Листая книгу Бремана «Техника черепашьего секса», на ум приходят мелодии хоральной прелюдии «Aus der Tiefe in F minor rufe ich», мелодичность и задушевность которой так схожа с несколько наивной и тихой любовью этих благородных животных. Образ черепахи Верцегеторига возник вдруг ясно перед глазами, поражая своими орлиными чертами, когда он бывало тянулся за листом одуванчика своим аристократическим ртом в саду. При всем своем таланте маститого исследователя и научной остроте мысли, профессор Бреман не избежал некоторой сухости изложения, хотя кое-кто назвал бы это бережностью и точностью выражения мысли при построении этого мощного здания, соперничающее с трудами таких великих мыслителей, как Догель или Карус Штерне. Если бы мне было суждено жить на необитаемом острове, то я из всех книг взял бы только эту.
Ранние теории сексуальности доказывали, что у черепах она является чисто биологическим, инстинктивным рефлексом. Но что на самом деле есть половой инстинкт? Одни авторы, начиная с Мартина Лютера и Монтеня и заканчивая Шарлем Фере, отождествляли его преимущественно с потребностью организма в освобождении от продуктов деятельности половых желез, то есть от семени. Теория полового отбора Дарвина, признавая основой сексуального поведения репродуктивные потребности, одновременно ставит вопрос о природе эстетических, эротических и психологических компонентов полового влечения. Слава богу, что черепахи, как говорил профессор Бреман, обладают половым диморфизмом. Я бы не перенес мерзкого червеобразного существа, совокупляющегося само с собой, как образно выразился Энгельс. Но еще отвратительнее было бы смотреть, существуй у них привычки (пороки, болезни), которые существуют у людей, а именно соотношения между мужчинами и мужчинами и женщин с женщинами плюс другие богомерзкие модификации, чуждые этим благородным животным. Не особенно забегая вперед, хочу отметить, что именно Бреману принадлежит роль первооткрывателя, обнаружившего у черепах признаки сексуальности (любви) (прим. автора).
Далее необходимо, наверное, рассказать, что детство нашего дорогого профессора повлияло на развитие его таланта. Из совсем ранних младенческих лет он, к сожалению, помнит лишь тот момент, когда он размахивая руками, дрыгая ногами, отчаянно оря и плача от бессилия вырывался из рук санитарки в роддоме. Санитарка была раз в десять больше. Маленький Бреман тогда подумал, что эта ее наивность – она страшна. Почему ей не пришло в голову, что ему не хочется пеленаться? Откуда она узнала, что ему действительно нужно? Неужели (с вздохом) никогда ночью она не усомнится в содеянном, не заплачет, подумав, – «Он прав, он мудрее, он не немец, он пришел с гор».
Позже, тоже из отрывков работ. Помню, что любил рисовый пудинг, а молоко терпеть не мог, brush (clear) of teath. Постоянно приносил домой ужей, лягушек, которые водились вокруг деревни. Его матушка рассказывала соседке, что молила бога, чтобы он стал священником, и хотела отдать его в церковную школу. И она действительно отдала его в школу, но из-за рассеянности и плохого зрения Бреман забывал туда ходить, а проводил свободное время, сидя у болота или на пруду. Там водились толстые жабы, прятавшиеся под полуживыми вязами. Иногда Остин (его так звали в детстве) так увлекался, что засыпал где-нибудь под корягой и бедная мама, которую он очень любил, уносила его на руках домой сонного, бормочущего латинские названия древних рептилий и сжимающего в руках очередную любовь, у которой кровь была не такой горячей, чтобы любить его самого.
Вот еще один обрывок: - «Не то осень была, не то весна, но листьев помнится, уже на деревьях не было. Но трава ещё зеленела. Однажды приехал в деревню бродячий цирк. Мы циркачей уважали, прямо завидовали, какие они ловкие да смелые. Стоим мы с ребятами, смотрим, как они выступать будут. Вдруг выходит цыган с огромными усами, на голове красный платок, как у пирата, а в ухе золотая серьга болтается. И как только ухо не оторвется. В руках он держит большой деревянный ящик со звездами. Обошел он толпу, показывая, какой красивый у него ящик, а затем поставил его на землю. Тогда выступали циркачи прямо на площади в кругу народа, не то что сейчас в каменных зданиях, с билетами, охраной и еще бог его знает с чем. Открыл цыган ящик, а там какие-то камни лежат. Потом из этих камней вдруг головы змеиные начали вылезать. Народ отпрянул в ужасе и отвращении. «Вот вы какие – черепахи! Chelonia!» – восторженно воскликнул я, так как слышал рассказы про супы и другие блюда из этих пресмыкающихся. Мне было жалко бедных животных, годившихся по мнению приятелей лишь на то, чтобы существовать в виде супа. Это обстоятельство дало толчок к более подробному изучению их жизни».
