Юра начал изучать технику игры на гитаре почти сразу после учебки. Встанет в свободное время за койками в казарме у окна и подбирает аккорды по самоучителю.
Весь батальон нас, технарей, оказался во вновь созданной войсковой части без дедов. Старослужащими были только сержанты, но они – украинцы и сибиряки – к нам, всем одного призыва, питерским, почти не приставали. Быстро поняли, что где сядешь – там, примерно, и слезешь. Деды из других частей им даже сочувствовали: единственная такая часть была на весь гарнизон.
Так что Юре никто особенно не мешал. Талант у него был явный, и через год он сам начал подбирать-обучать способных ребят себе в группу. А через два года они во всю давали концерты в Доме офицеров, выезжали и во многие соседние военные городки, проводили дискотеки. Репертуар у них был сплошь иностранный. Его группа стала известна во многих гарнизонах.
Внешне Юра был хрупкий, небольшого росточка, играл с невыразительным лицом, но страсть и энергия выплёскивались из него. Стал он любимчиком у многих в городке.
На одном из концертов своей группы он познакомился с красивой девчонкой. Бегал к ней в самоволку. Даже влюбился сильно. Встречались они понемногу, но часто (режим службы к тому времени у Юры был совсем свободный). Оставалось ему служить пару месяцев, как его «любовь» (Светой её звали) приглашает его «официально» домой:
- Мой папа хочет с тобой поговорить.
Юра уже знал тогда, что папа - полковник, заместитель коменданта гарнизона. Квартира трехкомнатная, в единственном в гарнизоне доме «сталинского» фасона.
Сели они чай пить, полковник (без формы, по-домашнему одетый) его и спрашивает:
- Ну что, сынок, расскажи про родителей, что будешь делать после армии?
Мама у Юры работала дворником, одна его растила. Юра говорит:
- Собираюсь, на завод идти работать, а вечерами – играть в домах культуры, в ресторанах.
- Так ты что, дочку мою, к себе в подвал хочешь привести?
Юра смутился, набычился, замолк. Кстати, если об их со Светой удобствах – у него всё было продумано, он уже тогда с ребятами нелегально, но прилично зарабатывал на дискотеках. Так что комнату, а то и квартиру – он бы точно снял. И уже появлялись первые ЖСК.
- Молчишь? Нечего сказать? Света, оставь нас.
Света всхлипнула, выбежала, хлопнув дверью.
- Я тебе так скажу: дочь мою больше не увидишь. Парень ты, может, и способный, но ей другой человек нужен. Если правильно меня поймешь – просто расстанемся. Будешь её искать – уедешь в двадцать четыре часа дослуживать за Урал куда-нибудь. И дембель у тебя будет в декабре. Ты понял меня?
Юра встал и вышел из квартиры.
Свету родители отправили на лето куда-то к бабушке.
Юру через неделю нашли в подсобке с перерезаными венами. Еле откачали. Комиссовали его быстро, по тихому, даже без госпиталя обошлось. Он просто походил пару дней по казарме с перебинтованным левым запястьем.
Ребята из его группы да и почти вся наша рота много мечтали и болтали, как отомстить за него. Дело вроде бы кончилось тем, что разбили камнем окно в квартире Светы.
*************************************
До дембеля почти всех старичков нашей роты оставались считаные дни. Дедовщина у нас так и не появилась. Большая часть молодых была из глухих украинских селений, если они с техникой и были знакомы, так только с трактором, и то издали. Лишь для самых сложных должностей нашлось несколько человек из крупных городов. Трудно нам было обучать полноценную смену. Зато, тренированые, они свято верили в армейскую дружбу. Старательно нас подстраховывали, когда нам хотелось сачкануть.
Полтора года назад мне дали на обучение нескольких салаг, в итоге я непосредственно в напарники выбрал одного, Сашку. Остальные постепенно разбрелись по другим подземным сооружениям, по нижним уровням с огромными, размером с этаж, кондиционерами.
