Незнакомец за плечом

Александра Зырянова
Мама осторожно приоткрыла дверь — Нина свернулась калачиком под одеялом, усердно притворяясь спящей; дверь закрылась, и до Нины донесся приглушенный мамин голос «спит».
   
    Так же тихо, на цыпочках, родители вышли.
   
    Стоило двери захлопнуться, как Нина выскочила из-под одеяла, бросилась в гостиную, включила телек, зажгла настольную лампу и гирлянду на елке и принялась танцевать, на ходу засовывая в рот то ломтик апельсина, то кусочек колбасы. Одна! Без родителей! Такого классного Нового года у нее еще не было!
   
    Можно было бы позвать подружек… нет, не годится. Их бы не отпустили. Это разве что договариваться заранее, подключив родителей с обеих сторон, – а Нине до того осточертело все, любые пустяки, согласовывать с мамой и папой, выслушивать их нудные нотации, чувствовать себя под колпаком их заботы! «Контрол-фрики», – беззлобно подумала она; тут по телевизору заиграла знакомая песня, и Нина стала подпевать – точнее, орать во все горло.
   
    Можно было бы отыскать диски – те, что родители смотрят вдвоем тайком от Нины. Но Нина побоялась, что родители узнают и устроят ей головомойку.
   
    А может, погулять? Просто погулять, погода чудесная — снежок, такая редкость для новогодней ночи? Нина совсем уж было собралась, но обнаружила, что родители забрали с собой оба комплекта ключей.
   
    И все равно сидеть дома, ночью, одной было здорово.
   
    От нечего делать Нина вытащила старые фотоальбомы и связки писем. Вот эти письма папа писал маме из армии. Подумать только, какие они были романтичные, ее родители! А это — письма от бабушки, папиной мамы. Она иногда приезжала и закармливала Нину фруктами, приговаривая «ешь, это полезно, не то, что шоколад». Это — от маминой подруги из Соликамска. А это — от старшей сестры Лены.
   
    Лена три года назад уехала в Америку.
   
    Ее письма читать было интереснее всего, потому что Лена любила помногу и увлекательно рассказывать о своем Кингспорте, о его обитателях, о своей работе — работала она инженером-программистом и вообще обо всем, что ей казалось заслуживающим внимания. Еще Лена часто вкладывала фото — она увлекалась пейзажной и архитектурной съемкой.
   
    Нина разложила на диване все фото, которые достала из писем Лены. Получилась как будто панорама Кингспорта. Вот старинные здания с черепичными крышами — современных новых домов в этом городе почти не было, он словно законсервировался в начале ХХ века. Вот порт — небольшой и старый. А вот высокие скалы, нависающие над морем. С одной стороны скалы казались каменным частоколом, а с другой — превращались в высокие террасы, громоздившиеся одна на другой. Последняя скала в этой гряде стояла отдельно и была очень высокой — это была уже не скала, а гора.
    Лена писала, что эта гора называется Туманным утесом.
   
    Утес на фото странно притягивал Нину. Да и Лену, кажется, тоже — судя по тому, сколько фотографий Туманного утеса она прислала родным. Она снимала его в солнечную погоду, когда яркие лучи пронизывали вечный сырой туман Кингспорта, снимала в дождь, в снегопад, утром и ночью, когда над Туманным утесом царили звезды. Что и говорить, это было очень красиво – высокая гора, овеянная густым туманом и поросшая нетронутым хвойным лесом, изменчивое небо и маленький, игрушечный с такого расстояния домик на самом верху.
   
    Когда Нина увидела этот дом впервые, то решила, что ей просто показалось. Ну, кто умный будет строить дом в таком месте? Потом сообразила, что это, должно быть, метеорологическая станция или что-то в этом роде. Сейчас, в разноцветных неярких огнях гирлянды, домик на вершине утеса показался Нине особенно манящим, и проснулось желание однажды поехать в Кингспорт к Лене и подняться к этому дому. А вдруг там бывают экскурсии, размышляла Нина. В обсерватории же бывают. И ведет туда, наверное, фуникулер. Нина всего один раз в жизни каталась на фуникулере, и ей очень хотелось еще.
   
    Наверное, Нина задремала.
   
    Она вдруг увидела себя в густом тумане, сквозь который просвечивали темные стволы деревьев. Под ногами поскрипывал снег, а вверху виднелся огонек.
   
    Удивительно, но Нина ничуть не испугалась. Во сне часто боишься не того же, что наяву.
   
    Порывом ветра снесло туман, разорвав его в клочья; клочья очень быстро срослись, но Нина успела увидеть далеко-далеко внизу Кингспорт, усыпанный огнями, — там тоже праздновали Новый год.
   
    Но ноги сами несли ее вверх, и дом все приближался. Вот и дверь приоткрылась, и выглянул какой-то человек… Лица его Нина в темноте разглядеть не могла, увидела только его протянутую руку – и ухватилась за нее. Незнакомец, которого она все еще не рассмотрела, предложил ей кресло. Очень старое кресло, такое когда-то было у бабушки, — сплетенное из бамбука.
   