Старик Геспер говорил, что «черепахи – Chelonia – также относятся к четвероногим животным, которые имеют кровь и размножаются яйцами. Они бывают трех сортов. Одни живут на земле, другие в пресных водах, а третьи – в открытом море, но все заключены в твердые щитки, которые так закрыты, что из частей их тела ничего не видно кроме головы и конца лап; впрочем и их черепахи могут втягивать под свой твердый и толстый щиток, который так крепок, что через него может переехать нагруженная телега, не раздавивши его; голова и ноги, которые они высовывают, покрыты чешуйками, как у змеи и ужа».
В будущем у него будет много черепах, начиная с Верцегеторига. «Размножение происходит весною после пробуждения от зимнего сна. По Агасиву, некоторые виды размножаются только осенью; некоторые пресноводные черепахи достигают половой зрелости только на 10-м или 11-м году. За все это время идет активное обучение молодой особи технике будущего спаривания. Это время сопоставимо со временем полового созревания человека. Но черепахи, имеющие более совершенную способность к обучению, достигают поразительных успехов к тому долгожданному времени, в то время как наши бедные дети испытывают значительные трудности порою на протяжении всей своей жизни.
В стихии без границ как небо они выстукивали панцирями песню любви и чертили хвостами им одним понятные знаки. Они кружили невесомые и прозрачные. Под теплой батареей снятся им потом зимой цветные сны.
Мани удачно суммировал некоторые закономерности половой дифференцировки в онтогенезе в виде ряда принципов. Принцип дифференцировки и развития означает, что развитие организма есть одновременно процесс его дифференцировки, в ходе которого первоначально биопотенциальный зародыш становится самцом или самкой. Этот принцип направлен, с одной стороны, против идеи автоматической, линейной эволюции, согласно которой развитие лишь развертывает заложенный в эмбрионе один-единственный набор возможностей, а с другой – против теорий, согласно которым половая и сексуальная идентичность индивида определяется главным образом, а то и исключительно условиями среды и воспитания.
Ранние сочинения Бремана
Нравственность и религия
К наиболее ранним из дошедших до нас произведений Бремана пожалуй можно отнести письмо бабушке в пять лет после освоения грамоты на Рождество. Бабушка, надо сказать до сих пор хранит этот пожелтевший листочек с нарисованными его же детской ручонкой двумя милыми улыбающимися лягушками, держащими во рту по букетику фиалок. Между лягушками было нетвердой рукой нацарапано «С Рождеством! Милая бабушка». Впрочем, еще были стихи, посвященные далекой и желанной игуане, о которой он что-то читал. А может, я что-то путаю. Но вроде стихи он порвал. По-настоящему писать он начал в университете. Взять хотя бы лекции. Не забывайте и научную работу на степень магистра (помнится она была о тритонах). Потом и не упомнить всевозможные статьи, тезисы и монографии. Сейчас бы он их сжег у себя в саду, все до единой, кроме того письма бабушке. Сейчас никому не объяснишь, сей-час так быстро. В начале двадцатых годов новое учение Дарвина перешло из Англии в Германию. Первое время его преследовали со всех кафедр насмешки и издевательство, но среди молодежи оно очень быстро нашло себе последователей. В Йене это был Гегенбаур, к которому вскоре присоединился Геккель, В Бонне это был профессор Зольден. Его боевым статьям против клерикалов, отсталых естествоиспытателей, философов и других противников нового мировоззрения, появлявшихся одна за другой в «Vossiche Zeitung» и «Gartenlaube» рукоплескал весь студенческий корпус. Такие личности, как Карл Зольден или неутомимый Россмеслер были конечно редкими, но высоко ценившимися исключениями.
Здесь приведен краткий стенографический отчет беседы на перемене Карла Зольдена и еще молодого Остина.
