Д.Г. Панфилов
Лев Сергеевич Пушкин – «брат по африканской крови».
Лев Сергеевич Пушкин всю жизнь купался в отблесках славы великого брата. Сам по себе он был достаточно одарен природой, умен, восприимчив, но литературно интеллектуальная среда, в которой он с юности существовал, слишком высоко подняла для него планки жизненных ценностей, прозябание на среднем житейском уровне его не устраивало, но и взять эту высоту ему было не по силам.
Он был фигурой довольно сложной и трагической.
В детские годы другом Александра был не брат, а сестра Ольга, сблизился он со Львом позже.
До пяти лет ходила за младшим братом няня Арина Родионовна, какие она ему сказки рассказывала неизвестно, но никакого влияния на старшего брата она не оказывала. У него была своя няня Любаша.
В отличие от Александра, к которому Надежда Осиповна была откровенно холодна, Левушку она баловала.
В какой то мере это можно объяснить тем, что из восьми детей Пушкиных умерло пять, младший выжил и стал любимцем матери.
Левушка рос избалованным барчуком в семье, недаром отец позже называл его в письмах «своим Вениамином», так звали младшего любимого сына библейского Иакова.
В 1814г. было решено отдать десятилетнего Левушку в Благородный пансион при Лицее. Все семейство Пушкиных перебралось в Петербург, поближе к Левушке, мать не хотела и месяц остаться вдали от младшего сына. В 1817г. родители перевели своего любимчика в Благородный пансион при Главном педагогическом институте. Они даже квартиру сняли на Фонтанке, на другой стороне реки напротив Благородного пансиона.
Если за шесть лет учебы Александра родители посетили Лицей всего 15 раз, то Левушку они навещали каждый день.
Среди учителей были лицейские преподаватели профессора А.П.Куницын и А.И.Галич: «… И мы пришли. И встретил нас Куницын…» «… добрый Галич мой! … Правдив и благороден».
Домашнюю атмосферу создавал преподававший словесность и русский язык Вильгельм Кюхельбекер, которого Пушкин называл «мой брат родной по музе, по судьбам». Он жил тут же при пансионе, к нему в бельведер часто захаживали однокашники и друзья – Александр Пушкин, А.Дельвиг, Е.Баратынский, часто при их беседах присутствовал и Левушка с друзьями. Здесь у Кюхельбекера Александр Сергеевич познакомился и подружился с его однокашниками Павлом Нащекиным и Сергеем Соболевским.
В 1821г. несколько воспитанников были отчислены из пансиона за «бунт», вызванный увольнением любимого учителя Кюхельбекера. Они отказались слушать лекции его преемника, дважды гасили свечи во время лекции и побили надзирателя.
Лев Пушкин был исключен и оказался в доме родителей на положении пятнадцатилетнего недоросля. Александр уже отсутствовал в столице, он был отправлен в южную ссылку. В письме к Дельвигу поэт пишет: «Друг мой, есть у меня до тебя просьба – узнай, напиши мне, что делается с братом. Боюсь за его молодость, боюсь воспитания… я чувствую, что мы будем друзьями и братьями не только по африканской нашей крови…» (4, с.6)
А.С.Пушкин не зря переживал за брата. Соболевский написал эпиграмму на Льва Пушкина, как о повесе и прожигателе жизни:
«Наш приятель Пушкин Лев
Не лишен рассудка,
Но с шампанским жирный плов
И с груздями утка.
Нам докажут лучше слов,
Что он более здоров
Силою желудка» (5,с.13)
Но Александр Сергеевич оценивал брата в годы его юности несколько иначе. В марте 1821г. он пишет из Кишинева Дельвигу: «… он человек умный во всем смысле слова – и в нем прекрасная душа». (5, с.14)
Еще в пансионе Лев окунается в ту литературно-театральную среду, в которой жил его брат. Он посещает салон Карамзиных, бывает у Жуковского, встречается с А.И.Тургеневым и Вяземским, влюбляется в хозяйку салона Александру Воейкову вместе с Языковым и Баратынским, почти каждый день посещает квартиру Дельвига.
Ссыльный Пушкин начинает давать брату поручения литературного свойства, считая Левушку своим представителем в Петербурге. В письмах он обсуждает с ним литературные планы, высказывания о русских казаках, личность Степана Разина, которого считает единственным поэтическим лицом нашей истории, разбирает стихи Кюхельбекера о Грузии.
Первым поручением, за которое взялся Лев Сергеевич, призвав на помощь Соболевского, была переписка «Руслана и Людмилы» для издателя. У Льва был прекрасный каллиграфический почерк, и он часто переписывал стихи брата для публикации.
Будучи не в ладах с правописанием, Александр пишет Льву и Плетневу: «Ошибки правописания, зн. препинания, описки, бессмыслицы – прошу самим исправить – у меня не то глаз недостает». (4, с.70) Александр поручает Льву и денежную сторону издательской деятельности, указывая, как распоряжаться гонорарами.
Если первую главу «Онегина» он посвящает Плетневу, то вторую брату. Посвящение впоследствии в полном издании «Онегина» повторено не было.
Обладая феноменальной памятью, Лев Сергеевич читал наизусть стихи брата своим друзьям, которые расходились в рукописях, а какой издатель будет печатать стихи, если их наизусть читают во всех салонах и гостиных Петербурга и Москвы.
