Никита был предан нашей дружбе, как потом случайно выяснилось, до полного самоотречения, до какого то, что ли, нежелания видеть вокруг неё житие обычное, постулатами законов ограниченное. А посему, как наверняка само собой подразумевалось, она выносилась им, за массивные круглые скобки, а там, где над пшеничным полем, распластавшись в бредне голубой бездны неба, зависал неподвижной точкой расстрига – коршун, там всё второстепенно, там всё прах.
Каталось солнце из одного конца неуёмной красоты простора, в другой такой же, раза два, даже, приключилось мелкое дорожно–транспортное происшествие, с расхристанной, бледной луной. ДТП те последствий не имели, только затмевало светило лик свой, а мы гурьбой коптили острейшие на ощупь, стекляшки окон, и восторгались:
- Смотри, смотри – и – и!..
Дружили незапамятно, класса со второго-третьего, даром, что Кит, годочком помоложе, оттого и вроде как дела молодёжные на его плечи легли. Принеси, подними, подай, в нападающие рано, в защите пока поиграешь, не принц. И видит Бог, его железобетонное спокойствие можно было раскладывать под асфальт, для последующего восторга однозначно удавшейся дорогой. Ну, а так вот, к примеру, первому, лютой весною, снять надоевшую за зиму шапку и войти в клуб, перед вечерним сеансом, этаким фраером и сесть прямиком в последнем ряду, тут таки он. Но девчонки наши местные, знакомые – перезнакомые такие, были преданы мне, что бы пока я не обнажил голову, пусть все пацаны хоть с голым торсом поёживаются, не обратят внимания, невидаль, мол, какая. Ладошками ещё мило взмахивали, но тут я, воротник стоя поднял, пробор в волосах с левой стороны, куртка расстёгнута, клёш…и всё кино в последних рядах вздыхали.
- Сашка! – торжествовал Кит. – Сегодня любую провожай, хоть в шапке, хоть без шапки, уши не отморозь!
- Около церкви жди, с ушанкой, часа через два после сеанса.
- Понял – вздыхал друг, уже чувствуя, как дубасит его на морозе ожидаючи, но что ж не сделаешь ради дружбы, ведь и ему попадало привилегий, когда надо, нечего судьбу гневить.
Вот и шли дни, по - весеннему тёплые в полдень, когда прямая тень от столба пряталась за его деревянным телом, и хоть крутись – не крутись вокруг, дыша запахом гудрона, не сыщешь беглянки. По пригорку, над загадочным оврагом, в полночь пахло подснежниками, охотно кружилась голова не в силах справиться с дурманом и под замороченными дубами бродили орущие мартовские котяры, лапами недоумённо почёсывая в затылках. Уже собиралась под осевшим снегом талая вода, в самую тёмную тишину ночи журча неугомонно - глухо, и можно было, провалившись валенком и другим, нахватать её полные голенища, сделав холодно покладистым пяткам.
Наступали весенние каникулы, неотвратимые, как чередование дня и ночи, как бульдозер со сломавшимися тормозами, как отросшая из щетины борода. Вот тогда, в эти дни, приехала она, я ещё понемногу болел простудой, кашлял хрипло и проклятый насморк, омрачал мою молодую жизнь. Она была вся ещё молочно – радостная, прозрачная и худенькая понизу, но в районе узкой грудной клетки уже наливалась тревожным наливом и невзначай так, чисто по-женски тревогу эту подчёркивала. В красных варежечках небрежно натянутых на длинные пальчики, в искусственной шубке, поблескивавшей перламутром, она была городской дамой сделавшей им реверанс.
- Кит, Кит, Кит! Кто такая? – мигом засуетился я, а несчастные девчушки наши деревенские, замолчали, заалев щеками. – Узнай что ли! Вечно ты позднее всех, в хвосте пегом плетёшься.
- Обстряпаем – ржаво - железобетонно пробасил Никита. – Ты разве видишь тута соперников?