Сашка оказался с необычным талантом: у него был бас. Прямо что-то среднее между Левитаном и Штоколовым. Бас не певческий, но я ему завидовал со страшной силой. И во время ночных дежурств мы с ним по очереди старались развивать свои голоса, перекрикивая на дикторский манер в огромных залах гудящие вентиляторы. Насколько умел, я помогал ему ставить голос, заставлял его громко читать стихи, рассказы и английские тексты, говоря, что всё это ему пригодится в жизни. Также Сашка, уже сам, учился передразнивать или копировать голоса наших командиров.
В одно из последних дежурств, я запланировал самоволку на весь день, поехать к Маринке, моей подружке-связистке в последние полгода. После развода, числясь уже в сооружении «под землей», перемахнул через забор части, потом пролез под колючей оградой гарнизона, в кустах переоделся в тренировочный костюм, пробежал три километра до Минского шоссе и поднял руку. На электричку до Москвы не было денег, да и патрулей в поездах множество.
Остановилась «Волга». На переднем пассажирском сиденье девчонка сидела, я её рассматривать не стал, мужик за рулем махнул головой назад.
Я захлопнул дверь слишком сильно, по мнению водителя. Стал он ворчать, мол, резинки разбиваются, а их не достать. Потом, после паузы, перевел разговор на более для него интересное. Видимо, потому и подобрал меня, что хотел эту тему обсудить.
- Вот ты молодой парень, скоро, небось, жениться надумаешь. А как ты себе представляешь семейную жизнь?
Я опешил немного, весь в думах о Маринке, поэтому отвечал не очень вдумываясь – что и зачем говорю. Больше фантазировал. Это потом сообразил, что он дочери своей хотел показать, как устроены парни.
- Женитьба – дело ответственное. Сначала жильем надо обзавестись, на ноги прочно встать.
Мужик всмотрелся в моё лицо в зеркале заднего вида.
- Это ты правильно рассуждаешь. А вот если бы, к примеру, тебе повезло удачно жениться. Вот мы с женой, своей дочери квартиру дарим, машина, видишь, тоже у нас есть. А сам то ты, кстати, что из себя представляешь? Чем занимаешься? Спортсмен что ли?
Я рассмеялся.
- Скоро дембель у меня.
Мужик хмыкнул, опять посмотрел в зеркало, уже как-то особенно, но я в тот момент не обратил внимания.
- В институт в этом году не успею поступить, на следующий год на вечерний поступлю точно, ну и работа будет приличная.
- А вот если бы, - продолжил после паузы водитель, остановившись у светофора, - женился ты в Москве, не пришлось бы тебе ехать в свою глухомань. И здесь всё бы у тебя было.
- Папа, ну перестань, опять ты за свое, - дочь его впервые высказалась, и отвернулась к окну.
- Мои родители обещали мне квартиру купить. Сейчас они заграницей работают, вернутся – всё будет нормально, само собой и машина будет. А живу я не в глухомани, а в Ленинграде.
Мужик и его дочка вздрогнули одновременно и одинаково. Но обернулись – по разному. Мужик – резко и злобно на меня посмотрел, как будто сожрет сейчас. Дочь на широком диване «Волги» обернулась неудобно для неё, через правое плечо, и жалобно так посмотрела, типа, молчи! И я её узнал тут же: это Светка была, девчонка Юры. Значит, отец её – полковник, зам.коменданта. Машина стояла ещё у светофора, и я резво выскочил.
Я рассуждал так: обязанности мои с напарником Сашей были в непрерывном перемещении из зала в зал с телефонными стойками. Проверяли мы везде температуру и влажность. Залов более сотни. Так что если полковник сейчас откуда-то позвонит в нашу часть, единственную с множеством ленинградцев, даже если он словами меня опишет, ему ответят, что такой-то сейчас на дежурстве. А в подземных сооружениях свой контроль, проверить и найти там солдата, тем более, вернуть в часть до пересменки невозможно. Так что до восьми вечера я мог спокойно быть с Мариной.
