Панфилов Дмитрий Георгиевич,
кандидат филологических наук,
председатель общества пушкинистов «Захарово»
ФОРТПОСТ на западном рубеже Руси.
«Был монастырь…»
( М.Ю.Лермонтов. «Мцыри» )
Историческая справка.
В 1482 – 1483 г. г. получил начало Псковско – Печёрский монастырь в 56 верстах от Пскова на границе с Лифляндией.
Здесь на горе, покрытой лесом, случайно открыли дровосеки пещеру, в которой оказался гроб отшельника Марка, ещё прежде в ней жившего и не раз виденного вблизи этого места звероловами. В числе других приходил и некто Иоанн, который два с половиной года был священником православной церкви святого Николая в Юрьеве Ливинском, но потом вследствие притеснений от латинян нашёл вынужденным удалиться в Псков.
Иоанну очень понравилось уединение в пещере, и он, взяв из Пскова жену и двух детей своих и приютив их у владельца земли, на которой находилась пещера, сам начал раскапывать в ней место для церкви. Вскоре затем, похоронив в пещере жену свою, которая перед смертью постриглась в монашество под именем Вассы, Иоанн поспешил и сам принять пострижение с именем Иоанн и совсем переселился в пещеру.
Церковь его пещерная, по благословению Новгородского владыки Феофила, освещена 15 августа 1477 г. в честь Успения Божьей Матери, а через три года он почил о Господе.
Дело, начатое Иоанном, продолжал священник Мисаил: он построил другую церковь – не в пещере, а на горе во имя преподобных Антония и Феодосия Печёрских, а вокруг церкви кельи для братий.
Но эта юная обитель скоро была разорена лифляндцами и не прежде как с 1512 г. начала устраиваться вновь, благодаря усердию великокняжеского дьяка Мисюря Мунехина.
Он своею казною раскопал горы по обе стороны потока, построил на расчищенном месте между горами новые монастырские кельи, распространил и углубил самую пещеру и создал в ней, кроме существовавшей – Успенской, другую, великую церковь во имя преподобных Антония и Феодосия Печёрских взамен бывшей на горе.
С того времени введены в монастырь общежитие и порядок по образцу Киево – Печёрской лавры.
Примерно так описывает появление на западном рубеже Руси Псковско – Печёрского монастыря митрополит Московский и Коломенский Макарий.
Я постарался осовременить стиль его повествования, сделав более гладким и понятным для современников.
Монастырь являлся не только духовной обителью края, но наряду с Изборском, Вороничем, Псковом входил в цепь оборонительных фортпостов на западной границе государства. Время было тревожное.
Ливонцы, поляки, шведы не раз пытались завоевать монастырь, прикрывавший Псков. В 1592 г. шведы напали на монастырь, воспользовавшись перемирием, захватили его и ограбили.
Но это было только один раз за всю многолетнюю историю монастыря.
В 1611 г., 1615 г., 1701 г., затем в 1703 г. поляки, шведы пытались захватить монастырь, но пробить каменную стену не смогли.
Пять недель пан Ходкевич долбил стены из осадных орудий, и пять недель монахи и укрывшиеся за стенами горожане отражали штурм, а затем сами устроили ночную вылазку, перебив всё войско поляков.
Трижды Стефан Баторий пытался штурмовать монастырь, но не солоно хлебавши отходил от его стен.
В 1701 г. шведам удалось тяжёлыми орудиями выбить железные Святые ворота, но защитники монастыря ночью спустились с крепостных стен и ударили в тыл шведам, обратя их в бегство.
Через два года шведы в последний раз предприняли попытку захватить монастырь и опять потерпели неудачу. Уж на что Пётр I не жаловал духовенство и лил из колоколов пушки, но тут он вынужден был признать героизм защитников крепости и лично подарил большой колокол, который и сегодня будит всю округу. Кроме этого, он приказал прибить на воротах Герб государства Российского, признавая тем самым государственное значение крепости.
Часть первая.
Монах Николай.
9 сентября 1986 г. командир ракетной дивизии, гостем которого я был, за дружеской беседой и чашкой чая неожиданно обратился ко мне с вопросом:
- Дмитрий Георгиевич! Не хотели бы Вы с супругой посетить Псковско – Печёрский монастырь, посмотреть, как живут монахи? Интересная вещь, хочу я Вам сказать.
От такого предложения отказываться грешно, и вот рано утром мы держим путь на городок Печёры.
Переехали какую-то безымянную речку, и сразу за поворотом нам открылся маленький районный городок, которого даже нет на карте.
Городок лежал между холмами, покрытыми густым лесом. Тут и ёлки, берёзы, клёны, осины, много рябин, столетних дубов. Домики по склонам холмов как игрушечные. В центре городка монастырь. Высокие каменные былинные стены, прикрытые сверху деревянными козырьками – навесами, под ними идут деревянные галереи. В стене тяжёлые окованные железом ворота, перед ними ров, в котором поблескивает вода.
Казалось, время остановилось здесь где – то в XVI - XVII веке.
На воротах большое объявление: «запрещается курить, фотографировать монахов, женщины в джинсах и брючных костюмах не допускаются, громко говорить запрещается, не шуметь».
За крепостной стеной в зелени большой пятиглавый Михайловский собор. Маковки играют золотом, кругом цветы, клумбы. Стены побелены, окна и решётки покрашены будто сегодня. Всё чисто, свежо, празднично.
Внутри крепости вторая каменная стена, более низкая, а за ней на дне глубокого оврага в низине сам мужской монастырь.
Обойдя вокруг Михайловский собор с его колонадой, подходим опять к главным воротам – Святым воротам. Вход свободный, пройти могут все желающие. В воротах молодой монах. Сидит в резном кресле, напоминающем трон Ивана Грозного.
Сразу от Святых ворот короткий пологий спуск ведёт к небольшой подъёмной арке, расположенной под церковью святого Николая (Никольская церковь). Под аркой в нишах огромные иконы, горящие свечи, много цветов в расписных кувшинах. Под аркой дорога делает крутой поворот почти под углом 90 градусов вправо и вниз - и перед нами корпуса мужского монастыря.
Позже мне расскажут, что крутой поворот дороги под аркой являлся «фортификационной находкой» защитников.
Если бы враги ворвались в крепость, то развернуть под аркой в тесноте свои войска при крутом повороте дороги было очень сложно, а вот защищаться при этом было удобно.
Это был своеобразный «фермопильский проход», как у спартанцев царя Леонида.
Поражает идеальная чистота, громадный розарий, заросли георгин, флоксы, лилии. По краям дорожки яблони, увешанные красными яблоками, как рождественские ёлки. Дорожки подметены, буквально вылизаны, кругом ни пылинки, ни соринки. Главная дорога к центру монастыря (Соборной площади) уложена булыжником и круто идёт вниз. У дороги в стеклянном домике коляска Императрицы Анны Иоанновны. Она ехала в Псков, вышла из кареты размять кости и её укусила змея. Матушку Императрицу привезли в монастырь и исцелили, за что она подарила монастырю коляску.
Во времена Ивана Грозного тут жили 300 монахов, сегодня – около 60.
Во главе монастыря стоит настоятель, он тут царь и бог, но сегодня его нет на месте: отец Гавриил уехал в Москву поздравить митрополита Пимена с Днём ангела, поэтому наши звонки в райком партии, а из райкома в монастырь, чтобы нас пропустили, разбились о железный отказ:
- Без отца Гавриила не положено!
Видно, в монастыре даже к Богу без протеже не попасть.
Подходим к первому попавшемуся монаху: грубые сапоги, глухой чёрный свитер из плотной домашней вязки, сутана традиционного черно цвета, на голове шапочка. Ему 49 лет, работал на шахте в Донбассе, закончил горный техникум, стало болеть в боку, врачи не могли вылечить и по совету местного батюшки он ушёл в монастырь.
Вежливо здороваемся. Он охотно отвечает.
- Можно задать Вам несколько вопросов?
- Отчего же нельзя? Задавайте.
- Что вы здесь делаете?
- Стою в карауле у покоев настоятеля монастыря.
Сзади него большое трёхэтажное строение, огромные венецианские окна, на них дорогая воздушная тюль, тёмно – красные бархатные гардины, в окнах видны дорогие хрустальные люстры, позолоченные балкончики, стены выкрашены в нежные бело – розовые тона.
Никак язык не поворачивается назвать то, что видишь, «убогой монастырской обителью».
- Что надо, чтоб приняли в монахи?
- Только желание. Чтобы был здоров, холост или разведённый без алиментов; церковная казна не должна нести расходов.
- А родственники у Вас есть?
- Братья, сёстры, но о них я ничего не знаю.
- Можно вам писать письма, получать письма от родственников?
- Это не возбороняется, но мне никто не пишет.
- Вы, наверное, не очень дружно жили со своими родственниками?
Монах молча пожимает плечами.
- Сколько вы уже тут?
- Восемь лет, но у нас есть тут и фронтовики, даже один живёт с 1930 года ( 56 лет! )
- Чем Вы занимаетесь? Есть ли книги, газеты, радио?
- Ничего этого нет. Это всё мирское и нам не нужно. Мы тут работаем. Встаём в пять часов утра, ложимся в одиннадцать часов ночи. Всё, что вы здесь видите (он обводит рукой вокруг соборов, сада, цветников), всё это сделано нашими руками.
Невольно смотрю на его руки: грязные, в мозолях, с обломанными толстыми ногтями, в глубоких ссадинах, суставы подагрически раздуты, вены набухли, рельефно выступают.
Да, белоручкой его не назовёшь!
- Какое у Вас в монастыре начальство?
- Настоятель монастыря, Благочестивый (позже узнаем, что это что – то вроде замполита в армии), казначей.
- А монахи ранг имеют?
- А как же! Послушник, инок, а потом только монах.
- А долго надо служить, чтобы получить очередной чин, например, послушника до инока?
- Это как настоятель благословит.
- Занимаетесь ли изучением церковных книг, молитв, есть ли у Вас учителя?
- У нас есть библиотека, там книг навалом, но времени у нас на это нет, всё в работе. Даже бывают дни, когда на службу в Собор некогда идти.
- Трудно в таком возрасте учить наизусть молитвы?
- Зачем их учить? Бери книгу и читай. Мы наизусть их не учим.
- Как Вас кормят? Платят ли за труды какие-нибудь деньги?
- Ничего не платят, деньги нам не нужны, у нас всё есть. Кормят хорошо, четыре раза в день.
- Что вы ели на обед сегодня?
Монах немного смутился, чувствуется, заколебался: говорить – не говорить, зыркнул по сторонам: никого вокруг нет.
- Щи, пюре, кусочек масла, и, как его, кофе! Хорошо кормят, мы не жалуемся.
- Почему Вы пошли сюда?
- Зов божий! Я давно думал об этом и хотел.
- Как вы узнаёте, что делается в стране, в мире?
- А никак. Нам это ни к чему. Если уж что-то важное, так от мирян, вот таких, как Вы, которые приходят и рассказывают. А так нет!
- Где Вы лечитесь, если заболеете?
- У нас есть своя амбулатория, в ней работает монах-врач, Ваш коллега, бывший подполковник медицинской службы.