    Над головой начали бить часы: полночь! Новый год! Старомодные, очаровательные часы с кукушкой, выскакивавшей и кричавшей свое «ку-ку» после каждого удара. И внезапно, словно в ответ бою часов и кукушке, в окно постучали.
   
    Нине стало любопытно, она привстала и выглянула. Незнакомец крикнул «стоп!», но на долю секунды, не больше, Нина успела встретиться с чьими-то глазами, горящими в темноте, — и упала…
   
    ***
   
    Очнулась она в незнакомом месте, и место это явно не было Кингспортом. Судя по запаху, по койкам, на которых лежали другие девочки, по медсестре со шприцем, суетившейся возле Нины, она была в больнице.
   
    — А где тот человек? — спросила Нина, запоздало припомнив, что не спросила об имени гостеприимного незнакомца.
   
    — Какой человек? — удивилась медсестра.
   
    — А, — сказала Нина и провалилась в сон.
   
    Спалось ей тревожно. Снились огромные стволы и снег вперемешку с хвоей, и ярко освещенный праздничный город невообразимо далеко, и звезды, просвечивающие сквозь ветви, и старый дом со ставнями.
   
    И глаза, упорно, не мигая смотревшие из темноты.
   
   
    ***
   
    Через две недели Нину выписали. Врач сказал, что у нее было воспаление легких. Родители не могли понять, как это случилось, — ведь, когда они 31 декабря уложили Нину спать и отправились в гости, девочка была здорова и прекрасно себя чувствовала.
   
    Впрочем, по возвращении домой она тоже прекрасно себя чувствовала. Елку уже вынесли, но подарок, который приготовили Нине папа и мама, остался нераспакованным и дожидался ее в гостиной, — нарядная кукла, как раз такая, какую Нина все время хотела, и две кассеты группы «Лакримоза», на зависть подругам… Мама, конечно, постаралась испортить Нине радость своим ворчанием: вот, слушаешь всякое депрессивное, я в твоем возрасте песенки из мультиков слушала! Но радость на то и радость, что ее ничем не испортишь.
   
    Вот только свет в своей комнате на ночь Нина с тех пор не выключала.
   
    Стоило ей очутиться одной в темноте и задремать, как ее обступали лесные шорохи. Слышался скрип снега под чужими, незнакомыми шагами, холодный туман касался лица, и загадочный дом на Туманном утесе неприветливо моргал слабо освещенными окнами. Идти туда было все страшнее и страшнее. Но еще страшнее — оборачиваться, потому что за спиной поблескивали те самые глаза.
   
    Нина пробовала лежать в темноте без сна, но получалось еще хуже. Полосы, мелькавшие по потолку, казались ей окнами в дом на утесе, шорох проезжающих машин – шелестом озябшей хвои… Поэтому она брала с собой в постель какую-нибудь книгу и читала до тех пор, пока глаза не закрывались сами. Со временем она привыкла так жить. В компании легкомысленно признавалась: «А я темноты боюсь, вот!» — и сама верила в то, что эти страхи не более, чем безобидное чудачество.
   
    Глупо бояться какого-то сна, однажды приснившегося в новогоднюю ночь.
   
    Мама часто ворчала на Нину за нездоровую страсть к ночному чтению, но не особенно: благодаря своим ночным бдениям Нина прочла куда больше, чем любой ее ровесник. В доме имелась обширная библиотека, но Нина перечитала все, даже то, к чему родители запрещали ей прикасаться, вроде Мопассана, — пришлось записываться в областную.
   
    И даже на выпускном, когда каждому выпускнику директор давала шутливую характеристику, Нине досталось звание «Самой начитанной девочки школы».
   
    Конечно, папа сразу раздулся от гордости, как будто это была лично его заслуга. А мама пустила слезу, размывая на ресницах тщательно нанесенную Ниной тушь, — пришлось бежать и обрабатывать маму платочком, а потом накрашивать заново. А Светка-медалистка сразу зашипела от зависти. Вот дурочка! Это же выпускной, тут всех хвалят. Каждому выпускнику сказали, что он в чем-то самый-самый. Светке, например, — что она самая усердная. Но ей же никто не завидовал!
   
    Нине завидовать никому не хотелось. Класс, который она не то чтобы особенно любила – скорее, не испытывала ни к кому вражды, но и только, — вдруг показался ей родным и близким, стало ужасно жалко со всеми расставаться. Захотелось расцеловать каждого учителя.
   
    Как на нее посматривают дружки Светки-медалистки и как перешептывается их компания, Нина совершенно не заметила. Просто не обратила внимания.
   
