Обыденная фантастика
…Вечер. Я сижу за своим письменным столом и уже который час пялюсь в учебник, стихотворение из которого я должен выучить к завтрашнему уроку. «Погиб Поэт–невольник чести!...» Да, стихи хорошие, но почему же они так трудно запоминаются? Первую строфу я выучил легко, но следующие испаряются из моей памяти вдвое быстрее, чем я их запоминаю. Ну же, зубри, зубри, чтобы снова «трояк» не схлопотать!
Но почему же голова моя так и не может сосредоточиться на стихах? Я слышу, как где-то на кухне падают капли воды из крана. Кап… Кап… Кап… Это мешает мне учить стихи! Интересно, а писать их так же трудно? Что стоит за стихами Пушкина, Лермонтова? Хорошо бы это понять! Только я снова отвлекаюсь… Надо уставиться в книгу и повторять снова и снова: «Не вынесла душа поэта позора мелочных обид…» А как я эту муку вынесу? Меня так в сон клонит!
Лампа ярко горит над столом, и от отблесков её лучей на потолке возникают странные узоры, похожие на человеческие лица. Вот это похоже на Пушкина, а это–на Дантеса… А интересно, что было бы, если бы Пушкин убил Дантеса, а не наоборот? Чем бы это закончилось? Вот бы это узнать… Но, впрочем, до этого ли мне… Спать так хочется…
* * *
…Выстрел. Стая ворон, напуганных резким звуком, взлетела с ветвей неподвижно-чёрных деревьев у Черной речки. Дымок от пистолета медленно поднимался в небо, и его тёмный оттенок звучал тревожной нотой среди наставшей тишины. Я увидел, как высокая чёрная фигура покачнулась и начала медленно опускаться на землю… К Дантесу подбежали секунданты. Один из них выкрикнул короткое слово: «Убит!»
Я стоял молча, не двигаясь. Мои секунданты подходили ко мне, поздравляя с победой, но я не слышал их слов. Чему мне радоваться? Тому, что моя честь спасена? Или тому, что я буду подвержен государеву суду? Всё это отошло на второй план. Боль от понимания того, что я убил, постепенно разрасталась во мне.
Я – убийца… Убийца… Имел ли я на это право? Как я сам писал когда-то: «Гений и злодейство–две вещи несовместные…» После этого выстрела они станут неразделимы. Я поэт – и я убийца… Не исключено, что безусые юнцы после моей дуэли начнут сочинять прокламации под названием, например, «Смерть поэту»…
Любопытно представить себе, что произошло бы, если бы Дантес всё-таки убил меня. Меня отвезли бы домой в той же карете, в которой я еду сейчас, по той же самой дороге, но я мучился бы от другого – от раны, а не от угрызений совести. Впрочем, совесть, мучая человека, сама мучится больше, чем этот человек… Меня внесли бы в мой дом. Я бы долго умирал в присутствии друзей – Жуковского, может быть, или Даля… А на улицах собирался бы народ, чтобы узнать, что происходит с их поэтом. И никто не мог бы произнести худого слова в мой адрес. Я бы умирал, но умирал живым! А теперь мне предстоит жить мёртвым. Та же самая толпа, которая в случае моей гибели плакала бы у моих дверей, теперь будет судачить и обвинять в убийстве. И, чёрт возьми, я даже начинаю завидовать злосчастному Дантесу, который упал под моим выстрелом!
