суббота, 27 июля 2002

Игорь Миллер
Сутки без Интернета! Такого долгого отсутствия связи ещё не было. Даже в самые проблемные времена удавалось решать проблемы, не доводя их до уик-энда. Впрочем, техника – есть техника, без её сбоев люди не живут! И эту дежурную фразу можно понимать во всех смыслах. Время около 9-ти утра, Оля с Виктором Ш. уже наверняка встретили Юлю и прибыли на Хвалынку. Очередной её вояж как студентки-художницы завершился, слава Богу. Посмотрим, как она теперь распорядится временем до начала учёбы. Попробует ли на самом деле устроиться на посильную работу, начнёт ли пытаться  справляться со «своими трудностями нормальной реальной жизни»?! Я по-прежнему не вижу никаких особых перемен в её отношениях с собой и миром. Всё, что касается подготовки к самостоятельной жизни, что стоит времени, средств, состояния – это на уровне пока что более ли менее эффективной терапии. И никаких гарантий на окупаемость вложений. Зато Лиза вчера, погуляв и отоварившись после первой Мишиной послеотпускной получки, вместе с подружкой, отъехала за город! И вовремя: жара возвращается в полном объёме с прогнозами-ужастиками, без которых как-то неудобно и скучно становится жить. Не прекращаются, к тому же, солнечные бури, вызывающие геомагнитные возмущения, которые в свою очередь влияют на здоровье, настроение, качество ощущений.
У меня всё те же проблемы обмена веществ после отказа от табака. Совсем скоро истечёт первый значимый срок – 40 дней! Потом получение паспорта в заключительный день июля, а дальше третье, если не четвёртое подряд начало движительной жизни, начиная с февраля месяца текущего года. Но работу свою со страшным скрипом выполняю. Можно считать, что уже нахожусь на финишной прямой 152-ой тетради!

                ***
Утра синие снежинки и скрипучий белый снег.
Всё черпаем из «глубинки», но стараясь быть в Москве!
Воздух свежести изящной с изощрённою тоской
в самом плотном настоящем с настоящей тишиной.
Всё, о чём бы ни мечтали, к лучшему  давно прошло:
и назло определяясь, разрешались хорошо.



                ***
По зёрнышку крупицами сокровищ едва ли набирается на стих,
который на мычание коровье, помчится, словно одержимый бык!
Пусть из прозрачных памятных картинок воображенья мифа не сложить,
как не создать искусную картину из жажды выжить, чтобы победить!

И в ореоле страха-уваженья быку под тонну предстояло стать
гвоздём программы местного значенья, каких во всём Союзе поискать!
Туда за МТС и «Пищепромом», где области была ВДНХ,
валили валом все на Арагона, и то был долгий «звёздный час» быка!

Сам из сплошных героев-самозванцев, кто к трону пробивался напролом,
непревзойдённо действуя на массы, взрываясь рёвом, как небесный гром,
наш экспонат помалкивал в загоне, с кольцом в своих раздувшихся ноздрях бизоном безбоязненным, законным врагом самодержавия в цепях!

И тут, что называется, вернуться в такую близь, пройдя такую даль,
не солоно хлебавши, облизнуться, но «дьявола в детали» увидать!
Потом под прессом в фокусе прогресса попасть, как говорится, под шлею
отстукавших минутных интересов, сердец сентиментальную струю

Трюизмы

                ***
На подъёме не до спуска с невысоких детских гор,
ограниченное чувство, не широкий кругозор.
Одевают по-детсадски с женским шерстяным платком
сверх ушанки, фрицем гадским жалко выгляжу я в нём.
Умираю от обиды… на некрасовский мороз,
и на маму, очевидно, плача долго и всерьёз.

И в Израиль отъезжая, отстаёт Биробиджан,
оставаясь самым дальним по мечтаньям южным стран.
Сами зоны создавали, охраняли и секли,
фокусируя концлагерь зоной правды и любви.
Изменилось всё на свете. Ничего и никогда
не меняется, но дети вырастают навсегда.



                ***
Вьются серые снежинки. И тому виною фон
белых крыш прекрасных пышных в дикой разнице времён.
Беспокоиться не стоит, стоит только захотеть
покопаться в этом тоне, выбирая жизнь сквозь смерть!
Как нет веры без сомнений, так всегда безбожник прав,
принимающий трофеи мародёрской данью правд.
Ибо совесть не помеха в обезличенном добре,
в этом самом море смеха чистый плач и стыд, что грех!
«Танцы, шманцы, обжиманцы» на задворках драных лет,
где же вы, биробиджанцы моих первых детских лет?!