    Стояла чудесная белая июньская ночь. Накрытые столы по предложению кого-то из учителей вынесли во двор школы, мальчишки запустили фейерверки, хотя они слабо виднелись в светлом небе. Было головокружительно весело.
    А потом, конечно, все отправились гулять по городу, подставляя лица летнему ветерку и радуясь, что питерская погода подарила недождливую ночь. И кто-то предложил пройтись по Дворцовому мосту и там сфотографироваться…
    Нине было не очень удобно идти — она чуть ли не впервые в жизни надела шпильки, да еще и ради праздничка выбрала длинное платье со шлейфом. Это когда ты поднимаешься на сцену получать аттестат, то выглядишь как принцесса. А когда ковыляешь по мосту, морщась от боли в натертой пятке… Неудивительно, что Нина отстала. Она сбросила туфли и стояла босиком на мосту, глядя в густую синеву воды внизу.
   
    Внезапно погода переменилась. Сгустился туман. Нина сперва не обратила внимания и на это, спохватилась лишь тогда, когда все вокруг уже плавало в молочной белизне. Стало сыро, ноги замерзли.
   
    — Ага, — послышался голос Светки. — Вот ты где! Давай, поговорить надо.
   
    — О чем? — удивилась Нина.
   
    Она все еще не понимала.
   
    — Ты мне все старшие классы испоганила, — сообщила из глубин тумана Светка.
   
    — Дурочка, да я же тебя не трогала!
   
    Нина обернулась и увидела, кроме Светки, еще три силуэта.
   
    — Самая начитанная, гы-гы, — сообщил мальчишеский голос. В густом тумане все дробилось и становилось почти неузнаваемым, но Нина догадалась, кто это, — старый и преданный Светкин поклонник, Димка Шестаков.
   
    — Эй, погодите! Вы что? Я же ничего вам не сделала, — Нина облизнула губы, собственный голос показался ей совсем слабым и дрожащим, но две пары рук уже схватили ее за предплечья, а Светка наклонилась, обдав запахом вина и жвачки, прямо к лицу Нины и прошипела:
   
    — Ничего? А кто вечно лез вперед меня, чтоб показать, какая ты умная? Кто вечно показывал, что чего-то там знает? Кто выеживался перед всем классом?
   
    Нине все еще не хотелось верить, что ее вот-вот сбросят с моста, хотя парни, гогоча и обмениваясь сальными репликами, уже перегнули ее через парапет. Одна из туфелек полетела в воду; Нина отчаянно извивалась, пытаясь вырваться, рот сам собой раскрылся, но крик не шел…
   
    В тумане мелькнули глаза.
   
    И тогда Нина закричала и обмякла…
   
   
    ***
   
    Над Ниной стоял милиционер.
   
    — Может быть, вы нам расскажете, кто это придумал прыгать с моста? — строго осведомился он у Нины.
   
    — Света, — честно ответила Нина.
   
    Милиционер перевел дух и принялся занудно объяснять, как это вредно — перебрать со спиртным в столь юном возрасте, и какие глупые идеи приходят в голову под воздействием винных паров (так и сказал!). Нина кивала головой в такт, осознавая заново, что у нее больше нет этих дорогущих туфель на шпильке и ей за них, конечно, попадет от мамы, что ее не утопили, что те, кто хотел ее убить, сами почему-то прыгнули с моста, и что глаза в тумане ей ничего не сделали.
    Потом набежали одноклассники, учителя и родители, и милиционер переключился на них. Папа с мамой захлопотали над Ниной.
   
    — Я не хотела прыгать, — объясняла им Нина, — они меня заставляли, но…
   
    Тут она сообразила, что Светка запросто может наврать что-нибудь.
   
    — Вы недосмотрели, — кипятился тем временем милиционер, размахивая руками перед завучем, — на вашей совести четыре жизни!
   
    Наврать? Светка? Уже не сможет.
   
    И Нина решила не рассказывать, как все обстояло на самом деле. О мертвых — хорошо или ничего.
   
    Днем ей приснился уже почти забытый сон из детства. Только в этот раз стояло лето; она бежала вверх через туман босиком, в рваном вечернем платье со шлейфом, по колючей прошлогодней хвое; пахло смолистыми стволами, где-то протяжно кричала сова. Впереди угрюмо мерцали окна, освещенные не для нее. На минуту Нина остановилась, чтобы передохнуть, и взглянула вниз, в просвет между туманом.
   
    Далеко-далеко внизу лежал город, но в нем уже ничего не праздновали. На всю унылую мешанину старинных зданий — два-три фонаря, не больше. Освещен был только порт, где безрадостно замерло несколько кораблей, да ревел где-то не видимый с этого склона Туманного утеса маяк.
   
    И между стволами мигнули знакомые глаза.
   
    Нина завизжала и ринулась вперед, выбиваясь из сил…
   
   
    ***
   
    Потянулись дни учебы в университете. Нина, как и другие первокурсники, с трудом приноровилась к непривычной системе учебы, к новым отношениям с преподавателями, но вскоре уже чувствовала себя как рыба в воде. Правда, репутация заучки за ней и на курсе закрепилась очень быстро. Еще бы!
   
