Дед умирал. Он лежал на полу избы, на постеленном матрасе под окошком, отказавшись от железной кровати, кривизной своей доставлявшей страдания его больному телу. Осунувшийся, потемневший лицом, с вытянутыми поверх одеяла тонкими иссохшими руками, так не похожий на того крепкого мужика, каким всегда казался. Подолгу молчал, уставившись в одну точку: на железное кольцо колыбели под потолком, прикрученное к матице, говорил мало. Но однажды, когда остались считанные дни, глядя на меня маленького, стоящего рядом, отчётливо произнёс: «Больше всего, жалею Костю». Слова эти, потом не раз ещё возвращались ко мне словами мамы, как напоминание о своём отце, а я, ребёнок, никак не мог взять в толк: что меня жалеть, когда вокруг всё так замечательно? Лето на дворе. И только потом, став намного старше понял, что он имел в виду: совсем не меня, а другого Костю – сына не пришедшего с войны, чьим именем меня назвали.
Он часто присутствует в моих детских воспоминаниях: фотографией на стене, с которой взгляд его неотступно следует за тобой, даже если уйти в самый дальний конец комнаты; разговором взрослых за столом в день Победы – о нём, о прошедшей войне, которая для них, переживших это, была всегда рядом и не хотела далеко отпускать. А ещё – тем немногим, что после него осталось. Мой дядя – мамин брат, который никогда уже не будет старше, чем я.
Я держу в руках целлофановый пакетик перетянутый резинкой, самый обыкновенный, из тех, в которых держат хлеб. В нём всё. Вся его короткая жизнь: школьный дневник; рисунок тонким пером, где лесная речка по листочку в клеточку течёт сквозь заросли ольхи; тетрадь – в ней неровным почерком, сразу на первой странице, самое важное: «дан приказ: ему – на запад, ей – в другую сторону…»; а ещё четыре открытки – почтовые карточки с войны и пара потускневших довоенных фотографий. И похоронка: «Елисеев Константин Григорьевич, пропал без вести, 8 февраля 1943 года».
Он ушел добровольцем вместе со своими товарищами, восемнадцати лет, в мае сорок второго. Молотовск – город у моря, в котором он совсем недолго учился и жил, тогда уже принимал грузы северных конвоев, испытывая недостаток в человеческих ресурсах. Их оставляли в тылу, перед самым отъездом предоставили бронь, но разве могли они остаться, эти пацаны, когда в стране происходит такое? Корабль, принявший их на борт, прощаясь, прогудел протяжно – отчалил от пирса. И с этого момента о его судьбе точно не скажет никто.
Ещё дед, когда был жив, начал вести поиски. Он писал по инстанциям и архивам, надеясь получить ответ на вопрос, как погиб его сын, но ответа так и не дождался. Этим долгие годы занималась мама. Теперь и я.
Открытки на моём столе… Четыре выцветшие открытки, в несколько строк, написанные простым карандашом с отметкой «просмотрено военной цезурой»: «Здравствуй папа и мама… Живу я хорошо…», – успокаивая своих, будто ничего и не происходит вокруг, а за окном по-прежнему мир и нет тревожного ожидания будущего. Имена городов на пути к фронту: «…проехали Москву. Подъезжаем к Воронежу…», даты почтовых отправлений – скудные данные из которых невозможно уловить, что же с ним всё-таки произошло. Но, было похоже, что движение эшелона – на Сталинград, а последняя открытка, со штампом от 8 февраля 43-го (такое вот совпадение – дата из похоронки, а он, получается, ещё жив), в строке «адрес отправителя», прямо указывает место его пребывания на тот день – Сталинградская область, Клетский район. А какое подразделение, рота, взвод? Почему он оказался там, в донских степях, отправляясь на войну кораблём, у которого могло быть только два возможных направления движения: Заполярье – Кольский полуостров и беломорский берег – Кемь, Кандалакша? – Карельский фронт. Ничего этого нет и можно только догадываться, как в эти бесконечные замороженные пространства искалеченные войной забросила его судьба. Но в той же, последней открытке, только с обратной стороны – номер полевой почты, от которого можно оттолкнуться, чтобы понять всё: п/п 308.
Это сейчас нам знаком интернет, сайт «Мемориал», где на каждого погибшего и пропавшего без вести есть отдельная строка, а раньше ответ на запросы в архивы шел месяцами. Слишком много потерь, слишком много запросов.