В письмах к брату Александр негодует: «Теперь пишу тебе из необходимости. Ты знал, что деньги мне будут нужны, я на тебя полагался, как на брата – между тем год прошел, а у меня ни полушки. Если бы я имел дело с одними книгопродавцами, то имел бы тысяч 15. Я отослал тебе мои рукописи в марте – они еще не собраны, не цензированы. Ты читаешь их своим приятелям до тех пор, что они наизусть передают их московской публике. Благодарю». (4, с.7)
Лев Сергеевич упивался своей неожиданной ролью «полномочного представителя» поэта в столице, ни чем другим он в те годы не занимался, не даром за ним закрепилась эпиграмма:
«А Левушка наш рад,
Что он – родному брату брат.»
Князь П.А.Вяземский писал после смерти Льва Сергеевича: «С ним… погребены многие стихотворения брата его неизданные, может быть, даже незаписанные, которые он один знал наизусть. Память его была та же типография, частию потаенная и контрабандная. В ней отпечатывалось все, что попало в ящик ее. С ним сохранились бы и сделались бы известными некоторые драгоценности, оставшиеся под спудом». (4, с.8)
Пока читатели спорили, кто автор разошедшейся по Петербургу эротической поэмы «Царь Никита и 40 его дочерей» А.С.Пушкин сам признал авторство, хотя свет грешил на Левушку, или на Баркова.
15 марта 1825г. он пишет брату и Плетневу, которые занимались публикацией первого стихотворного сборника: «60 пиес! Довольно ли будет для одного тома? Не прислать ли вам для наполнения «Царя Никиту и 40 его дочерей»?» (4, с. 72)
Пушкин переоценил расторопность и компетентность брата в издательских и гонорарных делах. Он запутал и сорвал переговоры с издателями, по-прежнему повсюду читал новые стихи, запаздывал с перепиской копий, брал взаймы без отдачи у книгоиздателей, проигрывал и пропивал деньги, полученные за пушкинские издания. Последней каплей, переполнившей терпение поэта, было стихотворение «Люблю ваш сумрак неизвестный», которое он передал Льву с просьбой отдать его Вяземскому в собственные руки. Брат же прочитал его Соболевскому, а тот, без ведома автора, решил опубликовать стихотворение в «Московском телеграфе». Назревал скандал, мало того, что в стихотворении была замешана замужняя женщина, имя которой автор не желал называть, так еще разразился конфликт с Духовной цензурой, которая прицепилась к слову «ничтожество». Это слово в то время означало «небытие», или «загробная жизнь».
«Ничтожество! пустой призрак,
Не жажду твоего покрова;
Мечтанья жизни разлюбя,
Счастливых дней не знав от века
Я все же верую в тебя». (6, с.886)
Мало Александру Сергеевичу было одной «Гаврилиады», так тут еще братец подложил «подарочек». К счастью, с большим трудом удалось предотвратить скандал и снять публикацию. Стихотворение было напечатано только в январе 1826г. и то без первых 16 строк, выброшенных цензурой из текста.
После этого на издательской карьере Льва Сергеевича был поставлен крест.
Лев продолжал вести жизнь праздную и разгульную.
Н.И.Лорер писал: «Вечно весел, над всем смеется, находчив и остер в своих ответах, пьет вино, хорошее или дурное, все равно, пьет много и вино никогда на него не действует». (4, с.9) Даже чай он пил не с ромом, а ром с чаем. Эту привычку он сохранил почти на всю жизнь, изменив ей лишь незадолго до смерти.
Н.И.Лорер вспоминал о выходках Льва в Пятигорске: «Не доходя до ванн еще, мы услыхали ужасные крики и вдруг… Это были голоса купающихся дам! Да и не мудрено, что нежные творения эти… не выносят те страшные ощущения холодной кусающейся воды, когда и редкий мужчина может просидеть в бассейне не более пяти минут… Один Лев Пушкин высиживал там четверть часа и еще с бутылкой шампанского в руках, которую и выпивал там». (4, с.177)
Лев был окружен поэтами пушкинской плеяды, и, глотнув поэтической отравы, просто не мог не попробовать силы на этом поприще. Он послал на суд Александру свои стихи и с нетерпением ждал ответа. Стихи брата Александру не понравились: «Благодарю тебя за стихи; более благодарил бы тебя за прозу. Ради Бога, почитай поэзию – доброй умной старушкою, … но влюбляться в нее безумно». (4, с.9) Лев не внял совету брата, Аполлон требовал от него жертвы. А.Вульф писал: «Видел Льва Пушкина, который помешался, кажется, на рифмоплетении». (4, с.9) Чаще это были стихи в альбомы Анны Вульф, А.Воейковой, Марины Осиповой, Юзефовичу, Анне Керн:
«Как можно не сойти с ума,
Внимая вам, на вас любуясь;
Венера древняя мила,
Чудесным поясом красуясь…» (4, с.277)
Александр сказал, что стихи «несколько наивны… В этих стихах нет легкости, воздуха». (4, с.10)
Лишь одно из своих стихотворений «Петр Великий» Лев решился опубликовать в 1842г. в журнале «Отечественные записки». Он обращается к Юзефовичу: «Я кончил, как умел, своего Петра; прочтите и скажите, не вышел ли у меня Петр Длинный вместо Великого». (4, с.10) Лев нутром почувствовал, что его «Петр Великий» растянут, длинноват и нуден. Наиболее удачным четверостишьем он считал:
«В пылу трудов художник, плотник,
Матрос, ремесленник, герой,
Он первый был везде работник
В своей великой мастерской.»
Льва не смутило, что эти строчки он «занял» у брата из «Стансов»:
«То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник».
Стихи Льва риторичны, рассудочны, неумеренно восторженны, им не хватает крылатой легкости, музыкальности и краткости старшего брата, который уложил эту тему всего в 20 строк! Лев же с трудом втиснул своего «Петра» в сто строчек.