Приехав к ней, я Саше позвонил, предупредил, что немного спалился. Потом, благодаря знаниям Мариной военных междугородных кодов доступа, в очередной раз поболтал с друзьями в разных городах. Во время этих частых разговоров, в последние несколько месяцев, представлял себя героем произведений Сэлинджера, имевшим партнеров по всей Америке. Иногда задумывался: как бы использовать этот межгород с пользой, в мирных целях?
*************************************
В этот же день вечерняя проверка. Дождя нет, рота стоит на малом плацу. Старшина командует:
- Рота, смирно! Товарищ полковник, … !
- Вольно, вольно. Мне только одного солдата увидеть надо …
Вдоль строя идёт заместитель коменданта гарнизона. Когда он повернулся спиной идти обратно, из заднего ряда раздался чей-то баритон, специально «в нос» изменённый:
- Не постеснялся к нам в роту прийти, вот ведь сука!
Рёв полковника:
- Что?!! Кто разговаривает в строю?! Выйти из строя!
Рота не шевелится. С другого конца строя пищит яркий дискант другого дембеля:
- ..й тебе в рот!
Полковник бросился в начало шеренги, потом покраснел, опомнился, стал повторно и внимательнее на ходу всматриваться в лица. Увидел меня, показал на меня пальцем.
- Вот он!
Старшина роты скомандовал:
- Рядовой Лавриков, выйти из строя!
Полковник командует:
- Рота, смирно! От имени коменданта гарнизона объявляю рядовому Лаврикову за самовольную отлучку с боевого дежурства десять суток ареста!
- Товарищ полковник! Я был на дежурстве, все могут подтвердить!
- Отставить разговоры! За пререкания с командиром объявляю рядовому Лаврикову пять суток ареста!
- Ребята, это он за то мстит, что я не хочу жениться на его дочери!
Ошалевший от моей наглости полковник молча и криво разевает рот. У ребят в головах, злобных на полковника, моментально сложились: история Юры, невиданный в роте визит заместителя коменданта огромного гарнизона, моя дурацкая реплика и его яростная немота. Раздался солдатский хохот – с матом и со свистом, неостановимый. Полковник со старшиной пошли к ротному крыльцу, команду «разойдись» пришлось повторить сержантам.
**************************************
Четвертый день гауптвахты. Мы, губари, «на работах», лениво ковыряем лопатами в кювете, нетерпеливо спрашиваем конвоира про обед. Он отбрехивается, просит закурить. Вдруг прибегает заместитель начальника караула, кричит:
- Лавриков, тебя в часть забирают. Пошли быстро.
- Как это быстро? Сейчас нас на обед поведут.
- Сейчас тебя … покормят!
В коридоре штаба батальона слышны ор, мат и грохот передвигаемых стульев.
Я услышал знакомые голоса:
- Меня всегда тошнило от этой самодеятельности!
- Ну да, это тебе не фонариком в затылки солдатам лупить!
Я вспомнил известную историю, как сотрудник нашей комендатуры, догоняя «самовольщика», ударил его с маху по голове китайским длинным фонариком. Парень потом месяц лежал с сотрясением мозга.
Замначкара почти вталкивает меня в кабинет командира, закрывает позади меня дверь. В кабинете стоят по бокам от стола два полковника: командир батальона и … заместитель коменданта. Оба красные, с ненавистью глядящие друг на друга.
- Товарищ полковник, рядовой Лавриков …, начинаю доклад командиру батальона.
- Отставить! Товарищ полковник, - он обращается к заместителю коменданта, - я сам его обо всем спрошу. - Он взял со своего стола листок с какими-то заметками, заглянул в него.
– Лавриков, кто у тебя из родственников , или знакомых во флоте служит?