- А что он к Вам пошёл?
- Этого я не знаю.
- А если что серьёзное со здоровьем?
- Тогда в больнице, но это только с благословения настоятеля.
Виктория задала несколько вопросов по поводу Святого писания и конца света. Монах оживился.
- В книгах всё правильно написано. Всё, что там есть, всё сбывается!
Чувствуется, что он сел на любимого конька, поэтому перебиваю его.
- А вы знаете, что у нас в стране делает Михаил Сергеевич Горбачёв?
- Михаил…, Михаил…, - монах стал что-то с трудом вспоминать, наконец, вспомнил.
- Это тот, что из последних Романовых?
- Да какие Романовы! Их давно уже нет!
Монах смутился и пробормотал скороговоркой:
- Может быть, может быть.
После разговора с монахом такое впечатление, что он бы рад уйти отсюда, да, видно, некуда. Глаза добрые и грустные, даже не просто грустные, а с какой-то болью внутри. Трудно представить его смеющимся.
- Вас наказывают тут за провинности?
- Ещё как (шёпотом !)
- А какие наказания?
- Разные. Монах стал смотреть по сторонам, оглядываться. Видно, он был рад поговорить, излить душу перед новыми людьми, но в монастыре это не положено, тема эта запретная.
-А какие всё же наказания?
- Могут из одноместной кельи в общую перевести (опять оглядывается!)
- А это что, очень страшно?
- Ещё как!
Больше говорить на эту тему монах не желает, и мы, чтобы не спугнуть его откровенность, решаем не возвращаться к этому вопросу.
Позже я узнаю, что среди наказаний в монастыре существуют:
;обедать стоя, когда все сидят;
;оставлять без обеда или без какого-либо блюда, например, второго;
;стоять в углу на коленях во время обеда;
;монах, взявший какую-либо вещь «без благословения», например, ложку за столом до команды, или веник, чтобы подмести свою келью, должен нацепить себе эту вещь на шею и носить до вечерней молитвы либо «доколе настоятель разрешит».
- Можно посмотреть, как вы живёте? – обращаюсь я к своему собеседнику.
- Что вы! Это возбороняется! Вы сходите в пещеры, обычно все туда ходят. - Николай! – окликнул он проходящего монаха. - В пещеры пускать сегодня будут?
Тот ответил утвердительно.
- Мне кажется, вы отсюда уйдёте рано или поздно. У Вас доброе лицо и Вы здесь чужой, - обращаюсь к своему гиду.
Монах пожимает плечами и молчит. Я благодарю его за беседу.
- Вам ничего не будет, что вы с нами так открыто беседуете на виду? Мы Вам ничем не навредили?
- Нет, что Вы!
Желаем ему здоровья и исполнения всех его желаний. В ответ он запустил витиеватую церковную тираду с пожеланиями здоровья, благословения, многого лета и ещё чего-то приятного и непонятного.
У входа в пещеры беседуем с молодым монахом. Ему 25 лет, отслужил армию, в церковь ходил с детства, за что доставалось дома от родителей, а в армии от замполита. Больше о себе рассказывать не стал. Зовут Николаем.
- Нравится Вам здесь?
- Да! Тут мы все Божьи дети.
- Работаем. У каждого свои обязанности. Я заправляю лампады в храмах и в пещерах.
Опять слышим о каких-то пещерах, но что это такое не представляем. Видя, что Николай больше не желает говорить на эту тему, мы и не настаиваем, чтобы не спугнуть его откровенность.
- Можно посмотреть вашу келью?
- У нас это не положено, туда никого из мирян не пускают, но я Вам подробно опишу её, они все одинаковые.
Конечно, интересно послушать из первых уст, но лучше один раз увидеть …
О монашеских кельях ходит столько легенд.
Тот, кто побывал в Пушкинском Лицее, где учился поэт, помнят длинный коридор и ряд дверей, ведущих в комнаты лицеистов, которые называли свои комнаты «кельями» не за скудное аскетическое убранство, а за характерную конструктивную архитектурную деталь – сдвоенные комнаты. Каждые две соседние соединялись стеной, не доходящей до потолка. Затем шла глухая стена и следующая пара комнат. Именно так рекомендовалось строить кельи в монастырях.
Общаться можно только через перегородку, непосредственный контакт исключён. Можно переговариваться с соседом (всё слышно в коридоре!), но пошептаться нельзя: сосед ничего не услышит, можно говорить только громко.
Наконец, из каждой кельи можно было понять, что происходит в соседней, а самому при этом остаться незамеченным.
Монахи умели разрабатывать ненавязчивые, скрытые формы контроля.
Задаю вопрос Николаю:
- Келья у Вас одиночная?
- Да, но в монастыре есть и на пять, и на шесть человек.
- Так как же выглядит Ваша келья?
- Комнатка, кровати нет, есть деревянная палать, стул, у некоторых есть стол, под голову кусок бревна. Вот и всё.
- Как бревна? А подушка, одеяло…
- Никаких одеял, матрасов. Это всё барство! Зимой укрываемся тулупчиком, который носим, а летом так. Спим на досках, без подстилок, вместо подушек кусок бревна, иногда он в виде шара, украшен резьбой. Сейчас много стало умельцев резьбы по дереву. Уставом это не возбороняется.
- А как у Вас насчёт женщин? Я вижу тут у Вас много помощниц.
- Это Уставом запрещено. За день так наработаешься, что не до женщин.
Невольно смотрю на руки Николая: крепкие, сильные руки рабочего человека. Физический труд, сон на досках – всё это, несомненно, вылепило особую фигуру монаха: ходят прямо, не гнутся, не сутулятся, голову держат высоко, гордо, даже люди в возрасте. Ни сколиоза, ни остеохондроза!
- Николай, вы можете уйти отсюда?
- Нас никто не держит, дорога открыта, забирай паспорт и иди.
- Посты тяжело блюсти?
- Я привык. Ведь во время постов мы тоже едим, но пища без скоромного
.- Мясо едите вне поста?
- Мясо, молоко никогда! Да и зачем они, когда кругом столько другой еды, - и он весело смеётся.
- Какой?
- Овощи, фрукты, мы к посту готовимся и заранее их заготовляем.
- Едите Вы на обычной посуде или она у Вас особая?
- Не ожидал такого вопроса. Посуда обычная, а не солдатские железные миски.
- У солдат давно уже нет мисок.
- Может быть, когда я служил, то были.
- Едой довольны ?
- Кормят хорошо. Хватает.
- У Вас есть личное время, чтобы почитать, написать письмо родным, заняться собой?
- Нет! Весь день в работе. В армии у меня был замполит, он любил повторять, что солдат надо занять работой на целый день, тогда у него не будет дурных мыслей. Здесь то же самое (смеётся!).
- Дают ли Вам спиртное, или у Вас «сухой закон»?
- У нас в стране нет сухого закона. Раньше нам по церковным праздникам давали вино, сейчас нет.
-Участвуете ли Вы в выборах?
- Да, сюда к нам приезжают из города, мы голосуем, но наших депутатов никуда не выдвигают (смеётся!).
– Есть ли у Вас личные вещи?
- Зачем они? У нас всё по потребности. Мне зимой нужен тулупчик – я пошёл и получил его, летом не нужен – я пошёл и сдал на склад. Лишнее монаху ни к чему, как и деньги – это всё мирское (и Николай брезгливо морщится).
- Можете ли вы поступить в Духовную семинарию? Академию?
- Да, заочно. Но можно и очно с благословения настоятеля монастыря и Благочинного.
- А это кто ещё такой?
- А это как замполит в армии. Вон идёт монах, он закончил Ленинградскую Духовную Академию.
- Все ли монахи пользуются равными правами, или у Вас есть своя иерархия?
- Нет. Все равны перед Богом. Когда монах стареет, или игумен, то жены нет, родственников нет, к таким прикрепляется послушник, который ходит за ним, услуживает ему.
Позже я узнал, что согласно монастырскому Уставу на освободившиеся штатные места («на вакансию») принимаются в монахи мужчины после тридцати лет, женщины после сорока лет, но есть исключения: лица, закончившие духовные заведения (семинарию, Академию), принимаются в двадцать пять лет. Василий Великий, непоколебимый авторитет церкви, разрешает принимать в шестнадцать – семнадцать лет.
В Уставе монастыря определён и «пенсионный» возраст монаха, хотя монаха на пенсии быть не должно, ибо монашество есть состояние, а не должность. Но с шестидесяти лет монах может быть «выведен за штат», он остаётся в монастыре «на пропитании» и не несёт никаких трудовых послушаний, кроме молитв. Штатное место при этом освобождается. В случае болезни можно уволить за штат и до шестидесяти лет, но для этого должно быть медицинское заключение.
У меня сам собою напрашивается некорректный вопрос: а в женском монастыре в Киеве не отправляют «за штат» с пятидесяти пяти лет? Сведущие монахи мне пояснили: нет! Монашество по идее – ангельски бесполое состояние, так что возрастная зависимость по признаку пола была бы просто греховной. Шестьдесят лет одинаково и в мужских, и в женских монастырях.
Спрашиваю у Николая:
- Занимаетесь ли Вы самообразованием?
- Зачем? Ведь мы же в школе учились в своё время.
- После работы сильно устаёте?
- Да, очень. Но всё дело в привычке. У нас есть старый монах Серафим, он за ризницу отвечает. Так вот, когда я в карауле стою, смотрю, у него в половине четвёртого уже печечка топится. А днём с узлами одежды для службы так носится, что нам, молодым, за ним не угнаться, всем фору даёт!
- Днём Вы отдыхаете?
- Нет, это грех, особенно спать.
- Не надоедает видеть одни и те же лица?
- Нет, мы все на виду. Один наш служитель сказал, что, когда скала падает в море, она разбивается на многие мелкие острые осколки, но потом море их шлифует, и они становятся гладкими и притираются друг к другу. Вот так и мы.
- А зачем это надо?
- А как же, - удивляется Николай, - вот я живу, например, один и не знаю, что я псих или ещё что, а тут всё видно и можно исправиться.
В разговоре Николай общителен, улыбается. Около нас всё время крутятся два монаха: молодой, совсем мальчишка лет двадцати с чёрными глазами шизофреника, и пожилой, лет сорока – сорока пяти, с аккуратно подстриженной бородой.
Такое впечатление, что они боятся, как бы Николай не сказал чего лишнего, и шпионят за ним, а может быть и за нами.
В пятнадцать часов ударили часы на Соборе: дорогой позолоченный циферблат, золотые стрелки. Нигде раньше на действующем Соборе не видел часов, кроме Петропавловского Собора в Питере, но он давно уже потерял своё культовое значение. Появился отец Варфоломей с фигурой преображенца, около него откуда-то вырастают церковные кликуши, заглядывающие ему по-собачьи в глаза и целующие руки. Открылась дверь Собора. Подходит кучка туристов, с десяток иностранцев, вместе с нами получилось около тридцати человек.
Все пошли в Собор, покупая у входа пятидесятикопеечные свечи, которыми бойко торговал Николай.
- Не ходите со всеми, пусть они идут сами. Я Вас проведу одних, отдельно, - шёпотом говорит Николай.
