Он спал свернувшись калачиком в картонной коробке под мостом у автовокзала, где располагался тогда, в начале девяностых, «птичий рынок» в Риге. Там мы с женой его впервые и увидели. Было это в девяносто третьем, и в тот день мы поехали покупать какого-нибудь «фокса», либо любого небольшого терьера. Почему «фокс», либо любой небольшой терьер? Это уже мой «бздык» из далёкого прошлого— были в моём детстве в семье когда-то «фоксы». Да к тому же по году рождения я и сам - собака. И даже знаю какой породы — из терьеров я буду.
90-е же, напротив, были эпохой ротвейлеров, стафов и булей, выгуливавших своих хозяев в трениках и стриженых затылках. А потому терьеры на птичьем рынке в тот раз были представлены числом невеликим, лишь щенком эрделя, девочкой, и им— Мартиным.
Керри-блю-терьер - с гордостью сказала продавец, - очень породистый. Если купите, то и родословную дам. - Посулила она. А назван Мартиным потому, что родился в марте. 8-го марта.
Я понятия не имел, что это за порода такая — голубой терьер из графства Керри в Ирландии, но щенок нам с женой очень приглянулся. Черноволосый (шерстью это не назовёшь — волосы, и всё тут, и приобретают они свой фантастический голубой отлив после года жизни), со смышлёным взглядом, и явно дружелюбный. Сговорились так — берём телефон продавца, узнаём, что за порода и если всё сойдётся — и описание породы и наши потребности, то созваниваемся и покупаем.
А потребности были самые простые — приобрести терьера неважно какой родословной, чтобы ещё одной живой душой в доме было больше. Невелика ведь семья-то. Трое нас вместе с сыном.
В тот же день из энциклопедии я узнал, что есть лишь одно отличие в поведении голубого терьера из графства Керри от манер любого джентельмена из этого и прочих графств - это категорическое нежелание пристраститься к курению трубки. А в остальном он джентльмен, только собака.
Но не об этом мой короткий рассказ.
На второй день Мартин приехал к нам домой. К себе домой. Нужно сказать, что для жены это был подвиг. Ради сына, конечно, ведь она прежде панически боялась любых собак. До состояния фобии. И первые дни после обретения Мартиным семьи, фобия подсказывала жене самые невероятные сценарии из жизни щенка.
А чего он за мной всё время ходит и всё время на меня смотрит? - спрашивала она, почти плача — а вдруг он на меня набросится!?
Ну а как же? Он знакомится с тобой. Ты для него мама.
И правда, Мартин жену полюбил. Он полюбил нас всех, конечно. Но жену больше, до стадии обожания, рыцарского преклонения перед дамой сердца. Ко мне он относился... думаю, как к более сильному другу. Старшему товарищу, партнёру. К сыну — как к брату. Ни старшему, ни младшему. Как к равному — в чём-то более умелому и приспособленному, в чём-то менее. Но мы все стали членами его семьи, каждый и вместе. Так он сам решил.
Но это я несколько вперёд забежал... вернёмся в детские месяцы Мартина.
Продавец не обманула и привезла через несколько дней родословную, из которой мы узнали, что Мартин это его упрощённое имя, а на самом деле он Арчи Фабл Мэрлон, прямой потомок и наследник чемпиона России, внесённого во все каталоги породы. Если честно, то мы не очень и поверили, так как обстоятельства нашего знакомства отличались от подобающих его внезапной аристократичности. Да и всё равно нам было.
Мартин развивался хорошо и рос быстро. Настолько быстро, что когда ему было месяцев пять, то я грешным делом подумал, что никакой он и не керри-блю вовсе, и исподволь стал готовить к возможным неожиданностям жену, рассказывая, что ризеншнауцеры и чёрные терьеры, а также и любые с ними помеси тоже очень хорошие собаки. К чести жены — её это никак не беспокоило — какая разница насколько будет соответствовать непонятным стандартам внешность младшего в семье мальчика? Однако, ещё месяц спустя нас разыскали, именно так - разыскали, рижские заводчики керри-блю из соответствующего клуба, которым из Питера стало известно, что какая-то ветка их светлости благороднейшего предка оказалась в Риге. Собственно, мы им интересны не были нисколько, а вот Мартин... Рассмотрели. Поахали, поохали и подтвердили — Да! Потомок! Голубая шерсть и кровь! Строго нам наказали, чтобы мы не смели плохо содержать парня и не смели игнорировать выставки!