Ответ из Центрального архива Министерства обороны СССР от 25.01.93г.: «ППС (полевая почтовая станция – Авт.) 308 обслуживала 259 стрелковую дивизию».
259-я стрелковая. Номер дивизии – то, чего нам так не хватало. С ним стало возможным проследить судьбу солдата. Много военной литературы перерыто в надежде, отыскать упоминания о ней. И упоминания были, но только относительно периода действий дивизии на Волховском фронте и в Синявинской наступательной операции: август – сентябрь 1942 года. Тогда дивизия попала в жестокое окружение, и во второй раз в своей короткой истории, потеряв личный состав (к своим вышло не более ста пятидесяти человек), отправилась на доукомплектование в глубокий тыл. Что было с ней дальше – полная неизвестность. Годы прошли без новых открытий, и, казалось, что дальше продвинуться уже невозможно. Но недавно нашлись материалы, из которых можно понять, что случилось в феврале 1943 года.
Начало декабря, 1942 года. В составе подразделения, железной дорогой Сорокской линии, через станцию Обозерская, он прибыл в часть с Карельского фронта. Предписание: к месту дислокации вновь формируемой 259-й стрелковой дивизии, станция Кущуба, Вологодской области.
Это был больших размеров военный городок, из длинных, в ряд, бараков – землянок, на несколько сот человек. Здесь, в одной из них, они жили в душной тесноте несколько дней, пока дивизия получала штатное вооружение и усиление личного состава. Вести от родных не доходили. Почта не успевала – сменился адрес, и писем из дома, до самого конца, он больше так и не получил. В конце декабря дивизия снялась с мест дислокации и, погрузившись в эшелоны, тронулась на юг. 30 декабря – свой последний день рождения – девятнадцать лет – он встретил в пути.
Они прибыли к месту назначения только спустя месяц, в начале февраля. Станция Лог, – это севернее Сталинграда – встретила их морозом и ветром пронизывающим насквозь. Выбирая станцию, ещё там, на месте, рассчитывали, что она окажется вблизи фронта. Но за прошедшее время, от начала движения, битва за Сталинград была уже завершена, армия ушла далеко вперёд, и нужно было её нагонять.
Где-то в эти дни, между станцией Лог, станицами Клетской и Евстратовской, он отправляет домой последнюю почтовую карточку: «Здравствуйте, папа, мама, Лина, Виктор…. Шлю вам горячий привет. Желаю вам всего хорошего в вашей жизни…» Это очень похоже на прощание, до первого боя оставалось одиннадцать дней.
Они шли, несли на себе лёгкое вооружение. Всё что могли: автоматы, ручные пулемёты, противотанковые ружья. Тащили за собой, утопая в глубоком снегу, сани и волокуши с боеприпасами. Полуголодные, – командование не смогло обеспечить продовольствием, создать на пути следования промежуточные пункты питания. Практически, без отдыха. Через несколько дней закончилось топливо. Транспорт встал. Пришлось оставить гаубичную артиллерию, часть миномётов и противотанковый дивизион в полном составе. Оставить медсанбат и всё санитарное имущество с запасом перевязочного материала. К 17-му февраля, несмотря на все трудности, первые полки вышли в район Новосветловки – это на Донбассе. 19 февраля, 1943 года, 259-я стрелковая, вступила в бой за деревню Новобулаховка, к югу от Ворошиловграда (сегодня Луганск)…
Вот и всё, что известно на сегодня.
Что дальше? Нужно продолжать поиски. Как он всё-таки погиб? Где? Был ли это первый и последний бой в его жизни или удалось его пройти, чтобы прожить ещё немного? Я не знаю. Много вопросов – ответов пока нет. Есть только догадки и версии. Есть чувство утраты, которое не проходит с годами. И надежда, что однажды, так случится, и мы всё-таки его найдём.
Елисеев Константин Григорьевич, 259 стрелковая дивизия, полевая почта 308.
Вместо послесловия
«За семь дней боев в районе Новобулаховка – Мало-Николаевка – совхоз имени Петровского, дивизия продвинулась на 12 километров и освободила три населенных пункта. При этом боевые потери дивизии составили 1192 человека убитыми, 2834 ранеными и 100 пропавшими без вести. Итого 4126 человек, то есть более 40% от первоначального состава, или около 590 человек в сутки. Это больше, чем в любой другой дивизии в боях под Ворошиловградом», – П.Войлов, «259-й стрелковая под Ворошиловградом»
Бессмертный полк. 2015г.