Были сборы недолги

               



               
               

    Из  окна  первого  этажа  казармы  был  виден  «Миг -15»,  установленный  на  земляном  валу  посреди  батальонного  двора.  Просыпаясь, Маслов  всякий  раз  видел  перед  собой  эту  картину.  На  фюзеляже  и  плоскостях  лежал  толстый  слой  старого  снега,  не  успевшего  стаять  к   середине  марта. Казалось,  снег  не  дает  истребителю  оторваться  от  земли. Рассветало  поздно  и  утром  еще  нельзя  было  разглядеть  бортовой  номер  самолета-памятника.
    Он  вставал  одним  из  первых. Наверное,  его  будил  шум  наверху  -  окрики  сержанта,  тренировавшего  роту  новобранцев  на  подъем,  и  тяжелый,  загнанный  топот  сапог.
    Можно  было  не  вставать,  но  заснуть  снова  не  получалось,  а  лежать  с  открытыми  глазами,  переводя  взгляд  с  застывшего  «мига»  в  окошке   на   длинный,  как  прилавки  на  рынке,  ряд  коек  с  всхрапывающими  под   чернильно-фиолетовыми  одеялами  телами….  так  долго  лежать  он  не  мог  и
вставал,  завидуя  начпроду,  спавшему  по  соседству  и  всегда  поднимавшемуся  последним,  за  десять  минут  до  завтрака.  В  казарме  барахлило  отопление,   у  многих  поверх   одеял  были  накинуты  шинели. У  Маслова  шинели  не  было  и  спал  он  в  спортивном  костюме.

    …Три  дня  назад  офицерский  состав  отдельного  батальона  противоатомной  и  противохимической  защиты,  призванный  из  запаса  на  десятидневные  сборы,  прибыл  в  Выборг,  в  воинскую  учебную  часть, готовившую  младший  технический  персонал  для  морской  авиации.  Маслов был  приписан  к  этому  мифическому  батальону  в  качестве  врача. По  приезду, оставив  в  казарме  свои   портфели  и  сумки, гурьбой  отправились  в  тыл,  переодеваться. Маслов ни  с  кем  не  был  знаком  раньше и  замечал,  что  всем  остальным  было  весело  и  все  вроде  были  даже  довольны  тем,  что  с  ними  происходит,  быстро  привыкли  друг  к  другу, быстро  нашли  общий  язык  и  это  раздражало  его,  может  потому,  что  он  был  старше  многих,  но вскоре  понял,  что  это   очень  правильно,  что  они  так  ведут  себя,  любое  другое  поведение  было  бы  нелепым, неестественным  и  неоправданным. В  конце  концов,  положено  -  значит  положено.Пустая  и  бесцельная  трата  времени  -  да,  все  это  понимают,  ну  и  что?  Государство  богатое,  может  себе  позволить  задаром  кормить  двадцать   лбов,  а  не  пойдешь  сейчас  -  возьмут  осенью,  да  еще  на  два  месяца.  …Какое-то  время  пришлось  ждать,  толпясь  на  лестничной  площадке  перед  окованной  дверью  склада,  пока  не  подошел  майор  в  морской  форме  и  с  ним  старшина-сверхсрочник  с эстрадными  усиками,  одетый  в  меховую  непромокаемую  куртку.  Некоторые  знали  майора  по  прошлым  сборам,  кого-то  узнал  и  майор  -  вспомнили  общих  знакомых,  смешные  эпизоды,  и  стали  заходить  по двое.  Спешить  было  некуда,  но  все  равно  каждый  стремился  побыстрее  очутиться  по  ту  сторону  железной  двери  и  удовлетворить  детскую  страсть  к  маскарадам. Выходили  уже  в  форме, расхристанные  и  потные,  держа  в  охапку  амуницию  - погоны, фуражки,  ремни… словно  каждый  получил  задание  запрячь  лошадь.
    В  помещении  склада  было  темно  и  зябко. Оконного  света  не  хватало  на  вытянутую  в  длину   комнату,  и  на  столе, за  которым  сидела  толстая   кладовщица  в  телогрейке,  горела  лампа. Женщина  вела  ведомость,  и  было  ясно,  что  главная  тут  она.  Майор  и  сверхсрочник,  стоявшие  за  ее  спиной,   просто  присутствовали,  образно  напоминая  приказчиков  из  магазинов  прошлого. Роль  их  была  неопределенной,  поэтому  они  охотно  улыбались  вновь  входящим. В  китель  со  стоячим  воротником  Маслов  кое-как  еще  влез,  но  шинель  не  сходилась  даже  на  груди. Отыскали  самую  большую,  но  и  та  оказалась  мала.
-  Да  ходи  так,  -  разумно  предложил  майор,  кивнув  на  темно-синий  анорак  Маслова,  -  чего  тут,  всего  десять  дней.
Фуражки  большого  размера  тоже  не  нашлось.  Итак  в  ведомости  он  расписался  за  одну  пару  брюк,  пару  полуботинок,  китель  и  носки.  Звездочек  отсыпали  без  счета.
    На  прокуренной  лестнице мужики  изучали  погоны  -  странные,  с  жирным  желтым  кантом. 
-  Морская  кавалерия,  -  удачно  пошутил  кто-то.