Мы побывали на выставках дважды. Выигрывали что-то очень почётное в глазах заводчиков и конкурентов, и совсем никакое в наших и Мартина. Мартину выставки не понравились — он был напрочь лишён тщеславия. Да и одна нервотрёпка от этих выставок — даже ответить цапнувшему его за ляжку ни с того ни с сего наглому рыжему разбойнику - ирландскому терьеру - мы не позволили.
Признаюсь - мы были никудышними заводчиками. Мы совсем не учили его премудростям выставочных манер.
Мы вообще ничему его специально не учили. Как-то всё было иначе — мы с ним просто разговаривали. Обсуждали, просили, спорили. Убеждали, порою принуждали, если это было важно, и уступали, если не очень. Поговорить с ним можно было на любую тему, и старые «собачники» знают, что после пяти лет жизни в семье личность собаки, как индивида, и её интеллект, как существа разумного формируются полностью. Они понимают уже многие слова (не интонацию, не команды, а слова) относящиеся к ней, а после восьми она уже понимает и речь членов семьи к ней напрямую не относящуюся.
Короче - выставляться мы перестали.
Но разве про награды и выставки я хочу рассказать?
Мы жили тогда в спальном районе Риги - Иманте, купив в 1993 году квартиру в одном из красного кирпича шестнадцатиэтажных домов. В самом первом, отдельно стоящем, что построен был для своих работников, отданной на заклание идее независимости Латвии п.о. «Радиотехника». Напротив — лесопарк - место моих прогулок с Мартиным. Дважды в день: утром и вечером.
Но правильно ли называть наши парные выходы в лес прогулками?
Мартин, позврослев, стал воспринимать их службой — он был в дозоре.
Дело в том, что он не просто обходил всю территорию прочитывая обонянием историю происходивших в его отсутствие событий. Он давал им оценку и того же желал и от меня. Его служение, дозор, требовало этого — следить за порядком, вникая в прошлое и реагируя на настоящее.
А порядок должен быть во всём! И обязанность эту — по поддержанию порядка он сам взвалил на нас обоих. Если он становился свидетелем каких-либо отклонений от норм поведения, им самим установленных, то он пресекал. Сначала мягко, если же не действовало, то мог и пожёстче, но в рамках кодекса джентельмена. Он никогда не вступал в прямой конфликт с псом меньше его ростом, и тем паче дамой, даже если их поведение было оскорбительным, либо агрессивным. Действовал лишь убеждением, хотя не всегда и помогало. А вот равному по силе, или даже покрупнее, нарушителю этикета и общественного порядка, всегда давал отпор.
Хоть я и не мог похвастаться таким, как у него обонянием, да и слухом, но зрение у меня развито получше и вешу я поболее, потому мы были идеальными напарниками — так полагал Мартин.
Впрочем, мой рассказ и не об этом...
Были у него приятели. Множество! Расскажу пожалуй о двух, и оба боксёры.
Старшего звали Форд. Он тоже выходил в дозор, а не просто так в лес, пошляться. Однажды парни повздорили и даже не на шутку! Хоть и сгоряча, конечно, но обидные слова были высказаны и дело дошло до дуэли! Но ни я, ни хозяин Форда, Борис, секундантами стать не согласились и развели задир, правда те уже успели сцепиться в рычащий клубок.
А доводилось ли вам разнимать добрую собачью драку?
Когда глаза псов налиты гневом, зубы клацают, а рык идёт откуда-то из глубины... и позаимствован, наверняка, от саблезубых предков их предков?