Встал и пошёл на выход, спотыкаясь о выставленные ноги киноманов, но что-то его спина выражало новое, доселе чуждое, это я только теперь понимаю. А как вы думали? Тогда было не до этих сантиментов, и оптических обманов. Меж тем она села на свободное место передо мной и как по мановению волшебной палочки на заплатанном экране ожил Советский разведчик, делающий своё правое дело в стане противника. Мне было неуютно, оттого как тонкий аромат духов, пробивался сквозь мой насморк, но я ж стеснялся достичь носовой платок, скомкано забытый в кармане брюк. И тогда я чихнул. В ответ она чуть подняла плечико и покачала укоризненно головой. Аборигенки как одна засмеялись, вода пролилась на их мельницу.
- Будь здоров! – пожелала самая сердобольная, а именно Настька Оводьёва, особа искренне мне нравившаяся, но с которой из-за неустойчивости её характера мы в данный исторический момент были в пожизненной ссоре.
- Без сопливых разберусь – буркнул я.
Меж тем шпион шёл по киношному коридору, народ смотревший на это грыз семечки, с удовольствием разжёвывал конфеты – подушечки и только некоторые, например, бабка Тихоновна были готовы броситься ему на помощь. В луче проектора плыл голубой табачный дым, сельские мужики курили ядрёный самосад, поплевав на запрет его использования во время показа.
- Из областного города, к Угрюмовым, на каникулы, девятый классик заканчивает, по всей видимости, одна. Начинаем операцию захват, шапки долой, но не боись неизведанного, товарищ, жизнь выбирает самых смелых, - лаконично
доложил подоспевший с вылазки Никита.
- Если б не насморк – напомнил ему я, и чихнул ещё один раз, и ещё.
Мне ли вам рассказывать, как пригорала израненная, молодая душа, когда Вовка Пантюхов, провожал её, небрежно бросив хватучую руку, на искрящийся перламутр искусственного меха. Каникулы закончились, она уехала (Володька и на автобус её доставил), дело молодое, забывчивое, с Анастасией мир да лад. Но Кит стал чаще задумываться, причём в самое неподходящее для этого время, хотя дружба наша, крепнув и дубея, продолжалась. Неотвратимо наступало лето, со всеми прелестями, вытекавшими из этого, как, то: жгучими, неугомонными комарами, неземными белыми грибами, пришедшими ниоткуда и тёплой, забродившей на перекатах речкой.
В тот день играли с Сосновскими, Кит в защите, я голы забивал, глядь, меж делом, а она в огородике Угрюмовском на забор облокотилась, тут и Никита её приметил, да так зримо, что пробегавшему мимо Вовке чуть ноги не переломал. На это происшествие она заразительно и звонко засмеялась, в миг исчезнув за вишнёвым деревом.
- Ты чего своих-то бьёшь?! – попёр Вован, теперь вызвав смех противника, и послюнявив приличный такой кулачище грозно прибавил. – Вечерком честно поквитаемся, в коровий рог согну, так и знай.
- Боялась бабка деда, да переплюнула – не похоже на себя взбух мой друг.
С горем пополам, на тонюсенького, но победили, выцарапали победу, на самой последней минуте закатили круглого в сетку соперника, правильно вы догадались, и напрягаться не надо, первый гол в своей жизни забил Никита, номер тринадцать, запасной защитник. Вру, вру, в свои ворота однажды подрезал. Я думаю, она этот триумф видела, всё по полочкам разложила, спецвыводы свела, но, да будет читателю известно, я забил дважды, и если бы надо,.. извините, вот за этой самой диагональю начинается лирика, отчего мы её пересекать не будем, благоразумно остановившись на событиях реальных. Ах да, вечерний матч – реванш, за углом клуба, закончился боевой ничьей, по фингалам один – один, у Кита правый глаз, у Пантюхова, тоже правый, хоть и зелёный.
Ближе к безлунной полуночи, я, на авторских правах победителя, рассекал с ней густую темноту, пыля чёрными полуботинками по каменистому большаку, связывающему транспортным узлом четыре наши деревенские улицы. Завораживающе пахла её газовая косыночка, небрежно наброшенная на длинные волосы, стянутые резинкой в один огромный хвост, безжалостно хлеставший её по спине. Но, но, но, стоило мне опытно обнаружить рукой девичью талию, как искры пробежали по причёске, затрескали и опали прочь, дымно примостившись на спины явившихся за приключениями светлячков.
