Прошло несколько лет. Жизнь Андрея утряслась, успокоилась. Он проработал безвыездно в Байконуре почти пять лет и затем по протекции одного генерала Минобороны, с которым судьба его близко столкнула в Байконуре при аварии на пусковой площадке космической ракеты Протон, переехал из Байконура в Подлипки на завод, занимающийся изготовлением оборудования для эти самых пусковых площадок. На этом заводе был УКП филиала вечернего Машиностроительного института, так называемого ВЗМИ, куда Андрея взяли без экзаменов по направлению от завода на первый курс сварочного факультета.
Он купил на деньги, заработанные на Байконуре, кооперативную двухкомнатную квартиру в Подлипках и машину вместе с гаражом. А вскоре в его квартире появилась и жена, нормировщица цеха сварных металлоконструкций, где Андрей начинал работать сварщиком, а сейчас уже работал заместителем начальника цеха. А через год после их свадьбы появилась у него и дочь, Анастасия.
Все было у него хорошо, все нормально. Подходила к концу его учеба во ВЗМИ, наступило время диплома. Он пробовал было начать писать диплом дома, но ничего не получалось. Вечно что-нибудь или кто-нибудь отвлекали. Даже собственная дочь, которой было всего лишь три года. А здесь еще возник дополнительный экзамен по гидравлике, введенный зимой приказом Ректора в институте с кучей лабораторных, которые надо было делать в институтской лаборатории.
И тогда он уехал в Москву в общежитие для дипломников ВЗМИ, что располагалось в здании бывшего Сокольнического монастыря, а теперь сборного студенческого общежития. А жене помогать стала ее мать, то есть, теща Андрея, которая жила недалеко в тех же Подлипках.
Этот сегодняшний день оказался для Андрея успешным. Он наконец-то защитил эти свои чертовы лабораторные по гидравлике, неприятные и муторные до осточертенения, да еще получил заодно и зачет по всему ее курсу, что давало ему допуск до экзамена, и потому был доволен собой до невозможности.
Поэтому он решил побалдеть для себя и съездить в центр Москвы для элементарного человеческого побродить. Он любил этот кусочек старой Москвы.
Он шел, ушедший в свои мысли, бездумно поглядывая по сторонам, заостряя свои взгляды лишь на фигурах и лицах проходящих мимо него женщин. Ему нравилось смотреть на женщин. На их лица, на их фигуры. Но не на одежды. Одежда женщин его не интересовала никогда. Он всерьез считал, что красивых женщин не сможет испортить никакая одежда. И как ни одень красивую обаятельную женщину, хоть рогожу на нее нацепи, она всегда будет красивой. Он был твердо убежден, что не одежда красит женщину, а женщина красит женщину.
И он шел, не торопясь, никуда не спеша, лишь рассеяно поглядывая по сторонам.
У Андрея сложились странные отношения с женщинами. Он оказался из породы однолюбов, но отношения со своей первой любовью у него прервались по серьезным жизненным обстоятельствам. Не по чувствам, а именно по обстоятельствам. Жизнь просто развела их. Причем, развела по своему собственному усмотрению. Не согласовав свои действия с мнением непосредственных ее участников. Но Андрей винил во всем случившимся именно себя, а не кого-то другого.
Он был видным парнем и вниманием женщин никогда не был обижен. Но все попытки связать свою жизнь с другой, полюбившей его женщиной, терпели у него полнейший крах. А жить с безразличной для себя женщиной, хотя и любящей его, у него не получалось. Жить с женщиной ради одной лишь физиологической потребности его мужского организма в сексе, жить с женщиной ради одного лишь секса у него не выходило. Жизнь показала, что он, оказывается, прекрасно может обходится и без физиологического секса. При нужде он мог спокойно заняться и элементарным своим самоудовлетворением, но только бы не ложится со случайной своей партнершей в постель.
И потому женился он лишь потому, что его жена была хорошая, красивая женщина и его любила самозабвенно. Но ее он не любил. Он был равнодушен к ней, как к женщине. Она не возбуждала, не заводила его. И он мог на нее спокойно смотреть, как на красиво одетую, так и на обнаженную. Она сексуально не волновала его. И она конечно же не могла не заметить такой сексуальной странности своего мужа. Но муж не пил, не гулял, не изменял ей, был всегда внимателен, предупредителен, всегда помогал ей в хозяйстве и ей всегда было хорошо с ним. Хотя душевно и не слишком уютно. Но она привыкла к такому странному своему мужу и не жалела о своей семейной жизни. У большинства ее подруг все оказывалось намного, намного хуже.