Я замешкался, выпрямился в недоумении в своей замызганной «губарской» форме.
- Никого, товарищ полковник … отец служил во флоте, так это во время войны …
Полковники переглянулись. Командир батальона вновь всмотрелся в листок в руке.
- А когда ты, Лавриков, в последний раз с отцом, с матерью разговаривал?
- Так они оба сейчас за границей. Отец обучает Иракских товарищей обращению с советским оружием. Письмами обмениваемся раз в месяц, строго через К-160 (они знали, что это специальное почтовое отделение для переписки с командированными за границу).
- …дец твоим родителям и загранице ихней! – рявкнул замкоменданта.
- Подождите, полковник, - взмахнул над столом рукой и мягко обратился к комендатуре хозяин кабинета. – Давайте присядем и разберемся последовательно.
Надо сказать, наш командир был типичным пехотным служакой, от любой техники шарахался, но в людях разбирался отлично, и даже почитывал журнал «Новый мир».
Полковники уселись по обе стороны приставного стола, я продолжал стоять.
- Итак, Лавриков, сейчас (командир выделил голосом, и оперся на стол ладонью, наклонился в мою сторону), кто у тебя есть на Дальнем Востоке, точнее, на Камчатке?
Я поднял плечи и развёл руками: где я и где Камчатка?
- Нет у меня там никого, мои все родственники и знакомые в Ленинграде.
- А кто мог звонить сюда оттуда насчёт …? – это влез второй полковник, и он тоже косил взглядом в бумажку в руке командира.
- Насчёт ЧЕГО? – я смутно начал что-то соображать, но муть эту на своё лицо не выпустил.
Опять оба полковника посмотрели друг на друга. Похоже, они поняли, что сказали больше, чем узнали. Командир батальона повернул бумажку другой стороной, но там ничего не оказалось. Он бросил листок на стол, замкоменданта тут же вперился в него. Командир поднес руку к затылку, будто хотел почесать его, но вместо этого повёл широко рукой, показал, что он меня отодвигает.
- Выйди, Лавриков.
- Товарищ полковник, так я на губе же, а там обед уже кончился, а я … (это я специально прикинулся голодным идиотом, мол, тема ваша, а я вообще не при чём).
Полковники посмотрели на меня в недоумении: один – озверело, второй по-товарищески.
Командир въехал в солдатскую проблему:
- Скажи писарям, пусть тебе чаю нальют, с конфетами. И иди в роту. С гауптвахтой твоей мы тут решаем как раз.
Писари уже все оказались молодые. Увидев меня, засуетились, но чай я пить не стал.
В роте за четыре дня почти не осталось дедов. Напарник Сашка был под землёй, один, бессменно теперь обучал себе новенького. Переодевшись, шатаясь по ротной казарме, я ни у кого не мог ничего узнать. Наконец, на ступеньках крыльца столкнулся со старшиной роты, возвращавшимся из соседнего барака, из штаба батальона. Он молча потащил меня за рукав к себе в каптерку.
Со старшиной Гиви, полноватым и веселым, обрусевшим ответственным грузином, у меня уже с год сложились добрые отношения. Хлопот с самоволками я доставлял ему много, но и деньги он у меня занимал часто. Обычно отдавал. Он с полгода назад прогремел среди солдат тем, что спрыгнул с балкона третьего этажа из квартиры одного подполковника. Потом жена подполковника, закрывая лицо, принесла на проходную для передачи Гиви, забытые им в её квартире дорогие перчатки.
Мы с Гиви уселись напротив друг друга за его столом, и он долго смотрел мне в глаза, слегка покачивая головой и крепко сжимая губы. Как будто хотел, но не решался что-то важное поведать. Фактически, он так и сказал:
- Боря, ты, наверное, в недоумении сейчас, почему, кто и как тебя с губы выдернул. У меня есть предположения. Но ты их от меня не услышишь.
Я молчал, качая коленями под столом.