Да, я каюсь, что убил Дантеса. Но раскаяние – это способ полюбоваться своим преступлением… Я до сих пор в душе смакую тишину, которая настала над Чёрной речкой после моего выстрела. Теперь она воцарится в моих рукописях, в мыслях обо мне, везде, где я ни окажусь… История России–история молчания, более того – безмолвия. Интересно, как я смог предсказать в «Годунове» безмолвие народа, которое заменит все звуки? Ай да Пушкин, ай да…
Но кем был Дантес? Пустым щёголем, развратником, наглецом… и человеком. А мне более не дозволяется так называться… Но я ныне страдаю не из-за умершего человека, а из-за умершей человечности. Если человечность, хранимая и распространяемая умершими, остаётся с нами – нам нечего бояться! И только если она утеряна, мы вправе считать себя пленниками, сторожащими себя от себя же. А Дантес, в сущности, не был плохим человеком. Плохих людей просто не бывает. Есть люди непонятые – либо собой, либо светом. Мне надо было пройти сквозь убийство, чтобы понять это… А поймет ли мир меня? Я считал, что, борясь со злом, с Дантесом, я служу добру, чести… Но озлобленное против зла добро добром уже не является. Красивая фраза, чёрт возьми! Я и сейчас остаюсь писателем, слежу за красотой своего слога… Вот до чего доходит низость человеческая!
Кого я победил на этой дуэли? Дантеса? Себя? Не знаю… Несомненно для меня лишь одно: победить себя трудно, а быть побеждённым собой–легко…
Я живу, и этим я виноват. Я живу, и этим я убит –морально… Вина – вот что станет отныне содержанием моей жизни. Я буду пить вину, как вино, полной чашей… Но в чувстве вины есть некоторая честность, которая, вероятно, сможет очистить меня. Я, может быть, даже напишу об этом стихи – если вообще смогу писать. Как там у меня: «И горько жалуюсь, и горько слёзы лью… но строк печальных не смываю…»? Да, сие бесспорно: поэзия – это сознание своей вины… Не только личной, но и общей. После меня мой грех, как Адамов, возляжет на любого, кто возьмёт перо в руки…
Когда-то я считал, что жизнь – это поэма, которую я пишу своими поступками… Но этот текст пишется симпатическими чернилами, а смерть делает его видимым. Моё стихотворение стало зримым после убийства Дантеса, и любой может прочитать ошибку, которую я допустил в конце. Я срифмовал «поэзию» и «смерть».
И чем больше я думаю о смерти, чем чаще я подхожу к ней с разных сторон, рассматривая её, как некое архитектурное сооружение (быть может, свою будущую гробницу),– тем явственнее я понимаю, что она – просто вымысел, иллюзия, созданная, чтобы люди могли верить в бессмертие. Она нужна нам для веры в иной, более высокий мир, куда мы можем перейти… Если бы мы не умирали, то наше существование было бы плоским, как декорация в театре. Но пришла пора раздвинуть декорации, чтобы на сцену явились наконец персонажи единственно правдивой трагедии – просто Человек, просто Поэт и просто Смерть. Они встретились бы, разошлись и столкнулись снова, и в их незаметном движении сквозь мир и время постепенно бы зазвучала некая мелодия согласия жизни и небытия, того согласия, которое, в сущности, гораздо нужнее, чем бессмертие… И эта мелодия дала бы зрителям понять, что все три героя драмы, в сущности, – одно. Я же нарушил ход действия этой пьесы, сюжет которой придумывал сам.
Да, лучше быть убитым, чем убить. Блаженны все честно побеждённые, ибо они сильнее победителей! Теперь я понял: главное для поэта – убить Дантеса в себе! И не важно, кто победил в дуэли у Чёрной речки.
* * *
Звонок будильника разбудил меня: надо собираться в школу! Вчера я уснул, сидя за письменным столом и читая «Смерть Поэта». И мне приснилось, будто я – Пушкин, убивший Дантеса…
Тогда, во сне, я словно жил и чувствовал на другом уровне, как будто чья-то душа вселилась в меня. Так ли это – не знаю… Но почему стихи, которые вчера я так и не смог выучить, словно звучат в моей памяти? Надо будет рассказать об этом нашей училке, она, наверно, удивится, а может, посмеется… И главное: как только уроки кончатся, я стащу в классе кусок мела и большими буквами напишу на стене своего дома: «ДАНТЕС–КОЗЁЛ»!
2011 г.