    Если бы вы до трех часов ночи сидели за учебниками, вы бы тоже так учились, вздыхала про себя Нина.
   
    Ее товарищи один за другим покупали компьютеры и подключались к Интернету. Но Нина откуда-то знала, что ее это не спасет. Однажды она попробовала в гостях у Маши, подружки с курса просидеть ночь в Интернете. Упорный взгляд в спину заставил ее вскочить, нервно спрашивая «кто здесь?» под раскаты гомерического хохота подружки. «Я здесь!» — восклицала она, явно наслаждаясь ситуацией.
   
    Нина тогда тоже посмеялась. Она уже давно усвоила, что нужно почаще смеяться над собой, и тогда тебя будут считать милой чудачкой, а не дурочкой. Но ей было не до смеха.
   
    Подруги приглашали ее в гости, в ночные клубы. Она не отказывалась, но никто не догадывался, каково ей было возвращаться домой по мокрым от дождя улицам ночного Питера. Туманного Питера...
   
    Как-то Маша пригласила ее на дачу. Это было так чертовски заманчиво: бревенчатый домик, которому не хватало только курьих ножек, старомодный буфет и часы с кукушкой, кресло-качалка, походы за грибами и за земляникой, залив Ладоги, заросший кубышками…
   
    Нина увидела кресло — и остановилась.
   
    Точно такое же старое бамбуковое кресло.
   
    — У моей бабушки было такое, — объяснила она Маше, заинтересованно покосившейся на нее. — Вот точно такое же, понимаешь, и скрипело так же!
   
    С этими словами Нина взяла кресло за подлокотники и покачала.
   
    Маша вздохнула.
   
    — Нинка, ты меня иногда удивляешь, — сказала она. — Вроде барышня как барышня, и вдруг становишься такой нервной, прям психованной, и из-за чего? Подумаешь, кресло! Тебя эта бабушка, что, скалкой лупила?
   
    — Да нет, — Нина растерялась, пытаясь унять лихорадочную дрожь в руках. — Просто… я ужасно по ней скучаю, знаешь ли.
   
    — А-а… Понимаю. Я свою тоже очень любила. Давай пиццу разогреем?
   
    Нина охотно согласилась, но, когда они с Машей накрывали на стол, вдруг послышался бой часов.
   
    — Нин, да что с тобой? Ты сегодня какая-то дерганая, — Маша испытующе посмотрела на подругу.
   
    — Нет-нет, ничего, извини, — Нина присела на краешек стула, пытаясь справиться с головокружением.
   
    <i>«Такие же часы с кукушкой…»</i>
   
    С электричеством на даче у Маши были перебои, но оказалось так славно сидеть и болтать за чаем при свете керосиновой лампы! Уютном и таинственном, как… как в том доме на Туманном утесе.
   
    Нина специально села спиной к окну. Она-то отлично знала, что может увидеть в светлой летней мгле.
    Глаза, которые преследовали ее всю жизнь.
   
    С утра подруги отправились за земляникой. Маша знала ягодные места, и корзинки обеих скоро наполнились почти доверху.
   
    Увлекшись, Нина потеряла Машу из виду, но ничуть не обеспокоилась. Тумана не было — а без тумана она ничего не боялась, стоял белый день, компас на руке, который очень насмешил Машу, исправно показывал, где север, а где юг, да и мобильная связь работала безукоризненно. Из-за чего беспокоиться?
   
    Из-под поваленного дерева выбралось двое серых лобастых щенков.
   
    Нина обожала животных и ни о чем так не мечтала, как о собственной квартире с собакой и котом — родители почему-то возражали против питомцев, а отселиться от них пока не удавалось. Поэтому она тихонько пискнула от умиления:
   
    — Щеночки! Щенулечки! Овчарки, наверное… идите, я вам бутик дам!
   
    Маша свой бутерброд с бужениной умяла почти сразу, а Нина плотно позавтракала, поэтому ее «НЗ» лежал нетронутым в кармане штормовки. И сейчас пригодился. Нина развернула его и протянула щенкам, но они с опаской попятились. Тогда Нина отломила кусочек буженины и бросила им. Щенки его внимательно обнюхали, наконец, попробовали. Однако, как ни уговаривала их Нина, погладить себя малыши не позволили.
   
    У Нины уже возникло искушение прихватить одного из щеночков себе. Родителей как-нибудь уговорю, думала она, разве можно не полюбить такого милаху? Какого же взять?
   
    И вдруг рядом послышалось рычание.
   
    Мамаша щенков, поняла Нина. Охохо… щенная сука — это не игрушки. Да большая какая! Точно, овчарка. Восточноевропейская, что ли? Теперь главное, не показать ей, что боишься… А бояться-то есть чего, ишь, как скалится! Еще укусит.
   