- Вот тебе телефон одного из ваших, питерских. Они вчера утром уехали. Запомни номер, или не потеряй. Тут специально имени нет, по голосу его узнаешь. Он тебе расскажет, что сочтет нужным, я деталей не знаю. Лучше, если встретишься с ним.
Гиви помолчал. Я понял, что и его молчание, и разговор очень серьезные. Перед глазами стояли злобные глаза заместителя коменданта, в уши бились его слова: …дец твоим родителям!
- Теперь самое главное: сейчас из роты ни на шаг! Лучше – ни с кем, ни о чём не разговаривай. Ещё лучше – ложись спать. Командир роты просил каждый час проверять. И сам придет на проверку. Не подведи меня. У меня дембель из-за разных мелочей и так затянулся на неделю. А у тебя, сам уже знаешь, какие проблемы могут быть. Утром станут более ясны твои действия.
Напарник со смены не пришёл. Старший смены сказал, что запустили вторую ЭВМ «Весна», энергопотребление возросло, приходится влажность каждые тридцать минут контролировать, и Саша остался на вторую смену. Такое бывало и раньше. Я сам не раз, во время тревог из-за событий на Востоке, по трое суток на воздух не выходил, так что не удивился.
Но и утром мне не пришлось с ним попрощаться.
Завтрак мне молодые принесли в казарму, старшина не рекомендовал идти в далеко стоявшую столовую. Потом меня вызвал командир роты и один на один вручил дембельские документы. Всё сердито и почти молча. Наконец, Гиви проводил меня на КПП гарнизона, подождал, пока подошел автобус до станции «Перхушково».
У автобуса сказал:
- Как собираешься с Маринкой прощаться?
- Сейчас к ней поеду, буду ждать её со смены.
- Ты сильно можешь её подставить, если позвонишь ей, а тем более, если встретишься с ней. Сейчас дуй на вокзал, и в Ленинград. Поговоришь с приятелями, окончательно поймешь, что вы все натворили.
- Да я-то ничего не творил. Я чувствую, что что-то произошло, а узнать не у кого. Вот и с Сашкой не попрощался даже.
- Всё узнаешь, а тогда и решишь – звонить Марине, или нет, или когда звонить. И мне позвони, что бы спасибо сказать, вот мой телефон в Тбилиси. А во Власихе ни с кем не связывайся, никогда. Ты плохо себе представляешь возможности взбесившегося полковника.
Вечером я был дома, на Петроградской стороне.
*************************************
По телефону мне ответил Митрич. Призывников рождения военных лет было мало, так что в наш призыв попали все парни, у которых кончились разные отсрочки. Митрич был 1939 года. Мы с ним сильно не сблизились из-за разницы в возрасте, разных специальностей, разных смен. Но общались, конечно, часто, он всегда и во всем был мудрее и опытнее нас. Урывками я узнавал, что он и рыбачил у Ньюфаунленда, и грузчиком в порту работал, и с торговым криминалом вроде был связан.
Свой рассказ при нашей встрече Митрич начал с вопроса:
- Помнишь, год назад от нас исчез прыщавый лейтенантик, командир второго взвода, который всем нам надоел?
Я кивнул. Вспомнил я больше даже не его, а его миловидную жену-библиотекаршу, у которой ребята как-то углядели синяки на лице под пудрой.
- Так вот, перевели его после того, как кто-то из ребят позвонил по правильному номеру телефона в Москву, сказал, что он жену свою поколачивает.
Далее Митрич рассказал, что один из дедов-писарей видел, что замкоменданта приходил в штаб батальона в утро моей посадки на губу. Было слышно, как он орал в кабинете командира, что будет гноить меня на губе до нового года. И Митрич в последние двое суток до своего дембеля разработал вместе с Сашей, моим талантливым напарником, некую многоходовку. Но основу комбинации заложила Марина, переживавшая за меня и прекрасно помнившая историю с Юрой-гитаристом.