                ***
Не потому ли зубы точат на непонятное очам
в порядке, так сказать, рабочем в угоду страшным временам.
И тот, кто стайные порядки, а то, инстинкты косяка
разгадывал загадки ради, имел, что вовсе не искал.

Без «нагловато-вороватых» косящих почему-то глаз,
ртов скособоченных талантов не доверяла власти власть.
Зато, как просто было в рамках с гарантией великих грёз
козлов, охочих до герани, расти и доставать до звёзд!

Не напиваешься Светловым, не уважаешь Маршака,
не догадаешься, что слово прошло от жеста до стиха.
Щелчок ТВ – вот бич Декартов, однако, «я, те поверчу»! –
переключателя каналов канальи чуют за версту!

воскресенье, 28 июля 2002 
Снова жарко! Время нового дня давно идёт. Всё вернулось на круги свои: Интернет доступен со вчерашнего вечера, сегодня утром уже отписался на балконе прежде, чем вернуться к компьютеру. На финише 152-ой! Уже просмотрел все заключительные страницы. Ничего особенного сложного, трудного, как и ничего особенно интересного. Причём, работать надо начинать сразу, всякое промедление грозит потерей, по крайней мере, суток. Посмотрим, как работа пойдёт сейчас после приёма первой таблетки фуросемида – жёсткого весьма мочегонного средства, которое принимал при давешнем воспалении с температурой, кажется, в начале зимы прошлого года.

                ***
Как же раньше было страшно затеряться и погибнуть
среди трезвых идиотов или пьяных дураков!
Или путных, непутёвых и всегда опасных женщин
с пропастью, пропасть где в пасти там, под платьем, животом!
И казалось: все сопьются, вместе разум потеряют,
перед гибелью добравшись, паникуя, до меня!
Отражения в броженье, есть ведь рабская закваска,
экстракласса отношенья, дорогие господа!



                ***
Этот проникающий сигнал противоугонного устройства
нервы мне порядком истрепал, доведя до полного расстройства.

Потому что трудно описать неприятность мило и красиво,
нужно ведь спасаться и спасать в этом мире пару-тройку жизней!

Проклиная самого себя, как за слабость жидкое терпение,
прогораю яростью огня, доходя до белого каления.

Как же ближним не желая зла, не мечтать о мстителях народных:
кто б машину чёртову угнал, сжёг, разбил бы, сделал, что угодно!

Что за жизнь течёт внутри-вовне, Господи, что деется снаружи,
даже не надейся на ответ, если ты один и безоружен.

Тут, как говорится, не дано избежать извечного кошмара,
наш порядок тоже парадокс, но пониже общих ординаров.

Кто посмеет камень бросить в цель, о себе при том не сожалея,
новый смысл общественных идей – слишком древний камень преткновенья.



                ***
Напрасно думал, что к утру пройдут недугами забытыми обиды,
едва посветит вечность из минут и разум встанет над рутинным бытом.
Не климатит, не светит, не везёт. Прорыв возможен только в сфере срыва.
Всё верховодит «скверный анекдот», без даже крохи милого наива.

Змеёй, пригретой на груди зимы, пронзительная сырость внесезонья,
до мозга кости вьюгой «просвербит», достанет донца не души, так дома!
Во всём винить лишь самого себя, не жалуя, но так же не жалея,
хотя и не желая больше спать на битых стёклах и гвоздях идеи.

               

                ***
Трюизмы продолжаются. Проблемы, как семечки, что как бы не щелкать,
не входят в круг извечностью системной, которой вечной темой не бывать.

Не спится что-то, вроде всё спокойно, но только нет покоя на душе,
жизнь страхом оппонирует достойно бесстрашию на должной высоте.

С кем говорить, как с кем ни сообщаться, не растворяясь не в своей среде,
как двигаться, желая возвращаться, но уходить без минимальных средств

без промедленья, что подобно смерти, при этом застывая на меже,
способностям невиданным не веря, но веря в труд без всяческих надежд!

Избитое терпенье на пределе в круговороте резких перемен.
И времена, как птицы улетели для многих, вероятно, насовсем!



                ***
Кто может быть самим собой доволен в попытке тщетной что-либо сказать,
поток сознанья выраженной воли бессильны были оппоненты брать.

Чем ближе к откровенному провалу, слышнее скрип несмазанных колёс,
последние из данных шлифовались, как линзы первых проблесковых слёз.

Нет голоса, дыханья не хватает, спонтанная надежда не всплеснёт,
рыбацким счастьем как бы обещая, что всё ещё случится в свой черёд.

Ни разумом, ни даром не даётся слепить из снега в воздухе снежок,
как вдоха нет, пока не задохнёшься, захлёбом выдавая на глоток!