Остин, робко почесываясь, – так существуют ли дополнительные субъединицы у РНК-полимеразы?
– Да знаете ли молодой человек? Sapias et spem longamresece's – говорил Тацит. А я Вам скажу, что пока еще мы не располагаем точными сведениями о том, как взаимодействуют белок Nus-A, минимальный фермент и фактор p при терминации, но идентификация Nus-A как терминаторной субъединицы, а также существование фаговых белков pN, различных по специфичности но, несмотря на это, по-видимому, способных взаимодействовать с Nus-A, предполагают возможность существования целого ряда других (неизвестных) факторов, влияющих на минимальный фермент или модифицирующих его свойства. Это означает также, что минимальный фермент, возможно, сам по себе не способен осуществлять терминацию, и поэтому эксперименты in vitro по терминации с минимальным ферментом могут неадекватно отражать его свойства. Почитай ещё, пожалуй, Робертсона про терминацию у бактерий (Roberts, in RNA Polymerase //Lasick, Chamberlin Eds.), Cold Spring Harbor Laboratory, New York 1976. P. 247-271, и пожалуй обзор Adhya & Gottesman (Amer. Rev. Biochem. 47.1978 P. 967-996). Но не стоит им сильно доверять. Общеизвестно, что эти ребята не очень-то заботились о чистоте экспериментов (смеется).
- А что это у Вас за пазухой, Бреман?
- Это черепаха.
- Что? Не расслышал?
- Обыкновенная черепаха, Chelonia. Профессор. Он вынул ее и положил на ладонь. Она еще маленькая.
- Как её зовут (утвердительно).
- Верцегеториг.
- Красивый профиль.
- Похож на этого мужественного галла.
- Мне пора, пора заканчивать этот затянувшийся разговор.
- Пора пить кофе. Фрау Марта заждалась наверное. Чешет локоть. Почесал. – Право мне уже пора.
- Послушайте, Бреман... если у Вас появятся интересующие вопросы, заходите.
Ну вот, набился на знакомство.
Можно предположить, что Остин уже освоился в Университете, стал увереннее ходить и меньше почёсываться.
Верцегеториг услышал шаги. Клубника, купленная на скромные доходы, была брошена к его ногам. Он со вздохом начал есть. Черепахи очень терпеливые и выносливые животные и с большим удовольствием он бы отведал сейчас одуванчиков.
Бреман любовался движениями своего любимца. Дотронулся пальцем до панциря, Верцегеториг втянул голову. – Кушай, мой золотой – на цыпочках ушёл варить себе кофе.
Темой его диплома на степень магистра была «Реакция черепах на различные виды стресса». Он сделал ее в классическом стиле, с присущей ему скрупулезностью. Ученый Совет возглавлял профессор Ральф Гиршельд. Секретарь Совета – профессор Шварцнойгель (энтомолог). Членами Совета были еще старые кадры профессуры: доктор Зонн, профессор Зингер и доктор Глаубер. Кстати последний жуткий консерватор и католик.
Совет оценил представленную работу и присудил Бреману степень магистра биологических наук.
Перед отъездом он встретился со своей однокурсницей и скорее приятельницей Хельгой, как он считал. Она же была другого мнения, постоянно оказывая ему знаки внимания, которых он просто не понимал.
- И как ты думаешь поступить дальше, Остин?
- Я не знаю (логичный ответ).
- Сама я останусь дома. Знаешь, родителям не очень-то хочется отпускать меня неведомо куда. Тем более, что они уже старые и мне их жалко.
- Сегодня много работы. Господин профессор дал мне перед отъездом лягушек, чтобы я отрезал у них головы и проверил мышечные рефлексы.
- Что ты читаешь? – Увидев книгу в его руке.
- А, это... да так, ерунда. Про любовь у животных.
- Ты интересуешься любовью?
- Как любой здоровый человек. Вы все на факультете наверное все считаете меня мумией.
- Пожалуйста, не обобщай. На факультете к тебе неплохо относятся. Ты нравишься девушкам. Но твоя отрешенность и серьезность немного отпугивают.
- Раньше я был ещё хуже. Университет здорово меня изменил.
- Мы уходим от разговора.
- Он тебя так заинтересовал?
- Не передёргивай. Мне очень интересно с тобой общаться.
- Интересно, как я могу еще любить и этим интересоваться, или интересовать тебя лично?