Митрич через Сашу (он был в подземном сооружении почти постоянно) назначил день и час «Ч» в последний день своей службы. Он же передал Марине раздобытый им номер телефона в Москве.
У Марины было полно по всему Союзу подружек – выпускниц Киевского училища связи. Она целый день им трезвонила в разные узлы связи в гарнизоны, между делом узнавая, где будут дежурить связисты-дембеля. Особо она уделила внимание Хабаровскому узлу связи, там срочников было мало. Нашлось совпадение с её сменой: один парень в Узбекистане, в Карши, другой – на Камчатке, в Советском. И у обоих дембель на следующий день после дня «Ч».
Марина поговорила с ними обоими, себя не называя, ласковым голоском – типа, что-то вроде сюрприза своему парню хочу сделать, помогите. Объяснила подробно, что от них потребуется, переспросила – всё ли запомнили.
В день «Ч» в три часа ночи по Москве (в это время практически были исключены абоненты с приоритетами), эти затейники начали делать следующее:
- Марина устанавливает два канала связи с Карши;
- парень из Карши звонит, по наводке Марины, парню в Советск, на базу подводных лодок, устанавливает и с ним тоже два канала связи;
- дембель-матрос в Советске замыкает между собой два канала связи через Карши: один с Мариной, второй с московским прямым номером;
- Марина звонит на номер в Москве;
- в момент первого гудка у абонента в Москве, Марина мгновенно его переадресовывает на внутренний телефон в нижнем третьем, вентиляторном этаже сооружения, где держит трубку Саша.
То есть, Саша разговаривает с абонентом (а это был дежурный по Политическому управлению Ракетных Войск Стратегического Назначения – ПУ РВСН), как будто находится на Камчатке. Именно так у дежурного, со слов Марины, должен был определиться канал связи. А Карши был необходим для подстраховки, на случай непредвиденной утечки информации о «шутках» ребятишек.
К разговору Саша подготовился: текст написал Митрич, а сам Саша перетащил телефонный аппарат максимально близко к двум вентиляторам – малому и большому. При включении малого – в трубке раздавался легкий свист, а при включении большого вентилятора – добавлялся тяжелый гул.
Митрич знал о наших с Сашей «дикторских» ночных занятиях, и попросил его войти в роль командира крупного корабля, капитана первого ранга …ницкого (придумал такое неразборчивое окончание фамилии). Для этого много ему рассказал историй, которые слышал от мореманов в Ленинградском порту. И ход разговора продумал, с возможными поворотами беседы.
И вот три часа ночи. Я в это время на губе, проверяю ребрами упругость «вертолета» (так мы называли раскладные дощатые топчаны, которые на 7 ночных часов заносили в камеры). Ловлю кусочки тепла между сквозняками от выбитых стёкол, ворочаюсь под двумя немытыми клеёнками, пахнущими сотнями обедов губарей. Снятся мне междугородные партнеры.
Марина контролирует все каналы связи, дежурный по ПУ РВСН (Д) снимает трубку после второго гудка. И слышит начальственный бас капитана первого ранга (то есть, Саши, (С):
С: - Это политуправление РВСН?
Д: Дежурный, подполковник Иванов, слушаю!
С этого места рассказа Митрича я держал в памяти бас Саши в вентиляторном зале нашего сооружения и представлял себе оглушенное состояние неведомого мне подполковника.
С: Обращается капитан первого ранга …ницкий, командир корабля, из Советского. Вы знаете нашу базу и представляете, какой у меня корабль?
Д: Да-да, конечно, товарищ капитан первого ранга. Будьте добры, повторите Вашу фамилию, извините, не расслышал…
Саша включил малый вентилятор, который послушно засвистел.
С: Подполковник, у меня мало времени, мы снимаемся с якоря (Саша выключил вентилятор) через два часа, сейчас … (Саша включил вентилятор) … механизмы проворачиваем … старпом, бля, что там с шестым аппаратом? … извините, механизмы проворачиваем … Я вам все установочные данные через помощника, или через вестового передам. Алло, вы слышите (Саша выключил вентилятор) меня?