И, ощущая злые недостатки своей самоубийственной борьбы,
мечтаю быть над небом вечных схваток под куполом спасительной любви.

Усвоят, как добьют без разговора, и будут правы, нечего сказать,
кому угодно, сторожам и ворам, творцам, не научившимся молчать.

Нуждающимся остро – ни словечка, все жертвы в мир прижизненный внеся,
где лишь сегодня протекает вечность, использовать которую нельзя!



                ***
С шести до девяти – эксперименты, пока ещё слипаются глаза,
рутинная настройка инструмента, то, без чего и выжить-то нельзя!

Спеша, как на пожар на ту же пьянку там, на заре прошедших лучших дней, и в тупике, как в ступке или танке толчёшься ранним утром мудреней,

С чего, однако, мне опохмеляться? – «давно сгоревший» не горит в огне,
а наяву «последним отсмеявшись», не забывает хохота во сне!

И как мне до сих пор не надоело иметь дела с пространством под рукой
в наделе ограниченного тела, чтоб беспредельно властвовать собой.

Без брода никакого бутерброда, пока к себе самим не возвращусь
с глотком самоубийственной свободы, отметинами неба в мире чувств.

Глаза уже слипаются. В дорогу. Туда, где нет границ или страниц,
посмертных масок грубо сжатых сроков без излученья благодарных лиц.

Проснулся, как опять ошибся дверью, не в этот дом, не в этот мир попав.
Зачем так много обещало время, как молоко в кастрюльке убежав?!

понедельник, 29 июля 2002 
Благословенный понедельник! Жарко, жарко, пополудни, от 152-ой остались «рожки да ножки». Каких-то три-четыре последних листочка, в которых, ни малейшего просвета нет, поэтому и работы много не предвидится. Вчера смотрел центральный матч 17-го тура чемпионата по футболу, как бы вынесенный за скобки, потому что игры, собственно, будут проходить только сегодня, завтра. «Локо» добился победы 1:0, и был достоин её больше, чем «ЦСКА», оказавшись на этот момент лучше подготовленным. Теперь «Спартак» всего лишь в шаге, на расстоянии одной победы, отставая на три очка от двух главных претендентов, от которых катастрофически отставал ещё месяц тому. Ночью пришло письмо от Софы, которую, конечно, очень огорчил нетерпимо резкий тон моего письма, но, однако, и стимулировал, при всём при том, написать о житье-бытье, не придираясь к словам, не цепляясь к понятиям. Пришлось тут же ответить, просидеть, таким образом, почти до рассвета. Кстати, светать стало заметно позже, и ночью было приятно прохладно, несмотря на вернувшуюся оглушительную жару. С фуросемидом, не  знаю, как пойдут дела дальше, пока жить оказалось значительно легче.
Итак, новый день, благословенный понедельник, продолжение работы. Лиза отсыпается, благополучно вернувшись с дачи, поэтому Юля самостоятельно должна поехать к своему Деревяшкину (прекрасная фамилия для отечественного психиатра), просрочив недели две. Оля искупала деда, я ещё вчера привёл в порядок лицо, то есть жизнь входит в обычное русло. И есть ещё время достойно завершить июль, 152-ую, текущий файл.


                ***
Надрыв ли какой ощущая, навряд ли возьмёшься за гуж,
не веришь и не завершаешь, без повода, мальчик – не муж.
Поморщишься: сыро и слякотно, и пасмурью небо свело,
как скулы оскоминой – грамотно расчёлся с безграмотным злом!
Что может уже быть хорошего – когда за душой ни шиша,
эпоха грядущего-прошлого в весёлых соблазнах прошла.
Когда молодые – другие, а ты хоть какой молодой,
в волне поколения сгинул, давно рассчитавшись с собой.
Не понято или не принято без собственных дел или школ,
торчком понимания, выменяв реальность на вечный «прикол»!



                ***
Оползают с шумом в водостоках внешним обрамленьем тишины
жидкой массой снежной те же сроки внесезонья, осени, весны.
Этакое сколько повторялось, а услышать надо: Ничего! –
как из ямы выползти упрямо, нынче попирая дно её.
Наблюдал когда-то ежедневно: до того, как поезд выходил
из туннеля, наливались светом, словно жилы рельсы впереди.

Кто-то где-то как-то бросит фразу, и приветик, «принцип домино»,
хочешь тоже вдруг увидеть ясно, как другой увидел «вот оно»!
В поиске невиданной зацепки, повторяясь до маразма фраз,
запросто теряешь полноценность, возжелав, сумеешь ли украсть?!
До испуга спазма или тика потеряв над мышцами контроль,
но переупрямив  даже лихо, набираешь опыта на роль.