Фольклорные традиции в Донской литературе
Обзор
Донские писатели традиционно, ещё с дореволюционных времён использовали в своём творчестве богатое наследие самобытного казачьего фольклора. Основной его источник — устное народное творчество. Это и, так называемые малые жанры: загадки, пословицы, поговорки, байки, прибаутки, неофициальные шутливые названия казачьих станиц и хуторов; и более крупные, — древние мифы, легенды, сказания, былины, предания, басни, сказки и, конечно же, песни.
Беллетристы, естественно, больше тяготели к прозаическим жанрам, донские стихотворцы — к песенному народному творчеству. Из живших и работавших в то время на Дону писателей, наиболее заметный след в литературе оставили Даниил Мордовцев, Александр Серафимович, Фёдор Крюков. Из них только Крюков в полной мере соприкоснулся с самобытной казачьей культурой Дона. Всё его детство прошло в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского, в самой гуще казачества. Без сомнения, он с колыбели был окружён живительной атмосферой устного народного творчества, слушал сказки, казачьи обрядовые песни на свадьбах, —календарные и бытовые; впитывал военную культуру славного, героического сословия с его историческими сказаниями и балладами, строевыми, маршевыми, хоровыми и лирическими «молодецкими» песнями.
В меньшей мере это касалось Серафимовича: его раннее детство прошло вдалеке от донских степей, в Царстве Польском, по месту службы отца. Лишь в 1873 году, в десятилетнем возрасте он вернулся с семьёй на Дон, где окончил Усть-Медведицкую гимназию (1883). Ещё меньше — Мордовцева, который родился в слободе Даниловка, где его отец был управляющим, и не сразу окунулся в исконную казачью народную среду. Только в девять лет его отправили в станицу Усть-Медведицкую, в местное окружное училище, которое он окончил в четырнадцать с похвальным листом.
Конечно, в творчестве этих прозаиков мало явных цитат из фольклорных источников, редки упоминания литературоведами тех жанров и сюжетов устного народного творчества, которые использовали писатели при создании собственных произведений. На них повлиял сам глубинный дух казачьей народной стихии, донской необузданной вольницы с её неизменным стремлением к свободе и независимости, врождённым бунтарством и умением постоять за свои права. В этом можно легко убедится, проанализировав творчество этих писателей, темы к которым они обращались, идеи, которые высказывали.
Наряду с ними, таганрожец Антон Павлович Чехов тоже считается писателем, далёким от донской фольклорной традиции. На первый взгляд так оно и есть. Не каждый читатель навскидку назовёт хоть один чеховский рассказ, в котором бы отразился тот или иной фольклорный жанр. Между тем, Чехов всегда ориентировался на «живой» фольклор, который бытует в повседневности, окружает нас. Знаменитого мастера короткого юмористического рассказа интересовала современная народная культура: популярные песни рабочих окраин (сейчас это называется «шансоном», или городским романсом), забытый в наши дни святочный рассказ, весьма «модные» на рубеже XIX и XX веков сонники, приметы, устное народное юмористическое творчество (анекдот, байка). Наряду с явным использованием фольклора в своих новеллах, писатель применяет фольклорный материал опосредованно, умело создавая лирический подтекст в произведениях.
Так, можно отметить роль народного анекдота в сюжетной канве ранних рассказов Чехова «Лошадиная фамилия», «Канитель». В новелле «Крыжовник» использованы два вставных анекдота: первый — рассказ о том, как один скупой купец перед смертью приказал подать ему тарелку меда, и съел свои деньги и «выигрышные билеты», чтобы они никому не достались; другой — рассказ о барышнике, которому поездом отрезало ногу, а он по дороге в приёмный покой, истекая кровью, всё просил, чтобы её отыскали: в сапоге на той ноге было спрятано двадцать рублей — как бы не пропали!
