полине Андреевне накрыть на стол. За обедом ни разу не сказала: «Не хочу-у-у». Ела с удовольствием и даже попросила добавки. То ли проголодалась на свежем воздухе, то ли действительно что-то поняла.
Баба Паня, подперев кулаком щёку, задумчиво смотрела на неё.