Д: Да, почти всё слышу, говорите пожалуйста.
С: Так вот, что я звоню. У меня на днях племянник-срочник домой вернулся из гарнизона Власиха, это же ваше подчинение?
Д: Да, конечно, и что?
С: Так я хочу узнать, что у вас там творится? Племянник рассказывает, что у вас там комендатура совсем зверствует. Довела недавно одного парня до самоубийства, другому голову проломили, несколько человек по полгода гноит на гауптвахте. Что вам об этом известно?
Д: Товарищ каперанг, мне необходимо будет время, что бы дать Вам ответ по существу. А конкретно, Вы лично что хотите?
(Саша включил на 10 секунд большой вентилятор, подумал, глядя в инструкцию Митрича, выключил).
С: Алло, подполковник, ваш вопрос я не принимаю. И даже ваш ответ по существу мне не нужен. Я просто не представляю себе, что может натворить матрос-срочник рядом с современным оружием. Например, перед самоубийством. Или после полугода гауптвахты. И что из этого может выйти … в политическом смысле. И мне это всё непонятно. И не нравится.
(Саша включил малый вентилятор)
С: Алло! Вы слышите меня?
Д: Слышу-слышу! А, товарищ каперанг…
С: Вы, кстати, знаете, что произошло в Полярном в 1962 году? Там много неясностей осталось … насчёт поведения личного состава … В общем, Вам ещё позвонит мой помощник! Подполковник, по-моему, Вы меня поняли, мы с вами хорошо … (Саша включил большой вентилятор и через 5 секунд повесил трубку).
Марина и оба парня-связиста тут же обесточили каждый свои стойки с телефонным оборудованием, записали в журналы «плановая профилактика», включили горячий резерв оборудования.
Весь расчёт Митрича был на техническую тупость офицеров политуправления, на то, что от страха «политического» оттенка проблемы, никто не будет ничего проверять. А в случае проверок, оба связиста-дембеля, конечно, дававшие всякие расписки, будут долго труднодоступны.
Кроме того, факт попытки самоубийства Юры и сотрясения мозга «самовольщика» хоть и были «спущен на тормозах», но были достаточно известны. Как были известны и многомесячные «посиделки» солдат на губе «Власихи».
Наутро разъяренный заместитель коменданта был в кабинете командира нашего батальона.
*************************************
Через несколько дней Митрич коротко позвонил Марине. Она ещё через пару дней приехала. Мы втроем ввалились к Юре-гитаристу. Выглядел он неважно, попросту говоря – бухал давно и сильно. Мы ему всё в красках рассказали, каждый свою часть, с повторами и со смехом. Митрич, кстати, рассказал то, что слышал о взрыве подлодки в Полярном.
Мы не давали Юрке пить вообще. Наконец, он улыбнулся, взял гитару. Засиделись мы все до глубокой ночи.
Ровно в три часа Марина достала из своей сумки две одинаковых книги новенького академического издания: Шамфор. «Максимы и мысли. Характеры и анекдоты»
На титульных листах каллиграфично одинаково надписала для нас с Юрой только цифры:
03.00 09.09.1966
Сказала: - Ребята, читайте, но не верьте этой умной книге. Автор – большой циник.
*********************************
Через неделю я уже был учеником топографа в Сибирской тундре, меня ели ленивые осенние комары, а я ел осетрину ломтями (см.Кровь Земли, трасса ЛЭП и ГАЗ-47 http://proza.ru/2014/05/23/962).
Мои родители благополучно доработали год до конца контракта.
Марина первое время звонила Митричу, рассказывала, что в гарнизоне отремонтировали гауптвахту, и что у Светы полно женихов.
http://mapdata.ru/moskovskaya-oblast/poselok-vlasiha/
2015г.