Моей деревне посвящается
Помню из детства, как мы любили огоньки. Вообще – то этот цветок называется жарок. И впервые об этом названии я узнал, будучи курсантом военного училища. Сидели мы как-то в курилке, и как всегда в таких случаях бывало, давай хвалиться родиной своей. Я об огоньках речь завёл, и тут выяснилось, что в Красноярске, например, эти цветы зовут жарками. Растут они в сырых, но не затенённых местах и переувлажнённости не переносят. Красивый и ярко-алый бутон крепился на высокой ножке. У нас к нему относились бережно: даже самый суровый мужик никогда не проедет на лошади через цветущее поле огоньков; массово никто цветы не рвал, а если сорвут девчата на венок, то 3-5 штук не больше.
Да и вообще у нас не рвали цветы для подарков или в комнату поставить. В букете огоньки долго не живут – через день уже осыпаются. Мы, будучи маленькими, пробовали пересадить их в домашние палисадники, но ничего из этого не получалось – погибали. Вроде и окапывали хорошо, и корни старались не повредить, бесполезно – засыхали. Моя бабушка говорила, что там, где огоньки растут крови много пролито. А ведь и вправду, смотришь на поле огоньковое издалека и оно будто в капельках крови. А в 2009 году узнал, что огоньки занесены в «Красную Книгу Алтая». Вот я и подумал: не цветы туда занесли, а время детства моего, что стало теперь историей.
Рос у нас ещё один цветок, называли его Марьина Кровь. Найти его было крайне сложно. Он прятался в таких местах, куда ходу даже нам не было. Встреча с ним считалась удачей, но домой его приносить было нельзя. А потому, если его находили, то не рвали и не говорили, где нашли. Дома, бывало, скажешь об этом, а бабушка отвечала: «Ну, нашёл, так нашёл, и пусть себе растёт». Какая-то тайна за ним осталась. Не узнал в детстве, а теперь, и спросить не у кого. Вообще же этот цветок назывался дикий пион.
Цветов у нас было много. И они воспринимались как естественная красота, окружавшая каждого. Мы не восхваляли эту красоту, а старались каждый по-своему её ценить. Не было, например, бездумного поведения – сорвал и тут же бросил. Наверное, это исходило из того, что в деревне многие держали пчёл, и мы на уровне подсознания оставляли цветы в распоряжение этих трудяг.
Я помню, что цветы в лесной округе у нас цвели всё лето. Самые красивые и яркие отходили в июне, а потом наступал черёд других. Они сопровождали наше детство на речке, в лесу или в поле.
В 80-х годах в усадьбах жителей стали высеивать семена покупных цветов. В основном это была календула или как у нас её назвали – коготки. Вторым цветком оказалась мальва, которая по буйству роста обогнала даже сорные травы. Она достигала высоты выше забора, и её стебли были усыпаны множеством больших бутонов разных цветовых оттенков. Мальва цвела до осени, и жужжанье пчёл во дворах моих односельчан лишь подчёркивало ритм труда и достатка. И теперь, там, где стояли дома до сих пор растут кусты мальвы, напоминая о бытии здесь когда-то человека.