    …Постепенно  казарма   пробуждалась  от  малорадостной  солдатской  спячки,  наполняясь  лениво  перекидывающимся  по  койкам  говором, шарканьем  выданных  накануне  тапочек, жужжанием  электробритв.  Маслов  уже  многих  знал  в  лицо  и  по  именам,  и   кто  чем  занимается  на  гражданке.
    Дядя  Коля,  вернувшись  из  умывальни, принялся  ненастойчиво будить  начпрода.  Костя  Греков, уже  полностью  одетый  и  в  принципе  готовый  к  приему  пищи, отрешенно  позевывал, навалившись  на  спинку  койки,  подперев  буйную  голову  корявым  кулаком.  Рядом,  вызывая  брезгливые  замечания  соседей,  содрогалось  в  непритворном  храпе  противно-жирное,  передавленное  подтяжками  туловище  «адмирала»  в  старой  клетчатой  рубахе  зеленого  цвета.  Валера  Пузанов  с  жесткой  внешностью  разжалованного  за  бретерство  героя,  сидя  на  койке, просматривал  газету  бог  весть  какой  давности.  Похожая  жизнь  шла  и  в  другом  конце  казармы.
    Вошел  Ильясов, сжимая  в  руках  обещанный  электрочайник, личный, собственный,  принесенный  из  дома.  Его  появление  дружелюбно  приветствовали.  Старший  лейтенант  Ильясов, кадровый  офицер  и  по  мобилизационному  плану командир  их,  материализующегося  лишь  во  время  боевых  действий,  батальона  вполне  отдавал себе  отчет  в  шатком  статусе  своих  подчиненных  и  вел  себя  с  ними  в  меру  строго, в  мер  сдержанно,  в  меру  по-приятельски,  и  лучше  выдумать  не  мог.  Ему  было  не  сильно  за  двадцать - интеллигентный  и  образованный  военный  специалист,  мечтавший  о  карьере  преподавателя  академии,  в  чем  искренне  хотелось  пожелать  ему  удачи.  Для  строевой  службы  он  явно  не  годился. Лицо  у  него  было  умным, малокровным  и  разочарованным.
    Со  всех  сторон  посыпались  вопросы:
-  Когда  за  ворота  начнут  отпускать,  товарищ  старший  лейтенант?  На  выходные  в  город  разрешат  выйти?  В  баню  надо,  домой  позвонить…  Сколько  можно  взаперти  держать!
-  Я  сам  не  знаю,  какое  будет  принято  решение,  товарищи.  Потом  не  забывайте  -  вы  призваны  всего  на  десять  дней  и  никаких  выходных  вам  не  положено.  Сегодня  после  завтрака  классные  занятия.  Начпрод  и  начин
отправятся  в  тыл,  а  вы,   -  обращаясь  к  Маслову,  -  в  санчасть, будете  заниматься  там.
-  Телевизор  бы  надо, -  продолжала  качать  права  аудитория.
-  Телевизор  сегодня  установят,  я  говорил  с  замполитом,  он  обещал. И  еще…уж  если  в  карты  играете,  то  хоть  бы  окно  в  этом  углу  занавесили  чем-нибудь.  Матросы  ходят,  все  видят.
Ильясов  говорил  устало,  скрепя  сердце,  не  слишком  рассчитывая  на  понимание.  Все  это  время  мимо  него  сновали  голые  торсы  подопечных  со  свисающими  с  плеч  полотенцами,  которым  он  то  и  дело  уступал  проход.
-  Свешин,  вставайте.  -  заметил  он  лежащего  «адмирала». -  Разбудите  его,  двадцать  минут  осталось.
-  Геня,  подъем!
-  Да  я  не  сплю,  -  выхрипел  или  выкашлял  «адмирал»,  садясь  в  кровати,  не  вылезая  из  под  одеяла.  - Ух, холодина.  Портфель  верните,  товарищ  старший  лейтенант.
-  По  окончании  сборов. Если  хорошо  себя  вести  будете.
-  По  акту  приму,  учтите.  Добро-то  общественное.
Ильясов  поморщился  и,  распорядившись  о  необходимости назначения  дневальных, ретировался,  предоставив  офицерам  запаса  самостоятельно  дойти  до  столовой.    История  с  портфелем  была  всем  известна. Посланцев  Калининского  военкомата,  зная  их  по  прошлым  сборам, Ильясов  лично  встречал  на  перроне  и  конфисковал  портфель  с  пятью  бутылками  коньяка.
    Утренняя  бытовая  суета  продолжалась.  Кто-то,  сняв  с  батареи свои  носки,  придирчиво  рассматривал  их  со  всех  сторон, горестно  помянув  старую  солдатскую  шутку:  «Рядовой,  вы  портянки  меняете  когда-нибудь?  -  Только  на  водку».  Вернувшийся из  умывальной Леша  Иванов,  механик  с   пароходства,  с  сердитым,  заспанным  лицом  сообщил  «адмиралу»,  что  если  тот  и  дальше  собирается  так  храпеть  по  ночам,  то  он  за  себя  не  отвечает.  Геня  вступил  в  перепалку,  обильно  сдобренную  матом  с  обеих  сторон.  Валера  Пузанов,  занимавший  койку  в  углу  у  окна  -  сказывался  опыт  срочной  службы -  минимум  соседей  и  не  сразу  попадаешь  под  обзор  входящего  начальства - отложил  газету,  огладил  жесткие  усы и  ,  обращаясь  ко  всем,  произнес  очень  мужским, с  чарующей  тяжелой  хрипотцой,  голосом:
-  Нет,  мужики,  надо  кончать  так  гулять. Я  дома  никогда  так  не  гулял,  чтоб  каждый  день  керогазить.
-  Ох-ох… -  соглашались  больные  головы  с  коек,  преимущественно  молодежь.
-  Похмелиться  ни  у  кого  не  осталось?  - спросило  оплывшее  лицо  «адмирала».
-  Хрен  тебе  по  глупой  морде. -  безжалостно  отказал за  всех  Леша  Иванов, долго  застегивая  воротник  кителя.
Сердобольный  Рашид  протянул   Гене  вчерашние  остатки  в  открытой  бутылке. Костя  Греков, чье  пролетарское  здоровье  не  страдало  от  излишеств,  с  интересом  взирал  на  происходящее, щуря  плутовские,  очень  голубые  глаза.  Начальник  штаба  дядя  Коля,  расхаживая  в  проходе  между  рядами  коек,  объяснял  стратегическую  линию  поведения,  которой  следует  придерживаться  в  нашем  коллективе.  При  этом  он,  как  женское  бедро,  умильно  поглаживал  оттопыренный  нагрудный  карман  своего  выцветшего  кителя.
-  Во  всем  надо  знать  меру. Напиваться  грех  и  безобразие.  В  то  же  время  недаром  говориться :  «Все  пропьем,  но  флот  не  опозорим».  Задача  простая  -  не  допускать  ЧП,  чтоб  не  подвести  Ильясова  -  он  мужик  хороший.
Внешне  дядя  Коля  был  пожилым  губошлепом. Среднего  роста, рыхлый  от   природы,  да  еще  с  возрастным  брюшком. Плешь,  еле  прикрытая  зачесанными  набок  редкими  волосинками,  бесцветное,  мякотное  лицо,  в  котором  проступало  что-то  уныло-фабричное.  На  первый  взгляд  могло  показаться,  что  он  простоват  и  недалек,  но  это  ошибка  -  дядя  Коля  лучше  всех  играл  в  шахматы, в  карты, неизменно  был  в  барыше  после  ночной  «секи», обладал  энциклопедическими  знаниями  по  любому,  затронутому    в  курилке  вопросу…  в  общем,  был  тем  старым  конем, что  не  портит  борозды. Работал  он  мастером  на  Балтийском  заводе,  имел  правительственные  награды  и  внуков. На  сборах  бывал  бессчетное  число  раз,  ничего  не  имея  против. Сборы  вносили  разнообразие  в  его  жизнь, делали  моложе,  разгружали  от  семейных  и  профессиональных  забот,  и  ему  нравилось  бывать  на  них.  Свое  положение  начальника  штаба  он  трогательно  и  искренне  переоценивал.
    Наконец,  пробил  час  и  для  начпрода.  Миниатюрный  и  рафинированный   Андрей,  инженер-экономист  со  Светланы,  приоткрыл  глаза,  взглянул  на  часы, проговорил  что-то  ехидное  в  адрес  зазря  бодрствующей  роты и  в  полминуты,  не  спеша,  умылся,  побрился  и  оделся.
-  Начштаба,  давай  командуй.  Жрать  охота,  -  выкрикнул,  вставая  из  своего  угла,  Валера  Пузанов.
Дядя  Коля  солидно  водрузил  на  лысину  фуражку  с  крабом.
-  Выходи  строиться!