- Не с того начинаете, мой милый друг – с достоинством повернула голову.
- Извините – покраснел я.
Тут ещё Оводьёва, как специально, из – за перекошенной калитки фонариком посветила, мимо ж никак не пройдёшь, все дороги ведут в Рим. Можно, конечно, через лес, но этот вариант попахивает кручением указательного пальца у виска, я прищурился, схватив яркого зайчика, а Люда вздрогнув, отвернулась, успев до этого отрывисто вздохнуть. Теперь молчали до угрюмого Угрюмовского лабаза, невпопад попрощались…и больше не виделись, по той простой причине, что она продолжила тур с посещением близких родственников. Таковые обнаружились в районном центре, а туда, страшно даже подумать, не то, что сказать: десяток километров, по прожженному солнцем полю.
- Ну, что, любитель городских гимназисточек? – крупно обиделась Настя при первой встрече, и так упорно от неё сквозило убийственным пренебрежением, что дрожали листочками кроны осин. – Далёкая звезда завсегда светит ярче, только вот не греет совсем.
- Ага – отступил я, не привыкший обороняться, однако чувствуя нутром свою неправоту и правоту подруги.
И опять природа лечила быстро, без шрамов и осложнений. К сентябрю восстановилась жизнь в прежних пропорциях и высоких процентах надежд к минимуму разочарований. Диалектика молодости. Зима только в тот год свистела метелями по два раза за день, ещё одна не закончилась, а уж за ней сменщица, лютее и хулиганистей прежней, оттого сугробы шагали друг за другом, чеканя шаг. По их вспотевшим загривкам дед мороз прихватывал наст, похожий на влагостойкую фанеру, что бы широкие охотничьи лыжи вальяжно скользили в лес, бродили там полдня в поисках приключений и чуть под шефе возвращались обратно.
Я грыз отлитые в граните, неподдающиеся знания, в перерывах, часто путём обмана родителей, отдыхал с повзрослевшей Настёной, повинуясь юношескому задору зацеловывая её до полусмерти, на последнем ряду кинозала. И тут мне пришло письмо, в смятом на уголке конверте, с маркой посвященной героям – космонавтам. Весточка та выбила из колеи разом несколько человек: меня, Никиту, Настю. Да, ещё грубо раззадорила Вовку Пантюхова, и тот наотмашь пошёл ва – банк, пытаясь под покровом перемены между уроками, звездануть оное из моего портфеля в виде элегантной папочки. Увы, ему и ах, так как был пойман на месте преступления, бит подзатыльниками прилюдно, списочным составом класса, что б другим незазорно было и предан всяческому позору, без донесения классному руководителю.
Сообщалось в той маляве, что как только настанет лето, приедет Людмила в гости заново, а теперь очень тоскливо ждёт того дня и сожалеет о упущенном времени прошлого лета. Другие горячие строчки, по истечении прошедших годов позабывались, но и так всё ясно, мужественно главное. Выла за окном непогода, шуршали снежины в оконные рамы, наступал Новый Год.
- Ничего себе – сказал на то Кит.
- Вертихвостка – приготовилась мило всплакнуть Анастасия.
- Блеск! – словом Эллочки Людоедки умно выразился я.
Обездоленный Вовка не сказал ничего, хотя во всей этой истории он самый битый и жутко не рад тому дню, когда вызвался проводить гостью до места временной дислокации. И каши то из полевой кухни не попробовал, какое там, дымка не понюхал. За что по углям ходит? Мы в то лето, оседлав третью и четвёртую четверть, выпускные были, сердобольные родители нам, поголовно повзрослевшим, новейшие костюмы справили, девчонкам белые, чуточку – чуть не подвенечные, платья. И если вы в силу, каких то причин не видели Настю Оводьёву на школьном балу в честь получения хрустящих аттестатов, моё вам искреннее сочувствие. Думаю, вот так, Лев Толстой, насмотревшись очарования, у себя в Ясной поляне, став от этого солью земною, написал тут Наташу Ростову, первый бал и князя Андрея. Думаете, мне сложно было напахать сочинение на тему «Войны и мира»? Да сейчас! Это ещё до бала выпускников…
Никита существовал хмурый, раздолбанный и молчаливый до той ночи пока Людмила вновь не предстала перед нами на узкой тропинке деревенской улицы. Уже вовсю хозяйничал июль, пришкольный вишнёвый сад, с гиканьем и улюлюканьем, подвергался набегам со стороны необузданных, перезагорелых мальчишеских масс. Мы шли в клуб, когда прямо перед нами, отрезая пути следования, появилась подсвеченная луной, стеснительная тень, что ничуть не помешало ей, задать логичный вопрос:
- Куда следуете, молодцы? Кина не будет, кинщик пьян.