Видно, военная форма для него до сих пор что-то значит, сам когда-то служил, поэтому и выделил меня из общей группы.
– Купите свечи, там темно, - советует он.
Виктория покупает две свечи, но я отказываюсь: хорош будет полковник со свечкой в руке.
Входим в дверь Собора, любопытство и любознательность толкают вперёд. В нишах у окон стоят выдолбленные из целых дубовых стволов три гроба. От старости дерево посерело, побелело, покрылось трещинами. Николай поясняет, что это гробы основателей монастыря. Монастырь очень старый, основан в 1473 году, сегодня ему пятьсот тринадцать лет!
- Гробы герметичные ?
- Нет, можно приподнять крышку. Откуда простому дереву быть герметичным? – и Николай делает попытку приподнять её.
Немного жутковато, но интересно. А вдруг поднимет?
-Но мы никогда не открываем гробы, ведь тут лежат святые, - поясняет Николай.- Вот этот святой (он называет имя, но оно не откладывается в памяти) зашёл сюда в келью, окон этих тогда не было, дверь за ним наглухо заложили, оставили только узкую щель, через которую подавали пищу. Это у монахов называется «ушёл в затвор». Он прожил в темноте шестнадцать лет, а когда умер, его канонизировали в святого и похоронили здесь. А вот вериги, которые были на нём.
На стене висит железный крест, какие – то пластины. Всё это носилось на груди и спине и голом теле. Вес вериг на глаз где-то около восьми – десяти килограммов.
- А сейчас носят вериги?
- Да, но не такие, каждый изобретает себе сам.
Николай начал говорить об истории монастыря, но сильно путается и признаётся:
- Я не сильно учёный.
Но всё же он рассказывает, что был тут Иван Грозный, Пётр I, Анна Иоанновна. Иван Грозный убил настоятеля монастыря игумена Корнелия.
- За что?
- Царю сказали, что первый человек, который его встретит в монастыре «есть твой враг и желает тебе смерти». Когда царь подъехал к воротам, то навстречу ему вышел игумен с хлебом – солью во главе с монашеской братией. Иван грозный приказал схватить Корнелия и отрубить ему голову. С тех пор дорога в монастырь, по которой Вы шли к Соборной площади называется «Кровавой».
Слушаем Николая молча, симпатии его явно на стороне казнённого игумена Корнелия.
Позже в Москве я узнаю, что игумен в начале Ливонской войны по собственному почину обнёс монастырь каменной стеной, превратив его в крепость. Иван Грозный заподозрил его в измене и казнил. А пока Николай даёт нам пояснения.
На стене висит икона с шестью святыми.
- Это древняя икона?
- Нет, эта ценности не имеет. Тут нарисованы основатели нашего монастыря.
- Портретное сходство лиц имеется?
- Зачем? Вы думаете, что Рублёв не умел писать иконы с объёмным восприятием? Умел! Но зачем рисовать тело, которое меняет форму, худеет, толстеет, а потом разлагается и исчезает? Тело нельзя нарисовать: сегодня оно одно, завтра другое. Надо рисовать душу, она всегда вечна!
Слушаем Николая, тут целая философия, но в чужой монастырь со своим уставом не суёмся и молчим.
Поднимаемся по ступенькам вверх, и неприятный холодок страха охватывает нас. Под землёй идут широкие коридоры, шириной около двух и высотой более двух метров. Кругом темень, через каждые пять метров на стенах горят свечи. Но их мерцающее слабо пламя не в силах разогнать мрак, и они горящей цепочкой уходят куда – то далеко – далеко под землю.
Вдали слышится глухое подземное церковное пение, слов не разобрать. Это отец Варфоломей правит под землёй службу.
Коридор идёт прямо, от него в стороны отходят другие. Это целый поземный город. Николай поясняет:
- Это подземные улицы, их семь, каждая длиной более двухсот метров.
И тут святая цифра семь. На память сразу приходят «семь раз отмерь – один отрежь», «семеро одного не ждут», «Один с сошкой, а семеро с ложкой», «семь бед, один ответ», «семидневная неделя».
А Николай продолжает:
- Раньше эти улицы шли до самого Пскова. Это тридцать пять – сорок километров. Но потом кровля обвалилась, и расчищать не стали.
- Кто делал эти пещеры?
- Делали сами монахи.
Рядом стоящий молодой монах – соглядатай, не отходящий от нас ни на шаг, поправляя Николая, объясняя Виктории:
- Это сделал Бог!
Бог так Бог, спорить не будем. Но про себя сразу отмечаю: так вот откуда под Псковом в семидесяти километрах западнее его появился городок Печёры: «Печёры» - «Пещёры» и ничего общего с рекой Печёрой.
Николай заправляет лампадки, которые теплятся у многочисленных икон и распятий в подземных тупиках.
- Чем заправляете лампадки?
- Вазелиновым маслом, надо бы оливковым, но где его взять, раньше было.
Николай нагибается, около пола щель. Он светит свечкой и в сумерках видна ниша, заставленная гробами.
- Тут хоронят умерших в монастыре, - поясняет Николай.
- Картина жуткая. Это не гоголевский «Вий», тут всё взаправду. Идём по коридору, Николай поясняет, кто где похоронен, светит свечкой, читает имена, фамилии, даты. Тут бароны и князья, генералы царской и советской армии, священники заграничных миссий из Аргентины и Америки, даже доктор медицинских наук, профессор – всё это состоятельные люди, сделавшие вклад в монастырскую казну и купившие себе место в пещерах ещё при жизни. Элита!
Трогаю стены, потолок. Обычный спрессованный влажный песок (но не камень песчаник!), легко скребётся пальцем, на полу сухой песок, как на анапском пляже, ноги вязнут в нём, идти трудно, но гид наш идёт быстро, спешим и мы, боясь заблудиться в этих «райских кущах».
В пещерах никаких столбов, креплений, балок, подпорок. Как ход не заваливается столько столетий – загадка!
В одном из тупиков Николай останавливается:
- Смотрите, вот икона – распятие из белого мрамора, который привезли из Рима и тут в пещерах обтесали.
Икона поражает своей художественностью, тонкими линиями, композицией и рельефом.
- Кто делал эту красоту?
- Люди!
Идём дальше. И вдруг неожиданно, как бальзам на рану:
- Тут в стене похоронены предки А.С.Пушкина – бояре Гаврила Пушкин и Иона Пушкин, которые при жизни внесли деньги в монастырскую казну.
Читаем вязь из славяно – церковных букв – всё верно. Пушкин!
Николай продолжает нас просвещать:
- Обратите внимание, на надгробьях (а это каменные плиты 40,0 х 30,0 см , закрывающие вход в пещерную нишу) нет дат рождения. А только даты смерти от Рождества Христова. Мы считаем, что дата рождения не важна для человека: он рождается на муки и живёт в муках, а вот когда умирает, то душа его возносится в рай и вот эта дата для него важна и радостна.
Опять целая философия, но в пещерах лучше дискуссий избегать, а то, не дай Бог, «забудут» тебя в пещерах.
Спасибо, что показал могилы Пушкиных, знал ли сам А.С.Пушкин об этом, надо поискать в бумагах и написать С.С.Гейченко.
Обязательно в Москве я «раскручу» эту тему.
Как ни жутко в пещерах при мерцании свеч рядом с гробами, бодро идём за своим экскурсоводом. Виктория чуть приотстала, сзади её тут же замаячили две мрачные фигуры наших «архангелов» в рясах. Компания не самая приятная, поэтому Виктория бегом догнала нас:
- Не бросайте меня, я боюсь!»
Николай подходит к тупику пещеры.
- Теперь вы увидите братское кладбище, - торжественно заявляет он.
Перед нами отгороженная часть пещеры, высотой около десяти метров, от пола до потолка забитая гробами самых разных размеров, выдолбленными из целых дубовых стволов, из досок, набросанными друг на друга криво – косо, как чемоданы в захудалой вокзальной камере хранения.
Впереди стоит гроб, обтянутый чёрным сатином, исписанный церковными изречениями и крестами. Николай поясняет:
- Это умер недавно монах, три недели назад, его тут похоронили. Когда умрёт другой, этот гроб мы забросим наверх, а новый поставим на его место. Тут есть гробы со времён Петра I. Вон видите, на самом верху эти колоды.
- Кто-нибудь считал, сколько их здесь?
- Да, на братском кладбище числится одиннадцать тысяч гробов.
Мы в шоке, а Николай продолжает нас просвещать:
- Климат в пещерах такой, что трупы не гниют. Вы чувствуете: тут совсем нет запаха ?
Он прав: запаха гниения нет, но есть какой-то специфический лёгкий запашок, может быть, от круглосуточно горящих лампад и свечей, а может быть, всё же от гниения. Всё не то, но что-то есть.
Николай продолжает лекцию дальше:
- Трупы усыхают и превращаются в пыль, если дунуть на него, он весь рассыплется. Гробы тоже постепенно оседают. Поэтому многие хотят, чтобы их похоронили в пещерах. Когда монах умрёт, то гроб несём сюда, он такой тяжёлый, а через полгода ворочаем – он совсем лёгкий, и его легко забросить вон туда наверх.
- А не пробовали гробы как-то расставить, чтобы лежали не навалом, как дрова?
- Зачем? За столько лет тут такие разные гробы: и взрослые, и детские. Посмотрите сами: их все не расставишь.
Да, одиннадцать тысяч гробов «разнокалиберных» расставить трудно.
Идём по пещерам дальше. В одном из тупиков лист фанеры, горит лампадка. Николай останавливается.
- Здесь было ещё одно братское кладбище, но оно было уже полное, около тридцати тысяч гробов, ставить уже было некуда, поэтому его прикрыли фанерой, да тут ещё и ход обвалился, тот, что до Пскова идёт.
Держим путь дальше. В стенах много икон, от влаги они «плачут».
- А иконы не жалко здесь держать, ведь от влаги погибнут?
Николай смеётся.
- Разве это иконы?! Сейчас был бы фотоаппарат и цветная американская плёнка, вот Вам и икона. А у нас в монастыре есть монах, он пишет настоящие иконы. Берёт цветные камни, трёт их: один - до пыли, другие - покрупнее. Цветов немного, но, когда их смешать, получатся новые цвета. Он добавляет в эти порошки клей, олифу и пишет. Это настоящие иконы! Я помогал ему тереть камни руками – это очень трудно.
Николай заканчивает лекцию, и мы по подземным улицам среди гробов отправляемся дальше. Около нас и Николая продолжают крутиться шпионы-стукачи. Наш гид, стесняясь перед нами, тихо говорит им:
- Шли бы вы лучше к отцу Варфоломею, он сейчас службу там правит.
Но те не уходят. Я иду рядом с Николаем, заложив руки за спину, слушаю его пояснения. Один из монахов подходит к Виктории и, показывая на меня, говорит:
- Скажите ему, что руки так держать нельзя!
Команда доходит до меня, убираю руки, так и не поняв, почему нельзя, а спросить потом у Николая забыл.
Наконец, долгожданный выход. Выходим на Соборную площадь: кругом солнце, цветы, золочёные купола, соборы, расписанные в красный, розовый, жёлтый, белый цвета, ризница, братский корпус.
После мрака подземелья краски особенно яркие и сочные.