    — Собачка, собачка, — начала Нина. — Не бойся. Я хочу только поиграть с твоими детками! На, мяска, хочешь?
    Про себя она сомневалась, что «собачка» купится на такую уловку. Хорошая породистая собака у чужих еду брать не станет… И точно, собака продолжала скалиться и рычать. Хуже того — откуда-то из-за кустов бесшумно, совсем не по-собачьи, вышел кобель.
   
    Огромный. Нина кое-что смыслила в собаках — папаша был явно крупнее любой овчарки, и крайне рассержен. И это тоже было не по-собачьи, чтобы кобель да защищал потомство?
   
    «Может быть, я просто мало знаю о собаках?» — панически подумала Нина.
   
    Она облизнула губы и попыталась повторить «собачка, собачка, хочешь бутик», но язык у нее не поворачивался, руки и ноги онемели от страха, и откуда-то донесся, как во сне, Машин визг «Нинка, беги!», а в прогале между деревьями тускло блеснули чьи-то глаза…
   
    Голова у Нины закружилась, она на какой-то миг перестала осознавать происходящее, а когда очнулась, Маша склонилась над ней и брызгала в лицо минералкой.
   
    — Ну, Нинок, ты даешь! Волков бужениной угощать, — выговорила она. Губы у нее побелели и прыгали, Нина запоздало поняла, что Маша испугалась не меньше ее самой.
   
    — Они… ушли?
   
    — Ага. Хотели на тебя кинуться, а потом вдруг поджали хвосты и убежали.
   
    Нина облегченно вздохнула.
   
    — Пошли домой, что ли, — произнесла она. — Все равно ягод на неделю набрали…
   
    Она точно знала, что ночью ей снова приснится сон, в котором будут слабо освещенные окна в доме на Туманном утесе, и холодные глаза за спиной.
   
   
    ***
   
    Жизнь завертела Нину, подхватила и понесла. Из прошлого у нее осталась только Маша, с которой они дружили все эти годы, да редкие письма из Кингспорта от Лены.
   
    Теперь у нее была работа, квартира, собака — восточноевропейская овчарка, кот и семилетняя дочь Леночка. С родителями Нина перезванивалась дважды в неделю, с бывшим мужем виделась раз в месяц, с Машей они раз в две недели ходили в театр или кино, а с Леночкой на выходных непременно выбирались куда погода позволит — в зоопарк, в цирк или в музей.
   
    Тихая размеренная жизнь.
   
    Скучной такую жизнь, однако, не назовешь. Особенно до развода. Нина поежилась, вспоминая, как бывший в припадке ревности бросался на нее с топором… А ведь следовало прислушаться к внутреннему голосу, напоминала она себе всякий раз, когда недобрые воспоминания начинали ее одолевать. Хотя вряд ли этот голос был внутренним, да и не голос.
   
    Глаза из тумана.
   
    Кто-то постоянно был за ее плечом, то защищая, то предупреждая о несчастьях, только Нина часто не понимала этих предупреждений. Она боялась не того, о чем предупреждали, а того, кто предупреждал. И, когда глаза блеснули за спиной Димы, она испугалась за Диму.
   
    Надо было испугаться самого Димы… Но он был таким красивым, таким страстным, так клялся ей в любви. И Нина, взрослая рассудительная девушка, поддалась, поверила, погрязла в иллюзии счастья. И, пожалуй, что не выбралась бы из болота истерик, скандалов, обвинений, пощечин, еженощного жадного «быстрого» секса и пожирания приготовленного Ниной борща, — Дима принципиально выполнял дома только «мужскую» работу, в смысле, забивал гвозди или чинил кран раз в полгода, зато от Нины требовал безупречного хозяйствования. А уйти от него Нина не решалась — во-первых, Дима в ярости мог забить ее до смерти, и хорошо, если только ее, а не Леночку, а во-вторых, Дима сумел убедить Нину в том, что она ни на что не способна и никому не нужна. В какой-то момент Нине показалось, что ее жизнь кончена, и от петли ее удерживала только Леночка.
   
    И вот тогда ей приснился давний сон — сон, по которому она уже успела даже соскучиться.
   
    Воздух ломается в легких, обжигая, ноги слабеют от безостановочного бега, ветви цепляются за штормовку. Палая прошлогодняя хвоя потрескивает под ногами, наверху ждет старый дом на вершине Туманного утеса, а далеко-далеко внизу… нет, не Кингспорт.
   
    Санкт-Петербург.
   
    Только не сегодняшний, а тот, каким он был в детстве Нины. Навсегда оставшийся в ее прошлом.
   
    Наверху Нину, она знала это, ждет незнакомец — хозяин дома, а с ним — Леночка, и сестра Лена, и папа с мамой, и обе покойные бабушки, и Маша, и школьные подруги, и нынешние товарищи по работе. Все, кого Нина когда-нибудь любила.
    А за спиной сгущается тьма, и Нина понимает, что ей уже не добежать до дома — тьма нагонит и поглотит ее. Но глаза в тумане, которые раньше так пугали ее, не принадлежат этой тьме.
   