***
Он вышел из метро на станции «Дзержинская», постоял немного на тротуаре у ограды площади, посмотрел на мощную фигуру железного Феликса, вокруг которого и справа, и слева тянулась, текла бесконечная вереница машин. Ну, что ж, впечатляет, ничего не скажешь. Даже оторопь берет и чувство благоговейного послушания начинает охватывать душу.
Андрей свернул налево от метро, прошел сквер с задумчиво сидящим первопечатником Федоровым, повернул на проспект Маркса и направился вниз миме замысловато красивого, похожего на праздничный торт здания «Книжного двора», далее миме гостиницы «Метрополь» разукрашенными, как театральные декорации, стенами из цветных плиток и наконец-то вышел на «Театральную площадь». Здесь он пересек проспект Маркса, постоял у памятника бородатого и угрюмо-сурового Островского, посмотрел на сверкающие многоцветием окна магазина «ЦУМ» и остановился у колон Большого театра. Затем нашел в скверике у фонтана свободное месте на лавке, сел, достал пачку «Солнышка» и с наслаждением закурил, поглядывая на прохожих.
Было еще рано. Не уже начинало немного припекать. Чувствовалось, что день будет жарким. Андрей был одет в серые, тщательно подогнанные им самим на швейной машинке под собственную фигуру брюки, клетчатую рубашку -ковбойку с короткими рукавами, а в руках он держал новенькую спортивную сумку с длинной ручкой и бесчисленным количеством маленьких карманов на откидных клапанах-застежках. Вид у него был вполне современно-молодежный. Настроение у него было отличное, никакие заботы, никакие проблемы его сейчас не беспокоили и над его головой не висели, и ничто в ближайшем будущем не должно было его волновать
Он напоминал молодого, сильного зверя, ничего и никого не боявшегося, уверенного в себе, спокойно лежавшего на поляне в сытой полудреме и лениво посматривающего на окружающий его мир. Жизненные его неприятности ушли куда-то в небытие, жизнь нравилась ему, жизнь устраивала его в таком виде, в каком она проходила у него сейчас и ждал он от этой жизни только одного лишь хорошего для себя. Ну и для своей семьи тоже.
Выкурив сигарету, Андрей неторопливо, праздным шагом человека, которому некуда деть свое время, двинулся вперед. Он прошел наискосок сквер, обогнул здание Детского музыкального театра, пересек Пушкинскую улицу, постоял у знакомых по истории бело-зеленых стен «Дома Союзов», вышел к серому, холодно-внушительному монолиту вытянутого вверх прямоугольника Госплана и очутился на улице Горького, самой, можно сказать, центральной улицы Москвы. Он остановился на углу перекрестка и огляделся. Панорама отсюда открывалась просто великолепная, как на картине художника.
Громадная Манежная площадь, ограниченная справа блестящим глянцем импортной упаковки фасада гостиницы «Националь», а слева – черно серо коричневым, маловыразительным массивом гостиницы «Москва», снизу подбитым черно-красным бархатом облицовки, и далее по контуру шли красно-коричневые башенки сказочного замка «Исторического музея», органично переходящие в строгие линии кремлевской стены с устремленными ввысь ее стрельчатыми башнями, а совсем уж вдалеке, на заднем плане панораму обрывала приземистая вытянутость здания манежа.
Андрей удовлетворительно хмыкнул. Москва нравилась ему все больше и больше. Особенно сейчас, утром, в первой половине дня, когда с улиц уже схлынула торопливо-суетливая и раздраженно галдящая толпа спешащего на работу люда и тогда Москва открывалась взору вся сразу, как молодая красивая женщина на постели, только что скинувшая с себя одеяло, но не решившаяся еще вставать.
Андрею понравилось собственное сравнение Москвы с молодой женщиной. И он, довольный собой, двинулся дальше. Он дошел до улицы Горького, повернул направо и пошел вверх. Он прошел мимо магазина Подарки, мимо сквера с памятником Долгорукова. Шел, задумавшийся, погруженный в свои думы и свои грезы, отключенный от всего на свете. И здесь он услышал знакомый до невозможности и когда-то очень родной женский голос:
-- Ой, Андрюша! Здравствуй!
Он остановился и глянул на хозяйку этого голоса. Перед ним стояла Лариса.