- Ну, хватит. Я отношусь к тебе очень хорошо. Ты же знаешь.
Остин бормочет что-то похожее на знаю то, что знаю.
- Что ты говоришь?
- Я говорю, что хвост у ящерицы отрывается только тогда, когда за него хватают.
- А если погладить?
- Не пробовал. Пожалуй я пойду.
Верцегеториг бродил меж книг, бормоча про себя Кеси:
Осенние ливни
К валуну случайно прилипшее
крылышко бабочки...
Вдруг вздрогнул и втянул голову. Он почувствовал как неслышно подошёл хозяин. Но через пол до него дошла вибрация.
- Мы поедем на дачу. Там ты будешь гулять, тебе будет намного лучше на природе. (Добавил) чем в этой келье. Здесь так мало воздуха и сыро. Да еще эти крысы. Того и гляди утащат, а ты так мал. Глаза его покрылись влагой. Мне необходимо быть внимательнее к нему. Он такой тонкий и нежный. Взглянул на ободранные ногти Верцегеторига и подумал, что опять нужно делать маникюр. Он это так любит. Ногти перламутра – нефрит на крокодиловой коже. Бреман пытался стать черепахой, заставить себя думать по-черепашьему. Его серые, прищуренные от близорукости глаза встретились с подслеповатыми черными бусинами черепахи. Глаза закрылись и снова медленно открылись. Верцегеториг что-то проглотил, видимо слюну, потом втянул голову в панцирь, от чего складки шеи оказались у самых глаз, поэтому он моргнул еще раз, повернулся влево и пошел есть капусту, вертя хвостом.
- В ней есть что-то философское. Морщинистое животное с панцирем. Похоже на сову, вот только не летает к сожалению, ха-ха, – весьма ценное выражение молодой особы.
Верцегеториг фыркнул, подумав, что это существо ничем не владеет, кроме своего рта, а уже судит неразвитым мозгом. Молодые черепахи не могли бы и представить себе о таком, будучи в её возрасте (звучит Good times coming. McCartney «Press to play».
А она поехала на своем трамвае дальше. Бреман помахал ей и потом подумал о том, что он мог сказать или предложить ей пойти к нему домой, а спрашивал о каких-то знакомых учёных, экспериментах и прочей не относящейся к обстановке ерунде.
Позже судьба подарила ему ещё один шанс, случайную встречу на остановке.
- Ты сам себя бьёшь.
- Пора переходить на другую сторону.
- У меня есть маленькая черепашка. Ты такой крупный специалист. Она у меня что-то плохо кушает спаржу. А раньше так ее любила. Так любила – он глядит на её бледно-розовые от мороза губы, подернутые изморозью слов, колючих от ненужности, она тронула его за руку.
- Приходи к нам, выпьем кофе, познакомитесь с Джуди... (очевидно черепаха).
- Я буду занят на этой неделе.
- А сегодня вечером?
- Вечером? Нет, только переводы остались (помолчав), – о черт, она передумает – да! Да! Согласен. (Это надо еще произнести вслух).
- Моя остановка.
- Пойдём, я провожу.
- Не нужно. Видишь тот розовый дом? Второй подъезд. Итак, до вечера?
- До свидания.
Мраморные ступени и зелёные облупившиеся перила. Высокая дверь с медной ручкой. Металлический звон звонка. Вдали шуршание домашних туфель. Щелчок.
- Что это в коробке?
- Верцегеториг.
- Почему такое имя? Это кажется предводитель какого-то восстания?
- Имя великого галльского полководца – открывая крышку.
- Милая черепашка.
Почему он не пускает меня? Я мучительно дергаю левой задней ногой, вытягиваю насколько возможно шею и вижу здоровенный, как поле, ковер, похожий на изумрудную поляну. Руки опускают на эту траву – траву шерсти.
Она увидела его раньше, а еще раньше почувствовала запах знакомый, такой знакомый запах, но ни на что не похожий.
Состав, поезд, локомотив. Картинки, картинки, картинки.
- Ну что, выпьешь что-нибудь?
- Вино уксусом отдаёт.
- Пять лет в шкафу.
- Ты?
- Нет, вино.
- Сливовое, может быть, во всяком случае так пахнет.
- Сверху мост самураев, а внутри детские картинки.
- Но никто ждать не будет. Слишком много людей.
- Это одно и то же.
- Что одно и то же?