Пьяные компании, вечные долги, карты, женщины, клянченье денег у отца – вот время препровождение недоросля Льва Пушкина в Петербурге. Александр волнуется за судьбу брата, а тут еще длительное отсутствие писем из дома, и он обращается в марте 1821г. к Дельвигу: «Друг мой, есть у меня до тебя просьба – узнай, напиши мне, что делается с братом – ты его любишь, потому что меня любишь, он человек умный во всем смысле слова – и в нем прекрасная душа. Боюсь за его молодость». (4, с.32)
Из Кишинева он дает Льву наставления из восьми правил жизненного поведения: «Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе карьеры; я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее:
- будь холоден со всеми, фамильярность всегда вредит;
- не проявляй услужливости;
- никогда не принимай одолжений;
- избегай покровительства;
- никогда не забывай умышленной обиды;
- никогда не отвечай оскорблением на оскорбление;
- не старайся скрывать лишений;
- никогда не делай долгов.
Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта». (4,с.40)
Лев не воспользовался советом брата, ни один из пунктов он не взял на вооружение.
В 1824г. девятнадцатилетний Лев поступает на службу в Департамент духовных дел иностранных вероисповеданий, но через два года бросает работу и снова окунается в светскую жизнь. Старший брат в насмешку называл его «Блёв», намекая на неумеренное употребление рейнвейна, и даже дарит книгу «О запое и о лечении оного».
В 1826г. Лев решил стать гусаром и уехать на войну на Кавказ. Вакансии в Действующей армии были заняты, тогда отец Сергей Львович обращается с просьбой к Бенкендорфу оказать содействие. Шеф, только что созданного корпуса жандармов, пояснил, что сделать ничего не может, но если Лев Пушкин вступит юнкером в дивизион жандармов, то его можно будет откомандировать на Кавказ. Лев Сергеевич стать жандармом отказался и по протекции друзей брата поступает юнкером в Нижегородский драгунский полк. Правда, в гусары престижнее, но и драгуны не пехота, как-никак кавалерия. «На седле он все-таки далее уедет, чем на стуле», - заметил по этому поводу Александр.
В действующей армии Лев нашел свое призвание. Он оказался храбрым воином, не жалевшим себя в боях, по-людски относился к нижним чинам, чем снискал себе уважение среди солдат. Однажды, когда драгуны пошли в атаку, один из молодых солдат, оробев, бросился наутек. «Пушкин, - закричал полковой командир, - видишь этого подлеца? Догони его и руби! Он позорит весь полк!» «Сабля тупа своих рубить»,- ответил Лев и, пришпорив коня, закричал: «За мной, ребята!» Через несколько минут колонна неприятеля обратилась в бегство.
За боевые заслуги Лев Сергеевич был награжден орденами Анны 4 степени с надписью «За храбрость», Анной 3 степени с бантом, Владимиром 3 степени с бантом, Станиславом 4 степени.
Г.И.Филипсон вспоминал: «Недостаток в офицерах в отряде был так велик, что капитаны командовали батальонами, а состоявший по кавалерии капитан Пушкин Лев Сергеевич командовал одним батальоном в Тенгинском и одним в Навагинском полках. Он находил это обременительным, поэтому при всяком походе в Анапу, очередной полк должен был доставлять ему закуску и бутылку рому». (4, с.184)
Друзья писали Александру о брате: «… и пьет он … более из тщеславия, нежели из любви к вину. Он толку в вине не знает, пьет, чтобы перепить других». (4, с. 95)
В экспедициях быт его был скромен. У него даже не было денщика, положенного ему по чину. После того как в Тифлисе его денщик Ефим «со товарищем» убили офицера, чтобы бежать из армии и таким образом получить свободу, Лев Сергеевич струсил и никому больше свою жизнь не доверял. Ходил он в старом заштопанном мундире, из имущества у него была только затертая кожаная подушка, прожженная на бивуаках шинель, пара рубашек в мешке и шашка, которую он никогда не снимал. Ел он обычную пищу из солдатского котелка, но при случае, любил прикупать сыр, сельдь, шампанское.
Часто в часы короткого отдыха читал стихи брата, но только после того, как ему поставят кислое местное вино чихирь и овечий сыр.
Н.И.Лорер вспоминал: «Лев Пушкин не признает никакого напитка кроме вина. Он не знает вкуса чая, кофея, супа, потому что там есть вода… Однажды ему сделалось дурно в одной какой-то гостиной, и дамы, тут бывшие, засуетились возле него, стали кричать: «Воды! Воды!», и Пушкин от одного этого ненавистного слова пришел в чувство и вскочил, как ни в чем не бывало». (4, с.171)
Лев Сергеевич не получил того классического высшего образования, которое получил брат. Но он неплохо знал русскую и французскую литературу, обладал хорошим литературным вкусом. Александр писал ему из Одессы: «Ты, Дельвиг и я можем все трое плюнуть на сволочь нашей литературы» (4, с.49), имея в виду окружение Ф.Булгарина.
Лев был приятным и остроумным собеседником, искренняя веселость, крайняя беззаботность и добродушие привлекали к нему. Он любил веселую компанию, жил одним днем, был не чужд мимолетной женской любви. В письме к М.В.Юзефовичу он откровенничал: «Я был на Кавказе и на водах, там играл, там разорился, там влюбился, и вот я – Вертер и блудный сын вместе…». (4, с.112)
Одной из таких «курортных пассий» он посвятил экспромт, который переслал Юзефовичу:
«Ты приготовь мне на свиданье
Бутылку старого вина,
За ней сердечное признанье
Я выскажу тебе сполна.
Там есть певица молодая,
Там, в Закавказской стороне,
Все о любви мне напевая,
Она любовь напела мне.