- Люда! – заикнулся от восторга Кит.
Но щёку для целования она предоставила мне, как само разумеющееся, и я в неё запросто чмокнул, впрочем, не придав этому особого значения, глаз друга в темноте не разглядывая. Молчаливо постояли ещё на месте встречи, пропуская мимо себя несолоно хлебавших киноманов, грустной толпой возвращавшихся по домам. Ветер принёс с юга бродячий запах свежескошенной ржи, наглумился над недозревшей пшеницей, зачем-то склонив тяжёлые усатые колосья долу, заставив чуть слышно зазвенеть в унисон полевые колокольчики.
- Меня, этим летом, только на три дня всего отпустили – нарушила идиллию гостья. – Сегодня и завтра я здесь, после завтра у бабуси в районе, на четвёртый день восвояси, мне же предки за отличное окончание школы, путёвку к самому Чёрному морю подарили, на одно лицо.
- Море, конечно, смуглее нашей речушки, солёный воздух, волна о причал шишки набивает, курортники друг дружку плечами знакомят – стараясь не давать
свободы рвущемуся беспечному оттенку голоса, сказал первые слова я.
- Жалко – добавил Никита.
Видели все, каково два дня рыдала милая Настёна, а на третий вечер даже увидела зарёванными глазами, как мы с Никитой, без сомнения и долгих сборов, поддымливая сигаретами, отправились в неблизкий и опасный путь до манящего административными огнями районного центра. О, это было славное путешествие, единожды хотели даже повернуть восвояси, когда под мельничьим мостом через овражек, вспыхнул искрами колючий костерок. Ломкие силуэты пасших жеребят пацанов, запачканными сажей руками жадно хватали из ярых углей почерневшую картошку. Лошадки брезгливо пофыркивали стреноженные на широченном лугу, уходящим правым боком за берёзовую заплату рощи.
Дошли ближе к ясной звёздами полуночи, звякнули каменюжкой в окошко припаркованного домишки, прислушались краем уха. Вокруг дремала невидимая пыльная тишина, только злой рок, уже нещадно был, где-то здесь, поблизости, безнаказанно - ехидно скаля вставные зубы. Скрипнула дверь.
Потом уже, сидя на шершавой скамейке, она всё прижималась ко мне ласковой кошечкой, а Кит, видимо от этого, или ещё от чего-то мигом взошёл на высокое дерево, распластавшееся кроной над предрассветным парком. Зная или не зная о простейшей истине, что ветви оного могут быть и засохшими, а оттого хлипкими и коварными. Так и случилось, вначале громко треснул сук, после чего потерявший опору Никита подтвердил закон земного притяжения, придуманный старым лисом Исааком Ньютоном, отчего затрещала его нога. Ниже колена вылезла из под кожи сломанная белая кость.
- Ой! Ой! – испугалась Люда, и взлохмаченная исчезла в взбелённой темноте, спящего поселкового сада. Девчонка, что с неё взять? Из чего они, подружки, созданы? Из противоречий и нежности.
- Финита…- заскрипел зубами друг, найдя недюжинные силы пошутить. – Пристрелите меня, пожалуйста, совсем, врагам подлым не оставляйте раненого.