    Медсанчасть  располагалась  в  торце  здания  казармы,  где  были  размещены  офицеры  запаса,  прибывшие  на  сборы.  Здесь  двор  оканчивался  тупиком - наглухо  закрытыми  высокими  воротами. Маслов  не  видел,  чтоб  они  когда-нибудь  открывались  и  считал  их  недействующими.
    Ожидая,  пока  у  медиков  закончится  утренняя  летучка, он  осмотрел  помещение  санчасти,  разделенное  лестничной  площадкой  на  две  равные  половины.  Ему  понравилось -  богато, просторно  и  тихо. Свой  рентгенкабинет, есть стоматолог, обитатели  лазарета  в пижамах,  ковровые  дорожки  -  все  очень  прилично.  Дверь  кабинета  распахнулась  и  персонал  стал  расходиться. В  основном  это  были  сестры  и  санитарки  вполне  пенсионного  возраста.  В  кабинете  задержалась  женщина,  судя  по  всему  врач, видимо  вольнонаемная,  тоже  в  летах  и  дородной  комплекции. Между  ней  и  начальником,  майором  медицинской  службы  -  он  был  без  халата - происходил  натянутый  разговор,  и  Маслов  пожалел,  что  поспешил  войти,  сделавшись  свидетелем  острой  беседы.  Однако  его  присутствие  имело  мало  значения  для  спорящих.  Майор -  невысокий,  поджарый  брюнет  лет  тридцати  пяти,  с  некрупным,  подозрительно  не  выспавшимся  лицом, говорил  стоя  за  столом,  не  вынимая  левую  руку  из  кармана  брюк,  а  правой  производя  мелкие,  частые  подергивания,  словно  поигрывал  невидимым  брелком.  Черные  китель  и  усы превращали  его  в  язвительного  антипода  величаво-седой  коллеги  в  накрахмаленном  халате.
-  И  сразу  звонить,  сразу  шум  поднимать!  Докладывать  командиру!  - напористо  упрекал  майор,  ораторски  обозначая  раздраженные  паузы.  -  Что  я  заболеть  не  имею  права?  Что  мне,  каждый  раз  больничный  брать? Ну,  сказали  бы  -  уехал  в  госпиталь,  правильно? Нет -  надо  шум  поднять,  машину  гонять  на  квартиру…
-  Не  приучена  я  врать,  Петр  Петрович, -  бесстрастно  и  по-матерински  принципиально  отвечала  обвиняемая. -  Вы  сами  виноваты, обещали,  что  непременно  будете  после  обеда…  Я  же  не  могла  за  вас  подписывать  акты  летной  комиссии.
-  Ну, так  я  бы  сегодня  их  подписал,  какая  разница,  правильно?
-  Из  штаба  звонили,  требовали  срочно.
-  Софья  Борисовна, вы  прекрасно  понимаете  о  чем  я  говорю,  прекрасно  понимаете,  -  убедительных  доводов  в  защиту  своей  правды  у  майора  не  было.
-  Нет,  не  понимаю.
-  К  сожалению.
-  Пусть  к  сожалению.
   Когда  доктор  вышла,  майор  тут  же  пожаловался  Маслову,  как  давно  своему:  «Видал?  Заложила  меня  перед  командиром…  Вчера  простыл,  думал  отлежусь  дома  денек,  ну  там  приятель  зашел…  А  у  нас  ведь  как  -  доктора  нет,  значит  доктор,  что  делает,  правильно?  И  пошло-поехало».
    Они  представились  друг  другу.  Биография  Петра  Петровича  была  в  чем-то  типична  для  военного  врача  -  окончил  академию,  служба  на  лодке  на  севере, семейные  неурядицы, потом  повезло  -  перевели  сюда  в  Выборг,  недавно  развод, сейчас  занят  обменом  квартиры.  Комплекс  профессиональной  неполноценности  уже  не  тот,  что  в  молодости,  и  проявляется  разве  что  при  встрече  с  однокашника  с  ученой  степенью,  а  так  все  нормально  -  оклад  хороший,  до  Ленинграда  рукой  подать,  а  дураков  в  науке  и  без  него  хватает,  правильно?   Маслов  сказал,  что  после  института  тоже  два  года  служил  на  севере,  в  Полярном, врачом  стройбата. Совершенно  верно  -  на  сопке,  что  рядом  с  Кислой  губой.  Как  хороших  знакомых  вспомнили  тогдашнее  флотское  и  гарнизонное  начальство.  Потом  Петр  Петрович  подошел  к  сейфу,  стоявшему  в  углу  кабинета  и,  прогремев  ключами,  извлек  оттуда  склянку  со  спиртом. Себе  плеснул  на  донышко,  а  Маслову  налил  полстакана.,  пренебрегая  вялым  протестом  с  его  стороны. В  ящике  стола  нашлись  остатки  копченой  рыбы.  От  греха,  от  постороннего  глаза,  спирт  тут  же  был  убран  обратно  в  сейф.  Разложив  перед  Масловым  документацию  медсанчасти  для  ознакомления -  « Да  ты  не  хуже  меня  ее  знаешь,  правильно?» ,  Петр  Петрович  заторопился  и  ушел  по  делам.
    Оставшись  один,  Маслов  подошел  к раковине  возле  окна  и  попил  из-под  крана. Над  раковиной  висело зеркало. Он  увидел,  как  ужасно  сидит  на  нем  тесный  форменный  китель -  живот  выпирает,  плечи  сдавлены.  Ем  было  странно  видеть  такое  свое  отражение  в  зеркале,  странно  и  обидно,  словно  кто-то,  кто  был  намного  сильнее  и  главнее  его,  решил  унизить  его  и  поиздеваться  над  ним  таким  образом.  «Идиотство. -  сердился  он. -  Надо  было  все-таки  отвертеться  от  этих  сборов,  была  ведь  возможность».  Он  покрутил  красную  ручку  смесителя,  но  и  там  шла  холодная  вода.
    Перелистывая  подшитые  в  папках  отчеты,  планы  работ,  приказы, он   ощущал  себя  помолодевшим  на  десять  лет  -  все  было  знакомо,  вплоть  до   закорючек  в  подписях  начальства,  все  те  же  нестареющие  проблемы  профилактики  травматизма, кишечных  инфекций, гнойничковых  заболеваний…результаты  обследования  работников  столовой.
    Между  тем  воротился  Петр  Петрович,  но  не  один. Вместе  с  ним  в  кабинет зашел  высокий  сорокалетний  мужчина  в  штатском,  судя  по  завязавшейся  беседе  он  когда-то  служил  в  этой  части.  Еще  раз  они  разделили  полную  правоту  начальника  медицинской  службы  во  вчерашней  истории  и  осудили  недостойное  поведение  его  заместителя,  заклеймив половую  и  национальную  принадлежность  предателя. Само  собой  еще  раз  прогремели  ключи  в  замке  сейфа. Вскоре  бывший  сослуживец  удалился,  что-то  непременно  обещая.
-  Во-о-т…  -  в  задумчивости  произнес  Петр  Петрович,  заполняя  растянувшуюся  паузу,  не  понимая,  чем  можно  еще  занять  гостя,  -  такие  дела…     Маслов  представил,  как  сейчас  под  столом  подергивается  легкая  коленка  майора  медицинской  службы,  помогая  ищущей  работе  мозга.   
-  Такие  дела… - майор дважды  шмыгнул  носом  и  заботливо  стряхнул  пепел  дешевой  сигареты  в  блюдечко. -  Надо  в  Ленинград  ехать,  флагманский  вызывает  на  семинар.  На  три  дня,  -  Петр  Петрович  заглянул  в  настольный  календарь. -  На  три  дня  много,  хватит  и двух.  Совсем  не  ехать  тоже  нельзя,  начальство  надо  уважать,  правильно?  У  тебя  бритва  есть?  А  то  я  не  успел  утром  побриться,  а  к  трем  часам  в  штаб  надо.
    Маслов  сходил  за  бритвой.  Рота  еще  не  вернулась  с  занятий  и  в  казарме  был  только  дневальный,  которого  Маслов  спугнул  с  койки  своим  появлением.  В  туалете  небрежно  мусолили  шваброй  два  матроса  в  синих  робах.  Стрельнув  у  Маслова  сигарет, разгильдяи  уселись  на  подоконник,  вспоминая  гражданку.
    Новый  двухлезвийный  «шик»  понравился  Петру  Петровичу.    «Где  достал?  Есть  же  хорошие  жены  на  свете».    Зашел  командир  третьей  роты узнать ,  нет  ли  семейной  путевки  на  конец  марта.  Порывшись  в  бумагах, Петр  Петрович  нашел  горящую  путевку  в  Сочи. Немыслимая  для  штатского  человека  легкость,  с  которой  была  предоставлена  путевка,  поразила  Маслова  Осчастливленный  же  капитан  воспринял  это,  как  должное,  и  ушел,  посулив  магарыч  лишь  для  красного  словца.
    Приближалось  время  обеда,  но  Петр  Петрович  не  спешил  отпускать  Маслова,  затевая  то  один,  то  другой  разговор  на  профессиональную  тему,  словно  ожидал  какого-то  установленного  срока  и,  наконец, доверительно  сообщил:  «Сегодня  у  нашей  операционной  сестры  юбилей  -  60  лет. Тебя  тоже  приглашают.  Да  чего  неудобно-то?».
    В  другой  половине  санчасти,  в  тесной  комнате  сестры-хозяйки  был  накрыт  стол. Петр  Петрович  сел  во  главе, хлопотливые  женщины  завалили  тарелки  закусками  и начальник  произнес  тост.
    «Пусть  скучновато,  но, наверное,  им  здесь  хорошо  живется»  -  решил  Маслов.