    Глаза в тумане появляются прямо перед ней, и Нина уже почти отчетливо видит силуэт человека, который смотрит на нее и укоризненно покачивает головой.
   
    И тогда Нина останавливается.
   
    Оборачивается.
   
    Смотрит тьме прямо в лицо.
   
    Во сне Нина этого лица не разглядела, но ей и не нужно было его разглядывать — она знала, кто привнес в ее жизнь тьму и отчаяние. В тот же день она собралась и вместе с Леночкой ушла к родителям, пока Димы не было дома.
    Уже намного позже Нина решилась рассказать обо всем Маше во время очередной встречи в их любимом кафе.
   
    — Да ты что! — Маша, по-прежнему пылкая и экспансивная, даже по столу кулачками грохнула. — Я-то видела, что у вас не все в порядке, но чтобы руки протягивать! Давно надо было его бросить, козла этого! — и, помолчав, добавила: — Вот, ты этого призрака с глазами боялась, а он, получается, твой друг?
   
    Сегодня они засиделись с Машей допоздна. Из-за Леночки Нина не беспокоилась, потому что отвела ее к родителям — те были только рады повозиться с внучкой, поэтому с легким сердцем простилась с подругой и отправилась к станции метро через переход.
   
    Что случилось, она не поняла.
   
    Кто-то схватил ее за ногу и дернул.
   
    Небо над головой перевернулось, провода закачались, асфальт больно встретился с затылком и локтями.
   
    Заскрежетали тормоза, заохали и заахали зеваки…
   
    Нина, морщась от боли в ушибленной руке, поднималась, уже зная, что ее в очередной раз спасли. Лихач, резко выруливший на повороте, едва не врезался в нее.
   
    Маша, взволнованно дыша, подскочила к ней.
   
    — Ну, мать! — воскликнула она. — Разиня… Как ты только успела упасть, а? Он же тебя чуть не задавил!
   
    — Это он, — выдавила Нина. — Он сбил меня с ног, чтобы меня не задавило.
   
    — Ну, знаешь! — выпалила Маша. — Ты без него уже давно бы пропала!
   
    А ведь и пропала бы, грустно улыбнулась Нина, вспоминая.
   
    Она перебирала колготки Леночки — та в гостиной смотрела мультфильмы, азартно комментируя происходящее на экране, — наконец, отложила все, что нуждалось в починке, и принялась подбирать цветные нитки для штопки.
   
    И тут ее сморило.
   
    В этот раз Нина увидела себя стоящей на пороге загадочного дома на Туманном утесе. Дверь была широко распахнута и вела прямо в пустоту — в небеса. Наступало утро. Как всегда, клубился туман — с высоты Туманного утеса он казался бесконечным жемчужным морем, и где-то невообразимо далеко внизу шелестело настоящее море. В спину уперся привычный пристальный взгляд. А прямо перед Ниной в проеме двери соткалось несколько причудливых фигур из тумана — некоторые были похожи на людей с широкими крыльями, некоторые на летучих мышей с любопытными веселыми мордочками, некоторые на сказочных русалок… Одна из фигур напоминала обычную человеческую. Нина присмотрелась — и фигура начала терять прозрачность. Перед Ниной стояла почти обыкновенная женщина, постарше нее, и беззаботно улыбалась. Лицо женщины было странно знакомым, но…
   
    — Лена? — наконец, догадалась Нина.
   
    — Привет, сис. А я уж боялась, что ты меня совсем не помнишь, — засмеялась Лена.
   
    — Как ты? — Нина сделала шаг, чтобы обнять сестру, но вовремя сообразила, что не сможет.
   
    — Ну-ну, тебе еще рано идти по мосту в тумане, — мягко сказала Лена. — А я уже здесь. Когда-нибудь встретимся. Здесь весело! Передавай привет папе с мамой и тезке-племяшке!
   
    Она отступила и начала таять. Миг — и клочья тумана развеялись утренним бризом…
   
    …Нина открыла глаза и несколько минут непонимающе смотрела перед собой.
   
    Лена, сообразила она. Надо сообщить родителям.
   
    Она взяла сумку и начала копаться в ней — как у многих женщин, у Нины в сумке царил тихий бедлам, но внезапно мобильный зазвонил сам. Нина откопала-таки его, глянула на окошко — мама, и нажала зеленую трубку, уже зная, что услышит.
   
    — Как это случилось? — спросила она.
   
    Сын Лены позвонил бабушке с дедушкой из Америки буквально пять минут назад. Оказывается, Лена уже несколько лет страдала от онкологии, но запретила сообщать родным в России, чтобы они не волновались.
   
    Нине было мучительно больно — и стыдно. Она-то верила, что у Лены все хорошо, и даже завидовала ей! А ведь могла бы догадаться. Лена уже так давно не присылала свои пейзажные снимки…
   
    Леночка прибежала к ней, лепетала «мама, мама, почему ты плачешь?», Нина только мотала головой и продолжала всхлипывать. Она и правда почти не помнила Лену — слишком уж давно уехала она из России, слишком мала тогда была сама Нина. Но внезапная потеря ее оглушила.
   