Я нёс его долго. Уже солнце встало над недосягаемым горизонтом, слепило в невидящие глаза, кричали по широким сторонам птицы. Неизвестно, кто больше и чаще терял сознание, он от боли или я от усталости, старательно отворачиваясь от его раздувшейся ноги. Следом за мной шла, покачиваясь и спотыкаясь, неразлучная, насквозь просвечивающаяся тень, не выпуская из рук крепкую тень Никиты. Так и брели вчетвером, и не было во всём Божьем мире дружбы крепче и неразлучнее, чем дружба наша, вынесенная за скобки. Он иногда громко стонал и тогда я выходил из оцепенения, тоже стонал и, вцепившись в тело друга, забыв о жажде, нёс его дальше-дальше, втыкаясь в самый солнечный диск, пятящийся от изумления в спасительную западню росистого неба.
Настя увидела нас от края родного села, но в противоположном отличии от городской жительницы, самообладания не потеряла, завизжала так, что забредшее
мимо стадо, отпрянуло за трудолюбивый журавель колодца, а кнут пастуха, от греха подальше, самопроизвольно щёлкнул.
Нога срослась как-то не так, хромо…
Меж тем, без особого на то желания, тихонько освободившись от обвисшей на мне, опухшей от горя Оводьёвой, сходил я на воинскую службу, в ряды бравой и сапогастой Советской Армии. Ничего себе поступочек промежду прочим, некоторые с призывного уходили в погреба, пахнувшие кислой капустой, у меня такого схрона не было, так что не обессудь. И понапрасну выходила вечерами на большак у круглых жердей околицы мать, подковами о травку тайно никто не скрёбся, сбегать, от дедовщины не сбегал, рыл себе штыковой лопатой землю в стройбате. Не дождётесь.
Но и случилась в моей жизни неразбериха… Непреметненько так, потерялась связь с дружищем моим закадычным… Никитой…
…И вот прошло лет пять. В то правое, пахнувшее тугой овсяной кашей утро я вставал с грехом пополам, чему невзначай способствовал субботний выходной и предстоящая вечером баня. Но тут, лишённый всяческих мудрых жизненных условностей, в спальню, протоптал пятками кривоногий двухлетний первенец, недоброжелательно взглянул мне в светлые очи и глубокомысленно изрёк:
- Туня…
Следом явилась его мать, Анастасия, ещё более напускно - недружелюбно, поводила носом, однако, ничего предосудительного не обнаружила, элегантно сделала финт известной частью тела, после чего только переместилась в заветные пределы возлюбленной кухни и уже оттуда доложила:
- Пока некоторые большие папы дрыхнут, другие мамы, причём бесплатно, узнают горячие новости и передают их им. Так вот, доподлинно известно, что твой друг Никита с женою, которую зовут Людмила, в настоящее время гостят в известном историческом доме, районного центра. И уже, не далее как сегодня, на личном автомобиле прибудут в наше скромное жилище с официальным визитом.
Напряжённый голос небрежно выдал женщину с головой, даже малый сын поднял на неё подбородок, но, подумав, при этом, почесав пятернёй выгоревший затылок, благоразумно промолчал, и, подхватив подмышку, пластмассовый танк Т-34 чинно ступил в детскую, ведь дальнобойные вражеские пушки были там, за кроваткой и около них суетились оловянные заряжающие.
- Эх ты! – только и изрёк я, различая правым ухом шуршание резины колёс за изгородью. Времени оставалось только на экстренное десантирование из сбитой набок кровати, в малиновые шорты и видавшие виды тапочки, с дыркой на правом, в которую завсегда выглядывал большой палец, с обломанным ногтем. По порогам крыльца, прошли мужские хромые шаги и пытающиеся угодить им невесомые, на каблуках, женские. Дверь очень благоразумно не сопротивлялась, четырёхногий герой и наглец, котяра Калистрат, сделал неожиданный ход конём, что бы не потеряв известного лоска исчезнуть за столетним сундуком, вместе с полосатым хвостом.
Через минуту, мы с Китом, используя весь комплект рук, обнялись и стояли так долго, очень долго, очень – очень долго. Солёные слёзы наворачивались на мужские глаза, бесшумно скатывались по груди, под рубашки. Вокруг праздно суетилась жизнь, но нас пока было только двое и дружба, прихлопывавшая чем-то по загривкам. Это потом, после парилки, наступит успокоение, и я, наконец, за рюмкой ледяного напитка, узнаю от первых лиц, историю любви моего друга, почти близнеца…дайте чуток времени.… Хотя, можно было и догадаться…
2013