- Все. Асфальт такой же, как пятый съезд почвоведов, а писать письмо, это то же самое, что спичка, воткнутая в яблоко.
- А кто её выдёргивает зубами, невеста или жених?
- Яблоко едят, а спичка падает на пол и загорается пламенем.
- Я табу.
- И я табу.
- Меня нельзя любить, невозможно. Я как специально сделанное мороженое, которое нельзя есть, а если прикоснуться губами, то холодно.
- Да, мороз сегодня что надо.
- Надо бегать трусцой, бег трусцой помогает от самой смерти.
- Лучше сидеть и слушать себя.
- Как будто мы не слушаем друг друга, а играем на музыкальных инструментах. Ведь рот это тоже инструмент и необходимо попасть в тональность или ритм или в что-то неуловимое, которое может именоваться джазом, а может просто музыкой.
- Музыка беззвучна или нет – это все равно.
- Как спичка, воткнутая в яблоко.
- Как голуби на помойке.
- Как витражи в общественной уборной.
- Как пыль на Библии.
VIVA MUS'MEA LESBIA ATQUE AMEMUS
RUMO RESQUE SENUM SEVERIORUM
OMNES UNIUS AESTIMEMUS ASSIS
Catullus
А встреча на ковре была нелепой и случайной, как будущая теорема. Начала ритуала только продолжаются, а встречи кратковременны. Несколько пируэтов в течение недели, она не успеет и подумать, как тебя нет. Но тебя нет кратковременно и образ остается плясать перед глазами, а когда ты появляешься, то как будто ничего не прерывалось. В памяти не остается никаких свободных ячеек, кроме выполнения ритуала, святого как солнце и непристойного как свет. Чему учили всю так называемую жизнь. Думать об этом, даже если тебе отрубили голову. Поэтому черепахи плачут, откладывая яйца в песок далекого острова, и уходят прочь.
- Вы говорили что-то насчёт регуляции жирных кислот. Так вот цитрат стимулирует ацетил-СоА-карбоксилазу. Это говорит о доступности двухуглеродных фрагментов и АТР для синтеза жирных кислот.
- Я могу сказать дорогой профессор, как практик, единственно, что у животных получающих в течение нескольких дней после голодания богатую углеводами и бедную жиром диету наблюдается резкое увеличение количества ацетил-СоА-карбоксилазы и синтетазы жирных кислот в печени.
Бреман ложечкой зачерпнул из яйца желтой жижицы и подумав, засунул себе в рот. Пожевал, взял кусочек бриоша, но есть не стал, а посмотрел в окно. За окном дворник мел листья. Лицо его было несвежим и неприятным, а фартук грязным. Бреман решил сменить тему, но его ничего не интересовало в данный момент и не наводило на продолжение беседы. Он позвонил. Пришла фрау Марта.
- Принесите щётку.
- А почему собственно щётку?
- Вытрите со стола. Мы с доктором хотели бы выпить кофе.
На улице строем шли солдаты. Их мундиры лоснились на солнце черным сукном. Черное сукно поблескивало шерстинками и острия фуражек векторами стремились к победе. Тензорные же сапоги мазали асфальт ваксой. Ужасный и прекрасный вид неумолимой мощи и тяжести. В воздухе витала война, а наука таяла и растворялась
Дожевав кусок шпината, Верцегеториг круто повернул назад и вышел постепенно на середину комнаты, поднял голову и посмотрел бусинами на сидевших. Второго он хорошо помнил. Его только мучил запах убиенных им в течение дня двух кошек, а может трех. Третья, пожалуй, еще жива и находится в растворе Кноппа. Раствор Кноппа он любил. Это гомеопатическое средство. Бреман наливал ему изредка для поднятия его бунтарского духа бедного галла. Личности воспитывают в одиночестве и не оставляют ни на секунду.
От травы потянуло в сон. С трудом, зевая, он добрался до плинтуса, положил голову на пол и заснул. Снились ему пирамиды, над ними летели питоны. Потом он вдруг увидел своего отца, вернее его спину. На панцире отца были родимые чешуи более темного цвета, чем остальные. Он пользовался успехом у женщин, особенно особей средних лет. Отец был грустный, видимо начинался период дождей. Перед ним он впадал в глубокую депрессию. Мать он не помнил. По-моему ее унес кондор. Но знал, что она была красива. От матери ему достались глаза. Черные, с мягкой поволокой (он привык к человеческим словам и иногда применял человеческую терминологию, хотя куда ей до тайного языка черепах).