Виктория снимает с головы платок и отдаёт его иностранной туристке, которой нечего было одеть на голову, а без головного убора в пещеры не пускают.
С ужасом вспоминаем увиденное.
Последняя беседа с Николаем:
- Скажите, Вам интересно общаться с нами, кто не разделяет многих Ваших взглядов?
Николай не отвечает, только молча смеётся.
- Бороды у монахов обязательны или нет?
- Что мы, католики что ли, чтобы щеками блестеть?
- А в баню Вы ходите?
- Баня у нас есть, но старые монахи не ходят, а молодёжь с удовольствием. Когда монах умирает, его не обмывают, а хоронят так, только пеленают, как ребёнка, и кладут в гроб.
- А кто Вам готовит на кухне?
- У нас повар монах, ему дают двух помощников, как наряд по кухне, если говорить по-армейски (опять смеётся!), а по праздникам, когда готовить надо много, приходят из города. Это добровольцы-женщины, все они верующие.
- Во время войны немцы были в монастыре?
- Да, в покоях настоятеля у них был какой-то штаб.
- А монахи в это время в монастыре были?
- А как же! Служба шла.
- Сильно монастырь пограбили немцы?
- Да, очень много увезли из ризницы, из Соборов. Но вот недавно всё, что они забрали, нам возвратили из ФРГ.
Позже узнаю, что в годы оккупации монастырь оказывал немцам не одну услугу, и в народе о нём шла недобрая слава, но Николай об этом умолчал.
Прощаемся с Николаем, благодарим, спрашиваем, не будет ли у него из-за нас неприятностей.
- Нет, ничего не будет. Наоборот, если бы я Вам отказал, то Вы могли бы подумать, что монахи народ грубый, заносчивый, а это для обители вред. Это не так!
- Тогда ещё раз спасибо, и желаю тебе дорасти до игумена!
- Это у Вас в армии говорят, что каждый солдат хочет стать генералом, а у нас так не принято. Если угодно Богу, он сам укажет, кому кем быть.
По «Кровавой дороге» направляемся к выходу. У дороги женщины собирают в корзины красные яблоки. И хотя у нас в машине целый куль чудесных сочных «мирских» яблок, обращаюсь к одной из сборщиц:
- Можно взять монастырских яблок на пробу?
- Берите, пожалуйста!
- А как насчёт того, что Бог троицу любит, - говорю я, намекая, что нас трое. – Я, Виктория и начальник госпиталя Валерий Алексеевич Тимофеев.
- Нет, не дам! Не сметь, - резко бросает она грубо и раздражённо.
Рядом проходил монах, услышал её грубый отказ и что-то тихо сказал. Баба на глазах буквально растаяла и запела елейным голосом:
- Берите, берите, пожалуйста, раз отец Василий разрешил. Кушайте на здоровье. Берите больше!
Берём три яблока и покидаем тихую обитель.
«Волга» быстро несётся к Пскову, а у нас всё ещё ощущение запаха пещер. Хочется скорее под душ и сменить бельё.
Разговор в машине снова и снова возвращается к увиденному.
Подъезжая к Пскову, даю себе задание: обязательно дома покопаться в родословной А.С.Пушкина и ближе познакомиться с Гаврилой и Ионом Пушкиными.
Часть вторая.
Отец Варлаам.
Два месяца на псковщине льёт дождь, всё вымокло, холодно, серо. Осень как никогда ранняя.
Опять путь наш лежит мимо изборской крепости в Псковско-Печёрский монастырь.
На маленькой провинциальной площади двухэтажное здание райкома партии, где нас ждут. Забираем с собой инструктора райкома, которая должна передать нас «из рук в руки» монахам, а те уже всё сделают сами: покажут, расскажут, что надо, припрячут, а где надо, и приврут.
У нас ещё есть пятнадцать минут до назначенной встречи в монастыре, поэтому, подойдя к крепостной стене, инструктор рассказывает:
- Длина крепостных стен семьсот десять метров, высота двенадцать метров, тут с бойницами девять башен, высота которых до двадцати пяти метров.
Крепость и монастырь расположены внизу, в овраге, а не на холме, как было обычно принято. По низу оврага ручей Каменец уходит под одну из боевых башен, перегороженный толстой железной решёткой.
- Видите вот эту башню? Эта Тайницкая , у неё тридцать пять боевых бойниц. Охраняли крепость во времена Ивана Грозного всего двести стрельцов, около сотни монахов да горожане. И вот это малочисленное войско сдерживало двухтысячные отряды Стефана Батория и ливонцев. За восемь лет Ливонской войны крепость выдержала сто сорок осад. Враги так и не смогли взять её, хотя дважды им удавалось пробить брешь в стенах, а однажды они сделали два пролома и повели штурм с двух сторон, но ворваться в крепость всё же не смогли. Лишь однажды, уже во времена Северной войны, переодетым шведам удалось проникнуть в крепость, но на второй день они были выбиты оттуда.
- Светлана Петровна! У нас совсем мало времени до назначенной встречи, поэтому позвольте перебить Вас.
- Перебивайте, не возражаю.
- Как вели себя монахи в годы Великой Отечественной войны?
- Плохо вели! В доме настоятеля монастыря у них был штаб. На исповеди монахи выпытывали у прихожан сведения о партизанах, о настроении горожан и всё это выдавали немцам. Даже когда немцы убегали отсюда, монахи, боясь Советской власти, добровольно передали им из тайников и ризницы более шестисот пятидесяти ценных предметов из золота, серебра, драгоценных камней, дары и вещи Ивана Грозного, Петра I, Елизаветы Петровны, Анны Иоанновны, трофеи, взятые в бою у Стефана Батория, польского короля Владислава. Помимо этого много древних книг, летописей, грамот, икон ушло тогда в Германию. Ведь до войны это была территория буржуазной Эстонии, и нас тут в 1944 году не жаловали.
- Я слышал, что немцы вернули часть вещей.
- Да. На территории ФРГ наш учёный-искусствовед занимался поисками Янтарной комнаты и случайно обнаружил предметы из ризницы Печёрского монастыря. Наше правительство потребовало вернуть их на место. Недавно шестьсот предметов немцы передали нам, но не все.
- А где нашли эти сокровища?
-Есть такой городок Рехленкгаузен.
- А как монахи сами сегодня оценивают свои действия в годы войны?
- А как им оценивать, если сразу после войны был открытый суд прямо здесь, многих посадили, а настоятеля расстреляли. Но они предпочитают сегодня не вспоминать об этом.
- А какие сегодня у Вас отношения между монастырём и райкомом партии?
- Никаких! Ни они к нам, ни мы к ним. Государство в государстве.
- Как же они решают свои мирские проблемы: закупку продуктов, медикаментов, электроснабжение, связь?
- Всё через райисполком, мы в стороне.
- Скажите, чувствуется ли влияние монастыря на мировоззрение жителей?
- Ещё как! Тут почти все верующие или сочувствующие им. Многие едут из других мест страны, чтобы поселиться рядом. У нас здесь можно обменять квартиру на любой город - Москву, Ленинград, Киев, Сочи, на что хотите.
- В округе все христиане?
- Нет, около двадцати трёх процентов протестантов, на площади у них костёл. Видели? Есть сектанты, полуверцы, в общем, хватает. Обстановка в этом вопросе очень сложная.
- Светлана Петровна, не доезжая до Печёр, где-то за семь-десять километров, началась хорошая асфальтированная дорога вместо разбитой грунтовки, на которой впору ездить только на тракторе. Это Ваша дорога или монастырь подсуетился?
- Дорога наша, но построили по наказу наших избирателей, а как вы понимаете, это в основном верующие, и наказ депутатам шёл от них. А вот площадь у Михайловского собора, это сделал монастырь , он следит и ухаживает за ней сам.
- Платят ли они налог государству? Какой? Есть ли от них в этом вопросе какая-то прибыль?
- Раньше это был очень богатый монастырь. Ему принадлежало триста двадцать душ крепостных, а ведь считались только души мужского пола. У них были деревни не только в округе, но и под Новгородом, Москвой, в других местах. После революции сюда, на территорию буржуазной Эстонии, бежало много недобитых контрреволюционеров, всяких «белых», «зелёных», и «в крапинку». Они нападали на Псков, резали и жгли всё подряд, и всё это с благословения монастыря. Платили ли тогда монахи в государственную казну, не знаю, но белое движение кормили сытно. Сейчас у них в монастыре около ста монахов, есть огороды пять с половиной гектаров, пятнадцать коров, пять лошадей, сад большая пасека. Они продают свечи, книги, иконы, святую воду, совершают обряды. Сегодня они имеют миллионный доход. По данным нашего почтамта, ежегодно они получают более десяти тонн посылок со всего Союза и даже из-за границы. Платить какой-то налог государству – этого нет. Но вот добровольно они жертвуют большие суммы. Поговорите об этом с ними сами!
Время поджимает нас. До встречи в монастыре осталось две-три минуты. Обходим крепостную стену, входим в приоткрытые ворота. Толстый, неприветливого вида монах стоит в воротах. Рядом всё то же резное кресло , как и в прошлый раз. Неприятно зыркнул на нас, на наше «здравствуйте» не ответил и демонстративно отвернулся. Чем-то мы ему, видать, не угодили.
Во дворике двое художников рисуют монастырские виды. По «Кровавой дороге» спускаемся к Успенскому собору. Кареты Анны Иоанновны, что была здесь прошлый раз, нет, на её месте роют новый святой источник.
У собора нас встречает высокий монах: жидкая бородка, умные, глубоко посаженные глаза, большой нос, опущенный до верхней губы, традиционно чёрный клобук на голове, длинные до плеч волосы, ряса до земли, из-под которой выглядывают грубые яловые сапоги; строен, статен. Подходим к нему. Светлана Петровна представляет нас и передаёт ему.
- Как нам называть Вас? – интересуюсь я.
- Отец Варлаам!
- А мирское имя по батюшке как?
- Мирская жизнь умерла для меня давно. Зачем вспоминать гниющий труп?!
Начинается! Отец Варлаам засуетился.
- Ну, пойдёмте в пещеры, Вы первый раз тут?
Чтобы «расколоть» его на откровенность, проверить услышанное ранее от других монахов, прикидываюсь простачком:
- Первый!
Виктория не понимает предложенной игры:
- А я второй!
Отец Варлаам удивлён, незаметно толкаю Викторию в бок. Направляемся к входу в пещеры. По дороге задаю монаху вопросы.
- Вы давно здесь, отец Варлаам?
- Да вот уже тринадцать лет!
- А откуда сюда приехали, если не секрет?
- Какой секрет! Из Ленинграда. Слышали такой город?
- Ещё бы. Лучший город земли. Я сам там учился.
- Монах обрадовался, заволновался.
- А сейчас там живёте? – интересуется он.
Думаю соврать ему, ведь земляку он покажет и расскажет больше и откровеннее. Вижу, как он встрепенулся при слове родного города, тем более, что Питер для меня давно стал родным городом.
- Да, живу в нём.
- А где?
- На Скороходовой, на Петроградской. Знаете?
- Ещё бы! А я жил на Учительской. Знаете?
- Ну а как же, это в районе Светлановского проспекта!