    …Когда  через  час  он  покинул  санчасть, он  имел  твердое  намерение  выйти  в  город,  чтоб  позвонить  домой,  сообщить,  что  жив-здоров,  и  узнать  состояние  оперированного  им  накануне  старика  с  опухолевой  непроходимостью  толстой  кишки. Большая  опухоль,  вколоченная  в  малый  таз. Он  опасался,  не  повредили  ли  они  правый  мочеточник  при  мобилизации.   Не  заходя  в  казарму,  он  направился  на  КПП.  Часовой  не  пропустил  его.  Вызванный  по  телефону  дежурный  офицер  посоветовал  вернуться  в  казарму.  Разозленный,  он  вышел  на  воздух  и .  дойдя  до  столовой,  где  росло  несколько  деревьев, остановился  покурить,  не  выпуская  из  виду  будку  КПП  и   обдумывая  -  не  снести  ли  ему  этот  батальон  с  лица  земли.  Через  какое-то  время  за  ним  прибежали  молодые  из  роты,  уговаривали  пойти  в  казарму  -  он  послал  их. Сразу  за  ними  подошел  дядя  Коля.  «Пойдем,  Сережа. Ребят  подведешь,  в  Ленинград  на  выходные  не  отпустят. Ну,  пойдем.  Раздуют  историю,  Ильясову  влетит…».  Ничего  другого  не  оставалось,  как  наступить  на  горло  собственной  песне  В  дверях  казармы  они  задержались  покурить,  мимо  проходил  командир  части,  который  недовольно  процедил  дяде  Коле:  «Уложи  его  спать».    - «Не  хочу  я  спать» -  возразил  Маслов,  как  можно  спокойнее, но  спешивший  по  своим  делам  подполковник  не  расслышал  его.
Потом  Маслов  вспомнил,  что  оставил  бритву  в  санчасти,  и  вернулся  за   ней,  но  кабинет  Петра  Петровича  был  закрыт  и  самого  майора  видно  не  было. На  обратном  пути  он  опять  наткнулся  на  комбата,  делавшего  вечернюю  проверку  в  ротах.  Наступившие  сумерки  придавали  облику  подполковника  что-то  зловеще-хунтовое  -  черные,  непонятно  почему  ненавидящие  Маслова,  глаза, черные  сросшиеся  брови  на  толстой  переносице, черный  новенький  мех  низко  надвинутой  шапки  с  козырьком.
-  Вы  все  шляетесь! Я  вас  посажу  на  гауптвахту!
-  Да  сажай.  Господи  ты  боже  мой.
-  Следуйте  за  мной.
Из  темноты  плаца  возникли  два  матроса.  Конвоируемый  ими  он  зашагал  вслед  за  старшим  офицером,  плохо  представляя,  что  будет  дальше.  Через  ворота,  о  которых  Маслов  думал,  что  они  заперты  навечно, выщли  на  городскую  улицу. Молча  и  торопливо  они  направились  к  центру  Выборга,  где  напротив  «Круглой  башни»  -  средневекового  бастиона,  а  ныне  ресторана, располагалась  комендатура.
    Дежурный  по  гарнизону с  погонами капитана  погранвойск  с  любопытством  выслушал  комбата.  «Вот, на  сборах  из  запаса. С  нашим  доктором  устроили  пьянку». Судя  по  тому,  как  понимающе  кивал  пограничник, Петра  Петровича  знали  в  этом  заведении. Маслов  понимал,  что  оправдываться,  спорить, пытаться  что-то  объяснить  -  бесполезно  и  постарался  проявить  полное  безразличие  к  аресту. С  гордостью  политкаторжанина,  уверенного  в  полном  беззаконии  происходящего,  он  сдал  документы  и  деньги,  после  чего  прапорщик  отвел  его  в  камеру.  Она  имела  странную,  полукруглую  форму  и  на  две  трети  была  покрыта  дощатым  настилом  наподобие  низкой  эстрады.  «Красота, -  обрадовался  Маслов, -  не  то,  что  КПЗ  в  Полярном, где  всю  ночь  пришлось  стоять,  привалившись  к  стене. Правда,  тогда  он  был  с  приятелем,  вдвоем  веселее».
    Не  раздумывая,  он  улегся  на,  густо  крашеные  в  коричневый  цвет,  доски,  положил руку  под  голову   и  засыпая  вспоминал,  как  это  было  десять  лет  назад  тогда,  на  севере… 
    Ему  до  сих  пор  непонятно,  почему  забрали  именно  их. В  той  маленькой  гостинице  для  командировочных,  где  им  на  пять  дней  из-за  отсутствия  мест выделили  бельевую  комнатку  для  проживания  со  сваленными  в  углу  гладильными  досками,  было  полно  выпивших  -  праздничные  дни.  Один  даже  вырубился  на  диване  в  холле,  но  дежурная  по  этажу вызвала  патруль  именно  для  них, для  двух  лейтенантов-двухгодичников, к  которым  на  ноябрьские  праздники  приехали  жены, такие  же  беспомощно-молодые, растерянные,  немного  напуганные  начинающейся  самостоятельной  жизнью  посреди  полярной  ночи.   Чему  она  позавидовала  тогда -  что  эти  приехали  и  уехали, а  ей  не  вырваться  отсюда,  мужа  еще  когда  отправят  на  учебу  в  академию…  что  погоны  им  достались  легко,  между  делом…  Почему  тот,  кто  храпел  на  диване,  был  для  нее  своим,  а  они  чужими?  А  всего-то,   Вовка  слишком  сильно  пнул  сапогом,  открывая  дверь  в  туалете,  кусочек  штукатурки  отлетел. Ну,  а  потом слово  за  слово… Вот  и  сегодня  выбор  пал  на  него…  Комбат  прекрасно  осведомлен,  что  творится  в  казарме  по  вечерам.
    …  Он  проснулся  от  болей  в  животе. Он  давно  не  пил  спирт  и  забыл,  что  после  спирта  у  него  всегда  обострялся  колит. Почему-то  болела  правая  кисть  в  суставе. Нажав  кнопку  подсветки  на  часах,  увидел  четыре  часа.  Он  был  уверен,  что  спал  долго  и  предположил,  что  это  могут  быть  и  четыре  часа  дня. Ребят,  наверное,  отпустили  в  Ленинград,  а  его  продолжают  мариновать  в  застенках.  Ну,  хорошо  -  выводить-то  арестованных  здесь  положено?
    На  стук  в  железную  дверь  никто  не  отозвался. Ему  показалось  это  странным,  так  как  рядом  были  слышны  голоса  караульных, властно  поносившие  задержанных  нижних  чинов, топали  сапоги, бряцало  оружие…  потом  все  утихло. Где-то  текла  вода  из  крана. Схватки  в  животе  заставили  его  стучать  снова.  Это  продолжалось  долго.  Наконец,  кто-то  подошел  к  двери.
-  Чего  надо?  -  спросил  грубый  и  специально  безучастный  голос.
-  Надо  в  туалет.
Вместо  ожидаемого  лязганья  засова,  Маслов  услышал  удаляющиеся  шаги,  потом  откуда-то  издалека  обрывки  фраз  -  часовой  спрашивал  разрешения  у  старшего  по  караулу  вывести  задержанного. Ленивое  возвращение,  отмыкание  замка,  и  страж  в  автоматом  и  мордой,  с  которой  этим  следует  заниматься  профессионально,  ведет  Маслова  в  сортир.
   Вернувшись  в  камеру,  он  опять  устроился  на  настиле  и  попытался  заснуть,  и  тут  с  ужасом  почувствовал,  что  ему  опять  надо  в  туалет.  Он  решил  терпеть  сколько  возможно, вдавливая  кулаки  в  живот  во  время  приступа,  скрючившись  на  боку.  Несколько  раз  он  вставал,  барабанил  в  дверь,  кричал,  но  никто  не  подходил,  наверное,  считая,  что  хмель  из  головы  капитан-лейтенанта  еще  не  выветрился. Закусив  губу, согнутый  срамной, нестерпимой  болью,  он  раскачивался  перед  закрытой  дверью,  и  в  таком  состоянии  убежденно  проклял  все.  Он  был  уже  абсолютно  трезв. Непротивление  завело  его  слишком  далеко  и,  как  видно,  не  туда. В  конце  концов,  он  им  не  мальчик. Он  этого  так  не  оставит. Ха-ха…  Да,  кто  ты  такой?  Тебе  указали  на  твое  место,  и  любой  суд  признает  тебя  виновным. Сам  виноват. Хорош  итог  -  тридцать  пять  лет, заведующий  хирургическим  отделением, тысячи  вылеченных  больных, спасенные  жизни…Нарядили,  как  пугало.  «Камер-юнкер»,  твою  мать…  «…не  приличествует  летам»… Ох…опять  схватило.  Терпи,  терпи.  Сейчас  отпустит,  терпи. Нет,  опять.  Терпи.
    Но  терпеть  он  не  мог  и продолжал  слабодушно  и рабски  стучать  в  запертую  дверь.
-  Чего  надо?
Маслов  объяснил.
-  Потерпишь.
-  Нет,  служивый, -  зверея  и  ненавидяще  возразил  Маслов. -  Терпеть  не  буду. Я  сейчас  тут,  в  камере,  наложу,  а  тебе  убирать  придется,  понял!
-  Сам  уберешь.
Караульный  удалился.
    Стыдясь  самого  себя, Маслов  спустил  штаны  и,  страдая от  унижения,  исполнил  обещанное  посреди  ржавой  лужи  над  решетчатым  стоком  в  цементном  полу.    Боли  сразу  утихли.  Потом  он  старался  не  смотреть  туда.
    Примерно  через  час  дверь  камеры  неожиданно  распахнулась,  и  прапорщик  сказал,  что  его  освобождают.  Внутрь  он слава  богу  не  зашел.  Пока  Маслову  возвращали  документы  и  личные  вещи,  он  все  время  опасался,  что  кто-нибудь  обнаружит  его  новое  преступление  и  поднимет  шум. Забирал  его  из  комендатуры  замполит  батальона.   На  улице  шел  снег. Утро  было  безветренным  и  тихим,  и  успокоило  его  душу.



    Занятия  проходили  в  специально  оборудованном  классе.  Перед  входом  -  большой  фотопортрет  дважды  Героя  Советского  Союза  Сафонова  со  словами, что    победами  над  врагом  он  обязан  прежде  всего  своему  механику. Для  Маслова  это  было  еще  одним  напоминанием  о  его   военной  службе, как- то  раз ему  довелось  побывать  в  Сафоново  - поселке  по  пути  из  Мурманска  в  Североморск, где  базировалась  морская    авиация  КСФ.
    В  просторном  помещении  класса,  как  в  музее  были  разложены  макеты  авиабомб, образцы  стрелкового  вооружения  самолетов, приборы  химической  и  радиационной  разведки,  индивидуальные  средства  дегазации  и  дезактивации…  стояли  манекены  в  комплектах  противохимической  защиты. Стены  увешаны  плакатами:  ОВ  кожно-нарывного  действия, ОВ  удушающего  действия, нервнопаралитического  действия,  психотропного  действия… Зоны  поражения  при  подземном  ядерном  взрыве, подводном, наземном…Картинки  были  много раз  виденные,  ибо  сопровождали  жизнь  каждого  с  детства,  как  оформление  коридора  перед  кабинетом  стоматолога  в  поликлинике.
    Распластанная  на  столах  рота  вдыхала  уставной, бережно  охраняемый  запах  наглядных  пособий. Кто-то  один  по  очереди  выходил  на  кафедру  и  зачитывал  наставления  с  пометкой  «Для  служебного  пользования». Ильясов  смотрел  в  окно,  остальные,  повинуясь  инстинкту  самосохранения, играли  в  морской  бой,  в  крестики  и  нолики,  в  чепуху..   После  перерыва  замполит  части  прочитал  лекцию  о  политработе  в  армии…  Хватает  еще  упущений  и  недостатков,  что  в  частности  показала  недавняя  масштабная  проверка  Северного  флота…  что  сейчас  главный  упор  делается  на  индивидуальную  работу  с  личным  составом,  с  каждым  в  отдельности…  что  все  еще  невысока  сознательность  гражданского населения, не  сознающего  в  полной  мере  серьезности  международного  положения…  Конечно  же, замполит  не  мог  обойти  молчанием  состоявшийся  пять  дней  назад  пленум  ЦК  КПСС,  избравший  нового  генсека  -  М.С.Горбачева. С  хорошо  натренированной  искренностью  майор  призвал  аудиторию  разделить  его  оптимизм  в  связи  с  приходом  во  власть  молодого,  многообещающего   руководителя.