В самом начале творческого пути Чехов обращается к жанру святочного рассказа, популярному в русской культуре конца XIX столетия. Кстати, подобные рассказы есть у многих российских писателей Золотого и Серебряного века: «Мальчик у Христа на ёлке» Фёдора Достоевского, «Баргамот и Гараська», «Ангелочек» Леонида Андреева, «Тапёр» Александра Куприна… У Чехова, правда, вначале были пародии на святочные рассказы («Страшная ночь», «Ночь на кладбище»). Но есть и традиционные, строго выдержанные в заданном стиле вещи, с использованием всех особенностей жанра: мотив чуда, волшебства, обязательный нравоучительный момент в конце («Зеркало», «Сапожник и нечистая сила», «На святках»).
Чехов, несомненно, хорошо знал различные жанры русского фольклора: сказки, лирические песни, легенды, былички, свадебный обряд, — и широко использовал весь этот богатый материал в своём творчестве. Оговоримся — делал это тонко, без явной стилизации и копирования особенностей. Например, писатель не приводит в рассказах дословных цитат из народных песен. Между тем, роль русской народной песни в его творчестве достаточно велика. В ряде чеховских работ можно уловить некую связь с лирической песней на сюжетном и композиционном уровнях. Рассказы «Агафья», «Бабы», «Мужики», «Горе», «Скрипка Ротшильда», «Вор», «В ссылке», «Бабье царство» перекликаются с сюжетами известных в то время песен.
В некоторых вещах Чехова сатирические сюжетные ситуации, средства изображения, юмор перекликаются с народными сказками. Сказочные мотивы отразились в небольшом рассказе «Наивный леший», правда, сказочность здесь чисто декоративная, условная, — в основе новеллы всё та же окружавшая писателя неприглядная действительность. Не часто, но встречается в произведениях мотив сна, который вызывает у читателя ассоциации, берущие начало в народной поэтической культуре («Perpetuum mobile», «Нахлебники», «Спать хочется», «Гусев», «У Зелениных», «Умный дворник»).
Рассказ «Счастье» написан Чеховым на материале поэтических легенд, преданий, поверий о колдунах и кладах, бытовавших на Дону и юге Малороссии. Повествовательная линия и компоновка рассказа «Казак» перекликаются с сюжетом и композицией народных легенд о странствующем Христе, а также с известной ситуацией испытания героя, присущей волшебной сказке.
Чётко прослеживаются фольклорные мотивы и в творчестве классика русской литературы Михаила Александровича Шолохова. В годы работы над первыми книгами «Тихого Дона» великий писатель немало времени потратил на собирание и изучение произведений устного народного творчества, особенно казачьих песен, преданий, сказов, которые необходимы были для правдивого изображения жизни и быта донского казачества. Хорошо зная различные жанры устного народного творчества, Шолохов, тем не менее, пользовался в работе над эпопеей рядом известных сборников казачьего фольклора, в частности книгами А. М. Савельева и А. И. Пивоварова, изданных в конце XIX века.
Характерно в этом плане начало романа «Тихий Дон», — напоминает древний казачий сказ о том, как пришёл казак после войны с басурманами на родину и привёл в отчий дом полонянку, которая стала его женой. Очень широко использовал Шолохов донскую казачью песню: в «Тихом Доне» встречается более тридцати цитат из них. В старинной казачьей песне, взятой автором эпиграфом к роману, предваряется рассказ о кровавой и беспощадной братоубийственной войне, о гибели казачьего сословия, о трагедии народа:
Не сохами-то славная землюшка наша распахана...
Распахана наша землюшка лошадиными копытами,
А засеяна славная землюшка казацкими головами,
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,
Цветёт наш батюшка тихий Дон сиротами,
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами.
Отголосками донаучного анимизма в романе проявляется одушевление донской природы, которая по-своему органично реагирует на происходящие события. Природная и человеческая стихии в романе Шолохова находятся в тесной и неразрывной взаимосвязи. В эпических параллелях «Тихого Дона» писатель часто мастерски использует приём предвидения событий, когда зримые картины донской природы создают определенную эмоциональную атмосферу, как бы подготавливая читателя к восприятию. Показывают, в каком направлении будут развиваться эти события, к каким трагическим последствиям приведут. Особенно явственно это отражено во время вспыхнувшей между казаками бессмысленной гражданской междоусобицы.