    — Мама, не плачь, — заявила Леночка. — Скоро Новый год, я попрошу Деда Мороза, чтобы ты не плакала, и чтобы у тебя было то платье, помнишь?
   
    Они с Леночкой недавно гуляли по Невскому; в витринах магазинов, уже украшенных к празднику, были выставлены нарядные платья и маскарадные костюмы, и на Леночку большое впечатление произвел один, с вышитой блестками на груди летучей мышью.
   
    — Мама, тебе нравится? — допытывалась она.
   
    — Нравится, — улыбнулась тогда Нина.
   
    — Хочешь такое? Ну скажи, хочешь?
   
    Пришлось согласиться — Леночка бывала довольно настырна.
   
    Нина и сейчас улыбнулась сквозь слезы.
   
    — Точно, — сказала она. — Пора выбирать подарки.
   
    Новый год, думала Нина.
   
    Вот уже ровно двадцать лет, как я впервые побывала на Туманном утесе. Пора познакомиться толком с моим незнакомцем за плечом.
   
    Кажется, у Кастанеды говорилось, что духи любят оружие?
   
    В числе прочих подарков Нина выбрала сувенирный вакидзаши. В оружии она совсем не разбиралась, но японский клинок смотрелся очень грозно и эффектно, хотя Нина догадывалась, что перед ней обычная подделка.
   
   
    Водолазка для мамы, домашние туфли для папы, модный шарф для Маши, плюшевые игрушки для ее дочери и для Леночки… Сувениры для сотрудников… Банки лучшего корма для Рекса и для Барсика…
   
    Нина раздумывала, купить ли ей настоящую елку, чтобы порадовать дочь, или сберечь русский лес и купить искусственную сосну? А может быть, приобрести живую араукарию в цветочном магазине на углу? От этих размышлений ее оторвала мелодия любимой с детства «Лакримозы».
   
    Рингтон.
   
    — Да, Маш? Планы на Новый год? Не, еще не думала… а что?
   
    — А бери малую, зверье — и ко мне на дачу, — предложила Маша. — Я свою тоже возьму. Там печка, в доме тепло, а малым на свежем воздухе всяко веселее.
   
    — Точно, — обрадовалась Нина.
   
    — И твой бывший нас там не достанет, — продолжала Маша.
   
    Определенно, это напоминание могло испортить Нине настроение на все праздники вперед. В прошлом году Дима напился и по пьяни ломился в дом к родителям Нины — пришлось выпроваживать его с полицией. И на все праздники, начиная с собственного дня рождения, он регулярно названивал Нине и угрожал то задушить ее, то прибить Леночку, то еще что-нибудь. Протрезвев, он успокаивался, но терпеть его пьяные выходки у Нины не было никакого желания.
    Поистине, приглашение Маши — как раз то, о чем Нина мечтала! Да и с ее дочерью, Наташкой, Леночка сдружилась.
   
    Сборы потребовали некоторых усилий. Так, размышляла Нина, что я еще не взяла? Термобелье — раз. Запасные варежки для Леночки — два. Наполнитель и сушку для пушистых — три. Оливье настрогала, «мимозу» настрогала, курицу гриль куплю по дороге, мясо для шашлыка приготовила, вино… вино Маша, сказала, купит, и шампанское, и минералку тоже. Фейерверк. Подарки в отдельной сумке — не забыть бы!
   
    Барсик отправился в уютный рюкзачок вместо переноски — Леночка часто носила его с собой. Однажды ухитрилась тайком от бабушки, которую Нина попросила завести чадо в детсад, пронести кота в группу. А в этом году попыталась взять Барсика в школу, чтобы «научить его читать», но тут уж Нина была начеку.
   
    Выходя из дому, она окинула взглядом двор. Ей показалось, что какой-то мужчина, стоявший неподалеку, был похож на Диму. Ага, подумала она, придет к нам и опять попытается отравить нам праздник — а нас нет дома! Обломчик! От этой мысли Нине стало еще веселее.
   
    Леночка начала было что-то журчать, про фейерверк, что ли, но Нина велела ей молчать на улице. Начиналась метель, снежинки падали на воротник, и Леночка ловила их варежкой.
   
    На душе почему-то было неспокойно, но Нина гнала тревогу от себя. Чего бояться? Врагов, кроме Димы, у нее нет, на даче у Маши Дима их не найдет, а в остальном, прекрасная маркиза… Но мысли о Диме не отпускали. И в метро ей показалось, что она видит его — куртка, по крайней мере, точно такая же, как у Димы, но мало ли таких курток? И на вокзале. И даже в электричке.
   