Утром на него наступила Марта, и вдобавок отпихнула его в противоположный конец комнаты. Легко скользя по натертому паркету, он успел подумать о той, которую он видел тогда там, на поляне из шерстяной травы. Их танцу не суждено больше продолжаться. Но такие внезапные перерывы опасны чрезвычайно, поскольку вносят в извечный ритм суету не свойственную их роду. Это губительнее, чем плохая пища или недостаток воды. Не многие могли приспособиться к таким изменениям, или на ходу придумывать нечто похожее. Конечно, Верцегеториг был выдающейся черепахой, но тонкие и сложные механизмы быстрее выходят из строя, поэтому иллюзий здесь быть не может.
Бреману не спалось. Повалявшись на мягком матраце, он нашел, что в комнате душно, встал, подошел к столу, налил немного Las Campanas, выпил и подошел к окну. Сегодня полнолуние, погода продержится недельку, а потом опять дожди. Дождливый Брюссель романтичен для молодых художников, но для старых ученых это удручающее зрелище.
Позевав и пошуршав пижамой он взгромоздился за письменный стол, включил лампу и начал писать (Moon over Bourbon street). Сначала он не понимал, что пишет. Немного погодя Бреман понял, что пишет по-французски, который переводил с трудом, но писал неплохо. Разыгралась подагра. Позвонил. Пришла фрау Марта. С опозданием. Недовольна, что разбудили. Под халатом видна ночная рубашка. Впрочем, сам профессор выглядел не лучше.
- Есть проблемы, Док? (Она все жутко американизировала).
- Ты не могла бы повернуться спиной.
- Что?
- Повернись спиной Марта, прошу.
- Зачем?
- Я переоденусь. Лучше выйди.
- ...
- Ну вот (одевая фрак) теперь хорошо. Принеси розу и воды с цитрамоном.
- До утра не можете потерпеть?
- Утром меня тревожит другое.
Луна освещала гардины ровным белым светом. Он начал смотреть на луну. Она тихонько начала смещаться относительно оконной рамы то вправо, то влево, но с неясной амплитудой. Бреман взял кусок белой бумаги, подошел к окну и прилепил к окну бумагу в качестве метки. Затем продолжил наблюдения. Впрочем, был ветер и довольно сильный. Тихо вошла Мадлен.
- Собственно, почему ты, Мадлен? А где Марта?
- А Вы раньше меня почему не спросили? Она Вам нравится, признайтесь.
- Это не этично. Я пожилой человек и тем более в такой час. Давайте розу (всовывает ее в петлицу фрака). А где цитрамон? Вы не такая простая, как я думал.
- А я думала Вы мужчина.
- А кто же я?
- Извините за грубость, но Вы тюфяк.
- Простите, как Вы сказали?
- Тюфяк.
- Почему (искренне удивился). Тюфяк это слово иностранное, по-моему русского происхождения. Это похоже на матрац или что-то в этом роде.
Мадлен уселась в кресло напротив. На ее губах бледный свет луны. Губы метиленовой сини вперемешку с белилами. Еще чуточку алого.
- Вы делаете поспешные выводы. Видите ли, нельзя судить о человеке по мимолетным поступкам. Я думал, когда Вы вошли о черепашьем сексе. Вернее не совсем о нем, а его разделе – технике черепашьего секса.
Мадлен делает круглые глаза – не очень-то понимаю я Вас, господин профессор. Странные у Вас привязанности – внимательно посмотрев ему в глаза.
В ее глазах в это время отразилась луна, так как она сидела напротив окна. Бреман усмехнулся, отложил трубку, посмотрел на бумаги и одновременно, положив ногу на ногу, сказал.
- Видите ли, это моя творческая извините научная деятельность. Вы наверное думаете, что ученые занимаются чем-то вроде ковыряния микроскопом в носу. Пусто как ящик из дерева. Но нет, конечно это грубо. Говоря менее цветисто, наука не только хитрые аналогии, факты и всякая всячина, о которой много пишут различные писаки-литераторы.. Творчество присутствует здесь в большем объеме, извините за избитость, даже я бы сказал чувства похожие на ... Он задумался.