И я мечтаю, все тоскуя,
С самим собой наедине… (4, с.112)
«Ей – богу экспромт!» - клялся он.
Своеобразно описывает Лев Сергеевич свое время препровождения в Пятигорске: «Я поднимаюсь рано, совершаю пешую прогулку, потом возвращаюсь, напиваюсь, сажусь в седло, после возвращаюсь, снова напиваюсь и так далее… Это хорошо действует на ум и сердце». (4, с.182)
Армейская дисциплина на нем никак не отразилась, те же бесшабашные выходки, карты, то же «пианство и буянство», как говорил Александр. Армейского жалования не хватало и на несколько дней. В долг бралось все: и дорогое вино, и номера в гостинице, и женщины, и карты, и мундиры, а «выкупать» брата приходилось Александру. Отдавать долги Лев считал необязательным и вредной привычкой. Канюченье денег для своих утех из семьи стало целью жизни Льва.
А.П.Плещеев пишет Александру Сергеевичу: «…Я прошу тебя отдать занятые у меня повесою твоим братом 500 рублей ассигнациями и 30 червонцев. Время тебе, Александр Сергеевич, рассчитаться со мною; я выручил твоего брата из беды…» (4, с.161) Но долги растут как грибы после дождя, прошло меньше месяца как Плещеев опять благодарит Александра Сергеевича за возвращение долга Льва «1500 рублей, в счет двух тысяч и тридцати червонцев». (4, с.156) На слезливые просьбы брата вытащить его из долговой ямы Александр отвечает: «Твое заемное письмо (10 000 рублей) было выкуплено». (4, с.154) Кроме этого кредиторы Льва получают 280 рублей ассигнациями и 950 золотом. «Я не уплатил твоих мелких карточных долгов, потому что не трудился разыскать твоих приятелей – это им следовало обратиться ко мне», - с раздражением пишет Александр. (4, с.154)
Правдами и неправдами Лев берет деньги, где только возможно. Он пишет Юзефовичу: «Ради Бога,… еще просьба,… ты мне можешь прислать 600 руб. или более, ты спасешь меня от крайности…» (4, с.130) Через пару дней он сообщает: «Мои денежные дела опять нехороши». ( 4, с.131) А когда они у Льва шли хорошо? Но это не мешает ему взять в долг в гостинице 63 бутылки шипучего вина Сен Пере на сумму 864 рубля 16 копеек. Он берет деньги у отставного полковника И.А.Болтина, оставляя ему заемное письмо на 10 000 рублей, отлично понимая, что таких денег у него никогда не будет и вся надежда на Александра.
Непорядочность, гусарские замашки Льва Пушкина надоели, наконец, кавказскому начальству. После отпуска Льва направили в Варшаву в Финляндский драгунский полк, от греха подальше. Но и там ему не служилось, он пренебрегал своими обязанностями, сразу залез в долги, начались пьянки, карты, скандалы. Терпение у военного начальства лопнуло, и Лев Сергеевич был «отчислен от армии с чином капитана».
Александр Сергеевич не мог позволить себе такой роскоши. Отмечая день рождения сына Александра, крестины которого были торжественно отмечены на даче 20 июля 1833г. в кругу родных и многочисленных друзей, поэт «сделал большой заказ в погребе Рауля: три бутылки французского шампанского, бутылку португальского портвейна, три бутылки шато-лафита и легкое сухое вино – всего на 62 рубля 50 копеек». (2, с.187) Большего Александр Сергеевич позволить себе не мог, для него заказ вин на 62 рубля 50 копеек был «большой», а для Левушки заказ на 864 рубля 16 копеек был пустяк, платить то не ему, а брату.
В Петербурге «бравый капитан» чувствовал себя в своей тарелке. «Придется теперь Александру Сергеевичу кормить его», - заметил как-то один из общих знакомых. «Кормить то не беда, - возразил известный острослов Соболевский, - «поить накладно». Но пришлось делать и то и другое.
В 1834г. А.С.Пушкин сообщает П.В.Нащекину, что вынужден взять разорившееся Болдино в свои руки, чтобы устроить старость отца и дела брата. «Если не взяться за имение отца, то оно пропадет даром: Ольга Сергеевна и Лев Сергеевич останутся на подножном корму, и придется взять их мне же на руки, тогда-то наплачусь, а им и горя мало! Меня же будут цыганить, ох семья, семья!» (6, с.233)
29 июня 1834г. А.С.Пушкин пишет в Тригорское П.А.Осиповой, что Болдино необходимо спасти, «хотя бы для Ольги и Льва, которым грозит в будущем нищета, или, по меньшей мере, бедность». (6, с.234)
Лев Сергеевич с легким сердцем принял решение брата взять Болдино в свои руки, лишь бы самому не работать. В октябре «отставной капитан-тунеядец» остался без копейки, но продолжал шиковать, как ни в чем не бывало: должал по ресторанам, гулял с цыганами, снимал самую дорогую квартиру в доме Энгельгардта, за которую «платил» 200 рублей в неделю, по утрам давал «царские» завтраки графу Самойлову.