- Точно! У меня там сейчас мама живёт, и две сестры. А папа умер.
Чувствуется в наших отношениях потепление, есть контакт! Продолжаю наступать:
- А Вы с ними связь поддерживаете?
- А как же, они каждый год ко мне приезжают, а то и по два раза. Вот на днях сестра приезжает.
- А это Уставом монастыря разрешается?
- Да как сказать, не возбороняется, но и не хвалят за это.
- Родители у Вас верующие?
- Папа немножко верил, остальные нет.
- Где Вы в Питере работали, учились?
- Я закончил техникум, пошёл в армию, служил сапёром под Выборгом, потом закончил Авиационно – приборостроителный институт, работал на заводе в КБ, позже бросил мирскую жизнь, ну это уже не интересно Вам.
Разговор идёт на ходу, Отец Варлаам стал немного задыхаться, появилась отдышка.
- Что, здоровье не очень, лёгкие пошаливают?
- А Вы врач?
- Да!
- В Академии работаете?
- Бывал и там.
- Да вы что! – обрадовался монах. – А меня три раза там оперировали: профессор Куприянов долю лёгкого убрал, там туберкулёз был, потом аппендицит, а после Бурмистров желудок с язвой отрезал. Знаете таких?
- Кто же из хирургов не знает покойного ныне Петра Андреевича Куприянова?!
- Точно! – радуется отец Варлаам.
Мы подходим к железным дверям пещер, наш гид достаёт из бездонного кармана рясы здоровенный кованый ключ.
- У Вас что, у каждого свой ключ в пещеры?
- Что Вы, нет! Просто мы Вас ждали сегодня, вот я и приготовился с благословения настоятеля.
Из того же кармана появляется электрический фонарик. Видать, подготовка к встрече гостей была солидная. Откуда-то появляются три молодых монаха и вручают нам горящие свечи. Отец Варлаам стоит лицом к нам, светит фонариком нам под ноги и идёт спиной вперёд, рассказывая историю пещер. Останавливаемся у захоронения бояр Пушкиных Иона и Гаврила.
- Почему Пушкины здесь?
- Они были благодетелями монастыря, делали большие вклады, богатые пожертвования и золотом, и деревнями, поэтому их здесь и похоронили. Иона Пушкин был у Ивана Грозного послом, а послы много знают, да иногда молчать не умеют. Он дружбу с Курбским водил, помог ему к левонцам перебежать, сам туда же собирался, но Грозный узнал и казнил его, чтобы другим неповадно было.
- А Гаврила?
- Он воеводой был, человек военный, как и Вы.
В общем, всё верно. Вчера в Святогорском монастыре Наденька показала мне копии этих могильных плит и говорила, что оба они были верными слугами царя Ивана.
После первого посещения пещер в 1986 году я в Москве досконально изучал родословную А.С.Пушкина. К рассказу отца Варлаама об Ионе особенно добавить нечего, а вот про Гаврилу я «нарыл» много интересного.
Историческая справка.
В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал царя Ивана Грозного, история называет Гаврилу Григорьевича Пушкина, принадлежащего к числу выдающихся лиц в эпоху самозванцев.
Вот как А.С.Пушкин изобразил своего знаменитого родича в черновых набросках «Бориса Годунова»: «Гаврила Пушкин – один из моих предков, я изобразил его таким, каким нашёл в истории и в наших семейных бумагах. Он был очень талантлив – как воин, как придворный и в особенности как заговорщик. Это он и Плещеев своей неслыханной дерзостью обеспечил успех Самозванца. Затем я снова нашёл его в Москве в числе семи начальников, защищавших её в 1612 году, потом в 1616 году заседающим в Думе рядом с Козьмой Мининым, потом воеводой в Нижнем, потом среди выборных людей, венчавших на царство Романовых, потом послом».
В 1617 году армия польского королевича Владислава подступила к крепости Держиславль. Не имея достаточных сил удержать крепость, воевода Гаврила Пушкин приказал сжечь город, чтобы он не достался врагу. За этот геройский поступок царь Михаил Романов в 1621 году пожаловал воеводе Гавриле Пушкину Грамоту и освободил всех жителей Держиславля от податей.
Гаврила Пушкин особенно возвысился в царствование Лжедмитрия I, перейдя на его сторону и ставши думным дворянином.
Лжедмитрий тщательно подготавливал последний акт захвата власти.
Н.М.Карамзин пишет: «Лжедмитрий избрал двух сановников, смелых, расторопных; дал им грамоту и велел ехать в Красное село, чтобы возмутить тёмных жителей, а через них и столицу». Речь Гаврилы Пушкина в «Борисе Годунове» воспроизводит некоторые положения грамоты Самозванца:
«Смиритеся, немедленно пошлите Дмитрию во стан митрополита, Бояр, дьяков и выборных людей, да бьют челом отцу и Государю…»
Члены Боярской Думы пошли навстречу требованиям Самозванца, который приказал Г. Пушкину, прежде, чем он въедет в Москву «пусть уберут с дороги молодого Фёдора Борисовича с матерью».
От имени Лжедмитрия Гаврила переписывал и рассылал призывы переходить на сторону Самозванца: «Не гневайте же царя и бойтесь бога . Целуйте крест законному владыке».
Удержаться долго рядом с Самозванцем ему не удалось, и он опять переходит на сторону Михаила Романова , который принимает его, но многочисленные измены перевесили боевые заслуги Гаврилы Пушкина, и род его подвергся гонению:
Нас каждый день опала ожидает,
Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы,
А там в глуши голодна смерть или петля,
Знатнейшие меж нами – где?
Где Сицкие князья, где Шестуновы,
Романова отечества надежда?
Заточены, замучены в изгнаньи.
Не случайно эти слова поэт вложил в уста своего родича. Неуёмный авантюрист успокоился только в пещерах Псковско – Печёрского монастыря, приняв перед смертью монашество под именем Герасим (1638 г.)
Послужной список Г.Г.Пушкина.
- - год рождения неизвестен
1581 г. - стрелецкий сотник
1598 г. - голова Татарской конницы в Крымском походе
1601 г. - воевода в Белгороде
1606 г. - сокольничий и думный дворянин
1608 г. - второй воевода городского полка
1609 г. - Муромский воевода в битве против татар
1610 г. - воевода в Клушинском походе
1611 г. - подписался под грамотой Боярской думы и перешёл к королевичу
Владиславу на сторону поляков
1613 г. - защищал Устюжку от поляков
1614-1615 г.г. – воевода в Вязьме, участник Собора
1618 г. - судья разбойничьего приказа с окладом 250 рублей
1638 г. - постригся в монахи
1638 г. - умер от неизвестной болезни.
В роду Пушкиных чтили Гаврилу Григорьевича. Когда в мае 1799 года крестили А.С.Пушкина, и стал вопрос , как наречь младенца, то на семейном совете обсуждалось лишь два имени: Александр (в честь святого Александра Невского, в день которого родился поэт) и Гаврила. Победил Александр, Гавриле припомнили службу у поляков.
Вернёмся в пещеры монастыря. Проходим по тёмным запутанным коридорам, мимо захоронений князей Голенищевых, Кропоткиных, Татищевых. По пути отец Варлаам рассуждает о душе, чёрных и белых ангелах. На минуту он умолкает, затем обращается ко мне, явно стараясь показать свою ученость:
- Почему у нас под ногами песок?
И с воодушевлением продолжает учить меня:
- Потому что здесь похоронены люди, которые считали, что они не достойны быть в раю, и просили за их грехи похоронить их в полу, чтобы по ним ходили, топтали их прах, тогда им будем легче на том свете.
Отец Варлаам просвещает дальше:
- Люди раскрутили время, земля вертится быстрее, времени всем не хватает, а вы в этом не сознаётесь. Близится день страшного суда, конец мира не за горами, в писании есть этому подтверждение, там сказано: когда женщины оголятся и наденут брюки, ждите конца мира. А что мы сегодня видим?
Подходим к братскому кладбищу. Некоторые гробы снизу подмокли, дерево сырое – трупы всё-таки гниют, гниль стекает и пропитывает днища гробов.
- Тут нет трупного запаха, - убеждает отец Варлаам, - чем человек святее, чем душа чище, тем и запах у него чище, его просто нет. Вот я Вам покажу свежее захоронение, его пять дней как похоронили. Это архимандрит, святой человек, он даже предсказал день и час, когда умрёт. Так от него совсем нет запаха. Я вчера к руке его прикладывался, так она как живая, даже как будто тёплая. Но честно хочу сказать, что сейчас от некоторых монахов разит, есть запах. Это за их грехи. В семье не без урода.
Такая самокритика меня радует.
Монах продолжает экзаменовать нас:
- Почему, когда человек умрёт, он холодеет?
Мы молчим.
- Потому что душа его на небо улетает!
Отец Варлаам доволен нашей «серостью» и посрамлением, воодушевившись, продолжает:
- Почему усопших поминают на третий, девятый, сороковой день?
С нашей стороны опять молчание.
Отец Варлаам доволен – «срезал»! :
- Потому что на третий, девятый, сороковой день душа просится у Христа, чтобы её пустили в рай. Если Христос отвергнет душу, то она может даже опять войти в тело, человек проснётся и воскреснет. У учёных это называется летаргический сон, а есть ещё биологический. Я правильно говорю? – обращается ко мне отец Варлаам, ища во мне союзника. - Правильно! Вам только лекции в мединституте читать!
Отец Варлаам доволен, что показал перед нами свою «учёность».
- У нас тут недавно было одного похоронили, а он через девять дней проснулся! Христос его не принял.
Я представил себе человека после летаргического сна, выбирающегося из гроба в кромешной тьме пещеры среди тысяч нагромождённых гробов, и стало страшно.
Наш гид останавливается на пересечении двух подземных «улиц» у могилы архимандрита, который в годы войны был в США, встречался в Белом доме с Рузвельтом и многое делал для открытия второго фронта и получения помощи по «лендлизу».
- Когда человек умирает своей смертью, то душа его может в рай не попасть за его грехи, а когда он проливает кровь за Отечество или за Веру, то тут все попадают в рай. Так что погибшее наше военство всё в рай попало, - вещает отец Варлаам.
Что же в политике ему не откажешь. Недаром он потом признался, что пользуется особым доверием настоятеля монастыря и водит по пещерам только больших начальников и иностранцев. За пару дней до нас водил группу «киношников» из Франции и Швеции, которые снимали тут фильм.
Вдруг из-под земли ,откуда-то издалёка, послышалось церковное пение. В одном из коридоров толпа молодых, модно одетых людей: монахов, церковных кликуш.
Отец Варлаам поясняет:
- Сын приехал, по матери молебен справляет.
Идём дальше. Подходим к расширенному коридору. Стоят около пяти церковных кликуш, несколько молодых женщин, двое мужчин. Кругом горят свечи. Слышны слова то ли молитвы, то ли церковного пения.
Отец Варлаам поясняет:
- Вот совсем свежее захоронение, о котором я Вам говорил. Чувствуете? Совсем нет запаха, только слегка пахнет смолой. А почему? Да потому что святой человек был, о душе беспокоился.
