На прогулочной палубе теплохода, бесшумно рассекающего густую темень огромной реки, стоял высокий старик. Невидимый ангел, парящий над осенней водой прямо против загорелого и чуть обветренного лица, смог бы многое рассказать о серых глазах, в которых почти истратился интерес к жизни, о седой щётке аккуратных усов и гладко выбритых щеках, о густых бровях и глубоких морщинах на лбу.
Опытный ангел непременно отметил бы, что оговорка «почти» связана именно с тщательностью бритья: вряд ли совершенно опустившийся человек будет тратить бессмысленное время своего существования на занятие, предполагающее хоть какой-то смысл. Но, с появлением в России мобильной связи, вслед за вездесущими тараканами исчезли и многоопытные ангелы.
Старик опирался на поручни и пристально смотрел вниз, словно пытаясь разглядеть там, в безмолвной толще воды, ответы на обычные вопросы, приходящие только в одинокой старости. Эти вопросы о неизбежной смерти так ужасают обыкновенностью и чудовищной простотой, что до поры до времени от них пугливо открещиваются и упорно отмахиваются, прячась в ежедневной череде стариковских забот и хлопот, приписывая мелким своим делишкам и мыслишкам какую-то необыкновенную важность и чрезвычайную значимость.
Но приходит пора и наступает время.
И пропадает интерес к очередному повышению пенсии, и уже не пугает рост цен, и не волнуют фамилии президентов. Старость – дело сугубо личное, интимное, а потому всегда одинокое.
«Широкая, чуть сутулая спина в тёмном пальто из дорогого сукна, чёрная фетровая шляпа и трость из абрикосового дерева с инкрустацией работы мастеров далёкого Дагестана, – вот, пожалуй, и всё, что мог бы подумать и даже сказать о стоящей у поручней фигуре наблюдательный человек, неспешно проходящий мимо. – И ещё. Мне кажется, он пробормотал: «Прости, колобукча». Что это означает, я не знаю. Словечко показалось забавным, потому и запомнил».
Это всё, разумеется, рассказал бы следователю случайный, но очень внимательный пассажир, если бы его допросили в качестве свидетеля утром, остановив на трапе, прежде чем он сошёл на берег в каком-то старинном городе.
Если бы, конечно, этот неведомый свидетель понимал что-то в сукне и фетре. Если бы знал о существовании в горах Кавказа дагестанского селения Унцукуль, где ремесленники-аварцы всё ещё делают инкрустированные серебром и мельхиором трости. В них спрятан иногда тонкий четырёхгранный стилет, способный так же легко проткнуть человеческое тело, как тонкая вязальная спица – спелый абрикос.
Это всё имело какой-то смысл, и даже тайна слова «колобукча», возможно, была бы разгадана, если бы делом о двух капельках крови на палубе и ночным исчезновением пожилого пассажира занимался опытный следователь.
Теплоход шёл строго по графику.
Древняя река, впитавшая запахи таёжных болот Ямжачной Пармы и холод слёз Урала, ручьями текущих с его небритых щёк, недовольно уступала мощи судовых машин и смыкалась за кормой, оставляя широкий пенистый след.