    А на станции их встречала Маша, веселая, разрумянившаяся, вместе с Наташкой, и Рекс обнюхал Наташку и лизнул — он обожал детей; девочки сразу же, забыв о запретах родителей, начали щебетать, а Нина и Маша обнялись и долго стояли на ветру.
   
     У обеих год был очень тяжелым. У Нины — развод и смерть сестры, у Маши — смерть отца и гибель бывшего мужа в ДТП. И обе надеялись, что новый год принесет им хоть немного счастья.
   
    Маша принесла запасные комплекты лыж — взрослые и детские, потому что без лыж до ее дачи добраться в такую погоду было бы нелегко, и вчетвером они помчались через лес. Нина забыла все страхи. Ей чудился взгляд в спину, и она радовалась, что наконец-то приготовила подарок своему призрачному другу.
   
    Только взгляд этот был… не дружеским. Упорным и недобрым.
   
    — А волки тут водятся? — подала голос Леночка. — А мама говорила, что водятся!
   
    — Мы запустим фейерверк, волки его испугаются и убегут, — пообещала Маша.
   
    — Да, но далеко от дачи не отходить, — строго добавила Нина.
   
    Маша к приезду гостей протопила печку. Они успели до Нового года поставить мангал, слепить снеговиков, на одного надеть шапку Деда-Мороза, а на другого — кокошник, украсить елку во дворе дачи, сложить подарки в большой красный мешок, приготовить фейерверк…
   
    — Слушай, а для кого сабля? — спросила Маша.
   
    — Для того, с Туманного утеса, — объяснила Нина.
   
    В доме начали бить часы с кукушкой. Девять вечера.
   
    Маша и Нина запустили фейерверк, угостили дочерей шашлыком и уложили их спать, а сами, одевшись потеплее, вышли наружу.
   
    Нина вспомнила, как сама когда-то, дождавшись ухода родителей, встала и бросилась развлекаться в пустом доме… Двадцать лет прошло.
   
    Рекс зарычал. Донесся бой часов. Пол-двенадцатого.
   
    — Обращение президента слушать будем? — весело спросила Маша. — Давай, я телек вытащу…
   
    Она поспешила в дом, а Нина тем временем вынула подарки — для нее и для своего призрачного друга. Ей почудились глаза в темноте.
   
    — Вот, — сказала она, смело посмотрев в эти глаза. — Это тебе. С Новым годом!
   
    Рекс продолжал рычать, а Барсик злобно зашипел. И вдруг Нина отчетливо увидела темную полупрозрачную руку, протянутую к коту. Она дотянулась и ласково потрепала Барсика за ухом.
   
    Вернулась Маша, держа в руках маленький переносной телевизор.
   
    — О, — только и сказала она.
   
    На столе красовалась пыльная, заплесневелая, очень старая бутылка.
   
    — Амонтильядо! Ну, Нинка!
   
    — Это не я, — улыбнулась Нина. — Это мой старый друг.
   
    Она отодвинула стулья, разлила шампанское по трем бокалам.
   
    И, когда часы били двенадцать, Нина отчетливо увидела рядом с собой человека в треуголке поверх пудреного парика… Он поднял бокал и улыбнулся ей.
   
    Откуда-то издалека донесся крик; Нина сказала об этом друзьям, но Маша уверяла, что ничего не слышала, а человек в треуголке только покачал головой.
   
   
   
    …Позже Нина узнала, что Дима действительно шел за ней в новогоднюю ночь. Но лыжи он захватить не догадался, заблудился в лесу и попался в капкан. Нашли его только наутро. Правда, Дима отделался обморожением конечностей.
    Бывшая свекровь, позвонив Нине якобы поздравить с Рождеством, а на самом деле — пожаловаться на жизнь, с горечью говорила что-то о непутевом сыне, о том, что возлагала большие надежды на его женитьбу, но он так и не остепенился (тут Нина с ней была полностью согласна), и о том, что все могло быть еще хуже (с этим Нина тоже не спорила), и о том, что несчастные случаи всегда происходят по пьяни.
   
    Вот это было спорно.
   
    И насчет «по пьяни» — несчастные случаи происходят с кем угодно, думала Нина.
   
    И насчет «несчастного случая».
   
    А ночью Нине снова приснился сон. Они с человеком в треуголке шли по лесу, снег хрустел под сапогами, было свежо и весело, и неяркий свет в окнах загадочного дома манил и радовал. Где-то далеко-далеко под ногами лежал Кингспорт, где жил племянник Нины.
   
    — Спасибо, что спас нас тогда от Димки, — сказала Нина, обернувшись. — С Рождеством! У нас сегодня Рождество. И… вот.
   
    В руках у нее очутился дедушкин кортик. Нина еще перед Новым годом вспоминала о нем, но не нашла в комоде — пришлось спешно покупать вакидзаши.
   
    Нина знала, что, когда она проснется, на столе у нее снова будет стоять бутылка амонтильядо — из запасов старого моряка.
   
   
    А он шел за ее плечом и тихонько улыбался в усы.