В нише стены стоят три гроба. Ниша обширная, свободного места много. Кликуши начинают вторить отцу Варлааму дребезжащими елейными голосами, какой это был святой человек, но стоит отцу Варлааму открыть рот, они тут же умолкают и шёпотом одёргивают друг друга. Наш гид обращается ко мне:
- Святые души всё знают и всё видят. Когда началась война? 21 июня. В воскресенье. Это был День всех святых! Патриарх в этот день выступил и сказал, что ворогу нас не одолеть. За нас все Святые. Ну, скажите, Вы люди умные, разве можно одолеть сразу всех Святых? Конечно, нет! И так оно и было, потому что все Святые были с нами.
Опять отец Варлаам хитро подвёл платформу под единение народа через Святых. Попробуй тут возразить! А он продолжает:
- Сюда в пещеры приезжал молиться Александр I за убиенного им отца Павла I, который его просвятил, чтобы он оставил своё царство, после чего тайно уехал в Сибирь, а похоронили вместо него какого-то солдата. А Вы даже не знаете!
- Почему же, кое-что слышали.
Отец Варлаам удивлён, но не сдаётся:
- Вот Вы думаете, что Менделеев свою таблицу открыл. Ничего подобного! Он долго над ней бился, но ничего не выходило. И вот во сне его посетил Святой дух и подсказал, как надо сделать. Он утром проснулся и написал таблицу!
Что же, одному на голову падает яблоко – и готов закон всемирного тяготения, другому беседа с духом – и готова периодическая таблица. Ларчик просто открывается.
- Сейчас найдено много доказательств о сотворении мира Богом. Совсем недавно на горе Арарат найден Ноев Ковчег, об этом даже писала газета «Правда» и журнал «Огонёк», - и отец Варлаам называет номер газеты и журнала. Поди проверь, что писала «Правда».
Продолжая обращать нас в свою веру, гид движется к выходу.
- Не споткнитесь, тут две ступеньки, единственные на всю пещеру.
Выходим из пещер и направляемся в Успенский собор. Высоченные окна с решётками, резные позолоченные иконостасы из липы, множество икон, есть среди них и бесценные. На иконах висят пожертвованные прихожанами золотые кольца, браслеты, колье, серебряная посуда. На стене огромная картина Страшного суда, наляпанная, видать, доморощенным художником.
Отец Варлаам начинает тут же объяснять картину, но я перебиваю:
- Вы говорите, чем больше белых ангелов на небе, тем лучше?
- Да!
- А Ангелы – это души умерших?
- Отец Варлаам забеспокоился, почувствовал какой-то подвох, заелозил, но вынужден согласиться.
- Да!
- Если так, то чем больше будет людей, тем лучше?
- Совершенно справедливо, это так!
- Если так, то почему же Вы, монахи, дали обет безбрачия, не хотите продлевать род человеческий, чтобы, в конце концов, было больше белых ангелов!
Отец Варлаам понял, в чём дело, и почувствовал себя опять на коне перед глупым полковником:
- Сколько на земле народа, а сколько монахов?! Их на десять тысяч один. Сколько он может нарожать? Крохи! Так стоит ли говорить об этом? Ему надо молиться за Вас. А вот Вы ленитесь, даже себе подобных не производите. В семье один – два ребёнка. Это грех, и монахи должны отмаливать эти грехи.
Отец Варлаам опять доволен, что «посрамил» меня своей учёностью и обращается к женщинам:
- Только девственные браки являются настоящими, но сейчас о них забывать стали. Это грех!
- Отец Варлаам, вот вы верующий человек, много молитесь, но когда Вас беда клюнула в одно место и болезнь подступила, то не в молитвах и не в помощи святых Вы искали спасения, а побежали к Куприянову и Бурмистрову. Как же так?
- Всё правильно, потому что наука врачевания – это от Бога. И врачи – это божьи люди! А как же иначе! У нас в Уставе даже сказано, что, если монах заболел и не идёт к врачу, то это грех!
- Мне нравится, как у вас тут поставлена санпросветработа.
- Отец Варлаам доволен. Выходим на улицу. Перед Собором снуют монахи, много групп экскурсоводов, бойко идёт торговля церковными книгами, сувенирами, открытками, иконами, святой водой, свечками в ларьке, притулившемся к стене Собора.
Светлана Петровна ждёт нас, чтобы продолжить рассказ о монастыре, но я знаю, что от отца Варлаама, своего первоисточника, узнаю больше. Отвожу его в сторону, и мы остаёмся одни.
- Извините, могу я задать Вам несколько вопросов?
- Пожалуйста!
- Только, если у Вас в монастыре есть запретные темы, Вы сразу скажите, и мы не будем их касаться, чтобы не ставить друг друга в неудобное положение. Хорошо?
- Давайте не будем касаться политики, я тут не силён. Да и настоятель говорит мне: «Ты лучше на эту тему не говори, а их ко мне отсылай».
Такая постановка вопроса меня вполне устраивает.
- Отец Варлаам, это имя Вы сами взяли и почему именно это?
- Настоятель при возведении в сан так пожелал. Обычно сохраняют первую букву мирского имени.
- Доходы монастырь имеет большие?
- Какие доходы.
Отец Варлаам поморщился.
- Вот видите этих согнутых бабушек, - и он указал на снующих кликуш, - их подаяниями и держимся. Да ещё благодетели дают, а расходы, упаси господи. В этом году сто тысяч рублей в Фонд мира внесли, десять тысяч – Чернобылю. Из Москвы Пимен требует денег для гостей, приезжающих на празднование столетия Христианства.
- Скажите, вот у Вас мама старенькая, не дай Бог, останется одна. Помогать вы ей не сможете. Как быть? Ведь по Уставу надо почитать родителей, помогать им.
- Понял. Можно в этом случае мать взять в монастырь, и она будет здесь жить.
- Женщина в мужском монастыре?
- Бывают исключения. Вот у нас был старенький архиепископ, ему девяносто семь лет было, и с ним жила мать. Архиепископ умер раньше, а она ещё некоторое время жила здесь одна.
- Сколько же ей было лет?
- Говорят, сто двадцать, а может и больше, кто считал.
- А если мать не хочет идти в монастырь?
- Тогда обитель ей помогает деньгами. Это вроде как у Вас пенсия.
- Мне Ваш закон нравится. Это у Вас хороший закон.
- Поэтому те люди, которые приходят к нам сюда вроде как на экскурсию, узнают о нас правду и пятьдесят процентов из них становятся верующими. Мы это точно знаем.
- Вино пьёте в монастыре? «Указ» об алкоголизме знаете?
- Вино пьём. Это не возбороняется, но в меру. Вино приносит веселье и здоровье. У наместника даже есть статья на расход вина. В его покоях даже коньяк есть, но это для гостей.
- А женщины монахов услаждают? Вон их сколько вокруг бегает.
- Нет, это грех великий, блуда женского у нас нет.
- А педорастия? Сейчас в газетах об этом, как и о проституции, пишут открыто.
- Вот это было, но редко. Тут у нас один открыто занимался этим делом, так его со срамом выгнали.
- Отец Варлаам, Вы культурный и образованный человек. Как Вы живёте без газет, телевидения, книг?
- А что Ваши газеты? Вы сами их не читаете и не уважаете. Зайдите в туалеты общественные, они все забиты газетами. Если бы Вы их ценили, то в туалетах не использовали бы.
- А как вы относитесь к католикам, протестантам, другим иноверцам?
- У них вера как вера. В писании написано: «Бойтесь веры с Востока, а не с Запада». Надо бояться китайцев и других жёлтых рас, они идут с Востока. Запад не страшен!
- Работы много у Вас?
- У каждого свои обязанности. Один встаёт в половине пятого, другой – в пять, а кто и в шесть утра.
- А ложитесь?
- Зимой раньше, летом позже, кто как.
- А когда молиться, если всё время работа и работа?
- Без молитвы нет монаха, поэтому надо находить время.
- А какие тут у Вас наказания?
- Заставляют внеурочно молитвы читать, поклоны бить, в общую келью переводят, да много и других.
- А телесные наказания?
- Этого нет. Правда, один раз одного монаха за грехи его розгочками постегали при братьях, он обиделся и ушёл.
Лукавит отец Варлаам, телесные наказания в монастырях существуют не только в мужских, но и в женских.
- Ваш настоятель Гавриил, говорят, очень не воздержанный человек, бьёт вашу братию и не только розгами, но и батогами. У Вас в штате монастыря есть даже для этого дела свои экзекуторы. Два месяца назад вы писали на него коллективное письмо духовному начальству, и к Вам приезжала из Пскова Ваша комиссия. Это правда?
Отец Варлаам потрясён, что тайная жизнь монастыря в миру далеко не тайная. Но у нас тоже есть своя разведка. Они шпионят за нами, мы – за ними.
Придя в себя, мой гид пытается защитить честь мундира (то есть рясы!):
- У нас не принято говорить о настоятеле плохо, или о другом начальстве. Все люди разные, разные и начальники.
- Тогда я спрошу Вас по-другому: «Старый настоятель был лучше Гавриила?»
- Он был добрее!
Чтобы уйти от неприятного для него разговора, монах переводит тему беседы на другие рельсы:
- У нас тут были три космонавта: Береговой, Горбатко и ещё один белорус, фамилию забыл. Когда наши с космонавтами американцами летали, то те в США получили благословение на полёт, они все были верующие. Приехали к нам, а у наших космонавтов благословения нет. Американцы говорят, что без благословения не полетят. Вот и пришлось нашим космонавтам вместе с американцами ехать к Пимену. Тот их благословил, и только после этого они полетели.
Опять отец Варлаам обманывает меня. Ни Береговой, ни Горбатко с американцами не летали!
Но монах хитро щурится и продолжает:
- Космонавты многое видели там, но им запрещают говорить. А без веры ничего не сделаешь. Вот даже Жуков и тот не мог взять Кенигсберг, сколько людей положил, но затем умные люди ему подсказали, что надо провести молебен, он заказал его, и после молебна войска взяли крепость.
- А у него в штабе случайно митрополита – советника не было?
Отец Варлаам смутился:
- Может быть, может быть… - и продолжал , - а Хрущев что сделал? Уволил из всех монастырей шесть тысяч монахов. И после этого в стране начался хаос, жизнь стала плохая. А всё почему? Молиться стало некому.
- Отец Варлаам, раньше в монастыре жил врач- монах, бывший подполковник медицинской службы. Где он сейчас? Нельзя с ним поговорить?
- Опоздали. Он ушёл из монастыря, уехал к себе в Казань. Его прооперировали, вставили в живот трубочку. Что дальше с ним, я не знаю. Сейчас он живёт в миру.
- Кто же у Вас сейчас врачует?
- Есть тут фельдшерица в медпункте.
- А нельзя взглянуть на медпункт. Мне интересно, как у Вас, как у нас.
Отец Варлаам замялся, завздыхал. Вроде земляку отказывать грешно, да и Устав не возбороняет. Наконец, решается:
- Пойдёмте, так и быть, покажу.