Когда Александр узнал о выходках Льва, он первым делом выкупил его из дома Энгельгардта, иначе брат мог отправиться в долговую тюрьму. Но урок не прошел «бравому капитану» на пользу. А.С.Пушкин писал: «Лев Сергеевич очень дурно себя ведет. Ни копейки денег не имеет, а в домино (разновидность карточной игры – Д.П.) проигрывает у Дюме (ресторатор – Д.П.) по 14 бутылок шампанского. Я ему ничего не говорю, потому что, слава Богу, мужику 30 лет, но мне его и жаль, и досадно. Соболевский им руководствует, и что уж они делают, то Господь ведает. Оба довольно пусты». ( 6, с.250)
Летом 1836г. в очередной раз, попав в безвыходное положение, Лев Сергеевич вновь вступает в военную службу. Перед отъездом Александру Сергеевичу пришлось уплатить за «пустого» братца изрядную сумму: в ресторан Дюме за вино 220 рублей и на руки 280 рублей, перед отъездом в руки Льва на дорогу 950 рублей, да еще оплатить долг Павлищеву 837 рублей. Итого отъезд братца обошелся в 2 331 рубль. (6, с.250)
Но Лев Сергеевич продолжал и на службе тянуть деньги из старшего брата, писал ему слезливые письма и умолял вытащить из «мерзкой нищеты» и терзаний кредиторов. Александр жаловался отцу: «Лев поступил на службу и просит у меня денег, но я не в состоянии содержать всех, я сам в очень расстроенных обстоятельствах, обременен многочисленной семьей, содержу ее своим трудом и не смею заглядывать в будущее». (6, с.162)
На Кавказе Лев Сергеевич назначается в Гребенский казачий полк, входящий в дивизию генерала Н.Н.Раевского, близкого друга А.С.Пушкина. Полк принимал участие во всех экспедициях вглубь Большой Чечни, сильно насолил горцам, и те поклялись уничтожить его. После одного из боев из 100 офицеров полка в живых осталось только семь, и среди них капитан Л.С.Пушкин.
Вскоре Раевский берет его в адьютатнты, но и он не мог заставить Льва заниматься службой, кроме писания под диктовку рапортов и реляций императору. Тут Лев Сергеевич блистал в полной красе своим литературным слогом и каллиграфическим почерком. Говоря об этом времени, Лев Сергеевич хвастливо вспоминал: «Когда мы с генералом Раевским командовали Нижегородским драгунским полком…» Если это было правдой, то приходится сомневаться в особенном благоустройстве и успехах этого полка.
Г.И.Филипсон писал, что приказы и указания генерала Раевского выполнялись «как-то молодо, весело. Часто при затруднительном распоряжении Лев Пушкин спрашивал: «Как мне это сделать?» Раевский отвечал: «Любезный друг, как-нибудь сдуру сделаем». Выходило, однако, недурно». (6, с.183)
Пользуясь хорошим отношением к себе генерала Н.Раевского, Лев неоднократно занимал у него деньги, но отдавать не спешил, перекладывая возврат долга на брата: «Я занял у генерала Раевского 300 рублей, которые прошу ему уплатить или подателю сего». (6, с.177) В другой раз он извинялся перед генералом: «Я крайне огорчен тем, что не могу выслать 200 рублей долга, но надеюсь в скором времени лично передать их Вам». (6, с.178)
Служил ли Лев Сергеевич или нет, менял ли Неву на Терек, денег у него все равно не было, а мотовство не прекращалось. В Варшаве ему даже пришлось купить в гостинице у англичанина Куёля «липовый» паспорт и под чужим именем тайно покинуть Польшу, откуда его не отпускали долги, о чем поведал М.Д.Бутурлин в своих «Записках». (4, с.114)
В письме к отцу в 1836г. Лев пишет из Ставрополья: «Ни Александр, ни единая душа в свете не пишут мне ни слова; остается только благодарить всех за их полное равнодушие; я плачу им той же монетой, но все-таки хотел бы знать, что слышно из Михайловского, ибо денежная помощь избавила бы меня от многих неприятностей». (6, с.164)
15 марта 1837г. Лев Сергеевич получает письмо от отца, где тот сообщает о гибели Александра. В ответном послании Лев Сергеевич пишет: «Ужасное сие известие убило меня, и я стал как безумный, сам не понимая, что делаю и что говорю… Будь у меня сто жизней, я отдал бы их все за жизнь брата. В страшный день его смерти тысячи пуль летели вокруг меня – и почему только был сражен не я, бесполезное и одинокое создание, уставшее от жизни и кидавшее ее в течении 10 лет кому попало. Вы ничего не пишете о Гекерне, где он? Это единственное, что представляет для меня интерес…нет сил писать, во мне все перевернуто». (4, с.166) Остается загадкой, почему Лев Пушкин не вызвал на дуэль Дантеса. Многие русские офицеры, будучи лично не знакомы с поэтом, искали встречи с французом, даже ездили в Париж, караулили возле дома, в оперном театре давали пощечину, требуя удовлетворения, а вот «храбрый капитан» смалодушничал.
Лев Сергеевич лез под чеченские пули, но ни разу не дрался на дуэли, что было странно при том образе жизни, который он вел. В его письмах имя «Гекерн» мелькает только один раз от 19 марта 1837г.
Через два месяца Лев уже забыл о потере брата и делится планами с другом Юзефовичем, сообщая, что приехал на воды для лечения и рассеивания, где у него зародилась мысль завести семью, может быть выйти в отставку, а может быть взять годовой отпуск и уехать за границу: «Пиши мне подробно о своей женитьбе, о своей жизни. Мне все это близко к сердцу». (4, с.169) И ни строчки о дуэли возмездия, лишь случайная строчка, которую можно понимать, как хочешь: «В будущем у меня есть еще утешение, рано или поздно я исполню его». (4, с.168)
Если он имеет в виду возможность дуэли с Дантесом, то почему такими туманными намеками он говорит со своим другом, которому полностью доверяет, чего он боится! А может он имеет в виду женитьбу? Что помешало Льву Пушкину вызвать Дантеса, когда он посетил Париж в 1848г. Они ходили по одним улицам, смотрели спектакли в одном театре, где было «восторженное поклонение к брату Александру»?