    Так  незаметно  прошел  день.  Рота,  проявив  такт,  вопросов  не  задавала  и  в  душу  не  лезла,  инцидент  остался  как  бы  не  замечен. Молодые  поглядывали  на  Маслова  с  уважением,  ему  это  казалось  смешным  -  «Тоже  мне  -  нашли  старого  сапера  Водичку».
    Вечером  занимались  кто  чем:  разбившись  по  своим  военкоматам на  группы  пили  водку,  резались  в  карты. Маслов  читал  Проханова  «В  островах  охотник», где  самым  удачным  было  название. Возвращавшийся  из  курилки,  Геня  задержался  возле  его  койки  и  , ткнув  себя  в  шею  тыльной  стороной  кисти  участливо  спросил
-  Выпить  хочешь?
Маслов  пожал  плечами.  Избыток  времени снова  был  в  тягость, ну, будет  валяться  дальше,  ну,  почитает… Кроме  того,  ему  показалось по-товарищески  неудобным  отказывать  «адмиралу»,  проявившим  такое  сочувствие.  Они  направились  к  койке,  где  сидел  почти  мертвецки  пьяный  Генин  приятель,  которого  звали  Алексей.  Он,  как  и  Геня, работал  на  гражданке  снабженцем,  на  этой  основе  они  и  сблизились  тут  на  сборах,  хотя  поговаривали,  что  «адмирал»  попросту  выкачивает  из  него  деньги  на  выпивку. Лицо  его  было  гадким  от  пьяни,  пустые  серые  глаза  пытались  изобразить  достоинство,  коротко  остриженная,  только  что  начинающая  обрастать  рыжеватыми  волосами,  голова   была  вымазана  консервным  маслом,  также  как  руки  и  свитер. То  и  дело  он  икал.  На  газете  перед  ним  лежала  пригоршня  мелкой  копченой  рыбешки.     Убрав  пустую  бутылку, Геня  достал  новую  и  поровну  налил  в  три  стакана.
-  Не-е-т,  мне  хватит, -  пошатнувшись  на  койке, запротестовал  Алексей  и  ,  победоносно  взглянув  на  Маслова, тут  же  безжизненно  свесил  голову, и  уже  не  в  силах  был  ее  поднять.
-  Как  знаешь,  -  бесстрастно  отреагировал  «адмирал». -  Колхоз  -  дело  добровольное.
Водка  была  теплой. «Адмирал»  закусил  рыбкой  и  хлебом  и  вытер  масляные  руки  о  рубаху  на  жирном  животе.
-  Как  похудеть,  а?  Может, для  этого  лекарства  какие  есть,  ты  не  знаешь?
-  Ежедневный  бег  на  два  километра.  И  водку  не  жрать.
-  Не  могу.  Работа  такая  -  то  тебе  наливают,  то  ты  наливаешь.  Да  и  по  натуре  я  -  гусар.  На  прошлых  сборах  -  можешь  у  ребят  спросить  - две  тыщи  пропил. Каждый  вечер  ящик  «конины»  выставлял, икра,  красная  рыба…  Меня  тут  долго  помнить  будут.  А  ты  не  гусар?
    «Врешь,  поди…  -  рассеяно  думал  Маслов,  глядя  на  болезненно  ожиревшее,  короткое  туловище  «адмирала»,  на  апоплексический  бабий  загривок  и  багровое,  как  от  непосильной  натуги, лицо  в  очках».
-  Геня, а  ты  в  какой  отрасли  снабженец?  Чем  снабжаешь?
-  Да  всем, -  «адмирал»  привычно  матюгнулся. - Стройматериалы,  запчасти,  продукты…  Два  года  на  этой  должности.  До  этого  мясником  работал.
-  Хорошо,  вот  ты  меня  просвети, как  к  вам  деньги  приходят?  С  накладными  химичишь,  недовешиваешь…  или  как?
-  Только  не  накладные,   -  на  секунду  ожил  Алексей  и  ,  икнув, погрозил  блестящим  пальцем. -  Накладные  это  чепуха.
-  Погоди. Сам  посуди,  ну,  много  я  на  мясе  недовешу? Пересортица-  это другое  дело. В  туше  ведь  разные  части  -  кострец  там, оковалок, бедро,  край…а  для  тебя  все  одно  говядина, верно?  Вот  на  разнице  цен  и  выигрываешь. Так  что  деньги  водились,  и  сейчас  есть.  В  этот  раз  мать  деньги  отобрала. Я  с  матерью  живу. Перед  отъездом  привезли,  на  лестнице  положили,  позвонили  в  дверь… Я  сам  деньги  ей  отдаю,  так  хоть  что-то  сохранится.  Короче,  проворовался  я  -  уволили  без  права  работы  в  торговле. А  тут  еще  с  алиментами  достали,  ну  и  подался  я  на  Таймыр,  старателем.  Знаешь  как  хризолит  ищут? 
-  Я  вообще  плохо  себе  представляю  хризолит. Что-то  вроде  изумруда?  Полудрагоценный  камень?
-  Полу… -  обиженно  хмыкнул  Геня. - Самый, что  ни  на  есть,  драгоценный!  А  ищут  так - копаешь  в  тундре  канаву.  Неглубокую,  метра  полтора  в  глубину, он  на  поверхности  лежит.  Роешь,  роешь,  пока  на  жилу  не  наткнешься.
    Рассказывая  он  прерывался,  чтоб  пить  и,  выпив  водку,  быстро  жевал  облитую  вонючим  маслом  рыбку  и  обтирал  рот  сначала одной  потом  другой  рукой  с  короткими,  будто  недоразвитыми  пальцами.  Глаза  все  больше  наливались  какой-то  невидимой  жидкой  тяжестью.  «Адмирал»  пьянел, но  только  на  физиономию,  до  которой  ему  не  было  дела.
-  Крупные  камушки  редко  попадались.  А  я  там  еще  рыбу  полюбил  ловить,  и  однажды  сплавился  по  реке  километров  на  двадцать  и  набрел  на  заброшенную  деревню.  Халупы  заколоченные,  и  ни  души.  И  кладбище  за  деревней. Чего  меня  туда  понесло?  Смотрю, у  креста  самого  здорового  лямка  из-под земли  торчит  от  вещмешка. Вытащил,  развязал  -  матерь  моя  -  самородок  хризолита, килограмм  на  восемь.  С  собой  не  возьмешь,  такой  булыжник  не  спрячешь  -  конфискуют  и  спасибо  не  скажут.  Перепрятал    там  же,  в  деревеньке…  Летом,  думаю, наведаться,  покупатель  уже  есть, - «адмирал»  вздохнул  и  потер  ладонью  грудную  клетку  слева.  -  Вот  тут  у  меня  стало  болеть  часто,  здесь  что-  сердце?  Помру  скоро?  Ну, и  …  с  ним, а  мы  будем  пить  все,  что  льется  и  трахать  все,  что  шевелится.
-  Пойдем  покурим, - предложил  Маслов,  которому  наскучило.  Долг  вежливости  он  заплатил,  компанию  поддержал  -  хватит.
    В  туалете  курило  еще  несколько  человек.  Сперва  отлив, они  с  Геней  присоединились  к  ним.  Разговор  шел  об армии…
-  Сержант  он  что,  не  найдет  к  чему  придраться? -  насмешливо  и  твердо  спорил  Валера  Пузанов  с  примостившимся  у  всех  на  виду -  да  и  как можно   иначе  в  солдатской  уборной -  для  важного  дела  белобрысым  и  ершистым  пареньком,  который  будто  сидел  в  суфлерской  будке. - Да  он  одной  строевой  задушит. У  всех  личное  время, а  ты  на  плац  парадный  шаг  отрабатывать. Да  еще  подгадает,  чтоб   в  дождь.  По  первому  году  в  лагерях  стояли,  а  рядом  колхоз,  совхоз  …  его  знает,  и  нас  молодых  туда  гоняли  старый  коровник  чистить.  Шефская  помощь.  У  них  там  удобрения  хранились,  да  сгнили  все.  Лопатой  подцепишь - уу,  б…ь!  -  смачно  вспоминал  Валера. -  От аммиака  запах,  дышать  нечем,  глаза  жжет. Противогаз  напялишь,  через  минуту  сдернешь. Вот  и  комбинируешь  то  с  ним, то  без  него. А  кого-то  один  раз  пошлют,  а  кого-то  каждый  день.  Так  что  в  другой  раз  будешь  соображать,  где  вякнуть,  а  где  лучше  помолчать.
-  Ну,  если  всем  спускать, -  кряхтел  оппонент,  -  так  тоже  толку  мало.
-  Сам  не  забудь  спустить, -  посоветовал  Геня  салаге.
Пока  курили,  поговорили  о  многом  и  разном. Дейнека,  кандидат  наук  и  тоже,  как  и  Маслов,  капитан-лейтенант  -  все  остальные  были  ниже  званием  - объяснил,  что  у  шмайссера  в  отличии  от  других  систем  ствол  имел  небольшую  кривизну,  и  это  позволяло  эффективно  стрелять  от  живота.  Сонливый  и  угрюмый  Леша  Иванов  сетовал  ,  что  балтийское  пароходство  самое  нищее,  не  то  что  одесское.  Маслов  рассказал  про  СПИД,  что  знал. 
    Кто-то  чистоплотный  пришел  мыть  ноги  в  ножной  ванне,  готовясь  ко  сну.  За  окном  уже  было  черным-черно.