- Я Вас поняла, но не совсем. При чем здесь тогда секс, он ближе к понятию любви. Если это так, то я Вас поняла более правильно. Вы находите нечто похожее на любовь в занятиях своей работой.
- А разве у других это не так?
Его начало знобить. Из окна дуло. В полнолуние ночи холодны. Захотелось залезть в постель. Тут и ассоциации, что не один, а хорошо бы вдвоем. Но как не уронить свое профессорское достоинство? Оно есть или его нет. В конце концов, он не русское слово «тюфяк» и должен продолжить. Очнувшись от мыслей, он обнаружил, что Мадлен уже не было в комнате. Остался только запах ее крема.
Прежде Крис пил пива меньше, а это было особенно крепкое и после трех литров его потянуло ко сну. После того как они вступили после окончания университета в НСП, пить пиво стало традицией.
Коснись его рукой Томас, то Крис так и плюхнулся бы со стула. Ссутулившись, сидел он и опустил голову. Тяжелое опьянение село ему на голову. Из сортира пришел Норман. Улыбнулся, взглянув на Криса, и сказал Томасу – разговор дальше втроём вряд ли имеет смысл. А если и имеет, то смысл его будет неясен.
Руки пахли омарами. Томас протер их лимонной коркой. Покрутил кружкой с недопитым пивом и продолжил:
- А что с Мартой? Ведь она, как я помню, бросила работу и укатила.
- Все эти психологические опыты дерьмо. Я бы набил рожу этому придурку профессору.
- Нет, иногда он ничего.
- Тебе просто мало приходилось с ним общаться. Он сильно увлекается и забывает, что кроме его титулов существуют другие вещи.
- Его многие знают и отзываются о нем хорошо. О его эрудиции вообще ничего нельзя сказать против, просто клад мыслей, кадка мудрости.
- Ещё съездит куда-нибудь. Привезет разных ублюдков. Как он с ними со всеми общается. Как мне кажется, человека нашего круга должно тошнить от такой толпы.
- Выражайся точнее. Что значит нашего круга? Твоя Мадлен тоже наш круг, но про нее никто против не говорит.
- Во-первых – это дама, во-вторых... Да к черту этот разговор. Сейчас можно говорить лишь о бабах и о политике.
- Не ново конечно ...
Слышны тихие шаги в такт с блюзом. Шаги усиливаются, усиливается блюз. Шаги гремят – гремит блюз. Затем все стихает. Просто кто-то прибавил громкость проигрывателя Dizzy the duck (12.07).
Несправедливо и неуместно рассматривать черепах, как животных не имеющих чувств, которым близок только инстинкт воспроизведения потомства. Мотивируя одним лишь только фактом, что они откладывают много яиц. То есть, придерживаясь известной теории, чем примитивнее, тем больше потомство. Следовательно, слон самое высокоорганизованное творение природы. Внешняя сторона, бросающаяся в глаза довольно обманчива. И Вы это убедились на примере черепах. На самом деле любовь у этих существ удивительна по своей силе и развитию. Если бы черепахи обладали письменностью, то только теория любви не уместилась бы на всех книгах, которые написаны человечеством за все время его существования.
Окончание.
Бреман услышал тихий хруст. Было похоже на мышь. Повернув голову он увидел Верцегеторига, который ел отраву для тараканов, рассыпанную вдоль плинтуса. Бреман вскочил, уронив кресло. Бросился к черепахе, взял на руки. Что-то не дало ему предпринять меры по спасению бедного животного. Минут через пятнадцать судорожных движений лапами Верцегеториг вытянул голову и все лапы и окоченел с открытыми глазами бусинами.
Профессор после смерти Верцегеторига долго болел, но научная бурная деятельность пересилила и он ещё долго мозолил глаза своим студентам и Учёному совету своей нелепой фигурой и въедливыми замечаниями.
В этой художественной биографии видного деятеля науки профессора Остина Бремана отмечены все основные жизнеопределяющие этапы пути, приведшие к признанию его научных теорий и к поистине всемирной известности. Дальнейшие его успехи были не так стремительны. Аннотации его работ частично приведены здесь и в библиографии, изданной отдельной брошюрой. Правда, их уже давно никто не читает. Остаётся лишь добавить, что «Техника черепашьего секса» была последним истинно научным трудом, который как мне кажется, приводить здесь не имеет никакого смысла (прим. автора).