В 1833г. Л.С.Пушкин вновь зачислен в Гребенский казачий полк, снова становится адъютантом Н.Раевского и воюет в самых гибельных местах Большой Чечни, где погибли многие друзья брата – изрублен в бою шашками Александр Бестужев, умер от лихорадки Александр Одоевский. Льва тянет к лицейским друзьям брата. Он сражается в отряде генерала В.Д.Вольховского («Суворочки»), принимает участие в рискованном десанте под Анапой, которым командовал подполковник К.К.Данзас («Медведь»), сосланный на Кавказ за участие в дуэли на Черной речке. В узком кругу Данзас не раз повторял, что как только Николай I простит его, то он поедет в Париж, найдет Дантеса и поставит его к барьеру.
Столь агрессивный собеседник настораживал Льва, в его душе крепко сидел «синдром дуэльной трусости». В бумагах Л.С.Пушкина и К.К.Данзаса нет никаких следов бесед о трагедии 1837г., а ведь секундант Данзас мог многое поведать. Лев боялся трогать эту тему, а Данзас презирал трусость.
На Кавказских минеральных водах Л.С.Пушкин познакомился и сдружился с М.Ю.Лермонтовым. В 1840г. Лермонтова перевели на Кавказ в сформированный экспедиционный корпус генерала Галафеева. Лермонтова прикомандировали от Тенгинского пехотного полка, а Пушкина от Гребенского казачьего.
Пять месяцев они провели в бесконечных стычках и перестрелках. Особенно кровавая резня была на «речке-смерти» Валерик. М.Ю.Лермонтов писал:
«… и пошла резня,
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили». (М.Ю.Лермонтов «Валерик»)
От крови вода в реке «была мутна, была тепла».
Капитан Л.С.Пушкин командовал второй ротой. Не его ли запечатлел поэт в строчках:
« Шум, говор. Где вторая рота?
Что, вьючить? – что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!» («Валерик»)
Вернувшись из экспедиции, военная молодежь принялась за карты и вино. П.К.Мартьянов вспоминал это время: «Около полуночи банк метал подполковник Лев Сергеевич Пушкин… Проиграв ему несколько ставок, Лермонтов взял новую колоду карт, стасовал, выбрал одну, накрыл ее бумажником и с увлечением продекламировал:
«В игре как лев силен
Наш Пушкин Лев,
Бьет короля бубен,
Бьет даму треф,
Но пусть всех королей
И дам он бьет.
«Ва-банк!» - и туз червей
Мой банк сорвет».
Все маленькое общество… заинтересовалось ставкой и окружило стол… Все с напряженным вниманием следили и ждали выхода туза… Наконец, возглас «Бита!» разрешил состязание в пользу Пушкина. Лермонтов, махнув рукой, и засмеявшись, сказал: «Ну, так я, значит, в дуэли счастлив». Несколько мгновений продолжалось молчание…, только Лермонтов, обратившись к Пушкину, воскликнул: «Счастливчик!» (4, с.188)
Присутствовал Лев и во время роковой ссоры Лермонтова с Н.С.Мартыновым в доме Верзилиных 13 июля 1841г. Лермонтов «поддразнивал» дам, так что они боялись идти с ним танцевать, к нему «присоединился и Л.С.Пушкин, который так же отличался злоязычеством, и принялись они вдвоем острить свой язык наперебой», - вспоминала Э.А.Шан-Гирей. (4, с.188)
Один любимец бабушки, другой мамочкин сынок, которым в детстве позволялось все, теперь это детское «все» они перенесли во взрослую жизнь. Потеря чувства такта, двусмысленные намеки, неуважение к присутствующим, насмешки и принижение достоинства при дамах привело к тому, что Лермонтов назвал Н.С.Мартынова «горцем с большим кинжалом», что послужило формальным поводом к поединку. Зная о предстоящей дуэли, Лев Сергеевич ничего не предпринял, чтобы уладить дело миром, хотя ходил в боевых друзьях М.Ю.Лермонтова.
Хоронил Лермонтова весь Пятигорск, 17 июля в час поединка. «Дамы все были в трауре, гроб его до самого кладбища несли штаб- и обер-офицеры, и все без исключения шли пешком до самого кладбища.
«Пушкин Л.С., родной брат нашего бессмертного поэта, весьма убит смертью Лермонтова, он был лучший его приятель. Лермонтов обедал в этот день с ним…Пушкин уверяет, что эта дуэль никогда бы не состоялась, если бы секунданты были не мальчишки, она сделана против всех правил и чести», - писал П.Т.Поливодин. (4, с.190) Льву Сергеевичу ли судить о правилах дуэльной чести: ни разу не участвовавшему в дуэли ни как поединщик, ни как секундант, и не отомстившему за кровь брата.
Странным становится тот факт, что после обеда с Лермонтовым накануне дуэли, Лев неожиданно уезжает из Пятигорска «по делам службы». А через день возвращается .
Н.О.Лернер вспоминал об одном обеде в доме Л.С.Пушкина в Одессе: «Обед кончился… Зашел разговор о Лермонтове. Лев Сергеевич достал и показал гостям перчатку Лермонтова, снятую с руки погибшего поэта… Все с любопытством поглядели на эту реликвию, но Гоголь не обратил на нее ни малейшего внимания и, казалось, не слушал и рассказа хозяина дома о Лермонтове, которого Лев Сергеевич близко знавал». (4, с.254)
«Близкий приятель» Лермонтова после гибели друга даже не прекратил отношения с Мартыновым, продолжал поддерживать знакомство, хотя все ожидали иного развития событий.
5 мая 1842г. Лев Сергеевич уволен из военной службы (уже вторично!) в чине подполковника.