Через весь двор и садик идём к братскому корпусу. На углу его маленький дворик. Отец Варлаам открывает железную кованую калитку. Кругом цветы, яблони, усыпанные красными яблоками синие сливы. Через маленькое уютное крылечко входим в прихожую. Блестит пол, выкрашенный красной красой. Входим комнату 5 м х 5 м. Чистота удивительная, белоснежные стены, два окна завешены дорогими тюлевыми занавесками до пола, по бокам тяжёлые тёмно-зелёные гардины.
- Это наш лазарет , - объясняет наш гид.
В центре комнаты две дорогие деревянные финские кровати, отличная полировка, точёные фигурные спинки Не мебель, а мечта столичных модниц. На кроватях белоснежное бельё, дорогие импортные шерстяные одеяла, по две больших перьевых подушки. Не монашеский лазарет, а люкс для главкома РВ. Пробую кровать: отличные мягкие матрасы, в которых утопает рука. В углу комнаты диван с резными фигурными ножками, обшитый нежно голубым в цветочках шёлком. Русский Ренессанс! На стене несколько дорогих икон в серебряном окладе.
- Вот тут у нас есть комнатка для моления, - говорит отец Варлаам, отодвигая тяжёлую гардину, за ней кроме позолоченного иконостаса и горящих лампадок ничего нет.
- А вот наша амбулатория, - заявляет отец Варлаам, открывая большую белую дверь.
Входим. Комната 10 м х 4 м, а может и больше. Справа обычные белые медицинские шкафы, книги по различным разделам медицины, справочники. На нижних полках лекарства, мази, антибиотики, перевязка. Все лекарства современные, и в миру относятся к дефицитным. В комнате две женщины в белоснежных не застиранных халатах – молодая и пожилая. Отец Варлаам куда-то исчезает. Обращаюсь к пожилой:
- Здравствуйте! Вы здесь работаете?
- Да, я фельдшер медпункта.
- Что у Вас тут есть?
- Да всё, что надо.
- Лекарства откуда получаете?
- Покупаю в аптеке.
- За наличные или безналичные?
- Я даже такого слова не знаю.
- Дают всё, дефицит не ограничивают?
- У нас нет дефицита. Какой может быть дефицит у больного?
- А чем болеют Ваши пациенты?
- Грипп, ангина, бронхит, пневмония. Я их тут лечу. Лазарет видели?
- Да. Видел и завидовал белой завистью. Такие лазареты надо показывать почаще Министру здравоохранения М.Д.Ковригиной. Может тогда у неё порядок будет или ещё лучше взять её к Вам на стажировку.
- А если какой тяжёлый случай? – интересуюсь я.
- Тогда я из городской больницы приглашаю сюда врача, он делает назначения, я их выполняю. А если у ж что очень страшное или больного нужно оперировать, то врач забирает его в больницу.
- Если у пациента больной желудок, вот как у отца Варлаама, а ему нужна диета, пищу с общего стола он есть не может, как тут быть?
-Такому готовят отдельно. Что скажу, то и делают.
- А как вы освобождаете больных от работы? У него температура тридцать восемь градусов, а ему надо дрова пилить.
- Звоню настоятелю и говорю, что такой-то болен, он его освобождает. Сколько будет болеть, столько и будет освобождён, хоть месяц. Никаких больничных листов у нас нет.
- Скажите, а сколько часов у Вас рабочий день?
- Да как приду, так и приду.
- А сколько вы получаете?
Вопрос смутил фельдшерицу, а тут ещё, как на грех, в дверях замаячил отец Варлаам. Фельдшерица что-то мямлит невнятное, но я не отступаю:
- Так сколько же?
- Когда как!
- В этом месяце сколько получили?
- Да разве в деньгах радость.
Чувствую, что уходит от ответа, не желая ставить её в неудобное положение, несколько меняю вопрос:
- Ну хорошо, не получаете денег, но, может быть, что-то другое имеете за службу. Ведь пить – есть на что-то надо.
К разговору присоединяется молодая женщина:
- Она пенсию получает!
- Сколько пенсия?
- Семьдесят пять рублей!
Обращаюсь опять к фельдшерице:
- Но ведь этого на жизнь не хватит.
- Конечно, мало, - соглашается она.
- Значит, есть какой-то другой приварок, если не деньги?
- Какой там приварок!
- Ну, например, Вы как медицинский работник, обязаны снимать пробу в столовой, то есть бесплатно обедать. Делаете вы это?
Женщина смущена окончательно, что-то бормочет, что «иногда» и «не всегда».
Отец Варлаам возмущён:
- Как не всегда! Сегодня ела?
- Ела, батюшка, ела! – с радостью сообщает фельдшерица.
- Ну вот, а говоришь, нет, - с облегчением говорит монах.
Обращаюсь к отцу Варлааму:
- А что сегодня было на завтрак?
- Значит так, сегодня пятница – постный день: картошка, огурцы, помидоры, хлеб, чай с сахаром.
- Огурцы и помидоры свежие или солёные?
- Свежие.
Обращаюсь к молодой женщине. Ей где-то тридцать – тридцать два года не более, модная короткая стрижка, в меру косметики.
- Вы тоже здесь работаете?
- Нет, я верующая, приехала из Ярославля, сама врач – окулист.
Только тут заметил набор стёкол для подборки очков.
Окулист обращается к отцу Варлааму, предварительно поцеловав у него руку:
- Отец Варлаам, почему сегодня при заутренней молитве после третьего псалма пели молитву Вознесение, а не четвёртый псалом.
Монах стал ей объяснять, та с интересом слушать, иногда поддакивает, иногда возражает. Сразу видно: сошлись двое «доков».
Прощаюсь со своими коллегами, и вместе с отцом Варлаамом выходим на улицу. Монах в разговоре стал более открытым и мягким, нравоучительный тон прошёл, чувствую, что завоевал его доверие.
- Не желаете посмотреть нашу богодельню, - тихо предлагает мне он.
- Очень хочу, а можно?
- Пойдёмте.
По коридору направо, потом прямо – и он открывает дверь.
В нос бьёт резкий запах мочи, пота, немытых тел. Большая квадратная комната в два окна заставлена ржавыми железными кроватями, на них одеяла, из-за грязи непонятно какого цвета, рваные матрасы, серо-грязное подобие простыней. Везде разбросаны грязные тряпки, немытая посуда, какие-то объедки, мусор, не вылитые ночные вёдра с мочой, на подоконниках и под кроватями стеклянные банки с этой же мочой. На кроватях шевелятся люди, лица их не видны из-за гривы немытых волос. Монах даёт пояснение:
- Вот тут лежат те, кто уже не может работать и ходить. Вот этому девяносто семь лет, этому – девяносто два, этому – девяносто пять, а вот этому больше ста, - поясняет монах, тыча пальцем.
В левом углу на полу сидит тощая полуголая старуха, видно, одна из тех родственниц, о которых рассказывал отец Варлаам.
Картина мрачная, такое в книгах не прочитаешь, это надо видеть. Даже не верится, что в двух шагах от этого ада расположен райский лазарет.
Отец Варлаам закрывает дверь, и мы выходим на лицу. От свежего воздуха кружится голова.
- Отец Варлаам, я столько читал про монашеские кельи, но ни разу не видел их, только в музе в Питере, да в Святогорском монастыре, но они давно играют роль музейных экспонатов. Не можете ли Вы показать мне настоящую жилую келью?
- Что Вы, это возбороняется!
- Ну хоть в окно посмотреть.
- Нет, нельзя, да там и смотреть нечего.
- Тем более, если нечего смотреть, то что их прятать. Я даже входить не буду, в дверях постою и всё, раз заходить нельзя.
- Кельи у всех разные, что их смотреть.
-Ну раз нельзя, то нельзя, - обречённо соглашаюсь я.
В моём голосе монах уловил искреннее сожаление, посмотрел по сторонам и тихо сказал, опустив глаза:
- Хорошо, идёмте, я покажу Вам свою келью.
Опять идём через двор, входим под арку братского корпуса.
- Тут у нас трапезная, здесь мы обедаем на втором этаже, а на первом кухня. По длинному коридору быстро идём мимо каких-то дверей.
- А это что за двери?
- Да всё кухня.
- Можно заглянуть?
Отцу Варлааму теперь уже всё равно: семь бед – один ответ, поэтому он машет рукой и открывает дверь.
Большие современные варочные цеха, громадные и малые электрические котлы, длинные разделочные столы из нержавеющей стали, на столах горы капусты, в кастрюлях яблоки. Что-то варится, парится, булькает, кипит. Кафельный пол, стены. Кругом корабельная чистота. Много работающих женщин, на всех белые, накрахмаленные халаты (!). не повара – хирургическая бригада. Увидя отца Варлаама низко ему кланяются.
- Кто это?
- Это верующие, добровольные наши помощнициы Они работают тут безвозмездно, только за то, чтобы их после смерти похоронили в пещерах.
- А повара – монахи у Вас работают?
- Нет, тут только добровольные помощницы, есть несколько нанятых женщин, но они в услужении у настоятеля, когда у того гости.
По крутой лестнице в два десятка ступеней поднимаемся на второй этаж.
Длинный широкий коридор метров пятьдесят, слева – окна. У окон широкие простенькие иконы (сразу видно, что самодел!). К столам придвинуты грубые дубовые лавки. Какие-то женщины расставляют большие фарфоровые супницы (настоящая гжель!). Нагло сую нос в один из них: смородина тёртая с сахаром.
Около одной из дверей отец Варлаам останавливается, откидывает рясу и начинает искать ключ.
- Что это за столы?
- Мы тут завтракаем, а обедаем в трапезной.
Наконец ключ найден, монах открывает дверь:
- Проходите!
Я зашёл в комнату, за моей спиной щёлкнул замок.
Небольшая прихожая 2.0 м х 2.0 м. В углу раковина для умывания, в ней – обмылок, помазок. Под раковиной ведро с мусором. На полу куски фанеры, обрезки досок.
- Вот делаю перегородку, а то из коридора всё слышно – молитве мешают. Настоятель разрешил. У меня с детства руки хорошие, всё сам могу делать.
Он показывает мне часы, висящие на стене:
- Вот эти часы мне из мира принесли, попросили починить. Им около ста лет, ни одна мастерская не бралась. Я сделал. Послушайте, бой какой старинный!
Он передвинул стрелки часов – раздался приятный бой, переходящий в мелодию.
- Ко мне даже братья приходят послушать, - с гордостью заявляет отец Варлаам . Для монахов и бой часов – это уже событие!
Из прихожей заходим в келью. Узкая комната – пенал 8.0 м х 2.5 м , высокие потолки. Слева кровать, на ней доски, на доски натянута овчина. Вместо подушки кусок бревна, тоже обтянутый овчиной. Напротив кровати самодельный стол, на котором разбросаны книги, бумага, свечи, мелкие вещи. Рядом со столом самодельная кафедра, доски даже не обструганы. Для лампы приспособлена банка из-под масла с вырезанной сбоку дырой.
- Это я сам сделал, чтобы молиться стоя было удобнее, - с гордостью заявляет хозяин.
Над кроватью книжная полка, много книг, некоторые зачитаны до дыр и грязи, но есть и относительно новые. Замечаю среди книг одну явно не по теме – «Нумизматика».
- А это зачем Вам?
- Академия наук фотографировала надгробья в пещерах и расшифровала их надписи.