«Тихий Дон» вырос из народных истоков, из особенностей казачьей жизни, а следовательно, — из народного творчества. Писатель не только щедро вводит в роман песни, пословицы, сказы, — в качестве своеобразных прототипов своих героев использует известные персонажи фольклорных, сказочных произведений. Это касается не только «Тихого Дона», но и «Поднятой целины». Женские образы шолоховских книг во многом сходны с образами персонажей любовных и семейных народных песен. Романы Михаила Шолохова невозможно представить без донского фольклора: шуток, пословиц и неповторимой поэзии казачьих песен, которые пронизывают всю художественную ткань повествования.
Речь героев-казаков буквально насыщена пословицами и поговорками, меткими словечками и выражениями, что в значительной степени определяет своеобразие их языка. В определенных художественных целях Шолохов иногда переосмысливает народные пословицы и поговорки и придаёт им совершенно новый, нередко даже противоположный смысл. Крылатые выражения служат Шолохову важнейшим средством и для создания комического эффекта. Яркий носитель народного юмора в «Тихом Доне» — Прохор Зыков; шуткой и смехом скрашивает не унывающий хуторянин выпавшие на его долю невзгоды и горести. При этом юмористическая окраска его рассказов и реплик в значительной мере создаётся с помощью пословиц и поговорок.
Особенно выделяется в этом плане знаменитый дед Щукарь в «Поднятой целине». Некоторые горе-критики, не поняв авторского замысла, сетуют на некоторое надуманное «зубоскальство», которое якобы не свойственно политическому моменту — раскулачиванию, насильственной коллективизации. Однако, они забывают, что дед Щукарь, по замыслу Шолохова, — герой нарицательный. Это собирательный образ, который вобрал в себя черты многих комических народных персонажей и, возможно, реальных людей, земляков великого писателя. Образно говоря, дед Щукарь — современный скоморох, традиционный герой исторических и фольклорных произведений.
«Тихий Дон» и «Поднятая целина» — романы, примечательные ещё и тем, что в них наряду с трагическим передаётся и комическое в повседневной жизни. Смех у Шолохова не самоцель, не способ ухода от неприглядной действительности, а средство проявления подлинной народности жизни, в которой, как известно, тесно переплетены комическое и трагическое. Эти два начала идут рядом, как бы рука об руку, то и дело сталкиваясь и соприкасаясь. Очень часто комическое предстаёт в массовых сценах романов. Шолохов рассыпает здесь меткие и образные поговорки, солёные словечки станичников, грубоватые шутки казачек. Как, например, в сцене перебранки главаря банды «восставших людей» Фомина с бойкой на язык бабёнкой… Присказки, прибаутки передают особенность народного сознания, различную реакцию героев и персонажей на происходящее.
Общеизвестно, что Михаил Шолохов часто облекал свои собственные мысли в форму афоризмов, очень близких к народным пословицам и поговоркам. Его крылатые выражения столь близки к народному фольклору и так органически входят в текст романа «Тихий Дон», что их трудно отличить от подлинных. Шолохову принадлежат такие меткие, стилизованные под народные, выражения, как: «На бранном поле друзей не угадывают», «Шашкой владеть — не за плугом ходить» (Григорий Мелехов); «Молодое счастье всегда незряче» (о Дуняшке); «Сами за правду алтын заплатили» (о казачьих офицерах); «По вине шкуру спустит, а по милости другую нашьёт» (казаки — о таких, как войсковой старшина Голубов; «Разной мерой меряют связывающую их любовь и одной — ненависть» (Евгений Листницкий).