    И  все  же  этот  маленький  взрыв  сделал  свое  дело  -  их  стали  выпускать  в  город. Неофициально  была  даже  предоставлена  возможность  на  сутки  отлучаться  в  Ленинград,  двум-трем  человекам  за  раз. Но,  как  это  часто  бывает, завоевав  свободу,  к  ней  теряют  интерес. Наплыва  желающих  побывать  дома  не  наблюдалось. Необходимость  возвращения  и  лень  делали  игру  не  стоящей  свеч.  Одним  из  немногих   запросился  на  побывку  Ганган, которому  не  терпелось  показаться  семье  в  морской  форме,  и  вместе  с  ним  уехал   легкий  на  подъем  начпрод.  Костяк  же  офицерского  корпуса  об  отъезде  не  помышлял,  предпочитая  нести  тяготы  службы,  как  положено,  без  поблажек,  довольствуясь  разрешенными  выходами  в  город.
    Выборг  во  второй  половине  марта  то  совсем  таял,  то  заново  покрывался  сугробами  от  дневных  снегопадов. Напротив  батальона  возвышалась православная  церковь,  и  когда  звонили  колокола  и  шел  снег, то  казалось,  что  между  двумя  этими  явлениями  существует  причинно-следственная  связь.  Связь  эта  по  всей  видимости  не  улавливалась  никем  из  личного  состава  батальона,  по  горло  занятого  боевой  и  политической  подготовкой.
    Такой  же  каменный  и  тесный,  как в старом  Таллине , исторический  центр  Выборга  казался  проще  благодаря  гладким  фасадам  экономной  и  поэтому  лаконичной  скандинавской  архитектуры,  где  лепной  декор   был  скорее  профилактикой  возможных  упреков  в  скаредности,  нежели  искренним желанием  украсить  вид  жилища.  Наверное,  он  был  и  более  провинциален,  что  придавало  ему  особую  прелесть.  Жизнь  бурлила  повсюду,  завязываясь  на  пятачке рыночной  площади  и   растекаясь  по  горбатым  улочкам  вопреки  закону  всемирного  тяготения  снизу  вверх.
    Вечерами  ходили  в  кино.  Устав  от  стадной  жизни,  в  культпоход  кооперировались  небольшими  партиями.  Но  судьба   все  равно  сводила  их  вместе  в  фойе  городских  кинотеатров. Первое,  что  они  посмотрели  сообща,  были  «В  джазе  только  девушки».  Вышли  молча, совсем  не  делясь  впечатлениями,  внутренне  переполненные  талантливой  игрой  Мэрлин  Монро. Молча  прикурили  друг  у  друга.    «Хороша  подруга!  -  процедил  Валера  Пузанов,  наклоняясь  к  рукам  в  перчатках,  где  мерцал  огонек  спички. -  Особенно  в   кабаке!  Аж  в  яйцах  ломит».
    В  «Марсе»,  внешне  фешенебельном,  с  витринами  в  стиле  «ретро», смотрели  на  последнем  сеансе  польский  фильм  про  студенческую  любовь. Больше  развлек  киноролик  перед  началом  о  вреде  случайных  половых  связей  производства  шестидесятых  годов  еще  не  окрепшей  тогда  латвийской   киностудии. Исцарапанная,  кислотно-желтая  пленка  и  липкий,  бесполый   баритон  диктора  за  кадром.  Сам  зал  кинотеатра  неприлично  ветхий  и  обшарпанный.  Они  сидели  на  первом  ряду  балкона,  парапет  был  весь  исписан  и  изрезан  надписями,  как  школьная  парта. Дядя  Коля  дивился,  как  это  в  центре  города,  где  полно  иностранных  туристов,  такой  кинотеатр!
    Один  раз  посетили  городскую  баню.  Давно,  с  армии, не  быв  в  общей  бане, Маслов  вспомнил  забытые  ощущения,  когда  ,  сидя  бок  о  бок  с  другими  мужиками  на  крашенной  в  белое  деревянной  лавке, с  трудом  напяливаешь  на  чистое  распаренное  тело  теплое  белье,  становившееся  в  этот  момент   вдвое  теснее.  Музеи  и  промтоварные  магазины  никого  не  интересовали  и  были  обойдены  вниманием  со  стороны   офицерского  корпуса.
    …  В  воскресенье  дело  культурного  проведения  досуга  взял  в  свои  руки  начальник  штаба. В  столовой  во  время  обеда,  подсев  поближе  к  Маслову,  который  был  занят  изучением  норм  солдатского  пайка,  наглядно  представленного  в  виде  муляжа  на  настенном  щите,  дядя  Коля  начал  идеологическую  обработку
-  Есть  предложение  пройтись  по  городу. Ты  как?
Маслов  опять   почувствовал  себя  в  роли   совращаемой  девицы.
-  А  то  ты  все  один, да  один.  В  армии  всем  вместе  надо  держаться, -  дядя  Коля  убеждал  мягко,  как  бы  извиняясь  за  свою  назойливость  воспитателя,  но  не  может  он  допустить,  чтоб  хороший  человек  пропадал  от  одиночества. - Так-то  разобраться,  чем  черт  не  шутит,  может, воевать  вместе  придется,  должны  мы  знать  друг  друга?  Чтоб  не бояться пулю  в  спину  получить.
Почувствовав,  что  дядя  Коля  искренен  и  говорит  то,  что  думает,  Маслову  стало  стыдно  не  за  дядю  Колю,  а  за  себя  -  ему  открылось,  что  вся  его  прежняя   жизнь  была  ошибкой.
-  А  что  замполит  стращал,  мол, на  работу  сообщат  -  ерунда. Характеристики  на  всех  я  буду  писать  вместе  с  Ильясовым,  так  что  не  бери  в  голову.
    Вербовка  остальных  прошла  с  еще  большей  легкостью.  За  КПП  звенела  капель,  гулял  свежий  ветер,  высасывая  из  казармы  неприкаянные  души  офицеров  запаса. Калининский  военкомат,  сделавший  неверный  ход  в  самом  начале  и  оказавшийся  на  бобах,   требовал  возвращения  портфеля  и  послал  выборного  к  дежурному  по  части. Вернулся  посыльный  ни  с  чем, вернее  с  контрпредложением  посмотреть  концерт  художественной  самодеятельности  батальона  -  в  третью  роту  уже  шмыгали  матросы  с  табуретками. С  гордым  отрешеньем  банкротов  военкомат  уселся  за  карты.
    А  они, восьмером, покинули  расположение  части  и  на  ближайшем  перекрестке  свернули  в  парк  Торкеля,  вписавшись  в  выходное  гуляние  горожан. Счастливо  ошарашенный  предстоящим, как  старая  гончая,  которую  взяли  на  охоту, дядя  Коля  на  ходу  предложил  посетить  клуб  «Кому  за  тридцать».  Рослый  Вася  из  петроградского  военкомата  сдержанно  гоготнул.
    Теперь,  когда  прошла  неделя  и  они  узнали  ближе  друг  друга,  стало  очевидно,  что  каждому  из  них  досталась  шинель  более  всего  подходящая  облику  хозяина:  анархистская  шинель  Кости  Грекова, образцово - уставная  Гангана, походно-полевая  Пузанова  и  т.д.   Шинель  дяди  Коли, гладкая  и  чуть  засаленная, с  истертыми  до  сверкающей  белизны  пуговицами, напоминала   аккуратно  поношенную  ливрею. Необъяснимо,  почему  из  сонма  шинелей,  хранящихся  на  складах  ВМФ, дяде  Коле  досталась  именно  такая,  которая  наиболее  удачно  сочеталась  с   его  мякотным  лицом  пожилого  гарсона.  Или  вот  Петя  -  «желтый  ранет»,  яблочко  наливное  -  и  шинель  у  него  первого  парня  на  деревне,  ему  бы  георгин  на   околышек  фуражки,  да  тальянку…
    Пока  козыряли  сухопутному  патрулю, чуть  было  не  проскочили  мимо  неприметной  двери  «казенки».  Скинулись  на  последние,  решив  взять  две  «маленьких»  по  0.75.   за  8.10.  Ведомые  маститым  начальником  штаба,  вышли  на  рыночную  площадь,  где  чуть  на  отшибе  стоял  пластиковый  павильон  -  пивная  она  же  столовая. Расположились   стоя,  вокруг  мраморного  столика  на  высоких  ножках.  Взяли  пива,  больше  для  камуфляжа,  чем  для  усиления  наркотических  свойств  пузырей. Петя-  «желтый  ранет»  носил  блюдца  с   салатом, Костя  Греков  чистые  стаканы, Вася  и  Володя  с  русой  бородкой  держали  место,  неизвестный  Маслову  анемичный  молодой  человек  в  звании  лейтенанта,  с  жалобными  глазами  сайгака  -  «страдалец»,  при  сем  присутствовал.  Наступил  нервозный  момент  дележа  -  на  них  поглядывали,  и  алкаши, и приличные  посетители…  и  психологического  комфорта,  конечно,  не  было,  но  поскольку  об  альтернативе  не  могло  быть  и  речи,   Петя -  «желтый  ранет»  с  простодушием  херувима  в  открытую  налил  первую  порцию  -  две  трети  стакана.  В  очередь  выпили  по  первому  кругу  и  ,  не  затягивая  дело,  сразу  же  по  второму.  «Страдалец»  решительно  пропустил  повтор, его  долю  распределили  между  Васей  и  Масловым  -  им  на  килограмм  веса  полагалось  больше.  Вася  пил,  с  изяществом  оттопырив  мизинец  -  сам  статный, красивый, из-за  обшлага  шинели  удальски  торчат  снятые  перчатки, угри  розовеют  от  действа…  -  загляденье.
    На  воздух  вышли  -  все  любо!  Теплынь, солнце  сверкает,  в  перспективе  -  Выборская  крепость,  манит  к  себе  чем-то…  река  подо  льдом,  уходящая  в  залив,  манит  к  себе  чем-то…  куда  глаз  ни  кинь,  всюду  манящее,  вечно  зеленое  древо  жизни. С  наслаждением  затянулись,  стряхивая  пепел  в  стерильный  снег.
-  Во  лбу  есть, -   обозначил  драгоценное  состояние  первых  минут  Костя  Греков.
Действительно,  в  мире  определенно  что-то  улучшилось,  шинели  стали  посвободнее,  а  сами  они  уже  не  так  стеснялись  своего  чучельного  вида.
-  Я  думаю  на  этом  не  остановимся,  как?  -  подразумевая  одобрение, спросил  начальник  штаба. -  Живем  один  раз,  поверьте  старику.
-  Хватит. И  так  хорошо, -  попросил «страдалец». - Лично  я  против.
-  Заводной  ты  мужик,  дядя  Коля…  -  неопределенно  высказался  Володя  с  русой  бородкой. -  Ты  же  еще  в  клуб  собираешься,  а  это  дело  -  оно  ведь  не  способствует. Осрамиться  не  боишься?  Доктор,  я  прав?  Алкоголь  и  секс  -  они  разве  совместимы?
-  Вообще-то,  это  очень  индивидуально.  Тут  трудно  прогнозировать  в  каждом  отдельном  случае,  хотя  в  целом  риск  несостоятельности  партнера  возрастает.
-  Эх,  ребята, -  дядя  Коля  размяк  совершенно, - я вам честно  скажу,  вот  с  вами  я  бы   пошел  в  разведку. Сборы  кончатся,  когда  еще  встретимся?  Я  же  не  предлагаю  напиваться.
-  Если  по  совести…  -  Вася  лихим  щелчком  отбросил  докуренную  папиросу. -  Добавить  надо.
-  Доктор?
-  Я,  как  все.  Человек  существо  общественное.
-  Костя?
- Мужики,  я  пустой,  -  извиняясь,  объяснил  Греков,  -  чего  я  буду  голосовать?  Был  тридцатник  с  собой,  да  весь  вышел.
-  Да  не  об  этом  же  речь, -   увидев,  что  дело  идет  на  лад,  начштаба  собрался  и  посерьезнел. -  Я  думаю  еще  две  «маленьких»  в  самый  раз  будет?  Нет?  А  чего?  Хорошо,  хорошо,  одну  так  одну.
    Но  взяли  все-таки  две.  Рыночная  забегаловка  уже  закрывалась,  но  хозяйка,  сжалившись  над  «солдатиками»  впустила  их  на  десять  минут.
    На обратном  пути  Маслов  неожиданно  для  всех  купил  три  тюльпана,  строго  наказав  Пете -  «желтому  ранету»  доставить  букет  в  казарму  в  целости  и  сохранности,  а  сам  он  исчезает  вместе  с  Костей  Грековым,  который  неожиданно  предложил  Маслову  сепаратно  навестить  своего  приятеля, проживающего  в  черте  города.  Отстав  от  компании  и  свернув  на  набережную, они  неожиданно  повстречались  с  младшим  лейтенантом  Чубаровым  -  официантом  из  «Невского»,  у  которого  Костя  стрельнул  червонец,  чего  тот  никак  не  ожидал,  позволивший  приобрести  гостевой  пузырь  и  пару  пива. Частник, подбросивший  их  в  район  новостроек, неожиданно  отказался  от  платы  за  проезд  из  солидарности  к  запасному  воинскому  братству,  за  что  был  вознагражден  бутылкой  пива.   Приятель  Кости,  очень  милый,  скромный  и  немного  трясущийся  молодой  человек  только  что  пришел  с  работы  и  был  рад  гостям,  чье  появление  было  для  него  полной  неожиданностью,  как  и  для  его  жены,  рассаживающей  детвору  по  ночным  горшкам. Устроились  на  кухне,  никому  не  мешая. Приятель  работал  на  станции  техобслуживания. Они  обменялись  адресами  на  случай,  если  у  Маслова  когда-нибудь  появится  своя  машина  и  встанет  проблема  распредвала.  «Врачам  скоро  повысят, - произнес  Маслов  любимую  фразу,  -  вот  увидите».  Через  час  или  полтора  они  распрощались  с  хозяйкой,  отказавшись  от  чая. Приятель  проводил  их  до  остановки  автобуса. По  дороге  Костя  Греков,  неожиданно  для  себя,  несколько  раз  поскользнулся,  всякий  раз  не  сохранив  равновесия.  Перед  КПП  его  пришлось  потереть  снегом,  и  комар  носу  не  подточил.  Рота  большей  частью  уже  спала. Двужильный  дядя  Коля  сидел  за  картами.  Из  банки  на  телевизоре,  по-гусиному  вытянув  стебли,  свисали  тюльпаны.
    «Значит, и  у  них  все  обошлось  благополучно, -  облегченно  вздохнул  Маслов. -  Слава  богу».