Красивая губастая блондинка с тонкими, изящными чертами лица, и свободно стекающими на плечи золотыми локонами. Лицо блондинки было белое, совсем не загоревшее, мало подвижное, и казалось вырезанным из большого куска слоновой кости талантливым мастером. Но мастеру в его работе где-то не хватило терпенья и нос ее у него получился несколько великоватым для такого типа лица, да и лоб слишком уж высокий, настоящий мужской лоб, но он скрадывался небольшой изящной челкой желтых, цвета спелой ржи волос, под которыми на Андрея смотрели внимательные, ярко синие, как васильки во ржи, но с четко выраженным зеленоватым отливом, необыкновенно громадные и очень красивые глаза с длиннющим затемненными ресницами.
И здесь большие, выпяченные вперед губы блондинки раскрылись, показывая влажно блестевшие белые зубы и низкий, грудной женский произнес:
-- Боже мой, Андрюша, неужели это ты?!
-- Я, Лариса, я, - проговорил, усмехнувшись, Андрей и, неожиданно для себя, а, тем более, для Ларисы, шагнул к ней, обнял ее слегка за плечи и прижал свои губы к ее губам. Но затем его руки сами скользнули вперед и он обнял ее уже по настоящему. Ее губы раскрылись и они поцеловались. Но коротко. Затем Лариса отстранила его от себя, внимательно посмотрела в его лицо, в глаза, почему-то смутилась и тихо сказала:
-- Хорошо выглядишь. Молодец. Ты куда сейчас?
Андрей пожал плечами:
-- Да никуда. Просто гуляю. Зачет спихнул по гидравлике и теперь балдею.
-- Ты что, учишься? - спросила Лариса, искоса поглядывая на Андрея, - Где?
-- Да я заочно закончил ВЗМИ. Сейчас вышел на диплом. В июле защита. А живу я в Подлипках. Работаю на заводе. Заместителем начальника цеха. Да, женат. Имею трехлетнюю дочь. Вопросы еще будут?
-- Нет, не будут, - усмехнулась Лариса и продолжила, - Ну, раз тебе делать нечего, тогда пойдем со мной. Мне на работу надо зайти. Я там же работаю. В Арагви. Только теперь метрдотелем. Заодно и покушаем. Я еще с утра не ела.
***
В ресторане они просидели часа два. Не меньше. Кушали, немного выпивали и говорили, говорили, говорили. И никак не могли наговориться. Чувствовалось, что им интересно друг с другом, что их по-прежнему тянет друг к другу. Андрей потихонечку рассказал о перипетиях своей жизни за эти годы, Лариса – своей. Она была замужем, прожила с мужем почти три года, но где-то полгода назад разошлась с ним по чисто человеческим причинам. Слишком уж чужими они оказались людьми. Да и прошлое никак не хотело от себя ее отпускать. Андрея она так и не смогла забыть. Несмотря на странность их тогдашних отношений. А может и благодаря им. Ведь между ними так и осталась какая-то туманная недоговорённость и даже незавершенность. И вспоминала она его часто несмотря на замужество. Хотя теперь она была совершенно одна.
После ресторана они пошли к ней. Пошли пешком. Ведь Лариса жила недалеко от Арагви. Шли они медленно, шли и молчали, оттягивая момент прихода в квартиру Ларисы, словно боялись остаться наедине друг с другом в отдельном помещении. Оттягивали потому, что знали, что сейчас должно произойти между ними и страшились возникновения возможного взаимного разочарования друг в друге. Ведь прошло столько лет!
Но вот и ее дом. Кооперативная элитарная пятиэтажка, возникшая в центре Москвы на месте снесенного в шестидесятых годах какого-то купеческого особняка. Они поднялись на третий этаж, Лариса достала из сумочки ключи, открыла дверь и жестом пригласила Андрея войти. Затем зашла сама.
Закрыв за собой дверь, Лариса повернулась к Андрею и прямо всем телом потянулась к нему. Андрей тоже потянулся к ней. Они обнялись, их губы сами нашли друг друга и слились в мощнейшем поцелуе. Затем, не разрывая своих слившихся губ, начали здесь, прямо в прихожей сбрасывать с себя и друг с друга одежду. Страсть буквально захлестнула их и они отдались друг другу прямо здесь, в прихожей, полураздетые, стоя. И лишь потом перешли в спальню, разделись до конца и легли в постель. Очнулись они и пришли в себя лишь через несколько часов. Затем встали, поужинали, выпили по стопке настоящего Грузинского коньяка и снова легли в постель. Но уже до утра.
На другой день, вечером Андрей приехал к Ларисе и остался на всю ночь. Весь свой дипломный отпуск он прожил у Ларисы. Домой ездил редко.
***
Конец второй части
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/04/26/899