Из писателей последующего поколения широко и умело использовал донской фольклор при работе над «Сказками Тихого Дона» известный донской прозаик Пётр Лебеденко. Источником послужило устное народное творчество, в частности, — казачьи волшебные, героические, социально-бытовые сказки, былины, легенды, исторические и обрядовые песни, заговоры и магические заклинания. Как и в произведениях устного народного творчества, в сказках П. Лебеденко Добро всегда побеждает Зло, олицетворяющее все те враждебные силы, которые на протяжении многих веков пытались уничтожить славное донское казачество. К фольклору обращались ростовский детский писатель Юрий Александрович Дьяконов, — повесть-сказка «Восемь волшебных желудей, или Приключения Желудино и его младших братьев», Петроний Гай Аматуни, тоже популярный в своё время детский писатель, наш земляк. Наиболее занимательной его книгой, которой в шестидесятые годы прошлого столетия зачитывались все ростовские школьники, без сомнения была сказочная повесть «ЧАО — победитель волшебников». Фольклорное начало наиболее ярко проявилось в сказке Аматуни «Королевство Восемью Восемь». Произведения, основанные на традициях устного народного творчества, написаны прозаиком Натальей Сухановой: фантастическая повесть «Многоэтажная планета», «Сказка о Юлии».
Что касается донских поэтов, то они тоже не осталась в стороне от самобытной казачьей культуры. Их творчество обильно подпитывалось этим животворным фольклорным источником. Старинные казачьи песни, мифы, легенды, сказы, заговоры, связанные с лечебной и любовной магией, легли в основу многих лирических произведений семикаракорского поэта, прозаика и актёра Бориса Куликова. Особенно характерны в этом отношении стихотворения «На Лысой горе…», стилизованное под древнее заклинание против кровотечения и засухи, «Ай да песня русская…» и «Ах, откуда нахлынуло это…», в основе которых — русские народные песни, «Кулачный бой», «Вербохлёст», «Узбечка», «Задонщина» (по мотивам древнерусской поэмы) и др.
На Лысой горе пахари сеют соль.
Зёрнами пота, вдовьей горячей слезой.
Тяжко работать. Солнцем простреленный зной.
На Лысой горе пахари сеют соль. («На Лысой горе…»).
Другим донским поэтом, который широко использовал в своём творчестве образную систему и стиль, присущие фольклорным жанрам, был тёзка Куликова — Борис Примеров. Можно назвать стихотворения: «Пускай разрыв-трава до края…», «Окати меня» (навеяно творчеством Н. А. Кольцова), «От земли оттолкнётся в небо…», «Просвистит размороженным свистом…», «Вот и ночь небеса повернула…».
Выйдет сказочная деревня
В невысокой короне огней,
Выйдет на берег, как царевна
Из-за тридевяти морей. («От земли оттолкнётся в небо…»).
Писал, черпая вдохновение в казачьем донском фольклоре, поэт Владимир Фролов. Это очень выпукло и зримо проявилось в таких его стихотворениях, как «Первый сев», «Степь», «Говорила мама дочери», «Сказка», «О чудесах, о бабке Дуне…».
Говорила мама дочери: – Постой,
вот семнадцатой девчоночьей весной
прорастёт в полях зелёная трава –
и впервые закружится голова,
запоют, засвищут в рощах соловьи –
станет сладко, станет горько от любви. («Говорила мама дочери…»).
Те или иные жанровые особенности фольклорной донской традиции, поэтического образного ряда, сюжетного построения и т.д. свойственны и произведениям многих современных писателей Дона. Упомянуть всех просто не представляется возможным, а хотелось бы… Хотя бы для того, чтобы развеять в корне неверное представление, о том, что, мол, нет пророка в своём отечестве… Донская литература, вопреки всему — жива, продолжает славные традиции великих предшественников, сохраняет и преумножает их опыт и мастерство. Писатели в своём творчестве переосмысливают и используют неоценимые богатства художественной культуры, накопленные нашими предками за многие века, — донской казачий фольклор.
16 апреля 2015 г.