    Учебный  аэродром  располагался  в  восьми  километрах  от  города.  Узнав,  что  машины  не  дадут  и  прогулка  предстоит  пешая,  Геня  вызвался  дневалить.  Остальные  же  были  не  прочь  размять  кости  и,  заторопившись  после  завтрака,  нестройный  строй  офицеров  запаса  убыл  из  расположения  батальона. Миновав  холмистую  северную  окраину  Выборга, обогнув  судостроительный  завод,  они  спустились  к  шоссе, уходившему  в  прозрачный  хвойный  лес.  День  выдался,  как  по  заказу  -  мартовское  солнце  намеревалось  в  ближайшее  время  покончить  с  зимой  и  оправдать  приход  календарной  весны.
    Шоссе  было  пусто.  Редкие  рейсовые   «Икарусы»,  чей  отмыто-желтый  сверкал  на  снежном  фоне,  порожний  грузовик,  и,  промчавшаяся  по  направлению  к  границе    «тойота»  с  финскими  номерами.  Появление  на  дороге  иностранцев всколыхнуло  патриотические  чувства  Валеры  Пузанова. Он  указал  Ильясову  на  шагавшего  впереди  строя   лейтенанта   с  поднятым  воротником  шинели  и  натянутой  на  уши  вязаной  лыжной  шапочки  вместо  фуражки,  которую  тот  скомкал  и  засунул  в  карман.
-  Скажите  партизану  этому…  Что  о  нас  фины  подумают?
На  замечание  Ильясова  парень  ответил,  что   у  него  хронический  отит  и  ему  плевать,  какое  мнение  сложится  у  западных  держав  по  поводу  несоблюдения  формы  одежды  отдельными  советскими  офицерами.  Интеллигентный  Ильясов  почувствовал  некую  правоту  в  его  словах  и  не  стал  настаивать.
    Колонна,  распавшись  на  куски, шагала  быстро, на  ходу  покрываясь  весенним  загаром.  Шедший  рядом  с  Масловым  Костя  Греков  вспоминал  свою  срочную  службу  в  Германии…
-  А  тут  двух  лейтенантов  прислали,  молодые,  после  училища.  Первый  день  на  новом  месте. Время  позднее,  городок  маленький,  магазины  все  закрыты…  и  тут  я  им  подвернулся.   - Сержант, где  тут  спиртного купить  можно?   -Вон,  говорю,  домик  на  отшибе,  там  камрад  живет,  у  него  всегда  есть  на  продажу.   А  там  командир  дивизии  жил,  спать,  наверное,  ложился.
Ребята  туда,  и  в  окно  молотить : «Камрад,  камрад,  шнапс  есть?».   -«Есть,  есть…Заходи».  Потом  по  городку  бегали  -  Где  этот  сержант?  Где?
    Костя  Греков  остановился,  лихо раскуривая  потухший  Беломор.  Из-под  фуражки  в  разные  стороны  торчала  нечесаная  пегая  волосня,  которая  и  по  гражданским  канонам  нуждалась  в  немедленной  стрижке.  Не  по  росту  длинная  шинелька  с  «кавалерийскими»  погонами  очень  шла  его  облику  дошлого  морячка-анархиста  двадцатых  годов. Лицо  рязанское, петрушечье  с  хрупкой голубизной  любящих  гульбу  глаз.  Костя  работал  сварщиком  на  каком-то  небольшом  заводе, и,  не  вняв  мольбам  начальства,  осиротил  производство,  отправившись  на  сборы,  о  которых  по  прошлому  разу  хранил  самые  теплые  воспоминания  -  пикники  в  сопках,  купание  в  заливе… -  курорт.
    Между  тем  добрались  до  места. На  просторной  площадке, окруженной  елками,  стояли  образцы  авиационной  техники  и  среди  них  сразу  привлекал  к  себе  внимание  этакий  мистер  икс  -  безусловно  стратегический, многоцелевой,  серебристый,  сверхзвуковой  красавец.  Даже  истребители  палубной  авиации  не  шли  с  ним   ни  в  какое  сравнение.
    Ильясов  раздобыл  гида. Офицер  лет  тридцати  пяти,  со  снисходительно-ироничным,  как  у  большинства  военных  летчиков,  взглядом  провел  их  на  край  площадки  и,  остановившись  под  крылом  похожего  на  пассажирский  лайнер  бомбардировщика  рассказывал, не  вынимая  рук  из  карманов  летной  куртки:  «Ту - 194,  сравнительно  недавно  снят  с  вооружения»   Дальность  полета  такая-то,  скорость  такая-то…  «Максимальное  беспосадочное  время  -  сутки.  То  есть,  можно  и  больше,  но  экипаж  не  выдерживает.  Обратите  внимание  на  бортовой  номер  -  он  означает  первый  в  серии. Желающие  могут  осмотреть  изнутри».   К  открытому  на  брюхе  самолета  люку  был  приставлен  железный  трап.
    Внутри  отслужившего  свой  век  бомбардировщика  царил  могильный  холод.  Холод  шел  от  металла…  От  бортов  с  ободранной  обшивкой, от  покореженных  переборок, от  разбитых  приборов,  от  железных  кресел  с  дырчатыми  сидениями.  Ничего,  кроме  металла…  Холодно,  жестко,  тесно.  Военный  металл  он  какой-то  особенный  при  ближайшем  рассмотрении,  покинутый  людьми,  быстро  становится   никчемным,  уродливым  хламом. Ржавеющий  на  запасных  путях паровоз  вызывает  сочувствие,  бомбардировщик  нет,  как  только  он  перестает  быть  оружием.
    Ганган,  замполит   роты  и  самый  бравый  из  них, разговорился  с  гидом.
-  Конечно,  интересно.  Мы  этого  не  видели  так  близко.  А  вы  бы  к  нам  на  завод  попали,  тоже  ходили  бы  рот  разинув  -  а  это  что?  А  это?  Верно?  Но  я  вообще-то  жалею,  что  не  пошел  в  военные,  -  сокрушался  Ганган,  рослый  и  красивый  брюнет. Форма  на  нем  сидела  ,  как  влитая.  -  Нет,  правда.  Дурака  свалял  в  молодости. Я  чувствую,  что  это  дело  по  мне,  да  и  все  лучше,  чем  за  двести  рублей  на  производстве  вкалывать,  а в  армии , и  льготы,  и  пенсии, и  почет…
-  Там хорошо,  где  нас  нет, -  дипломатично  высказался  летчик,  дожидаясь,  пока  спустятся  остальные,  чтоб  идти  дальше.