Ему скоро 37 лет! Пора было подумать о семье. В Варшаве в 1832г. у Льва была попытка с «некоторой прекрасной варшавянкой», воспылавшей к нему страстными чувствами, причем атака на него была настолько активной, что Лев «начал с почтением относиться к собственной скромной персоне». (4, с.120)
Но любовь не изменила привычек Льва: «Мочи нет тошно в Варшаве и от скуки, и от шампанского», - писал он Юзефовичу. Даже Вульф, считавшийся в обществе развратником и исчадием ада, собираясь встать на путь исправления, считает, что надо начинать со Льва: «С завтрашнего дня я намерен вести жизнь добропорядочную. Стану брать из библиотеки книги и реже ходить к Пушкину». (4, с. 119)
В 1842г. у Льва начинается роман с Софьей Карамзиной, которая «призналась ему в своей любви, да еще со слезами». (4, с.194) Кресты и эполеты пленили Софью. Н.Н.Пушкина «серьезно бранила Льва, говоря, что это аморально сводить девушку с ума, не чувствуя к ней ничего». (4, с.194)
Лев с детства был высокого мнения о своей персоне. А.Вульф писал в «Дневнике»: «Лев уверяет, что если Гончарова не выйдет за Александра Сергеевича, то будет его невестою». (4, с.109) После гибели брата, он делает ей предложение и получает резкий отказ. Порвав отношения с Софьей Карамзиной, потеряв надежду на Наталию Николаевну, Лев Сергеевич переключается на Марию Ивановну Осипову, дочь хозяйки Тригорского. Ее сестра Е.Н.Вревская (Зизи) пишет А.Вульфу: «Лев Пушкин не на шутку думает о женитьбе. Его страшит одиночество, и теперь, кажется, он ждет только места, чтобы просить Машиной руки. Страшно довольно, если судьба их соединит». (4, с.195) Маша согласна быть не разлучной со Львом, даже не будучи его женой. Но, говоря о любви к Маше, Лев заглядывается и ухаживает за другими женщинами. Еще при жизни А.С.Пушкина он сватался к А.П.Керн, о чем А.А.Дельвиг сообщал брату: «Увижу… Анну Петровну Керн, которая (между нами) вскружила голову твоему брату Льву». ( 4, с.99) Тогда сватовства не получилось, и вот теперь он перекинулся на ее дочь Екатерину Ермолаевну Керн, но у нее планы на отца Сергея Львовича Пушкина, которого она «обхаживает». П.А.Осипова сообщает Зизи: «Для Льва сие явится воистину сюрпризом и будет ему из-за чего побледнеть от злости». (4, с.206)
Непостоянство жениха дошло до обитательниц Тригорского и Маша разрывает отношения со Львом.
Настроение Льва Сергеевича резко меняется. Все чаще и чаще его посещает мысль о самоубийстве, и он пишет посмертную записку. Судя по настроению, записка относятся к октябрю 1842г. и написана в Киеве. Возможно причины, склонявшие Льва к самоубийству, полная неустроенность после ухода из армии, безденежье и вечные долги, платить которые было некому, несостоявшаяся женитьба и отказ всех претенденток на роль жены, плюс хронический алкоголизм, снизивший критическое восприятие окружающего мира.
Письмо сохранилось в папке Юзефовича: «Настоящее угнетает меня, и я немного жду от будущего… Я никого не виню в своей смерти. Это было бы бесполезно. Она спасет меня от бесчестия, которое… начинает пятнать мое существование. Сама смерть не влечет меня, в мой последний час я проклинаю ее почти так же, как проклинаю жизнь. (4, с.199)
26 октября 1843г. Л.С.Пушкин определен чиновником в петербургскую таможню и откомандировывается в Одессу в портовую таможню. В Одессе Лев Сергеевич женится на Елизавете Александровне Загряжской, выпускнице Смольного института, родственницы Н.Н.Пушкиной. Ее отец генерал Александр Михайлович Загряжский в бытность симбирским губернатором встречался с А.С.Пушкиным и даже подарил ему карту Екатеринославской губернии, которой пользовался Александр I.. Был знаком А.С.Пушкин и со своей будущей свояченицей, еще когда она была девочкой.
К.И.Короткова, бравшая уроки танцев, вместе с дочерью губернатора Елизаветой, вспоминала: «…во время уроков танца пронесся слух, что приехал сочинитель Пушкин, все заволновались от ожидания увидеть его… Мы все сидели на стульях и при его общем поклоне сделали ему реверанс… Мы стали просить его танцевать с нами. Он протанцевал с каждой из нас по несколько туров вальса под звуки двух скрипок». (3, с.629)
Брак Льва Сергеевича, судя по письмам к жене, был счастлив, страницы пестрят ласковыми словами и выражениями: люблю, тоскую, скучаю, что делает твое маленькое тело, мой нежный ангел, не могу жить без тебя, милый и нежный друг и т.д. Он даже просит Юзефовича дать расписку, что она красивее Н.Н.Пушкиной.
У них четверо детей: Ольга, Софья, Мария и Анатолий.
В память брата он уступает долю Михайловского Наталье Николаевне с детьми, начинает хлопоты по вступлению в права хозяина Болдино. И хотя его «постоянно терзает одна и та же мысль – как добыть денег» (4, с.257), жизнь начинает налаживаться: детям нанимают учителей, покупается мебель, из Болдино переводится прислуга в Одессу – две девочки, два мальчика и кучер, покупаются три лошади. (4, с.243)
На волне налаживающейся жизни Лев Сергеевич забывает невыплаченные долги и старых друзей. П.В.Нащокин, сокашник Льва по Пансиону, дом которого и карман всегда были открыты для Льва, к 1848г. разорился и впал в нищету. Он пишет Льву, что 18 лет назад выкупил долговое письмо Льва на 3 000 рублей у одного «канальи» и все это время не тревожил его возвратить долг, но сейчас он очень нуждается, «бездна под ногами, голова кругом, очень круто», и просит вернуть хоть часть денег – «пришли мне хоть что-нибудь, собери, достань, займи…» (4, с.224) А что же Лев? Ответное письмо он послал только через восемь месяцев: «Покаместь потерпи, мой друг». (4, с.226) Нащекин умер в нищете, не дождавшись возврата долга.