Мы с Борисом оказались по разные стороны клубка и хватали за что кому досталось. Моя половина клубка оказалась Фордом. Я схватил его за ошейник, но он технично успел применить переднюю подножку и я оказался на траве, правда и не выпустил этого буяна из рук, прижимая его к земле. Мы перекатывались по траве, как два дерущихся школяра, и прямо перед моей физиономией сверкала глазищами, разбрызгивала слюни, и скалила зубы его. Пейзаж этот меня взбодрил, и я перевёл схватку в положение в партере, а Борис, тем временем, сумел оттащить Мартина, и удерживал уже его от необдуманных поступков. В чём и преуспел - Мартин всё-же вдвое легче Форда и в четыре — Бориса.
Самое интересное, что никто ни капельки не пострадал — ни Мартин, ни Форд не причинили друг другу никакого вреда! На них не было ни одного укуса! Их «страшная» дуэль, их клубок из гнева, рыка и оскалов — лишь ритуалы рыцарского турнира, не более. И на второй день забияки уже не вспоминали о нём.
А второго приятеля-боксёра звали Марсель. Дозор и возможное продвижение по службе его не интересовали. Имя предопределило его лёгкий характер французского повесы и ловеласа. И игрока в значении не картёжном - более всего на свете ему были ценны его игрушки.
Помните, как-то в Риге случилось землетрясение? Балла три-четыре, кажется. Рижане-люди услышали неожиданное дребезжание посуды внутри своих сервантов и вторым голосом лёгкий звон от дрожания их витрин. Удивились люди... и ничего не поняли. Марсель же всё сообразил сразу: он собрал все свои игрушки — все пять, и четыре сложил у входных дверей. «Сматываемся» - сигнализировал он хозяевам обрубком хвоста и гавкнул бы это и ртом, но в нём была зажата пятая игрушка. Самая ценная.
Жаль, короток собачий век, и не встретить мне уже больше никогда в имантском лесу благородного Форда, не потискать добродушного и весёлого Марселя...
И Мартина давно уже нет.
Но даже и не о них мой рассказ...
Знаете, есть поверие, что собаки в этот мир приходят, чтобы научАться любить людей. Этапу развития сознания на их уровне именно это и нужно. Вот не важно каков человек: плох он для других людей, или хорош; умён, или глуп; богат, либо беден — собака готова его полюбить и разделить с ним его жизнь. Не давая клятв, не испытывая сомнений. Её предназначенность человеку абсолютна, её служение ему безусловно.
Но если признавать эти данности, то и человек ведь должен суметь обеспечить это развитие своему... партнёру, питомцу, другу. А для того в предложенных ему свыше обстоятельствах хотя бы принять животину в свой круг... или не противиться её выбору партнёра-человека. И такое, говорят, бывает.
«Мы в ответе за тех, кого приручили» (с) - и это ответственность всего человечества. А ещё каждый из нас и уже персонально в ответе за тех, кому позволяет себя любить. А это значит, как минимум — отвечать на любовь. Любыми различными её формами: дружбой, заботой, лаской.
Даже самый большой злодей, не способный проявлять жалость и любовь к человеку, бывает способен полюбить животное. Примеров тому масса, да и полушутливая поговорка о связи продолжительности узнавания людей и меры любви к собакам как раз о том же.
Значит тогда, что приходят они в наш мир учить нас, всяких, любви? И учат этому дару исходя из того самого поверия — научАясь любить нас, всяких, и безусловно... Кажется, в этом есть гармония...
Что же, наверное, именно так и есть: и мы, и они, через взаимную любовь, малой толикой придаём больше гармонии физическому и метафизическому мирам, принося свой вклад в баланс всего сущего на планете.
И ещё... Когда-нибудь, в свой срок, как и любой из нас, и я перейду рубеж, за которым мы снова сможем увидеть всех кого любили здесь. Я обниму отца и мать и попрошу у них прощения за всё, за что не попросил когда мог, и когда уже не мог. Они, конечно же, простят, свалив гору с моих плеч. А потом я повернусь и увижу своего Мартина. Он посмотрит на меня умными глазами, и ими же спросит: «Идём, напарник?». И разве откажу я нам обоим в этом...
Может быть об этом и был мой рассказ?