Из повести "Семечки чинара"
...Я тогда писал. Взахлеб. Сейчас жалею, что однажды собрал все и торжественно и так, как будто за мной наблюдал зал протестущих,сжег.
Глупость такая.Сейчас с таким волнением прочитал бы,как я тогда из Чехословакии выводил наши войска. Именно с этим рассказом неотложным пришел к одному мэтру местному. Взволнованный и гордый. Почему-то он сразу вызвал у меня острую жалость. Пустые, мутные глаза. Толстые, короткие пальцы. "Это что такое?! Откуда ты это взял? Тебе сколько лет? Забери и никому это не показывай. Пиши про изгородь, про луну».Другой уже вызвал брегливость.Рукопожатие - прикосновение улитки. И только одна мысль - помыть руки.
Аккордом стало посещение съезда писателей. Не повезло. Нормальные были, наверное и среди них. Я столкнулся с другими.
Стая непородистых, ущербных существ. Став таким можно было вползти в их мир, а иначе и не подпустят. Шарахнулся я. Инстинкт самосохранения был еще не обглодан. Молодой. Но окончательно я перебил в себе этот тяжкий зуд к писательству не только из-за того, что так уж оглушили меня забавные и жалкие персонажи эти. Это было,но было и другое.
Томление о славе, жажда публикаций не терзали. Честолюбие отсутствовало. Кстати - запоздалое до бессмысленности понимание– оно необходимо.
Буду писать для себя - решил си, вроде, поверил себе. Я и бумага. Все. И не удавалось. Один и не один. Незаметно и пространство внутри оказалось обложенным разными ограничителями. Во внешнем мире я зависим. Но в слове то свободен - не сомневался я.Но кем то обозначенная черта дозволенного стало определять не только поведение, но и восприятие. Оно сужалось, тускнело. Незаметно разноцветные нити, напрямую связывающие меня с землей, людьми, с собой и несущие поток узнаваний, чувств стали обрываться, исчезать.
Тонкие, зыбкие,они отступали перед более основательно заколоченными перегородками.
Устанавливалась отмеренная доза.Можно и нельзя.
Маркированная, узенькая тропинка.А однажды, переполненный потребностью писать, необходимостью сказать о том,что открылось и закрыло все остальное, сел за стол.Рука не отзывалась, не слушалась.
Резьба гайки и болта не совпадали.
Не тяжелое наказание и радость мощная, когда ты следишь за словами, как за доносчиками. Хочешь утаить, что обнаженно,что ни какими словами не прикрыть, нет, иное.Бессилье руки, ее предательство.Мной заслуженное и тем еще более мучительное.
И Таха утешал: послушай -самые древние стихи человечества. И выдавлены на глиняной табличке они.
-Скажи мне, друг мой, скажи мне закон земли, который
ты знаешь.
-Не скажу я, друг мой, не скажу я. Если бы закон земли
сказал я, сел бы ты да и заплакал. Что ты к этому можешь добавить?
Просто живи и не смотри ты так...