-  …  Як-38,  истребитель  палубной  авиации.  С  вертикальным  взлетом.  Взлетную  палубу  оплавляет  только  так.  Раньше  было,  три  раза  взлетел - меняй  покрытие. Боевые  задачи  ограничены  полетным  временем -  40  минут.
В  основном  служит  для  защиты  эскадры…
    Рядом  с  самолетом  салаги  в  рабочих  бушлатах  тренировались  подвешивать  к  бомбардировщику  не  то  ракету,  не  то  пухлую  торпеду.  Старались бестолково. Все,  как  на  подбор,  низкорослые  хлюпки,  с   испуганными,  ребячьими  лицами,  не  верилось,  что  им  уже  по  восемнадцать.  Преобладали  ребята  азиатской  внешности,  такой  набор,  наверное.  «В  стройбате  и  то  здоровее»  -  озабоченно  подумал  Маслов,  глядя  на них.
-  Земляк,  помочь?  -  крикнул  Костя  Греков  самому  мелкому  и  черному,  видимо,  узбеку,  пыхтевшему  у  края  снаряда,  черная  шапка-ушанка  накрывала  его  целиком.  Тот  улыбнулся  по-детски благодарно  и  замотал  головой. Поскольку  кругом  был  снег  и  солнце  казалось,  что  матросики  лепят  снежную  бабу,  суетясь  возле  самолета.
Наконец,  подошли  к  тому  самому-самому…
- Стратегический  бомбардировщик.  Тоже  состоит  на  вооружении  в  ВМФ.  Дальность  полета  не  ограничена,  заправка  в  воздухе,  может  нести  ядерный  боезаряд.  Что  еще…Как  называется7  -  прежде,  чем  ответить,  летчик-гид  взглянул  на  Ильясова,  как  бы  советуясь  -  стоит  не  стоит  раскрывать  военную  тайну  пришлым  людям. -  Какая  разница  -  самолет.
«Красавец.  Здесь  он,  как  борзая  среди  дворняг. А  кажется  таким  хрупким -  крыло  руками  отломить  можно».
-  «Бэкфайер», - не  без гордости  сообщил  Валера  Пузанов  непосвященным. -  У  меня  братан  над  Оршей  на  таком летает. Из-за  них  у  нас  с  американцами  споры  по  разоружению.  Хотят,  чтоб  мы  их  сократили.
-  Хотят  до  х.., -  сплюнул  Костя  Греков.



    Разнообразие  внес  и  следующий  день  -  ездили  на  стрельбище.  Когда  на  огневой  рубеж  вышел  Геня,  все  напряженно  затихли  и  приготовились  качать  маятник.  Рашид  прошептал,  что  в  таких  случаях  полагается  накануне  надеть  чисто  белье.  Но  все  обошлось.  «Адмирал»,  как  в  спортлото,  выбил  шесть  из  тридцати,  никого  не  задев. Стрельбой  руководил  комбат,  слывший  лучшим  стрелком  в  части,  любящим  это  дело.  С  Масловым,  когда  до  него  дошла  очередь  стрелять,  он  держался  подчеркнуто  вежливо,  сам  вставил  обойму, предупредив,  что  спуск  тугой,  что  это  его  личный  пистолет  и  вообще  давал  понять,  что  зла  не  помнит,  что  они  оба  погорячились  тогда.
   
    Но  вечер  принес  неприятности.   Геня   с  приятелем   вернулись  из  города  в  сильном  подпитии,  со  следами  асфальтной  болезни  на  лице  приятеля. Чаша  терпения  командования  переполнилась. Утром  роту  вывели  на  развод.
Церемония  состояла  в  том,  что  мимо  командира  поротно  проходил  личный  состав  части. Поравнявшись  с  комбатом, прапорщик  или  офицер  во  главе  колонны  выкрикивал :  «Счет!»  и, переходя  на  печатный  шаг,  рота  дружно  ухала:  «Два!  Три!»…Как  всегда  бывает  в  жизни,  кто-то  прошел  лучше,  кто-то  похуже.
    Когда  начавшая  мерзнуть  рота  офицеров  запаса  осталась  одна  на  плацу,  командир  батальона  обратился  к  ней  с  краткой  речью. Выведенным  из  строя  вчерашним  нарушителям  воинской  дисциплины  было  объявлено  трое  суток  ареста.
    «Так  можно  все  пропить!  -  справедливо  негодовал  командир  батальона,  ища  взглядом  поддержки  у  Ильясова.  -  Мать  пропить! Родину!».  Слова  брали  за  живое.  Под  градом  упреков,  стоявший  лицом  к  строю, «адмирал»  дремал,  закрыв  глаза  за  стеклами  очков.  Товарищ  его,  вздев  оссадненный  подбородок  к  небу,  вспоминал,  когда  и  отчего  жизнь  пошла  на  перекосяк…

    А  завтра  кончились  «окаянные  дни».  Полностью  выполнив  задачи  сборов,  потенциально  готовая  к  ликвидации  последствий  ядерного  взрыва,  рота  маялась  в  ожидании  кладовщицы  во  дворе  тыла.  Опять  первым  появился  ничего  не  решавший  без  нее  майор,  попросивший   потерпеть  еще  чуть-чуть.  Из  части  подоспели  Валера  Пузанов  и  Леша  с  балтийского  пароходства  с  возвращенным  портфелем. Стоимость  одной  позаимствованной  бутылки  была  возвращена  им  наличными.
-  Скорей, скорей,  теща  моя  ласковая, -  торопил  Валера,  показавшуюся  хозяйку  склада.
    Напоследок  каждому  выдали  по  восемь  рублей,  причитавшихся  за  прохождение  сборов.  Их  участь  была  решена.  Предвидя  это,  Дейнека  заторопился  на  электричку,  сославшись,  что  в  два  у  него  ученый  совет.  Дядя  Коля,  взявший  организационные  хлопоты  на  себя,  посмотрел  ему  вслед.
-  У  тебя  ученый,  а у  нас  военный  совет!  -  хотя  был  уже  в  плаще  и  белячей  шапке.
   
  1985.