Судьба наказывает Льва Пушкина, в письмах к жене начинает сквозить червоточина: «Так кто же ходит в твоих обожателях, ты не пишешь о них», «по-прежнему ли Палицын строит тебе куры, попробуй дать ему понять, но не говори напрямую», «скажи, кто твои обожатели, кроме Палицына». (4, с.232,235)
А тут еще Н.Г.Тройницкий утверждает: «У Пушкина вообще всегда было много гостей; жена его любила веселиться в многолюдном обществе». (4, с.210) Приемы в доме продолжались и тогда, когда Льва не было дома, и он уезжал из Одессы. Это веселье кончилось тем, о чем А.И.Дельвиг, двоюродный брат поэта А.А.Дельвига, в «Воспоминаниях» писал: «Вскоре я узнал, что жена Пушкина его оставила». (4, с.224)
15 июня 1849г. Л.С.Пушкин произведен в надворные советники, что в «Табеле о рангах» соответствовало его воинскому званию «подполковник». Через год он серьезно заболевает. У него обнаруживают «опухоль» (?–Д.П.) и он едет лечиться в Константинополь, затем в Париж, в Италию на ослиное молоко, но болезнь прогрессирует, здоровье его «в жалком состоянии». В письме он сообщает: «Опухоль моя чудовищна. Я заказал себе панталоны, потому что мои уже стали узки. Она растет и уже переходит на низ живота». (4, с.256) У него выпадают волосы, он слепнет, ходит с трудом, по лестнице его приходится нести, постоянная жажда мучает его и он поглощает массу воды, которую раньше не переносил даже на слух.
Так что случилось со здоровьем Льва Сергеевича? Медленное хроническое течение заболевания, раннее каждодневное употребление алкоголя в больших количествах с 15 лет привело к алкогольному циррозу печени с внутрипеченочным блоком. Печень отказалась работать, развились отеки на ногах, в брюшной полости скапливалось большое количество свободной жидкости, панталоны стали узкими, огромный живот давил на диафрагму и мешал дышать, что истолковывалось, как «растущая опухоль». Печеночная недостаточность прогрессировала, на что указывает сам больной: «В довершении беды приступы удушья, сердцебиение, сопровождающееся сильным беспокойством, жаждой». (4, с.256)
Н.Г.Троцкий, не будучи врачом, поставил правильный диагноз: «Он болен водянкой от пьянства». (4, с.264) П.А.Вяземский был согласен с ним: «Под конец одержим он был водяною болезнию, отправился в Париж для исцеления, возвратился в Одессу почти здоровым, но скоро принялся за прежний образ жизни, болезнь возвратилась, усилилась и он умер». Было ему 47 лет. Елизавета Загряжская после похорон уехала в Москву.
Пушкинские справочники указывали, что Л.С.Пушкин похоронен в Михайловском рядом с могилой матери, позже поправились и назвали Болдино, которое переходило ему по наследству. В 2005г. в сборнике «Фамильные бумаги Пушкиных-Ганнибалов» «исправляют» историческую ошибку и пишут, что могила Л.С.Пушкина на Всесвятском кладбище в Одессе. Это уже «теплее». Но такого кладбища не было, и нет в Одессе. Самое старое кладбище называлось «У Красного креста», но в его кладбищенских книгах нет могилы Л.С.Пушкина.
Итак, брат поэта «канул в лету», нет, не только его могилы, но даже и кладбища.
В годы Советской власти все захоронения на старых кладбищах христианском, еврейском, мусульманском, караимском сравняли с землей, а могильными плитами уложили центральную площадь перед Трехсвятским собором. На разрушенных кладбищах были захоронения участников суворовских походов, героев войны 1812-1814г.г., более двухсот генералов и адмиралов, героев Шипки, основоположника Одессы де Рибаса, звезды мирового немого кино Веры Холодной. (1, с.109-122)
Льву Сергеевичу еще повезло. Его плита не пошла на мостовую, ее с отбитым верхним углом прислонили к стене Трехсвятского собора, где она стоит и сегодня.
Елизавета Александровна Загряжская умерла в 1898г. в бедности и нищете в Петербурге в больнице для чернорабочих и похоронена на «казенный щёт» на Охтинском кладбище.
Что занесло ее из Одессы в Петербург, где у нее никого не было?
Генеральскую пенсию она не получала, так как была замужем, пенсию за мужа подполковника ей была не положена, так как была в разводе, родового имения у нее не было. Дети помочь не могли: Софья умерла в годовалом возрасте, Ольга постриглась в монастырь, Мария вышла замуж и жила за границей, сын Алексей отношений с матерью не поддерживал.
Лев Пушкин вырос в той же культурной среде и был воспитан в тех же семейных традициях, что и Александр Сергеевич, общался с теми же людьми, дружил со многими приятелями поэта. Поэтому его личность и судьба дают возможность приблизиться к личности А.С.Пушкина, лучше понять духовный уровень его окружения, убедиться, что иногда «яблоко от яблони далеко падает».
Современники возложили на Льва Пушкина роль представителя своего брата – и при жизни поэта, и после его смерти.
Выполнил ли Левушка эту миссию?