ИЗ САМЫХ РАННИХ ВОСПОМИНАНИЙ.
1.
В детстве, когда мне было всего три года, я чувствовала обострённую потребность в ласке. Мне было так хорошо, когда мама гладила меня по голове, приговаривая: «Какая у меня дочка умница растёт, или, заплетая небольшие ещё косички, говорила, какие они вырастут длинные, и вплетём мы в них красивые-прекрасивые ленты.
Видимо, ленты были маминой мечтой, потому что купить их было негде, а знала она о них со времён своей молодости.
Очень ярко запомнился такой эпизод: мама пошла в огород, а меня оставила на дорожке. Метра через три дорожка упиралась в забор, и был здесь, у забора, большой берёзовый пень. В своё время его не выкорчевали, а позже уже и передумали это делать – каждую осень около него росло множество опят.
Я зашла за пень. Там было немного страшновато, но интересно. Незнакомые запахи влажного мха, трухлявого уже пня, остановили меня. Я несмело трогала ладошкой толстую, растрескавшуюся кору, смотрела, как в глубоких трещинах этой коры ползают какие-то маленькие букашки. Всё было таинственно и интересно. Когда меня окликнула мама, я не сразу оторвалась от своего занятия.
А мама снова звала меня: «Дочка, ты где?» Но я уже почему-то не хотела отзываться. Я спряталась в этом новом открытом мной мире, и стояла, затаившись.
А мама уже обращалась к моей старшей сестрёнке, играющей около крыльца со своими подружками: « Она не с вами? Может вы не заметили, как она прошла мимо вас в дом, ну-ка, посмотрите там»
И когда в доме меня не оказалось, в голосе мамы послышались уже тревожные нотки. Она была совсем рядом со мной, но не догадывалась заглянуть за пень и продолжала звать: «Дочка, да где же ты?»
А я вдруг испытала огромную радость, мне было так хорошо!
Наконец, насладившись этой радостью и уже не в силах её сдерживать, я вышагнула из-за пня и, стоя на месте, проговорила: « Вот она я – дочка»
Круто развернувшись на мой голос мама подхватила меня на руки и понесла в дом, приговаривая и успокаиваясь: «Почему же ты не отзывалась-то? Я смотрю, а дочки моей нет, как же нам без дочки-то жить? Ты уж не пугай нас больше, и отзывайся да не уходи никуда!»
Так она говорила и говорила, неся меня в дом, а я, обхватив её двумя руками за шею, чувствовала себя совсем чуть-чуть виноватой, но такой счастливой!
Ведь, если ищут, - значит любят.
2.
Годом позже, а это был военный 1943 год, отец увёз нас временно пожить на подсобное хозяйство. Ему было 42 года. На фронт его пока не брали, а потом дали бронь, освобождающую от призыва, и направили вёрст за 40 от дома организовывать это самое хозяйство.
Был там единственный дом в одну комнату с русской печью, оставшийся от бывшего когда-то здесь человеческого жилья, да заросшее травой и бурьяном ровное место. Вот эту малую целину и решено было превратить в овощеводческое хозяйство.
Получив мешок муки на всю зиму отец и с ним ещё трое мужчин уехали туда осенью, чтобы посмотреть всё на месте и начать обустраиваться. За зиму они построили конюшню, небольшую овчарню, завезли лошадей и овец, нашли людей для предстоящих весной работ.
Приехав к отцу временно, до осени мы остались и на зиму.
Всё что я помню из того времени, это большая комната и русская печь. По утрам начинали свои дела взрослые, в открывающиеся двери врывались клубы морозного воздуха и застилали весь пол. Поэтому мама переносила меня и семилетнюю сестру с кровати на печь. Там было тепло. Пахло смолистыми лучинами. Мы с сестрой использовали их, как балалайки, и, несмотря на малость лет, пели частушки. а ещё интересно было сверху смотреть на всё, что делалось в доме.
Мне уже исполнилось четыре года.
По утрам к нам ненадолго заходила молодая красивая девушка лет двадцати. Работала она с овцами, и звали её Ольга. Она сильно привязалась ко мне, и я её тоже любила. Как бы ни была она занята, но всегда по утрам находила минутку побыть со мной.
Когда она приходила, я, лёжа на животе, свешивала голову с печи и видела вплотную её лицо, трогала её длинные косы и теребила удивительно красивые бусы. Особенно поражали меня зелёные бусинки. Ольга разрешала мне трогать их осторожно, чтобы не порвать верёвочку, на которую они были нанизаны, а сама рассказывала, какие маленькие появились ягнятки. Какие они мягкие, хорошенькие и что, как только будет можно, она покажет мне их, взяв с собой.
С каким нетерпением я ждала, когда же наступит то самое «можно»!
Наконец этот счастливый день наступил.
Ещё не видя этих загадочных ягнят, я уже их очень и очень любила.
Ольга завела меня в загон и подвела к жердям, которыми были отгорожены овцы. Хотя входные двери были открыты, в овчарне был полумрак. В этот момент кто-то подошёл к Ольге и она сказала мне: стой, смотри, я сейчас к тебе подойду и будем смотреть вместе, только не перелезай через жерди.»
И я подошла к загородке и положила руки на жерди.
То, что я увидела, повергло меня в ужас.
Овцы, сбившись в дальний угол, беспокойно толкались, тесня друг друга. Их было много, и воспринимались они, как что-то одно тёмное, копошащееся. Но страшное было не это. На меня смотрело множество испуганных глаз. Овцы блеяли, сбивались в испуге в угол загона, а я впитала в себя их испуг – ОВЦЫ МЕНЯ НЕ ЛЮБИЛИ, и подняла жуткий рёв.
Перепуганная Ольга принесла меня домой, раздела, уложила на кровать и вместе с мамой безуспешно пыталась меня успокоить.
С улицы на мой продолжительный рёв пришёл отец, но и его попытки оказались тщетными. А надо сказать, что я была очень спокойным и тихим ребёнком. Поэтому был странным мой плач.
Тогда Ольга сняла с шеи свои бусы, развязала верёвочку, сняла с неё две зелёных бусинки и положила их в мой кулачок.
И я сразу перестала плакать.
Недосягаемые для меня чудо-бусинки более чем убедительно говорили о её любви ко мне.
С тех пор прошли долгие годы моей жизни. Но я и сейчас уверена в том, что поняла на уровне чувств в глубоком детстве. И сейчас считаю, что счастье – это когда тебя любят, когда ты кому-то нужен, кому-то дорог.
С этим ощущением гораздо легче преодолеть любые жизненные невзгоды.