Отец Варлаам раскрыл наугад страницу. Я увидел знакомые надгробья и старославянскую вязь букв, а мой гид продолжал:
- Так как я вожу по монастырю важные экскурсии, то настоятель разрешил держать мне эту книгу для справок.
Я осмотрел библиотеку монаха.
- У Вас много книг.
- Это не все.
Отец Варлаам открыл дверцу шкафа, стоящего в углу. На полках, захламлённых всякими коробочками, пузырьками, бутылочками, железками, лежало несколько толстых старинных книг. Хозяин взял одну из них.
- Вот смотрите. Это я переписываю древние книги и сам их переплетаю. Так лучше запоминается, работает зрительная память, учится древний язык, да и в библиотеку бегать не надо.
- Библиотека в монастыре большая?
- Да, книг много, есть очень древние, есть летописи. Но основные фонды хранятся не здесь, а в Тарту.
Над столом, по углам около трёх десятков всевозможных икон (некоторые в дорогих серебряных окладах) , под ними мерцают лампадки.
- Иконы это ваши?
- Да, у каждого монаха в келье свои иконы, многие приходят с ними, другие пишут тут, некоторым дарят благодетели, родственники. Вот в центре очень дорогая икона Божьей Матери, это моя покровительница.
В углу кельи старый рассохшийся шкаф, грубая подделка под красное дерево. Шкаф пуст, зато наверху набросаны тряпки, на спинке кровати чёрный свитер грубой вязки, на дверце шкафа висит ряса. Окна грязные, света не видно, полы не мытые, краска с них давно стёрлась.
Впечатление такое, что это не жилище аскета, а комната старого холостяка, которому на всё наплевать.
- Вы можете днём отдыхать в кельи?
- Я могу! Но лучше этого не делать.
- У Вас есть друзья – товарищи, которые ближе Вам, кто может придти к вам, поговорить, посоветоваться?
- Ходить по кельям и собираться – грех.
- Почему?
- Собираются, надо о чём-то говорить, в разговоре осуждают других братьев, начальство, а это большой грех. А то начнут непотребные истории рассказывать, смеяться, а это тоже грех.
Отец Варлаам начал показывать переплетённые им за несколько лет церковные календари. Две бронзовые настольные медали с митрополитами (Награда!).
Задаю ему больной вопрос:
- Что было тут во время войны?
- Монахов было совсем мало, осталось человек двадцать, но служба шла. Помогали партизанам, прятали их в пещерах, кормили.
Глаза у собеседника тревожно бегают, вижу, что лжёт, но в спор не вступаю. Благодарю за то, что дал осмотреть свою келью.
Отец Варлаам открывает дверь, выпускает меня в коридор и быстро выводит во двор. Я даже не сообразил, каким ходом.
Не доходя ризницы в тупичке большие открытые двери.
- Тут у нас в пещере хранятся продукты. Не хотите взглянуть?
- С удовольствием!
Входим в пещеру: высокие потолки, электричество, деревянные лари, стеллажи, полки с мешками. Заправляет всем этим хозяйством крупногабаритная добровольная помощница.
Позже от Светланы Петровны узнаю, что в этих хранилищах у монахов ничего не пропадает: не гниёт и не перемерзает. Это безотходное круглогодичное хранилище. Часто город просит принять на хранение то картошку, то капусту.
Чувствую, что время нас поджимает, скоро предстоит расставание, поэтому задаю отцу Варлааму вопрос, от которого он почему-то увиливает:
- Так как всё же Вы здесь очутились?
- Я со школы ещё был верующий, но не шибко. Но потом вера моя окрепла. Ещё когда я учился в шестом классе, пришли гости, и кто-то шутя спрашивает: «Ты когда женишься?» А я отвечаю: «Чтобы век на бабу работать – никогда не женюсь!» Все посмеялись и забыли. А это был мой обет, его мне покровительница Матерь Божья внушила, только я тогда об этом ещё не знал. Я парень был шустрый, у меня много красивых девок было, когда я стал постарше. Только с кем из них ни познакомлюсь, начну гулять, а она раз – и тут же замуж за другого выходит. Около меня все девки повыходили замуж, даже друзья смеяться стали. А я тогда не знал, что это моя покровительница Божья Матерь меня от девок охраняет, их замужеством меня для другой великой цели бережёт. Уже после института работать начал и решил духовно подрасти. Подал документы в Духовную Академию. Приехал. На исповеди начал священнику в грехах каяться (их у меня двадцать семь было), только до второго дошёл, а он как ногами затопает, как закричит: «Не бывать тебе в Академии, а если обманом поступишь, то на Страшном Суде я к тебе приду и всё расскажу Богу!» Так я в Академию и не попал.
- А что за грехи такие тяжёлые у Вас были?
- Грехи как грехи, у кого их нет.
- А сейчас много осталось?
- Часть отмолил, так новые появились, их за жизнь, бывает, и не отмолишь.
- Ну, а после Академии что было?
- Решил, раз тут не вышло, буду поступать в семинарию. Поехал во Владимир, там во все семинарии набор был, но не прошёл медицинскую комиссию, уж больно строга была, а у меня три операции. Что делать? Но отступать не желал. Пошёл к митрополиту Владимирскому. Так мол и так. Он говорит: «Вот тебе семь дней, иди напиши подробную биографию, ничего не утаивай и после приходи». Прихожу через семь дней, и он даёт мне сюда направление. Так я тут и оказался.
- А сейчас не жалеете?
- Нет! Сейчас службу нести и молиться стало легче. У нас тут была родственница Суслова. Знаете такую у Вас в Москве?
Я кивнул.
- Так вот, у неё первая подруга Горбачёва Раиса, она, оказывается, тоже верующая, и нам сейчас большие послабления вышли, новые соборы открываются, монастыри, семинарии.
Проходящие мимо нас многочисленные экскурсанты пялят на нас глаза, видя нашу задушевную беседу. Картина хоть куда! Длинный долговязый монах в рясе и коротконогий полковник при параде!
К нам подходят мои спутники – Виктория и все остальные. Всё это время они были на попечении райкома партии в лице Светланы Петровны. Виктория обращается к отцу Варлааму:
- Мы очень Вам благодарны за показ пещер и рассказ о них. Большое спасибо. Но у нас ещё одна большая просьба: наверху у Михайловского собора смотровая площадка сегодня закрыта, а мы хотели бы посмотреть на монастырь с высоты птичьего полёта. Нельзя её открыть?
- Идёмте за мной, это поправимо. Вы гости настоятеля.
Мы двинулись за ним через двор мимо дома настоятеля, около которого «на часах» сидит болезненного вида монах. Когда мы подошли, он встал и как-то насторожился. Отец Варлаам тихо сказал ему:
- Витя, это гости.
Тот успокоился и молча сел.
Вместе с отцом Варлаамом стали подниматься по лестнице вверх. Ступени широкие, удобные, шаг на них короткий. Всё продумано, даже площадки со скамеечками для уставших. Наш гид совсем задыхается, но шутит:
- Мы воинство Божьей Матери, у нас ряса от её одеяния застёгивается налево.
Наконец, мы на смотровой площадке. Вид отсюда чудесный: монастырь где-то там внизу утопает в зелени.
Вокруг Михайловского собора море цветов.
Отец Варлаам комментирует:
- Когда умер Брежнев, в этом соборе три дня шла служба. Вся площадка перед собором была полна народу. Около тридцати тысяч!
Монах продолжает:
- Вот когда начинаешь экскурсию, то видишь, люди какие-то недовольные, чужие, а расстаёмся всегда друзьями.
В голосе его прозвучала человеческая тоска и грусть. Мы уедем в мирскую суету, а ему оставаться здесь и нести свой крест.
Благодарим его за всё увиденное и услышанное. Я подаю ему руку на прощание, он растерялся, сначала не понял, хотел её поцеловать, но в последнюю минуту торопливо схватил и пожал. Рукопожатие было хилое, кисть хрупкая, слабая. Он поклонился, забормотал какую-то молитву и пошёл под арку Пятницкой церкви. Мы двинулись к выходу. У ворот всё тот же страж отвернулся от нас и на наше «Спасибо!» и «До свидания!» не ответил.
Прав отец Варлаам, что в семье не без урода.
Вместо эпилога.
Архимандрит Никодим.
«Всё наше решилось, всё поломали, всё заросло»
(А.С.Пушкин.)
Прошло двадцать три года. В сентябре 2010 года беседую с наместником Свято – Успенского монастыря, расположенного на юго – западной окраине Брянска, архимандритом Никодимом. Вот его рассказ:
- В начале своего иноческого пути я несколько лет провёл в Псково – Печёрском монастыре. Отапливались мы тогда дровами. На лошадях ехали в лес, пилили, грузили брёвна на телеги, затем на монастырском дворе кололи, укладывали в поленицы.
Работали иеродьяконы, иеромонахи, игумены, архимандриты, в общем все, кроме наместника и схимника.
Помню, был у нас очень старый и немощный девяностопятилетний старик архидиакон Харлампий, и даже он участвовал. Труд и послушание были неразделимы. Сейчас всё сложнее.
- Монастырская вотчина была когда-то богата и знаменита, - продолжал архимандрит Никодим. – Вот Вам кое-что из старой ревизской сказки, датированной 1867 годом: рощи 115 десятин, рощи числом 5, заповедные. Роща цапельная, где жили цапли. Зверинец. Плодовые сады, числом 32, аптекарские огороды. Регулярный сад. Виноградный сад. Волчий двор. Житный двор в 20 житниц. Льняной двор для мятию льну. Скотный двор, в нём 93 быка 903 быка, 128 коров, 190 телку и 82 тельца, 82 барана, 284 свиньи. Конюшный двор, в нём 701 иноходец, кони, кобылы и мерины. Воловий двор. Виноградная мельница. Пивоварня, медоварня, солодовня, маслобойня. Хлебодарня, где поутру каждый страждущий получал свежий ломоть хлеба. Птичий двор, в нём лебеди, павлины, цесарки, охотничьи куры многих родов. На мукомольне 7 мельниц. Стеклянный завод. Церквей каменных 3, деревянных – 2, дворов ионовых 5 и 11 причетников. Мост, мощённый дубовыми брусьями. 27 прудов, в одних щуки и окуни, в других сомы, налимы и караси».
- Изменилось отношение к физическому труду, который явно не в почёте. Монашеская традиция нарушена, - сетовал мой собеседник. - Раньше в монастырях молодого монаха поручали старцу. Они вместе жили, и старец занимался духовным воспитанием. Сейчас духовных старцев единицы, а монастырей открыто сотни. Поэтому многие послушники предоставлены самим себе. В результате мы имеем различные духовные искажения.
Есть монахи, которые любят смотреть телевизор, слушают радио, читают газеты. Иноки, которые дают обет нестяжания, приобретают в собственность дорогие дома, машины, яхты. Идут путём духовной погибели, насаждая в монастырях блуд и ересь.
Сами понимаете, какой это соблазн для верующих и просто светских людей. И как с этим бороться? От монахов раньше пахло святостью и свежестью. А сегодня за версту разит французскими духами. Монашество гибнет на глазах.
Был монастырь… Все наше решилось, все поломали, все заросло…